Песни народов Северного Кавказа

Ранней весною зерно

Мерили мы гирдами, —

Пусть возвратится оно

Осенью к нам возами.

Много борозд на пашне,

Множество звезд на небе,

Волн в океанах-морях, —

Пусть столько возов пшеницы

В этот год уродится

На наших полях.

Стебли, стебли, стебельки,

Превратим мы их в мотки.

Щелоком в котле большом

Отбелим добротно,

Вычистим кривым скребком, —

Пусть из нитей плотных

Люди добрые потом

Сделают полотна.

Элт, мы пришли на извечное дело,

Милостью нас не оставь,

Наши порой непослушные стрелы

В быстрого зверя направь.

Крупную голову лося горбатого

Пусть не закроет скала.

Сердце горячее тура рогатого

Наша отыщет стрела.

Зверю, тяжелому мясом и салом,

Дай показаться вдали.

Дай нам вернуться с поживой немалой,

Ты нам удачу пошли.

Мы на твою уповаем подмогу.

Ты, в чьем владенье весь край,

Будь милосерден и господу богу

Нашу мольбу передай!

Му́ста Гу́дарг, Муста Гударг,

Пусть на полях уродится

Просо, ячмень, пшеница

И кукуруза тоже.

Дай нам дождя, боже,

О господи боже!

Дай дождика нам, Села,

Чтоб поле не сгорело.

Дай нам счастья, дай удачи,

Чтоб мы бед не знали,

Чтобы, как хвосты кошачьи,

Колосья свисали,

Початки торчали.

Скотину лучшую кормим и нежим

На воле, как для себя,

А тучною станет — ее зарежем,

Тушоли, мы для тебя.

В день твой пришли мы, как в прошлые годы,

К тебе, и ты счастья нам дай,

Избавь от горя, беды, недорода

Родимый наш край.

Чтоб нерожавшие жены родили,

Чтобы рожденные дети жили,

Дождей чтобы было

Ни много, ни мало,

Чтоб солнце светило,

Но не сжигало.

Не всели в гостей тревоги,

К нам не прегради дороги.

Наши кровли, наши стены

Пусть не сотрясает гром,

В очаге огонь священный

Не гаси своим огнем.

Злобный дух, что входит в дом,

Долго там живет потом.

Ты на этот дух лукавый

Обрати огонь свой правый.

Мы — твоих овец ягнята.

Мы — твоих коров телята.

Из того, что мы посеем,

Всё обильно пусть взойдет.

От скота, чем мы владеем,

Пусть умножится приплод.

Щедрости ты не убавь.

Хоть мы просим неумело,

Научи нас и наставь.

Милостью нас не оставь,

Хоть мы просим то и дело!

Гость, гостящий под нашим кровом,

Пусть тебя не коснется беда.

Будь свободным ты и здоровым!

Всегда!

Пусть будет цела твоя голова,

Которой кету цены.

Пусть не померкнет слава твоя,

Имя твое и твои слова —

Гордость родной стороны!

Красавица, счастье тебе привалило —

Себя достойного ты полюбила.

Как черный орел средь горных орлов —

Птиц предводитель крылатый,

Так твой удалец среди удальцов

И тамада, и вожатый.

Тебе досталась заря навсегда,

Что солнце опережает.

Тебе досталась с неба звезда,

Что ярче луны блистает.

Пока не гремит за горою гром,

Пока не слыхать обвала,

Тебя к твоему орлу увезем,

Чтобы не тосковала.

Орлят не орел послал за тобой,

Послал кобелят кобель твой рябой.

То не заря в ночных небесах,

Не звезда, что сравнима с луной,

А необученный конь в камышах

Мечется как шальной.

Пыль на дороге вздымая до туч

Краями шальвар неловких,

Словно мухи с навозных куч,

Сюда слетелись золовки.

Он храбр, как храбрейший волк средь волков,

Как самый суровый медведь, он суров.

Недаром случилось ему родиться

Ночью, когда щенилась волчица.

Недаром, к небу очи воздев,

Имя ему старики давали

В тот день, когда появился лев,

Ревом своим оглашая дали.

В семье он самый юный и статный.

Все его любят, всяк ему рад.

Лицом он смуглый, как меч булатный,

И сердце его словно булат.

Невеста-красавица, что должна

Замуж идти за Умара,

Если добра ты, умна, скромна,

Ужель он тебе не пара?

Ты, приглядевшись к нему, поймешь,

Что замужество — дар, а не кара.

Что ты на земле никогда не найдешь

Никого достойней Умара.

Не плачь, не горюй, дорогая сестра,

Хоть ты и съезжаешь с родного двора.

Теперь ты хозяйка, владеешь волом,

Что в сарае жует солому.

Владеешь конем, что под седлом

Стоит у свекрова дома.

Сестра дорогая, ты плачешь о том,

Что к мужу идешь нелюбимому в дом.

Пусть красная медь — тот немалый калым,

Что взят за сестрино горе, —

Недолго послужит братьям твоим,

В труху превратится вскоре.

Все десять коров и десять быков,

Что взял твой родитель почтенный,

В дикое стадо лесных кабанов

Превратятся пусть непременно.

Словно олень, что из-за скал

Выходит после ненастья,

Мальсаг на игрища прискакал,

В игре попытает он счастье.

Проклятье вам, времена Шамиля,

Что были давно, да минули.

А в наши дни не грохочет земля,

Не свищут быстрые пули.

В огне чинаровом прутья трещат

Железные и стальные,

И вырваться из груди норовят

Наши сердца удалые.

Тесно им в нашей груди молодой.

Влекут они в дальние дали.

Нам видится путь, нам слышится бой,

Сердца мы смирим едва ли.

О Мочака благородный,

Сын оскудевшего рода.

О Мочака благородный,

Пусть светит тебе свобода.

Пусть храбрость, которой славился

В течение жизни всей,

Тебе не изменит, останется

Владеньем души твоей.

Мочака, что завидовать

Тем, чей бесчислен род?

Стоит ли свиньям завидовать,

Хоть в стаде их много бредет?

Пусть у коня солового,

Стоящего средь двора,

Будут подковы из золота,

Гвозди из серебра.

Терек — реку суровую —

Должен ты переплыть.

Если б лодку дубовую

Я бы могла спустить.

Но конь твой, на всё готовый,

Разве тебя подведет?

Хуже ль лодки дубовой

Терек переплывет?

Хоть и осилил Терек,

Не избежал ты зла.

Если б перину на берег

Я постелить бы могла.

Но не нужна перина

Тебе, как ты ни устал.

Твоя перина — долина,

Где ты сраженный упал.

Зелимхана гонцы

Селенья мутят,

Скачут во все концы

И так говорят:

«Эй, собирайтесь все, у кого

Кони лихие!

Эй, собирайтесь все, у кого

Сабли стальные!

Поскачем мы вдаль, будет жарко вокруг,

Хоть и не будет солнца,

А слезем с коней дружно все вдруг —

И земля затрясется.

Сбросим мы бурки на склоне бугра,

С седел сойдем и будем

Кнутовищем из серебра

То делить, что добудем.

За Зелимханом будем скакать

Вдаль по родимой земле.

Если будем когда-нибудь спать,

Лишь на ходу — в седле».

Не плачь, Альмирза, что в мире большом

Один ты влачишь свои дни.

Не плачь, не горюй, Альмирза, о том,

Что много у всех родни.

Велик ли толк, что обильны стада,

Что много свиней в стадах?

А волк один; в одиночку всегда

На всех наводит он страх.

Иль не один ты вступаешь в бой,

Врагов настигая вдруг,

Или же не под одним под тобой

Дорога гнется, как лук?

Разве не гнется дорога-дуга

Под скакуном твоим?

Иль не один побеждал ты врага,

Оставаясь сам невредим?

Славен ты будь, удалец счастливый,

Выросший, словно вьюн на лугу.

Будь ты славен, неприхотливый,

Росший подобно волку в логу.

Ветер холодный свистел над тобою,

Тебя потрепал на веку.

А ныне оружие дорогое

Висит у тебя на боку.

Кто будет отважней тебя и храбрее,

Пусть носит оружье твое.

Но пусть никто никогда не посмеет

Носить оружье твое.

Пусть на тебе оружье блистает

И нежная, как виноград,

Пусть обнимает тебя и ласкает

Прекрасная Маликат.

Не всех, кого повстречал в скитаньях,

Друзьями ты почитай.

Не всех, кого увидал на гулянье,

К любимым ты причисляй.

Тот, кто с тобою был в час твой черный, —

Тот тебе друг и брат.

Была и осталась твоей нареченной

Прекрасная Маликат.

Тем ты, Хасан, не будь озабочен,

Что не́ дал родни аллах, —

Велик ли толк оттого, что очень

Много свиней в стадах?

А волк одинок, и в одиночку

На всех наводит он страх.

Люди добрые, подходите,

В мою сторону слух обратите

И послушайте речь мою.

Так считается и считалось,

Что, кому воевать случалось,

Тот искусен в грозном бою.

С места восхода солнца

До места захода солнца

Белый царь-государь чуть свет

Офицеров, князей благородных,

Трону верных, себе угодных,

На великий скликал совет.

Офицеры совет вершили,

Сытно ели и много пили,

Говорили, пьяным-пьяны:

«Благородные мы дворяне,

Кто свершит кроме нас деянья

Те, что мы совершить должны?»

Долго ели они и пили,

О делах своих говорили.

Уморились и пить, и есть.

И явился к ним царь московский.

И вскочили они молодцовски,

Государю отдали честь.

И поведал им царь великий,

Мол, тоскует он по Альбике,

Хочет встретить ее скорей.

Что увидит у ней обнаженным,

То закроет златом червонным,

Не жалея казны своей.

«Вы скорее в горы идите.

Вы Альбику там отыщите,

Вместе с ней воротитесь назад.

И да будет вам помощь господня,

Ибо ведомо, что сегодня

Ускакал Жамарза, ее брат».

Радо воинство отличиться.

И рассвет не успел опуститься

На предгорье и воды реки,

Как аул, где жила Альбика,

Окружили ратью великой,

В три ряда засверкали штыки.

Встали старцы, чтоб помолиться,

И увидели, что творится,

И услышали звон штыков.

Старики судили-рядили,

Почему кольцом окружили

Их аул — девять тысяч дворов?

Подошли они не без страха

И сказали: «Ради аллаха,

Объясните нам, господа,

По какой по такой причине

Наш аул окружили ныне

Вы, нежданно придя сюда?»

«С государевой ратью великой

Мы за вашей пришли Альбикой.

Белый царь нас отправил в путь,

Ибо он — правитель законный —

Хочет златом покрыть червонным

Руки, плечи ее и грудь.

Вон штыков — как колосьев в поле,

Так что лучше по доброй воле

Вы отдайте, и мы увезем,

Помолившись господу богу,

Вашу девицу-недотрогу.

А не то весь аул сожжем».

Злой бедой омраченные старцы,

Сединой убеленные старцы

Поплелись по домам своим.

Шли они, и от горькой печали

Их обильные слезы стекали

По усам, бородам седым.

Старики в аул возвращались,

И гехинцы им повстречались.

Были ловки джигиты, сильны.

Были сабли их посеребренны

И стволы их ружей гранены,

Были резвыми скакуны.

И промолвили старцы чинно:

«Добрый день, удальцы Гехина.

Плачем мы от несметных бед.

Понаехали с ратью великой

Офицеры за нашей Альбикой».

Но джигиты молчали в ответ.

И с заботой своей несчастливой

Старцы к дому Альбики красивой

Подошли, постучались в дверь.

Смотрит девица — что за чудо?

Старцы к ней не стучались покуда

И к добру ль стучатся теперь?

И тогда закивали старцы.

«Мир тебе», — ей сказали старцы.

«Мир и вам, спасибо за честь.

Заходите, степенные люди.

Проходите, почтенные люди.

Не хотите ли пить и есть?»

«Глотки так пересохли наши,

Что не то что бузу из чаши,

Мы бы выпили горный поток.

И настолько изголодались,

Что сжевали, когда б попались,

Даже камни со дна и песок.

Но питье твое пить мы не будем, —

Продолжали почтенные люди. —

И не будем мы есть ничего,

Ибо кровью твой брат истекает

И на помощь сестру призывает,

Чтобы раны омыла его».

Встрепенулась и закричала,

Собираться Альбика стала.

Стан стянула платком головным

И сказала такое слово:

«О почтенные, я готова

Ехать в горы за братом своим.

О почтенные старцы седые,

Пусть скорей ваши кони лихие

Нас по тропам помчат туда,

Где лежит, как подбитый сокол,

Брат мой милый в траве высокой,

Где застала его беда».

И тогда по чьему-то слову

Подкатили карету цареву,

Разукрашенную серебром,

И Альбику в нее посадили,

Двери наглухо затворили,

На окошки шелк опустили,

Окружили тройным кольцом.

В путь карета царя пустилась.

И тогда-то, что с ней случилось,

Всё Альбика вдруг поняла.

«Что же вы, удальцы Гехина,

Мне даете гибнуть безвинно? —

Закричала она со зла.—

Вы украдкой меня встречали,

Речью сладкою обольщали.

Неужели все ваши слова,

Ваши клятвы все и присловья,

Как досужие сплетни вдовьи,

Позабылись, родясь едва?

Этот край, где меня обманули,

Пусть свинцовые вражьи пули

Поливают, как дождь весной.

Я ж на верную смерть отправляюсь,

Слава богу, тем утешаюсь,

Что не ранен мой брат родной».

В этот час Жамарза невредимый

Возвратился в свой дом родимый.

«Эй, Альбика! — кликнул сестру. —

Табуны я гнал, уморился,

И скакун мой разгорячился.

Поводи его по двору».

Жамарзе навстречу седая

Тетка бедная, причитая,

Вышла, полуслепа, стара.

Закричал Жамарза: «Что случилось,

Ты мне, тетка, скажи на милость?

Где родная моя сестра?»

«Я за вас умереть мечтала, —

Тетка старая отвечала,

Утирая потоки слез, —

Но сестру твою царь московский

В серебрёной своей повозке

На потеху себе увез».

И ловчей сизаря лесного,

Что слетает с сука кривого,

Жамарза на коня лихого,

Не помедлив, прыгнул с крыльца,

За любимой сестрой в тревоге

Поскакал по царской дороге,

Не щадя своего жеребца.

Полетел Жамарза, как птица,

Видит: даль впереди пылится.

Слышит: плачет его сестра.

За каретою он рванулся

И девичьей спины коснулся

Кнутовищем из серебра.

«Не пугайся, моя сестрица.

Бог поможет, беды не случится.

Распадется черная мгла.

Верен мне мой скакун горячий.

Я догнал тебя, это значит —

Смерть врагов твоих догнала.

Ой, сестра моя, бог поможет,

Нас он не обречет, быть может,

Ни на гибель, ни на позор.

Не изменит мне дух мой ратный,

И послужит кинжал булатный,

Как служил мне он до сих пор».

«Жамарза, — сестра отвечала, —

Кровью не обагряй кинжала.

У меня ты — единственный брат.

Коль беда случится с тобою,

Буду я совсем сиротою.

Лучше ты возвращайся назад.

Кровь кипит в твоих жилах горячих,

Но, кто знает: нынче удача

Суждена ль тебе, Жамарза?

Может быть, после битвы бесплодной

Станет кровь в твоих жилах холодной

И погаснут твои глаза.

Пленных девушек — я слыхала —

У царя в столице немало.

Укради, Жамарза, одну

И красавицу молодую

На сестру обменяй родную,

Что томиться будет в плену».

«Не купец я, чтоб торговаться.

Мне, сестра, подобает драться.

Вслед не зря скакал за тобой».

Он промолвил такое слово

И с коня своего лихого

Спрыгнул наземь и начал бой.

В этот час мать Тайми Байбулата

Шила, щурясь подслеповато.

Отложила она шитье

И далекий бой услыхала —

И по звуку тотчас узнала:

Бьет вдали Жамарзы ружье.

Всё вдали гремело и рвалось,

И старухе доброй казалось,

Будто капли во время грозы,

Пули вражеские впивались

Там, где выстрелы раздавались,

В тело храброго Жамарзы.

Байбулат после пира-веселья

В дальней горнице спал с похмелья.

Прибежала старуха туда.

«Эй, вставай, мой сын, поскорее,

Скакуна седлай порезвее,

Потому что стряслась беда.

У тебя, мой сынок родимый,

Был на свете ли друг любимый

Кроме храброго Жамарзы?

А сейчас твой дружок пропадает.

Пуль поток на него упадает,

Словно дождь во время грозы.

Что лежишь ты, потупясь долу,

Как корова после отела,

И не слышишь ты ничего.

А вдали всё смешалось в гуле,

И литые пронзают пули

Друга верного твоего».

Сын промолвил такое слово:

«Ты прости меня, сына плохого,

Извини, что сплю допоздна.

Не казни ты меня сурово,

Я встаю, а ты вороного

Подведи к крыльцу скакуна».

Взял ружье Байбулат с собою.

Саблю взял с резьбой золотою.

Вышел он, с вороного смыл

Пыль и глину теплой водою.

Смыл репейник холодной водою.

За луку схватился рукою

И, как птица, в седло вскочил.

На прощанье мать говорила:

«Я во чреве тебя носила,

Сберегала, и, видит бог,

Родила я тебя, растила,

Молоком я тебя кормила.

Ты кусал зубами сосок.

Пусть мое молоко грудное

Обратится кровью свиною,

Опоганит всю жизнь твою,

Коль забудешь ты всё, что свято,

Если бросишь друга и брата,

Если струсишь в смертном бою.

Для меня, вдовы несчастливой,

Лучше мертвый сын, чем трусливый» —

Так промолвила сыну мать

И отправила Байбулата.

И помчался он друга и брата

От смертельной беды спасать.

Гнал коня он без сожаленья,

И увидел он место сраженья,

Где, лицом бескровен и бел,

От бессчетных ран присмиревший,

Грудь свою ружьем подперевший,

На песке Жамарза сидел.

«Эй, вставай, Жамарза, не робея.

Прискакал на помощь тебе я.

Бог хранит тебя, друг мой и брат.

Всё, что с нами свершиться может,

Лишь по воле вершится божьей», —

Жамарзе сказал Байбулат.

«Знаю, только по божьей воле

Я с врагами на этом поле

Бился храбро и бился б еще,

Но сейчас от тяжелой сабли

Белы руки мои ослабли

И болит от стрельбы плечо».

И два друга, страха не зная,

В бой помчались, врагов карая.

Или, может, за птичьей стаей

То два сокола гнались лихих.

Два джигита рубили вместе,

Шапки вражьи сносили вместе

С головами владельцев их.

К Жамарзе возвратилась сила,

И рука его вновь рубила.

Он Альбику освободил.

Он сестре не сказал ни слова,

Он на круп коня вороного

Дорогую сестру посадил.

Байбулат сказал: «Ради бога,

Жамарза, погоди немного.

Мы карету отбили в бою.

Серебрёною да узорной,

Мы диковинкой этой рессорной

Подтвердим победу свою».

Так друзья неразлучные эти

В той рессорной царской карете

Прикатили средь бела дня,

Вверх из ружей они палили,

Малых, старых — всех всполошили.

Полюбила их мать Чечня.

Всюду стали их люди славить,

И к тому, что сказал, прибавить

Я что-либо смогу навряд.

Пусть любимые вас уважат,

Этой песни конец доскажут

Или новой повеселят.

В тот день, когда сера горит

Синим огнем,

В тот день, когда стелется дым,

Черный как ночь,

В тот день, когда пули летят

Свинцовым дождем, —

Отвагу джигитов тогда

Мы узнаем.

В тот день, когда пороха взрыв

Ресницы палит,

В тот день, когда насмерть стоят

Мужчины в бою,

В тот день, когда в женском кругу

Трусы одни,—

Отвагу джигитов тогда

Мы узнаем.

В тот день, когда между высот

Аргуна, где тур не пройдет,

Тачанки летят,

В тот день, когда роты солдат

На склонах Казбека на льду

Ставят шатры,

В тот день, когда в смертном бою

Старейшего слово звучит

И враг отступил,—

Отвагу джигитов тогда

Мы узнаем.

В тот день, когда деверей вдруг

Невестки стыдливые их

На помощь зовут,

В тот день, когда девушек вдруг

Кидают, за локти схватив,

На спины коней,—

Отвагу джигитов тогда

Мы узнаем.

В тот день, когда мягкий свинец

Обжигает грудь,

В тот день, когда пороха взрыв

Щеки палит, —

Отвагу джигитов тогда

Мы узнаем.

Пусть наши джигиты живут!

Пусть счастье сопутствует им!

Ты сердце для боя готовь!

Когда идти надо вперед,

Дым выстрелов опережай, —

К тебе пусть удача придет!

Коль сердце

От бегства забьется,

Пусть на бегу

Задохнется!

И немолчными дубровами

Горцы шли.

И нагорьями суровыми

Горцы шли.

Со знаменами багровыми

Горцы шли.

С пистолетами кремневыми

Горцы шли.

Увидали: в далях туманных —

Белые господа.

У могильников безымянных

Вражья стоит орда.

У могильников безымянных

Бой закипел тогда.

Над могилами у надгробий

Стояли горцы.

Под защитой старых надгробий

Стреляли горцы.

Не много имели железа

Ингуши, —

Имели зато Эржкинеза

Ингуши!

Имели вождя бедноты

Ингуши,

И свергли власть темноты

Ингуши!

И попала тогда гадючья пуля

В седовласого партизана.

Крохотная была эта пуля —

Заалела большая рана.

Наклонился над стариком

Серго Эржкинез.

Повязал ему рану платком

Серго Эржкинез.

Был отважным большевиком

Серго Эржкинез,

Был у соколов вожаком

Серго Эржкинез!

Поглядите на полет

Ласточки чернокрылой,

Певуньи чернокрылой.

Опустилась — и поет

Над высокою могилой,

Над братскою могилой.

О нашем крае она поет,

О нашем счастье она поет,

О партизанах боевых,

За нас боровшихся, поет.

О том, кого уж нет в живых,

Об Эржкинезе она поет.

Ушел ты, чтоб вновь не вернуться, покуда

На гладкой бумаге цветы не пробьются.

Ушел ты, чтоб вновь не вернуться, покуда

Не встанет аул на фарфоровом блюдце.

Ушел ты, чтоб вновь не вернуться, покуда

Морозной зимою дожди не прольются.

Самой бы уйти мне в ту область, откуда

Назад ни тебе, ни другим не вернуться.

Мне, матери, лучше б самой умереть,

Чем жить и на мертвого сына глядеть.

Сынок, почему ты так мало жил?

Зачем ты оставил всё, что любил?

Ушел ты, чтоб вновь не вернуться, пока

Во льды не оденется летом река.

О если бы вместо тебя умереть мне,

Я знаю, что смерть мне была бы сладка.

Мне не увидеть, как брат мой милый

Скачет во весь опор,

Не любоваться, как брат мой милый

Въезжает на отчий двор,

Не слышать посвиста кожаной плети,

Не слышать топота на рассвете.

Стоят нетронуты полные блюда,

Что друзьям приготовил мой брат.

Брат мой ушел в те края, откуда

Никто не приходит назад.

О мать, тебе не сидеть, как бывало,

У печки, что сын разожжет.

Не лечь на подушки, как ты мечтала,

Что на ночь невестка взобьет.

Трудно смириться с долею злою,

Глядя, как гаснут сейчас

Угли, засыпанные золою,

Что раздул он в последний раз.

Нельзя эти угли в топке багровой

Заставить всегда гореть.

Двери связал ты тесьмой коноплевой,

Как их теперь отпереть?

«Будет свадьба на всё селенье!

Плясать будет стар и мал».

Подарки на круглые наши колени

Ты положить обещал.

Мы ждали свадьбу со звонкой зурною,

И ты обещанье сдержал.

И вот удивил нас свадьбой какою,

Какие подарки нам дал.

Что с матерью будет твоей седою,

Когда будут тебя хоронить?

Когда оружье твое золотое

Товарищи станут делить?

Нету верной сестры, чтоб рыдать по тебе

В далекой чужой стороне,

Нету матери, чтоб причитать по тебе

В далекой чужой стороне.

Но печальная птица там плачет навзрыд,—

Эта птица тебе не сестра ль?

И волчица там черною ночью скулит, —

Это мать изливает печаль.

Там, где синюю птицу настигнет мрак,

Эта птица уснет и спит.

Где отважному воину встретится враг,

Там падет он иль победит.

Это синее небо, что, очи воздев,

Над собою мы видим сейчас,

Словно старую бурку, на плечи надев,

Кто до дыр износит из нас?

Эту черную землю, где нам умирать,

Где немало могил и дорог,

Разве кто-нибудь может из смертных стоптать,

Как подошвы своих сапог?

Если в мире живым ты не вкусишь плода,

Если здесь своего не возьмешь,

То его ты не вкусишь, ушедши туда,

В край далекий, куда ты уйдешь.

Где-то ланей сзывая, олени трубят,

Где-то соколы кличут своих соколят.

Это слышится где-то не соколов зов,

Вдалеке не олени трубят.

Это в битву скликает труба удальцов,

Чтоб, уйдя, не прийти им назад.

Раньше чувяки носил из сафьяна я,

Нынче обувка на мне деревянная.

Раньше носил я сукно хоросанское,

Нынче надел я рядно арестантское.

Сняли папаху из меха тяжелого,

Дали тюремный колпак мне на голову.

Руки болят: непривычна лопата

Им, что оружье сжимали когда-то.

Цепи в дороге звенят и болтаются,

Резвые ноги мои подгибаются.

Ноги мои лишь с недавнего времени

В тяжкой цепи — не в серебряном стремени.

Чтобы в небо взлететь, нету крыл у тебя,

Чтобы в землю уйти, нету сил у тебя.

В этом ссыльном краю тебе не прижиться:

Там снега непролазные, земли бесплодные,

В чистом поле там красные воют лисицы,

Ночью по лесу рыскают волки голодные.

Неотомщенными там остаются убитые.

Непогребенными стынут они, неомытые.

Там не знают границы

Между злом и добром,

И тебе не прижиться

В этом крае чужом.

Вы не злорадствуйте, говоря,

Что нету отца у меня.

Вы не злорадствуйте, люди, зря:

Много другой родни у меня,

Мне отца заменит родня.

Вы не злорадствуйте, говоря,

Что матери нет у меня.

Вы не злорадствуйте, люди, зря:

Много другой родни у меня,

И мать мне заменит родня.

Вы не злорадствуйте, говоря,

Что брата нет у меня.

Вы не злорадствуйте, люди, зря:

Много другой родни у меня,

Мне брата заменит родня.

Вы не злорадствуйте, говоря,

Что нету сестры у меня.

Вы не злорадствуйте, люди, зря:

Много другой родни у меня,

Мне сестру заменит родня.

Случалось вам видеть иссохшую в зной

Землю, жаждущую дождя?

То — не земля, иссохшая в зной,

А сердце бедной девушки той,

Которую бросил отец сиротой,

В иные пределы уйдя.

Видите: дождик весенний идет,

Водой омывая весь свет.

Это не дождик весенний идет —

Несчастная девушка слезы льет,

У которой матери нет.

Случалось ли вам осенней порой

Видеть, как падает в грязь

Лист пожелтевший с ветки сухой?

Это не лист — это сердце той,

Что без брата на свет родилась.

Случалось вам видеть цветок молодой,

Увядающий до поры?

Это в саду не цветок молодой,

А сердце несчастной девушки той,

У которой нету сестры.

Чем пред тобой я, отец, провинилась,

Что ты меня, не жалея нимало,

Сбросил с горы, чтоб не насмерть разбилась,

Чтоб поплыла я и остановилась

Там, где река упирается в скалы.

Матушка, что ж ты меня не жалела,

Бросила в пламя своими руками,

Чтоб, молодая, живьем я горела,

Чтобы собою питала я пламя.

Что же вы, братья, меня погубили,

Мужу постылому бросив бесчестно,

Чтобы ночами мне плакать в бессилье,

Чтобы завидовать мертвым невестам?

Родичи мужа, я зла не желаю

Вам за свое поруганье в отместку,

Я не виню вас и не проклинаю,

Только не быть бы мне вашей невесткой.

Замуж вновь спешит вдова,

Ой, спешит,

Людям сладкие слова

Говорит.

Мол, я милого птенца

Так люблю,

Что я милого птенца

Прокормлю.

Возвращается она

И несет

Войлок да ведро без дна

Через год.

Возвращается вдова,

Ой, спешит,

Людям горькие слова

Говорит:

«Как могла того птенца

Я любить,

Не смогла я подлеца

Прокормить!»

Приходим, о милости молим — ты гонишь.

Ты злишься, что мы появились незванно.

К тебе мы приходим на поле — ты гонишь.

Подумай, что делаешь, сын Кагермана!

Хоть ты и владеешь атласом и златом,

Ты начал гордиться и чваниться рано.

Не боле трех лет, как ты зажил богато.

Подумай, что делаешь, сын Кагермана!

Не боле трех лет, как живешь ты богато.

Не рано ль, богач, помыкаешь ты нами?

Пред золотом и серебро бедновато,

И кто-нибудь купит тебя с потрохами.

Что толку! Подохнешь и с полной мошною

В назначенный час свой — ни поздно ни рано.

Ты — чашка в воде, а не чашка с водою.

Подумай, что делаешь, сын Кагермана!

Вдоль селения невеста

Шествует, горда.

Кто такая, неизвестно,

И плывет куда?

Вдоль села она без страха

Идет, не спешит, —

И на ней не меньше саха

Золота блестит.

Пышногруда, тонкостанна,

Всех она стройней.

Из персидского сафьяна

Башмаки на ней.

Никому не скажет слово,

Не подарит взгляд,

И горит на солнце новый

Шелковый наряд.

Люди, кто она такая,

Чем она горда?

Пышногрудая, прямая,

Шествует куда?

Ты, что, словно гора, высока

И чиста, как зимой гора,

Ты, что ко мне добра и щедра,

Как грудь, что полна молока,

Ты, что чиста, как в долине река

Иль звезда на небе ночном,

Ты, что сама так же легка,

Как рубашка на теле твоем,

Ты, что, как сок винограда, сладка,

Ты, что, как синее море, гладка,

Ты, которой прекраснее нет,—

Прими мой поклон, мой сердечный привет!

Казбек над нами от снега бел,

И реку льдами мороз одел.

Мороз мне тоже принес беду:

Коса в снежинках, душа во льду.

Весною солнце расплавит лед.

Река весною свое возьмет.

Повеет ветер, развеет снег,

Помолодеет гора Казбек.

Мой снег расплавит кто и когда?

Избавит душу кто ото льда?

Я-то люблю, но: «Он гол как сокол», —

Мать говорит, и отец мой бранится.

Сокол вначале, быть может, и гол,

Ну, а каков он, когда оперится?

С соколом я улететь не вольна.

Мне говорят, чтоб любила я филина.

Я тонконогого жду скакуна.

Кляча аробная мне опостылела.

К чистой воде, что годна для питья,

Разве олень не притронется гордый

Из-за того, что в верховьях ручья

Тыкался в воду кабан толстомордый?

Сочной травы на лугу заливном

Разве не щиплет скакун благородный

Лишь потому, что трава с камышом

Рядом шумела в тоске безысходной?

Гордый мой сокол, отважный Теми,

Жизнь в одиночестве стала постылой.

Ты меня, милый, с собою возьми,

Сможешь — так миром, не сможешь — так силой.

Возле наших окон, удалец,

Не надо бродить тебе.

Мой родитель силен, удалец,

Головы́ не сносить тебе.

Ты у наших ворот не ходи —

Мать строга моя, братья строги.

Мои братья — того и гляди —

Поломают тебе руки-ноги.

Я люблю тебя, удалец,

Но отец всё глядит, грозится.

«Вкруг тебя, — говорит отец, —

Женихов табун не толпится».

Я люблю тебя, милый мой.

Но вот мать ничему не рада.

Говорит мне: «Что ж за тобой

Женихи не ходят как стадо?»

Говорит мне мой старший брат,

Да и младшие ропщут в гневе:

«Что ж вокруг тебя не шумят

Молодцы, как в роще деревья?»

Милый мой, чтоб не злились они —

Братья, мать и отец мой старый,—

Из-за Терека им пригони

Стадо желтых быков в подарок.

Угоди ты родне моей.

И чтоб нам избежать проклятья,

Ты косяк пригони коней

И раздай моим жадным братьям.

Если любишь меня, ступай,

Поброди по шумным базарам.

Всем сестрам моим по серьгам

Привези и раздай в подарок.

Боюсь я, как бы в пути, что далек,

Твой пояс бы не разорвался.

Боюсь, как бы шелковый твой платок

На синем лугу б не остался.

Боюсь, как бы конь твой не задурил,

Не пал за дальней горою.

Боюсь, что тебе не достанет сил

Сюда прискакать за мною.

Душе моей тесно в моей груди,

Мало ей места в моей груди,

Моя дорогая Сераж.

Была бы спокойней моя душа,

Коль не была бы ты столь хороша,

Моя дорогая Сераж.

Как сокол черный в белую птицу,

Так я мечтаю в грудь твою впиться,

Моя дорогая Сераж.

Я бы впился, тебя заневолил,

Если б на то была моя воля,

Моя дорогая Сераж.

Если бы звезды на небесах

Были бы все моими,

Если б чинары в горных лесах

Были бы все моими

И бревна, срубленные в горах,

Были бы все моими,

Если б любимый, что на словах

Мое прославляет имя,

Не пропадал бы в чужих краях

И не ходил бы с другими.

Джигитом рожден я, чтоб всех смелей,

Мне слыть в нашем крае родном.

Всю жизнь подобает руке моей

Плеть заносить над конем.

Я на закате к воротам твоим

Приду, и с тобою вдвоем

Мы по тропинкам побродим глухим,

Пойдем к ручью, а потом

До самой поздней зари посидим

В шалаше моем травяном.

Ты хороша, ты красива, весна.

Как неожиданно ты наступила.

Хоть я по-прежнему в мире одна,

Хоть ничего ты и не изменила,

Все-таки как ты прекрасна, весна!

В небе луна надо мною склонилась,

Солнцу сказала я: «Сделай мне милость,

Не заставляй понапрасну рыдать

Ту, что без брата на свет народилась.

Не заставляй от печали страдать

Ту, что и матери с детства лишилась.

Не заставляй ты судьбу проклинать

Ту, что с отцом навсегда распростилась».

Нет у меня дорогого отца,

Чтоб заступился, когда это надо.

Нету и брата бойца-удальца,

Чтобы повсюду со мною был рядом.

Матери нет, — ни родного лица

Я не припомню, ни доброго взгляда.

Лишь потому по земле я хожу,

Что по земле не ходить не могу я.

Лишь потому я на небо гляжу,

Что свои веки смежить не могу я.

И потому я живу и дышу,

Что не дышать и не жить не могу я!

Как всегда, зима надвигается.

Будет холод, дождь начинается.

Я сказала родному птенцу:

«Будет холод, куда нам деться,

Где очаг, пред которым согреться,

Слабой, мне и тебе, удальцу?

Иль я парня люблю такого,

У которого нету крова?

От отца я ушла родного,

Как вернусь я теперь к отцу!»

В небе много звезд заблистало,

Но одна светлей остальных.

В Назрани джигитов немало,

Но Солса, мой милый жених,

Красивей джигитов других.

Я это всегда понимала.

Не бейся так сильно, себя не тревожь,

Чуткое сердце мое.

Что потеряло, того не найдешь,

Чуткое сердце мое.

Ты дорогого птенца не вернешь,

Чуткое сердце мое.

Башлам-гора с незапамятных дней

От инея в серебре.

Нетающий иней в груди моей

Белей, чем на той горе.

От плотного льда с незапамятных дней

Башлам-гора в серебре.

Но лед у меня на сердце плотней,

Чем лед на Башлам-горе.

Кто же растопит мой иней и лед,

Чтоб сердцу не мерзнуть впредь?

Где милый птенец, который придет,

Чтоб грудь мою отогреть?

Ночью при свете полной луны

Даль, словно днем, ясна.

Лавка видна и дома видны

Из моего окна.

Пусть блещет оружие, как всегда,

У тебя, птенца моего.

Пусть старики не сочтут никогда

Тебя недостойным его.

Пусть люди достойные не сочтут,

Что ничтожный ты человек.

Коня, у которого волчий бег,

Силой пусть у тебя не возьмут.

За горою, говорят,

Дождь идет.

Говорят, тяжелый град

Ветки бьет.

Хоть я, милый, пролила

Слез немало,

Никогда тебе я зла

Не желала.

Не просила ни о чем.

Не желала,

Бурка чтоб твоя огнем

Запылала.

Не желала, чтоб твой лик

Омрачился,

Чтобы на тебе башлык

Износился.

Я мечтала в светлый час,

Друг любезный,

Чтоб стоял в саду у нас

Столб железный.

Я мечтала, чтоб стоял

Он в сторонке,

Чтобы мне напоминал

Стан твой тонкий.

Чтобы там текла вода,

Чтоб бурлила,

Чтоб с кувшином я туда

Приходила.

Вы скажите ему о том,

Что здесь горы покрыты льдом,

Что снега здесь стоят стеною.

Вы пойдите, скажите ему,

Ненаглядному моему,

Пусть скорее придет за мною.

Твердят мне все те, чей я род проклинаю;

Ни рода, ни племени нет у меня.

В ответ я молчу, но сама-то я знаю:

Ты — род мой, и племя мое, и родня.

Все те, чьи сокровища я проклинаю,

Твердят: «Где надел, где богатство ее?»

В ответ я молчу, но сама-то я знаю,

Что ты — мой надел, ты — богатство мое.

Все те, чьих я братьев в душе проклинаю,

«Где храбрые братья ее?» — говорят.

В ответ я молчу, но сама-то я знаю,

Что в мире лишь ты — мой единственный брат.

Те люди, чьи сестры достойны проклятья,

Твердят: «Нет сестры у нее дорогой!»

В ответ я молчу, но могу ли не знать я:

Не надо сестер мне, когда я с тобой.

Эй, летящая по небу птица,

Если дорогого моего

Встретить где-нибудь тебе случится,

Передай, что я зову его.

Эй, корабль, плывущий вдаль по свету,

Если дорогого моего

Повстречать тебе случится где-то,

Ты ему скажи, я жду его.

Мчащийся быстрей всего на свете

Поезд, если ты в чужом краю

Моего возлюбленного встретишь,

Передай ему: я слезы лью.

Весела ль игра ягненка с волком,

Весела ль игра кота с мышонком?

Для меня игра с Лаханом весела ль?

С волком серым хорошо ль ягненку?

Хорошо ли с ястребом куренку?

Мне с моим Лаханом милым хорошо ль?

«Разве ты не выйдешь из ворот?

Разве у тебя не будет дела?

Украду тебя, как волк крадет,

Убегу, как волк с овечкой белой».

«Из ворот я выйду, подожди.

Для тебя, родной, чего не сделаю.

А украсть задумал, укради,

Но не так, как волк овечку белую».

Может, коня погоняя кнутом золотым,

Свистом кнута все долины вокруг оглашая,

Тот возвратится, что звался любимым моим,

Смуглые щеки от пота платком вытирая.

Может быть, чудо свершится, решится судьба,

Всё, что мне снилось, быть может, и правда, случится

Может, страда завершится и скосят хлеба,—

Время настанет мне с домом родным разлучиться

То наконец совершится, чему суждено,

То, в ожиданье чего мне бы надо виниться.

Матушка, ты не горюй, нам с тобой всё равно,

Рано иль поздно, придется навек разлучиться.

Сладкого слова тебе я сказать не умею,

Славить, и льстить, и тебя величать не умею.

Пусть тебе льстит, пусть тебе о любви говорит

Та, у которой ты в сердце, упрямый джигит.

В поле летишь ты, как птица, звеня стременами.

Или же, спешившись, ходишь, шурша башмаками.

Или в горах ты тропу затаенную ищешь,

Или друзьям указуешь ты путь кнутовищем,

Или руками плетеный забор расплетаешь,

Или кинжалом подпорки плетней разрубаешь,

Или оружьем в бою ты огонь высекаешь, —

В эти мгновенья, джигит, ты кого вспоминаешь?

Красного шелка куски ты в бою добываешь,

Желтого шелка платки в городах покупаешь,

С полной сумой переметной домой приезжаешь.

«Что тебе нужно?» — о том ты меня вопрошаешь.

Слушай, даритель мой, будет не больше ли толку,

Если отдашь ты всё той, у которой пока

Нету ни желтых платков, ни пунцового шелка,

А у меня хороши и платки и шелка.

Той ты подарки дари, что безмолвно и долго

Ждать тебя будет в наряде из красного шелка,

Той, что в дареном платке у закрытых ворот

Ждать тебя будет весь день и всю ночь напролет.

Если красавица шеи твоей не касалась,

Если тебе ее кос расплетать не случалось,

Если еще никогда ты не трогал рукою

Грудь налитую, как яблоко дорогое,—

Не говори, что ты счастье земное вкусил,

Не говори, что любил, что на свете ты жил.

Бежать за тобой, как за горною серной,—

Не советуй мне.

Добыть тебя, девушка, саблею верной —

Не советуй мне.

С тобой проститься в печали безмерной —

Не советуй мне.

Выходи за меня, если любишь меня,

Девушка!

Баранов пригнать необъятное стадо

Не требуй ты.

Кармана большого, богатого клада

Не требуй ты.

Для нашей любви нам калыма не надо,

Не требуй ты!

Выходи за меня, если любишь меня,

Девушка!

Сегодня адата мы скинули бремя,

И горы — в цвету.

Настало в аулах колхозное время,

И горы — в цвету.

Цветет молодое, веселое племя,

И горы — в цвету.

Выходи за меня, если любишь меня,

Девушка!

Везде, где ты будешь, я буду с тобою,

Любимая.

Пойдешь по горам, побегу я рекою,

Любимая.

Пойдешь по долине, я стану травою,

Любимая.

Выходи за меня, если любишь меня,

Девушка!