Павел Третьяков

«Работаю потому, что не могу не работать…». Третьяков-коммерсант

Когда заходит речь об истории создания Третьяковской галереи, основной род деятельности ее составителя отходит у его биографов на второй план как нечто… не то чтобы неинтересное… скорее, неважное. Значение конторских книг, оказавшихся в одном помещении с драгоценными предметами искусства, стремится к нулю. Между тем предпринимательская деятельность Павла Михайловича играет в судьбе галереи исключительно важную роль.

Во-первых, коллекционер, желающий составить приличную коллекцию, должен обладать немалыми деньгами. Помимо средств на покупку произведений, он должен иметь помещения, где их можно было бы хранить. Средствами и помещениями располагало не только купечество, но и дворянство. Однако с начала 1860-х годов дворянство постепенно разоряется, а интерес к искусству ослабляется в нем еще раньше.

Во-вторых, создание полноценной художественной галереи — это тяжелый и кропотливый труд. Разумеется, у создателя галереи должен быть искренний интерес к тем предметам, которые он собирает, хороший вкус и хотя бы начатки художественного образования. Однако этого недостаточно. Галерист должен хорошо ориентироваться на рынке художественных произведений: знать, каковы спрос, предложение, уровень цен. Для него важно умение завязывать деловые отношения с художниками, критиками, другими коллекционерами. И если речь идет о коллекционировании произведений современных собирателю живописцев, ему нужно уметь организовать процесс художественного творчества, умело направляя его в правильное русло. Иными словами, хороший коллекционер просто обязан обладать деловой хваткой. Каковы бы ни были его художественные вкусы и сколь бы хорошо он ни был материально обеспечен, если он лишен этой черты характера, его усилия будут затрачиваться вхолостую. У отечественного дворянства как раз не хватало практической хватки, чтобы создавать работающие «проекты» и уметь поддерживать их на плаву в течение длительного времени.

Та манера, следуя которой Третьяков создавал художественную галерею, во многом копировала схему ведения его торгово-промышленных дел. Поэтому, чтобы лучше понять первую, надо тщательно присмотреться ко второй. На первый взгляд Третьяков был богатым человеком, совершенно уверенным в завтрашнем дне и застрахованным от возможных рисков. Это позволяло ему тратить немалые суммы на покупку картин. Но… так ли это?

Как уже неоднократно говорилось, купец 2-й гильдии Павел Михайлович Третьяков на протяжении восьми с лишним лет, с конца 1850-го по 11 апреля 1859 года, был вынужден вести купеческие дела согласно тем правилам, которыми руководствовался его отец. Все эти годы главой дела официально считалась Александра Даниловна. П. М. и С. М. Третьяковы, а также В. Д. Коншин были компаньонами в ее деле. Такова была последняя воля М. З. Третьякова.

Действительно, на протяжении всех этих лет принципиальных изменений в ведении семейной торговли не происходило. Основным источником прибыли была торговля. Обороты быстро росли: доставшихся в наследство от Михаила Захаровича лавок уже не хватало. Так, под 1851 годом в книге П. М. Третьякова сделана запись о покупке 6 лавок в Крашенинном золотокружевном ряду Гостиного двора, а пять лет спустя Александра Даниловна сняла еще одну лавку в Большом Красильном ряду^[868]. Трудно сказать, была ли продолжена торговля хлебом и дровами. Точно известно, что Третьяковы на протяжении 1850–1859-го торговали холстом, кружевами и целым рядом других материй. Постепенно эта отрасль становилась их специализацией и приносила все бóльший доход.

Дополнительным источником прибыли, как и при Михаиле Захаровиче, была доходная недвижимость двух родов. Первая — большой комплекс Якиманских бань, которые М. З. Третьяков завещал сыновьям. При банях в 1849 году имелся «…конный привод в одну лошадь для накачивания воды и два котла для нагревания оной, рабочих мужеска пола семь человек, а женскаго четыре, дров же ежегодно употребляется для отапливания оных до трехсот двадцати сажень»^[869]. Достоинством комплекса была не только его величина, но также то, что в нем имелись «рублевые» и «простонародные» бани. То есть в банях обслуживались как состоятельные, так и малоимущие слои населения^[870]. Доход от сдачи банного комплекса в аренду братья Третьяковы получали на протяжении десятков лет.

Второй род доходной недвижимости, жилые строения, также приносил Третьяковым немалую часть дохода. В последние годы жизни Михаила Захаровича семья сдавала внаем собственный дом, меняя одну съемную квартиру на другую. В 1850-е годы Третьяковы, наконец, «осели» в собственном каменном доме. Площади принадлежавшей им доходной недвижимости увеличились до трех домов. Так, помимо дома в Голутвине, Третьяковы с 1853 года владеют еще одним домом в Замоскворечье, а в 1856-м они становятся владельцами жилого здания в престижной пречистенской части города. Недвижимость время от времени достраивается ради увеличения сдаваемой в аренду площади^[871].

Итак, в 1850-х годах Третьяковы — преуспевающие купцы средней руки, чья торговля выходит за пределы Москвы. К примеру, с 1851 года они регулярно участвуют в Нижегородской Макарьевской ярмарке, на которую съезжаются торговцы со всей России.

Более чем 20-летняя «беспорочная» принадлежность семейства ко 2-й гильдии позволила А. Д. Третьяковой ходатайствовать о причислении рода к потомственному почетному гражданству^[872]. Становясь почетными гражданами, Третьяковы освобождались от подушного оклада, от рекрутской повинности и телесных наказаний, а также получали право участвовать в выборах городского самоуправления. Грамоту о причислении к потомственному почетному гражданству купчиха А. Д. Третьякова вместе с сыновьями Павлом и Сергеем, а также незамужними дочерьми Софьей и Надеждой получила 18 января 1856 года^[873]. Социальный статус Третьяковых заметно повысился.

Согласно завещанию мужа, А. Д. Третьякова должна была передать сыновьям торговые дела в январе 1859 года, в день 25-летия С. М. Третьякова. В действительности передача дел произошла лишь к 11 апреля 1859-го. Это объясняется тем, что баланс за предыдущий торговый год в фирме Третьяковых подводился в первых числах апреля.

К моменту вступления в самостоятельную предпринимательскую жизнь за плечами П. М. и С. М. Третьяковых лежал богатый опыт действующих коммерсантов. За это время ими были накоплены немалые денежные суммы. Наконец, обширные деловые связи позволяли им помышлять о создании собственного производства. Это произойдет лишь через несколько лет. Однако первые крупные перемены произошли уже через несколько месяцев после смены руководства.

1 января 1860 года был открыт Торговый дом Товарищества «П. и С. братья Третьяковы и В. Коншин». Контора Торгового дома располагалась в доме Третьяковых, в Толмачах, а магазин — на Ильинке, где в то время располагались наиболее крупные фирмы. Третьяковы торговали «полотняными, бумажными и шерстяными товарами русскими и заграничными». Исследовательница Т. В. Юденкова пишет: «…В течение более чем 40 лет магазин своего расположения не менял (примета стабильности бизнеса)»^[874]. Компаньоны окончательно отказались от торговли разнохарактерным товаром, которая досталась им от М. З. Третьякова, и сосредоточились на продаже текстиля: тканей, одежды, столового и постельного белья.

В. П. Зилоти вспоминает: «…иностранные товары получались для нашего магазина через [оптового комиссионера, жившего в Париже, С. Г.] Овденко, по большей части французские, но, судя по рождественским открыткам, присылаемым нашему отцу из Ирландии и Голландии, очевидно, что ирландское и голландское полотно выписывалось из этих стран… Любили мы смотреть красивое столовое белье, полотенца, линобатисты и даже бумажные ткани для дамских платьев. Иностранный отдел существовал, собственно, из-за убеждения Владимира Дмитриевича Коншина, что он необходим; это доставляло приятное разнообразие в его работе, но, я полагаю, серьезного значения не имело. Чем больше расширялось русское льнопрядильное, а также льняное ткацкое производство, тем быстрее увеличивался спрос на русские полотняные товары. Это, естественно, сокращало выписку нашей фирмой иностранных товаров»^[875]. Действительно, сохранились документы, по которым видно: в начале 1870-х годов покупаемый за границей текстиль составлял весьма незначительную долю от общего числа товаров^[876]. Основной упор делался на текстиль отечественного производства.

Уже в первой половине 1860-х можно говорить о крупных торговых оборотах Товарищества «П. и С. братьев Третьяковых и В. Коншина». Регулярное участие в общероссийских Нижегородских ярмарках дополнилось, судя по переписке П. М. Третьякова с Т. Е. Жегиным, постоянной торговлей в Саратове. Известно, что еще в июне 1858 года Павел Михайлович числился купцом 2-й гильдии. А в августе 1865-го Павел Михайлович — уже купец-первогильдеец^[877], так же как и его брат. По закону, купец 1-й гильдии имел право открывать фабрики, содержать заводы, вести заграничную торговлю, то есть осуществлять то, что было непозволительно его менее состоятельному собрату. Материальный и социальный уровень Третьяковых заметно вырос и достиг весьма высокой отметки.

Итак, именно в середине 1860-х годов стал возможным переход Третьяковых от торговой к промышленной деятельности. В конце 1866 года произошло второе крупное изменение в делах третьяковской фирмы: было открыто Товарищество Новой Костромской льняной мануфактуры^[878]. 16 декабря был высочайше утвержден Устав мануфактуры, а 28 декабря состоялось торжественное богослужение по случаю открытия фабрики. «…Старожилы отмечают, что в этот день в Костроме звонили колокола всех 49 церквей»^[879]. На момент открытия Товарищество объединило три фабрики: прядильную, ткацкую и отбельную. Основателями Товарищества и директорами правления были П. М. и С. М. Третьяковы, а также В. Д. Коншин и костромской купец К. Я. Кашин. Последний, имевший к 1866 году большой опыт ведения дел в льнопрядильнях, стал управляющим фабрикой, которая в обиходе костромичей часто называлась «кашинской».

То, что из всей текстильной промышленности Третьяковы избрали льнопрядильную отрасль, особенно важно. П. А. Бурышкин пишет: Третьяковы «…были льнянщики, а лен в России всегда почитался коренным русским товаром. Славянофильствующие экономисты, вроде Кокорева, всегда восхваляли лен и противопоставляли его иноземному „американскому“ хлопку»^[880]. В середине XIX века лен постепенно вытеснялся дешевыми хлопковыми тканями. Однако правительство всеми мерами поощряет создание льняных производств, вводит льготы и преимущества для льнянщиков. «…В 1863–1866 гг. русская льняная промышленность пережила короткий подъем, связанный с Польским восстанием 1863 г. (лен требовался для армии) и с междоусобной войной в США, которая вызвала так называемый хлопковый голод в Европе… В первой половине 1860-х гг. в старых льноводческих регионах (Владимирской, Ярославской, Костромской губерниях) создаются новые предприятия»^[881].

У ряда исследователей возникает вопрос: почему фабрика была устроена именно в Костроме? По-видимому, сыграл свою роль ряд факторов. Н. А. Найденов в воспоминаниях сообщает: по инициативе генерал-губернатора Москвы графа «…Закревского, последовало издание в 1849 году… закона, воспрещающего устройство не только в Москве, но и в уезде бумагопрядилен, шерстопрядилен и некоторых др. фабрик»^[882]. Запрет крупных фабрик большой силы не имел, многие фабриканты его не без успеха обходили. Однако Третьяковы были законопослушными подданными государя. Кроме того… имелись вполне объективные обстоятельства, обусловившие их выбор. В. Д. Коншин в начале 1860-х стал владельцем шелковой фабрики. «…Письмом в Департамент торговли и мануфактур Министерства финансов В. Д. Коншин просил „по невыгодности содержания в Москве принадлежащей ему шелковой фабрики, купленной им 14 апреля 1861 г., перевести оную в г. Кострому“»^[883]. В Костроме, помимо рынка дешевого сырья, имелись также дешевые топливо и стройматериалы. Неподалеку располагался механический завод, где можно было изготовить детали к машинам, избежав таким образом дальних перевозок. К 1866 году в Костроме уже имелись другие льняные фабрики.

«…В 1866-м, в год моего рождения, — пишет В. П. Зилоти, — основана была льнопрядильная и льноткацкая фабрика в Костроме, на самой Волге. Компаньоном и директором фабрики был Константин Яковлевич Кашин, очаровательнейший, добрейший человек, которого мы очень любили… Он часто приезжал в Москву и всегда останавливался у нас. Павел Михайлович и сам ездил много раз в год в Кострому», — пишет В. П. Зилоти. Новая Костромская мануфактура впоследствии стала крупнейшим льнообрабатывающим предприятием России, несмотря на продолжительные «льняные кризисы» второй половины 1860-х и начала 1880-х. Невзирая на изменения в фабричном законодательстве, которые, по мнению крупного экономиста М. И. Туган-Барановского, «…были выгодны для немногих крупных фабрикантов, фабрики которых стояли вполне на уровне современной техники, для всех прочих… были крайне стеснительными»^[884].

Товарищество Новой Костромской мануфактуры имело свои складские помещения и торговые заведения в Москве, Петербурге, Нижнем Новгороде, Харькове, Варшаве, Ростове-на-Дону, Устюге. В 1882 году на Всероссийской художественной выставке в Москве Новая Костромская мануфактура получила серебряную медаль «…за весьма хорошую выработку пряжи грубой и тонкой, также полотен и тканей разных наименований». На Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде 1896-го за высокое качество пряжи и полотна, а также за разнообразие ассортимента изделий Товарищество удостоилось самой высокой награды — права изображения государственного герба. А в 1900 году на Всемирной выставке в Париже ему досталась высшая награда — «Grand-Prix». В то же время московский Торговый дом «П. и С. братья Третьяковы и В. Коншин», где располагался, как сказали бы сейчас, «главный офис продаж» продукции костромских фабрик, с 1887 года являлся поставщиком столового и кухонного белья для Высочайшего двора.

В. П. Зилоти вспоминает: «…помню, как-то весной, когда мы с Сашей были уже большими девочками, лет 9-ти и 10-ти (то есть в середине 1870-х годов. — А. Ф.), папа взял нас с мамочкой на фабрику; останавливались в Ярославле, осмотрели все старинные церкви и на пароходе „Самолет“ доплыли по полному разливу Волги, как по морю, до Костромы. Фабрика произвела на нас громадное впечатление: машины, как громадные, сказочные драконы, шипели и наводили на нас почти что ужас. Никогда не забуду лиц многих рабочих, особенно подростков, в „чесальне“. Рты были у них завязаны пряжей, как лентой. Какая забота была всегда для Павла Михайловича и друга его Константина Яковлевича Кашина — удаление льняной пыли в чесальнях. Фабрика Костромской льняной мануфактуры была чуть ли не целым городом… Помню большие избы и дома для рабочих, читальню, школы, больницы — все осталось в памяти как что-то грандиозное»^[885].

Вопросы обустройства быта и условий труда для рабочих мануфактуры подробно рассмотрены в специальной литературе^[886]. Данная книга посвящена П. М. Третьякову, поэтому здесь нет смысла их подробно разбирать.

1860-е годы — период быстрого взлета предпринимательской карьеры П. М. и С. М. Третьяковых и В. Д. Коншина. Невзирая на все сложности экономической конъюнктуры, они будут оставаться в верхнем эшелоне купечества до конца своих дней.

Товарищество Новой Костромской мануфактуры сыграло большую роль в жизни и деятельности П. М. Третьякова. Так, от состояния дел на льняном рынке во многом зависела «покупная способность» Третьякова-галериста. Однако благодаря родительской закалке, в силу тех принципов, к которым Михаил Захарович приучал своих сыновей… Третьяков не мог удовольствоваться лишь одним родом предпринимательской деятельности. Ему необходимо было постоянно иметь страховку на случай краха в той или иной области. Возможно, это и есть главная причина успеха предпринимательского «долголетия» П. М. Третьякова.

Согласно подсчетам исследователей, прибыль, полученная Третьяковым от Товарищества Новой Костромской льняной мануфактуры, покрывала лишь треть его затрат на приобретение картин (вернее сказать, около двух пятых, 38,5 %)^[887]. Если же суммировать все затраты Третьякова — на картины, на повседневную жизнь, на благотворительность, — получится, что доля прибыли от мануфактуры была и того меньше.

Судя по всему, та прибыль, которую Третьяков получал непосредственно от фабрики, надо отделять от той, что текла к нему из магазинов на Ильинке и в Третьяковском проезде (основан после 1873-го). Ведь там находили сбыт многочисленные товары, никак не связанные с костромским предприятием. А. Рихау, который долгие годы ведал иностранной корреспонденцией в конторе Третьяковых, писал: «…П. М. Третьяков прежде всего был замечательный труженик; он наследовал от своих родителей незначительную торговлю полотняными товарами и своим необычайным трудолюбием, заботливостью, расчетливостью и скромною нравственною жизнию довел размеры этой торговли до таких размеров, что одна только торговля мануфактурными товарами давала до 300 тысяч рублей чистой пользы, кроме доходов с фабрики и домов»^[888]. Таким образом, вторым источником доходов Третьякова была торговля.

Значительную долю прибыли Третьяковы по-прежнему получали от доходной недвижимости. Если Сергей Михайлович располагал большими земельными владениями в Костромской губернии, то Павел Михайлович собственной землей не обзаводился — из принципа. В. П. Зилоти пишет: отец «…не признавал земельной собственности для людей, которые не обрабатывают землю своим трудом. Как торговый человек, он признавал для себя лишь городскую собственность, строил доходные дома… и считал это принципиально правильным»^[889]. Видимо, отношением к земельной собственности следует объяснять фразу, которую исследователи очень любят цитировать. Эти слова прозвучали из уст галериста в ответ на реплику Крамского, что Павел Михайлович обладает громадными средствами. Третьяков писал: «…в Москве многие много богаче моего брата, а мои средства в шесть раз менее моего брата; но я никому не завидую, а работаю потому, что не могу не работать»^[890].

Тем не менее доход от городской собственности также был немалым. Помимо банного комплекса, в разные годы братьям Третьяковым принадлежало не менее десятка расположенных в Москве домов. К 1892 году в общем владении П. М. и С. М. Третьяковых было 4 дома, кроме того, еще 2 дома принадлежало Павлу Михайловичу единолично^[891]. Впоследствии оба дома были пожертвованы городу.

Часть площадей в доходных домах Третьяковых сдавалась под квартиры, в то время как нижние этажи арендовались торговыми фирмами. Так, в 1869 году братья приобрели в собственность огромный участок земли по Никольской улице с располагавшимися на нем строениями. «Москвичи часто жаловались, что с Театральной площади и Петровки нет прямого проезда на Никольскую улицу к торговым рядам и в Зарядье, — приходится идти или через Красную площадь, или через Лубянскую. Мешала стена Китай-города. Братья Третьяковы купили участок земли… и с разрешения думы проломали стену»^[892]. По проекту архитектора А. С. Каминского было построено большое здание с проездом под ним. Строительство Третьяковского проезда между Никольской улицей и нынешним Охотным Рядом было завершено в 1873 году. Первый этаж здания предназначался для аренды под конторы и магазины розничной торговли. «…Третьяковский проезд к концу века стал одним из самых фешенебельных мест в Москве… Среди арендаторов Третьяковых был… владелец одного из самых крупных аптечных предприятий России В. К. Феррейн»^[893].

Наконец, был еще один источник дохода П. М. Третьякова, который в специальных исследованиях не учитывается, — финансовые операции. Павел Михайлович был одним из учредителей Московского купеческого банка (1864), членом его Совета и Учетного комитета, а впоследствии и заместителем председателя совета банка^[894]. Третьяков прекрасно ориентировался на рынке ценных, или, как тогда говорили, «процентных», бумаг. Так, на специальном текущем счете Павла Михайловича на 4 декабря 1898 года деньги находились в золотом займе, в облигациях Московско-Казанской и Рязанско-Уральской железных дорог, облигациях Прохоровской Трехгорной мануфактуры и т. п. — 8 различных вложений на крупные суммы. Всего в ценные бумаги было вложено 1 031 300 рублей серебром^[895].

Таким образом, доходы Павла Михайловича складывались из четырех различных источников. Таким образом, коммерсант старался обеспечить себя и свою семью от неожиданных неприятных ситуаций, способных отобрать какой-то один канал получения дохода. Он проявлял мудрую осторожность.

Павел Михайлович Третьяков известен как крупнейший галерист, в то время как о Третьякове-купце известно довольно мало. Тем не менее в области предпринимательства он достиг немалых высот. А. Рихау сообщает о Третьякове: «…в коммерческом мире он считался, и совершенно основательно, передовым человеком, но, вследствие своей крайней застенчивости, всегда старался быть незамеченным… Ему принадлежал труд разработки как новых оснований, так и всех деталей обложения пошлиной мануфактурных товаров в новом тарифе, чем устранены злоупотребления прежнею ценовною пошлиной; но, как почти всегда, П. М. Третьяков постарался остаться в тени, предоставив другим приводить в исполнение свою работу»^[896]. Действительно, будучи членом Комитета Московского отделения Совета торговли и мануфактур, Третьяков разрабатывал принципы взимания пошлин при ввозе мануфактурных товаров в Россию и вывозе за ее пределы. За эту и другие заслуги Третьяков был пожалован званием Коммерции советника (1882).

Несмотря на то что потомкам Третьякова, да и его современникам, чуждым коммерческих занятий, позиции Третьякова-капиталиста кажутся прочными, это было не так. Риск всегда сопутствовал предпринимательской деятельности. Третьяков видел рядом с собой немало разорившихся купцов, в прошлом крупных коммерсантов. Живописцу П. П. Чистякову Павел Михайлович писал в 1885 году, в разгар реформ фабричного законодательства: «…весь прошедший год был очень тяжелый, да и этот начался плохо: тяжелое положение по всей России, особенно торговому люду круто приходится. Бог знает, скоро ли улучшатся дела? Да и улучшатся ли?»^[897] Только благодаря осторожному, взвешенному подходу к торговым и промышленным делам, только в силу привычки «подстраховывать» себя дополнительными источниками дохода Третьяков на протяжении многих десятилетий «оставался на плаву». И — более того — имел достаточно средств и воли совершать непроизводительные траты, то есть на покупку картин и строительство галереи. Если смотреть на деятельность Третьякова с этой позиции, становится понятно, почему он писал И. Н. Крамскому: «…Вы знаете, что я никогда не разыгрывал роли покровителя искусства; всегда старался приобретать возможно дешевле и вперед буду так же»^[898].

И тем не менее именно Третьяков дал жизнь мощному направлению в русском искусстве, обеспечил возможность творчества для десятков, если не сотен талантливых живописцев.

Именно Третьяков вошел в историю XIX века как один из крупнейших благотворителей.

Просто надо понимать, чего это ему стоило.