Ой, Кына́ — мой родитель!
Молодую меня
Подстерег похититель
Среди белого дня.
Шла с кувшином к потоку,
Где прозрачна вода.
Враг мой ждал недалеко.
Рари-уарайда.
Я кричала в бессилье,
Но была я одна.
Руки мне заломили.
О отец мой Кына!
Как бы я отвратила
Эту злую напасть?
Где отвага и сила
У меня бы взялась?
Я кричала в бессилье,
Да велик ли был прок?
Мое тело взвалили
На седло, как мешок.
И Кубани теченье
От девических слез
В этот полдень весенний
На вершок поднялось.
О родитель мой милый,
Твою дочку Минат
В дом привозят постылый.
«Вот твой дом!» — говорят.
И приводят медведя.
Черен он и кудлат.
А родня и соседи
«Вот твой муж», — говорят.
У медведя — глазищи
Словно пара колес.
Как колоды — ножищи,
Больше лемеха нос.
Руки толсты и грубы,
Лоб как будто стальной.
Посиневшие губы
С наш надел шириной.
Ой, родитель мой милый,
Приключилась беда —
Привезли меня силой
Неизвестно куда,
В дом чужой и постылый.
Рари-уарайда.
Вижу: входит старуха,
Не старуха — змея.
Объясняют мне глухо:
«Вот свекруха твоя!»
Без надежды-опоры,
Мой родитель Кына,
В руки Лоовых своры
Я во власть отдана.
Без сестры и без брата
Я живу кое-как.
Я лишь в том виновата,
Что отец мой — бедняк.
Если б Лоовым этим
Я была бы роднёй,
То никто бы на свете
Не был грубым со мной.
Если б Лоовых своре
Я была бы родня,
Никакое бы горе
Не постигло меня.
Рву я черные пряди,
Непокорна судьбе.
Сколько вырвала за день —
Не свезти на арбе.
Я царапаю брови,
Грудь и щеки со зла.
Сколько слез, сколько крови
Я уже пролила.
Этих Лоовых черных
Пусть настигнет беда,
Уничтожит их с корнем.
Рари-уарайда.
Пусть аллах уничтожит
Их на все времена —
То, что сделать не может
Мой родитель Кына.
Нет, ни табуны твои, ни слава,
Ни кинжал, что на свету блестит, —
Честь твоя, отвага мне по нраву,
Джальамби, мой дорогой джигит.
Слышится гармонь за нашим садом,
И не надо радости другой —
Слушать бы, сидеть с тобою рядом,
Джальамби, джигит мой дорогой.
Диких скакунов ты приручаешь,
Хоть и без того табун большой.
Неужель ты втайне не мечтаешь
Приручить меня, мой дорогой?
Золотую лампу среди ночи
Я зажгла, нарушив свой покой.
Может статься, ты ко мне заскочишь,
Друг мой, Джальамби мой дорогой.
Нас с тобою разлучают люди.
Что ж поделать, если мир такой.
Никогда мы счастливы не будем,
Джальамби, джигит мой дорогой.
Не уйти нам от родни проклятой,
Не уйти от бед и от обид.
Мы с отцом бедны, а вы богаты,
Джальамби, мой дорогой джигит.
Мне ни с кем другим не будет счастья,
И не будешь счастлив ты с другой.
Сердце разрывается на части,
Джальамби, джигит мой дорогой.
В дни, когда, быть может в первый раз,
Солнце озарило край свободный,
Рамазан-батыр, ты был для нас
Знаменем, звездою путеводной.
За собой ты звал в горах крестьян,
Славный абазинец Рамазан.
Ой, Рамазан-батыр!
Смерти не боялся, рвался в бой,
Шел в огонь, отважен и бесстрашен.
В битву шли мы следом за тобой
За родимый край, за счастье наше.
Ты в сраженье вел однополчан,
Славный абазинец Рамазан.
Ой, Рамазан-батыр!
Далеко, за быстрою рекой,
Высоко, на снежном перевале,
Посланные вражеской рукой,
Твое сердце пули отыскали.
И упал ты, ослабев от ран,
Славный абазинец Рамазан.
Ой, Рамазан-батыр!
Конь любимый над тобой застыл,
Опустил он шею с гривой длинной,
И оделись трауром долины,
Где и без твоей полно могил.
На леса и горы лег туман,
Славный абазинец Рамазан.
Ой, Рамазан-батыр!
Вся трава в долинах полегла,
Замерла река, смиривши злобу,
И земля, что знала столько зла,
Приняла тебя в свою утробу.
И цветы со склонов и полян
Принесли тебе мы, Рамазан.
Ой, Рамазан-батыр!
Мы, твои сподвижники-друзья,
За твою погибель отомстили —
Наши абазинские князья
Смерть твою с лихвою оплатили,
И тебя, героя, Рамазан,
Помнит край, очнувшийся от ран.
Ой, Рамазан-батыр!