Пересуд

20.30 Драницы — Мокша

— Давай, — сказал Маховец Личкину. — Теперь твоя очередь.

Притулов ожидал, что Маховец предложит держать речь ему, как ближайшему другу и единомышленнику (таким он себя видел в создавшемся положении) и обиженно отвернулся. Маховец хлопнул его по плечу, Притулов обернулся, увидел его усмешку и догадался: Маховец поступил правильно, оставил его на сладкое, когда все окончательно разогреются. И усмехнулся в ответ, давая понять, что все понял.

Личкин встал перед пассажирами.

— Мне как для суда или по правде? — спросил он Маховца.

— А для суда у тебя что?

— Адвокат говорит: невменяемость.

— Не надо. Говори по правде.

Это совпало с желанием Сережи, и он начал, невольно подражая Маховцу:

— Граждане присяжные!

И тут же сбился.

— Ну, как вам… В общем, у меня была невеста. В одном классе учились с шестого класса. Ну, и я, как сказать… Я только с ней ходил, больше ни с кем.

— Подвиг! — похвалил Притулов.

— А то! Хотя мне другие нравились. Я тоже некоторым. Вот… Ну, что еще? В общем, мы решили пожениться. И я тут пошел в армию. Нет, а как? Денег у родителей нет, чтобы там, ну, в военкомате договориться, здоровье нормальное, а поселок маленький у нас, куда спрячешься? Это в городе можно. А тут — на улице повестку при свидетелях. Ладно, отслужу.

— Надо служить! Надо любить Отечество! — заявил Притулов, сам никогда не служивший, но Отечество любивший от души.

— И я, в общем, пошел в армию.

— Я знаю, что дальше будет, — сказала Елена.

— Да? А что?

— Ты служил, она замуж вышла. Так?

— Не порть парню рассказ! — предостерег Маховец.

Но было поздно — Сергей сразу сник, обвял, ему стало неинтересно. В этих очень простых словах: «Ты служил, она замуж вышла», — для него были вся соль и вся боль истории.

Он сел, сказав:

— Не хотите, мне не надо.

— Нам интересно, давай! — исправилась Елена.

Сергей, помешкав, опять встал.

— Ну, я пошел служить. На Южном Урале служил, мы там дорогу строили.

— Стройбат? — уточнил Димон.

— Нет. Но вроде того. То есть общевойсковые, но строили. Вот. Ну, письма пишем, она пишет, я пишу. Потом я в госпитале лежал, она приезжала. Ну, все нормально. Потом мне два месяца осталось. Она не пишет. Я позвонил: ты чего не пишешь? Она: ну, то, се, времени нет. Потом написала: выхожу замуж. Я опять звоню: ты чего, сразу не могла сказать? Она, вроде того: не хотела расстраивать. Ладно, а сейчас ты чего не подождешь? Два месяца осталось. А она: через три дня свадьба. Я говорю: я не против, но ты подождать можешь или нет?

— Зачем? — спросила Елена.

— Как зачем? — удивился Сергей. — Поговорить надо или нет? Объяснить.

— Что объяснить? Почему она тебя разлюбила?

— Ну, хотя бы. Про свою подлость. То есть, по-человечески, а не так: бац, я замуж выхожу.

— Другая бы вообще промолчала, а она сказала честно, — пожала плечами Елена. — Не понимаю, какие у тебя претензии?

— Сама такая, что ли? — спросил Притулов.

А Сергей заволновался:

— Как это, какие претензии? Она за кого замуж собиралась? За меня. Поговорить надо или нет с человеком, кого замуж хотела? Надо!

— Обязательно! — подтвердил Маховец, веселясь и балуясь: на самом деле он так не считал. Кто хочет, тот может, поступает по своему разумению и ни у кого спрашиваться не обязан.

— Ну вот! — обрадовался Сергей поддержке. — Если хотела за одного, а не дождалась и вышла за другого, получается предательство.

— А если она его полюбила? — спросила Елена.

— Как это — полюбила? — недоверчиво усмехнулся Сергей. — Я что, хуже, что ли? И мы же договорились, как вы не понимаете? Мы договорились же! Поэтому ты сначала объясни, — обратился он к воображаемой невесте, — а потом замуж выходи, если хочешь.

— Она разве по телефону не объяснила? — Елена продолжала не понимать.

— По телефону не разговор! — с досадой разъяснял ей Сергей. — Мы лично договаривалась, что мы поженимся, значит, должны лично договориться, если что не так. А то я там служу, а она там за меня все решила!

— Почему за тебя? — упорствовала Елена. — Она свою жизнь устраивала, за себя и решала. Полюбила другого, он ее — это их теперь дела, а не твои.

— Ну ни фига себе! — возмутился Сергей. — Он-то, Вовка этот Дерюгин, он же тоже знал, что я с ней! Все знали вообще!

— Так что было-то? — спросил Притулов, которому надоели теоретические споры.

— Я же говорю: она говорит, что ждать не будет. Меня завело, само собой. Я хотел даже сбежать. Только сообразил, что все равно не успею, — пока до города доберусь, пока на поезд сяду, а как, если денег нет? Короче, не успеваю. Ладно. Я стал терпеть. Дослужил, пришел. Ну, и…

Сергей замолчал.

— И что? — ласковым голосом подбодрил Маховец. — Невесту прикончил? Жениха?

— Нет, они в отъезде были. Я по другим пошел. Другие же знали, что я с Татьяной был, все знали. А если знали, получается предательство. Они не должны были на свадьбу ходить. А один вообще свидетелем был, хотя был мой друг. Какой это друг, если он у другого свидетелем был?

— И ты его убил? — догадался Димон.

— Ну да. За предательство. И еще там некоторых…

— Сколько? — поинтересовался Притулов.

— Пятерых…

Маховец одобрительно присвистнул. И встал рядом с Сергеем.

— Вы всё слышали, граждане судьи, то есть присяжные! Как вам кажется, осудить его или оправдать?

И он посмотрел на Елену как на главную возможную противницу оправдания.

Но Елена подняла руку. Происходящее становилось полным уже идиотизмом, а идиотизму сопротивляться бессмысленно.

Это поняли и остальные, поэтому тоже подняли руки. Кроме Вани, который очнулся и сидел, потирая голову, — никак не мог прийти в себя.

Выглядело это не очень серьезно, Маховец хмыкнул.

— Ясно, — сказал он. — Сережа, ты доволен?

— Вполне, — ответил Личкин: он не желал зла этим людям и понимал, что, если обнаружит недовольство, Маховец начнет с ними что-нибудь делать, как в прошлый раз.

На самом деле, конечно, никакого довольства он не испытывал.