Пермская шкатулка

aO СЫС nbjXcttil-^cDo C(TZfiточнт? J fTtb ^

емок<чй cOtmtоощлю сТГ^Ъгт^ нлЗг» crvitCbt£__

tttwmx/ue*

104

тайные среди собственных лишений? Итак, да услышите ныне истину, которая, может быть, завтра уже недоступна будет сердцам вашим.

Кому из вас известны слова Спасителевы избранные нами поучением на нынешний день: «Глаголю вам: удобнее верблюду сквозь иг- лины уши пройти, нежели богату в царствие Божие войти», — но какой смысл приписывается этим словам? Почти никакого. Однако смысл этот, кажется, довольно ясен. Если не ошибаемся, то верблюду вовсе нельзя пройти в уши иглы: следовательно, и богатому вовсе нельзя войти в царствие Божие… Скажут: для совершенного уразумения ка- кого-нибудь отдельного евангельского поучения недостаточно вникнуть в смысл одного этого поучения, надобно также сообразить с ним и прочие евангельские наставления, до того же предмета относящиеся. Пусть так. Посмотрим же, что заключается в последующих словах Христовых, на которые, между прочим, ссылаются некоторые христолюбивые заступники стяжателей благ заемных, и которые не что иное, как продолжение того же самого поучения. На вопрос учеников: «Если так, то кто же спасен будет? — Сын Божий ответствует: «Что невозможно человеку, то возможно Богу». Неужто слова эти смягчают суд, произнесенный Им над богатым? Нам кажется, напротив того, что они его усиливают. Но явствует ли из них, что богатому нельзя иначе обрести царствие Божие, как только тогда, когда сам Бог ему туда отворит врата, то есть сотворит для него чудо, всемогущей волею своей изменит естественный порядок вещей, изгладит порочность богатства, одним словом, сделает возможным невозможное?

Но каким же образом совершено будет это чудо беспредельною благостью Божией, чем богач заслужит его? Прочтите, что перед тем говорит Иисус богатому юноше, который спрашивал Его, что надлежит сделать, чтобы обрести спасение, и вы увидите, что для этого недостаточно богачу исполнить все божественные предписания, для каждого иного достаточные, что ему сверх того надобно еще раздать все имущество бедным и последовать за Христом, то есть перестать быть богатым.

Вы видите, все та же самая мысль, все тот же строгий приговор над неумеренным стяжанием даров земных, лишь иначе выраженные.

Евангельское учение нам кажется в этом случае очень просто. Пороки наши и даже преступления изглаживаются перед судом Божиим раскаянием или исправлением; в богатстве же раскаяться нельзя — исправиться нельзя; как же избавиться от его пагубного влияния? — Отказаться от него, иного нет средства. Вот единственный путь ко

104спасению богатых и счастливых братьев наших перед людьми, но нищих и злосчастных — перед Господом Богом. Вы богаты и хотите обрести царствие небесное: испросите помощь Божию на подвиг великий, откажитесь от богатств своих, докажите совершенное презрение к тем земным благам, которых излишество если и не заключает в себе собственного греха, то всегда и необходимо бывает источником его; без того не видать вам царствия Божия; золото ваше есть непреодолимая преграда, вас с ним разлучающая. Одним разрушением этой преграды можете его достигнуть. Но, разумеется, не бросить же деньги в воду, лучше раздать их неимущим; да молят они Бога, чтобы предал забвению жизнь вашу, проведенную в избытках изобилия и в услаждениях роскоши, и помнил бы одну теперешнюю жертву вашу, покорность безусловную Его святой воле, любовь к ближнему. Тогда, и только тогда отверзнутся перед вами врата небесные, замкнутые для тех, которые приходят к ним с руками, неомытыми от злата, добытого и прожитого на земле без пользы для ближнего.

Повторим же теперь слова Христовы уже с полным и искренним уразумением их смысла: «Глаголю вам, удобнее верблюду сквозь иг- лины уши пройти, нежели богату в царствие Божие войти».

Но, убедившись в истинном значении этих слов, не должны мы забывать и того, что если всевышний разум и неумолимо предписывает нашему разуму свой закон, то всевышняя любовь может укротить его ради немощи естества нашего. Да не усомнимся же никогда в смысле этого закона, сколь бы строг он ни был, но вместе с тем станем питать надежду на благость Божью, к молитвам нашим всегда снисходящую, коли она требуется, да припадем же ко Христу — Богу нашему и испросим сердечными молениями нашими и помощь его на жертву, силы наши прерывающую, и многопрощающую милость Его к немощам, нас обременяющим! Аминь.

Петр Басманской.

Наверное, многих жителей нашего края заинтересует вопрос: а почему, собственно, философ, вернее его литературный герой, сельский священник, произносит свою проповедь именно в Пермской губернии и в селе Новые Рудники, а не в каких-нибудь Нижних Горюнах или Седунках? А между тем место действия весьма оправданно.

Со времен Екатерины II, учредившей своим указом губернский город Пермь, и до самой Октябрьской революции Пермская губерния охватывала весь Урал, на территории которого впервые в России были

64

найдены золото, серебро, платина, алмазы, уральские самоцветы. Уже в 1847 году Россия добывала на Урале 40,8 % мирового золота, а в пятидесятые годы XIX века она была главной золотодобывающей державой. В те же годы была пущена в продажу и уральская платина, а затем начата чеканка монеты из нее. С 1728 по 1850 год Россия выпустила платиновые монеты на сумму 4 251 843 рубля, в весовом выражении — 14 400 килограммов.

Баснословные прибыли давали соляные промыслы Верхнекамья. Уральские магнаты Строгановы, Демидовы, Шуваловы были самыми богатыми людьми в России.

Где же еще, если не в Пермской губернии, произнести проповедь, суть которой — осуждение неправедного богатства и увещевание поделиться им с неимущими людьми, с теми же бесправными рудокопами, что под землей добывают хозяевам драгоценные металлы и камни.

На старых картах Пермской губернии села Новые Рудники нет. Но есть село Круглый Рудник, на околице которого остались следы старых шахт, снабжавших рудой первый на Руси медеплавильный завод, заложенный еще в 1640 году при Пыскорском мужском монастыре неподалеку от Усолья. Это село находится теперь в пригороде Березников, по дороге на Второе и Третье рудоуправление.

Чаадаев не имел в виду какое-то конкретное село. А если даже допустить, что он знал о селе Круглый Рудник из того же «Горного журнала», где довольно часто публиковались материалы о приисках и шахтах Пермской губернии, то в этом случае по закону жанра автор ушел от конкретики, поскольку его беседа носила обобщенный характер. Новые Рудники, то есть село, где есть рудники и где добывают подземные богатства. Кроме того, эта пометка, по мнению комментатора текста М. И. Чемерисской, — намек на возможную каторжную судьбу автора.

Эпиграфом к проповеди взята цитата из Евангелия от Матфея: «Глаголю вам, удобнее верблюду сквозь иглины уши пройти, нежели богату в царствие Божие войти».

Евангельские притчи дают повод для глубоких размышлений и открывают возможность прийти к истине. Значит ли это, что слова Христа нужно понимать в прямом смысле и представлять себе «игольные уши», сквозь которые иной раз трудно нить просунуть, не то что верблюду пройти? Нет, здесь под ушком иголки подразумевались ворота для запоздалых путников в стене близ судных ворот в Иерусали-

65

ме, находящихся ныне в черте города. Они напоминали «игольное ухо», за что и были так названы. Они служили таможенным пропускным пунктом при провозе грузов торговых людей. Навьюченный верблюд должен был пройти сквозь «игольное ухо», а коли он был нагружен сверх меры, то застревал в нем, и тогда хозяин платил солидную пошлину за товар.

Взяв к своему сочинению эпиграфом изречение Христа, Чаадаев убедительно объяснял, почему богатому не войти в царствие небесное. Его церковная проповедь написана в духе русской традиции. Богатство само по себе в России никогда не рассматривалось, как Божье благословение. Наши предки всегда осуждали неправедные пути обогащения, и в русском обществе была популярна мысль о необходимости делиться своим богатством с малоимущими. Причем делалось это искренне, ради спасения души своей.

Важно еще сказать, что христианство вовсе не требует безусловного отречения от богатства, а лишь целесообразного, общеполезного его употребления; оно требует отречься от пристрастия к богатству как от духовного недуга.

Мысль об ответственности богатых перед обществом была осознана в предпринимательской среде еще в Древней Руси. Идеи филантропии разделяли многие ведущие представители торгово-промышленных династий более позднего времени: Морозовы, Щукины, Коноваловы, Рябушинские. Они внесли громадный вклад в развитие национальной промышленности, торговли, культуры.

Есть чему поучиться и у пермских купцов. Братья-миллионеры Федор и Григорий Козьмичи Каменские основали Успенский женский монастырь с выделением ему первоначального капитала для богадельни и пожертвовали дом для женской гимназии. И. И. Любимов проявил инициативу, чтобы открыть в Перми реальное училище и предоставил ему свой каменный дом, где теперь находится авиационный техникум, построил первый в России Березниковский содовый завод. А когда в 1916 году в Перми был открыт первый на Урале университет, пароходчик Мешков предоставил ему здание и выделил учебному заведению огромные средства на исследование природных ресурсов Прикамья, но, к сожалению, революция помешала их использовать.

Предприниматели прошлого времени тратили свои богатства не просто раздавая милостыню, которая развращает и берущего, и дающего, а жертвовали капитал на важные общественные нужды: основание больниц, университетов, храмов, сиротских приютов, домов

66

и о

инвалидов и престарелых людей, на создание картинных галереи, на экипировку армии и экспедиций. Не то что некоторые нынешние богатеи-карьеристы, которые бросают на ветер баснословные деньги, чтобы пройти в Государственную думу, или под видом юбилея своей фирмы, которой исполнилось всего-то 7 лет, устраивают для всего города концерт эстрадных «звезд».

Но вернемся к «Воскресной беседе сельского священника…» и зададимся вопросом, почему Чаадаев выбрал для своего произведения жанр проповеди. Ответ может подсказать следующий эпизод. В свое время Петр Яковлевич, будучи дружен с московским митрополитом Филаретом (Дроздовым), перевел на французский язык одну из его проповедей. Вполне возможно, что тогда у него появилась мысль написать произведение на волнующую его тему в жанре церковной беседы.

По «Толковому словарю…» В. Даля, проповедь — это поучение,

О

речь, духовное слово, наставление священника в храме за литургиеи с целью поведать и разъяснить учение Иисуса Христа. И выбрав этот жанр, кратчайшую из дорог к читателю, философ смог соблюсти все предъявляемые к нему требования. Взяв во главу своего произведения изречение Спасителя, автор убедительно раскрыл его и доказал, как теорему. Герой проповеди, сельский священник, произнес ее стройно, общедоступно, в рассуждении и доказательстве не прибегая к витиеватому красноречию. А ведь за основу беседы был взят труднейший для применения к реальной жизни текст из Евангелия.

Все философское наследие П. Я. Чаадаева исполнено в эпистолярном жанре, в письмах, и только одно произведение написано в манере проповеди. Этим жанром, пожалуй, самым искренним, направленным к сердцу читателя, воспользовался в конце жизни П. Я. Чаадаев. В заключение своих двух писем о философии, истории он точно определил значение своего дела: «Сделаем все, что можем, чтобы подготовить путь нашим потомкам… Оставим им по крайней мере

и и

несколько идеи, которые, и не нами наиденные, все же, переходя от одного поколения к другому, приобретут некоторый традиционный элемент и в силу этого будут обладать большей силой и плодовитостью, чем наши собственные мысли: вот этим мы окажем важную услугу потомству…».

В ноябре 1853 года Чаадаев пишет А. И. Тургеневу: «Я только одно непрестанно говорю, только и делаю, что повторяю, что все стремятся к одной цели и что эта цель есть Царство Божие. Уж не попала ли

67

невзначай молитва Господня под запрет? Правда, я иногда прибавляю, что земные власти никогда не мешали миру идти вперед, ибо ум есть некий флюид, не поддающийся сжатию, как электричество; что нам нет дела до крутни Запада, что сами-то мы — не Запад; что Россия, если только она уразумеет свое призвание, должна принять на себя инициативу проведения всех великодушных мыслей, ибо она не имеет страстей, идей и интересов Европы. Что же во всем этом еретического, скажите на милость? И почему бы я не имел права сказать и того, что Россия слишком величественна, чтобы проводить национальную политику; что ее дело в мире есть политика рода человеческого; что император Александр прекрасно понял это и что это составляет лучшую славу его; что провидение создало нас слишком сильными и поручило нам интересы человечества; что все наши мысли жизни, науки, искусства должны отправляться от этого и к этому приходить, что в этом наше будущее, в этом наш прогресс; что мы представляем огромную непосредственность без тесной связи с прошлым мира, без какого-либо безусловного соотношения его к настоящему; что в этом наша действительная логическая данность, что если мы не поймем и не признаем этих наших основ, весь наш последовательный прогресс вовеки будет лишь аномалией, анахронизмом, бессмыслицей. Поэтому нам незачем бежать за другими, нам следует откровенно оценить себя, понять, что мы такое, выйти из лжи и утвердиться в истине. Тогда мы пойдем, и пойдем скорее других, потому что пришли позднее других, потому что мы имели опыт и весь труд веков, предшествовавших нам».

К своему последнему сочинению П. Я. Чаадаев шел, видимо, всю свою жизнь. Испытывая ненависть к крепостному праву, верный собственному чувству, он, чтобы успокоить совесть (а совесть, говорят, это весть души), еще будучи молодым, продал свое довольно значительное имение с крепостными другому владельцу, возможно, в более тяжелые условия для них, чем это было у него. «Следствием продажи имения, — пишет биограф, — была для Чаадаева почти постоянная нужда в деньгах, которым он не знал цены, а привычек комфорта умерить не мог».

Но все-таки от богатства он отказался.

Глава вторая

ДЕТИ СОЛНЦА

Родерик Импи Мурчисон

(1792–1871)

Выдающийся английский геолог. В июне 1841 года был с экспедицией в При- уралье, в Перми и Пермской губернии. Начав изучать Урал с окрестностей Перми, обнаружил здесь, как и по всей территории губернии, мощные обнажения красноцветных глин, мергелей и песчаников. Они стали перед ним загадкой и вызвали огромный интерес, поскольку их по виду и природе нельзя было отнести ни к одному из геологических периодов Земли. Позже Мурчисон пришел к выводу, что эти напластования земной коры самостоятельны и представляют собой совершенно новую геологическую систему, которую следует назвать по имени местности, где были «собраны очевидные доказательства», позволившие сделать это открытие.

Так Р. Мурчисон установил, обосновал и ввел в международный геологический календарь новую систему и назвал ее пермской, точно так же, как открытая им в Англии девонская система была названа в честь графства Девоншир.

Пермский период — это шестой и последний период палеозойской эры в истории Земли. Его отложения богаты полезными ископаемыми: медь, уголь и нефть — по возрасту пермские. Великое Пермское море, медленно отступая и испаряясь, оставило в виде осадков на территории Прикамья огромные скопления каменных и калийных солей, карналлитовых пород, содержащих магний.

69

СИСТЕМА ПЕРМСКАЯ

Убедившись на самом поприще изыскания, что эти пласты достаточно отличительны и могут установить особую, самобытную систему, сближенную, с одной стороны, с толщами каменноугольными, но, с другой стороны, вовсе не зависящую от триаса, мы решились обозначить их особым наименованием: оно имеет географический корень и происходит от древнего царства

Биармии, или Перми, в пределах и сложности которого собраны

были очевидные доказательства их самостоятельности.

Родерик Импи Мурчисон

Вторая часть геологической истории Земли — время явной жизни — состоит из дюжины периодов и составляющих их систем. Считаем снизу — кембрий, ордовик, силур, девон, карбон — дальше не считаем…

Сюжеты книги каменной просты. Не каждый прочитать ее стремится, Ведь вырваны в ней многие листы И склеились отдельные страницы. В ее строках, а также между строк — Все твари, все творения Господни, И каждому из них отведен срок. Ведь мы живем навеки и сегодня. Сейчас, сию минуту, вот теперь, Одну секунду так или иначе. Но распахнулась книга наудачу: Вторая часть, глава шестая — «Пермь».

В начале лета 1841 года горный начальник Пермских заводов Ф. И. Фелькнер слал в Петербург следующее донесение: «Господин Мурчисон прибыл в город Пермь второго числа июня пополудни. В тот же день я имел удовольствие доставить ему геогностическую карту Пермского округа и рисунки обнажений, которые он может увидеть в здешнем округе… В следующее утро г. Мурчисон и его спутники отправились в Юговской завод. Там до обеда они успели осмотреть геогностическую и горную коллекции».

Экспедицию известного английского геолога Р. И. Мурчисона сопровождали французский палеонтолог Эдуард де Вернейль, русский геолог Александр Кейзерлинг и молодой горный инженер поручик Николай Кокшаров. Впоследствии Кокшаров станет академиком и

70

директором Горного института и напишет в своих воспоминаниях: «Р. Мурчисон, один из богатейших ученых, представляет собою тип англичанина высшего общества: он был предупредителен, учтив и крайне деликатен в обращении, чем отличаются немногие из его зем- ляков-путешественников». Насколько английский ученый был учтив и вежлив, говорит такой факт: даже на смертном одре он не преминул дать английской королеве Виктории приятный для нее ответ, когда она, зная, что часы Мурчисона сочтены, послала курьера справиться о его здоровье: «Доложите ее величеству, — сказал он, — что как только я получил ее милостивое осведомление о моем здоровье, так тотчас же мне сделалось лучше».

Душевным качествам Мурчисона соответствовала его внешность. Высокий рост, важная и спокойная осанка, бледное продолговатое лицо и проницательные глаза говорили о его принадлежности к высшему обществу. Чувство собственного достоинства придавало его словам убедительность.

Он весьма пришелся по душе государю Николаю I, когда в свой первый приезд в Россию в 1840 году явился к нему во дворец в мундире английского полковника. В таком мундире он принимал участие в войне с Наполеоном. Мундир был красив: «красный, с серебряным шитьем на черном воротнике и серебряными эполетами». Во время своего пребывания в Петербурге Мурчисон часто получал от государя приглашения к обеду и долго беседовал с ним.

При Николае I русские геологи и горные инженеры, работавшие в горном ведомстве, носили военную форму, им присваивались общеармейские чины — поручика, капитана, майора, генерала Горного корпуса. Поэтому не удивительно, что государь был доволен, увидев геолога Мурчисона в военной форме. В беседе он говорил ему, что всегда считал военное образование лучшей подготовкой к любой профессии. И, видимо, в силу этого превратил Горный институт в 1848 году в закрытое военно-учебное заведение.

А Мурчисон в свой первый приезд получил от Николая I приглашение совершить еще одно путешествие по России. И теперь на Урале его экспедиция находилась под пристальным вниманием русских властей. Где бы ее участники ни появлялись, горные ведомства предоставляли им все необходимые материалы, геологические планы и карты, коллекции ископаемых, минералов и руд, находили им опытных проводников, хорошо знающих местность.

Протяженность маршрута экспедиции превышала двадцать ты-

71

сяч километров, пройденных за пять месяцев, и описать его можно только бегло. Изучив отложения окрестностей Перми, экспедиция побывала в Оханске, Усолье, Соликамске, затем по Сибирскому тракту через Кунгур перебралась в Екатеринбург, где началось изучение Уральских гор и было сделано семь основных пересечений хребта.

О своих приключениях на одном из самых сложных и опасных маршрутов Мурчисон вспоминал до конца своих дней. Вместе со спутниками он спускался по речке Серебрянке до Чусовой. Но оказалось, что на участке, где располагались заводы, речка была запружена, а дальше на всем протяжении шло мелководье с выступавшими со дна камнями. И тогда заводское начальство приказало открыть плотину. Бурный поток ринулся по руслу, сметая все на своем пути. Лодка Мурчисона перевернулась, ушли на дно его часы, трубка и сумка, но самую драгоценную вещь — записную книжку — удалось спасти. Путешественники еще легко отделались. На крутых поворотах реки хлынувшая вода могла разбить лодку о скалы, затянуть ее в глубокую воронку. Поэтому было решено отказаться от путешествия по реке и двигаться почти сутки 70 верст пешком по дикой тайге.

Тем не менее вот как восторженно отзывается в своих воспоминаниях выдающийся геолог о местном населении, об уральцах: «С таким народом нельзя было попасть ни в какие серьезные затруднения. Если мост был сломан, он восстанавливался как по волшебству. Если река пересохла, то путешественники видели ее словно чудом превращенной в судоходную. Если воды было слишком мало, то крестьяне живо, с веселыми песнями, переволакивали лодки через пороги. Мы не слышали от этих решительных людей ропота ни под дождем, ни под палящим солнцем, ни в зной, ни в стужу, и «можно» было их единственным восклицанием».

Результаты второй экспедиции Р. Мурчисона по России превзошли все его ожидания. И главным из них, как считал сам геолог, стало открытие пермской системы.

В 1845 году вышел капитальный труд на английском языке — первый том «Геологии Европейской России и Уральских гор» с приложением подробнейших карт, где впервые появилась «пермская система». Текст был написан Мурчисоном с участием русского геолога А. А. Кейзерлинга. Так Р Мурчисон установил, обосновал и ввел в международный геологический календарь новую систему и назвал ее пермской.

72

Он писал: «Повторим вновь, пермские толщи России представляют совокупность мелко- и крупнозернистых песчаников, конгломератов и рухляков, с подчиненными полосами гипса и известняка, которые, хотя и следуют до мелочной точности той же подробной минеральной последовательности, как одновременные им осадки Германии, но связаны некоторыми отменными естественными указателями и переходами; это самое и внушило нам мысль предложить новый термин «система пермская» для обозначения самостоятельной группы в Европе, не отличенной доныне общим названием».

Выдающийся английский геолог Родерик Импи Мурчисон никогда не забывал оказанного ему в России внимания. Незадолго до Крымской войны он, обладая огромным авторитетом и влиянием, организовал мощное движение против вступления Великобритании в англофранцузскую коалицию с Турцией и почти на год задержал ее формирование. Позже ему удалось не допустить военного вмешательства Англии в конфликт в Средней Азии. Вот небольшая выдержка из его речи в защиту России на многолюдном митинге в лондонском Гайд- парке:

«Даже если Россия расширяет свои владения за счет сопредельных колоний, в отличие от остальных колониальных держав она отдает своим новоприобретениям больше, чем берет от них. И не потому, что ею движет некая филантропия или что-то в этом роде. Изначальные устремления всех империй мало разнятся, но там, где появляется русский человек, все чудесным образом получает совсем иное направление. Воспитанные у восточных славян еще с дохристианских времен нравственные нормы не позволяют русскому человеку насиловать чужую совесть… Чаще из коренящегося в нем неистребимого чувства сострадания он готов отдать с себя последнюю рубашку, чем у кого-то ее отнять. Поэтому, каким бы ни было победоносным русское оружие, в чисто меркантильном плане Россия всегда остается в проигрыше. Побежденные же ею или взятые под защиту в конечном итоге обычно выигрывают, сохраняя в неприкосновенности свой образ жизни и духовные институты, вопреки их явной недостаточности для прогресса (в чем легко убеждаешься, познакомившись с ними более-менее основательно), приумножая свое материальное достояние и существенно продвигаясь по пути цивилизации. Показательные примеры тому хотя бы Эст- ляндия и Кавказ, в продолжение веков презираемые и насилуемые своими соседями, но занявшие почетное место среди народов и

73

достигшие несравнимого с прежним благосостояния под покровительством России, между тем как от приобретения Эстляндии, Кавказа положение русского народа, то есть коренного населения метрополии, не улучшилось нисколько. Последнее нам кажется парадоксом, но такова реальность, первопричины которой кроются, несомненно, в особенностях русской морали».

Речь Мурчисона, произнесенную на митинге в Гайд-парке, напечатали многие английские газеты, и ни одна из них не упрекнула его в русофильстве. Сказанное английским ученым полтора века назад не потеряло своей злободневности и сегодня.

И еще президент Лондонского геологического общества, член Академии наук многих стран, в том числе и Петербургской, Родерик Мурчисон оказал большую помощь Н. Н. Миклухо-Маклаю в его подготовке к путешествию на Новую Гвинею.

Геологическая летопись прошлой жизни — в пластах каменной книги. В ней 12 глав. Глава — это система. Одна из них названа в честь горных цепей в Европе — юрская система. Другая — в честь древнего племени ордовик — ордовикская система. Третья, открытая тем же Родериком Мурчисоном в Англии, названа им в честь графства Девоншир — девонская система. Есть еще каменноугольная, меловая. И только одна глава каменной книги названа именем города — пермская система. Более ни один город мира не удостоился такой высокой чести, чтобы его именем был назван огромный пласт жизни планеты. Пермский период — шестой и последний период палеозойской эры в истории Земли.

Николай Гаврилович

Славянов

(1854–1897)

Русский инженер, металлург и электротехник, один из создателей дуговой электросварки. В 1887 году в Перми по его проекту была построена первая электростанция для заводских нужд. На ее фасаде изображен солнечный диск и молнии — символ электричества. В октябре 1888 года Славянов демонстрировал свой способ вд электросварки на Мотовилихинском заводе, а в 90-е годы получил патент на свое изобретение в России, Германии, Франции, Англии, Австро-Венгрии и написал

брошюру «Электрическая отливка металлов. Руководство к установке и практическому применению ее». Это первый в мире научный труд по электросварке. Для всемирной выставки в Чикаго в 1893 году инженер подготовил необычный экспонат — «славяновский стакан» — с последовательной наплавкой друг на друга латуни, меди, стали, бронзы. А на 4-й Российской электротехнической выставке Славянову была присуждена золотая медаль «За удачное применение вольтовой дуги к производству металлических отливок и к последующей их обработке с целью изменения химического состава металла и улучшения его металлических свойств».

В своей экспериментальной мастерской Н. Г. Славянов изобрел и построил первый на Урале мощный дуговой прожектор, который освещал ночью площадь перед заводом и железнодорожные пути. Многих рабочих Мотовилихи инженер обучил электросварке, многих молодых инженеров увлек своим делом. В 1896 году по инициативе Славянова при Пермском реальном училище открылось горнозаводское отделение, которому он передал уникальную коллекцию минералов.

Славянов стал горным начальником Мотовилихинского завода в конце XIX века, но взгляд его был устремлен в будущее. И академик Е. О. Патон в конце 20-х годов следующего столетия понял: «Будущее принадлежит электрической сварке…Эта область техники таит в себе большие, поистине неисчерпаемые возможности». У истоков новой технологии стоял Н. Г. Славянов.

Он умер в 43 года. Накануне его похорон рабочие Мотовилихи остановили все печи, все мартены…

75

ИСТОКИ, ИЛИ ДЕТИ СОЛНЦА

Можно смело надеяться, что в недалеком будущем электричество захватит себе почетное место во всяком как

металлургическом, так и механическом заводе.

Николай Славянов. 1892

Директор Пермских пушечных заводов — этого старинного арсенала русской артиллерии — Николай Гаврилович Славянов сильно страдал ревматизмом и развивающейся под его влиянием сердечной астмой. Он от рождения был слаб здоровьем, а тут еще собственное изобретение обрекло на простуду.

Несмотря на свою высокую должность и чин, Николай Гаврилович вел себя просто — если что не ладилось у сварщиков, снимал мундир и, засучив рукава, показывал, как надо варить. А сварка крупных изделий велась во дворе завода на ветреном берегу Камы. Холода Николай Гаврилович не замечал, настолько был увлечен своим изобретением. Он совершенствовал его, искал и находил ему все новое и новое применение.

На заводе строили буксирный пароход «Редедя князь Косогский». Николай Гаврилович впервые в судостроении вместо клепки применил сварку отдельных деталей и листов. А то вдруг привезли церковный колокол с трещиной. Николай Гаврилович лично сам сваривал колокол, а после Пасхи его привезли обратно: оказывается, радуясь, что колокол цел, звонарь так сильно бил в него, что он опять дал трещину, но уже в другом месте, а вот сварной шов выдержал.

Как только на заводе наладили ремонт колоколов, они начали поступать в Пермь со всех концов России. Возникла идея починить Царь- колокол. Эту мысль высказал редактор журнала «Ребус» доктор М. П. Глубоковский в журнале «Русское обозрение». Однако часть прессы отнеслась к его предложению отрицательно. Газета «Старый москвич» в номере 47 за 1893 год писала: «Теперь мы видим новое бесцеремонное посягательство на старину. Нашлись люди, составившие проект реставрации колокола. Мы от души пожелали бы, чтобы опыт открытой Славяновым сплавки был произведен над чем-либо другим, а не над Царь-колоколом». Известно, что перед этим Славянов побывал в Кремле, тщательно осмотрел колокол и пришел к выводу, что починить его возможно.

Слава об успешных работах Славянова на Пермских пушечных заводах распространилась по всей России, потом облетела мир. Но,

76

занимаясь постоянно сваркой на открытом воздухе, Николай Гаврилович сильно простудился и тяжело заболел. Ему советовали лечиться на курортах Европы. Однако ехать за тридевять земель не позволяло здоровье. Решено было лечиться в селе Ключи в ста шестидесяти верстах от Перми.

Был июль 1897 года. Николай Гаврилович взял с собой старшего сына, Николая, окончившего весной Пермскую мужскую гимназию. Они были неразлучны. И только когда Николай Гаврилович принимал сероводородные ванны или отдыхал после них, юноша подолгу сидел один возле источника, обнесенного срубом, и смотрел на бегущую воду, целительные свойства которой должны были поправить здоровье любимого отца. Журчание ручья странно волновало юного Славянова, точно в нем таилась какая-то загадка, имеющая к нему прямое отношение. От родника несло сероводородом, запирало дух, но гимназист не мог оторвать взгляда от воды. Не здесь ли, на Ключевском источнике, его смутно посетила догадка о своем призвании? Не здесь ли возьмет начало его судьба? Николай Николаевич Славя- нов посвятит минеральным водам всю свою жизнь.

В том же 1897 году Николай Славянов поступит в Петербургский Горный институт и после его окончания будет проводить работы по съемке Донецкого каменноугольного бассейна. Позже он займется исследованием минеральных источников в Железноводске, детально изучит не только действующие, но и откроет новую целебную воду. В 1916 году Железноводское медицинское общество примет постановление: назвать этот источник по имени первооткрывателя — Славя- новским. Минеральная вода «Славяновская» — из этого источника.

В первые годы советской власти Николай Николаевич открыл восемь новых источников. Позже он исследовал минеральные воды Кавказа, Урала, Тянь-Шаня, Коми АССР. Его научные труды — а их было около семидесяти — высоко оценили ученые: в 1946 году Николай Николаевич Славянов был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР

Короткий этюд из жизни близких людей — отца и сына — написан по преданию, так как нет письменных свидетельств о лечении Николая Гавриловича на курорте «Ключи» и о пребывании там его старшего сына. Некоторые краеведы и сотрудники музея Н. Г. Славянова придерживаются мнения, что все это миф и выдумка ныне покойного краеведа А. К. Шарца. При всем том, что Александр Кузьмич иногда весьма вольно обращался с историческими фактами, нельзя, на наш

77

взгляд, брать под сомнение все его труды, в том числе и самый большой из них — рукопись книги о Н. Г. Славянове, ксерокопию нескольких страниц из которой он подарил автору этих строк при встрече. Мы говорили тогда и о том, насколько достоверно, что при лечении Николая Гавриловича в Ключах с ним был старший сын.

— Конечно, достоверно, — сказал мне Шарц. — Ведь писал я об этом при живом Николае Николаевиче, с его слов! По-вашему, я должен был взять у него расписку?

Шарц выдвинул ящик стола, нашел папку, достал из нее рукопись и зачитал: «Во время учебы в пермской гимназии Николай Николаевич не проявлял своих наклонностей, они проявились и определили его научную деятельность тогда, когда в июле 1897 года он вместе с больным отцом ездил на минеральные воды «Ключи» Кунгурского уезда.

«Впервые в жизни я с каким-то благоговением стал смотреть на воду, — так вспоминал Николай Николаевич, — и ждал от этой воды исцеления любимого отца…»

Вот и весь сказ. И больше ни слова. Написано походя, упрощенно. Недостаточно проявленный интерес самого краеведа к этому факту и подвел его. Он не придал большого значения столь неординарному событию в жизни Николая Николаевича, а может быть, когда Шарц с ним встречался, они говорили об этом подробнее, но в рукописи это не отразилось. Или автор собирался дополнить эпизод, но не успел.

Ведь сам образ родника, чуда природы, располагал к вдохновению. Ключ всегда манит. В нем тайна рождения реки, тайна возникновения неведомых, едва уловимых мыслей, навеянных журчащим ручьем, стремящим свои малые воды к морю. Чем не инстинкт достижения цели?

Среди публичных лекций великого русского физиолога, лауреата Нобелевской премии (1904 г.) И. П. Павлова особенно обращают на себя внимание две: «Рефлекс свободы» и «Рефлекс цели». Считая эти свойства врожденными особенностями человека (вообще всего живого), Павлов настаивал, что необходимо культивировать рефлекс цели, или, как он первоначально его называл, «инстинкт достижения цели». Он призывал родителей, педагогов и правителей государства открывать широкие возможности для развития этих рефлексов как основы полноценной, счастливой жизни. Особенно волновали Павлова проблемы науки и образования. Он их рассматривал как важнейший фактор безопасности страны, как «первенствующую силу человеческой жизни».

78

Семья директора Пермских пушечных заводов Н. Г. Славянова может служить живым примером для публичной лекции на тему «Рефлекс цели» и рассказа об идеальной интеллигентной семье, согретой теплом человеческих отношений. Отец Николая Гавриловича, Гавриил Николаевич, — выходец из обедневшего дворянского рода Славя- новых, штабс-капитан, участник Крымской войны. Мать — княжна Софья Алексеевна из древнего княжеского рода Шаховских. Их венчали в селе Никольском Задонского уезда когда-то Воронежской, а теперь Липецкой области, где в 2004 году состоялись Международные Славяновские чтения.

А жена Николая Гавриловича — Варвара Васильевна — дочь генерал-майора Ольдерогге, старшего советника управления гатчинским дворцовым имением.

Не вдаваясь в подробности быта семьи Николая Гавриловича, следует отметить одну привлекательную семейную традицию Славяновых. Несмотря на позднее возвращение с работы, глава семьи после ужина любил отдыхать за роялем или с прижатой к подбородку скрипкой и мог дать целый концерт. Он играл «Лунную сонату» Бетховена, «Реквием» Моцарта, романс Алябьева «Соловей»… Он даже сам сочинял музыку — об этом пишет в книге о Славянове «Созидающее пламя» Л. Баньковский: «За свою жизнь он напишет музыку к шестнадцати романсам на слова русских поэтов, три сонаты и две симфонии. Одну из симфоний автор назовет «Гимн Солнцу».

Тема эта волновала Николая Гаврилович с тех времен как молодой К. А. Тимирязев произнес на международном конгрессе ботаников в Милане свою речь, где были такие слова: «Луч солнца приводит в движение чудовищный маховик гигантской паровой машины, и кисть художника, и перо поэта». Тему «детей Солнца» продолжил Г. Клейн, немецкий популяризатор науки: «Когда Рафаэль рисовал Сикстинскую мадонну, когда Ньютон размышлял над законом тяготения, когда Спиноза писал свою «Этику» или Гете своего «Фауста», — в них работало Солнце… Все мы — дети Солнца».

Солярный знак и зигзаги молний на фасаде первой заводской электростанции в Перми — отзвук этих идей, охвативших многих деятелей науки и культуры в конце XIX столетия. Энергия Солнца и энергия поиска — сродни друг другу. Целеустремленность была в крови самого Н. Г. Славянова и передалась сыновьям.

Если раньше в роду Славяновых были преимущественно военные, то Николай Гаврилович проложил потомкам дорогу в мир науки. Его

79

старший сын, член-корреспондент Академии наук СССР Николай Николаевич Славянов, следуя за отцом, еще раз прославил фамилию на новой ниве — в бальнеологии. Минеральная вода, названная в его честь «Славяновской», вот уже без малого целое столетие высоко котируется в медицине и пользуется большим спросом больных и здоровых по всей России и в других странах.

Возглавляя Лабораторию гидрогеологических проблем Академии наук СССР, Н. Н. Славянов вел большую педагогическую работу в институтах Москвы и Ленинграда, воспитывая себе на смену преданных делу гидрологов.

В пермский музей Н. Г. Славянова пришло свидетельство из мэрии С.-Петербурга, что в 2003 году «выдающийся ученый, организатор науки гидрогеологии Николай Николаевич Славянов за активную деятельность, которая является примером служения людям, занесен в Листы памяти Золотой книги Санкт-Петербурга».

Сыновья Николая Николаевича пошли по стопам отца и деда. Старший, Юрий Николаевич, стал кандидатом химических наук, заведующим кафедрой, доцентом. Средний, Владимир Николаевич, — кандидат геолого-минералогических наук, сотрудник Академии наук СССР, гидрогеолог. Он, кстати сказать, много лет занимался инженерно-геологическим обоснованием строительства Перми. Младший сын, Николай Николаевич, не отстал от своих братьев и защитил научную степень кандидата физико-математических наук.

По научной стезе отца, деда и прадеда пошли и правнуки Николая Гавриловича. Сын старшего внука, Юрия Николаевича — Сергей Юрьевич — доктор физико-математических наук, профессор, заведует кафедрой в С.-Петербургском государственном университете. Нынче он старший в роде Славяновых. На нем на время мы и заканчиваем повествование о ветви старшего сына Н. Г. Славянова, Николая Николаевича.

Второй сын директора Пермских пушечных заводов — Александр Николаевич — кандидат химических наук, доцент сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева не оставил наследника, как и его брат Василий Николаевич, который успел получить только звание бакалавра, но не продолжил научной стези — умер молодым.

В роду Славяновых всегда было имя Николай. Когда у штабс-ка- питана из села Никольское Гавриила Николаевича родился сын, его назвали по деду — Николаем Гавриловичем. У Николая Гавриловича первый сын был назван уже по деду и отцу — Николаем Николаеви-

80

чем, а у того появился еще один Николай Николаевич, младший сын, который в настоящее время преподает в Московском институте электроники, и, возможно, у правнуков уже есть или будет свой Николай. И пусть этому роду не будет переводу!

Незачем вести бездоказательный спор о том, был ли будущий выдающийся гидрогеологу истоков Ключевских минеральных вод, если это можно выяснить у потомков: они-то знают свою родословную!

А среди старожилов села Ключи по сей день сохранилась память о лечении там горного генерала, директора Пермских пушечных заводов. Вот вам предание, легенда, миф.

Есть ведь и высокая мифология в мировой культуре: например, миф о Прометее, похитившем огонь у богов и передавшем его людям. А они сегодня уже в космосе осваивают электротехнологии сварки сжатой дугой низкого давления, электронным лучом и плавящимся электродом. Дуговая электросварка вышла на космическую орбиту.

Александр Степанович

Попов

(1859–1905/06)

Русский ученый, уроженец Пермской губернии. В 1873–1877 годах он жил в Перми, учился в духовной семинарии, по окончании которой поступил на физико- математический факультет Петербургского университета.

В 1890-е годы он начал работы по созданию беспроволочного телеграфа и вскоре мог передать первую телеграмму: «Генрих Герц». Так Попов воздал должное немецкому физику Генриху Рудольфу Герцу, доказавшему впервые, что существует электромагнитное излучение.

7 мая 1895 года Александр Степанович Попов продемонстрировал свое изобретение — радиоприемник. Этот день в 1945 году был узаконен и назван в России Днем радио. Первичное изобретение А. С. Попова, сделанное им на пороге XX века, положило начало многим новым отраслям техники и нашло продолжение в работе целой плеяды ученых в области радиотехники, радиоэлектроники, телевидения, медицины.

Уже будучи известным ученым, Попов не прерывал связей с Пермью. В 1900 году он прислал в город «Записку к проектам электрического освещения Перми», дал по просьбе городской управы экспертное заключение нескольким проектам, предложенным городу отечественными и иностранными фирмами. Ни один из этих проектов его не удовлетворил. По сути дела, А. С. Попов создал почти новый проект, увеличив вдвое мощность первой городской электростанции, вступившей в строй в 1902 году на улице Оханской (ныне ул. Газеты «Звезда», 5).

ВСЕЛЕННАЯ ПОПОВА

Могу выразить надежду, что мой прибор при дальнейшем усовершенствовании его может быть применен к передаче сигналов

на расстояние при помощи быстрых электрических колебаний.

Александр Попов

В светлый день 7 мая 1945 года, накануне Дня Победы, которую ждали с замиранием сердца люди огромной страны, в Москве, в Боль-

82

luoM театре состоялось торжественное заседание, посвященное 50-летию со дня изобретения радио великим русским ученым А.С. Поповым.

В зрительном зале присутствовали воины Красной армии и Военно-морского флота, деятели науки и техники, представители предприятий связи, радиопромышленности и радиовещания. В центре сцены, в золотистой раме, обрамленной гирляндами живых цветов, стоял портрет А. С. Попова. В президиуме среди известных ученых, членов правительства и уважаемых людей столицы сидели дочь изобретателя и ближайший сотрудник А. С. Попова П. Н. Рыбкин.

Торжественное заседание открыл академик Б. А. Введенский, а с докладом «Русский ученый А. С. Попов — изобретатель радио» выступил член-корреспондент Академии наук СССР, инженер, вице- адмирал А. И. Берг.

Во вступительном слове и в докладе отмечалось, что в годы Великой Отечественной войны радио сыграло выдающуюся роль как на фронте, так и в тылу. Радиосвязь была основным средством управления войсками и боевыми операциями. При помощи радио осуществлялась связь с партизанскими отрядами и разведчиками, находившимися в тылу врага, с кораблями и самолетами. «После завершения разгрома фашистской Германии, — сказал академик Б. А. Введенский, — мы будем стоять перед потоком интересных и важных сведений об успехах в области радио, достигнутых за время войны».

С того дня в нашей стране ежегодно отмечают День радио — праздник радиотехников и всех связистов. А в Кронштадте, где в стенах Минного офицерского класса (ныне Красноармейской школы связи имени А. С. Попова) на протяжении 18 лет работал А. С. Попов, состоялось торжественное открытие памятника изобретателю радио. На здании школы связи была открыта мемориальная доска. В школьном саду, где изобретатель проводил свои первые опыты с грозоотметчиком, восстановили историческую беседку.

А началось все в другой обычный трудовой день, 7 мая 1895 года, когда А. С. Попов представил на заседании Русского физико-химического общества свое изобретение — первый в истории радиоприемник. Ему предоставили слово для доклада. Он рассказал об открытии Генриха Герца, доказавшего своими опытами существование нового вида электромагнитных волн, предсказанных еще Фарадеем. Однако многие физики не поверили в их наличие. Открытие Герца произвело переворот в научном мире, но его приборы были слишком просты и не улавливали электромагнитные волны. Испытатели стали искать

83

новые пути. Этим занялись английский и французский физики Лодж и Бранли. Но разница в их работе и работе Попова была принципиальная. Лодж пытался обнаружить лучи, а прибор Попова предназначался для приема электромагнитных волн.

Закончив доклад, Александр Степанович подошел к столу, показал на прибор, затем направился к доске и нарисовал мелом его схему. Она была удивительно проста: все, что гениально, бывает просто. Прибор состоял из стеклянной трубки с металлическим порошком так называемого когерера, электрического звонка с молоточком и чан]еч- кой и чувствительного электромагнитного реле, снабженного антенной и заземлением.

Когда началась демонстрация, ассистент включил передатчик и между двумя металлическими шарами возникла искра, а на радиоприемнике молоточек ударил по чашечке и получился хорошо слышный сигнал. И так каждый раз при включении передатчика прибор на столе охотно отзывался звонком!

Когда сеанс связи закончился, Попов сказал: «Могу выразить надежду, что мой прибор при дальнейшем усовершенствовании его может быть применен к передаче сигналов на расстояние при помощи быстрых электрических колебаний».

На этом заседание физического отделения Русского физико-химического общества закончилось. Ученые стали расходиться и на прощание пожимали Попову руку, поздравляли и благодарили за интересные доклад и опыт. Но вот знали ли они, что это не изобретение, а основополагающее открытие нового вида связи, возможности которого со временем прорастут и дадут молодые побеги в новых отраслях техники и знаний? Нынешнее глубокое изучение архивных материалов ученого показывает, что он знал, а вернее, предугадывал и пока еще смутно видел отдаленные перспективы развития радиотехники, но об этом ниже. А. С. Попову еще предстояло освоить ближайшие возможности своего открытия — передать на расстояние текст сообщения азбукой Морзе. А уж потом — думать о том, как передать и слова, и музыку, и текст…

Как происходила передача сообщения на расстояние с аппарата Морзе, рассказывает в своих воспоминаниях очевидец, академик АН СССР В. Ф. Миткевич: «В день 50-летия радио мне, одному из немногих оставшихся в живых очевидцев опытов Попова, хочется рассказать о демонстрации первой радиотелеграфической установки на заседании 12 (24 марта) 1895 года.

84

Памятное заседание происходило днем в воскресенье в большой аудитории старой физической лаборатории во дворе Петербургского университета. В этой скромной, рядовой аудитории была установлена радиоприемная станция с аппаратом Морзе.

На расстоянии около 250 метров, в новом здании химической лаборатории университета, находилась отправительная станция, питавшаяся от катушки Румкорфа. Около нее дежурил ближайший помощник Попова — Рыбкин.

Среди присутствующих на заседании были представители Морского ведомства и виднейшие русские физики-электрики того времени: О. Д. Хвольсон, И. И. Боргман, А. И. Садовский, В. К. Лебединский, М. А. Шателен, А. А. Гершун, Г. А. Любославский, Н. Н. Георгиевский, Н. А. Смирнов, В. В. Скобельцин, Н. А. Бугаков, Н. Г. Егоров, Ф. Ф. Петрушевский. Перед заседанием все собравшиеся ознакомились с устройством радиоприемной станции, а затем, усевшись на студенческих скамьях, с волнением приготовились к опыту передачи телеграммы без проводов.

Заседание открыл старший физик Ф. Ф. Петрушевский, предоставив слово А. С. Попову. После 30—40-минутного доклада изобретатель послал кого-то из присутствовавшей молодежи на отправитель- ную станцию к П. Н. Рыбкину с указанием начать радиопередачу.

Атмосфера в физической аудитории стала напряженной. Все собравшиеся сознавали, что присутствуют при демонстрации изобретения, будущее которого уже тогда представлялось величайшим. Волнение участников заседания усиливалось еще тем, что текст первой в мире радиограммы был известен только Попову и Рыбкину.

Сохраняя внешнее спокойствие, изобретатель с улыбкой наблюдал за тем, с каким напряженным вниманием все присутствующие следили за медленно появляющимися на ленте приемника Морзе буквами: «Генрих Герц», которые Петрушевский писал мелом на большой доске аудитории. Так впервые было передано по радио и запечатлено на ленте аппарата Морзе телеграфное сообщение. Все достижения современной радиотехники берут начало от этой скромной, маленькой депеши».

Новый вид связи устанавливался на боевых кораблях и на береговых фортах Балтийского флота. Начались передачи беспроводного телеграфа на дальние расстояния, и не опытные, не учебные, а крайне важные, предписанные самой жизнью.

85

Поздней осенью 1899 года броненосец береговой охраны «Генерал-адмирал Апраксин», застигнутый метелью при плохой видимости, сел на риф. Для его спасения нужна была постоянная связь. Поступило распоряжение Николая II: «Последний грустный случай с броненосцем «Генерал-адмирал Апраксин» еще раз выяснил опасные неудобства неимения телеграфа на главнейших пунктах побережья Финского залива… Пять лет тому назад я обращал на это обстоятельство внимание бывшего управляющего министерством, и до сих пор ничего не сделано. Требую, чтобы моя воля была наконец исполнена».

В январе 1900 года, ночью, станция на острове Гогланд приняла телеграмму командиру ледокола «Ермак»: «Около Лавенсаари оторвало льдину с пятьюдесятью рыбаками. Окажите немедленно содействие спасению этих людей».

Утром ледокол отправился на поиски рыбаков, и к вечеру все потерпевшие бедствие были подняты на борт корабля. Весть о спасении людей благодаря беспроводному телеграфу облетела всю Россию. В тот же день адмирал С.О. Макаров отправил телеграмму А.С. Попову: «От имени всех кронштадтских моряков сердечно приветствую Вас с блестящим успехом Вашего изобретения».

Был вызволен из плена севший на риф броненосец «Апраксин». Во время спасательных работ в продолжение 89 дней (пришлось сверлить отверстия в камнях, чтобы заложить в шурфы взрывчатку и разрушить риф, не повредив корабль) произошел обмен 440 официальными телеграммами на расстоянии 47 километров.

Но рядом с успехами плелись и огорчения. Объективные трудности, связанные с отсталостью промышленности, усложнялись бюрократическим бездушием чиновников, раболепством перед заграницей. Два года потребовалось Департаменту торговли и мануфактур на рассмотрение заявки Попова. Только 30 ноября 1901 года Александр Степанович получил наконец «привилегию» № 6066 на приемник депеш, посылаемых с помощью электромагнитных волн. А прошение было подано 14 июля 1899 года. То есть регистрация изобретения и получение патента «опоздали» на два с лишним года.

А тем временем некоторые газеты вовсю расхваливали аппараты беспроволочного телеграфа итальянца Маркони, опубликовавшего свой труд об изобретении на год позднее, чем Попов. Больше того, появилось Русское общество беспроволочного телеграфа и телефона, продававшее в России аппараты Маркони по баснословной цене.

86

Приоритет А.С. Попова всеми силами защищал адмирал С. О. Макаров. Он писал: «Профессор Попов первым открыл способ телеграфирования без проводов. Маркони выступил позже, но в Англии образовалось общество с большим капиталом, которое не щадило средств на исследования и рекламу, тогда как Попов должен был ограничиваться скромными средствами, которые в его распоряжение из любезности предоставил Минный класс».

На защиту права А.С. Попова на приоритет изобретения радиотелеграфа выступило физико-химическое общество, создав специальную комиссию в составе известных ученых-академиков Б.Б. Голицына, А. Е. Егорова и др. Крупнейшие иностранные ученые-физики — Бранли, Лодж, Брондель, Дюкретэ — тоже подтверждали первенство научного открытия Попова. Е. Дюкретэ в своем письме в Русское морское министерство (хранится в Военно-морском историческом музее Петербурга) писал: «Профессор Попов должен быть признан действительным изобретателем телеграфии без проводов, и ценность его работ не может быть подвергнута сомнению».

Правда, это произойдет в 1908 году, когда не будет в живых изобретателя, чье положение и сегодня вызывает горестное чувство. Невольно вспоминается печальная народная поговорка: будет и наша правда, когда нас не будет.

Но пока идет 1901 год. Александра Степановича приглашают на кафедру физики в Петербургский электротехнический институт ординарным профессором. А морское министерство просит его остаться по совместительству в морском ведомстве, чтобы закончить на кораблях установку телеграфных аппаратов. Ученому, с его больным сердцем, будет трудно разрываться между двумя работами, но он соглашается, считая это «своей нравственной обязанностью».

В самом скором времени Попов стал в институте любимцем студентов. Его лекции приводили слушателей в истинный восторг, он излагал смелые гипотезы и мысли, побуждавшие к размышлению и мечте, а это, как вспоминает один из студентов, «делало его юным и привлекательным».

Кроме забот о глубоких знаниях своих питомцев, профессору Попову приходилось заботиться о хлебе насущном для многих из них. Он изыскивал способы привлечения средств в пользу общества вспомоществования малоимущим студентам, сам читал платные лекции о беспроводной телеграфии в офицерских собраниях, оказывал помощь организаторам студенческих концертов.

87

В дни подготовки к одному из таких благотворительных концертов выдающийся изобретатель нашел способ помочь студентам привлечь на их самодеятельные представления как можно больше зрителей. Он доставил им от своих друзей, военных моряков из Кронштадта, мощный прожектор, с помощью которого будущие талантливые электрики зажгли на тучах в небе небывалое объявление:

Бал-концерт студентов-электриков 30 ноября.

См. афиши

При такой рекламе и не хочешь идти на концерт — пойдешь! Бал прошел при полном зале. В кассу поступило денег больше, чем ожидали.

В январе 1904 года началась война с Японией. И с первых же ее дней русский флот понес невосполнимые потери. В неравном бою геройски погиб крейсер «Варяг», на котором перед его уходом на Дальний Восток Попов установил станцию телеграфа. В плен попал броненосец «Генерал-адмирал Апраксин», спасенный еще недавно благодаря станциям телеграфа под руководством Попова. Погиб покровитель Александра Степановича вице-адмирал Макаров на взорвавшемся миноносце «Петропавловск». Гибли ученики Попова, воспитанники Минного офицерского класса, слушавшие лекции по электротехнике. По своему характеру Александр Степанович слишком близко принимал все к сердцу и поражение родного флота переживал как свое личное поражение. Он приходил с работы совершенно разбитым, без кровинки в лице, и домашние постоянно боялись за него.

За всеми печалями ушедшего 1904 года, словно девятый вал, накатился 1905-й. И все опять началось с января, с Кровавого воскресенья.

У Зимнего дворца расстреляли демонстрацию рабочих. Более тысячи убитых, а еще больнш раненых. В семье Поповых тревога. Старший сын Степан ушел на сходку в институт. Пора бы ему вернуться, а его все нет и нет. Александр Степанович с Раисой Алексеевной не выдержали и пошли в город на поиски сына. По дороге они узнали от прохожих, что убитых везут в Петропавловскую больницу. Трудно представить, что переживали Поповы, когда в списке погибших они увидели: «Попов С.». Более часа они со смотрителем покойницкой разыскивали тело сына, пока им не сообщили, что погиб однофамилец, рабочий Семен Попов. Отец и мать застали сына дома живым и

88

целехоньким, но только одному Богу ведомо, что перенесли они и как это перенесенное еще скажется.

19 января в газете «Наши дни» появилась публикация «Нужды просвещения», которую подписали 342 ведущих ученых страны, в том числе и Попов. В ней говорилось: «Угрожающее положение общественного просвещения не дозволяет оставаться безучастными и вынуждает нас заявить наше глубокое убеждение, что академическая свобода несовместима с современным государственным строем России».

Это всколыхнуло весь научный мир. В редакцию газеты стали поступать просьбы других известных ученых, профессоров и преподавателей высших учебных заведений страны: они просили присоединить их подписи к уже опубликованным. За короткое время число подписавших документ стало в пять раз больше — более 1500.

Начались студенческие забастовки. Нарастало революционное движение рабочих. Под натиском этих событий Николай II «дарует» своим подданным «незыблемые основы гражданской свободы». По его указу высшие учебные заведения получили право избирать ректора, его помощника, деканов и секретарей факультетов. Высшая школа получила автономию.

В электротехническом институте избрали первым директором А. С. Попова, хотя при счете голосов у него «заболело сердце в буквальном смысле». В невероятно сложное время выпало ему директорство. Электротехнический институт, как и другие учебные заведения, гудел как улей. Попова то и дело вызывали к себе то градоначальник, то министр внутренних дел и выражали недовольство тем, что в стенах его института продолжаются сходки и собрания студентов вместе с рабочими. В ответ ученый представил им мнение экстренного заседания ученого совета: «Успокоение учебных заведений может быть достигнуто только путем крупных политических преобразований, способных удовлетворить мнение всей страны».

А.С. Попов продержался в должности директора института три месяца. Министр внутренних дел последний раз пригласил его к себе 29 декабря 1905 года. После встречи с ним Попов почувствовал себя плохо, но на заседание Русского физико-химического общества явился.

На другой день ему стало совсем худо, и лицо врача выражало безнадежность. А в предновогодний день 31 декабря, когда в домах и общественных местах наряжали елки, в семье Поповых, в электро-

89

техническом институте и в Кронштадте был траур. Умер выдающийся изобретатель. Ушел безвременно в могилу в 46 лет.

Хоронили А. С. Попова 3 января 1906 года на Волковом кладбище, в соседстве с могилами В. М. Гаршина, Н. К. Михайловского и Н. В. Успенского.

В книге Е. Н. Никитина «Изобретатель радио А. С. Попов» есть такой абзац: «Нелегкая доля у русского изобретателя. Труден его хлеб. Постоянная нехватка средств. Бюрократические преграды. Обывателю же всегда милей заграничная знаменитость (нет пророка в своем отечестве)».

Владимир Иванович

Вернадский

(1863–1945)

В. И. Вернадский — выдающийся русский мыслитель, ученый, минералог и кристаллограф, основоположник геохимии, биогеохимии, радиогеологии и учения о биосфере, организатор многих научных учреждений, академик.

Его деятельность отличалась широтой интересов, постановкой кардинальных научных проблем, научным предвиденьем.

В 1896 и в 1914 годах бывал в Перми и Пермской губернии, изучая минералы. Его именем назван минерал, открытый на Урале, — вернадит. Будучи товарищем (заместителем) министра просвещения, ратовал за то, чтобы Пермскому университету, открытому как филиал Петроградского, был предоставлен статус самостоятельного вуза.

Георгий Владимирович

Вернадский

(1887–1973)

Г. В. Вернадский — его сын, крупнейший историк. В 1920 году он эмигрировал в Грецию, позже переехал в Чехословакию, а затем во Францию. В 1927 году его пригласили в Иельский университет. Он стал одним из ведущих специалистов по русской истории за рубежом.

В 1917–1918 годах Георгий Владимирович Вернадский работал на кафедре новой русской истории в Пермском университете. Здесь он был членом совета Общества исторических, философских и социальных наук и редактором первого выпуска сборника научных работ, где опубликовал и две свои работы. Из письма профессора Пермского университета П. С. Богословского к его отцу, В. И. Вернадскому, известно, что «Георгий Владимирович принимал, между прочим, участие в изучении местного края. Он работал в местном окружном музее и в архивной комиссии».

Уже будучи в эмиграции, Г. В. Вернадский продолжал интересоваться Пермью и писал из Греции в 1921 году издателю А. С. Яшенко: «…Давно

91

я собирался вам написать, узнать, не слыхали вы чего-нибудь о Перми, Пермском университете и профессорах. Я уехал из Перми осенью 1918 года (был последнее время профессором Таврического университета в Симферополе) и ничего с тех пор о Перми не слыхал, а очень бы хотелось узнать». И, заканчивая письмо, настаивает: «А про Пермь, если что слышали, напишите мне непременно».

В своих воспоминаниях Г. В. Вернадский написал о времени пребывания в Перми.

ЖИЗНЬ БЕСКОНЕЧНО СЛОЖНА И ПРЕКРАСНА

Мы подходим к великому перевороту в жизни человечества, с которым не может сравниться все им раньше пережитое. Недалеко время, когда человек получит в свои руки атомную энергию, такой источник силы, который даст ему возможность строить свою

жизнь, как он захочет…

Ученые не должны закрывать глаза на возможные последствия их научной работы, научного процесса. Они должны себя чувствовать ответственными за последствия их открытий. Они должны связать

свою работу с лучшей организацией всего человечества.

Владимир Вернадский. 1922 год

Местное пермское общество поразило нас своей культурностью.

Георгий Вернадский. 1920-е годы

«Десятилетиями, целыми столетиями будут изучаться и углубляться его гениальные идеи, — писал о В. И. Вернадском его ученик академик Е. Н. Ферсман, — а в трудах его — открываться новые страницы, служащие новым источником новых исканий; многим исследователям придется учиться его острой, упорной и отчеканенной, всегда гениальной, но трудно понимаемой творческой мысли; молодым же поколениям он всегда будет служить учителем в науке и ярким образцом плодотворно прожитой жизни».

И надо благодарить Бога, что ни гениальный В. И. Вернадский, ни его друг востоковед С. Ф. Ольденбург не покинули Россию после революции, хотя их дети оказались в эмиграции. Можно только догадываться, сколько душевных сил пришлось потратить обоим академикам, чтобы принять такое решение. Непременный секретарь Академии наук, бывший член ЦК кадетской партии, бывший министр

92

народного просвещения Временного правительства С. Ф. Ольденбург вспоминал в 1921 году: «Надо было спасать и научную работу, и людей для этой работы… И это с утра до вечера, без дня передышки. И рядом с этим обыски (у нас их было 6), аресты, вечные хлопоты в ЧК — слезы и страдания тех, кто остается, часто тщетные, иногда и удавшиеся попытки спасти от расстрела людей, у которых есть близкие, — переживания с уводом на расстрел соседей по камерам, когда я был в тюрьме (сентябрь 1919), думаю, что самому умереть легче. И так — идут годы. Что переживаешь, надо переживать одному… И фоном для всего этого — смерти, смерти без конца, людей близких и далеких… Думаю, что могу жить все-таки несмотря ни на что, не потому что я «ледяной», а потому что верю в жизнь и людей и люблю их и ее, потому что всем существом чувствую великую благость, красоту, радость жизни, несмотря ни на что… Жизнь так бесконечно сложна, трудна, тяжка и — прекрасна».

В такой невыносимой обстановке у них, наверное, не раз появлялось желание бросить все и уехать куда глаза глядят. Но они остались. И может быть, а скорее всего, что так оно и было, — глядя на них, не уехали и другие ученые: В. Г. Хлопин, И. В. Курчатов, Е. А. Ферсман, А. И. Иоффе, П. Л. Капица, Ю. Б. Харитон, Я. Б. Зельдович, составившие славу отечественной науки.

Владимир Иванович Вернадский был человеком и ученым планетарного масштаба. Он стал академиком еще в 1912 году. В Москве создал минералогические музеи — в университете и на Высших женских курсах, организовал Научно-исследовательский минералогический институт, создал научную школу минералогов (а впоследствии еще несколько научных школ). В 1915 году возглавил Комиссию по изучению естественных производительных сил России (КЕПС), которая начала систематические поиски новых

о

месторождении полезных ископаемых, изучение энергетических ресурсов и т. д. Из состава Комиссии выделились многие научные институты. В 20 —30-е годы В. И. Вернадский организовал Государственный радиевый институт, был его директором; основал Комиссию по истории знаний Академии наук, а также отдел живого вещества, преобразованный потом в Биогеохимическую лабораторию. Метеоритный отдел при Минералогическом музее был преобразован в Комитет по метеоритам; создана Комиссия по изотопам под его председательством. Комиссия по изучению вечной мерзлоты преобразована в институт. Организована Международная

93

комиссия по определению абсолютного возраста геологических пород радиоактивными методами…

Невозможно даже перечислить проблемы, которыми занимался В. И. Вернадский. Труды его поистине фундаментальны, многие известные ученые нашей страны и стран Европы были его учениками. Его интересовали лучистая энергия Солнца, единство и взаимосвязь природных сил Земли, химический состав атмосферы, земной коры, океана… Одним словом, Вернадский-старший был удивительный человек.

Сын — Георгий Владимирович — выбрал свою дорогу: он занялся историей. Вот что было сказано о нем после его кончины в своеобразном документе, опубликованном в 22-м томе «Анналов по истории Восточной Европы» за 1974 год.

ХРОНИКА ДЖОРДЖ (ГЕОРГИЙ) ВЕРНАДСКИЙ

Джордж Вернадский, старейшина американских историков, умер 12 июня 1973 г. Сын прославленного минералога и биохимика, Вернадский получил прекрасное историческое образование, какое только могла предложить дореволюционная Россия. По существу, он представлял синтез московских и санкт-петербургских традиций русской историографии, поскольку он получил выпускной диплом Московского университета, затем перешел в столицу империи для обучения в аспирантуре. Он завершил свое обучение публикацией в 1917 г. своей диссертации по франкмасонству в России во времена Екатерины II. В более спокойные времена он, возможно бы, присоединился к мирной и созидательной работе в системе университетского образования России. Но так уж случилось, что давление политических событий вынудило его покинуть столицу и заняться преподавательской деятельностью в провинции, сначала в Перми, а позднее в Симферополе.

В 1920 г. начался новый период в жизни Вернадского. В конце этого года он покинул свою Родину и поселился за границей, сначала в Афинах, а затем в Праге. Во время всей этой круговерти он продолжал свою научную деятельность. В 1924 г. появилось небольшое, но важное произведение: «К изучению истории российского государственного права в XVIII и XIX веках».

В Праге Вернадский познакомился с лидерами так называемой евразийской школы, чьи взгляды оказали сильное влияние на его историческое мышление. Евразийская группа пыталась решить мно-

94

говековую проблему отношения России к Западной Европе и ее культуре, рассматривая Россию не как часть Европы, а как центр великого евроазиатского пространства и, таким образом, как страну с оригинальной культурой, которая синтезировала восточные, западные и самобытные элементы. Многие из русскоязычных работ Вернадского в конце 1920 — начале 1930 гг. выражают его евразийскую ориентацию достаточно ясно. В его последних работах евразийская перспектива была менее очевидна, но оставалась важным компонентом его подхода к российской истории.

В 1927 г. Вернадский принял должность в Йельском университете, где и оставался до конца своей деятельности. Американский период его жизни был временем на удивление плодотворным. За короткое время он опубликовал два учебника по русской истории, биографии Ленина и Богдана Хмельницкого и книгу о русской революции, все работы — на английском. Значительная часть его деятельности была направлена на то, чтобы сделать доступными источники по русской истории для англоязычных читателей; в 1947 г. появился его перевод: «Средневековое русское законодательство»; он сотрудничал в подготовке «Книги первоисточников по русской истории с древних времен до 1917 г.».

В последние годы жизни он внес немалый вклад в создание обобщающего труда по русской истории. В период с 1943 по 1969 год Вернадский опубликовал пять объемных томов, охватывающих русскую историю с древнейших времен до восшествия на престол Петра Великого. Для не русскоязычных читателей эти тома служат памятником его невероятной эрудиции, неустанной работы и его видения России как синтеза восточной, западной и собственной самобытной цивилизации.

Несколько поколений ученых будут помнить профессора Вернадского как человека очень труднодоступного, но постижимого. Его эрудиция была ошеломляющей, и даже в последние годы его память была феноменальной. Для неофитов, кроме всего, он казался человеком учащимся, чья жизнь целиком состояла из чтения, отображения и писательства. И в то же время было легко понять тот подход, которого он придерживался в своих работах. Вернадский всегда находил время и доброе слово для совета новым членам корпорации историков. Более того, до конца жизни он проявлял живейший интерес к работам своих коллег всех наций и возрастов. Наконец, Вернадский был джентльменом в лучшем смысле этого слова: он был

95

тактичен во всех ситуациях, что являлось для него совершенно естественным — теплое приветствие, искренний интерес к личным проблемам или приглашение на рюмочку шерри.

Вряд ли когда-либо мы снова встретим такого ученого с огромной эрудицией, широким кругом интересов и такого истинного джентльмена.

Роберт О. Крамми, Калифорнийский университет, Дэвис.

Можно предположить, что в ноосфере над нами, когда «горит огонь созвездий, принятых над Пермью», гармонию Космоса держат труды отца и сына — Владимира и Георгия Вернадских. А на этом космическом фоне так тепло звучат строки воспоминаний Вернадского-млад- шего о его жизни в Перми в 1917–1918 годах.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Г. В. ВЕРНАДСКОГО

«В начале сентября мы с Ниной выехали в Омск, но доехали только до Перми, где пас задержала железнодорожная забастовка, конца которой не предвиделось. Мы остановились в гостинице. Я познакомился с профессорами Пермского университета, которые отнеслись ко мне с большим дружелюбием. Им как раз оказался нужен профессор новой русской истории (древнюю читал Б. Д. Греков), и они предложили мне эту должность. Я, конечно, с радостью согласился, опять- таки оговорив, что на конец октября должен буду съездить в Петербург. Мы легко нашли себе небольшую квартиру и поселились в Перми. В Омск я телеграфировал о случившемся.

В Петербург я поехал один, оставив Нину в Перми налаживать жизнь там. Я приехал дня за два до защиты диссертации. Петербург произвел на меня мрачное впечатление. Все жили в предчувствии надвигающейся катастрофы. Люди боялись ходить по улицам, особенно по вечерам, когда орудовали всякого рода бандиты. Продукты быстро исчезали. Временное правительство было уже совершенно бессильно.

Я остановился, конечно, у родителей. Большая радость была повидать их. Обдумывая, что мне нужно приготовить, чтоб явиться на защиту диссертации, я сразу натолкнулся на затруднение. По русской университетской традиции, защищающий диссертацию должен был быть во фраке. У меня же был только сюртук. Ничего не оставалось, как нарушить традицию. Впрочем, тогда было уже такое время, что о традициях стали забывать. Я боялся, что из-за начавшейся разрухи

96

мало кто сможет прийти на диспут. Дни были уже короткие, в Петербурге очень рано темнело, а выходить на улицу было рискованно. Не решился прийти Барсков. Все же пришло довольно много народа.

Платонов в своих замечаниях указал мне на несколько мелких ошибок и неточностей в моей книге и задал мне несколько вопросов, на которые я смог ответить. В общем, он признал ценность моего труда. Замечания Шляпкина были, в сущности, библиографическими дополнениями к использованным мной источникам. Тон его был очень благожелательный. Рождественский говорил кратко, сделал несколько мелких замечаний, а в общем одобрил мой труд. Из публики несколько интересных соображений о мистических течениях в русском масонстве высказал Н. П. Киселев. Сказали несколько слов и еще два — три человека. Факультет единогласно присудил мне степень магистра.

После диспута я пригласил к себе, в квартиру родителей, моих оппонентов и несколько друзей. Шляпкин просил его извинить и поехал к себе домой. Кроме Платонова и Рождественского, пришли Приселков, Пресняков, кажется, почти в полном составе «кружок молодых историков» — чай, бутерброды, сладости, вино. Было даже шампанское. И отец и мать принимали участие в оживленной беседе. Атмосфера была дружеская и теплая. Но под этим невольно чувствовалось, что все мы — и вся Россия — на самом краю бездны.

Я пробыл в Петербурге еще два дня и 25 октября утром пустился в обратный путь. Меня провожали до вокзала моя мать и ее брат, инженер Павел Старицкий, — в его распоряжении был автомобиль с шофером от Балтийского завода. Доехали до вокзала благополучно. На улицах попадались кучки красногвардейцев, но это было и в предыдущие дни. Вокзал был набит солдатами-дезертирами с фронта и гражданской публикой. Поезд не был подан к платформе. Носильщик взялся провести меня к запасным путям. Я простился с матерью и дядей. (Позже я узнал, что, когда они ехали назад, красногвардейцы реквизировали их автомобиль, и они еле добрались домой).

Носильщик с трудом впихнул меня в вагон 3-го класса, набитый уже солдатами. Поезд долго еще стоял, наконец, тронулся. Я залез на верхнюю полку и почти всю дорогу на ней пролежал. Доехал до Перми совершенно измученный. Нина встретила меня уже как чудесно спасенного — я только от нее узнал о перевороте 25 октября.

Платонова мне больше не суждено было видеть. В 1927 г. я послал ему в Ленинград из Нью-Хэвена недавно тогда вышедшую мою

97

книгу «Начертание русской истории» — в ответ я получил от него открытку, в которой он благодарил меня за книгу и написал, что с нетерпением следит за новыми течениями в исторической науке. В 1932 г. советское правительство исключило Платонова из числа членов Академии наук. Сергей Федорович был арестован и после допроса сослан в Самару. Жить ему там пришлось в чрезвычайно тяжелых условиях, без книг и без возможности заниматься наукой. Здоровье его было уже надорвано. Он умер 10 января 1933 года…

Как было уже сказано, с октября 1917 года мы с Ниной обосновались в Перми — я был избран исполняющим должность профессора русской истории Пермского университета. В Перми нам с самого начала очень понравилось. В университете шла серьезная преподавательская и научная работа, и с большинством профессоров и их семей мы сдружились.

Многие профессора были петербуржцы. Ректором был астроном Покровский. Из других петербуржцев был профессор средневековья Николай Петрович Отакар (ученик Гревса) и профессор древней истории литовец Вольдемарас (ученик Ростовцева, впоследствии, когда образовалась самостоятельная Литовская республика, он стал первым президентом). Я читал курс новой русской истории (XVIII–XIX вв.). Древнюю русскую историю читал москвич Б. Д. Греков. Древнюю русскую литературу читал бывший профессор Варшавского университета Арсений Петрович Кадлубовский, глубокий историк русских святых, сам искренне верующий православный. Ближайшими нашими с Ниной друзьями сделались профессор истории церкви Александр Петрович Дьяконов (кажется, перед тем профессор Петербургской духовной академии) и его жена Вера Ивановна. Дьяконов был выдающийся историк древней церкви, знаток сирийского языка, верующий православный, но противник чрезмерной власти архиереев в церковной жизни, считающий, что белое духовенство (священники) составляют основу церкви. У Веры Ивановны был хороший голос, они часто с Ниной пели дуэты у них дома (в наших маленьких комнатках нельзя было устраивать сборища) или на музыкальных профессорских вечерах в университете. Нина там и соло с успехом пела. В Перми тогда жила и сестра Веры Ивановны Мария Ивановна Арнольд, необыкновенно талантливая сказительница всяких житейских, былинных и таинственных историй, например, как узнать ведьму (если женщина пройдет по комнате и пол не скрипнет — значит, ведьма). Часто у нас бывал минералог Владимир Владимирович Ламанский, люби-

98

тель-филолог, яростный защитник старого русского правописания, талантливый человек. Бывали специалисты-филологи Буга и Бугаевс- кий. Очень мы подружились с молодыми братом и сестрой Порецки- ми Вадимом (кажется, он был приват-доцентом или ассистентом по какой-то отрасли естествознания — не ботаники ли?) и Наташей (художественной натурой, любившей поэзию и искусство).

В Перми — на пороге Сибири — возобновился мой интерес к Сибири, хотя я научно ею не успевал заниматься. Но я начал заниматься татарским языком у местного муллы.

Пермь — преддверье Сибири и в смысле природы. В Сибирь нам с Ниной не удалось попасть, там по всем рассказам и описаниям природа еще величественнее, но и в Перми мы полюбили могучую северную русскую природу. Полноводная красавица Кама, девственные хвойные темные леса, на полях весной и летом яркие цветы, земляника, в лесах малина, черника, морошка, брусника, грибы — все в изобилии.

При университете образовалось «Общество исторических, философских и социальных знаний», в котором принимала участие, кроме профессоров, и городская интеллигенция (учителя гимназии, судебные деятели, члены Пермской ученой архивной комиссии и др.). Общество устраивало заседания, на которых читались доклады. Некоторые из них были напечатаны в «Сборнике» Общества (при мне вышел первый такой сборник, в котором помещены были две мои статьи). Многие из профессоров были любителями музыки и сами хорошие музыканты. Создали музыкальный кружок, устраивались вечера камерной музыки и пения (Нина иногда выступала и там).

Местное пермское общество поразило нас своей культурностью, включая и музыкальную. Был превосходный городской симфонический оркестр. Программы были серьезные и интересные.

Мы с Ниной поселились в трех небольших, но уютных (и теплых зимой) комнатах, которые мы сняли в квартире Николая Александровича Вечтомова, служившего в Пермском отделении Волжско- Камского банка. Во дворе дома (как во многих домах в Перми) была баня, которой мы с удовольствием пользовались. Жена Вечтомова, сколько помню, ее звали Мария Васильевна, была учительницей в городской школе. У них же мы и столовались. В Перми еще было изобилие продуктов, и все было сравнительно дешево. Николай Александрович держал в строгости и свою жену, и свою собаку Неро — датского дога. Он иногда интересно рассказывал о прошлом. От-

99

бывал он воинскую повинность во время убийства Александра II и был в составе караула, окружавшего место казни убийц Александра II. «Мы каждую минуту ждали, что нагрянут революционеры с бомбами, чтобы освободить преступников. Мы их и боялись, и ненавидели. Если бы они сделали попытку напасть на нас, мы бы их всех сразу перебили».

В политическом отношении до середины зимы Пермь (и Пермская область) управлялась местным Советом рабочих и солдатских депутатов и была автономна. Некоторые из декретов советского правительства принимались, другие отвергались. Большевики были в меньшинстве в Пермском совете, большинство были эсеры и меньшевики. Так продолжалось до января 1918 года.

12 ноября состоялись выборы в Учредительное собрание. В Перми они прошли в полном порядке. Мы с Ниной, конечно, тоже голосовали (вообще же говоря, я в Перми политической деятельностью не занимался) — голосовали за кандидатов партии народной свободы. От Пермской области было выбрано несколько депутатов к-д. Большинство получили эсеры. Большевики получили гораздо меньше голосов, чем эсеры, но, если не ошибаюсь, не меньше чем меньшевики. Такие же результаты дали выборы по всей России. Когда Учредительное собрание собралось, большевики его, как известно, разогнали.

Это был переломный момент, приведший к гражданской войне. Большевики тогда захватили власть и в Перми. Жизнь сразу резко переменилась. Продукты начали исчезать с рынка. Чека начала развивать свою деятельность.

В конце февраля был опубликован декрет о создании Красной Армии, первоначально из хорошо оплачиваемых добровольцев, обученных офицерами старой армии. Когда первый отряд дисциплинированной новой армии появился на улицах Перми, контраст с распущенной солдатней, выбиравшей до этого депутатов в Пермский совет, был разительный. Николай Александрович Вечтомов сразу проникся уважением к новой власти. «Ну, эти, видно, все подтянут».

Я уже упоминал о моих коллегах — профессорах Пермского университета. Теперь о студентах. Поразительна была тяга молодежи к образованию, проявившаяся в России в это смутное время. Это я наблюдал и позже в Симферополе. Большинство студентов занималось с энтузиазмом. Я плохой лектор, но меня слушали очень внимательно. Семинар я вел лучше. Многие студенты оставались еще после лекции или семинара и задавали вопросы, беседовали.

100

Нина получила место библиотекарши в гимназии. Тогда в одном здании учились и мальчики, и девочки. Многие, когда брали книги, любили разговаривать с Ниной, у нее установились дружеские отношения с детьми.

При библиотеке открылся литературно-музыкальный кружок, устраивались вечера в память композиторов и писателей. Очень дружно и весело работали. К суровой пермской зиме мы не сразу приспособились. Старожилы нас предупреждали, что когда мороз с ветром, чтобы мы тепло одевались и мазали лицо, щеки и уши гусиным жиром. Когда бывал мороз градусов 25 по Реомюру, мы говорили — да это и в Москве. «Не говорите, — отвечали нам, — это в городе, а на Каме с ветром наверно уж 40 градусов». Пошли на набережную, вдруг вижу — у Нины уши совсем побелели от мороза. Стал ей растирать уши варежками, но они у нее довольно долго еще пухли и болели. С тех пор в сильные морозы намазывали лицо гусиным жиром.

В Перми я, можно сказать, вернулся к церкви. Во время моего студенчества в Москве и позже до 1917 года я как-то отошел от религии и церкви, хотя и не сделался атеистом и почти всегда ходил на 12 Евангелий и на Пасхальную заутреню. Нина же выросла в среде религиозных и церковных семей и от церкви не уходила, ходила на многие службы, особенно на Страстной неделе и на Пасху. Но и ее религиозное чувство стало к 1917 году менее горячо.

Вероятно, большевистский переворот обратил меня к церкви и оживил Нинино религиозное чувство. Из наших московских друзей так было и с Наташей и Аней Шаховскими. У Миши еще до революции началось тяготение от еврейства к православию, но он не хотел креститься, пока еврейство было бесправно. Теперь Миша счел для себя морально возможным креститься (позже он женился на Наташе Шаховской и стал священником). Мишины письма к нам в Пермь поддерживали и нас в возвращении к церкви.

Пермь была религиозным городом. Архиепископ Андроник был верующим человеком и хорошо совершал церковные службы. Хорошо служили и в других церквах. Наш домохозяин Вечтомов был любителем и знатоком церковных служб, и мы с ним часто ходили в церковь. Кажется, в первый раз в жизни я был на Страстной неделе на утрени Великой субботы, которая в Перми совершалась в два часа ночи. На Богоявление (6 января) совершался большой крестный ход из Перми в рабочее предместье — Егошиху, где на ручье устраивалось водосвятие; при нас, несмотря на большевистский режим, был

101

многолюдный и торжественный крестный ход на Егошиху, мы тоже ходили. Большевики не вмешивались.

Не помню точно, когда это было — кажется, еще в декабре 1917 года (а может быть, уже в январе 1918 года) в Перми некоторое время в Королёвских номерах жил инкогнито великий князь Михаил Александрович. Раз мы с Ниной пришли на всенощную в одну из пермских церквей и заметили (не сразу), что в стороне от других стоит Михаил Александрович и, очевидно, его адъютант (оба в штатском). В церкви было необычно много так называемых салопниц (богомольных купчих или богатых мещанок в салопах). Служба еще не кончилась, как несколько их подошли ко мне (не знаю, почему они именно ко мне обратились) и сказали: «Видишь сколько нас здесь? Мы великого князя не выдадим. Веди нас на помощь ему». Я ответил: «Да что же мы можем сделать? Ему легче уехать и скрыться одному». Вскоре великий князь уехал в сопровождении офицера, который (как рассказывали потом) взялся его вывезти через Сибирь на Дальний Восток, но вместо того предал его, и большевики его расстреляли.

Вероятно, вскоре по издании декрета об отделении Церкви от государства и в связи с этим о конфискации церковного имущества и сдаче в наем церквей обществам верующих (прихожанам) архиепископ Андроник произнес в соборе резкую проповедь против советского правительства. О его намерении заранее сделалось известным. Верующие собрались на службу в большем, чем обычно, количестве, чтобы предотвратить предполагавшийся арест владыки. Мы с Ниной были в церкви. Большевики не решились арестовать Андроника при выходе его из церкви, но арестовали по возвращении его в архиерейский дом. Владыка Андроник наложил интердикт на все церковные службы и требы в его епархии. Большевики посадили Андроника в тюрьму, а позже убили (убили, вероятно, уже после нашего отъезда из Перми, так как там мы об этом не слышали).

Кажется, в мае 1918 года друзья меня предупредили, что Чека собирается меня арестовать. Большевистский административный аппарат еще не был как следует налажен — все делалось, так сказать, кустарным способом. Пермским интеллигентам удалось устроить своего человека под видом служащего Чека. Ему и удалось многих предупредить. Мы с Ниной решили на лето поехать в какую-нибудь глухую деревню в пермском уезде, чтобы так укрыться на некоторое время. По чьему-то совету выбрали для этого деревушку Быковку, затерянную в лесах, но с небольшим пространством распаханной земли

102

около деревушки. Там был посеян овес. В лесах росли в изобилии грибы и ягоды. Протекала речка с ледяной водой. Только Вадим и Наташа Порецкие знали о том, где мы находились. Они помогли нам переехать. Взяли мы минимум вещей. Надо было ехать минут сорок по железной дороге, а потом идти пешком несколько верст.

Мы сняли на лето за гроши в стороне от деревни просторную избу какого-то древнего старика-вдовца. Он был три раза женат, пережил всех трех жен. «Я трех старух издержал», — объяснил он нам. Старик согласился переехать на лето в деревню к одной из своих внучек. Деревня действительно была глухая. Мы сначала не привезли тарелок — спросили одну девушку в деревне, не может ли она одолжить две тарелки. Она ответила: «Я не знаю, каки таки живут талерки». Изба оказалась полна клопов. Мы на всякий случай привезли серы и решили прокурить избу, прежде чем в ней поселиться. Старик пришел смотреть, с ним несколько баб и детей. Все неодобрительно качали головами: «Ишь, что выдумали». Вдруг из избы послышалось чье-то чиханье. Все заахали. Одна баба закричала: «Да это кошка его (забыл имя старика) там осталась. Пропадет сердешная». Вдруг через некоторое время из какой-то дырки под полом избы вылезает красивая кошка (трехцветная — в Перми называют их «богатки»). Отчихалась и стала ко всем ластиться. Эта кошка сделалась нашим другом на все лето.

Наташа Порецкая довольно часто приезжала нас проведать и ночевала у нас. Наслаждалась природой. Один раз Нина рискнула поехать в город привезти еще кое-каких вещей. Обратно Вадим ее провожал. Эта поездка чуть не кончилась трагично. В это время требовалось разрешение на поездку по железной дороге даже на маленькие расстояния. Но как раз в это утро в местной пермской большевистской газете появилось сообщение, что на близкие расстояния разрешения не нужны. Нина уже взяла разрешение, а Вадим, прочтя газету, не взял. Нина рассказала об этом в своих воспоминаниях (рукопись):

«Влезли мы с вещами в невероятной давке в вагон. Оба стояли на площадке, вещи пропихали внутрь вагона. Вдруг большевистский страж, мальчишка лет шестнадцати, спрашивает разрешение». Нина, не желая подвести Вадима, решила не показывать своего разрешения и стала спорить с мальчишкой, что разрешения отменены, что это она читала сегодня в газетах — как же он не знает своих законов. Он поспорил немного и сказал: «Выходите. Не выйдете?» И тогда я уви-

103

дела в его руке револьвер, который направил на меня. Вадим загородил меня. Мальчишка не выстрелил. Я испугалась за Вадима и поскорей достала свое разрешение. Пришлось бедному Вадиму остаться, а мне мучиться одной с вещами».

В Быковке было скудно с продовольствием. Главной пищей нашей были грибы и ягоды. В деревне было всего вдоволь, но нам даже яйца и молоко бабы не соглашались продавать за бумажные деньги, а вещей в обмен у нас почти не было. Когда подошло время жать овес, бабы мне сказали: «Вот помоги жать, дадим и яиц, и молока». Я довольно хорошо косил в молодости, но жать не умел. Пришлось попробовать. Мне дали в руки серп, показали, какие движения надо делать (левой рукой захватывать колосья в охапку, правой жать). Старуха — знаменитая жнея — меня поставила самым последним в ряду. Я старался главное не отстать от баб и в азарте очень скоро срезал кусок кожи с мясом с мизинца левой руки. Брызнула кровь, я бросил серп, побежал к речке и долго держал руку в ледяной воде. Когда вынул, кровь унялась, можно было перевязать палец. Шрам оставался на левом мизинце много лет и лишь постепенно затянулся. Так мы и остались без молока и яиц.

В конце июля сменился начальник Пермской Чека и благожелатели сообщили мне, что я могу без риска вернуться на несколько дней в Пермь, а затем на остаток лета уехать куда-либо подальше, например в Москву, а потом уже вернуться в Пермь к началу занятий в университете. В Перми, помнится, в самом начале августа, мы быстро подготовились к поездке в Москву. Заплатили Вечтомову за комнаты до 1 октября. Вещи оставили в наших комнатах, кроме самого необходимого. Так оставили в Перми письма Бородина и других композиторов «Могучей кучки» к Нининому отцу, также Нинины альбомы с фотографиями институток ее класса (училище св. Елены в Петербурге). Ректор университета Покровский выдал мне свидетельство, что я командируюсь на шесть недель в Москву для научных занятий и еду с женой. Забыл раньше сказать, что когда мы приехали в Пермь, Покровский выдал нам новые паспорта взамен «царских». Паспорта эти мы, конечно, тоже взяли с собой. Благожелатели нам объяснили, что на вокзале агенты Чека проверяют отпускные свидетельства и паспорта. Нас предупредили, чтобы мы к нему не подходили, а предъявили бы свидетельство ректора университета коменданту станции (тоже большевику, но не ревностному). Так мы и сделали и благополучно сели в поезд».