Группы, возникшие после великого раскола, легли спать отдельно. Сирей и Ланки устроились неподалеку от Хазов. Спали не укрываясь: даже после захода солнца в долине было душно и жарко.
Бомен видел какие-то суматошные сны, постоянно просыпался и долго не мог заснуть. Его не оставляло чувство, что в долине прячется зло, которое он проглядел. Надо предостеречь друзей, которые решили остаться, но что сказать? Да, Канобиус чего-то очень боится… Вот только чего?
В закутанную облаками долину не проникали ни свет луны, ни мерцание звезд. Открой глаза или закрой – ничего не меняется. Возможно, поэтому другие чувства Бомена обострились. Он слышал, как посапывают люди вокруг, как шевелятся во сне. Они так далеко отсюда… Вдруг Бомен почувствовал: проснулся не он один.
Кто-то сел и вздохнул. В такой темноте узнать человека по вздоху было не сложнее, чем днем – по голосу.
– Сирей? Не спишь?
– Да.
– В чем дело?
– Ни в чем. Я часто по ночам просыпаюсь.
– Эта ночь совсем другая. И темень! Даже руки не видно.
– Тебе не нравится?
– Нравится.
Чтобы не помешать остальным, Бомен и Сирей разговаривали очень тихо. Звук голоса друга успокаивал, темнота уже не казалась такой необъятной.
– А мне нравится, – сказала Сирей, – что ты меня не видишь.
– Почему?
– Сам знаешь.
– Из-за шрамов?
– Да.
– Ты ошибаешься, Сирей. Шрамы тебя совсем не портят!
– Ты говоришь так, потому что добрый. Мне нужна правда, а не доброта.
– Я и говорю правду.
Сирей помолчала и потом очень тихо сказала:
– Ах, Бомен! Если бы я была по-прежнему красивой, ты бы любил меня, как я тебя.
Бомен растерялся и не знал, что ответить. Странная темнота… Можно сказать то, что никогда не сказал бы при свете.
– Ты по-прежнему красивая, – наконец выговорил он. – Даже краше, чем была.
– Но ты меня не любишь.
Бомен замолчал.
– Странно, – чуть погодя сказала Сирей. – Меня всегда все любили. А я люблю тебя. Как же во мне так много любви, а в тебе так мало?
В ее словах не было упрека; только искреннее недоумение и грусть.
– Я не могу любить тебя, Сирей. Я же говорил. Меня скоро заберут, и мы больше никогда не увидимся.
– Почему заберут? И куда?
– В место под названием Сирин.
– Ты никогда не вернешься?
– Я там погибну, Сирей. Еще до конца зимы.
– Погибнешь? – Ее голос дрогнул. – Ты не можешь любить меня, потому что скоро умрешь?
– Да.
– Это неправильно. Если ты скоро погибнешь, значит, нужно любить меня сейчас, пока еще не поздно.
– А потом тебя бросить?
– Да.
– Ты этого не хочешь.
– Очень хочу.
– Что ты, Сирей!
– Можешь говорить «что ты, Сирей!» сколько угодно, но наш поцелуй тебе понравился. И не смей врать.
– Понравился. Только какой в этом смысл?
– Какой смысл в поцелуях? Никакого. Это просто поцелуи. Если каждое действие выполнять ради нового действия, эта цепочка никогда не кончится.
Бомен невольно улыбнулся и подумал: интересно, она почувствовала?
– Тебя послушать, так все очень просто.
– Оно и есть просто! Потому что ты сказал, что скоро умрешь. Разве ты не понимаешь, как это все упрощает?
Бомен поразился. Когда-то он считал Сирей глупым, избалованным ребенком. А она оказалась совсем другой.
– Все, что ты мог бы совершить в течение жизни, нужно сделать сейчас – или никогда.
– В общем-то, да.
– Сейчас, Бомен. Ты понимаешь, что значит «сейчас»?
– Да, наверное…
– Сейчас – значит сейчас.
Настала тишина. Точнее, прогремела в кромешной тьме, как раскат грома. Бомен стал прикидывать: как далеко до Сирей? Если протянуть руку…
Что Бомен и сделал. И чуть не вздрогнул, встретив пальцы Сирей. Она протягивала руку к нему.
Руки встретились, ладони соприкоснулись. Пальцы беззвучно сплелись в тайном знаке дружбы. Бомен и Сирей без слов тянулись друг к другу, пока не почувствовали щекой дыхание другого, пока лицо не коснулось лица. Они молча поцеловались.
До самого утра Бомен и Сирей лежали, крепко обнявшись и не говоря ни слова. Когда в небе забрезжил свет, они расстались: то, что случилось с ними в темноте, с рассветом должно было растаять, как сон.
Мантхи открыли глаза, потянулись, умылись. Утро выдалось непривычно тихим – все думали о том, что сегодня расстанутся. Канобиус хлопотал у горшков, уже погрузив их по горлышко в кипящую воду. Рядом с тремя большими горшками стоял маленький, и капитан время от времени подсыпал туда какие-то приправы.
Анно Хаз объявил, что пора складывать вещи в повозку и готовиться к отходу. Бомен нашел Дымка и легонько потряс. На этот раз кот проснулся. Он проспал целые сутки!
– Слава богу! Я уж думал, с тобой что-то случилось.
– Ох, парень! – сонно пробормотал Дымок. – Я так далеко! Зачем возвращаться?
– Скоро выходим. Нельзя же спать вечно!
– Еще как можно. Спать вечно… Счастливым сном… Чтобы он никогда не кончался…
Блаженный Дымок – это что-то новое. Бомен присмотрелся к коту повнимательнее.
– По-моему, ты заболел.
– Жизнь – это болезнь, – пробормотал Дымок. – Смерть – излечение.
– Что?! Да ты не болен, а пьян!
Бомен схватил вялого кота, отнес к ближайшему ручью и бросил в воду. Сначала кот камнем пошел ко дну, но тут же забарахтался и кое-как выплыл на берег.
– Ну как, лучше?
– Хуже! – огрызнулся Дымок, стряхивая воду со шкуры. – И поскольку ты не блещешь ни красотой, ни добротой, ни остроумием, я бы предпочел, чтобы ты оставил меня в покое.
– Вот это мой Дымок! – с облегчением вздохнул Бомен. По просьбе жены Анно Хаз в последний раз обратился к тем, кто решил остаться в долине.
– Вы еще можете передумать.
– Я хотел сказать тебе то же самое, – отозвался Бранко Так. – Не делай глупостей, Анно. Зима скоро кончится.
– Мы уходим через час, – сказал Анно.
– Через час?! А как же капитанский пир? Прощальный!
– Дни зимой короткие, надо успеть пройти побольше, – ответил Анно и вернулся к повозке.
Госпожу Холиш послали к капитану Канобиусу, чтобы узнать, нельзя ли начать пир немедленно.
– Но главное блюдо не готово! – воскликнул капитан. – Еще час, не меньше! Я только положил утренние травки!
– Понимаете, наши друзья уходят, – объяснила госпожа Холиш.
– Ну и что? – ответил Канобиус. – Пир не для тех, кто уходит, а для тех, кто остается. А с вами, милая дама, я разделю особое блюдо. – Он понизил голос. – Кукурузные лепешки с белыми трюфелями! Я хранил трюфеля для особого случая. Их хватит только на двоих.
– Я никогда не пробовала трюфелей, – призналась госпожа Холиш.
– Мадам, значит, ваша жизнь еще не началась!
Госпожа Холиш вернулась к своим и рассказала, что Канобиус не захотел перенести пиршество и что он готовит ей белые трюфеля.
Лошадей уже впрягли в повозку. Креот подогнал коров, Таннер Амос принес последнюю вязанку дров. Пришло время прощаться.
– Весной мы пойдем за вами, – сказал Мико Мимилит. – Пара недель пути, и мы снова встретимся.
Девочки в слезах толпились вокруг Мампо и обнимали его. Дубмен Пиллиш кашлянул, сказал «хм-м-м» и кашлянул еще раз.
– Печальный день. Но мы вынуждены пойти на это ради малышей. Зима суровая. Печальный день…
Креот сухо сказал госпоже Холиш:
– Что ж, мадам, надеюсь, вы понимаете, что делаете. Госпожа Холиш обняла Мампо и заплакала:
– Мампик ты мой! Мампочка!
– Это ненадолго, тетушка. Не плачь.
Мелец Топлиш пожал всем руки со словами:
– Ради детей.
Наконец все распрощались.
– Когда наступит весна, – сказал Анно, – идите на север, через реку, через горы. Мы будем вас ждать.
Печаль в его глазах говорила совсем о другом.
Маленькая компания двинулась в путь: Бомен и Мампо, как и раньше, впереди, за ними Кестрель, Сирей, Ланки и Пинто. В середине колонны Редок Зем вел лошадей, впряженных в повозку. Рядом с повозкой шли Анно и Аира, а за ними – три коровы, Смуглянка, Топотунья и Засоня. Замыкали строй Креот и коротышка Скуч.
Путешественники молча шли по зеленым джунглям, вдоль шипящего потока воды. Им было грустно оставлять друзей и страшно возвращаться в холода, поджидавшие снаружи. А Бомена мучили вопросы, на которые он никак не мог найти ответа.
Откуда в душе Канобиуса этот ужас? Что имели в виду свиньи, когда сказали, что люди в могилах умерли от счастья? Ведь в могилах нет людей. Это памятник капитана мертвым товарищам. Капитан на самом деле не капитан, а кок. Он приготовил пир, но не тем, кто уходит, а тем, кто остается. Госпожа Холиш будет есть белые трюфеля. В долине должны жить толстые. Когда мужчины живут с женщинами, получаются дети. Рты выходят из ртов…
Казалось, эти вопросы и обрывки разговоров просто надо правильно сложить, как головоломку, и все сразу станет ясно.
Роскошная зелень уступала место более морозостойким деревьям, воздух становился прохладнее. Мантхи как раз проходили мимо того места, где Дымок погнался за птицей и привел Бомена к могилам.
Пять. Восемь. Тринадцать.
Двадцать шесть могил. Сколько людей было на «Стелле Мари»? Двадцать три человека, как сказал капитан. Откуда взялись еще три холмика?
– Стойте!
Маленькая колонна замерла.
– Что-то не так. Мампо, пошли со мной.
– В чем дело, Бо? – спросил отец.
– Сейчас кое-что проверю и скажу.
Бомен провел Мампо через лес к кладбищу. Ухоженные могилы выглядели точно так же, как тогда, в первый раз.
– Капитан сказал, что там ничего нет, – обратился Бомен к Мампо. – Давай проверим.
Они выбрали холмик, на вид насыпанный позже других, и голыми руками стали разгребать землю. Во влажном, теплом климате долины мягкая почва слипалась в комья и легко отваливалась. Довольно долго ничего, кроме земли, не было. Вдруг пальцы Бомена и Мампо наткнулись на что-то. Они осторожно смели последний слой и увидели кусок ткани. Друзья начали убирать землю вдоль этого куска, пока не нащупали более твердый и гребнистый комок земли. Не земли – кожи с костями. Это была полуразложившаяся, покрытая земляной коркой мертвая рука.
С почтением и легкой дрожью Бомен и Мампо засыпали потревоженную могилу и встали. Мампо вопросительно посмотрел на друга:
– Почему капитан говорил, что в могилах никого нет?
Бомен вспоминал чувство, которое он обнаружил глубоко внутри Канобиуса. Ужас, отчаяние?
Я обречен.
Рты выходят из ртов. Остров невозможно покинуть. Люди умирают от счастья. Госпожа Холиш будет есть белые трюфеля. Счастливый сон, сказал кот. Хочу, чтобы он никогда не кончался…
– Скорей! – закричал Бомен. – Возвращаемся! Времени на объяснения не было.
– Он хочет убить их всех! Мы должны его остановить!
Бомен и Мампо бросились назад. Остальные развернули повозку и поспешили за ними.
Двадцать человек выстроились в очередь за порцией Канобиусова блюда. Дымящееся варево источало аромат, от которого текли слюнки. Сияющий капитан Канобиус поднял черпак над первым горшком.
– Готов поклясться, вы поймете, что в жизни не едали ничего прекраснее!
Не успел капитан погрузить черпак, как раздался треск веток и топот бегущих ног. Мантхи удивленно обернулись и увидели Бомена с Мампо.
– Не ешьте! – закричал запыхавшийся Бомен. – Тут яд! Он хочет всех отравить! Как других! Вспомните могилы!
На лицах было написано одинаковое недоумение. Вопросительные взгляды повернулись к Канобиусу. Капитан выглядел не менее ошарашенным, чем остальные.
– Отравить вас? – спросил он. – Что за бред! Ума не приложу, о чем он.
– Тогда ешь сам!
Бомен уже отдышался. Он вспрыгнул на палубу «Стеллы Мари», забрал черпак у Канобиуса и поднес к его рту.
– Ешь!
Канобиус взял в руки черпак, спокойно посмотрел на варево и снова на Бомена.
– Съем, – произнес капитан. – С превеликим удовольствием.
Канобиус сел прямо на палубу, наклонил черпак над губами, набрал в рот тушеной пальмовой сердцевины и проглотил. Бомен ошарашенно наблюдал за ним.
– Я ошибся? Я-то думал, вы нашли ядовитое растение, которое усыпляет людей навсегда! Я думал, вы приготовили госпоже Холиш особое блюдо, чтобы выжила только она.
– Чепуха! – воскликнула госпожа Холиш. – Зачем ему это?
– Рты выходят из ртов, – объяснил Бомен. – Слишком много ртов съедят его рай.
– Смотрите! – крикнул Бранко Так. – Он же ест! Разве еда может быть отравлена?
Толстяк зачерпнул еще. И вдруг, жуя и глотая, заплакал. Слезы градом покатились по жирным щекам. Еще один черпак. Мантхи засомневались:
– Неужели правда?
Те, кто стоял ближе к горшку, отошли от греха подальше.
– Если это правда, – рассердился Бранко Так, – поделом ему!
В ответ всхлипывающий Канобиус съел еще.
– Он умрет, – сказал Бомен.
Оцепеневшие от ужаса мантхи молча стояли и смотрели на капитана. И только добрая госпожа Холиш вскричала:
– Бедняга! Ему надо помочь!
Тронутый ее участием, толстяк немного успокоился.
– Дорогая мадам, – ответил он, – считайте это милосердием. Я так долго жил в страхе!
Лицо Канобиуса сморщилось в странной ухмылке. Он громко хихикнул. Гримаса радости на мокрых от слез щеках испугала мантхов гораздо больше, чем немая печаль пару минут назад.
– Капитан! – воскликнула госпожа Холиш. – Как вы могли?!
– Они все равно бы умерли, уважаемая. – Канобиус разразился громким смехом. – Что такое жизнь, как не долгая предсмертная агония? – Капитан хохотал, качаясь из стороны в сторону. – А я их спасаю! Мои жертвы умирают счастливыми!
– Они умирают от счастья, – сказал Бомен.
– Да! Мальчик совершенно прав! От счастья! – Канобиус плакал и смеялся.
– Это такая отрава, – объяснил Бомен мантхам. – Человек делается таким счастливым, что умирает.
– Да! Умный мальчик! Посмотрите – я обречен, но счастлив! Дайте мне целую миску! Лучшее блюдо в моей жизни! Всего пара особенных листочков – вот главная приправа. Кто счастливей меня?.. Ешь сам, да? С превеликим удовольствием!
Канобиус покатился от смеха.
– Я просто хотел немножечко счастья. – Он протянул руку к госпоже Холиш. – Вы, милая дама, сделали бы меня счастливым. Толстый – значит счастливый! Ура!
Огромное тело вздрогнуло, словно от удара. Потом капитан успокоился и снова захохотал.
– Кто счастливей меня-а-а-а? – пропел он. – Кто счастливей, чем я? Счастливей меня не найдете, друзья-а-а-а, траля-ля… тра-ля-ля… ля…
Постепенно голос Канобиуса утих. Глаза закрылись. Улыбка растянулась от уха до уха. Толстяк в последний раз облегченно вздохнул и погрузился в крепкий сон.
Через час он перестал дышать.
Поднять Канобиуса оказалось под силу лишь девятерым мужчинам. Тело положили на палубу, прикрыли парусами и придавили их камнями. Больше мантхи ничего не могли для него сделать.
Когда заметно похолодало и в воздухе показались первые снежинки, путники остановились и надели теплые вещи. Благодатная долина осталась позади. После смерти Канобиуса оставаться не захотел никто. Изобилие, которое казалось таким заманчивым, теперь страшило: напуганным людям казалось, что отравлены фрукты, кипящая вода, сам воздух долины. В дорогу вышли все как один. О великом расколе не вспоминали: те, кто хотел остаться, стыдились, а те, кто решил уйти, радовались, что снова вместе.
Повозку доверху загрузили дровами и едой. Бек Клин и Лоло Мимилит тянули за собой сколоченные на скорую руку сани, тоже с запасами. Еды, питья и дров должно было хватить на несколько дней – как раз, чтобы без лишних задержек добраться до реки.
Там, где долина переходила в заснеженную землю, мантхи остановились и занялись повозкой. Колеса закрепили намертво, снизу деревянными крючьями прицепили полозья, прибив гвоздями для верности. Теперь повозка не увязала в снегу, и лошадям стало гораздо легче.
Постепенно туман рассеялся, но сквозь метель по-прежнему не было видно дороги.
– Все хорошо? – спросил Анно Хаз жену.
– Вполне, – ответила она.
– Чувствуешь?
– Чувствую, Аннок.
Лицо Аиры согревало тепло далекой родины. С каждым шагом родина становилась ближе.
К полудню ветер разогнал тучи, и открылся вид на многие мили вокруг. По обе стороны под бледным солнцем поблескивали белые холмы. Впереди виднелась темная полоса леса. А за лесом – горы.