Почти через год после суда над Яковом Краузом я приехала в Мэрвик на очередной юбилей Саймона Корби. Он выполнил свое обещание и пригласил меня. Была ли это действительно круглая дата в жизни Саймона или ему просто захотелось собрать вместе всех своих друзей? Не знаю. Но вечер доставил мне настоящее удовольствие.
Там мы опять встретились с Камилой Фортье. Я рассказываю об этом потому, что именно с ней я наконец обсудила вопрос, не дававший мне покоя с того времени, когда я вопреки необходимости и здравому смыслу встретилась со свидетелем, чьи показания совсем не упоминались в ходе судебного разбирательства.
Я имею в виду свой визит к Генриху Гофману. Я поехала к нему не сразу, так как стало понятно, что его показания уже просто не нужны. Но что-то не давало мне покоя, что-то, чего я не могла ни понять, ни объяснить. Я никому не рассказывала об этой своей поездке до тех пор, пока не поговорила о ней с Камилой. Мне казалось, что мной руководило недостойное чувство праздного любопытства. Я даже стыдилась своего поступка.
Мне требовалось кому-то рассказать об этом, если хотите, исповедаться. Конечно, наш разговор состоялся не во время праздника, который устроил для своих друзей Саймон Корби. Там я только договорилась с Камилой о встрече, которая состоялась через неделю в Сент-Ривере, в ее кабинете.
— Неужели вам действительно понадобилась помощь психотерапевта? — В голосе Камилы прозвучало искреннее удивление.
— На самом деле мне надо было бы сходить к священнику, но я — человек не религиозный.
— Значит, вас мучает чувство вины?
— Верно. Я вторглась в жизнь людей с вопросами, ответы на которые не были нужны уже никому. Налицо праздное, ничем не оправданное любопытство. И мне стыдно, что я так поступила.
— Расскажите мне все подробно, а потом уже будем выносить приговор, — серьезно сказала Камила.
— Вы ведь помните, что у человека, убившего Грегори Шайна и покушавшегося на жизнь Саймона Корби, была сообщница, которую он тоже убил?
— Да, я это помню.
— Так вот, из разговора с ее подругой я узнала, что она несколько лет прожила в семье полицейского Генриха Гофмана, даже взяла себе его фамилию.
— И вы поехали к этому полицейскому?
— Да, хотя его показания уже ничего не могли добавить и никакой роли не играли.
— Вы что-то узнали там о покойной Саре Гофман?
— Да, я узнала, что она не просто так сбежала от людей, относившихся к ней как к родной дочери. Она прихватила деньги, которые те собирали почти десять лет, чтобы купить домик у моря. Это была мечта Хельги Гофман, так и не осуществившаяся мечта. Они уже присмотрели себе подходящий вариант и даже сговорились с хозяином, но тот просил наличные, вот они и сняли всю сумму со счета. От своей приемной дочери они ничего не скрывали и ничего не прятали…
— В полицию они, конечно, не заявили?
— Нет, не заявили.
— А теперь, Мэриэл, я задам вам один вопрос, но хорошо подумайте, прежде чем ответить, загляните в свою душу.
— Спрашивайте.
— Если бы выяснилось, что не Яков, а именно Сара стреляла в Саймона, вы бы поехали к Гофманам?
Я задумалась. Попыталась представить, вспомнить те чувства и мысли, которые владели мною тогда, когда эта запутанная история завершилась обыском на квартире Якова Крауза и его арестом.
— Пожалуй, вы правы, в таком случае я бы никуда не поехала.
— Вот вам и объяснение вашего поступка. Без той информации, которую вам сообщили Генрих и Хельга, вы не могли понять, как Сара нашла для себя такую судьбу. Интуитивно вы понимаете, что человек сам приводит себя к роковым событиям своей жизни, шаг за шагом осуществляя свое право выбора. Вы не видели в трагической судьбе Сары логики, в поисках этой логики вы и отправились к Гофманам.
Успокоил ли меня состоявшийся разговор? Наверное, нет. В том, что говорила мне Камила Фортье, безусловно, был определенный смысл. Да, Сара нашла свою судьбу по законам, которые стоят выше законов, принятых людьми. Но ведь и у меня было право выбора. Правильно ли я им распорядилась? На этот вопрос я так и не нашла ответа. А может, и хорошо, что не нашла?