Первое приключение

Глава 5

Его корабль сильно трясло, а руки его были в крови…

Джим резко сел. Темнота постепенно рассеивалась, каюта осветилась. Его каюта на «Энтерпрайзе».

Кто- то стучал в дверь.

– Что?… Минутку.

Со слипающимися глазами, Джим Кирк кое-как сполз с кровати и стал

шарить, ища халат. Найдя, он стал его натягивать, причем тяжелый шелк перекрутился, и рука долго не просовывалась в рукав.

– Войдите.

Дверь скользнула в сторону, открываясь. Молоденькая девушка – из команды – стояла на пороге. Ее глаза расширились.

– Здравствуйте, – сказал он.

– Здравствуйте, – Она смотрела куда угодно, только не на него.

– В чем дело?

– Э-э… ни в чем, сэр. Я… простите, сэр, квотермейстер велел мне прийти сюда сегодня утром, но я, должно быть, его не так поняла…

Джим потер глаза и зевнул. Затем посмотрел на хронометр.

– Господи боже, вы знаете, который час?

– Да, сэр. Утро, сэр.

– Это не утро, это едва рассвет!

– Я вернусь позже, сэр…

– Нет-нет, хорошо, входите. Мне просто нужно чашку кофе. – Этим утром синтезатор, похоже, работал как следует. – Это зелье кого угодно разбудит.

– Я здесь, чтобы помочь вам с вашими бумагами? – Ее голос звучал неуверенно.

– Вон там, – он указал ей на комм-монитор. Появилось кофе. Он отпил

глоток и издал неодобрительный возглас. – Это скверно, даже когда синтезатор работает. Кто бы ни разработал образцы его вкуса, они, видно, взяли за основу третий ополос, найденный в забытом в кают-компании кофейнике.

Она двинулась к монитору, обходя комнату по периметру, стараясь

держаться от него как можно дальше и глядя строго себе под ноги.

Первый рабочий день, подумал Джим. Всем действует на нервы.

– О! – сказала она при первом взгляде на монитор. – Так неправильно!

Он провел вчера полдня, стараясь хоть как-то упорядочить чертовы файлы.

В награду он получил экранную схему с шестнадцатью налезающими друг на друга информационными блоками, связанными между собой линиями и стрелками, значение которых он уже позабыл; а теперь он слушал критику от желторотого члена своей команды.

– Ну ладно, вот и разберитесь.

Она уставилась на него, расширив глаза.

– Я… – прошептала она, – я…

И все в такую рань, подумал он, и сбежал в ванную.

От сонарного душа и кофе, которое, хоть и имело ужасный вкус, было при этом очень крепким, он начал понемногу просыпаться.

Что я, наехал на нее? – спросил он себя. Он попытался убедить себя, что

нет, но ему это не удалось. Смущенный, он оделся и вернулся в каюту.

Она сидела за монитором, спиной к нему и ссутулив плечи, будто она пыталась сделаться еще меньше, чем она была. Он попытался вспомнить, как она выглядит, но вспомнил только большие синие глаза и очень коротко подстриженные светлые волосы.

Он кашлянул.

Она вскочила на ноги, и повернулась к нему, глядя широко раскрытыми глазами.

– Вольно, – сказал он. – Я не хотел вас испугать. – Он указал на монитор. – Уже выглядит лучше. Старшина, я ведь наехал на вас минуту назад?

– О, нет, сэр, – прошептала она.

– Думаю, что да. – Он улыбнулся. – Я извиняюсь. Я бываю не в себе, пока

не проснусь. Давайте начнем сначала. Доброе утро. Меня зовут Джим Кирк.

– Рэнд, сэр, – прошептала она.

– Вы меня можете вытащить из этой ямы, которую я тут себе выкопал, или вам придется начать все заново?

Она пробормотала несколько команд. Он пытался понять, что не так, ведь

она, кажется, делала все правильно. Она замолчала, сунула руки под мышки и сжала пальцы.

– Что, все так плохо, старшина? – Всякий раз, как он заговаривал с ней, она вздрагивала. Ему хотелось, чтоб она перестала это делать.

– Простите, сэр, нужно немножко времени, чтобы… – Она умолкла, потом

начала снова: – Простите, сэр, у меня не столько опыта, чтобы… – Ее голос угас.

Он понял, что она пытается придумать, как сказать своему командующему

офицеру, что он устроил жуткую неразбериху. Ему хотелось сказать ей, – так и говори, – но, учитывая его реакцию на почти что первое, что она произнесла, у нее вряд ли были причины полагать, что он хорошо принимает критику. И, честно говоря, это бывало правдой. Вероятно, лучшим решением было сейчас уйти, дать ей успокоиться, и вернуться позже.

– Я уверен, вы прекрасно справитесь, старшина, – сказал он. – Лейтенант Ухура на мостике знает, как найти меня, если у вас будут вопросы.

– Да, сэр, – сказала она с облегчением, – Спасибо, сэр.

Когда корабельный компьютер вызвал его в лазарет и произнес при этом его имя с ошибкой, Хикару Сулу почувствовал себя несколько комфортнее. Он все еще чувствовал смущение из-за кривого вывода «Энтерпрайза» из космодока, и почувствовал радость от сознания, что он – не единственное на борту, что может ошибаться.

– Мистер Сулу, здравствуйте. Я – доктор Маккой. – Они пожали руки и Маккой взглянул на файл Сулу.

– Хикару, – сказал доктор Маккой, делая ту же ошибку в произношении, что компьютер. – Хм. Не думаю, что я хоть раз встречал кого-нибудь с именем Хикару.

– Я тоже не встречал, – сказал Сулу. – Только, доктор, – оно произносится с ударением на втором слоге, не на первом. «Р» – очень мягкое. – Он произнес свое имя.

Доктор Маккой повторил его, не сей раз правильнее. Вряд ли кто когда

произносил его совершенно точно.

– А что оно означает? – спросил Маккой.

– Почему люди всегда думают, что имя из незнакомого языка должно

непременно что-то означать? – сказал Сулу. Он почувствовал, что краснеет. Он превосходно знал, что оно означает. Оно означало «Сияющий», и его слишком часто дразнили по этому поводу. Надеясь отвлечь доктора Маккоя от его вопроса, он вежливо спросил: – Ну вот вы, – вы знаете, что означает ваше собственное имя?

– Оно означает «львиное сердце», или что-то в этом роде, – сказал доктор.

– Но я вас понял. – Он улыбнулся. – К делу. У вас просто превосходное здоровье, лейтенант, даже для вашего возраста.

– Спасибо, сэр.

– Не позволяйте этой сидячей работе на корабле совратить вас с пути истинного.

– Постараюсь. Не думаю, что это случится: я становлюсь сам не свой без упражнений.

Доктор Маккой взглянул на приборы, которые мигали и гудели над кушеткой Сулу.

– У вас необычно низкий пульс, – вы что, жили на планете с высокой гравитацией?

– Да, сэр, почти год.

Доктор Маккой кивнул.

– Я так и подумал, что это могло быть причиной. Сенсоры также отмечают шрамы у вас на спине и ногах. Могу я взглянуть?…

– Их уже почти не видно, – Сулу стянул с себя верхнюю часть покрывала.

На него произвело впечатление, что доктор Маккой установил связь. Немногие люди жили на планетах с большой гравитацией. Никто из земных врачей, включая врачей Академии, ни разу не спросил его о шрамах или низком пульсе.

Доктор Маккой дотронулся до старой, побледневшей отметины под лопаткой Сулу.

– У моей матери была постоянная работа на Хафджиане, – сказал Сулу. – У нас был антиграв в квартире, но, когда мы выходили из нее, мы должны были использовать экзоскелет Лейбера. – Одно это название пробудило память о том, как это было под конец, – носить эту сбрую часами, и иногда днями. Сделанный из сплава каркас поддерживал неадаптированное для высокой гравитации человеческое тело и передвигал его. Экзоскелет выполнял свою функцию, но в местах наибольшего давления он всегда повреждал кожу. И, конечно, он не предохранял от влияния гравитации кровеносную систему.

– Сколько вам было лет? Тринадцать? Четырнадцать?

– Именно столько, – сказал Сулу. – Мы уехали как раз перед моим четырнадцатым днем рождения. Как вы догадались?

– Вы носили экзоскелет в период наиболее активного рост организма. –

небрежно сказал доктор. – Очертания шрамов характерны. – Он отстегнул покрывало и взглянул на отметины на ногах Сулу, сзади, чуть выше колен. – Они неплохо сгладились, – сказал он. – Они вас никогда не беспокоят?

– Нет, сэр. Я о них и не вспоминаю.

– Надо было сразу использовать фибропласт, – сказал доктор Маккой. – Новая кожа вместо шрамов.

– Эта технология была недоступна. Не на Хафджиане. Не для такого пустяка.

– Хмм-ф. Здесь это есть, и оно доступно. Хотите избавиться от них?

– Нет, сэр, думаю, это не обязательно, – сказал Сулу, с удивлением

почувствовав выраженное нежелание сгладить старые шрамы. Они были, подумал он, частью его жизни.

– Ну ладно. Только еще одно. – Доктор Маккой снова взглянул на

приборы. – Похоже, гравитационный стресс не причинил вам вреда. Но иногда это проявляется не сразу. В течение еще нескольких лет это возможно. Ничего серьезного, да и вообще это маловероятно. Просто вы должны об этом знать.

– И что это за вред? – спросил Сулу испуганно. Об этом ни один доктор вообще ни разу не обмолвился. – И в течение скольких это лет?

– В основном это проблемы с сердцем. Так что вам непременно надо будет проходить медосмотр не реже, чем три раза в год, после того, как вам исполнится семьдесят или около того.

– Постараюсь это запомнить, доктор Маккой, – сказал Сулу, подумав: «Несколько лет»?…

Полстолетия казались неизмеримо долгим промежутком времени.

Коммандеру Споку и несколько минут начинали казаться неизмеримо

долгим промежутком времени. Он прибыл в медотсек в точно назначенное для его медосмотра время. Новый главный офицер медслужбы выказывал явное пренебрежение к пунктуальности. Он даже еще не закончил с мистером Сулу, хотя Сулу должен был уже пять минут как быть на мостике.

– Если вы переназначите мне время осмотра, доктор Маккой, – сказал

Спок без вступления, – я приду позже, в более подходящее время.

– Чего?… О, коммандер Спок, не городите чепухи. – Он сунул Споку

медицинский комбинезон, – непрозрачный для глаза, но позволяющий проникать лучам диагностических сенсоров. И указал на один из кубикулов. – Я сейчас буду. – Он задернул занавеску.

Спок переоделся в комбинезон. Если бы в кубикуле был блок связи, Спок мог бы заниматься делами, пока ждал. Однако блока связи не было.

Делать медицинский осмотр того, кто контролировал свои биологические функции, и знал о процессах, происходящих внутри тела, как это было свойственно вулканцам, было пустой тратой сил. Однако правила Звездного Флота требовали, чтобы рутинный медосмотр на кораблях проходил весь персонал. Осмотр был скорее нужен не Споку, а врачу, который должен был ознакомиться со всеми на борту, на случай, если придется их лечить. Как бы врач не нуждался в ознакомлении, Спок при этом все же тратил время впустую. Неторопливость врача еще усугубляла эту растрату.

Наконец, доктор Маккой вошел в кубикул.

– Коммандер Спок, добро пожаловать в медотсек. Я уверен, что вы – единственный, кто прибыл или прибудет на осмотр вовремя.

– Осмотр не проводится вовремя, – сказал Спок. – На данный момент

опоздание составляет одиннадцать минут.

– Ну, я хотел сказать… ладно, бог с ним, начнем.

Спок лег на диагностический стол. Сенсоры заиграли звуком и светом, определяя именно ту картину, которую вулканец ожидал увидеть.

– Как вы можете видеть, доктор, мое здоровье…

– Не двигайтесь, – резковато сказал Маккой. – Что ж, мистер Спок, не

думаю, чтобы я когда-нибудь встречался с такими показателями, как ваши.

– Они все не выходят за показатели нормы для вулканца.

– Только-только – некоторые из них. – Он снова посмотрел на показатели.

– Я бы предположил наличие человеческих характеристик, что могут вылезти из этой смеси.

– Вулканский геном доминантен, – сказал Спок.

– Превосходящие гены, ага? Не засек ли я след вулканского шовинизма? –

сказал Маккой. При этом он улыбнулся. Спок знал, что иногда люди улыбались, когда оскорбляли других людей, а иногда улыбались, когда говорили оскорбительные вещи, которые таковыми не были задуманы. К сожалению, делать различие между этими двумя возможными значениями было крайне трудно.

– Вовсе нет, – сказал Спок. – Это экспериментально доказанный факт.

Если бы мы говорили по-вулкански, слова «доминантный» и «рецессивный» не подразумевали бы ни превосходства, ни более низкого положения. Можно также усмотреть человеческий шовинизм в вашем желании того, чтобы именно черты вашей расы превалировали, несмотря на доказательства обратного. Вы закончили, доктор?

– Нет, подождите, не двигайтесь. У меня было немного случаев поизучать

вулканцев. – Он широко улыбнулся. – Не хотите ли пополнить мое образование?

– Я выполнил мои обязательства по отношению к правилам, прибыв на

осмотр. Не вижу, почему я должен оставаться лишь для того, чтобы вы смогли удовлетворить тривиальное любопытство.

– Вы своих обязательств не выполнили, пока я не сказал, что осмотр окончен. Вы, должно быть, будете рады услышать, что у вас прекрасное физическое здоровье.

– Этот факт мне уже известен.

– А что насчет вашего психологического здоровья? Вашего эмоционального состояния? Может, у вас есть какие-нибудь сложности, которые вы хотели бы обсудить?

– У вулканцев не бывает эмоционального состояния.

– Даже невозмутимость – эмоциональное состояние! – сказал Маккой. –

кроме того, ваши физические характеристики действительно могут определяться вашими генами, а вот психологические – нет. Ваше положение обусловило влияние на вас комплекса культурных взаимодействий, конфликтующих философий…

– Мы все – продукт нашего окружения, – сказал Спок. – Иначе мы бы не

были разумными существами, способными к развитию. Однако, мы не бессознательный продукт: мы можем выбирать и контролировать наши влияния. Я не в конфликте с моим положением. Вулканская философия дает мне возможность жизни, лишенной эмоций.

– Можно многое сказать в защиту эмоций.

– В самом деле? По моим наблюдениям, они приносят только несчастье.

– Ах, правда? Например?

– Например. Капитан Кирк.

– И что вас заставляет думать, что Джим Кирк несчастлив?

– Он выказал свои чувства, когда его выбор первого офицера был отклонен.

– В вашу пользу.

– Этот факт не имеет отношения к нашему обсуждению.

– Нет? Вы не испытываете чувства… гордости по поводу продвижения?

– Гордости? Гордость мне неизвестна.

– И, я полагаю, вы сейчас заявите, что не возражали бы, если бы Митча назначили бы на вашу должность вместо вас.

– Ни в коей мере. У коммандера Митчелла репутация компетентного офицера. Не мое эмоциональное состояние должно вас заботить, а состояние капитана Кирка.

– А у вас нет ни чувств, ни желаний…

– Вулканцы не имеют желаний, доктор Маккой. Однако, если бы я

обладал человеческими чувствами, я сказал бы, что это… не ваше дело.

– Все, что оказывает влияние на команду этого корабля – мое дело.

Например, вы служили под командованием капитана Пайка долгое время. У вас отсутствует всякая реакция на его перевод с корабля?

Если Спок и сожалел о переводе Пайка, он подавил эту реакцию. И не

было причин поверять свою слабость чужому человеку.

– Вы не почувствовали огорчения? – спросил Маккой. – Ни намека на

человеческую реакцию на фоне вулканской невозмутимости?

Споку надоел спор.

– Вы полагаете, доктор Маккой, что до вас никто ни разу не обратил

внимания на наследственные противоречия в обстоятельствах моего существования?

– О чем вы, коммандер?

– Хотя я не был обязан объяснять вам мой выбор философии, я это

сделал. Однако вы отказались принять мое объяснение; вместо этого, вы принялись оспаривать мое право на этот выбор. Я не навязывался вам с предложениями объяснить вам, как вам стать более рациональным, – хотя я мог бы вам это объяснить.

– Вау! Знаете, мистер Спок, а мне кажется, что вы рассердились.

– Нет, доктор, я не рассердился. Но я не вижу резона тратить мое время на бесплодные дискуссии.

– Хорошо, мистер Спок, если вы так чувствуете…

– Я так думаю, – сказал Спок. – Хотя вы предпочитаете не замечать разницу.

Маккой взял гипо.

– Я вас отпускаю отсюда вместе со всеми вашими мыслями, – как только возьму образец крови.

– Образец крови излишен. Сенсоры записали все показатели стандартного осмотра.

– Я знаю, но я хочу сделать несколько дополнительных тестов…

Спок поднялся. Впервые за долгое время эмоции, на подавление которых

он тратил столько сил, возмутились в нем, грозя нарушить его абсолютный контроль, но он снова безжалостно подавил их. Доктор Маккой никогда не узнает, насколько его небрежное замечание ранило вулканца.

– Человек или вулканец, – я вам не подопытное животное.

– Подождите, Спок, ради всего святого!… Я не имел в виду…

Спок двинулся из лазарета, все еще в комбинезоне для осмотра. Он

предпочитал переодеться, вернувшись к себе в каюту. Он не мог придумать логической причины, по которой ему следовало остаться и терпеть докторские шпильки, буквальные ли, или фигуральные, но все – в слишком человеческой манере.

Однако, оказавшись за пределами лазарета, Спок приостановился. Он снова взял эмоции под контроль, осадив возмущение, которое доктор Маккой заставил его почувствовать. Это чувство, даже оправданное испытанным унижением, означало потворство себе и было недопустимо.

Он задумался о просьбе доктора, развернулся и без колебаний снова вошел в лазарет.

Доктор Маккой занимался какими-то файлами. Он поднял глаза.

– Да, мистер Спок? – холодно сказал он, – Что еще?

– Если вы полагаете, что в ваши обязанности входит взять образец крови,

то моя обязанность – выполнить ваш запрос, – сказал Спок.

Выражение лица доктора Маккоя оставалось нелюбезным.

– Так, да? Я вам благодарен за вашу снисходительность, коммандер Спок.

Я вам назначу время приема, в какое-нибудь другое время. Как вы можете видеть, сейчас я занят.

Спок посмотрел на него, подняв бровь, но ничего не спросил.

– Очень хорошо, доктор, – сказал он ровным голосом. – Как вам будет удобно. – И вышел.

Маккой посмотрел вслед офицеру по науке. Вулканец не выказал ни следа своей произошедшей ранее потери самообладания, не подал виду, что при отпоре Маккоя он почувствовал раздражение. Походка его была совершенно обычной, – размеренной и почти неслышной.

Маккой хмуро уставился на файлы.

Чертов твой кельтский нрав, сказал он себе. Это не было признанием твоей власти, это было попыткой помириться. Которую ты швырнул ему в лицо.

На миг Маккой задумался, а не пойти ли за Споком. Но решил, что лучше ему немного остыть. Обвинения коммандера Спока в ненужных медицинских пробах задели Маккоя, – возможно, потому, что не были полностью неверны. По большому счету, – да, но не совсем. Уникальные индивидуумы требовали уникального медицинского подхода, и подготовка к возможным кризисам была первой мотивацией Маккоя. Даже если и не следовало ожидать кризисов в течение этого полета.

Но он не мог отрицать и того, что в нем, кроме того, канючил исследователь, которому ой как хотелось взглянуть на клеточную структуру получеловеческого – полувулканского существа.

Маккой ухмыльнулся. Коммандер Спок, подумал он, да вам просто повезло, что я не запросил анализ ткани. Как бы вы отреагировали в этом случае?

Маккой подготовился к новому обследованию. Когда представится такая возможность, он помирится с коммандером Споком. Доктор был уверен, что ему удастся организовать улучшение настроения вулканца так же легко, как он спровоцировал нехарактерную вспышку обиды.

Задействуем его человеческую сторону, подумал Маккой. Это сработает.

Линди оперла локти на ограждение галереи и съехала вниз по трапу.

– Линди, ты так ноги переломаешь, – Марцеллин, мим, поднялся со сту

ла, стоявшего рядом с корралем Афины. Даже когда он не был в гриме и позволял себе говорить, он все равно двигался как на сцене. Линди нравилось смотреть на него.

– Нет, не переломаю, но спасибо за заботу. Как она?

– Беспокойна, разумеется. Не думаю, что у них тут есть манеж, в этом ковшике, а?

– Нет, боюсь, нету.

– А надо бы. Тут полно места.

– Спасибо, что приглядел за ней. Увидимся на репетиции.

– Ладно.

Она проследила за ним взглядом, восхищенная его изящной походкой и стройной фигурой.

Афина фыркнула и потянулась через ограждение корраля, ища лакомства. Линди дала ей протеиновый шарик и почесала за ушами, под челюстью, по широкому лбу.

– Ты думаешь, эти маленькие подарочки всегда будут так же появляться,

а? Что ты будешь делать, если я утрачу свое мастерство? – Она вытащила из воздуха еще один, взявшийся в ее руке словно по волшебству, кусочек. Афина зашелестела крыльями и привстала на дыбы. Ей нужно было размять ноги и крылья. Палуба шаттлов была достаточно велика, но Афина не могла скакать по металлическому покрытию палубы. Она могла поскользнуться и повредить копыта или ноги.

– Я знаю, что трудно стоять столько времени неподвижно, но потерпи

еще немножко, и, может, кое-что у нас будет, хорошо? – Афина попыталась засунуть нос в один из ее карманов. – Нет, больше пока ничего нету.

Чистя корраль Афины, она замечталась о будущем компании. У нее были

свои амбиции. Она представила, как покупает небольшой звездолет и они гастролируют по всей Федерации. Она представила культурный обмен с Клингонской Империей, который поможет установить хорошие добрососедские отношения не только между простыми людьми, но и между правительствами.

Но сначала ей нужно справиться с этим контрактом. У нее были опасения, что культурный реликт с Земли не сработает в случае с инопланетной публикой. Но номера были достаточно зрелищными. Некоторые люди смотрели на них как на устаревшие уже триста лет назад. Ей же, прежде всего, думалось, что эти номера обладали – по крайней мере, некоторые из них, – тысячелетней историей.

Ей хотелось, чтобы у нее было больше информации о водевиле. По сути, в основу компании легли какие-то обрывки и мечты. Лазерных записей, как и записей на пленке, настоящих водевильных представлений, не сохранилось, фильмы были редки, информация отрывочна, книг очень мало. Она наведывалась в библиотеки всех городов, где они останавливались, выискивая информацию, так никогда и не попавшую в компьютерные банки данных. Она находила старинные бумажные книги, статьи, афиши, заезженные микрофильмы и или газетные объявления, возвещающие то, что никто не видел уже в течение столетий. После того, как она взяла дело своего отца в свои руки, она внесла некоторые изменения. Он был более осторожен.

Иногда Линди включала в программу анахронические номера, вроде охотничьего танца, но она знала, что делает. И при необходимости признала бы это.

Иногда, думала она, нужно принести аутентичность в жертву развлекательности и зрелищности. Если бы устроители настоящего водевиля имели понятие об охотничьем танце, они бы обязательно включили в шоу и его тоже.

Закончив с загоном, она занялась экираптором. Щетка легко скользила по гладкой шкуре Афины. Потом Линди привела в порядок крылья, – действуя только руками. Как многие создания генной инженерии, даже такие, которые были основаны на тщательном селективном отборе, проведенном перед тем, как вмешаться в гены, Афина нуждалась в помощи в некоторых навыках, которое естественно эволюционировавшее существо развило бы естественным путем. Культура кукурузы уже в течение тысячелетия не обладала возможностью самостоятельно обсеменяться; Афина могла осуществлять грубый уход за собой с помощью острых передних зубов, но у нее не было ни клюва, ни когтей. Руки Линди годились лучше для того, чтобы встопорщить перья, вызвать выделение естественной смазки, и снова их расправить.

В последнюю очередь она обычно чистила копыта Афины. Приступив к этому сегодня, она почувствовала слабый затхловатый запах начинающегося грибкового воспаления копыта. Она негромко выругалась.

Она встала и похлопала Афину по плечу.

– Не волнуйся, лапочка. Я что-нибудь придумаю с этой палубой. Не знаю

что. Но что-нибудь.

Афина потыкалась ей в бок, пытаясь определить, в каком секретном

кармане морковка спрятана на этот раз.

Решение проблемы пришлось пока отложить. Следующий час Линди

провела, пытаясь состряпать эскиз афиши для этого тура.

Ухура подняла глаза. Новенькая член команды, – Ухура мельком видела ее раз или два, – боязливо шагнула вперед, как если бы единственное, что побуждало ее к этому, было осознание того, что ее накажут, если она останется где была.

Ухура подумала, и не в первый раз, что девушка была бы очень хорошенькой, если бы не выглядела всегда такой испуганной, – и, если бы не стригла свои волосы так коротко и некрасиво. Ей бы очень пошло, если бы она отпустила волосы, было бы даже лучше, если б она полностью их обрила, но это неопрятное что-то-между ее только портило.

Внезапно, как будто звездный свет растворил ее страхи, девушка зачарованно уставилась на главный экран. Маленькие видовые окна и экраны давали только слабый намек на могущественную красоту Пространства в ворпе. Увиденная на экране, эта красота ошеломила молоденькую новенькую, полностью приковала ее внимание. Ее взгляд заставил Ухуру заново взглянуть на сияющий разбег звезд всех цветов мира.

Ухура пересекла мостик.

– Вы заблудились?

Девушка подпрыгнула. Пропала маленькая зачарованная звездным небом

девочка, и снова появилась перепуганная молодая женщина.

– Я не кусаюсь, – Ухура улыбнулась ей. – Вы заблудились?

– Я… Я старшина. Я… должна встретиться с капитаном…

– Добро пожаловать на мостик. Я – лейтенант Ухура. – Она сделала паузу, чтобы старшина представилась.

Старшина смотрела в пол. Крышка кружки, которую она держала в руках, постукивала, – у этого ребенка дрожали руки!

– То есть… Я не совсем еще старшина, но они сказали… – Ее голос угас.

– Как вас зовут? – мягко спросила Ухура.

– Дженис Рэнд.

– Идемте со мной, Дженис. Я вас представлю всем.

– Я не хочу никого беспокоить…

– Это не беспокойство. Они будут рады шансу перестать на миг заботиться о том, чтобы выглядеть занятыми. – Ухура указала на кружку. – Не поставите это пока?

– Это… это для капитана.

– Он вернется через минуту. Его место вот здесь, внизу.

Ухура поставила кружку на подлокотник капитанского кресла и взяла

Дженис за руку. При этом ее изумили жесткие мозоли на руке этой девочки. Она подвела старшину сперва к мистеру Споку.

– Мистер Спок, это старшина капитана Кирка, Дженис Рэнд. Дженис, это коммандер Спок. Он офицер по науке и первый помощник капитана.

Дженис держалась на расстоянии, как будто Спок пугал ее еще больше,

чем все остальное.

– Здравствуйте, старшина. – Он отвернулся к своей консоли.

Ухура провела Дженис на нижний уровень.

– Мистер Спок не очень общителен, – прошептала Ухура, – Не принимайте это на свой счет.

– А правда… правда, что он может читать мысли?

– Да, в каком-то смысле, – тихо сказала Ухура, затем, заметив реакцию

Дженис, поспешила добавить: – Но он должен при этом касаться вас, и это непросто, и я не думаю, что ему нравится это делать. И, конечно, он не станет этого делать без вашего разрешения. Он только один раз это сделал, потому что это был вопрос жизни и смерти. – Капитан Пайк опустил этот случай, составляя официальный рапорт, и не внес его в капитанский журнал, из-за нежелания мистера Спока огласить этот случай. Но все, кто были тогда на борту, знали, что произошло, и на что он способен.

Ухуре не показалось, что она развеяла страхи Дженис.

В общении с Хикару Сулу, рулевым, и Мариеттой Чеунг, навигатором, Дженис почувствовала себя свободнее. Они показали ей дисплеи своих сложных консолей, и они были ближе к ней по возрасту, – но сколько ей было лет? – подумала Ухура. Она не выглядела даже на восемнадцать.

– Конечно, сейчас ничего интересного не происходит, – говорила комма

ндер Чеунг. – Это довольно однообразно, перелет с одной базы на другую.

Дженис взглянула на главный экран.

– Но это так прекрасно, – сказала она. – И вы все время это видите. – Разбег звезд приковывал ее взгляд.

Как немного раньше Ухура, Сулу и Чеунг проследили за ее взглядом.

Внезапно спохватившись, что совершила оплошность, Дженис оторвалась от экрана.

– Я… Простите, я… – Она залилась краской.

– Но все в порядке, Дженис, – сказала Ухура. – Это в самом деле прекрас

но. Мы как-то привыкли к этому, и забыли, как смотреть на это вашими глазами. Это хорошо, что вы нам напомнили. – Она сжала руку Дженис.

– А, старшина Рэнд, вы здесь.

Дженис, испуганная, вырвала свою руку из руки Ухуры. Капитан Кирк шагнул на мостик.

– Лейтенант Ухура уже представила вас всем? Спасибо, лейтенант. Старшина, позвольте, я расскажу вам, что мне нужно чтобы вы сделали.

Дженис взглянула на Ухуру глазами человека, которого отдают на съедение львам.

– Не беспокойтесь, – все будет прекрасно.

Ухура вернулась на свое место. Она не завидовала Дженис Рэнд, которой

предстояло разобраться во всей этой бюрократии, упорядочить расписание дня капитана, потом напоминать ему обо всех встречах и переменах, и иметь дело со всеми этими проблемами, передавая их в нужный отдел, пока они не выползут оттуда снова, требуя авторизации капитана, – опять через нее. Список обязанностей старшины не выглядел чем-то особенным. Но Ухура раз служила на корабле с бестолковым старшиной. Деятельность капитана там была просто каким-то хаосом, и все и каждый считали, что у них некомпетентные подчиненные. Старшина, заваленный обязанностями, мало что получал взамен: его обычно не замечали, лишь изредка хвалили.

Джим указал Дженис Рэнд на рабочую консоль в передней части мостика.

– Обычно старшина использует консоль контроля систем окружения, – сказал он.

Она вгляделась в обескураживающие панели дисплея.

– Не обращайте внимания на сложность, – быстро сказал Джим, надеясь

рассеять сомнение и страх в ее глазах. – Компьютер контролирует все системы окружения. Но вы можете использовать эту консоль просто как ваше рабочее место на мостике.

– Да, сэр.

– Как можно скорее организуйте мое расписание встреч. Я хочу,

чтобы я смог уделить по крайней мере полчаса каждому на борту. Распределите встречи по времени перелета между звездными базами. Не сваливайте их в кучу в одну или две недели. Постарайтесь организовать их так, чтобы ни одна встреча не оказалась посреди времени сна соответствующего члена команды, – или моего. От встреч не должны пострадать совещания или инспекции. Ясно укажите на то, что они неформальны, что это просто беседа. Но не принимайте отказов. Ясно?

– Да, капитан.

Он кивнул.

– Ознакомьтесь с консолью. Через минуту вы мне понадобитесь, – одна из

ваших обязанностей, – регистрировать журнал и приносить мне его на подпись. Только, – сказал он, затосковав, – вспомнив, что придется вести журнал перелета, в котором ничего не будет происходить, – вряд ли журнал отнимет много времени.

– Да, сэр.

Вместо того чтобы пройти к своему креслу, Джим уставился на видовой

экран. Он попытался придумать что-нибудь, что можно было бы занести в журнал. «Час времени и все в порядке»?… Это правда, – но сомнительно, что Звездный Флот это оценит.

Ему показалось, что он почуял запах кофе, – хорошего кофе, кстати. Интересно, подумал он, откуда этот запах?

Двери турболифта открылись и выпустили Линди. В одной руке она несла бумажный рулон, а под мышкой – папку. Она была одета в костюм из мягкой белой кожи. Ее переливающиеся черные волосы развевались за ее спиной, длинные и распущенные, без особой прически.

– Джим, у вас есть минутка?

Джим понял, что он глуповато улыбается ей. Он взял себя в руки.

– Я к вашим услугам.

– Мне нужна помощь с этим постером, – Она показала ему, над чем

работает.

У него не было ни опыта, ни способностей дизайнера; при всем желании, он не мог предложить ей свои услуги. Он решил, что передаст эту работу Рэнд, чтобы посмотреть, как она справляется с чем-то самостоятельно.

– Старшина Рэнд, – сказал он.

Она вздрогнула при звуке своего имени.

– Да, капитан?

Слегка раздраженный страхом Рэнд, Джим отпустил конец постера, так, что он закрутился в трубку в его руке.

– Линди, старшина Рэнд поможет вам во всем, что вам понадобится.

Старшина, у вас есть мое позволение задействовать в разумных пределах возможности внутренней сети, для того, чтобы помочь мисс Лукариэн. Для начала найдите ком-юнит с графическими возможностями. Понятно?

– Да, сэр, – прошептала она.

– Спасибо, Джим, – сказала Линди.

Линди и Рэнд ушли искать графический терминал. Джим смотрел им

вслед, гадая, что же он такое сделал, чтобы до такой степени напугать Рэнд. Он не мог понять ее ужаса. Еще ему хотелось знать способ, как рассеять его. И хотелось придумать хороший предлог проводить время вместе с Линди. А еще интересно, откуда же все-таки этот запах кофе.

Заняв свое место, он заметил кружку. Она слегка дымилась через отверстие в крышке.

– Что это?

– Старшина Рэнд сказала, это ваше, – сказала Ухура.

Джим снял крышку и был вознагражден запахом кофе. Он отпил глоток.

Кофе в закрытой кружке не остыло, и, к его изумлению, вкус его был в точности таким, каким он и должен быть у хорошего кофе.

Джим в смущенном недоумении снова посмотрел вслед Дженис Рэнд.

Дженис Рэнд нашла комнату с дизайнерскими терминалами. В ней светились огромные графические экраны.

– Пожалуйста, расскажите, что вы хотите, мисс Лукариэн.

– Что я хочу, мэм, – это что-нибудь привлекающее внимание.

– Вы не должны звать меня «мэм», – сказала старшина. – Я всего лишь незначительный младший офицер, и это даже еще не зарегистрировано.

– Как же мне вас звать?

– Э-э… старшина, если хотите. Или Рэнд.

– Как насчет Дженис, а вы зовите меня просто Линди?

– Если вы хотите.

– Это же проще, как вы думаете?

– Хорошо… просто Линди.

Линди хихикнула.

– Давайте займемся вашим постером, – сказала Дженис серьезно.

Линди открыла папку. Ей нравилось показывать яркие постеры. Кто бы их ни нарисовал – этим людям нравилась их работа.

– Это афиши, – то есть, их репродукции, – классических водевильных компаний. – Она развернула свой новый постер и расправила загнувшиеся уголки бумаги. – А этот мне не нравится…

Она придумывала афиши в течение почти двух лет, и никогда они ей не

нравились.

– Она должна сработать, это лучшее, что я смогла сделать. Мой папа придумывал каждый раз новую для каждого нового города. Они все были разные, но и за сотню метров можно было сказать, что они – нашей компании. К несчастью, – сказала она, – это тот талант, который я не унаследовала. – Она снова сощурилась на свою работу. – Может, с помощью компьютера можно как-то ее улучшить?

Дженис быстро сосканировала афишу Линди.

Линди застонала, когда она появилась на экране, большего размера, чем оригинал.

– Я хотела, чтоб она выглядела классической и современной одновремен

но, но вышло просто ужасно.

– Нет, не так уж плохо, – сказала Дженис. Она задействовала тактильную

панель. Буквы афиши выпрямились и стали походить на выполненные в стиле нео-деко.

– Оно никогда не получается так, как я ее себе сначала представляю.

– Мы могли бы что-нибудь взять за образец и подправить. Может, один из постеров вашего отца?

– Нет! – Линди сама смутилась собственной горячности. – Он должен быть другим. У нас другие представления.

Дженис снова взглянула на репродукцию рисунка Линди.

– Я уверена, с ней и так все прекрасно, – сказала она. – Но если вы переместите это вот отсюда вот сюда, а это – вот в этот в угол… – Она сделала все, как говорила. – И сделаете фон в виде мазков кисти, и немного подчистите вот эту линию…

Линди молча смотрела на новый вариант.

– Простите, – испуганно сказала Дженис. – Я все сейчас поправлю обратно… – Она потянулась к управлению, чтобы убрать изменения.

– Нет, подождите! – сказала Линди. – Дженис, это прекрасно. Как вы это сделали?

– У вас уже все это было. Только еще одно… Я не хочу лезть со своим мнением…

– Нет, давай.

– Разные существа видят цвета по-разному. Так что, если вы расширите цветовую палитру… – Она сделала изменения.

– Она теперь такая темная, – сказала Линди с сомнением.

– Она не была бы такой, если бы вы видели ультрафиолет или инфракрасные лучи. Но я могу высветлить средний спектр, – Так она и сделала. Если бы вы были, скажем, с Кореллиана, прежний вариант выглядел бы для вас так… – Компьютер выполнил перестройку цвета. Постер потемнел почти до черного. А теперь будет смотреться так, – Картинка посветлела, но отличалась теперь от оригинала.

– Я бы об этом даже не подумала, – сказала Линди. – Откуда вы все это знаете?

– Я жила в разных местах. Это не то чтобы я специально училась…

– Вам нужна работа? – спросила Линди.

– Что?

– Мне нужен дизайнер. Вы могли бы работать у нас в компании. Вы ведь, я думаю, не умеете жонглировать?

Дженис молчала так долго, что Линди даже подумала, что она может и в самом деле согласиться.

– Я думала, это вы дизайнер, – сказала Линди дрожащим голосом.

– Нет, я менеджер, – помимо всего прочего. Так что вы скажете? Вам нужна эта работа?

Дженис смотрела в пол.

– Я не умею жонглировать.

– Ну и хорошо! То есть, это шутка была. Так вы хотите у нас работать?

– Нет, – Ее тон изменился, она выглядела подавленной и испуганной. –

У меня контракт со Звездным Флотом на два года.

– О, – сказала Линди разочарованно. – Предложение остается в силе, если

вы передумаете. – Она любовалось постером Дженис. – Послушайте, вы обедали? Идемте перекусим, не хотите?

– Нет… то есть… извините, я не могу, я там оставила бумаги на столе капитана Кирка, простите, мне нужно идти.

– Ладно, – сказала Линди, в то время как Дженис поспешила к выходу. Наверное, я не слишком хорошо знаю Джима, подумала Линди. Я бы

никогда не подумала, что он выйдет из себя, если она прервется на обед.

Дженис Рэнд вернулась в каюту капитана. И вздохнула. Помощь мисс Лукариэн с ее постером на время перенесла ее далеко отсюда. Она призналась себе, что ей нравилась эта работа, до тех пор, когда она вдруг осознала, что разговаривает с менеджером так, будто была ей ровней. Лукариэн, правда, не казалась оскорбленной, но иногда люди скрывали свой гнев, – какое-то время, – чтобы потом дать ему волю и излить его на вас.

Дженис завидовала свободе Лукариэн, – свободе выбирать, что ей делать, и что носить, и как выглядеть, – нестесненной уставами, законами, предписаниями и правилами. Дженис на какой-то миг задумалась, что она могла бы, теперь, когда она была в Звездном Флоте, – далеко от мира, с которого она сбежала, – немного отрастить волосы. Потом покачала головой из-за своей собственной дерзости.

Она снова приступила к работе над файлами. Капитан Кирк в самом деле сильно напортачил, – она задумалась, а зачем он пытался проделать сам всю эту работу, – но, с помощью компьютера, ей удалось привести их в порядок, а информацию, ранее случайно рассортированную, – в такой вид, что ее можно было понять и сравнить.

Здесь, за капитанским коммом, у нее был доступ к куда большим возможностям, чем в офисе квотермейстера. Она свободно могла организовать свою работу как ей было удобно, она могла давать компьютеру голосовые команды. Квотермейстер позволял своим подчиненным работать только в тех узких рамках, которые он для них устанавливал. Ему не нравилось, когда кто-нибудь пытался предложить более быстрый или эффективный метод.

Однако она все же не использовала систему слишком свободно, боясь наткнуться на что-нибудь, что ей не положены было видеть или знать, и задействовать сигнализацию.

Она потянулась и потерла глаза.

– Старшина, все в порядке?

Дженис испуганно подскочила от неожиданности.

– Старшина! Это всего лишь я, – Капитан Кирк смотрел на нее немного растерянно.

– Простите, вы меня испугали, я вас не слышала!… – Она вцепилась в

край стола. – Извините, сэр, я… – Она замечталась, у нее не было извинений. – Простите, я виновата…

– Вы работаете так поздно, – должно быть, в файлах полный бардак.

– О, нет, сэр! – Вряд ли она могла сказать ему правду в лицо. К счастью,

она уже знала, как негативно он воспринимает критику. Другие, – опасные, – заставляли вас сказать правду, а затем наказывали за честность.

– Вы достаточно сделали на сегодня. Идите. Приходите снова завтра.

– Я… простите, я еще не закончила, сэр, но, правда, мне нужно только

всего еще несколько минут. Сэр. – Она вернулась к работе, желая, чтобы он не смотрел ей через плечо. Вскоре он отошел. Кожаное кресло скрипнуло и вздохнуло, когда он сел; зашелестели страницы книги, которую он перелистывал в поисках своей страницы.

– Старшина, я не помню, чтобы звал кого-то из клинеров, – вы тут немного прибрались?

Она подняла голову, чувствуя, как бледнеет от страха, затем краснеет от

от стыда. Ее цвет лица просто выкрикивал ее эмоции всему миру, она ненавидела это.

Этого я и боялась, подумала она. Ему не нравится, когда люди трогают его вещи… или, может, он не может что-нибудь найти и думает, что я это украла. Я так и знала, что надо положить все обратно, как оно было.

Но она и не помнила, где что было. Если он заметил разницу, он, должно быть, подумал, что она совала нос в его личные бумаги…

– Извините, сэр, я не думала…

– Старшина, перестаньте извиняться за все подряд!

– Простите, сэр, то есть, да, сэр.

Он нахмурился.

– Я и не думал наводить критику. Это не ваша обязанность – прибирать в моей каюте, это работа клинера, но все равно спасибо.

– Да, сэр. Пожалуйста, сэр.

Она попыталась снова взяться за работу, но он заерзал в своем кресле, кашлянул, зашелестел страницами. Это действовало ей на нервы. Если бы он только оставил ее одну…

– Старшина…

– Я почти закончила, сэр, честное слово!

– Это не аврал, – нет никакой необходимости закончить именно сегодня.

– Нет… нет? – сказала она изумленно. – Сэр?…

– Нет. По-моему, я это уже говорил. Выключите все и отправляйтесь

пораньше ужинать. Дайте отдых глазам. Вообще отдохните. Поплавайте, сыграйте в джай алай или займитесь, чем вам там нравиться заниматься вечером. Закончите все завтра.

– Хорошо, сэр, если вам так угодно. – Он, должно быть, хотел проверить

ее работу, чтобы можно было назначить на ее место кого-то другого, если выяснится, что она устроила в файлах неразбериху. Ей оставалось только надеяться, что он не заметит, что она едва начала составлять распорядок встреч.

Она выключила юнит. Она предпочла бы работу. Плавать она не умела. Ее соседи по каюте играли в джай алай во внутренней лиге, но Дженис пугала опасная игра. На корабле люди обычно начинали чему-то учиться, но, если бы она присоединилась к какому-нибудь кружку, всем бы вскоре захотелось, чтобы она ушла. Что же до раннего ужина, – она предпочитала есть как можно позже, чтобы никого не было поблизости. Она надеялась, что теперь уже знает, как вести себя за столом, но все же она могла снова допустить ошибку. Тогда бы все снова стали смеяться над ней.

Ранний ужин означал долгий одинокий вечер в ее каюте. Если девушка, с которой она делила комнату, будет там с друзьями, они все равно не станут с ней разговаривать. Она уклонялась от ответов на вопросы, так что они думали, что она недотрога и себе на уме. Она поняла, хоть и поздно, что, чтобы отвлечь внимание людей от твоего прошлого, нужно заставлять их рассказывать о своем.

– Старшина, сколько вам лет? – спросил капитан Кирк.

– Что? Сэр?… – ее колени задрожали. Она бросилась к комму,

притворяясь, что забыла что-то закончить с документами. Она лихорадочно думала, – а может, это он, а вовсе не офицер по науке, может читать мысли. Если да, то он знает ее секрет. Она должна перестать молчать и во всем сознаться. Но, если она так сделает, они, конечно, проявят снисхождение и отправят ее назад. Она бы предпочла исправительный лагерь или любую тюрьму. Они ведь даже позволяют зарабатывать там, в лагере? Немножко? Она могла бы прикинуться, что она грубая, и скупая, и не раскаивается, и они бы решили, что она не стоит того, чтобы ее возвращать.

– Сколько вам лет?

– Мне… мне почти двадцать, сэр, я точно не помню, мне всегда надо переводить в стандартные земные.

– Вы не выглядите на двадцать, – сказал он.

Не стоит доверять его улыбке. Она попыталась засмеяться. Смех вышел слабым и фальшивым.

– Мне так все всегда говорят, сэр.

– Рано решили пойти работать в космос, а? Я тоже. Семейная традиция? Или вы сами так решили?

Она старательно пыталась придумать детали, но от страха у нее все вылетело из головы.

– Я сама решила, сэр, – сказала она, надеясь только, что еще никому не рассказала обратного. Прежде, чем он мог задать ей новый вопрос, она сама бросилась в атаку. – А вы, сэр?

Он заговорил о своей семье, своем прошлом, своих родителях и брате, о

своем лучшем друге, который был очень болен и в госпитале. Сначала ее страх оглушил ее. Но уловка сработала, так что она немного успокоилась, и стала его слушать. Он занимался потрясающими вещами и бывал в потрясающих местах, и рассказывал он об этом остроумно и очаровательно.

Вот такие, очаровательные, были даже опаснее, чем бездумные и жестокие.

Он замолчал.

– Я, право, не собирался так много всего рассказывать, старшина. Идите.

Увидимся завтра.

Дженис исчезла.

Как только дверь закрылась за его странной пугливой старшиной, Джим запросил частный канал подпространственной связи с Землей.

Скоро связь станет делом непростым. Фаланга была невозможно длинным щупальцем пространства Федерации, протянувшимся к Звездной базе 13 в самом ее конце. В ней не хватало подпространственных передающих станций. Любой клингонский патруль, который случился бы поблизости, попытался бы заглушить сигналы. Это мог быть последний шанс Джима получить нормальную связь с Землей, до того, как корабль достигнет звездной базы и ее мощных усилителей связи.

Фаланга очень беспокоила Джима, – как само ее существование, так и идея вести туда корабль и команду. Звездная база 13 стояла на страже малоценного пространства Федерации с небольшим населением, охраняла планетарную систему, которая по несчастливой случайности была присоединена к Федерации. Лично Джим считал, что перевозка людей на более гостеприимные планеты и закрытие 13-й стоило бы меньше, чем содержать на базе персонал, доставлять туда необходимые материалы и защищать ее в течение одного года.

Он с нетерпением ждал, когда придет ответ на его звонок.

Что хуже всего, Фаланга заставила олигархию Клингонской Империи впасть в паранойю. И Джим вряд ли мог порицать их за их реакцию. Ему бы тоже вряд ли понравилось, если бы они протянули узкий длинный палец своего пространства в несколько световых лет длиной в пространство Федерации.

Он должен быть очень осторожным, чтобы оставаться в пределах Фаланги. Нарушение границ Клингонской Империи кончилось бы трибуналом и стоило бы ему карьеры. Если бы корабль пережил встречу с патрулями Империи.

Экран комма мигнул. На нем появился геометрический узор консьержа.

– Госпиталь Звездного Флота. Несчастный случай?

– Нет, но это капитан…

– Пожалуйста, подождите.

Образ растворился в пастельных тонах и мягкой музыке.

Джим знал аргументы против закрытия Звездной Базы 13 и эвакуации

людей из системы. Это было бы воспринято как отступление. Но Джим полагал, что консолидация была бы куда менее провокационна, чем вот так скрести нос Империи, особенно если Клингонам были известны шутки, которые провоцировало название «Фаланга», или если они, при своих обычаях, просто подозревали сходный грубый юмор.

– Спасибо, что подождали, – сказал консьерж госпиталя. – Пожалуйста, ваше имя?

– Капитан Джеймс Ти Кирк, звездолет «Энтерпрайз».

– Могу я вам помочь?

– Можно поговорить с коммандером Гари Митчеллом?

– Вы родственник коммандера Митчелла?

– Я его командующий офицер. – Джим сомневался, что слова «лучший друг» подействуют на госпитальную бюрократию.

На экране появилось изображение госпитальной палаты.

– Гари?

Гари Митчелл по-прежнему лежал в регенерационном геле. Его глаза были

закрыты; темные волосы падали на лоб. Если бы он был в сознании и знал об этом, он бы откинул их в сторону, мотнув головой; он бы, верно, сказал, что неплохо бы сделать стрижку; а затем бы засмеялся, а его волосы снова упали бы ему на лоб.

Гари выглядел слабым и больным. Черты лица утончились, глаза запали и были обведены темными кругами. Джим моргнул, – и Гиога вернулась, вернулась боль в сломанных ребрах и поврежденном колене, алая дымка, заволакивавшая глаза, когда кровь из глубокого пореза на лбу стала заливать глаза. Другие существа истекали кровью в тот день: Джим помнил кровь. Она сделала скользкой палубу, она разлетелась пузырями и плыла в воздухе, словно детские надувные шары, – везде, где отказала гравитация. Красная кровь и желтая смешивалась в ярко-оранжевые шары; голубая кровь, густая и ни с чем не смешивавшаяся, извивалась отдельными ручейками, разделяясь на границе алых луж, расползаясь по полу и блестя.

Джим задержал дыхание, и стряхнул воспоминание. Он думал, что он покончил со всем этим.

Веки Гари дрогнули.

– Гари?…

Гари резко дернулся. Он пришел в себя сразу, резко вдохнув и открыв глаза. Джим вспомнил, как это было, – когда он очнулся в регене, закрепленный в нем – мягко, но надежно. В те последние несколько дней, когда действие лекарств начало ослабевать, он пытался двигаться, пытался повернуться или подвинуться во сне, пытался вырваться из крепежа. Это изматывало и бесило его, – свобода была недосягаема.

– Джим?… – Голос Гари был слаб, как и его тело. – Привет, малыш… Мы справились на этот раз?

– Точно, Гари. Благодаря тебе.

– Только чтоб они не решали проблемы снова так же, – сказал Гари. – Пусть найдут другой способ.

– Это мне подходит, – сказал Джим. – Гари, я просто хотел знать, как ты.

– Он не решался сказать Гари, что его выбор первого офицера отклонили. Гари хотел этого назначения так же, как Джим хотел себе в помощники того, кого он знал и кому мог доверять. Плохие новости могли подождать, пока Гари не окрепнет. – Хорошо, что ты вернулся, мой друг, – сказал Джим. – Теперь спи. Я знаю, как это бывает. Засыпай снова.

– Как можно спать, – сказал Гари, – в этой зеленой жиже? – Он попытался

засмеяться.

– Ты сможешь. – Джим чувствовал и боль, и облегчение; он постарался

взять себя в руки.

Веки Гари опустились, но он снова с усилием открыл глаза.

– Только не улетай без меня, малыш. Покинь пространство Федерации без

меня, – и у тебя будет куча неприятностей. – Он боролся со сном, но сон все же одолел его.

– Не бойся, мой друг, – сказал Джим. – Все будет готово, когда ты будешь готов.

Он прервал связь.

Джим упал в кресло в кабинете доктора Маккоя, и закинул ноги на стол, услышав с удовольствием, как каблуки с глухим стуком ударились о столешницу.

– Входи, – сказал Маккой. – Присаживайся. Не стесняйся, устраивайся поудобнее.

– Хорошая новость в том, что Гари очнулся.

– Ну!… Это и в самом деле хорошая новость, Джим.

– Только что с ним говорил. Он все еще страшно слаб, – но с ним все будет в порядке, Боунз.

– Я ни минуты в этом не сомневался, – сказал Маккой. – А плохая новость?

– Плохая новость – я последовал твоему совету…

– И пришел на медосмотр без моего тебя вылавливания по всему кораблю! Аллилуйя, ребята! – Он встал. – Помочь тебе надеть комбинезон?

– Нет-нет, у меня нет времени на осмотр. Я хотел сказать, я последовал твоему совету насчет старшины.

– И?…

– И всякий раз, когда я с ней заговариваю, она пугается. Что-то с ней не в порядке. Она извиняется безостановочно.

– Часто извиняется? – спросил Маккой.

– Да нет же, черт, безостановочно. Всякий раз, когда она что-нибудь говорит, она начинает с «Простите меня».

– Да, выглядит достаточно невротично, это правда.

– Если так, как же она попала в Звездный Флот?

Маккой засмеялся.

– Шутишь, Джим? Если б Звездный Флот забраковывал людей по

причине неврозов, они бы едва наскребли персонала на… может быть, прогулочную яхту. На маленькую прогулочную яхту.

– Но…

– У нас всех неврозы. У меня, у тебя. У всех.

– За исключением, конечно, мистера Спока.

– Спока! Да Спок хуже всех! Он подавляет половину своей наследствен-

ности и большую часть всего остального. Худший невроз вулканцев – это то, что они свято верят, что у них нет неврозов!

– Что ты имеешь в виду, – половину своей наследственности?

– Его человеческую половину, разумеется. Со стороны матери, полагаю.

– А я думал, он вулканец.

– Вот и он так думает, – сухо сказал Маккой.

– Да? А что ты еще о нем знаешь?

– Ну, он не слишком любит чесать языком. Хотя я о нем, конечно,

слыхал. Потом, есть что-то в медицинских записях, – обычная информация. Самое потрясающее образование, какое только можно получить, и он всегда использовал свои возможности, – он работал с людьми, с которыми большинство из нас были бы счастливы хотя бы раз повстречаться.

– Что ты имеешь в виду, Боунз? Что у него хорошие связи или что у него

светлая голова?

– «Светлая голова»? Это выражение даже и не начинает его описывать.

Он блестящий ученый, Джим. Что до остального… если ты имеешь в виду родственников-дипломатов высшего уровня или ученых мирового масштаба, тогда да, у него хорошие связи. – Маккой осклабился. – Сказать тебе правду, я никогда не слышал о вулканце, чья семья не имела бы хороших связей.

Джим был не в настроении шутить.

– Так это поэтому он получил продвижение вперед Гари?

– Потому что у него связи, а у Гари нет? Не знаю. Почему бы тебе не спросить его самого?

– Ага, я это прямо так и вижу: «Скажите, коммандер Спок, вашим

успехом вы обязаны кумовству?» – Джим покачал головой. – Я и так-то не слишком беспристрастен. Я знаю. Я и так к нему отношусь не как… – Он сменил тему. – Так что мне делать со старшиной Рэнд?

– Она плохо работает?

– Вовсе нет. Она подняла шум про свой недостаток опыта, потом нажала две кнопки и файлы сразу стали иметь смысл.

– Ты не ищешь ли благовидного предлога, чтобы ее опять понизить и вернуть в квотермейстерскую?

– Нет, я только хочу, чтоб она перестала вздрагивать, когда я с ней

заговариваю! И хочу надеяться, что она не заявится больше в мою каюту, горя от служебного рвения, за два часа до завтрака. Столько энтузиазма непросто вынести на заре.

– Хм-м, – сказал Маккой.

– Ей для работы нужен комм-юнит, – сказал Джим, оправдываясь.

– Зачем это он ей нужен?

– Ей надо где-то работать, – она не может развести всю эту бумагу на мостике.

– А что, комм для старшины сломался?

– Какой еще комм для старшины?

Маккой вздохнул и завел глаза к потолку.

– Джим, ты все еще мыслишь в масштабах истребителя, – тебе нужна

большая экскурсия по твоему кораблю. В числе прочего пусть гид покажет тебе каюту старшины, которая чуть дальше по коридору от твоей. – Он умолк. – Джим, что ты, не любимчика же продвинул? – чего ж оставлять ее в старой каюте?

– Кого мне прислал квотермейстер – того я и продвинул, а об остальном я

не думал.

– Это сказывается на морали. Пусть она переедет. Тогда одна из твоих

проблем решена. А, может, и две, – может, она вздрагивает оттого, что у нее нелады с соседями по каюте из-за ее нового назначения.

– Не знаю, не думаю. Она с самого начала такая.

– Да, тогда вздрагивание может продлиться долго. Ладно, я поговорю с

ней по ходу осмотра, – посмотрим, смогу ли я выяснить, что с ней не так.

– Слушай, если она действительно так разволновалась…

– Джим! Очень часто именно наши неврозы заставляют нас действовать

в тех или иных обстоятельствах так, как надо. Я мог бы привести примеры, в том числе на примере здесь присутствующих, но сегодня у меня нет времени, чтобы проводить тебе сеанс психоанализа. Хотя на медосмотр у меня бы хватило времени, если б я начал, когда ты сюда пришел.

Джим широко улыбнулся.

– Да, это точно.

– Но теперь нету. Так что давай, вали отсюда, у меня назначено через десять минут.

– «Вали отсюда»? Это так теперь обращаются к командующим офицерам?

– Валите отсюда, сэр.

Мистер Спок, сидя в алькове офицерской комнаты для отдыха, занимался задачей 3-х-мерных шахмат.

Обычно Спок мог настолько сконцентрироваться, что он переставал слышать голоса и звуки вокруг. Но этим вечером монотонный шум проникал в его тщательное одиночество.

За соседним столом сидело несколько младших офицеров, доктор Маккой и главный инженер Скотт. Мистер Скотт, казалось, нашел в докторе Маккое родственную душу. Спок уважал способности мистера Скотта, но полагал его приверженность к напиткам, являвшимся продуктом дистилляции и перегонки, по меньшей мере неблагоприятной. Спок мысленно занес взаимопонимание, которое мистер Скотт обнаружил в общении с Маккоем, в список его менее безукоризненных качеств.

Скотт часто проводил свое свободное время в офицерской, рассказывая неправдоподобные истории младшим офицерам, которые неизменно слушали его без малейшего намека на недоверие. Споку пришлось прослушать каждую историю раз по двенадцать. Верил ли он им или нет, он редко испытывал сложности с тем, чтобы пропускать их мимо ушей, и они проплывали, как речная вода мимо недвижного валуна.

Но сегодня в кружке мистера Скотта появился новый человек. Мистер Кокспер, член Водевильной компании, был старше всех за столиком; его темные густые волосы средней длины были тщательно уложены; его усы закручивались к каждой стороны в полуспираль.

Мистер Кокспер занял место рассказчика вместо мистера Скотта. Спок, естественно, не усматривал развлекательной ценности в историях мистера Скотта, содержавших значительный элемент фантастики, но он был способен оценить эстетику представления. Голос мистера Кокспера не обладал модуляциями голоса Скотта. Он вообще не обладал модуляциями. Громкий монотонный звук заполнил офицерскую; Спок нашел мало интересного в истории. Все же остальные слушали с явными признаками всецелой поглощенности рассказом.

Спок не испытывал особых иллюзий насчет своей способности понимать людей. Он провел большую часть детства на Вулкане. То время, что он провел на Земле, он посвятил научным изысканиям, а не изучению людей и их замысловатой природы. Несмотря на свое происхождение, он находил, что люди в большинстве случаев малообъяснимы.

Это был один из таких случаев.

Непостижимое развлечение людей на этот раз состояло в том, что они прилежно слушали названия всех театров, в которых когда-либо выступал мистер Кокспер, и всех пьес, в которых он играл. Споку пришла на ум аналогия. Большинство современных читателей произведений древнего земного поэта Гомера находили перечень кораблей из «Илиады» мучительно нудным, тогда как древние греки, как говорилось, платили рапсодам* и чтецам огромные суммы, чтобы те произнесли список на празднестве. Гражданин греческого города-государства завоевывал положение, если мог проследить свое происхождение до какого-нибудь капитана какого-нибудь корабля высокочтимых ахейцев. Возможно, слушатели мистера Кокспера слышали о пьесах, в которых он играл, или о театрах, в которых он выступал; возможно, они испытывали какой-то трепет, когда он оглашал знакомое им название. Это казалось странным способом провести вечер, но, в конце концов, люди часто проводили время в занятиях, которые казались Споку странными.

Усилием воли Спок сконцентрировался на шахматной проблеме и обратил все свое внимание на расставленные фигуры.

– Нужен противник?

– Нет, капитан, – сказал Спок, не поднимая глаз. Он слышал приближение

и узнал шаги, несмотря на недолгое знакомство. Капитан Кирк смотрел через его плечо на не лишенную изящества конструкцию трехмерных шахмат.

– Почему вы играете один?

– Потому что, капитан, никто на корабле не играет на моем уровне.

– А вы скромны, ага? – сказал капитан.

– Я не скромен и не нескромен; и то и другое – черты характера за

пределами способностей вулканцев. Я констатирую факт. – Он пожалел о нарушенном уединении, но тут же твердо напомнил себе, что сожалению нет места в психологическом состоянии вулканца.

– Вы играете черными или белыми?

– Разумеется, и теми и другими, капитан, – сказал Спок.

– Но ходят черные? – сказал капитан. – Разумеется? – Слышалась ли в голосе капитана ирония или сарказм? Или «воинственность» была лучшим определением эмоции?

Спок издал уклончивый звук. Если капитан Кирк смог из довольно необычной расстановки определить, что ходят черные, тогда он, может быть, действительно адекватный противник… Но у капитана был шанс пятьдесят на пятьдесят, если он гадал, – и это была более вероятная их двух возможностей.

____________________

* рапсод – древнегреческий странствующий исполнитель эпических поэм (прим. перев.)

Спок снова сконцентрировался на задаче. Взять ферзем королевскую пешку, угрожая белому королю? Он переставил фигуру и в раздумье отнял руку.

– Мат черным в три хода, – сказал капитан. Спок недоверчиво поднял гла

за. Капитан Кирк повернулся, лениво оглядел комнату и направился прочь.

Джим увидел Маккоя за столом неподалеку и направился к нему. Затем –

слишком поздно – он заметил, что речь держит мистер Кокспер.

– А годом спустя, когда я вернулся, – что ж, вы можете быть уверены, что они считали меня не менее как звездой…

– Привет, Джим, – сказал Маккой, перебивая выступление мистера

Кокспера, – прежде, чем Джим смог притвориться, что он просто проходит мимо. Офицеры поднялись.

– Вольно.

Маккой подтащил к столу еще один стул.

– Почему бы тебе не присоединиться к нам? – Он быстро подавил усмешку.

Все за столом смотрели на Джима с жалобным выражением.

– Джим, – снова начал Маккой, – Садись же.

– Да, – сказал Кокспер, – Садитесь, а я продолжу.

– Благодарю вас, – Джим следил, чтоб его голос звучал правдоподобно. –

Но, слушая вашу историю с середины, я не смогу как следует оценить ее…

– Нет, конечно, полного эффекта ты не получишь, – сказал Маккой, – Но

все равно, не лишай себя удовольствия.

Маккой прилагал страшные усилия, чтобы выглядеть серьезным. Джим вспомнил, что сказала ему Винона, – неужели это было всего два дня назад? – зато подходило к ситуации, – умей проигрывать. Он обещающе посмотрел на Маккоя и сел к столу.

Кокспер возобновил свой рассказ.

– Я сейчас рассказывал вашему экипажу, как я выступил в Кэмпбелле. –

Его голос падал на вас словно стена, – похоже, он никогда не умерял его с уровня полной сценической силы. Он приступил к описанию, – в мельчайших деталях –пьесы, которую он давал на Луне. Заявив при этом, что сам и написал ее. Сюжет показался Джиму смутно знакомым, но он был уверен, что, если бы он хоть раз лицезрел мистера Кокспера на сцене, он бы его запомнил. Если бы, конечно, не заснул, что могло случиться с ним и сейчас. Почувствовав это, Джим мотнул головой.

– Моя маленькая пьеса шла в течение шести недель на темной стороне

Луны. Огромный успех. Как вы можете видеть, у меня совершенно нет опыта путешествия в ваших космолетах.

Джим спросил себя, как мог Кокспер провести больше двух недель, –

длины лунной ночи, – на дальней стороне земной Луны и по-прежнему называть ее темной; и как его офицеры отнеслись к тому, что их назвали экипажем. Еще Джим был не в восторге оттого, что «Энтерпрайз» назвали космолетом.

– «Энтерпрайз» – это звездолет, мистер Кокспер, – мягко сказал Джим.

– Именно, – сказал Кокспер.

– То есть, я хочу сказать…

Кокспер перебил его.

– И довольно-таки обширный и дорогой космолет, по правде говоря,

чтобы его использовать в качестве транспортного судна, – он прочистил горло, – для водевильной труппы – или для того, чтобы нести какое-либо иное искусство, – к пределам Вселенной.

Хотя Джим и думал то же самое, он оказался в странной позиции, когда он

предпочел бы не согласиться.

– Ну, к пределам Вселенной и вообще так далеко мы пока не собираемся, – сказал он.

– Тем не менее, ваше время и ваш корабль нашли бы лучшее применение в сражениях с врагами Федерации.

Джим постарался сдержаться перед этим никогда не видевшим дальше

Земли, с которой он и не вылазил, дурачком, который полагал, что все, чем занимались корабли Звездного Флота, – это палили направо-налево по кораблям и планетам.

– Мы ни с кем не воюем, мистер Кокспер.

– А, но впереди миры, зовущие к победе…

– Вы когда-нибудь были на войне?

– Не имел этой чести.

– Чести?!… А я-то думал, – сказал Джим, – что теперь, в наше время,

цивилизованные существа ушли в своем развитии за пределы мыслей о насильственной колонизации и введении геноцида.

– Капитан, вы принимаете это слишком близко к сердцу.

– Да, принимаю. И по причине того, что я видел собственными глазами, и

потому, что в жилах моей матери течет кровь сиу. История ее рода…

– Капитан, капитан! Вы говорите о событиях, которые имели место сотни лет назад! Какое, в самом деле, отношение они могут иметь к нам, здесь, сейчас?

– Прямое отношение. – Как это он ввязался в этот спор? Джим подумал, а

нельзя ли сослаться на должностные обязанности и сбежать, не показавшись таким грубым, каким ему хотелось бы сейчас быть? И так уже все чувствовали себя не в своей тарелке, за исключением мистера Кокспера. Мистер Кокспер начал читать Джиму лекцию о колонизации.

Поперек стола упала тень. Джим поднял глаза. Рядом, молча, сложив руки за спиной, стоял коммандер Спок.

Присутствие вулканца заметил даже Кокспер. Он замолк и уставился на него так, будто Спок был мальчишкой, из озорства сорвавшим лучшее в истории театра представление.

– Не окажет ли мне капитан любезность, – сказал Спок, – ответив на один вопрос?

– Конечно, мистер Спок. Прошу прощения, – сказал он Коксперу, скрывая облегчение. – Дела службы.

– Простите меня, капитан, – сказал Спок. – Возможно, я неясно выразился…

– Нет-нет, вовсе нет, – сказал Джим. – Я не могу ставить свои развлечения

превыше совещания с моим первым офицером.

Он чуть не ухватил коммандера Спока за локоть, чтобы оттащить его от стола и удержать от изничтожения Джимова предлога, позволявшего ему ускользнуть. Но сдержался, памятуя, что вулканца не следует касаться. Они со Споком отошли от стола с пленной аудиторией Кокспера.

– Мне нужна всего минута, – сказал Спок. – В мои намерения не входило лишить вас вашего… развлечения.

– Моего развлечения, мистер Спок? – Джим засмеялся. – Я слышал, что у вулканцев странные представления о развлечениях.

– Оценив ситуацию таким образом, что белые могут поставить мат в три

хода…

– Извините, что вмешался.

Спок поднял бровь.

– Значит… белые не могут поставить мат в три хода?

– Почему? могут. Вы подумали, я пошутил?

– Никогда нельзя быть совершенно уверенным, – сказал Спок, – шутит человек или нет.

– Обычно мы при этом смеемся, – сказал Джим.

– Не всегда.

– Да. Не всегда. Но все же я не шутил.

– Если капитан сделает мне одолжение… ваше замечание возбудило мое любопытство.

– В этом случае, конечно, я рассмотрю с вами этот случай. – Шахматы в

алькове находились все в той же расстановке. – Коммандер Спок, я думал, вулканцы не испытывают эмоций. Однако же вы сознались в любопытстве.

– Любопытство не эмоция, капитан, – сказал Спок, садясь, – но движущая

сила в поисках знания, которая отличает мыслящие существа. Ваш ход, капитан.

Джим сделал ход королевской ладьей.

Спок оглядел доску. Его черная бровь слегка приподнялась. Он осматривал расстановку так, будто производил компьютерный расчет в голове, словно рассчитывал последствия всех возможных ходов на доске. Джим увидел мат в три хода во вспышке озарения. Теперь, внезапно засомневавшись, он тоже стал шарить глазами по доске в поисках какого-то хода, который он проглядел, какой-нибудь глупой, школьной ошибки.

Спок протянул руку. В ожидании его хода, – хода, который, очевидно, интуиция Джима не приняла в расчет, – Джим изо всех сил старался держаться так же хладнокровно, как держатся вулканцы.

Спок слегка толкнул своего короля, опрокидывая его.

– Я сдаюсь, – сказал Спок.

Джим попытался заметить хотя бы намек на хмурый вид, или на легчайшее выражение смущения, на лице вулканца.

– Ваш ход, – сказал Спок, – поставил под угрозу вашего ферзя и ладей. Он был… нелогичен.

– Но эффективен, – сказал Джим.

– В самом деле, – мягко сказал Спок. – Какой способ вычисления вы используете? Метод Синхока? Или метод вашего собственного изобретения?

– Моего изобретения? Можно и так сказать. Я не вычислял это, Спок. Я это увидел. Назовите это интуицией, если хотите. Или удачей.

– Я не верю в удачу, – сказал Спок. – И у меня нет опыта… интуиции.

– Тем не менее, это мой способ вычисления.

Спок очистил доску.

– Не хотите ли, – сказал он, – полную игру?