Переводные картинки

1184. …тяжелый медленный дредноут —

из радужной периферийной дали —

вдруг — близ! — огромный — и уже едва ли ни —

внутрь — в зрачок втекает —

литою тьмой… твоей — вместительной —

не хватит — будешь

расколот —

1185. …Крыыл смаргивает —

муха отлетает…

1186. и снова — надвигаясь — вырастает

тяжелый…

1187. так, иначе, в оцепененьи, машинально

Крыыл прожил до конца

как будто сентября

1188. (к примеру — ни к чему — но в зеркало смотря,

он отмечал лишь феномен лица

абстрактно-чужеродное наличье…)

1189. покуда

1190. жизнь вообще вдруг

не решила — персонально —

окликнуть Крылку:

1191. он получил посылку;

1192. (так и запомнится зачем-то навсегда:

рождественская синяя звезда,

венчающая лапчатую елку,

обычных звезд — на синем же — морозное сиянье,

льняноволосое — под чепчиком — созданье,

что во главе ватаги

серьезничающих — с котомками да посохами — гномов

(один — паршивец! — строит «нос» ей втихомолку)

легко и как бы робко

ступает сквозь родственное белоснежье…

…прохладный глянец желтоватой крафт-бумаги,

ожог впивающих шелковых шнуров…)

1193. коробка

из-под елочных шаров

1194. («и вовсе не от Лесенки, а с некоего Побережья…»);

1195. пустых ячеек было две;

1196. еще одно их отделеньиц

хранило сложенный — в виньеточках да звездах —

конверт

1197. (он видел этот ритм рисунка

когда-то…)

1198. остальные гнезда —

слежавшимся распластанным куском —

сплошь покрывала вата

1199. (…и отслоилась тоже целиком…)

1200. — внутри покоились,

по одному в ячейке,

1201. цветные стеклышки

1202. (от желтого, примерно с три копейки,

в мгновенных перекрестных искрах,

и — до какой-то первобытной

по интенсивности и силе —

синевы

в стремительном осколке,

который едва вместили

раздавшиеся переборки…)

1203. «…нашли его мы в ворохе листвы,

под липой, ну, той самой,

нашей…

накануне ночью

произошла страшнейшая гроза

(Кнырр, между прочим, ее утром напророчил,

так и сказал:

„закройте поплотнее окна, сегодня ночью

случится, чую, небывалая гроза…») —

и это в сентябре! —

а сам — ну, ни в какую —

остался у себя, под домом, в конуре,

и еще сказал:

«не беспокойтесь, я ее так долго ждал,

поверьте, что ничем я не рискую…“;

так и сталось;

мы с мужем всю ночь не спали;

а молнии — таких мы сроду не видали;

ну, ладно;

короче — Кнырра утром не оказалось

ни на всегдашнем месте, ни поблизости вокруг;

тут Вирве стала плакать

(она уже, конечно, большая,

но Кнырр — он был ей самый настоящий друг,

а тут — ситуация такая…);

вот, успокоили мы дочку, как могли

(и — в школу, и — на работу пора);

выходим со двора,

и тут она и говорит: „так ночью гроза ужасная была?

а липа-то цела?..“ —

вообразите наше изумленье,

когда мы подошли…

такое странное явленье:

все дерево — от кроны до земли —

вдоль, словно кто-то разделил посередине

на жизнь и смерть, на цвет и черноту;

оставив все, как было, в правой половине —

и вороньи гнезда, и кору, и листья,

а слева — будто черной кистью

прошли…

ни гнезд, ни листьев нет,

пугающий обугленный скелет…

и хлопья сажи лежат

на коре, на капах…

там мертвым-то мы Кнырра и нашли;

в передних лапах

был почему-то у него зажат

осколок синего стекла;

под липой же мы Кнырра закопали;

такие вот печальные дела —

что делать…

а вечером муж начал шебуршить

в его — под домом — конуре

и обнаружил там — пропавшую когда-то

прощальную записку брата,

еще с десяток стеклышек цветных —

он тоже отдал Вирве их;

с тем, синим-то — набралось ровно девять;

а утром следующего дня

(я — дома, моих уроков в школе нет)

дочь будит, теребит меня,

подсовывает стеклышки и — чуть ли не в крик:

„скорее, мама, посмотри на свет,

скорей скажи, какой это язык!..“

я встала напротив окна,

смотрю, действительно, как будто письмена,

но, уж, конечно, никакой там не язык…

узоры, знаки, но — похоже…

а Вирве чуть не плачет:

„я точно знаю — здесь записано,

но что же, что же?

ты, мама, ничего не понимаешь!

он — значит! значит!..

ах, если бы Русал мой не пропал —

он смог бы, он бы — прочитал…“

ну, вот мы с мужем и решили,

как знать — а может, впрямь — Веревочка права?

ну — вдруг?

Вы, если что, нам отпишите…

а дочке мы сказали,

что стеклышки послали

специалистам в Академию наук…

всего хорошего, Русал!

P. S. Да, чуть не забыла —

там муж переписал

для Вас прощальную записку В. Крыыла».

1204. «мне только волшебной и надо свободы — и

только такой, любая другая — наградой, итогом,

уступкой, усладой — мне все-таки будет оградой,

предельной межой роковой.

мы пасынки тайны, уроды.

прекрасны высокие своды, просторен родной каземат…

но должен быть, должен быть где-то (иначе —

зачем же все это?) простой беспредельной

свободы тот, длящийся в вечности сад… или ад…

но — нет!.. так и будешь мучиться здесь всю

богом забытую жизнь, об камень законные когти

точить, сухие горбушки мочить.

ни тело твое, ни дело твое, ни клятое имя твое

тебе не дадут тех — только минут, которых ради —

живут.

о, где же тот вдруг — разрывающий круг —

единственнейший недуг свободы — неважно: добра ли,

зла в которой, быть может, и нет тепла, но

нет и постыдного ремесла названием: так живут,

но те же плиты над головою, но те же стены

встают стеною, — где хоть какое-нибудь иное,

чтобы начать, посметь…

я — вот он! — слышишь? обои… обои…

одни и те ж каждый день обои.

мы все смогли б одолеть с тобою, а их нам —

не одолеть»