Песнь меча

Глава 13. Свадьба в Кейтнессе

Лагерь Торштена раскинулся в глубине острова и ничем не отличался от привычных укрепленных зимовок викингов, расположенных на возвышенности. Это был не морской утес, а невысокий выступ холма, окруженный с трех сторон петляющей рекой, а с четвертой, где он выдавался вперед, — рвом и наспех сооруженной торфяной стеной. Внутри растерянно жались друг к дружке хижины с плетеными стенами, все еще покрытые корабельными навесами вместо крыш. Сами корабли лежали на болотистых берегах, словно отдыхающие морские чудовища, и над ними носился голубой дым очагов.

Дозорные заметили «Фионулу» и «Дикого коня» в устье реки, и весь оставшийся путь сопровождали их вдоль берега верхом на лохматых лошадках[76], а вестники поскакали вперед, чтобы сообщить об их прибытии вождю. И когда они подплыли к пристани, Торштен, с огромным ястребом, вытянувшимся, как стрела, на его руке, и свитой верных воинов, встретил их на берегу.

Они подняли весла и бросили якорь под приветственные крики дружины, ожидавшей на мелководье. «Фионула» глухо ударилась о пристань и заскрипела, а команда с веревками в руках спрыгнула на берег, чтобы привязать ее. Женщины и дети вышли на палубу, чтобы осмотреться, и когда «Фионула» столкнулась с пристанью, Лила, младшая девочка, потеряла равновесие и упала на спину, ударившись головой, и разрыдалась, но Мергуд, с добрым лошадиным лицом, тут же взяла ее на руки и принялась успокаивать.

Детям и женщинам помогали сойти на берег. Эрп поднял леди Од, а Бьярни взял на руки Гроа и выбрался на берег, держа ее как можно выше над водой; ее руки обвивали его шею — холодные, как лопасти весел, как морская вода. Наверное, точно такой же показалось бы женщина-тюлень смертному, укравшему ее шкуру…

На мгновение, опуская Гроа на землю, он почувствовал, как ее руки сжались вокруг его шеи, и увидел испуганный взгляд, обращенный мимо отца, к кому-то или чему-то за ним. Повернувшись, он увидел незнакомцев, которые пришли на берег с Рыжим Торштеном и его дружиной. Они были похожи на прошлогодних послов на Оркни, с голубыми отметинами на лбу и длинными, узкими бородами.

Впереди стоял высокий, худощавый человек, в богатой накидке из меха рыжей рыси и штанах в черную клеточку, с темными, широко расставленными глазами и острым носом. Этот нос вместе с жесткими бурыми волосами, торчавшими надо лбом, как взъерошенные перья, придавали ему сходство с огромным кречетом, которого он держал на кулаке.

По крайней мере, он еще молод. Бьярни вздохнул с облегчением. Намного старше Гроа, чего следовало ожидать, но гораздо младше Торштена Олафсона. Бьярни удивился, что для него это так важно.

— Ты быстро приплыла, матушка, — приветствовал Торштен леди Од. — Вот Дангадр из Данкансби, повелитель множества воинов, мой друг, который жаждет увидеть свою невесту.

Леди Од стояла на обросшей водорослями пристани — королева Дублина, с мокрых ног до заплетенных волос на голове.

— Гроа пока не готова предстать перед женихом, она промокла и устала после такого дальнего плавания. Я думала, даже ты, с твоей дубовой головой, поймешь это!

Торштен нахмурился. Он боялся, что на этом она не успокоится.

— Тише, матушка. Сюда часто заходят торговцы, и он немного понимает наш язык.

Но леди Од, несмотря на возраст, усталость и морскую болезнь, наградила пиктского вождя прекрасной, тихой улыбкой, которая не раз убеждала мужчин в ее правоте.

— Значит, он понял, что я сказала тебе.

Пикт склонил голову в знак уважения и ответил на прекрасном норвежском, хотя и с необычным певучим акцентом:

— Госпожа, я не буду смотреть на девицу; я не увижу ее, пока не получу вашего разрешения. — И подняв свободную руку, он закрыл лицо краем накидки.

— Прекрасно сделано и прекрасно сказано, — одобрила леди Од. — Хотя у нас так не принято.

Смеясь и теряя терпение, Торштен сказал:

— Да будет так, но не стоит слишком тянуть до того счастливого дня, когда наши народы заключат союз благодаря этой свадьбе.

— Я скажу, когда придет время. А пока я, моя внучка и прислужницы нуждаемся в тепле, ужине и покое, чтобы привести себя в порядок.

Для них приготовили длинный дом с вересковой крышей, и когда сундуки с драгоценностями леди Од и свадебными нарядами, которые они привезли с собой, доставили с кораблей, они расположились там, чтобы прийти в себя после бурного плавания и подготовиться к свадебному пиру Гроа.

А пока разукрашенные племена и северяне пили и ели вместе и охотились на свежее мясо, надобное для праздника. Они возвращались из леса только к вечеру с тушами оленей и грозных кабанов, перекинутыми через спины пони. Это было славное время для Бьярни — встречи со старыми товарищами и обмен летними новостями — о воинах, еще сражавшихся с пиктами, о перемирии, о ярле Сигурде, который в Сатерленде[77] вел переговоры с Мелбригдой Волчьим клыком, правителем тех краев.

Команда «Фионулы» привезла мирные и не такие важные новости: о жатве и охоте на тюленей, о рождении детей, о смерти одного старика после славной пирушки, об отломившейся верхушке утеса, о ссоре между соседями, о том, как у чьей-то любимой собаки родились щенки…

Наконец, спустя четыре дня, в канун новой луны: это было важно для пиктов, а Бьярни задумался, знала ли леди Од, что новая луна для них — время свадеб и всех начинаний, из амбаров принесли припасы и мед и свежее молоко темных низкорослых коров, которые паслись на холмах. В женских покоях развели огонь, и вскоре ароматы готовящихся кушаний разнеслись по всему лагерю, возвещая ожидавшим мужчинам, что Гроа, дочь Рыжего Торштена, готовит свой свадебный пирог, и Дангадру сообщили в охотничий лагерь, что пора возвращаться.

На следующее утро, когда длинные тени еще окутывали лагерь и болота, Гроа вступила в Каминный зал, в платье из некогда блестящего полосатого восточного шелка, которое носила еще королева Дублина, и с убранными волосами[78] под свадебной короной из позолоченного серебра. Она шла рядом с бабушкой к недавно разожженному огню в очаге, где ее ждали отец и Дангадр, с дружками и христианским священником в коричневом одеянии.

Торштен соединил их руки над языками пламени перед пестрым собранием пиктов и северян, наполнившим задымленный зал. А Гроа и Дангадр, видевшиеся лишь однажды, да и то мельком, сквозь дым костра не сводили друг с друга глаз, пока их руки перевязали шнурком из тюленьей кожи, и капли яркой жертвенной крови упали в огонь.

Затем священник подошел, чтобы в знак благословения перекрестить их лбы. Хорошо, что Белый Христос тоже участвовал в церемонии, хотя все знали, что настоящий брачный союз — когда соединяют руки над огнем и забирают невесту домой, к ее новому очагу…

Огромный свадебный пирог разделили на множество кусков и заполнили ими щиты, чтобы обойти всех собравшихся; и толпа вышла на широкий двор усадьбы, где из ям для жарки уже плыл запах мяса. Как обычно, юноши состязались в беге и борьбе, показывали свое умение владеть оружием — пикт против пикта, северянин против северянина, северянин против пикта; и между развлечениями проголодавшиеся гости угощались поджаренным мясом кабана и олениной, диким медом и овсяными лепешками с огромных подносов.

Бьярни улегся рядом с одним из костров, набил рот кровяной колбасой, которую выиграл в рукопашном поединке и стал вспоминать свадебный пир на Барре несколько лет назад и чем это для него кончилось. На этот раз Хунин в безопасности… В безопасности? Он резко сел; в безопасности от чего? Но тут же успокоился; Хунину ничего не грозит. С тех пор многое изменилось. Не о чем беспокоиться. Он посмеялся над собой, запихнул в рот последний кусок кровяной колбасы, и тревога утихла. Но не исчезла совсем.

День клонился к вечеру, солнечный и безоблачный день — большая редкость в этих краях. Внутри недавно выстроенного зала Торштен сидел с Дангадром, а между ними — леди Гроа. Она уже спрятала свой свадебный наряд для младших сестер, чтобы те надели его, когда придет время. Она попрощалась с ними, и с бабушкой, и с Мергуд, которая нянчила ее с детства, и они все удалились в женские покои. Теперь она была единственной женщиной среди собравшихся и ждала, как и все, следующего обряда.

Свадебный эль еще ходил по рукам, и воины в свое удовольствие развалились у костров, поднимая кружки за все на свете, откусывали последние, сладкие кусочки мяса с костей и бросали остатки псам, загадывали длинные, сложные загадки, а гусляр Торштена бродил между ними, рассказывая бесконечную легенду о Волшебном кузнеце каждому, кто хотел послушать.

Не успело солнце скрыться за краем пустошей, оставив яркие отблески на северо-западной стороне неба, как кто-то крикнул, указывая вверх, и, обернувшись, все увидели бледный осколок новой луны, плывущий в огненных лучах заката.

Мгновенно возникла суета — пикты, разбредшиеся кто куда, пока шел пир, уже бежали мимо гостей, на ходу вскакивая на лохматых лошадок, которые ждали их в глубине зала. Среди них мчался конь вождя, и в ту же секунду Дангадр со смехом поднялся на ноги. Он подхватил Гроа, взметнул ее на нетерпеливое животное, вскочил на него сам и понесся к воротам в торфяной стене лагеря, в окружении своих воинов, которые смехом и дикими криками приветствовали новую луну. Все знали, что так и будет, но произошло это неожиданно, словно во сне.

Мимо Бьярни, из-под изгиба сильной руки ее нового господина, промелькнуло лицо Гроа с опущенными глазами, бледное и испуганное. Бьярни бросился вместе с другими членами команды «Фионулы» к ожидавшим их коням. По традиции братья невесты должны пуститься в погоню, но у Гроа не было братьев и эту обязанность взяли на себя самые молодые воины, которые привели ее на пир. Помня бледное, испуганное лицо, Бьярни отвязал ближайшего коня, взлетел на него и устремился к воротам с таким пылом, словно на самом деле был ее братом, а ритуал — настоящим похищением.

Пикты уже добрались до пустоши, пока Бьярни и его товарищи миновали ворота лагеря, крича, как дикие гуси, и направили коней вслед за всадниками, видневшимися на северо-западе. Они скакали что есть мочи и вскоре догнали «похитителей». Согласно обычаям пиктов теперь они должны были драться за невесту.

Оба вождя велели обойтись без кровопролития — ведь даже мнимый бой между недавними врагами мог вновь ожесточить их сердца. И когда первый викинг догнал одного из разукрашенных воинов, и тот развернул навстречу ему коня, между ними завязался не слишком яростный бой: сначала посыпались беспорядочные удары, потом наездники, смеясь, пробовали сбросить друг друга наземь, скача по вересковой пустоши и белым завиткам болотной травы навстречу полумесяцу.

Это был славный бой, от души; лишь немногие остались невредимы. Бьярни мог похвастаться разбитым в кровь кулаком и синяком под глазом, когда они въехали на холм к крепости Дангадра — она возвышалась на отвесном песчаном утесе, высоко над проливом Пентленд-Ферт. Ворота в неприступном торфяном валу сверкали пламенем факелов, которые гостеприимно освещали путь и приглашали внутрь, как думал Бьярни, но, оказалось, в крепость въезжать рано. Должно было произойти еще кое-что. Факелоносцы спустились с крепостного вала им навстречу, неся накидки для жениха и невесты и корону с вызолоченными орлиными перьями для Дангадра.

Всадники спешились, и пикты взяли лошадей под узды.

— Что теперь? — крикнул Бьярни человеку, который принял его коня.

Тот покачал головой.

— Не бойтесь, — сказал он, — не бойтесь.

Видимо, это были единственные норвежские слова, которые он выучил к сегодняшнему вечеру. Они вошли в узкую расщелину, заросшую дроком, которая спускалась с самой вершины утеса; сначала шли факелоносцы, затем Дангадр, ведя за собой Гроа, и остальные гости свадебного пира, пикты и северяне. Бьярни оказался рядом с капитаном «Фионулы» и спросил:

— Куда они ведут ее? Что происходит?

Тот пожал плечами.

— Не знаю. Наверное, они проведут брачную ночь в каком-то особом месте.

Ущелье выходило на самую вершину утеса и превращалось в тропинку, петлявшую с другой стороны вниз, по крутому склону, до серой галечной отмели выше линии прилива. И там, на расстоянии всего в несколько ладей, возвышался один из трех утесов устья Пентленд-Ферт, и холмы острова Хой на севере.

Утес круто поднимался из моря, усеянный птичьими гнездами с самого подножья, где бил прибой, и до зарослей ковыля на вершине. Здесь же, в глубине острова, тропинка, похожая на ту, по которой они только что шли, блуждала в свете факелов, заранее расставленных по всему пути, между выступами и крутыми травянистыми склонами. А легкая, как лепесток, рыбацкая лодка ожидала у воды, покачиваясь на гальке.

Все было так странно, что потом Бьярни вспоминал этот день, как сон. Желтые пятна дрока на темном ковре кустов, горячий, смолянистый запах факелов вперемешку с холодными парами морского тумана — где-то высоко над ними забили барабаны, когда Дангадр усадил леди Гроа в лодку, и гребцы взялись за весла.

Всю короткую летнюю ночь на вершине холма били в кожаные барабаны, вплетая в их пульсирующий ритм нежные напевы свирели, и гости брачного пира удобно расположились на каменистом склоне, следя за тем, чтобы никто не приблизился к гребню утеса под сиянием новой луны. На рассвете лодка вернулась, выплыв из колец тумана, который начал подниматься с моря. Вождь высадил свою жену на берег, и они двинулись в обратный путь по тропинке. Тогда барабанный бой прекратился, и утро показалось удивительно бледным и опустошенным.

На этот раз в воротах их встречала целая толпа жителей, в основном женщин. И в усадьбе Дангадра в тот день устроили пир, как вчера у Рыжего Торштена, — все ради укрепления союза между двумя народами. А Бьярни уже начал подумывать, что довольно пировать и веселиться, и пора возвращаться в лагерь.

Женщины разукрашенного народа не ели на пиру вместе с мужчинами, они садились за стол позже, в отдельном зале. А пока они прислуживали гостям, разносили кувшины с медом и вересковым элем, чтобы рога не пустели. Гроа не было весь день, и вот она появилась среди женщин, с тяжелыми серебряными украшениями на концах убранных волос, в темно-зеленом платье; она налила своему новому господину мед, а затем прошлась между небольшими столами, чтобы наполнить кружки пирующих.

Бьярни, увидев, что она направляется к нему, поднял свою кружку и сквозь шум бурного застолья, спросил:

— Что передать вашей бабушке? Все ли в порядке, леди Гроа?

Она наполнила его кружку, стараясь не пролить ни капли, и подняла на него глаза. Это была уже не та Гроа, которую он знал. Интересно, помнит ли она еще остров Святого Брендана? У нее был вид человека, который, возможно, слишком серьезно относится к своему долгу и к жизни; но она не выглядела ни несчастной, ни испуганной.

— Скажи бабушке, что у меня все хорошо. Скажи, что мне хотелось бы вернуться домой, но я помню, что она рассказывала — о том, как скучала по дому, когда стала королевой Дублина, и утешилась только с появлением первенца, моего отца.

На мгновенье она улыбнулась ему и пошла дальше, с кувшином меда, к очередной пустой кружке.

Утром их небольшой отряд отправился назад в лагерь. Они были довольны. С разукрашенными племенами утвердился мир. Скоро настанет время заменить корабельные навесы соломенными крышами, привезти жен и детей, расчистить землю для пахоты, сеять ячмень и пасти скот, который будут охранять собаки, на пастбищах суровой пустоши.

Лошади бежали неторопливой трусцой, совсем не так, как два дня назад, и Бьярни задумался: как бы привезти Хунина с Малла — если, конечно, ему не придется вернуться на Малл самому, тогда лучше не забирать пса. Как же хорошо было бы вновь почувствовать в своей руке большие черные трепещущие уши…

В начале лета уже была одна драка — Йон Оттарсон, который ехал рядом с ним, получил тогда незаживающую рану чуть ниже плеча, — но на сей раз все прошло на редкость мирно, о чем они почти жалели.

Наконец они подъехали к лагерю, которому суждено было стать главным поселением северян на Кейтнессе…

— Что-то не так, — сказал Йон и схватился за руку, которая все еще беспокоила его.

Весь склон холма пришел в движение, дрожа, как натянутая кожа барабана. Лошадей пригнали с пастбищ, одни мужчины собрались у кузницы — из нее вырывались отблески пламени, слышался звон и грохот молота по наковальне, другие ждали своей очереди у оружейного хранилища посреди лагеря, откуда к конюшне несли мечи и секиры, и узелки с припасами, чтобы навьючить ими животных.

— Что происходит? — спросил Орм Эриксон гребца «Морского змея», который примостился у ворот и до блеска начищал свой шлем куском замасленной тряпки.

— Вести от ярла Сигурда, вот, что… — сказал он. — Мирные переговоры ни к чему не привели, и снова будет бой. Торштен собирает свою дружину — команды трех кораблей; с восходом солнца выступаем на юг.

Никто не удивился; такое часто случалось.

— Каких кораблей? — поинтересовался кто-то.

— «Морского змея», конечно, «Моржа» и «Фионулы».

У Бьярни перехватило дыхание. Он привязал своего коня вместе с остальными. Как прекрасна жизнь — его не оставят снова в лагере с детьми.

Позже, достав свой походный мешок из сундука и обнаружив, что истрепался один из ремешков горна, он направился к складу в поисках вощеной нити и по дороге столкнулся с леди Од — она смотрела за приготовлением лепешек и сушеного мяса для дружины, пока Мергуд и две внучки готовили целебные мази и полоски ткани.

Леди Од позвала Эрпа, чтобы тот заменил ее на минуту, и отошла в сторону. Видимо, Бьярни был первым, кого она увидела после возвращения кораблей со свадьбы.

— С девочкой все в порядке? — спросила она.

Бьярни кивнул.

— У леди Гроа все хорошо. Мне удалось переговорить с ней до отъезда, и она просила передать, что хотела бы вернуться домой, к вам, но она помнит, о чем вы рассказывали ей — как скучали по дому, когда стали королевой Дублина, и утешились только с рождением вашего первенца, ее отца.

— Моего первенца… — сказала Од, и взглянула туда, где Рыжий Торштен стоял посреди лагеря с секирой на плече, и его медная борода горела пламенем в лучах заходящего солнца.

Леди Од снова обернулась к Бьярни.

— Она справится, моя девочка, если то, ради чего они устроили этот союз, не рассыпется прахом.