Песни народов Северного Кавказа

Моя сабля, ой, дуней, словно зуб собаки.

Ой, дуней, текло по ней много крови всякой.

Вдаль смотрю я, ой, дуней, с берега река видней,

Сорок черных кораблей, ой, дуней, плывет по ней.

А на каждом, ой, дуней, а на каждом корабле

К каменистым берегам черные плывут войска,

Черные плывут войска, ой, дуней, издалека.

Войско на берег крутой, ой, дуней, сгрузилось,

На три части, ой, дуней, войско разделилось.

Скачет войско без дорог во главе с Тотрешем,

Нашей кровью, если б мог, он себя потешил.

Ой, дуней, да есть у нас сын Химиша — Батараз,

Сын Химиша — Батараз, чьи усы как семь колбас,

Чьи усы как семь колбас, а тело слоновье.

Меч окрасит он сто раз вражескою кровью.

Обесчещена князем из дома Беслана,

Убежала рабыня на остров морской,

Чтобы там обрести и приют, и покой,

И на острове том родила мальчугана.

Вдруг орел увидал среди моря утес,

Прилетел — и ребенка на крыльях унес.

Пересек он безбрежную даль океана,

И едва лишь достиг долгожданной земли —

Андемыр, знатный всадник, дружинник Беслана,

Отнял метким копьем у орла мальчугана,

И младенцу тотчас молоко принесли.

И кобылье пошло ему впрок молоко —

Приоткрыл он глаза и вздохнул глубоко.

Дали имя тогда ему — Андемыркан.

Вот и отроком сделался тот мальчуган.

Он кольчугу надел в молодые года,

Он сказал: «Это наша земля — Кабарда!»

Он отправился в путь по простору степному,

Он решил, что отца ему надо найти,

И когда приближался он к отчему дому,

Встретил множество резвых коней на пути.

Белой масти коня увидал в табуне —

Предназначен был юноше конь белоногий.

И поймал он коня, поскакал на коне,

Поскакал по высокой, нагорной дороге,

И, сказав: «Здесь надежно, здесь по сердцу мне», —

Он воздвиг себе дом на скалистом отроге.

Повсеместно уже прославляется воин,

Высшей чести уже богатырь удостоен:

В дар живого оленя ему привели.

На коне, по уступам, помчался он к бою,

В крепость вражью вступил, и крылатой стрелою

Он сразил предводителя ханской земли.

«Никого не боюсь, — крикнул юноша смелый,—

Крепко лук мой натянут, летят мои стрелы!»

Тлепш могучий в ту пору сработал свой меч.

Этот меч был короткий, хотя и широкий.

«Кто возьмет его, — люди услышали речь,—

Тот смельчак настоящий, джигит без порока».

Но джигиты приходят — находят изъян.

«Слишком короток меч!» — говорят и уходят.

Вот и юношу к грозному Тлепшу приводят,

И мечом восхищается Андемыркан:

«Ничего, что короткий: я сделаю шаг

И ударю — и ляжет на землю мой враг!»

Он повел Кабарду против полчища хана,

На врага налетел его белый скакун,

И стремительным всадникам Андемыркана

Откликался, гудя и дрожа, Барагун.

Он сподвижникам храбрым на поле сраженья

Раздавал и мечи, и щиты, и коней,

А когда не хватало ему снаряженья,

Помогал ему юный джигит Хатуней.

«Так не будет! — воскликнул он. — Хватит нам горя!»

Он собрал землепашцев со всей Кабарды,

Кабардинцев повел против ханской орды,

На коне он приблизился к берегу моря.

Он дружину приводит к верховьям реки,

Переправу находит, выходит на поле.

Не страшат его ханской орды смельчаки.

Всюду ищет врагов — пусть их будет поболе,

Пусть мечи обнажат — всех сразит наповал,

Он — высокая крепость родимого края.

Вот он ринулся в бой — и, как будто играя,

Косоглазого ханского сына помял.

Не на быстром коне — на тяжелой арбе

Выезжал на охоту Беслан Жирнотелый,

И охотников звал он сначала к себе,

Он осматривал луки, осматривал стрелы.

Подошел к нему Андемыркан не смутясь.

Этот юноша стройный Беслана тревожит.

Князь пыхтит — натянуть его лук он не может.

«Тетива твоя слабая», — вымолвил князь.

Возвращает он лук, улыбаясь надменно.

Поднимается в гору арба постепенно.

Рог трубит — и охота в лесу началась.

Въехал тучный хвастливый Беслан на поляну.

Кабана верховые пригнали к Беслану.

Промахнулся Беслан — разучился стрелять.

Кабана верховые пригнали опять.

Долго целился князь — промахнулся он снова.

За добычей отправился Андемыркан.

Он пригнал кабана — великана лесного.

Вот и стал перед княжьей арбою кабан.

Быстро прянула Андемыркана стрела,

В кабана, смертоносная, сразу вонзилась,

Колесо поразила, в ступицу вошла,

И широкая княжья арба накренилась.

Молвил Андемыркан: «Говори, сделай милость,

Толстобрюхий Беслан на широкой арбе,

Тетива моя нравится нынче тебе?»

Жаждой мести душа у Беслана объята,

И ее не развеет охотничий рог.

Князь призвал к себе низкого Канибулата,

Обещал ему много почета и злата,

Только б Андемыркана убить он помог.

«Он из Тохова рода, он стройный джигит,—

Богом дружбы да будет он, подлый, убит!

С ним дружил я, с коварным, дружил я с проклятым,—

Был я предан завистливым Канибулатом.

Он сказал: „Поохотимся утром в горах.—

И в ловушку завел он меня, лицемерен. —

Погуляем, — сказал он мне. — Вот тебе мерин,

Пусть твой конь отдохнет супостатам на страх“.

Через горный хребет он меня переправил —

Там Беслан свою хищную челядь расставил:

Пожелал моей смерти бесчестный Беслан,

Для меня его латники рыли капкан.

Я взглянул на князей, на коварных врагов,

Перепрыгнул я через погибельный ров.

Посмотрел я вперед — там ловушки, преграды,

Посмотрел я назад — там Беслана отряды.

Каждый князь мне готовит смертельный удар…

Я от вас ускакал бы, да мерин мой стар,

Состязался бы с вами, погнал бы коня,

Да скакун мой проворный далек от меня.

Поиграл бы я с вами, чтоб ярость разжечь,—

Да исчез почему-то короткий мой меч».

Он взлетел и клинок обнажил на лету.

Обернувшись, увидел он князя Биту.

«Ты коварство избрал, ты избрал клевету.—

И отрезал он бороду князю Биту. —

Я хочу, чтоб меня ты вовек не забыл. —

И три пальца он князю Биту отрубил.—

Знаю, любишь по разным местам разъезжать,

Так мою ты показывай людям печать».

Так сказав, полоснул он врага по щеке,

Княжья кровь запылала на остром клинке.

Громко вскрикнули всадники княжьего стана,

Окружили отважного Андемыркана.

Кровь горячим потоком втекает в Черек.

С целым войском воюет один человек.

Он стоит, опершись подбородком на меч.

Даже мертвый, на землю не хочет он лечь!

Расскажу вам преданье об Андемыркане,—

Не слыхали вы более славных преданий!

Много песен сложили мы про полководца, —

Столько песен у нас ни о ком не поется!

Воин — Тлепша любимец, он в битвах испытан.

Он сжимает меча своего рукоять,

Острие обнажив, Аушгеру грозит он

Там, где к битве готова дворянская рать.

Не касаясь земли, верховых обгонял он.

Тлепш для храброго витязя выковал меч.

Предводителя чинтов сразил наповал он,—

Удалось ему чинтского князя рассечь.

Вражье войско дрожало пред Андемырканом.

Он соперника-князя стрелою настиг.

По земле своей стлался он легким туманом,

А врагов табуны он топтал, словно бык.

Перед гневом его трепетали злодеи.

И, добычу деля, нартов был он щедрее.

Он сказал: «Это наша земля — Кабарда!» —

И разбил Эльмурзу — ненавистного хана,

И бежала тогда чужеземцев орда

От бесстрашных воителей Андемыркана.

Не щитом он себя охранял, а копьем,

Он мечом разрубал смертоносные стрелы.

Он погиб — и худеет скакун его белый,

Верный конь умирает, тоскуя о нем,

А Ельбича, супруга его молодая,

Вспоминает любимого, горько рыдая.

Ныне девушки смотрят на юношей стройных, —

А не лучше ли спеть нам о самых достойных?

Князь жестокий нас грабит и ночью и днем…

Старики, не зовите меня хвастуном:

Пусть я сделал немного, немногого стоил —

Князя Тыку зато я мечом успокоил!

Князя я разрубил, он землею покрыт,

И в ногах его лук его мощный зарыт.

Я каштановый ус его спрятал в кармане,

И лежат в сундуке одеяния брани.

Отпустил я на волю его скакуна, —

Рассчитался я с князем свирепым сполна.

Княжий труп кобели охраняют да суки,

Княжьи гончие псы умирают от скуки.

Чтобы скуку прогнать, чтобы жить веселей,

Целый день я играю на скрипке своей.

Всюду ищут меня, только ищут впустую,

Только топчут напрасно долину речную.

Тот, кто уши закроет от песен моих,

Каждый день пусть хоронит друзей и родных!

Пусть я сделал немного, немногого стоил —

Князя Тыку зато я мечом успокоил!

О-ой, Дамалей, гей, Широкие Плечи,

Крестьянское войско ведет Дамалей.

Вожатый Пшикан, он готовится к сече,—

Чувячное войско ведет Дамалей.

Живется нам плохо, нам трудно и больно,

Мы плачем под гнетом князей и дворян.

«Живется нам плохо, терпеть нам довольно!» —

Разгневался гневом горячим Пшикан.

О-ой, Дамалей, он могуч и бесстрашен,

Уходит, покинув свой дом, Дамалей.

Людей собирает он с пастбищ и пашен,

Ведет он в сраженье крестьянских людей.

Испуг и сумятица в княжеском стане —

Крестьяне приходят с великой войной.

Бегут от повстанцев князья и дворяне

И прячутся в трепете в чаще лесной.

О-ой, Дамалей, гей, Широкие Плечи,

Гей, маржа, берет в свои руки страну!

Князья и дворяне боятся с ним встречи,

Таясь, в одиночку ведут с ним войну.

Сошлись на совет и князья и дворяне:

Крестьянского надо убить вожака!

Князья и дворяне искусны в обмане, —

Обманом они завлекли смельчака.

Отважно воюют крестьянские люди, —

На свете не сыщешь героев смелей.

Бесстрашно воюют крестьянские люди,

А самый бесстрашный из них — Дамалей,

Предательством княжья порода богата;

На голое место героя ведут…

Ищите проклятого князя Булата,

Скажите всю правду, вершите свой суд!

К свободе зовет вас могила героя,

К свободе вас кличет вожак Дамалей.

Кто саблей владеет для честного боя —

Гей, маржа, садитесь на быстрых коней!

Чтобы от недруга край свой сберечь,

Не затевают длинную речь.

Коня вороного седлает Кербеч,

Храбрых джигитов сзывает Кербеч —

Им по руке и кремневка, и меч.

Недруга грудью встречает Кербеч,

Саблей кровавой сверкает Кербеч,

Головы вражьи срубает он с плеч,

В бегство врагов обращает Кербеч.

Враги отступают, чтоб в чаще залечь,

В чаще залечь и тебя подстеречь, —

Лазутчики метко стреляют, Кербеч.

Над нами на небе одна луна.

Под нами тропа на земле одна.

На этой тропе есть кровавый след,

И мертвые есть, а трусливых нет.

Жена у твоих несчастливых дверей

Встречает весь день молчаливых гостей,

Суровых друзей, терпеливых людей.

Ты мчался туда, где бой да беда.

Кербеч, ты с коня не слезал никогда,—

Лишь мертвым спешился навсегда.

Уэй, сын Кадзова, доблестный воин,

Тока достоин славы отцовской.

Лук за спиною, щит на груди,

В битве суровой он впереди.

В битве суровой он не согнется —

Он пронесется ветром над полем.

Ханы пред ним цепенеют со страху,

Даже Анаху он в трепет вгоняет.

Тока летит на коне и с размаху

Саблей ломает ханскую саблю.

Ловко копьем он владеет и луком.

Эту науку он с детства постиг,

С детства с отцовскою саблей он дружен —

На рукояти — десять жемчужин.

Саблею бьется джигит удалой,

Враг увернется — догонит стрелой.

В мужестве с Токой никто не сравнится —

Птицей летит он вдогонку врагам.

Но расквитались враги с великаном:

Силой не взяли, так взяли обманом.

Ядом они отравили копье,

Вонзилось копье в тело твое,

Уэй, ослабело тело твое,

Наземь осело тело твое.

Я не прослыл на родине вором,

Имя мое не покрыто позором.

С лихими людьми не хотел я знаться,

Но я человеком хотел называться,

Воли, воли мне захотелось.

Доколе, подумал я, жить в неволе?

А меня затравил начальник округи,

Слуги его в мой дом ворвались.

Был я один, а их было много —

От родного порога пришлось бежать мне.

Теперь мне уже не уйти от погони,

Кони храпят за моей спиною.

Да накажет судьба кунака-абрека:

Он пальцем не двинул, чтобы помочь мне.

Живым буду гнить я в тюрьме-могиле,

Пока я мертвым в могилу не лягу.

Моей матери старой черна судьбина —

Сына пред смертью она не увидит.

Заплачут бедняжки мои сироты —

Без отца с малых лет им тяжко придется.

Я из тех, кто себя не славил словами,

Кто делами своими прославлен всюду.

Сын Дзигура, я страха не знал, не ведал.

Черный пес в черный час меня продал и предал.

Было светлым дороги моей начало,

Да мрачной стала моя дорога.

Большое войско идет в Царицын —

Нас мудрый Ленин послал туда.

Пусть нашим подвигом озарится

В поход готовая Кабарда.

Для войска черного мы из ножен

Мечи смертельные извлечем.

Погибнем сами иль уничтожим

Врага, позорящего наш дом.

Как волны в бурю, мы грозно встали,

Как ветер буйный, помчались в бой, —

И вот уж лязг смертоносной стали

Взлетел над вражеской головой.

Земля гудела, земля дрожала,

Как будто гром под землей гремел.

Там, где сражались мы, там лежала

Гора навеки умолкших тел.

Как овцы, страхом объяты диким,

Враги рассыпались по кустам.

Вояк, что двинул на нас Деникин,

Берем мы сотнями тут и там.

Мы разделились на две колонны,

Где рукавами течет Индыл,—

И мост, из трупов нагроможденный,

Путем на берег другой нам был.

Но и оттуда в глухие дали

Скакали мы за врагом семь дней.

За семь хребтов мы его прогнали,

Не поворачивая коней.

И в дни Царицына понял каждый,

Что кабардинцы — народ отважный.

Кто мудрей творений всех природы,

Кто дорогу к счастью нам сыскал,

Кто, любовью озарив народы,

Сам любовь великую снискал?

Партия — ты, исполин творящий,

Нас ведешь в сияющую даль.

Верный меч твой — острый ум разящий,

Крепкий щит твой — мудрых знаний сталь.

Нас в одну семью соединила,

Нам свободу светлую дала

Партия, чья непоборна сила,

Чьи бессмертны славные дела.

Твой закон несет народам счастье,

Мудростью ты озарила мир.

Ты — неошибающийся мастер,

Охраняющий наш труд и мир.

Не щадишь в бою врагов суровых.

Тот, кто сердцем тверд, идет с тобой.

Много их, идти всегда готовых

За людскую долю в смертный бой.

Мы стоим непобедимым станом,

Охраняем свой родимый дом.

Под твоим вниманьем неустанным

Учимся, работаем, цветем!

Под хмурой ночной синевой

Ты полз по земле снеговой,

Чтоб слабость врага обнаружить, Фица.

Ты смелым разведчиком был,

Ты сотни врагов истребил,

Разведав их замыслы злые, Фица.

Ты был средь отважных, чей флаг

Был поднят — в огне — на рейхстаг, —

Ко мне эта весть долетела, Фица.

Но — горе! — вдали от страны

Последняя пуля войны

В могилу тебя унесла, мой Фица.

Пришло извещенье ко мне:

«Геройски погиб на войне…»

Лишь это утешило душу, Фица.

Пускай мой единственный брат

Уже не вернется назад —

Другие с победой вернулись, Фица.

Победа превыше всего —

Народа она торжество.

За это и жизнь свою отдал Фица.

Али, родила тебя мать на заре

В цветущей долине Баксана.

Вела тебя всюду мечта о добре,

Что ныне живет невозбранно.

Ты дорог народу, ты славен, Али,

Любимый поэт кабардинской земли!

Бросал просвещения ты семена,

Что ныне взошли урожаем,

И то, что народу ты отдал сполна,

Мы в память твою — умножаем.

Как много за век свой недолгий, Али,

Ты в песнях народу оставил!

Когда к нам счастливые годы пришли,

Ты нашу отчизну прославил.

Ты сын Кабарды, что тобою горда,—

Все знают певца-кабардинца.

Мы песни твои сохраним навсегда —

Наследье, которым гордимся.

Ты дорог народу, ты славен, Али,

Любимый поэт кабардинской земли.

Бог, наш хранитель,

Горя гонитель,—

Слава, властитель, тебе

И хвала!

Бог вездесущий,

Силу дающий,

Бог всемогущий

Анадола!

Бог справедливый,

Сделай счастливой,

Трудолюбивой

Эту семью.

Чтобы без дела

Она не сидела,

Чтоб почиталась

В отчем краю.

Чтоб не хирела,

Пила бы и ела,

Делала б дело

Во славу твою.

Чтоб юноша каждый

Был смелым и сильным,

Чтоб дом их просторный

Был изобильным,

Чтобы достойны были хвалы

Сбитые грубо

Из крепкого дуба

Окна и двери,

Крыльцо и полы.

Чтоб юноши были

В теле и в силе,

Добро чтоб возили

В свой дом на арбе.

Чтоб никогда ни в чем

Не нуждались,

Чтоб от поклажи

Оси ломались.

Чтобы соседей они

Не чуждались,

Чтоб не ругались,

Шутили, смеялись

И благодарны были судьбе.

А потеплеет,

Солнце пригреет,

Свадьбы затеют

В полях журавли,—

Пусть не зевают:

Дышла строгают,

Не отрывают

Глаз от земли.

Пусть успевают,

Дней не теряют:

Хлева отпирают,

Выводят волов,

Ярмо надевают

И запрягают

В каждую соху

Восемь голов.

Чтоб пахари в поле

Натерли мозоли,

Чтоб сладким от соли

Был пот на лице,

Чтоб пахоте их

Ничего не мешало,

Чтоб небо сначала

Поля согревало,

Дождем поливало

В самом конце.

Чтоб нивы тучнели,

Ростки зеленели,

Колосья звенели,

Касаясь стремян,

Чтоб жатвы дождались,

Чтоб не осыпались,

Чтоб колос был сух

И от дождика пьян.

Чтоб всё было снято,

Чтоб всё было сжато

И вышло б зерна

Со снопа по мешку.

Чтоб пересыпалось,

И переливалось,

И не умещалось

Зерно на току.

Да будет так!

Пусть ваши быки

Не боятся дороги,

Пусть будут крепки

Их копыта и ноги —

Пусть ваши быки

Будут лучше чужих.

Пусть белые будут

Все белороги,

Пусть красные будут

Все краснороги,

Чтоб было нам любо

Глянуть на них.

Да будет так!

Чтоб овцам порою

Не знали вы счета.

Но знали: их втрое

После окота.

Чтобы рождались

Только тройняшки,

Чаще — овечки,

Реже — барашки.

Чтоб курдюки

Им самим были тяжки.

Чтоб старые травы

Еще не сошли бы,

А новые вылезли

Из-под земли бы.

Чтоб были всегда

Ваши овцы живучи,

Чтоб ваши стада

Походили на тучи.

Чтобы надой

Разливался ручьями,

Чтоб сыр был такой —

Не обхватишь руками.

Да будет так!

Пусть утром счастливым

Придет к вам сноха:

Не слишком шумлива,

Не слишком тиха,

С голосом звонким,

Как у ягненка,

С кожею тонкой,

Как у ребенка.

Чтобы красивой,

Трудолюбивой,

Сладкоречивой,

Правдивой была.

Чтобы не вздорной,

Мужу покорной,

В работе проворной,

Упорной была.

Чтобы здоровых

И чернобровых

Десятерых

Сыновей родила.

Чтобы нажитое

Потом и кровью —

Бязь и рядно,

Полотно и сукно,—

Не двинув бровью,

Перед свекровью

Она разложила бы —

Вот, мол, оно!

Да будет так!

Пусть этот дом,

Где едим мы и пьем,

Будет счастливее

С каждым днем.

Чтоб кур потрошили бы

Десять невесток

И десять месили бы

Сдобное тесто.

Чтоб не просыхали

Ни чашки, ни кружки,

От снеди трещали

Бочонки, кадушки.

Чтоб гости-соседи

Пьянели от снеди

И отрезвлялись бы

В умной беседе.

Да будет так!

Пусть дочери ваши

Всех будут краше.

Пусть будут их зубы —

Как чистый алмаз,

Пусть будут их губы —

Пунцовый атлас.

Пусть будет лучисто,

Искристо и чисто

Сияние глаз.

Чтоб кожа алела —

Как небо заката,

И было бы тело —

Как крымская вата.

Сидели бы кротки,

Как голубицы,

Но пусть их походке

Завидуют львицы.

Чтобы их плечи

Были бы гладки,

Чтобы их речи

Были бы сладки.

Чтоб жили в достатке,

Чтоб были в порядке

И шубки, и юбки,

И петли, и складки.

Чтоб в девушках долго

Не оставались,

Чтоб парням хорошим

Они доставались.

Да будет так!

И пусть богатеет,

Пусть вечно цветет

Страна, что вас греет

И кров вам дает.

Чтобы полна

Была бы казна,

Чтоб жили согласно

Все племена.

Чтоб шли за крылатым,

Силой богатым,

За русским братом,

Как за вожатым.

Чтоб пели бы песни,

Жили бы дружно,

Спешили бы, если

Что кому нужно.

Чтоб поживали,

Горя не знали,

Чтобы врагов своих

Одолевали.

Да будет так!

Пусть тот, кто со злом

В дом ваш придет,

Со злом и уйдет

И худо живет.

Чтоб ветры гуляли

По крыше его,

Чтоб одолевали

Мыши его.

Чтоб не было

Возле него никого,

Чтоб все пробегали,

Не слыша его.

Чтобы всегда из его одеяла

Шерсть вылезала,

Вата торчала.

Чтоб лошадь хромала

И доломала

Арбу, где колеса

Посажены косо,

А сами колеса —

Без ступиц и спиц.

Чтоб на току его

Просо подгнило,

Чтобы муку его

Подмочило.

Чтобы мешки его

Все разорвались,

Чтоб свояки его

Переругались,

Чтобы сынки его

В кровь передрались

И мамалыгою пробавлялись.

Да будет так!

Чтобы всегда красивой была,

Чтобы всегда счастливой была,—

Мы желаем невестке!

Чтобы немало рожала детей,

Чтобы рожала одних сыновей,—

Мы желаем невестке.

Чтоб шея ее точеной была,

Чтобы ладонь золоченой была, —

Мы желаем невестке.

Чтоб, если в гости мать не зайдет,

Дочь не спала бы ночь напролет, —

Мы желаем невестке.

Чтоб не сидела без дела она,

Всё чтобы делать умела она, —

Мы желаем невестке.

Чтобы не хуже, чем завтра чуть свет,

Мужу казалась на старости лет,—

Мы желаем невестке.

Чтобы свершилось и оправдалось

Всё, что сегодня от сердца желалось, —

Мы желаем невестке.

Чтоб мы в труде преуспевали,

Чтоб, словно год, был день большим,

Чтоб все нас в песнях воспевали,

Чтоб наш колхоз был нерушим,

Чтоб увеличились отары,

Чтоб не вмещали их кошары —

Поднимем чаши!

Хвала и честь

Тому, что — будет,

Тому, что — есть!

Чтоб конь стальной гремел на пашне,

Чтоб хлеб машинами везли,

Чтоб стали юноши бесстрашней,

Чтоб с громом спор они вели,

Чтоб нас боялись в стане вражьем,

Чтоб, как отец, был сын отважен —

Поднимем чаши!

Хвала и честь

Тому, что — будет,

Тому, что — есть!

Чтоб в море плыли корабли,

Чтоб в поле танки грохотали,

Чтобы до солнца от земли

Стальные птицы долетали,

Чтоб люди с плоского крыла

Скользили вниз смелей орла —

Поднимем чаши!

Хвала и честь

Тому, что — будет,

Тому, что — есть!

Чтоб расцвела отчизна садом,

Чтоб всех, кто тронет этот сад,

Народы-братья, вставши рядом,

Как пыль, отбросили назад;

Чтоб шло, раздув усердья пламя,

Соревнованье меж друзьями —

Поднимем чаши!

Хвала и честь

Тому, что — будет,

Тому, что — есть!

Чтоб орденами грудь сияла,

Чтоб поле гнулось от хлебов,

Чтоб наше стадо состояло

Всё из драконовых быков,

Чтоб конь породы нашей лучшей

Летел быстрей звезды падучей —

Поднимем чаши!

Хвала и честь

Тому, что — будет,

Тому, что — есть!

Чтобы ученым стал колхозник,

Чтоб золото нашли в горах;

Сто лет — чтоб возраст был не поздний

У нас в селеньях, городах;

Сундук трещал от урожая,

Чтоб был тяжел овцы курдюк,

Чтобы трава росла большая

И вечно был зеленым луг,

Чтоб ста стогам и даже боле

Одна скирда равнялась в поле —

Поднимем чаши!

Хвала и честь

Тому, что — будет,

Тому, что — есть!

Хочу прибавить я немного

К тому, что сказано сейчас:

Чтоб наша каждая дорога

Была асфальтовой у нас,

Чтоб был тутовник там посажен,

Чтоб каждый мост был в сталь одет,

Чтоб в маленьком селенье даже

Мы б насчитали сто «Побед»,

Сады у нас чтоб не старели,

Широкую давая тень,

Чтоб мы всегда в труде горели

И молодели что ни день,

Чтоб партия — душа народа —

Мечту людей вперед несла,

Чтоб наша слава год от года

Со славой партии росла —

Поднимем чаши!

Хвала и честь

Тому, что — будет,

Тому, что — есть!

Пусть колхоз наш будет сплоченным,

Чтоб ученый дружил с неученым,

Чтоб трудились и старый и малый,

Чтобы зрел урожай небывалый!

Чтобы колос был полным, весомым,

Чтоб гордились мы агрономом,

Чтоб богаты мы были плодами,

Чтобы золото рыли пудами,

Чтоб мешки с кукурузой стояли,

Чтоб зерно мы сверх плана сдавали,

Чтобы был трудодень многохлебным,

Чтоб почтили нас словом хвалебным,

Чтоб была наша партия рада,

Чтобы нас ожидала награда,

Чтоб вся грудь в орденах за работу,

Чтоб стадам нашим не было счету,

Чтоб долины их не вмещали,

Чтоб они на лугах не тощали,

Чтоб козлы были длиннобороды,

Чтоб растили ягнят овцеводы,

Чтоб руно от овец получили,

Чтоб они курдюки волочили,

Чтоб поили водой их проточной,

Чтоб кормились травой они сочной,

Чтобы сено было пахучим,

Чтоб стога поднимались к тучам,

Чтоб в труде мы не знали огрехов,

Чтоб и дня не прошло без успехов,

Чтоб была наша жатва обильной,

Чтоб росла молодежь наша сильной,

Чтоб стальные тут кони пахали,

Чтобы только шагди тут скакали,

Чтобы, мчась по земле бесконечной,

Ровный Путь провели они Млечный,

Чтоб царило во всем благородство,

Чтобы радовалось руководство,

Чтобы нас вдохновляли в работе,

Чтоб колхозники были в почете,

Чтобы было у нас всё, что нужно,

Чтобы дело мы делали дружно,

Чтоб цвели нашей родины дали,

Чтоб враги перед ней трепетали,

Чтоб враги не могли одолеть ее, —

Да продлятся дни наши в мире

На многие тысячелетия!

Того, о чем мы думаем,

Людям не узнать.

Этого не знают

Ни отец, ни мать.

Зубья у расчесок

Тонки, тонки.

На всё глядим мы косо

С тоски, с тоски.

Для парня чернобрового,

Жениха,

Да будет бурка новая

Неплоха.

И тот, кто выдаст замуж

Свою сестру,

Пусть в белой бурке новой

Танцует на пиру.

Пусть молодая молодцу

Дарит детей,

Пускай родит не дочерей,

А сыновей.

Пускай работа спорится

У нее.

Что сшито, пусть не порется

У нее.

А мы сидим как пьяные —

Устали мы.

Одежды наши рваные —

Устали мы.

У нас судьба,

Как шерсть, груба,

Тяжел наш труд.

У нас осипли голоса,

У нас свалялись волоса,—

Нас парни замуж не берут,

Замуж не берут.

Мы рабами родились во время проклятое.

Пропади ты, господское племя проклятое!

Мы завидуем самым счастливым из нас —

Тем, кто первым встретил последний свой час!

Если съедутся гости на княжеский двор,

Наших юных сестер им дают на позор.

Не утешишь детей, не осушишь их глаз.

Что сказать матерям, слезы льющим о нас?

Где бы что ни случилось, виновен во всем

Кто невинен ни в чем, кто родился рабом.

Мы родились рабами — нет большей вины,

И за это одно погибать мы должны.

Мы рабами родились во время проклятое.

Пропади ты, господское семя проклятое!

Мы завидуем встретившим смертный свой час.

Наши внуки да будут счастливее нас!

Я для господина

Хуже, чем скотина.

Он, когда захочет,

Бьет меня, порочит.

Купса, моя купса, —

Это не меня ли

Купсой, длинной купсой

Господа прозвали?

Конь пройдет немного —

Отдохнет немного.

А меня лишь знают

Бьют да подгоняют.

Купса, моя купса, —

Это не меня ли Купсой,

длинной купсой

Господа прозвали?

Суп мясной с наваром

Разношу я барам,

Наедятся гости —

Я глодаю кости.

Купса, моя купса, —

Это не меня ли

Купсой, длинной купсой

Господа прозвали?

Пьют князья помногу,

Жрут князья помногу.

Вот бы им опиться,

Вот бы подавиться.

Купса, моя купса,—

Это не меня ли

Купсой, длинной купсой

Господа прозвали?

Чем я провинился,

Что рабом родился?

Виноват ли в том я,

Что умру рабом я?

Купса, моя купса,—

Это не меня ли

Купсой, длинной купсой

Господа прозвали?

Братья, суждено ли

Мне дожить до воли?

Вольного едва ли б

Купсою прозвали б!

Купса, моя купса,—

Это не меня ли

Купсой, длинной купсой

Господа прозвали?

Пусть на господский дом и двор

Падут проклятье и позор!

Мы здесь живем, мы здесь умрем,

Здесь слезы льем и слезы пьем.

Ручьем бежит кровавый пот,

Течет по черенкам лопат.

Здесь ад, и дети — наша плоть,

В хлевах растут, — они слабы,

В хлевах умрут — они рабы.

Князья да начальники

Себе на уме,

А мы живем в бедности,

Хуже, чем в тюрьме.

Столбы телеграфные —

У самых ворот.

А мы живем в бедности,

Мы — простой народ.

Где найдет сочувствие

Бедный человек?

То, что мы засеяли,

Затопил Черек.

Бедному да слабому

Нет нигде пути.

Ходит писарь с грамотой,

Говорит: «Плати!»

Загалдят начальники

Громче индюков,—

За долги вчерашние

Заберут быков.

Называют податью

Истинный грабеж.

Покинуть бы родину,

Да куда пойдешь!

Сеем кукурузу мы,

Да не мы едим.

Ни тюрьмы, ни сумы

Мы не избежим.

Неужели, господи,

Не сожжет заря

Все законы черные

Белого царя!

Я и сива

И красива,

Только очень

Несчастлива.

Бьют меня по горбу,

Говорят: «Вези арбу!»

А легко ль ее везти

Без дороги, без пути?

Жизнь моя —

Хомут и кнут,

Попастись

Мне не дают.

Я и ночью на лугу

Быть свободной не могу —

Мне и больно, и неловко —

На ногах моих веревка.

Не уйду я

Никак:

Догоняют меня —

Отойду я

На шаг,

Пригоняют меня,

Загоняют назад,

Погоняют, бранят.

Погоняют весь день

Хворостиной меня

И считают

Последней скотиной меня.

Я бегу от судьбы,

Я бегу от арбы.

От судьбы не уйдешь,

От арбы не уйдешь.

Век не играть бы и не слушать

Того, что я теперь играю.

Своим врагам лаская уши,

От горя и стыда сгораю.

Сын Тлепша брал меня повсюду.

Он струн моих смычком касался,

Играл, и совершалось чудо:

Старик — он юношей казался.

И в круг джигиты выходили,

И всё на свете в пляс пускалось.

Но старого певца убили,

И я врагам его досталась.

Меня судьба не пожалела.

И на пути в тоске смертельной

На всё ущелье я звенела,

Болтаясь под лукой седельной.

Забавой стала я, игрушкой,

Покрылись струны жирной грязью,

Меня приносят на пирушки,

Чтоб петь хвалу и славу князю.

Я на плече у сына Тлепша

Напевы вольные играла,

А нынче песней раболепной

Грешу я — скрипка аксакала.

Я захирела от бессилья.

Былое вспомнить я пытаюсь,

А кто-то снова пилит, пилит,

Перепилить меня стараясь.

Кем я была!.. А что я значу

Для этих глупых неумельцев?

Вот бы утешиться мне плачем

По нынешним моим владельцам!

Гляжу я на отару через силу,

Товарищи копают мне могилу.

Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю.

Ей-охри-ей, за что я пропадаю?

Мне кости изломала лихорадка,

Я горько жил, а помирать не сладко.

Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю.

Ей-охри-ей, за что я пропадаю?

Засыплют чабаны меня землею,

Мое добро поделят меж собою.

Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю.

Ей-охри-ей, за что я пропадаю?

На склонах гор печально овцы блеют,

Не то поют, не то меня жалеют.

Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю.

Ей-охри-ей, за что я пропадаю?

Домой мою черкеску отослали,

«Зачем ему!» — товарищи сказали.

Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю.

Ей-охри-ей, за что я пропадаю?

И новые чарыки отослали,

Сказали, мол, наденет их едва ли.

Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю.

Ей-охри-ей, за что я пропадаю?

И у овцы бывает два ягненка,

А у меня хоть брат бы, хоть сестренка.

Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю.

Ей-охри-ей, за что я пропадаю?

Жена заплачет от недоброй вести,

С ней, бедной, мы недолго жили вместе.

Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю.

Ей-охри-ей, за что я пропадаю?

Под боком посох, в головах солома,

Хоть напоследок мне поспать бы дома.

Ей-охри-ей, что делать мне, не знаю.

Ей-охри-ей, за что я пропадаю?

Мочит травы не роса,

Не ручей течет —

Чем длиннее полоса,

Тем обильней пот.

Ой, хозяйская мошна

Велика.

Ой ты, бедная спина

Батрака!

Не за тридевять земель

Океан без берегов,

У хозяина кошель —

Океан без берегов.

Ой, хозяйская мошна,

И темна ты, и грешна.

Не из наших ли кишок

Сшили денежный мешок?

Черные ночи

И черные дни.

Что их чернее?

Думы мои!

К стенам тюремным

Приходит родня,

Женщины плачут,

Прося за меня.

Просит родня,

Да начальник сердит —

Взашей просителей

Гнать он велит.

Стар наш начальник,

А бога забыл,

Душу мою

Загубить он решил.

В руки возьму я

Пхапшину свою,

Песню спою

Про судьбину свою.

Мне б улететь —

Да стена высока,

Дверь отпереть —

Не осилишь замка.

Видно, сюда

Я попал навсегда,

Хлеб да вода —

Наша еда.

Хлеб да вода —

Наша беда.

Сгину я здесь,

Пропаду без следа.

В нашем остроге

Начальник-старик

Смотрит на всех,

Как на мясо мясник.

В нашем остроге

На ранней заре

Бьет барабан

На тюремном дворе.

Стар я годами,

А трусом не слыл.

Князю-обидчику

Я отомстил.

Князь был горячим,

Чуть что — за кинжал,

Бился со мной он,

Да не устоял.

Так и упал он

С кинжалом в руке,

Этот кинжал —

У меня в сундуке.

Я не прощал

Ни обиды, ни зла,

Пусть я погибну —

Наша взяла.

Я не боюсь

Ни сибирской зимы,

Я не боюсь

Ни цепей, ни тюрьмы.

Черные вороны машут крылами,

Подлый Анзоров правит делами.

Родина, мы не увидимся снова!

Всем паспорта нам всучили обманом,

Нас обдурили, а спорить нельзя нам.

Гонят нас, гонят из края родного!

Поезд уходит без опозданья,

Поезд гудит, заглушает рыданья.

Не забывай нас, земля дорогая!

Ветры парчовый платок растрепали.

Братья, мы свидимся снова едва ли!

Гонят нас, гонят из отчего края!

Плачет-рыдает гармоника чья-то,

В край наш любимый нам нету возврата.

Нас от родимой земли оторвали!

С близким проститься — сердцу казниться.

Консул турецкий торопит и злится.

Гонят, увозят нас в дальние дали!

В шкафу, где скрывалась я целые дни,

Меня отыскали, схватили они,

В машину втолкнув, повезли к коменданту, о горе!

Мехи растянули гармошки своей, —

Змеей растянувшись средь гор и полей,

Нас, пленниц, увозят с Кавказа вагоны, о горе!

Колечко ушло, прикатилось назад…

Когда б я ушла в партизанский отряд,

Обратно вернулась бы в дом я родимый, о горе!

Везут меня в край ненавистный врага,

И, если вам память моя дорога,

Оставлю, подруги, вам горы Кавказа, о горе!

И вот наступает мучительный час —

Сажают в машины фашистские нас,

По разным местам всех подружек развозят, о горе!

Везет комендант меня в город Берлин,

Везет, как рабыню свою властелин,

Как волк, что из стада ягненка уносит, о горе!

Фашист-комендант меня вводит силком,

Как будто в застенок, в фашистский свой дом.

А мать и отец меня холили в детстве, о горе!

Платком я лицо закрываю в тот час,

Когда он заходит ко мне не стучась.

Стою, и дрожу, и от страха бледнею, о горе!

Жених, лейтенант мой, что служит в Баку,

Что письма писал про любовь, про тоску,

Не знает, что я далеко на чужбине, о горе!

Платка по ночам подшиваю края.

Коль спросит жених: «Где невеста моя?» —

Скажите ему — изнывает в Берлине, о горе!

Чесала я волосы, косы плела.

Ах, дома я девушкой резвой была,

А здесь я иссохла в тоске по отчизне, о горе!

Хоть надвое сердце мое разорвут,

Не стану учиться немецкому тут:

Хотят, чтоб язык я родимый забыла, о горе!

Весь день над Берлином летит воронье.

Родных вспоминаю и детство свое —

И горькие слезы рекой проливаю, о горе!

Ночами здесь в доме пылают огни.

Пусть в пламени жарком сгорают «они» —

Одна я, одна среди «них» пропадаю, о горе!

Где сражение шло,

Там кружатся птицы.

Князь покинет седло,

Чтобы чем-нибудь поживиться.

Маленькое яйцо

Стало большим орлом,

Тоненькое деревцо

Стало лесом, где мы живем.

Пустынно у нас в лесу,

Нелюдимы эти места.

Но куда я тебя понесу,

Жансоховский сирота?

Конь горюет, грызет удила —

Это доля вдовьих коней.

Разорвалась пола

Безрукавки моей.

Ой, Жансоховы,

Ой, тхукотли,

На кого вы работали?

Для чего вы работали?

То, что целой семьей

Вы скопили за век,

Разорил и разграбил

Один человек —

Князь Тлостанбек.

В море кружится лодки обломок,

Ветер воет, бушует вода, —

Сын мой, честного рода потомок,

Нам с тобою податься куда?

Понесла бы на север кровинку свою,

Да на севере виселиц много.

Понесла бы на юг, да в султанском краю

Злые люди, забывшие бога.

Ни на юг, ни на север нам нету пути.

Где нам скрыться, куда мне тебя унести?

Пойдем, сестра моя Карашаш,

Поглядим, не едет ли Каншоби.

Если не едет кормилец наш,

Мы поплачем с тобой вдвоем.

Мы поплачем с тобой вдвоем,

Черный камень слезой прожжем.

Нет, не камень слеза прожжет,

Ой, слеза мне глаза прожжет.

Руки-ноги мои болят,

На дорогу глаза глядят,

По которой пять лет назад

Ускакал дорогой Каншоби.

Ты куда ускакал, Каншоби,

Навсегда ускакал, Каншоби?

Ты увез с собою детей —

Двух единственных сыновей.

Скрылся ты вдали, и с тех пор

Всё в пыли — и овин, и двор.

Опустел наш каменный дом —

Без мужчины холодно в нем.

Я одна. Я молчать должна.

Я молчу — сиротливая мать,

Но, покинутая жена,

Не могу я тебя не звать.

Вьются косы мои до пят,

Смоляные косы блестят.

Для чего блестят, для кого —

Нет хозяина моего.

Много ходит князей за мной,

Но не нужен мне муж иной.

Я не стала ничьей женой,

Я осталась твоей вдовой,

От печали едва живой.

Кто найдет тебя, Каншоби,

Кто вернет тебя, Каншоби?

Кто нас снова сведет с тобой,

Для того я буду рабой,

Я его малолетних детей

Белой грудью вскормлю своей.

Когда я в дорогу тебя собирала,

Ты возвращался с удачей,

Когда на пороге тебя я встречала,

Это было праздником нашим.

Если б снова я стала твоей женою,

Наши дети были бы сыты;

Если в доме я жить недостойна с тобою,

Ты позволь мне в хлеву поселиться.

Я одела б детей, что разуты, раздеты.

Если б ты возвратился,

Мы глаз не сомкнули б с тобой до рассвета

И ночь нам казалась бы краткой.

К плечу бы прильнул и к груди моей белой —

Если б к жене ты вернулся.

Я бы наших озябших детей одела,

Если б ко мне ты вернулся.

Кому скажет золовка доброе слово,

Кого моя мать напоит махсымой?

Если тебя нашла бы я снова,

Сиротами не были б наши дети.

Где твоя шапка с мехом оленьим,

Где скакун твой караковой масти?

Ты бы вернулся хоть на мгновенье,

И на мгновенье вернулось бы счастье.

Для тебя, мой сынок, я еды не нашла,

В доме холодно — дров я найти не сумела.

Мир жесток; чтоб тебя оградить ото зла,

Я бы душу твою отделила от тела.

Я спасла бы тебя от невзгод и обид,

Чтоб предстал ты безгрешный под сводами рая,

Но тогда кто за гибель отца отомстит,

Кто убийцу его на земле покарает?

Я порхала, как птица морская бела,

Я сияла, румяна, как ранняя зорька.

Может, если бы я некрасивой была,

Мы сегодня с тобою не плакали б горько.

К нам повадился князь. Он медовых речей

И базарных сластей не жалел на позор мне.

Князь — старик, а горяч, да отец горячей.

Жаль, у князя кинжал оказался проворней.

Я на помощь звала, я рыдала навзрыд,

А соседи боялись прийти, чтоб помочь мне.

Кто за гибель отца твоего отомстит?

Вся надежда теперь на тебя, мой сыночек.

Спи, джигит мой, ты мал и бессилен пока.

Как мы слабость, как бедность свою переспорим?

Пусты груди мои, нету в них молока,

Пусто всё, только сердце наполнено горем.

Я бы вынула душу твою и свою,

Чтоб предстали бы мы пред воротами рая,

Но кто на земле в справедливом бою

Убийцу отца твоего покарает?

Девушкам, нам старики не милы.

И я полюбила тебя — молодого.

Любила я, да недолюбила —

Выдали замуж меня за седого.

Был девичий платок голубым, как небо.

Был голубым, а стал он серым.

Большие поминки по мне устроят

На калым, что родне за меня заплатили.

Я, как на грех, тебя, молодого,

Больше всех на свете любила.

Почему ты грустить меня заставил,

Почему увезти меня не решился?

Я шапку золотом расшивала,

Мечтала, что ты с меня ее снимешь.

Плетеные пуговицы золотые

Ты расстегнул бы на белом платье.

А теперь и шапка моя, и платье

На кровати лежат, слезами политы.

Орайда, твой кинжал серебром не блещет,—

Никогда бы меня за тебя не отдали.

Стяните потуже холстиною белой

Тело мое, что от горя сгорает.

Любовь из груди ни за что не вырвешь,

А если вырвешь, то с сердцем вместе.

Весной, когда сады расцветают,

Не срубают в зеленых садах деревья.

В пору цветенья меня подрубили —

Сгубили, продали старому в жены.

Солнце сядет и взойдет.

Дождь пойдет и пройдет.

Есть начало у всего,

Есть конец у всего,

Кроме горя моего.

Пусть скупым моим родным

Выйдет боком калым.

Пусть удавится с тоски,

Тот удавится с тоски,

Кого мне прочат в женихи.

«Чем ты гордишься, Хацаца-красавица?

Долго стоящий напиток нам нравится —

Чище становится наша махсыма,

А от сидения долгого в девушках

Девушка портится непоправимо!»

— «Что вам за дело? Я рода крестьянского,

Я не терплю краснобайства дворянского,

Ваши слова лицемерны и лживы.

Много дворян меня, девушку, сватают,

Сколько б ни сватались, мне не нужны вы!»

«Чем ты гордишься, Хацаца-красавица?

Гордость такая джигитам не нравится,

Так и останешься в девках с позором!»

— «Гордость моя — мои руки искусные:

Я рукава расшиваю узором,

Я вышиваю рукою умелою,

Я из орешника коновязь делаю,

К смелым джигитам полна уваженья.

Ты же коня своего не привязывай —

Не был ты храбрым на поле сраженья!

Знатный приедет — не встану, не гляну я,

Лишь для крестьянского юноши встану я:

Наши крестьяне — джигиты лихие!

Самые знатные девушку сватают,

Но женихи не нужны мне такие!

Если хотите послушать меня:

Нужен такой мне жених,

Чтоб из конюшни он вывел коня,

Лучшего из вороных,

Чтобы седлал его черным седлом,

Чтобы в седле он помчался верхом,

Чтобы, зайдя неожиданно в тыл,

Надвое крымскую рать разделил,

Чтоб воевал неустанно,

Чтобы красавицы пели о нем,

Чтоб он преследовал ночью и днем

Злобного крымского хана,

Чтобы сумел землепашцев поднять,

Чтобы повел их на крымскую рать,

Чтобы он всех побеждал смельчаков,

Чтобы дрожать заставлял он врагов,

Чтобы, когда возвращается рать,

Был он всегда позади,

Чтобы, когда ополчается рать,

Был он всегда впереди,

Чтобы казался он страшным врагу,—

Я для такого себя берегу!

Ну, а какой мне не нужен жених?

Знатный, исполненный чванства.

Если он выбрал из качеств мужских

Лишь беспробудное пьянство,

Если страшит его крымская рать,

Если не любит он старую мать,

Если бранит его старый отец,

Если в семью свою вносит раздоры,

Если на каждой пирушке, наглец,

Он затевает и драки, и ссоры,

Если он первым приходит на пир,

Ссорится из-за почетного места,

Если его ненавидит весь мир, —

Нет, я такому не буду невестой!

Нет, не ценю я такого никак,—

Столько таких, сколько грязных собак.

Мерин откормленный с шеей короткой, —

Нет, я его не считаю находкой!

Столько таких, сколько кольев в плетне, —

Люди такие не нравятся мне!»

«Чем ты гордишься, Хацаца-красавица?

Станом своим ты не можешь прославиться,

Кость широка, и лицо грубовато,

Косы твои не черны, как смородина,

Тело не нежно, как крымская вата, —

Чем же гордишься ты? Чем же ты чванишься?

Если, Хацаца, ты в девках останешься,

Будешь сама виновата!»

«Если останусь я в девках, страдалица,

Если состарюсь я, что вам печалиться?

Нет, не дадут меня люди в обиду!

Вы не нужны мне! А замуж захочется —

Я за крестьянского юношу выйду!»

Циргу́та, циргута́,

Бьют колеса, циргута́,

Я мелю, мелю, мелю,

Я лениться не люблю.

Сверху падает зерно,

А за ним еще одно,

Два зерна, и три, и пять,—

Не успеешь сосчитать.

Мельника зовут Муса,

Мельник хитрый как лиса,

Белый весь, да у лгуна,

У него душа черна.

Циргу́та, циргута́,

Бьют колеса, циргута́,

Я лениться не люблю,

Я мелю, мелю, мелю.

Слух идет, что наш Муса

Может делать чудеса,

Слух идет, что у Мусы

Есть чудесные весы.

Приходи — увидишь чудо:

Сгрузишь пуд — вернешь полпуда.

Что привозят на арбе,

То уносят на горбе.

Ты, сохста, слаб на глотку —

Весь день ты хлещешь водку.

Не избежал позора,

Невежда и обжора.

Пришел в плохих калошах,

Назад ушел в хороших.

Не избежал позора,

Невежда и обжора.

Уж лучше сапоги бы

Украл на две ноги бы.

Калоши рвутся скоро,

Невежда и обжора.

Повсюду ты в гордыне

Ходил в чужой резине,

Но уличили вора,

Невежда и обжора.

Ты поделом наказан —

Ты ходишь одноглазым.

На мир глядишь вполвзора,

Невежда и обжора.

Молва по белу свету

Разносит песню эту.

Не избежал позора,

Невежда и обжора.

Хатуевцы о сохах

Не знают

И дубинами землю

Взрыхляют.

А собак к водопою

Гоняют,

А коней в сапоги

Обувают.

От волов молоко

Получают

И сольцою его

Посыпают.

На корову седло

Надевают,

Баб своих наголо

Обривают.

Жил Али, песни пел,

Жил неплохо — как хотел,

Простоквашу с кашей ел.

Об одном Али жалел,

Что жениться не сумел.

Обошел он много сел,

А невесты не нашел,

Он невесты не нашел,

К Шогенову Мусе пришел.

«Помоги ты мне, Муса,

У меня остра коса,

У меня остра коса —

Луг скошу за полчаса.

За косьбу лугов чужих

Платят десять золотых.

Без жены и без родных

Некуда девать мне их.

Некуда девать мне их,

Надо пропивать мне их».

Говорит Муса:

«Алла!

Хоть беда и не мала,

Хоть беда и не мала,

Твои наладятся дела».

Принес Шогенов два седла,

Пыль взлетела и легла

Около того села,

Где красавица жила.

Осадил Муса коня

У высокого плетня:

«Встречай, красавица, меня,

Подай полено из огня».

А красавица в ответ:

«Не до вас мне, сосед,

И своих много бед,

Жизнь моя — хуже нет,

У меня мужа нет».

«Я тебе, моя краса,

Помогу, — сказал Муса, —

Мы вдвоем к тебе пришли,

С женихом в твой дом пришли,

Вот он — Хапцев Али.

У него нет земли,

Богу он не молится,

Со слабыми борется,

С соседями ссорится».

Говорит красавица:

«Мне такой не нравится:

У него кабанья рожа,

У него облезла кожа,

Борода облезла тоже,

И, видать, ему нужна

Бескалымная жена».

Отвечает ей Али:

«Мы не попусту пришли,

Я жену ищу такую:

Белокожую, большую,

Чтоб детей не рожала,

Чтобы сто коров держала,

Чтобы молоко сбивала

И сметану мне давала,

А сама бы ела мало.

Чтоб меня не поднимала

Утром из-под одеяла,

Чтобы в лес не посылала,

Чтобы мы всегда одни

Жили без ее родни».

Сказала девушка Али:

«Друг другу мы не подошли,

Потому что муж мне нужен,

Чтоб здоровым был и дюжим,

Чтоб он пас овец сто дюжин,

Был с любой работой дружен

И съедал овцу на ужин.

Ты ж на черта похож,

Ты волов не запряжешь,

Ты коня не уберешь,

Целый день ты жрешь да пьешь.

Если за тебя пойдешь,

Пропадешь ни за грош.

Ты, Али, нехорош,

Ты жены не найдешь».

Опечалился Али.

Говорит Мусе: «Пошли!

Никогда, Муса горбатый,

Никогда, Муса проклятый,

Никогда меня не сватай.

Человек хотел жениться,

Для чего ж над ним глумится

Эта чертова девица?

Мне такая не годится.

Поскорей бы мне напиться,

Чтоб с тоски не удавиться».

Не ворчливая ль старуха

Попадется мне свекруха?

Вволю спать дадут ли?

Далеко ли там до речки?

За водой от теплой печки

Утром не пошлют ли?

Будет ли свекруха злою —

Между мужем и женою

Встанет иль не встанет?

Муж мой матушки бояться,

Ей на смех со мной ругаться

Станет иль не станет?

Много ль будут печь да жарить,

Много ли варить да парить,

Буду ли сыта я?

Будет ли мой муж с деньгами,

Будет ли богат долгами,

Каждый грош считая?

На работу неужели

Будут гнать меня с постели,

Чтоб я загрустила?

Не дадут ли в руки мыла,

Чтоб стирала я и мыла,

Чтоб себя сгубила?

Покосился ваш плетень,

А тебе поправить лень.

Помани тебя соседка,

Ты плясал бы целый день.

Твой отец гусей гонял,

Десяти не досчитал.

Всё пропало: и невеста,

И еда, чем угощал.

Золота золотника

Не хватило для клинка.

У твоей подружки тоже

Не хватает пустяка.

Продавец с большим лотком

Крикнул: «Вишенки с медком!»

Девушка шепнула парню:

«Жду тебя я вечерком».

Брюхо свежею травой

Набивает конь худой.

Ест невеста не наестся

Даровой твоей едой.

Старшая сестра прошла —

Голова как у козла.

Младшая прошла за нею —

Как лебедушка бела.

Колеса луна круглей,

Если ей пятнадцать дней.

А девица округлится —

Значит, замуж надо ей.

Глазки — это родники.

Брови — черных две реки.

Рот — ущелье, а нос —

Над ущельем утес.

Истин столько, что не счесть.

Если ум и голос есть,

Подпевай, а если нету,

Сядь и слушай песню эту.

Даже бурная река

Началась от ручейка.

Сад из зернышек расцвел.

Вышел из яйца орел.

Разве есть такая сила,

Чтоб сплоченных победила?

А того, кто одинок,

Бьет и человек, и бог.

Из того, что есть вокруг,

Лучшее — хороший друг.

Тем, кто обижает друга,

В трудный час бывает туго.

Знанья — сила мудреца,

В сабле — сила храбреца.

Медлящий в бою — не воин,

Спорщик — жалости достоин.

Нерадивые волы

Недостойны похвалы.

Коль с соседом вы враги,

Брось хозяйство и беги.

Нет богатства — не ленись,

Есть богатство — не гордись

И у самой гордой птицы

Могут крылья подломиться.

Худшее из зол — донос.

Тот собака, кто донес.

Для арбы привычна тряска.

Женское оружье — ласка.

Если девушка грязна,

В девках и помрет она.

Сонная жена — ленива,

А ленивая — сонлива.

И журавль без журавленка

На заре кричит незвонко.

Дождик падает из туч.

Куст шиповника — колюч.

Тот, кто тащится за бабой,

Сам не лучше бабы слабой.

Не дождется похорон

Тот, кто морем погребен.

Чтобы покарать сурово,

Бог людей лишает крова.

Человек без друга — зверь,

Нелюдимому — не верь.

Снохи ссорятся всегда.

Пуля — горькая еда.

Боль, ей-богу, не причина,

Чтобы слезы лил мужчина.

В доме без гостей — тоска.

Ненакрытый стол — доска.

Если нет в седле джигита,

Это не седло, а сито.

Неотточенные сабли —

Не оружие, а грабли.

Незаряженные ружья —

Это хлам, а не оружье.

Плуг без пахаря — чурбан.

Дурень тот, кто вечно пьян.

Говорящий: «Враг — не враг!» —

Это трус, а не добряк.

Дом без крыши — не жилище.

Хвастовство — для труса пища.

Умного от дурака

Отличишь издалека.

Как утес душа джигита,

Если тайна в ней сокрыта.

Счастье, коль умен вожак,

Горе, если он дурак.

Жалости достоин тот,

Кто за дураком идет.

Бедным тяжелее всех,

Бедного обидеть — грех.

У меча один закон:

Коль остер, так рубит он.

Курица, коль нет насеста,

На земле находит место.

Коль живет при теще зять,

Как, скажи, его назвать?

Дуб, дающий тень в тиши,—

Утешение души,

А сухой, безлистый дуб

Годен разве что на сруб.

Честолюбец хмур и зол,

Если славы не обрел.

Осенью тыквоваренье

Для хозяек — наслажденье.

Если б знали, где беда,

Не бежали бы туда.

Жамбулат, я стар, я плох.

Старых не жалеет бог.

Жизнь для старика беда.

Сыт я не был никогда.

А еще хочу сказать я:

Бедняки друг другу братья,

А бедняк, чей брат богат,

Брату своему не брат.

Мы вместе росли, друг друга любя,

Моя Адиюх.

Я помню тебя, как помню себя,

Моя Адиюх.

Я вырос, я силен стал и высок,

Моя Адиюх.

«Приди через год» — ты назначила срок,

Моя Адиюх.

Потом ты сказала: «Еще погоди», —

Моя Адиюх.

Сказала мне: «В пятницу приходи», —

Моя Адиюх.

И в пятницу села со мной на коня

Моя Адиюх,

И, чтоб не упасть, обнимала меня

Моя Адиюх.

Мы долго скакали по тропам меж скал,

Моя Адиюх.

Я теплою буркой тебя укрывал,

Моя Адиюх.

Фазан вспорхнул в тишине ночной,

Моя Адиюх,

Испуганно вздыбился конь вороной,

Моя Адиюх.

Беда поджидала тебя и меня,

Моя Адиюх, —

На острые камни упала с коня

Моя Адиюх.

И бережно поднял тебя я с камней,

Моя Адиюх,

И кровь потекла по черкеске моей,

Моя Адиюх.

В день наш заветный, в далеких горах,

Моя Адиюх,

Ты на моих умирала руках,

Моя Адиюх.

О нет, я тебя не доверю земле,

Моя Адиюх,

Тебе не лежать на высокой скале,

Моя Адиюх.

Ты в жизни была лишь моею, и впредь,

Моя Адиюх,

Ни зверю, ни птице тобой не владеть,

Моя Адиюх.

Тебя я одну не оставлю в лесу,

Моя Адиюх.

Да только куда я тебя понесу,

Моя Адиюх?

Тебя на руках я отнес бы домой,

Моя Адиюх.

Но дочь свою проклял родитель твой,

Моя Адиюх.

Отнес бы к своей родне, но меня,

Моя Адиюх,

Давно за тебя прокляла родня,

Моя Адиюх.

Кто может построить гробницу, чтоб в ней

Моя Адиюх

Спала непробудно вдали от людей,

Моя Адиюх?

За это отдам я лихого коня,

Моя Адиюх.

А мало — отдам всё, что есть у меня,

Моя Адиюх.

В селенье ее называют Малеч.

Ее шелковистые кудри — до плеч.

О ком-то мечтает,

О ком-то страдает,

О ком-то заводит с подругами речь.

Ей-богу, недаром же крымский Гирей

Узнал о Малеч и приехал за ней.

С отрядом немалым

Ее отыскал он

И прочь ускакать поспешил поскорей.

Недаром, как только примчался гонец,

Собрал свое войско Шумахо-храбрец,

Погнался по следу,

Помчался по следу,

С Малеч воротился — и делу конец.

Эй, юноша с сердцем горячим в груди,

Эй, юноша, гордость свою победи.

Ты встань с нею рядом

И пламенным взглядом

Красавице этой в глаза погляди.

Садится Малеч — словно птица Малеч,

Когда распрямится — как львица Малеч.

Глаза ее чисты

И кудри пушисты.

Посмотришь и скажешь: «Царица Малеч!»

А кожа ее — как сиянье зари.

Джигит, покори ее, уговори,

В жены возьми ее,

К сердцу прижми ее,

Добейся ее, приручи, покори!

Сад весною, как всегда,

Свой наряд расправил,

В горы ты погнал стада,

А меня оставил,

А меня оставил.

В горы ты погнал стада —

Только пыль вернулась.

Я глупа и молода —

Вот и обманулась,

Вот и обманулась.

В черной бурке молодец,

Парень в шапке белой, —

Даже для твоих овец

Песенки я пела,

Песенки я пела.

Белый вол привык к ярму,

Конь приучен к бою.

Я себя в твоем дому

Видела снохою,

Видела снохою.

Позади и впереди

Пастухи у стада.

Ты прильнешь к моей груди.

Что еще мне надо?

Что еще мне надо?

Шаль моя белым-бела

Шею мне сдавила.

Я тебя бы обняла

И не отпустила,

И не отпустила.

Будет овцам на обед

Травушка густая.

Ах, зачем же с малых лет

Берегла себя я?

Берегла себя я?

Моя комната светлой была сначала,

Пока не узнала я Таукана,—

Но темною комната эта стала,

Когда повстречала я Таукана.

Сердце мое было больше утеса,

Пока не узнала я Таукана, —

Сердце мое стало зернышком проса,

Когда повстречала я Таукана.

Змеей обвилась тесьма золотая

Вокруг моего тонкого стана.

Я песни пела — я плачи слагаю,

С тех пор как увидела я Таукана.

Я на небо глядеть не могу без боли,

Тучку увижу — и сердце забьется.

Когда Таукан мой умчится в поле,

Мне кажется — он никогда не вернется.

Не будь, мой отец, бессердечным и строгим,

На мне свою не показывай силу.

Передо мною лишь две дороги:

Одна к Таукану, другая — в могилу.

Мой перстень заветный с одним алмазом,—

Вы хотите, чтоб я его потеряла.

Не гляди же, брат мой, недобрым глазом,

Не точи, мой единственный брат, кинжала.

На лугу веселятся ягнята наши,

Если солнце пригреет их хоть немножко.

Когда Таукан на празднике пляшет,

Веселее играет моя гармошка.

Говорят, Таукан незнатного рода,

Говорят, что не быть мне его женою,

Всё равно буду ждать, не спать до восхода —

Может быть, Таукан приедет за мною.

Ты пленница в чьем-то саду,

Но я за тобою приду.

Под черною шалью не плачь обо мне —

Сквозь лес я пробьюсь, проскачу на коне,

Тебя среди тысяч найду.

Нет, в этом проклятом аду

Я лучше одна пропаду.

Куда, мой любимый, направишь коня:

Один ты, а сто охраняют меня.

Погибнешь ты, мне на беду.

Адыг, не боюсь я твоих

Тюремщиков мрачных и злых.

Коль меньше, чем в сердце горячей любви,

Надежды в душе и отваги в крови,

Какой для тебя я жених?

Нет, счастье мое же храня,

Сюда не гони ты коня.

Я здесь поседела, я стала не та,

В неволе поблекла моя красота.

Увидишь — разлюбишь меня.

Люблю я тебя лишь одну,

Нет жизни, пока ты в плену.

Я взглядом спалю и разрушу тюрьму.

Тебя подниму я, и к сердцу прижму,

И новую душу вдохну.

Всей душой стремлюсь к тебе я,

Без тебя мне день темнее,

Нету без тебя дорог.

Что придумать ты сумеешь,

Чтобы сделать я не смог?

Если, став голубкой белой,

Улечу я навсегда,

Что ты, парень, будешь делать,

Что придумаешь тогда?

Станешь ты голубкой?.. Что же,

В птицу превращусь я тоже,

Полечу голубке вслед.

На земле иль над землею —

Лишь бы только быть с тобою!

Что ты скажешь мне в ответ?

Ну, а если стану ланью,

В лес я убегу стремглав,

Что ты, парень, делать станешь,

В лани милую узнав?

По лесам, по тропам горным

Я промчусь ловцом проворным,

Петлю сделаю из рук,

А потом со всею силой

Кину петлю я и милой

Шею обовью вокруг.

Если буду я больною,

Буду бредить день и ночь,

Что ты сделаешь со мною,

Чем ты сможешь мне помочь?

Я искусством врачеванья

Облегчу твои страданья,

Я спасу тебя, мой свет,

Стану я живой водою

И целебною травою.

Что ты скажешь мне в ответ?

Ну, а всё же если веки

Я закрою навсегда,

Если я усну навеки,—

Что ты сделаешь тогда?

Я тогда смирюсь в бессилье,

Но, по-прежнему любя,

Белым саваном в могиле

Обовьюсь вокруг тебя!

Украшают лишь стада

Шелк лугов зеленых,

Украшает жизнь всегда

Счастье душ влюбленных.

Седины в косе моей

Я не замечаю,

Хатау среди парней

Я не замечаю.

Две косы, как два ручья,

Заплела надолго ль?

Твой приятный голос я

Не услышу долго ль?

Каблуки мои, поверь,

Маленькие очень,

Как любовь твою ни мерь —

Маленькая очень.

Песне той, что я пою,

Громче подпевайте.

Про печаль-тоску мою

Другу передайте.

Сердце тянется к нему,

К дорогому моему.

Отчего и почему —

И сама я не пойму.

Это чувство даже бог

Сделать слаще бы не мог.

По тебе я умираю,

Черноглазый голубок.

Ой и глупой я была,

Ничего я не ждала.

Словно песенка пхапшины,

В сердце мне любовь вошла.

Вышиваю скатерть я —

Слезы льются в три ручья.

Если ты меня разлюбишь,

Оборвется жизнь моя.

Жду тебя я на лугу,

А увижу — убегу.

Глупо, знаю, поступаю,

Да иначе не могу.

Мой любимый, ну и что ж,

На красавца не похож.

Человек хорош для глаза,

Если для души хорош.

Я забыла все дела,

Косу лентой заплела.

Я подумала о милом

И подушку обняла.

Я гляжу на небосвод —

Между туч луна плывет.

Между кожей и костями

Ходит страсть и тело жжет.

В зеркало сижу гляжу,

Красоты не нахожу.

Я зачахла, я в тревоге

Дни и ночи провожу.

Листья по ветру летят,

А меня сильней в сто крат

Страсть в твои объятья гонит

И не смотрит на адат.

Солнца нету. Где оно?

Нет луны, темным-темно.

Если я тебя теряю,

День иль ночь — мне всё равно.

Зеленчук и долина его —

Луговина отца твоего.

А у матери твоей

Вьются косы, как ручей.

Наша гордость и наша краса

Ты, малыш, — золотая роса,

Что упала на наше село.

Седловину горы,

Что в снегу до поры,

Для игры ты возьмешь как седло.

А когда подрастешь,

Ты коня подкуешь,

В руки саблю возьмешь.

И тогда

Кони в бой полетят —

Будешь ты впереди,

А поскачут назад —

Будешь ты позади,

И к тебе не пристанет беда.

Мима, Мима,

Мима — серенький мышонок,

Мима — черный медвежонок.

Шапочка плетеная,

Кисть позолоченная.

Замаралась шапочка,

Затерялась шапочка.

Ищет мама —

Не найдет.

Отец нашел —

Сынку несет.

Ходит Мима взад-вперед.

А где шапка?

Вот!

Мамин сынок,

Словно клубок,

Крутится вечно

У маминых ног.

Бабушке в юбку

Тычет он нос,

Будто навечно

К юбке прирос.

Мамин сыночек,

Бабушкин внук,

Слезть он не хочет

С маминых рук.

— Кто стучится?

— Абдуллах!

— Ты откуда?

— Был в гостях!

— Что там ели?

— Петуха!

— Что осталось?

— Потроха!

— Где остатки?

— Снес в амбар!

— Где амбар?

— У двух чинар!

— Где чинары?

— Там, где были!

— Где чинары?

— Их спилили!

— Где пила?

— В мешке была!

— Где мешок

— Сгорел дотла!

— Где огонь?

— Вода гасила!

— Где вода?

— Пила кобыла!

— Где кобыла?

— Князь седлал!

— Где теперь он?

— Ускакал!

— Где Шихим?

— Дома нет.

— Где Шихим?

— Ушел чуть свет.

— Куда пошел он?

— На восток.

— А что нашел он?

— Кошелек.

— Где Шихим?

— Идет домой.

— Где обновка?

— За спиной.

— Что несет Шихим?

— Вельвет!

— Что сошьет

Шихим?

— Бешмет!

— Для кого сошьет?

— Для сына —

Маленького

Мухадина.

— К вам гусыня приходила?

— Приходила!

— Вам яичко подарила?

— Подарила!

— То яйцо чабан забрал?

— Забрал.

— Вам взамен овчину дал?

— Дал.

— Меховщик ее дубил?

— Дубил.

— А портной ее кроил?

— Кроил.

— Тот портной обнову сшил?

— Сшил.

— Сироте он угодил?

— Угодил.

— Сирота тулуп надевала?

— Бывало.

— Меду вам сирота давала?

— Немало.

Уколола в поле колючка,

Уколола колючка-злючка

Ножку Бабины,

Ножку Бабины.

Кровь из ранки пошла сначала,

А потом раздуваться стала

Ножка Бабины,

Ножка Бабины.

Побежала к дяде, а дядя

Покачал головою, глядя

На ножку Бабины,

Ножку Бабины.

Дядя бедной ничем не помог;

Старый пахарь, что сделать он мог

С ножкой Бабины,

Ножкой Бабины?

Брат дремал, но вскочил от крика:

«Милый брат, скорей осмотри-ка

Ножку Бабины,

Ножку Бабины!»

Молодым он был, неумелым,

Рассердился, не осмотрел он

Ножку Бабины,

Ножку Бабины.

Ой, болит у девочки рана.

Полечи-ка скорее, нана,

Ножку Бабины,

Ножку Бабины.

На колени дочь усадила,

Пожалела нана, промыла

Ножку Бабины,

Ножку Бабины.

Чистой тряпочкой обвязала,

И совсем болеть перестала

Ножка Бабины,

Ножка Бабины.

Дождик, дождик,

Подожди, —

Надоели нам

Дожди.

Ты по крышам

Зачастил,—

Ребятишек

Разбудил.

Ты пробрался

Как назло,

За оконное

Стекло.

Мокнет в доме

Потолок, —

Через крышу

Ты протек.

В поле стог

Разворотил,

Старика ты с ног

Свалил.

Сбил ограды,

Залил ров,

В стаде распугал

Коров.

Взял ты с нас

Большую дань, —

Дождик, дождик,

Перестань!

Ради бога,

Пожалей,

Хоть дороги

Не залей.

Песню грустную

река

принесла

издалека,—

где-то дерево

шумело,

эту песню

ей пропело:

«Я расту

недалеко,

я ценюсь

невысоко,

а меж тем

моя цена

быть высокою

должна.

Я к вам еду

по дороге

на быках

короткорогих.

Я — мосточек

вашей речки,

огонечек

вашей печки,

груша, что

в тяжелый час

кормит,

выручает вас.

Для княгини

я — постель,

для ребенка —

колыбель.

Я и мачта,

я и лодка

и башмачная

колодка.

Я и стрелы,

я и лук,

и телега я

и плуг.

Я — валежник

для костра.

Я — колода

средь двора,

у которой

ждет конца

обреченная овца.

Я — дубовое

корыто,

обод липовый

для сита.

Кто идет,

тому я — посох,

едет — ось

при двух колесах.

Для гостей я —

стол треногий,

там — богатый,

здесь — убогий.

Мастер гнет

меня в дугу.

Колесом я

быть могу,

быть могу я

и дубиной,

землемерной

палкой длинной.

Я для девушек

и ступа,

я и пестик,

бьющий тупо,

я и кружка

на пирушке,

я и ручка

просорушки.

Я — кормушка,

я — кадушка,

простоквашная

болтушка.

Я — и вилы,

и ушаты,

деревянные

лопаты.

Я и дышло

для волов,

сразу

для восьми голов.

Для жилища —

я подпорка,

окна, двери,

переборка.

Я — решетка

желоба,

я — пролетка

и арба.

Я вас в дождик

укрываю,

я вам руки

согреваю.

Знайте, люди,

без меня

нет ни дыма,

ни огня.

Без меня бы

вы пропали,

день бы

прожили

едва ли».

Была юбка — юбочка,

Узкая, как трубочка,

Девочка плясать пустилась —

Юбка зонтиком раскрылась.

Музыка играет звонко,

Пляшут ножки — два козленка.

Пусть слетают башмаки,

Отлетают каблуки.

Пляшет дочь, зурна играет,

Мама дочь свою ругает.

Дочку надо ли ругать?

Дочка рада б не плясать,

Но зурна поет сейчас,—

Ножки сами рвутся в пляс.

Шерсть твоя мягче шелка,

Каждый зуб твой — иголка.

Ты у печки спишь зимой,

В зной — в тени под бузиной.

Ты, проснувшись спозаранку,

Просишь сливки и сметанку.

Беззаботно ты живешь:

Гость приходит — не встаешь.

А зато почуешь мышь —

И вдогонку ей летишь.

Мой безрогий теленок,

Мой красивый теленок,

Белоногий теленок,

Не бодливый теленок.

У тебя звезда на лбу

И пятно на темечке,

Зубы у тебя во рту —

Тыквенные семечки.

Ты не ходишь далеко.

Ты пасешься возле дома.

Пьешь парное молоко,

А твоя постель — солома.

У тебя врагов нет,

Разве что наш сосед.

Огород он сторожит,

Над добром своим дрожит.

У соседа и стручки,

И калина, и малина,

Тыква, брюква, кабачки.

У соседа — хворостина.

Хворостина эта бьет

Тех, кто лазит в огород.

За луку седла

Возьмись,

Ногу — в стремя.

Подтянись,

Занеси

Другую ногу.

Дергай повод

Понемногу —

Уздечка

Стронет коня,

Плетка —

Гонит коня.

Ну-ка плеткой

Замахнись,

К шее скакуна

Прижмись!

Придет время —

Отпустишь стремя,

Повод натянешь —

Конь твой замрет,

Как вкопанный встанет

У самых ворот.

В доме поселились мыши:

И под полом, и под крышей.

Лапы у мышей что грабли,

Зубы у мышей что сабли.

Забрались они в кладовку,

Перегрызли там веревку.

Съели сыру два куска,

Съели жиру два горшка.

Масло в кувшине стояло,

А теперь как не бывало.

Им кладовки было мало,

Мыши вылезли на свет.

Разодрали одеяло,

На ковре оставив след.

Распушили две подушки,

Повалили две кадушки.

В сундуке прогрызли дно,

Перепортили зерно.

Рассердилась наша мать

И пошла кота искать.

Наш отец

Обновку справил:

Мышеловку

Он поставил.

Слышен звук:

Тук-тук-тук.

Под сосной сидит барсук.

Кажется издалека —

Серп на лбу у барсука.

Острый серп быстро жнет,

Быстрый конь летит вперед,

На коне лихой джигит

В шубе дорогой сидит.

Ножницы кроили шубу,

А иголки шили шубу.

Топоры — для колки дров,

Дрова — для печек и котлов.

Уголь тлеет не спеша,

Уголек — моя душа.

Душа нежна у голубка,

Громок голос ишака,

Верблюд неуклюжий,

Вот он — горб верблюжий.

Уши — стрелы,

Нос — свирель…

Заяц белый

Шмыг под ель.

Заяц мчится

Что есть мочи,

Заяц схорониться

Хочет.

То бежит он

И кружит,

То лежит он —

Весь дрожит.

Бедный, он

Всего боится.

Где укрыться

Ото зла?

От лисицы

И куницы,

От орлицы

И орла?

Ой, в овраге

Тень стрелка,

Лай собаки

И щенка.

Уши — стрелы,

Хвост — сучок.

Прыгнул белый —

И молчок.

Он боится

Даже белки,

Певчей птицы —

Даже мелкой.

И чуть видного

Ежа,

И невинного

Ужа.

У зайца

Заячья душа,

Да больно шуба

Хороша.

Рыжая лиса,

Хитрая лиса

Провела мою соседку —

Унесла ее наседку.

Этого еще и мало:

Грядку луку истоптала,

Рядом, в доме пастуха,

Утащила петуха.

Рыжая лиса,

Хитрая лиса

Под горой в своей норе

Пировала на заре.

Первым съела петуха —

Мясо, кости, потроха.

И остались от наседки

Только перья да объедки.

Спать легла лиса, и вот

Заболел у ней живот.

Рыжая лиса,

Хитрая лиса

Для леченья, для спасенья

Поплелась с трудом в селенье.

Встретила мою соседку —

Та припомнила наседку.

Повстречала пастуха —

Тот припомнил петуха!

Птица странная удод.

Раньше всех она встает.

Первым делом эта птица

На тутовник наш садится.

Расправляет хохолок,

Пробует свой голосок.

«Пу-пу-пуп» — о чем удод

Песенку свою поет?

«Пу-пу-пуп» — что это значит,

Он смеется или плачет?

Так высмеивает птица

Тех, кто спит и не проспится.

Эй, ты, соня и лентяй,

Слышишь, песня раздается,

Солнце высоко — вставай:

Над тобой удод смеется!