IX.


...Свою поэтизированную версию трагедии, произошедшей в нашем мироздании пять миллионов лет назад, я записала, когда окончательно убедилась, что деятельность человека на Земле неуклонно и почти неотвратимо приближает повторение трагедии Фаэтона, – не мальчика из мифа, а планеты. Десятой в Солнечной системе. Особенно сейчас, когда так яростно ведутся споры о Большом адронном коллайдере – БАКе, этом злополучном «смывном бачке» современной цивилизации. Надо только видеть полубезумный от азарта взгляд одной из участниц этой программы.

– Наконец, мы откроем тайну возникновения мира! – так заявила учёная дама с импортной фамилией. И наш исследователь Павел Невский с тем же азартом повторяет:

– Теперь мы точно выделим божественную частицу.

Но разве можно доверять азартным людям? Тем более, что сами исследователи не отказываются от возможности возникновения неконтролируемых физических процессов в ускорителе БАК. «Некоторые специалисты и представители общественности высказывают опасения, что имеется отличная от нуля вероятность выхода проводимых в коллайдере экспериментов из-под контроля и развития цепной реакции, которая при определённых условиях теоретически может уничтожить всю планету». Столь трагический исход может произойти вследствие захвата окружающей материи. Вероятность такого исхода – десять в минус тридцать первой степени.

Здесь я хочу обязательно сказать о том знаке судьбы, которая мне только была послана. Цитату «Некоторые......всю планету» я решила вставить из интернетовской статьи о коллайдере. Не имея практики, ничего ранее не беря из глобальных сетей в свои работы, я наглядно увидела, что бесследно такое цитирование не проходит. Его невозможно скрыть. Некий бледный фон на белом поле моей страницы невозможно было убрать. Правда, я не виртуоз в пользовании программами. Чтобы уничтожить «интернетовский след», который растекался и на моём тексте – не только на цитате, мне пришлось перенабирать свой текст в отдельном окне, чтобы вставить его в книгу, удалив, поражённый несмываемым позорным пятном цитирования из Интернета. Так и эти чёрные дыры расползаться. Предвижу массу саркастических замечаний по поводу моих опасений и путаных ассоциаций. Но не боюсь быть обвинённой даже в мракобесии и дремучести. Зачем мне упражняться в остроумии, решать сложнейшие ребусы ядерной физики, когда иные нерешённые проблемы взывают к совести каждого жителя земли. Например, горит Юго-восток Австралии, но прекратить это безобразие люди не могут, они бессильны перед стихией. Ухудшается общий жизненный фон на нашей планете, но те, кто должны что-то конкретное предложить, только усугубляют риск гибели земли.

А вот и свеженький случай, нонсенс! Два спутника, российский и американский, не смогли поделить космические орбиты. Они столкнулись в открытом пространстве! Или две атомные подводные лодки, которые тоже столкнулись в океане. Уберегло их от взрыва только то, что обе субмарины шли на малых скоростях. Вот, к чему приводят расчёты современных физиков. Новости, она страшнее другой приходят в дома землян. Не есть ли это явное предупреждение?! Два невероятных происшествия подряд! Что же, остаётся ждать третьего? Так, кто же скажет, что число десять в минус тридцать первой степени не превратится на самом деле в десять с плюсовой геометрической прогрессией?


Именно потому, что нельзя доверять азартным людям, возникли разные теории и толки о том, что эти испытания под Европой могут наделать множество чёрных дыр, куда и канет не только Земля и Солнечная система, но и вся галактика. При этом один из противников дальнейших испытаний коллайдера уместно приводит сказку о царе Мидасе, который очень хотел иметь много золота. Он получил такой дар и с тех пор, к чему ни дотронется, всё становится золотым: земля, вода, песок, еда, любимая собачка. Чёрные дыры, магнитные монополя и сгустки антиматерии способны выполнить роль такого «озолотителя» царя Мидаса, который поглотит и уничтожит существующую материю нашего материального мира.

Хочется, чтобы эти азартные исследователи вспомнили легенду о Фаэтоне. И хорошо, чтобы представили при этом картину Пабло Пикассо «Герника», которую я всегда комментирую словами Лермонтова «смешались в кучу кони, люди...». И я им помогу с легендой о Фаэтоне и некоторыми пробелами в элементарных познаниях. Уже замечено и не однажды, что, зарываясь в глубь проблемы, человек забывает назначение азов науки. Вот эти азы я повторяю.


В мифе о Фаэтоне столько возможного. То, что могло иметь место. (Но какой Разум это изложил и передал? Или, может, это на генетическом уровне передаётся? Эта мысль столь же нелепа, как и гениальна).

Лучшие умы человечества пытались понять Первооснову. Наверное, теория о Вселенском Разуме, которую развивали и доказывали российские философы Николай Фёдоров, Александр Чижевский, Константин Циолковский, Владимир Вернадский, могла бы здесь внести ясность.

А пока можно искать аналоги земного, мифологического с неземным – космическим.

Древнегреческий Зевс – это римский Юпитер. И планета Фаэтон тоже находилась между Марсом и Юпитером. Что случилось на Фаэтоне, почему он взорвался? Следуя логике мифа о юноше-Фаэтоне, мы можем предполагать, что случилось это не без участия Зевса – Юпитера. От Фаэтона-планеты остались глыбы – кольцо астероидов, и они продолжают свой путь по той же орбите, на которой – учёными доказано – находилась десятая планета Солнечной системы.

Не осколки ли это той колесницы, с которой не справился сын Гелиоса? А если задать этот вопрос наоборот – не эти ли осколки-астероиды стали «родителями» мифа о Фаэтоне – тогда как можно объяснить, что древние греки рассмотрели во вселенских глубинах кольцо астероидов, которое простым глазом ни за что не разглядишь?

Последние исследования Марса говорят о том, что там была вода, а, следовательно – жизнь. Взрыв Фаэтона превратил Марс в пустыню. На Земле произошли катаклизмы, возможно – вселенский потоп. Значит, было что-то, что сделало колесницу – орбиту Солнца неуправляемой, и виновен в этом Фаэтон. Только благодаря великому противостоянию Юпитера – Зевесовой деснице – удалось избежать хаоса.

Так что же случилось на Фаэтоне? Неужели homo sapiens, житель Фаэтона, своими действиями заставил планету сойти с орбиты, отчего стали терять космические пути Марс, Земля, Венера, которая и до сих пор кипит, окутанная плотной пеленой пара? И только притяжение Юпитера смогло как-то восстановить равновесие.

Самой «везучей» оказалась Земля, на ней сохранилась жизнь. Но опять люди своими действиями рискуют повторить события, изложенные в древнегреческом мифе о Фаэтоне.

И как защитить своих потомков от азартных игроков на коллайдере? Что скажет маленькому сыну моя дочь?


Как–страшно,–мой–родной,–как–странно–из–уст–сомкнутых–слышать–стон,–который–в–вечности–пространной–слетел–с–планеты–Фаэтон.

Кружатся–в–небе–звёзды,–луны,–блуждают–солнца...–Всё–плывет...–И–жизни–так–заложен–код: –её–вершина–Разум.–Люди.

Прозрачно-чистым–было–небо,–играла–радугой–вода...–И–это–кануло–всё–в–небыль…–Так,–как–случилась–там–беда?


Вершиной жизни, бесспорно, признан разум. Вселенский Разум. Умирают люди, но их духовность, Душа, воспаряет над миром и присоединяется ко всеобщему, Вселенскому Разуму. Вот почему важно, чтобы мысли наши и весь настрой нашего Духа были светлыми и радостными. Нельзя же допускать, чтобы торжествовало зло.


Быть может, ко´ней не сдержу я

Как древле оный Фаэтон,

И звери кинутся, ликуя,

Браздить горящий небосклон.


Мои переживания о Фаэтоне-планете родились не только у меня одной. Когда я уже была поражена столь трагическими размышлениями, я нашла у Валерия Брюсова стихотворение «Фаэтон». И как же могла его не прочитать? Я поняла, что под «зверями» поэт подразумевал окружающие планеты и созвездия. Конечно, так говорить, значит проявлять свою дремучую неграмотность в науке астрономии, но поэтические образы рождаются не на научной почве, а на чувственной. Чувственности в научных изысканиях не место, кроме как только, когда она сама, эта чувственность, становится объектом научных изысканий, например, у Фрейда.

Я так прониклась трагедией планеты Фаэтон, что мне стало казаться, будто я там когда-то жила.


На Фаэтоне у меня было предназначение оставаться дочерью моего отца Навия, прославить его имя в роду и подарить ему двух внуков. Его же, как «технаря», обеспечивающего порядок в экспедиции, отправили на планету Гею, которая была третьей от Гелиоса. Отправляли семьями. Всё же не на год-два, на десяток лет по календарю, который соотносился с орбитой Геи. Но я не смогла улететь с моими родителями. Ясно, что было из-за кого. Йегрес!

Они забрали с собой моего младшего брата Роткива, наказали мне выходить обязательно на связь раз в двадцать четыре гейских часа. Смешные. Будто они могли мне помочь, если что-нибудь...

«Что-нибудь» грянуло после их отлёта через трое суток.


Мы с Йегресом уехали в предгорья Уатала. Вечно занятая то учёбой, то какими-то поручениями общества, я рвалась на природу – к голубым ручьям, пёстрым травам и жёлто-багряным осенним нарядам предгорий. Мы решили заночевать в горах. Так всё было прекрасно:


Звезда–золотая–Жар-птицей–блистая,–в–ручей–окунув,–полощет–свой–клюв.


Мы лежали на берегу осенней горной реки, шумно и стремительно отсчитывающей последние часы Фаэтона.

– Смотри, – сказал Йегрес, – какое бездонное небо!

– Ты ощущаешь наслоения времён? – меня тянуло пофилософствовать.

Йегрес улыбнулся, молча встал, пошёл к воде.

– Тебе разве не кажется, что эта вода уже впитала всю информацию и о нас с тобой: как мы тут лежим, чем занимаемся.

– Кажется, кажется! Теперь весь мир узнает, что я тебя тут любил...

Йегрес указал в чёрную глубину неба:

– Мы тоже превратимся в одно из созвездий. Ты – альфа, я – бета, наши дети – остальные буквы алфавита! А хочешь – наоборот?

– И как оно будет называться?

– А как ты хочешь?

Йегрес был уступчивым и послушным. Меня это всегда в нём раздражало. Он не ведущий, он – ведомый. Но я всё равно его любила...

– Созвездие Мы. Коротко...

Йегрес закивал головой:

– Правильно: не животные и не божества... Мы!


Сквозь–толщу–веков–шло–стадо–быков–в–небесном–просторе,–с–богами–поспорив.


Мы дурачились, придумывали всё новые и новые созвездия. Для друзей и улетевших надолго родителей. Уснули мы с ним только перед рассветом, обнявшись покрепче, чтобы не было холодно. От реки сквозило миллионами лет...


Дал–знак–чей-то–голос.–Упал–тихо–волос.–А–в–жаре–огня–лишь–пепл–от–меня.


Ни Йегрес, ни я, Аниретаке, первые две звезды из созвездия Мы, уже никогда не смогли проснуться. Наши тела, уютно соединившиеся, отпечатались на скале. Рядом прорисовалась тень зимородка, который на рассвете прилетал попить водицы. Не смог он спасти нас от молниеносной катастрофы, хотя была такая примета, что мёртвый зимородок спасает от удара молнии. От взрыва ядерного арсенала – не уберёг. Ни себя... Ни меня... Ни Йегреса... Ни планету Фаэтон...


Умру–я–в–тоске–об–одном–волоске,–соломинке–малой,–снежинке–расталой.


Несостоявшееся созвездие Мы застыло на скале Уатала с отпечатком наших обнявшихся тел и маленького комочка с распущенными крыльями – алционы, зимородка. Мы стало астероидом, одним из бесчисленных обломков планеты Фаэтон.

Да знала ли та маленькая девочка, праправнучка Абрама, сидевшая на берегу речки Подгорной на Конотопцевом лугу, что когда-то была планета Фаэтон на самом деле, и что с ней случилось столь масштабное бедствие, едва не уничтожившее и всю Солнечную систему?

И как, должно быть, сладко любил Абрам свою жену Веру, совсем не догадываясь даже, обо мне, грядущей в середине двадцатого века, его потомице. (Жаль, в русском языке часто наблюдается такая женская дискриминация. У слова «потомок» нет женского рода. Даже компьютер выдает синонимический ряд, к данному слову относящийся условно: внук, правнук, предок, потомки. Бедновато! Я добавлю «наследница», но это также не точно).

Абрам сладостно извергал своё семя во чрево моей прапрабабки Веры, чтобы многие годы спустя, сплетясь с другими человеческими родами, коих великое множество – будто листьев на вековечном дубе – появилась и я, сидящая на берегу реки. Абрам же, наслаждаясь близостью с Верой, ни о чём не думал. А между тем, Бог уже соединил нужные две клеточки, чтобы появился сын их, Конон.

Но и Конону было глубоко спокойно и недоступно, что пять миллионов лет назад взорвалась планета Фаэтон. Конону – по невежеству, незнанию. А фаэтонянину Ноноку, или Марбе уже не могло быть неизвестным, что на планете готовились распечатать вековечную и неприкасаемую тайну мироздания. Но также сладость совокупления со своей женой Аревой или Яилатаной, делала их инертными и равнодушными. Их даже не оправдывает то, что там, на Фаэтоне, в результате слияния нескольких ветвей фаэтонян, получилась Аниретаке, моя далёкая и древнейшая сущность.


Затёртая здесь, на Гее-Земле, и от этого блестящая уже, как медный пятак, фраза Роберта Эберхарда: «Бойтесь равнодушных, ибо с их молчаливого согласия совершается все зло на земле...» – это моё неточное её воспроизведение – наверное, имела какое-то иное звучание на Фаэтоне, но была также обесценена равнодушием самих фаэтонян. Потоком сознания проносились образы в филистерски ориентированных мозгах.


Сладко–свернуто–тело–кота.–Навалилась–дрёма-дремота.–Она–нежит–и–нежит–кого-то,–а–вокруг–пустота...

– красота! –ни–единого–нету–листа...


А между тем, Фаэтон, именно с молчаливого согласия равнодушных фаэтонян, приближался к взрыву.

И это я должна доказать.

Что за итог приготовил чёрт для равнодушных филистеров с планеты Фаэтон. И что ждёт равнодушных землян.

За тем и обращаюсь к истории вопроса.


Мир подчинён Идеальному Порядку. И, как мы не раз могли убедиться, только исключение из этого правила подтверждает само правило Порядка. Всё, как в большом компьютере, где отлажена и настроена каждая деталь, и поэтому мы этот Идеальный Порядок попросту не замечаем. Но попадает скверный вирус, и всё рушится и летит в тартарары. И тогда мы начинаем узнавать цену того порядка, какой был в компьютере.

И так везде: возьмём свой организм, свой холодильник, своего пёсика или своё авто. Если нет порядка в организме, мы болеем. Если в холодильнике хаос, то это уже помойка. Если пёсик Фафик без понятия о порядке, то это невоспитанное животное, скотина, которая вешается на каждого, и грязными лапами пачкает новую белую юбку, рвёт когтями дорогие колготки или кусает за ногу вашего ребёнка. И что можно сказать об автомобиле, лишённом порядка? Тут уж точно можно загреметь под откос...

В Космосе, во Вселенной подчинённость Порядку – это закономерность. Люди задумывались о том, есть ли Порядок в нашей Солнечной системе, ещё с самого основания цивилизации. Ведь порядок это и есть сама Закономерность, которую можно уложить в рамки разных правил, законов, аксиом, по которым развивается Вселенная.

Сидел немец Иоганн Тициус в своём кабинете, думал-думал, считал-считал, проводил какие-то опыты, смотрел на небо и звёзды, заглядывал в старинные труды Кеплера, читал своего современника Ламберта... Тициус был профессором, учёным человеком: и математик, и астроном, и физик. Универсал! Всякий раз у него выходило одно и то же. От Солнца до Меркурия, от Солнца до Венеры, и до остальных планет расстояние строго укладывалось в выведенную им формулу. Только от Солнца до Юпитера расстояние в эту формулу не укладывалось. Профессор из Виттенберга стал подозревать, что между Марсом и Юпитером точно есть планета, но её почему-то никто не видит. Он уже готовился к великому открытию. Потирал руки в предвкушении огромного и сладостного бремени славы, но планета ему не показывалась. Да уж не чёрная ли дыра на её месте?! Он написал умную статью, в которой посетовал, что если бы между Марсом и Юпитером кто-то смог найти планету, то его формула определения расстояния до планет от Солнца, была бы идеальной. На всякий случай, назвал формулу своим именем. А то потом доказывай, что ты первый это сказал.

«Обратите внимание на расстояние планет одной от другой, – писал Иоганн Тициус, – заметьте, что они отдалены одна от другой почти в пропорции их величины. Дайте расстоянию от солнца до Сатурна 100 частей, тогда Меркурий отстоит от солнца на 4 такие части, Венера 4 + 3 = 7, Земля 4 + 6 = 10, Марс 4 + 12 = 16. Но смотрите от Марса до Юпитера — происходит уклонение от этой точной прогрессии. От Марса следует пространство, равное 4 + 24 = 28 таких частей, а на этом расстоянии нет ни планеты, ни спутника. Неужели Зиждитель мира оставил бы это место пустым? Никогда! Будем уверены, что это пространство принадлежит какому-нибудь не открытому еще спутнику Марса, или допустим, что, может быть, Юпитер имеет еще несколько спутников, которые еще до сих пор не видны ни в одно стекло. За этим нам неизвестным пространством начинается сфера действия Юпитера, на расстоянии 4 + 48 = 52, и Сатурна, на расстоянии 44 + 96 = 100. Какое поразительное соотношение!».

Шёл 1766 год. Поразительно, что и тогда не было справедливости в мире. Кеплер ещё за полтора столетия намекнул на существование планеты между Марсом и Юпитером, а за пять лет до Тициуса философ Ламберт высказал предположение, что планета может быть именно в том месте, но лавры первооткрывателя возжелал присвоить себе именно Тициус.

А его молодая жена Катилина предупреждала... Нельзя чужое выдавать за своё!

– Вы же видите, дорогая, я столько расчетов сделал! Ни Кеплер, ни Ламберт и близко не подошли к этим цифрам!

– Боже мой! Супруг мой дражайший! Вы разве не можете ошибиться? Разве ваша цифирь так уж неуязвима? – жена была хоть и молода, но начитанна, преуспевала в искусстве игры на челло, и у неё доставало дерзости спорить с умудрённым годами мужем.

Иоганн, её же воспитания ради, отвёл Катилину в подвал, да там и запер на засов. «Ничего, – подумал он, – вот посидит денёк среди крыс, без еды и питья – перестанет мне перечить!»

Что тут скажешь? Средневековье!


Правда, беднягу всё же судьба откорректировала. Молодой выскочка Иоганн Боде в двадцать пять лет получил место при Берлинской академии наук. Ему надо было громко о себе заявить. Он написал книгу, где указал на статью Тициуса, и ещё раз высказал мысль о неоткрытой между Марсом и Юпитером планете.

Тут сыграли чьи-то личные симпатии: Тициус с его сорока тремя годами или Боде с двадцатью пятью? Самоуспокоенность старого Иоганна проиграла дерзости молодого Иоганна. Профессора потеснил астроном из академии наук. Теперь правило надолго стало называться именем Боде! И справедливость восторжествовала, как это чаще бывает в жизни, только после смерти Тициуса. Его формула с некоторыми поправками была принята за основу расчёта расстояний до планет, а закон стал называться «Правилом Тициуса-Боде».

А ведь Катилина предупреждала... И в самом деле, расчёты её мужа очень приблизительны. Но в части нахождения Фаэтона всё было верно. Планета должна была быть... Когда муж умер, жена продолжала вместо него наблюдать за звёздами и аккуратно записывать результаты всех своих наблюдений. Но довести дело до конца, то есть до открытия планеты Фаэтон, Катилина не смогла. Притязания Главного Инквизитора можно назвать обстоятельствами непреодолимой силы...

Правда, это немного иная история, ни к Фаэтону, ни к Тициусу отношения не имеющая. Зато она всплывает в волнах Реки Времени и указывает на мою принадлежность к трагедии, разыгравшейся с моей нынешней семьёй ещё во времена инквизиции.

Это странно и невероятно, но память открывает нам такие тайны нашего бытия, возвращает из забытия такие детали, которые заставляют нас искать им объяснения уже в наше время...


...Дочь приехала на зимние каникулы. Что-то с ней случилось – я не могла этого не заметить. Вечно дерзящая и поперечная, она вошла в мою спальню притихшей, даже смущённой и со слезами на глазах присела на коленях у моей постели.

– Прости меня, мама, – сказала дочь, чем очень меня удивила.

Чтобы моя Алиса просила у меня прощения – надо, чтобы в лесу умер большой зверь. В Ильинке в таком случае, когда человек делал что-то неожиданно хорошее, говорили прямо: «Цэ шось у лиси здохло!»


Алиса не вытирала своих слёз. И в ответ на мои круглые глаза сказала:

– Я теперь знаю, почему мы с тобой не понимаем друг друга. Я знаю, почему Лёшка тебя ненавидит...

Я ждала, что же поведают мне уста моей доченьки. Вот такая, покорная и смиренная, она вызвала во мне чувства, которые я испытывала к ней, моей крошечной девочке, очень похожей на сказочную Дюймовочку, когда она была в раннем детстве.

– Я всё увидела во время медитации. Я тебе такое расскажу, что ты вряд ли поверишь. Но это очень хорошо объясняет, почему с тобой не разговаривает твой сын, почему ты разошлась с отцом, почему я боялась в детстве, что он меня утопит в ванной...

Казалось, моя дочь смутилась в разуме своём. Как это могло только прийти ей в голову? Но я не стала задавать вопросы, а приготовилась выслушать. Вот, что мне рассказала моя девочка.

– Я увидела Средние века. Великий Инквизитор – это мой настоящий отец, а тогда он был никто: тебе, мне и Лёшке. Ты осталась вдовой какого-то учёного мужа, звали тебя Катилиной. У тебя была дочь Сандра, это наш Лёшка. У Сандры была подруга – я.

Похоже, что Великий Инквизитор что-то давно имел против твоего учёного мужа. И когда он умер, то его ненависть к нему переросла в глупые заигрывания с тобой. Я буду называть его теперешним именем – Валерий. Преследуя своим вниманием Катилину, он стал наблюдать и за твоей дочерью Сандрой, и за мной, её подругой. Ты плохо относилась к тому, что Инквизитор пытается навязать тебе своё внимание. И у него родился план, как тебе отомстить. Они схватили меня и стали требовать, чтобы я указала на Сандру, будто она занимается колдовством...

Алиса снова заплакала, взяла меня за руку и горячо сказала:

– Прости меня, мама! Прости! Меня так сильно пытали. Вырывали ногти... Я не выдержала... Я указала на твою дочь. На нашего Лёшку!

Я с трудом улавливала логику её рассказа. У меня даже мелькнула в голове страшная мысль о том, а не объелась ли моя доченька опять белены. Ведь уже был такой случай, когда ей подсунули булочку с «маком», где вместо мака оказалась белена. Тогда она вообще ничего не могла связно сказать и вела себя по-другому. Нет, моя доченька была вполне адекватна. Но слёзы раскаяния душили её. Я тоже стала плакать, не понимая, почему историю, которую она рассказывает, я принимаю вполне серьёзно. Ведь всё похоже на бред!

– После того, как я предала свою подругу Сандру, я получила на века такой грех, который должна исправлять во всех своих жизнях. Теперь я твоя дочь. Но ты не дополучаешь моей дочерней любви и понимания. Сколько раз ты могла замечать, и я это ощущала: вроде всё у нас ясно, но между нами как будто стеклянная стенка стоит. И не даёт нам взаимопонимания. Это ты не смогла тогда мне простить, что я выдала Инквизитору твою дочь. А мне это карма, которую вряд ли я отработаю быстро. Твою дочь Сандру, нашего теперешнего Лёшку, схватил Инквизитор и стал готовить ему аутодафе. Бедная моя подруга не знала, кто её оклеветал. В муках телесных и душевных она была сожжена на костре живьём. Палач, поджигавший хворост, крикнул ему: «Ты – прах! Великий Инквизитор удостоил тебя чести и сам лично наблюдает за сожжением. Посмотри: на балконе он с твоей матерью пьёт вино!» Что могла рассмотреть Сандра сквозь дым? Да, она увидела женский силуэт рядом с Инквизитором. Зная, что тот добивался внимания её матери, Сандра подумала, что мать променяла её на любовь Инквизитора...

***

... – Не ищи ответа, властитель, –

сказал Абрам. – Истуканы твои –

не боги, и сам ты – не бог,

а иначе сумел бы спасти отца

своего от смерти. Да и сам ты смертен.

Рассвирепел Нимрод.

– Довольно твоих нравоучений!

Бросьте его в огонь!

Повели Абрама на казнь двенадцать

стражей. Но никто не смог приблизиться

к огню. На них загорелись одежды,

и верёвки на Абраме. Стражники

сгорели, а Абрама огонь не тронул.

Тогда князь тьмы Мастема

соорудил катапульту, привязали к

ней Абрама, чтобы кинуть его в огонь.

Но воззвал к Всевышнему Абрам, и пламя

угасло, не причинив юноше зла. Невредимым

сошёл с костра Абрам, а на брёвнах показались

зелёные листья и зацвели цветы...

***

– И что, я правда с Инквизитором пила чай? – я так разволновалась, что этот нелепый вопрос сорвался с моих губ.

– Нет, нет! Тебя не было на казни! – Алиса хотела будто показать мою невиновность.

– Но где же я была? – я уже не могла прекратить этот странный и нелепый разговор.

– Я не знаю... – растерялась моя нынешняя дочь.

Она замолчала, вытерла слёзы. Казалось, тяжкий камень упал с её души. Она встала с колен и присела на краешек постели.

– А что ты дальше увидела? – теперь я не могла успокоиться.

– Ничего, – скучно сказала моя дочь. – Можно я пойду спать?

Она что, издевается надо мной?! Наговорила мне таких бредней, разбередила мой сон, а теперь зевает.

Я с ехидством заметила:

– Это – стекло! Ты не смогла его разбить... Иди, дорогая, спи.

Алиса встрепенулась.

– А что же ты не спросишь о Валерии?

– Что о нём спрашивать? Он тогда был инквизитором, теперь кагэбистом... А мне – палачом.

– Ты разве не поняла, что ему давался шанс исправиться?

– То есть? – недоумевала я. – Разве не послан он мне за мои грехи, о которых я ещё не узнала от тебя? Может, я была гулящей девкой, а не вдовой учёного? Ты просто постеснялась сказать всю правду обо мне.

– Дело не в тебе, а в моём отце и твоём сыне. Знаешь, когда мне было года три-четыре, он меня хотел утопить в ванной...

– Ты точно, сошла с ума, – отмахнулась я.

– Правда! Я плескалась, он вошёл. Ты ушла за чистыми полотенцами. Мама, он так взглянул на меня! Я ребёнком почувствовала в нём какой-то зверский инстинкт. Он взял меня за плечи. Я заорала. Тут вошла ты.

– Бред! У тебя бред! Ты знаешь, как он тебя любил, пока жили мы вместе! Соседка Алёна не верила, что мы расходимся: «Он же так любит Алису, как он будет без неё жить?» А тут выдумываешь.

– Думай, как хочешь. Я тебе рассказываю то, что я ощутила. Помнишь, вы тогда поругались с ним из-за того, что ты подумала, будто он...

– Да, да. Я подумала, что он добавил горячей воды, и ты обожглась.

– Но он не включал воду...

– Ну, а почему Лёша меня ненавидит? – спросила я о наболевшем, что обозначилось резко в последние месяцы.

– Он страдал на костре по твоей вине – так он думает.

– Кто думает? Разве он знает об этом твоём... – мне хотелось сказать «бреде», но я подобрала другое: – ...Видении?

– Узнает. Со временем. Может, это ему ещё раньше открылось, поэтому он тебя перестал любить.

– Тогда он тоже должен знать, что меня не было на балконе...

– Он этого не успел узнать. Он умер в муках, думая о том, что ему сказал палач...

– Господи! Эти палачи! И тогда, в средневековье, и теперь находятся такие доброжелатели. Скажут гадость и довольны, что они лучше того, о ком они говорят плохо. Пока умный человек поймёт, что это сплетня, тот, кого оклеветали, умрёт... Видишь, Лёша сгорел на костре, а правды так и не узнал...

Теперь у меня заблестели на глазах слёзы. Алиса опять оживилась. Она будто вспомнила главное, что должна была сказать.

– Ты теперь понимаешь, почему Инквизитору в этой жизни выпало быть твоим мужем, отцом Лёшки и моим. Только не могу понять, зачем он меня хотел утопить.

– Может, хоть это и бред, но он в тебе видит укор своей совести? Он же тебя пытал?

– Ты хочешь сказать, что больную совесть надо топить, а не отрабатывать?

– Он тебя очень любил. И так отрабатывал свою совесть...

– Думаю, он в этой жизни очень далеко продвинулся. Такой прогресс. Сандра, сожженная им на костре – теперь его сын. Тебя он добивался, ты теперь его жена. Он тогда нам всем причинил зло. Вот Бог его послал отрабатывать карму. Мы все стали его семьёй, он должен был всех нас любить.

– Так поначалу оно и было. Он любил меня, Лёшу, тебя... – я не могла этого забыть, перечисляла медленно, словно речка тихо текла.

Воспоминания всплывали в памяти и несли слова мои по воде реки Времени. Но будто ушат ледяной воды вылился на меня.

– Доча, так он же опять повторил тот путь. Служил в КГБ, чем тебе не инквизитор? Бросил нашу семью, нашёл одну, потом ещё одну. Тогда он блудливым котом был и теперь такой же. Тогда вам горе причинил, и теперь вас предал...

– Нет, мамочка, что ни говори, а в этой жизни он людей не пытал, на костре не сжигал. Бог удовлетворил его притязания на тебя и сделал его женой. Но как же прочно сидит в нём его негатив. Эта его тяга властвовать людьми...

– Да какая там власть? Когда это Валера был у власти?

– А КГБ – не власть, по-твоему?

– Знаешь, не без того, конечно, но больше он туда пошёл из-за материальных благ. Разве можно за это осуждать. Ты, может, не помнишь, но тогда все так хотели пристроиться: чтобы пайки были, проезд бесплатный, путёвки в санатории...

Я замолчала, вспоминая, какие же блага получала наша семья от КГБ. Нет, муж был таким человеком, что никаких благ мы в доме не видели.


– А, может, это я виновата, что он меня бросил?

– Так, скорее, всего он и думает. Но наши мысли не могут быть оправданием наших плохих поступков!

– Что ты меня мучаешь? Скажи, кем я была в той жизни?

– Просто одинокой женщиной, матерью Сандры.

– За что мне это одиночество: и тогда, и теперь?..

– А ты повспоминай, может, что и вспомнишь. Мне тебе нечего добавить. – Дочь отправилась спать...

А я стала вспоминать.


Дурную траву – с поля вон.

Плети дурмана обходила я десятой дорогой. Он рос за плетнём у Тишки, и его дети, которых было человек десять – точно, никто не позаривался на эту траву. Им и в голову прийти не могло как-то с нею расправиться. А мне очень хотелось её вырвать, уничтожить. Я уже начиталась книжек о растениях и знала, что это очень ядовитые кусты. А дети Тишки, наверное, не знали.

Дурман! Меня и слово-то пугало. А запах его – такой мерзкий от яда в нём захороненном. Не пойму, почему у меня были такие, неприязненные, отношения с этим растением. Вот недолюбливала я его, и очень хотелось его уничтожить, но боялась даже к листу его дотронуться. А оно ко мне тоже не сильно в друзья навязывалось и отпугивало своим ядовитым духом, висящими среди резной листвы колючими зелёными «яйцами» с мелкими маковыми семенами, длинными плетущимися стеблями. Только тронь! Будет худо!

Вспомнила, что в детстве моя двоюродная сестра Валентина, дочь дяди Григория, никогда не видевшая растущего и цветущего дурмана, решила взломать его колючую коробочку. (Надо же! Даже вонь её не остановила!) В коробочке были ещё незрелые белые семена: точь-в-точь маковые зернышки. Наверное, Валя и мак не видела цветущим. Девчонке было всего около пяти лет. Она, дурочка, увидела зернышки и давай их есть, будто маковые. Хорошо, что рядом была её старшая двоюродная сестра Мария. Валентину еле спасли. Сначала она «с ума сошла» – стала хохотать без причины и на стенку лезть в доме...

Когда я не хотела слушаться маму и делала что-то ей наперекор, она мне пеняла:

– Не будь ты как сдуревшая Валька...

Для меня это было самое позорное дело: вести себя, как сумасшедшая Валька. И я обходила это растение десятой стороной, боясь, что даже его пары могут сделать меня невменяемой.


…Всё прояснилось гораздо позже. Оказывается, когда я, ничего не подозревающая и не думающая о разных пустяках, отмечала свой десятый день рожденья в декабре 1964 года, дон Хуан обучал студента общению с дымком и любви к «траве дьявола». Пока этот студент витал в облаках, обкуренный и обмазанный мазью, добытой из корня дурмана, Кастанеда готовил своё произведение. Занятная получилась вещь.

Его книгу дочь принесла мне в больницу почитать. Вроде от нечего делать. Я зачиталась, увлеклась, что-то напоминало мне в этом полотна Сальвадора Дали. Моего обожаемого Дали! А потом поразила мысль: больница, дурман, дочь, Кастанеда...

Чуть больше месяца назад я к ней в больницу ходила. Теперь она со мной мается. Я попала сюда из-за своей безответственности перед собственным здоровьем. Она – по глупости. У меня получился шок от атропина. Было жутко и страшно. Хотелось улететь из окна вниз головой, чтобы не ощущать свою беспомощность, свои провалы. Просто медсестра сделала мне укол по предписанию врача. Атропин – это основное вещество в дурмане.

А дочь моя, начитавшись Кастанеды, отведала зёрнышек дурмана, попала полуживая в токсикологию. В компании они там все пробовали булочки с «маком». Что я пережила, видя её сошедшей с ума, с огромными, в фиолетовой дымке от расширенных зрачков, глазами…

Так вот почему в детстве я ненавидела эту вонючую траву, обвивающую плетень тихонова огорода, и обходила её десятой дорогой. Я словно бы предчувствовала, какое горе меня ждёт впереди. Но Судьба всё равно столкнула меня с ненавистным растением. От неё, своей Судьбы, ведь не уйдешь.


На самом деле горе было горькое. Да разве оно сладким бывает? Каждый вечер я ждала мою дочь, когда она возвращалась домой. И всегда не позднее десяти она приходила. А в тот день я потеряла контроль над собой. Мы с ней ездили в Москву, меня «укатало» в поезде, и я всю ночь не спала. А утром она ушла в школу, я – на работу. Придя с работы, я кое-как приготовила еду, сходила в душ и прилегла, в надежде дождаться свою девочку. Но меня сморил сон, и я, конечно, не увидела, в какое время пришла моя дочь. в каком состоянии...

Среди ночи она пришла ко мне в постель и стала, что-то бормотать, будто ей не дают спать, и хотят убить её. Я решила, что ей приснился страшный сон. Мало ли, как поездка в Москву может отразиться на психике девочки-подростка. Было столько встреч, поездок в набитом московском транспорте. А на ней лежала миссия помогать мне и ухаживать, поскольку я тогда очень болела. Но поездку отложить мы не могли, поскольку от неё зависел важный договор, который нужен был для моего дела.


Я приподняла край одеяла, подвинулась к стене и полусонная прошептала:

– Иди, моя куколка, я тебя обниму, согрею...

Но моя куколка стала на кровать, перешагнула через меня и попробовала идти дальше. Но стена ей мешала. А она не понимала этого и продолжала «идти». И тогда я вспомнила Вальку, которая «лезла на стенку», объевшись белены. Сон, как рукой сняло. И хотя было три часа ночи, я стала звонить маме друга моей дочери. На том конце трубки не спали, и, оказалось, ждали моего звонка. Потому, что и друг повёл себя неадекватно.


– Галина Аркадьевна! Если моя дочь умрёт, я всех вас перестреляю...

– Я ждала твоего звонка. Попробуй вызвать у неё рвоту. Ей срочно надо промыть желудок...

Я попробовала. Но паника и страх напрочь уничтожили моё хладнокровие. К тому же дочь стала такой сильной, что невозможно было с нею совладать. Я растолкала сына.

– Держи её, а я ей пальца в рот засуну.

Ага! Сын тоже не смог справиться. Она, казалось, была сделана из стали: у неё не гнулись руки, её нельзя было схватить в охапку, а зубы были сцеплены намертво.

«Скорая» приехала и затребовала воды для промывания. Воды, как всегда, не было. Эта дурацкая советская привычка отключать на ночь воду! У соседей тоже. Но это только всё надо себе представить! В полчетвёртого утра я звоню соседям в дверь. Выходит сонная Люся.

– Нужно много чистой воды, для промывания.

Сонная Люся готова меня укусить.

– Какая вода! Ты же знаешь, её отключают по ночам...

Потом до неё доходит странность ситуации: а почему это ночью надо делать промывание.

Люся приходит в себя.

– А что случилось?

У меня истерика:

– Алиса умирает...

Но врач, женщина опытная, сама мать, твёрдо говорит:

– Собирайтесь, едем в токсикологию...

Для меня всегда вопрос с больницами стоял остро. Сама всю молодость провела в таком экстриме с поджелудочной, когда нужны были капельницы...

И здесь я хочу остановиться. Оказывается, существует две правды. Одна – это та, что ты пережила и знаешь о себе. Другая – та, которую якобы знают люди.

Когда я умирала от адских болей и мне нужны были цитостатики и гемодез, а мои вены были сплошь в синяках от многочисленных капельниц, то я о себе знала, что у меня хронический рецидивирующий панкреатит. Моя соседка сверху спрашивала меня прямо:

– У вас рак?

Кто-то, шутя, говорил, что я наркоманка. А правда была моя – я тяжело болела...

Когда за дочерью пришла «скорая», и мне было сказано, что мы едем в областную токсикологию, врач, само собой, подразумевала передозировку наркотиками.

Но я-то этого не знала! Я и предположить не могла, что у моей дочери передозировка. Она что-то бормотала про булочки с маком, и понять было невозможно, что она съела, и отчего она умирает.

Когда в половине пятого утра меня с дочерью доставили в приёмное отделение, то врач, дежурившая в ту ночь в токсикологии, смотрела на нас, как на существ, помешавших её сладкому предутреннему передыху. Я же, видя, что доктор не торопится спасать мою дочь, стала просить поставить ей капельницу с гемодезом. Ведь мою болезнь «откапывали» именно гемодезом, и немедленно.

Врачиха, видя, что я, опытная волчица, привезла своего кутёнка с передозировкой и требую гемодез. Она не торопилась! Она имела свою правду. И мама опытная, и с дочерью, видно, это не в первый раз. Одной наркоманкой меньше – от неё ничего уже не зависело. А тут ещё мамаша указывает, что надо делать и что капать. Алису от меня увезли на каталке, но ничего ей для спасения в приёмном отделении не сделали. Я уже жалела, что приехала с ней в больницу, может, дома удалось бы вызвать у неё рвоту и сделать ей несколько клизм. По крайней мере, времени бы столько не ушло. Ведь пока я просила у Люси воду, пока мы ехали в полуразваленной дребезжащей машине «Скорой помощи», пока нас принимали и заполняли все бумажки, пока ждали, когда придёт дежурный врач...

Пока... Пока... Моя доченька умирала... Яд всё настойчивее растекался по её телу, поражал все её органы...

Как оказалось по чужой правде, врачихиной, так нам и надо. Зачем торопиться спасать разложившиеся элементы. Мамаша всё знает, значит это не впервой...

Меня всегда возмущает в людях их собственная «правда» о других. Как в фильме «Поезд милосердия». Человеку было плохо, он задыхался, требовал положить его в ванну. Потому, что его так лечили до этого. И ему помогало. Но в вагоне не было ванны, зато было много советчиков и толкователей. Наконец, когда врач даёт указание организовать больному душ, страдалец умирает, так и не дождавшись его. Только тогда все стали мучиться совестью.

Как часто и бывает в жизни. Тебе необходимо одно, а подсовывают другое, или вообще принимают за сумасшедшего...

Наверное, поэтому я одиноко иду по жизни, потому, что мою правду не понимают и спешат заменить своей. А потом оказывается, что я не укладываюсь в их примитивные и удобные для них самих правила. Это же так неудобно – принимать кого-то в расчёт, когда самому не хватает.

Зато сама столько раз пролетала, когда видела, что человек не оправдывал моего о нём представления. Как в стихах: «Мне показалось, алмаз бесценный в тебе нашла я, а пригляделась – обыкновенный кусок стекла». В первый раз я применила эту формулу разочарования к своей единственной настоящей подруге в отрочестве. Мы с ней переписывались с пятого по десятый классы. И после девятого решили встретиться. Она приехала ко мне, в нашу казарму. По её виду я поняла, что Наталка не ожидала такой нужды, какую она увидела в нашем доме. Потом я повезла её в Ростовскую область к моей бабушке Дуне. И там я увидела, что мои представления о подруге не соответствуют её воззрениям на жизнь и на меня... Я создала себе идеальный образ настоящего друга и захотела владеть им безраздельно. Но она не вписалась в мои параметры, которые я задала ей. Её просто не хватило. И на много. Нечем было заполнять пустоту... И тогда я в дневнике написала стихи кавказской поэтессы: «Мне показалось алмаз...».

Наверное, она случайно прочла. Она – умница. Исправилась. И все параметры оказались заполненными: мы с ней стали как сёстры-близняшки. У которых получилось одинаковым внутреннее наполнение.

Жизнь показала, что мои параметры она превзошла намного. Дошла до министра по детскому питанию в Израиле, но попала в какой-то скандал, и это было сообщено по Евроньюсу. Нет, не то, что моя подруга влипла, а то, что пострадали дети во всём мире от некачественного детского питания, произведённого в Израиле. И министр детского питания Наталия Дегтяр ответила на несколько вопросов корреспондента Евроньюс...

Тогда в больнице, по чужой правде и я, и моя дочь были представлены, как какие-то недоразвитые отщепенки общества: начинающая наркоманка и её мамаша. И эта мысль пронзила меня только теперь, спустя добрый десяток лет. Я навещала свою дочь, и только благодаря тому, что сменили врача, ей назначили капельницы. Время было упущено, поэтому трое суток она не приходила в себя. Мне не позволяли дежурить возле неё. Она лежала на голой клеёнке, привязанная за руки и ноги к железной кровати, с постоянным катером в ключичной артерии. Тогда я думала, что так положено, что в больнице нет мест, слёзно просила женщин, лежавших в палате, присмотреть за дочерью.

А ведь это был уклад нашей советской жизни. Чёрствость и хамство. При этом если бы и дала я денег, то ещё не факт, что они попали бы в нужные руки. Ещё в приёмной со мной не церемонились. Дочь увезли на каталке, а мне было велено уходить.

Куда – это никому не интересно. На улице темень, хоть выколи глаз. Больница стоит в лесу, транспортное шоссе в полукилометре. Но какой транспорт в зимнем лесу в пять утра? Тем не менее, мне несколько раз указали на дверь. Я пошла, большая стая собак увязалась за мной. И только Божьим присутствием в нашем грешном мире можно объяснить неожиданное появление больничного «пирожка», в котором был только один водитель, и водитель этот жил на нашей улице через два дома! Если и бывают чудеса, то такое везение тоже оказалось из разряда чудес.

Шофёр подивился, что это делает одинокая женщина в лесу в окружении собак. Я отчаянно замахала ему рукой, и он меня взялся подвезти. Я была в таком состоянии, что куда бы он меня ни завёз – всё же лучше, чем тёмный ледяной лес с собаками. При этом я так спешила спасать свою дочь в больнице, что даже не взяла с собой денег, что лежало в кармане пальто, то и лежало: мелочь, которой, может, и хватило бы на автобус, но не на извоз. Разве об этом думаешь, когда твой ребёнок умирает?

Добрый, добрый дядечка-водитель! Всю дорогу он расспрашивал, что у меня случилось, сочувствовал. И когда довёз меня до дому, я протянула ему всё, что нашла в кармане пальто. Но водитель категорически отодвинул мою руку и сказал, что вёз он меня попутно, потому, что живёт через два дома. Наверное, так не бывает. Он просто придумал это для того, чтобы я не мучилась совестью, что не расплатилась за поездку.

Едва переступила я порог дома, как начала названивать в больницу. Дозвонилась только к десяти утра, врач сказала, что в крови нашли какие-то соединения: не то пива и димедрола, не то ещё какой ерунды. Хотя расширенные фиолетовые зрачки и желание залезть на стену говорили о том, что дочь накормили беленой.

К этому времени и Галина Аркадьевна привела в чувства своего сына Арчи, и уже было очевидно, что их в самом деле угощали булочками с маком. А вместо мака тот, кто стряпал, употребил белену, думаю, что по роковому стечению обстоятельств.

Вот тогда и всплыл в моей голове далёкий образ из детства: Валька, лезущая на стенку, колючие коробочки вонючего дурмана в огороде у Тишки и дон Хуан Кастанеды, обучающий студента жизни и любви к «траве дьявола»...


Так почему я одинока? Потому ли, что моя, очевидная, правда не совпадает с правдами, для меня неочевидными?

Если кому-то лень отгадывать мою правду, если кто-то её не может понять из-за отсутствия проницательности, то что это получается? Не есть ли моя очевидная правда для других очевидной кривдой?

Казалось бы, чего проще: послушать и понять. Часто ли вас слушают и понимают? Знаете ли вы наверняка, что в то время, когда вы пытаетесь объяснить свой поступок, вам уже отведено место на полочке лгунов? Как в морге: у каждого покойника своя правда... Была... И её разложили по цинковым ящикам в холодильнике.

Ведь и с каждым может такое случиться, что если не захочется кого-то воспринимать, то хоть режь, а он нам не нужен. С его объяснениями, невероятными и путанными рассуждениями...

Только надо же места выбирать! Одно дело, скажем, в местах общего пользования, другое в больнице. Ведь туда просто так не обращаются. У нас был тяжёлый случай. Или врачиха относится к месту, где работает, как к месту общего пользования. И ей уже давно всё равно: больница это или, пардон, сортир.

Так почему мы все одиноки? Нашу правду не хотят понимать?..



Загрузка...