Песня светлячков

Глава 23

– Брей! – кричал я, молотя по двери ванной.

Из-за двери доносились ее рыдания, и только. Я продолжал кричать. Требовал, просил, умолял, чтобы она открыла. Кажется, Тейт и Джен стояли у меня за спиной, но сейчас все мое внимание было сосредоточено на двери. Врезной замок имел защелку, позволявшую закрываться изнутри. Я дергал ручку, пытался поворачивать ее в разные стороны, надеясь, что мне повезет и дверь откроется.

– Брей, малышка, ну открой, – просил я под барабанный бой своего сердца. – Давай спокойно поговорим.

– Я проходила и услышала ее плач, – сказала Джен. Они с Тейтом действительно были здесь. – Спросила, в чем дело. Брей не ответила. Не знаю, но меня это почему-то пугает.

– Брей! Да открой ты эту чертову дверь! Или ты хочешь, чтобы мы ее сломали?

– Не надо ничего ломать, – сказал мне подошедший Адам. – Отойди.

К нему вернулось прежнее спокойствие.

Я послушно отошел. В руках у Адама был согнутый под прямым углом металлический стержень. Только сейчас я заметил, что круглая дверная ручка имеет отверстие. Стержень был своеобразным ключом. Адам без труда открыл дверь снаружи, и я сразу же бросился в ванную.

Брей сидела на полу, возле цоколя умывальника, уперев голову в колени. Ее руки были прижаты к груди, а сама она раскачивалась и дрожала всем телом. Первые несколько секунд я оглядывал пол, боясь к ней приближаться.

Крови не было: ни на полу, ни на ее руках. Я почувствовал неимоверное облегчение. И в то же время мне было неловко. Она ведь мне пообещала! Сказала, что больше никогда не попытается покончить с собой. Выходит, я сомневался в ее искренности.

Я сел на пол рядом с нею. Больше всего мне хотелось, чтобы нас оставили наедине. Тейт это понял.

– Не будем им мешать, – сказал он и потянулся к ручке. – Я понимаю, вам сейчас не до спешки. Но через пятнадцать минут мы выезжаем, иначе Джен опоздает на самолет. Из аэропорта сразу же поедем в Техас.

Я кивнул. Тейт закрыл дверь.

Брей не поднимала головы. Я сам приподнял ее голову. Поначалу она сопротивлялась, но я все-таки заставил ее взглянуть на меня. На щеках чернели разводы туши для ресниц, одолженной у Джен. Я хотел взять ее за руки, но Брей резко отдернула их. Копна темных волос еще больше скрывала от меня ее руки.

– Почему ты прячешь руки?

Едва задав вопрос, я уже знал ответ, и мне стало не по себе.

– Элиас… – тихим, умоляющим голосом произнесла она.

Брей не хотела, чтобы я смотрел на ее руки.

До боли стиснув зубы, я схватил ее запястье. Шершавая пенька браслетов царапала мне пальцы. Я боялся, что они окажутся влажными от крови, но они были сухими. Брей дернулась назад и невольно ударилась головой о стену. Но я не отступал.

– Элиас, хватит! – Брей смотрела на меня с неистовой мольбой. – Пожалуйста!

– Нет. Что ты там прячешь?

Я повернул ее запястья к свету и большими пальцами поддел браслеты, чтобы осмотреть кожу. Ни крови, ни порезов. Я осмотрел второе запястье. То же самое. Однако я чувствовал: что-то здесь не так. Я чуть сдвинулся, открывая доступ свету потолочных светильников. Запястья Брей были красными и припухшими. Красные полоски тянулись от основания больших пальцев на все пространство рук, скрытое под браслетами.

Брей пыталась расцарапать себе вены.

Я похолодел. Пальцы клещами сомкнулись вокруг ее запястий.

– Что это такое?

Брей качала головой. Слезы текли по ее щекам и капали с подбородка.

Я встряхнул ее, да так сильно, что она снова ударилась головой о стену.

– Брей, что это такое? – заорал я. – Отвечай!

– Это не то! – крикнула она. – Не то, о чем ты думаешь!

Все ее лицо было сплошной гримасой боли.

– Тогда расскажи мне, что это.

Я вспомнил наш разговор на пляже после того, как узнал тайну браслетов. Брей тогда рассказывала, что в шестнадцать лет пыталась ногтями вскрыть себе вены. После этого мать стала возить ее к психиатру. Но я хотел знать все. Мне было просто необходимо знать все, иначе мы навечно застрянем в ванной Адама.

Брей силилась вывернуться из моей хватки. Я был вынужден разжать пальцы, иначе она могла сломать себе кости.

– Уезжай. Возвращайся домой, Элиас. Пожалуйста, возвращайся домой.

Ее голос был тихим и отрешенным, словно она уже смирилась с неизбежным и прекратила сопротивление.

Она снова уткнулась в колени, обхватив их руками.

– Я шагу отсюда не сделаю, пока ты не скажешь мне, что все это значит.

– А если скажу, ты вернешься домой?

– Нет.

– Тогда забудь мои слова. Элиас, я остаюсь здесь. Не с Тейтом. Вообще ни с кем. Сама по себе.

Ее голос стал твердым и решительным.

– О чем ты говоришь?

Состояние Брей пугало меня сейчас сильнее, чем перспектива быть схваченными полицией. Снова покушение на свои вены. Снова всплеск отчаяния. И эти безумные просьбы уехать, оставив ее одну. Она снова раскачивалась взад-вперед, глядя куда угодно, только не на меня. Мой страх постепенно сменялся злостью. Я присел на корточки, вдавив костяшки пальцев в линолеум пола. Неужели Брей на самом деле хотела, чтобы я уехал? Что она задумала?

Меня самого захлестнуло волной отчаяния. Я знал, что никуда не поеду один. Я не мог и не хотел бросать ее. Был не в силах бросить, даже если бы очень захотел.

– Я не пыталась покончить с собой, – тихо сказала Брей. – Я… Иногда я так делаю.

– Что делаешь?

Мелькнула шальная и страшная мысль: а вдруг Брей… психически больна?

– Я это делаю давно. Еще подростком начала. Ничего страшно в этом нет. Просто… разрядка внутреннего напряжения. Я не пыталась себя убить. Я же тебе сказала: я сильнее мыслей о самоубийстве.

Она наконец подняла глаза. У нее был взгляд обреченного человека. Она устала от самой себя, от меня. Устала прятаться от закона. Устала играть в нормальность, поскольку все равно не влезала в рамки того, что общество считало нормальным. Я смотрел ей в глаза и ловил все ее чувства.

Брей ужасно устала.

– Ты считаешь, царапать себя ногтями – ничего страшного. А по-моему, это очень даже страшно. И серьезно.

– Для тебя, наверное, да.

На нее вдруг снизошло невероятное спокойствие. Слезы почти высохли, а оставшиеся она просто смахнула.

– Ты же не можешь расцарапывать себе кожу просто так. Вот я и хочу знать зачем.

Брей мешкала с ответом, разглядывая узкий цоколь умывальника.

– Тебе все равно не понять, – наконец сказала она.

– А ты попытайся объяснить.

– Они всегда так говорили.

– Я не «они». Я единственный в мире человек, который тебя по-настоящему любит. И не смешивай меня с «ними». Я там был чужим, чужим и останусь.

Брей сглатывала. Слюны уже не было. Наверное, она боролась с подступающими слезами.

– Иногда тьма подступает ко мне совсем вплотную. Она скапливается у меня под кожей. Сейчас она тоже там, внутри. Это очень противно. Она меня дразнит. Знает, что мне до нее не добраться. И тогда я начинаю царапать себе кожу. – У нее задрожал голос. Глаза вновь наполнились слезами – от злости и отчаяния. – Я пытаюсь выпустить тьму из себя и не могу. Вырвавшись, она меня покалечит. Заставит делать то, чего я не хочу. И все равно я пытаюсь достать ее оттуда!

– Брей, расскажи мне. – Я снова сел на пол и осторожно взял ее за локти. – Я хочу знать все. Твои ощущения. Что-то заставляет тьму отступать. Расскажи мне, что именно. Я хочу знать, как часто она приходит. Малышка, мне обязательно надо это знать.

– Теперь реже, чем когда я была подростком. – Она удержала слезы, только всхлипнула. – Когда я наревусь, она уходит. – Брей невесело рассмеялась. – Я царапаю себе кожу и надеюсь: тьма выйдет оттуда и больше не вернется. Но она всегда возвращается. А когда она возвращается, я сразу начинаю терзать свои запястья. – Она снова смотрела мне в глаза. – Элиас, я не пыталась себя покалечить. Я всего лишь хотела ее прогнать.

Я верил словам Брей, но ее ощущения мог понять лишь отчасти. Я не представлял, как она живет с таким грузом. Вообразил себя на ее месте и содрогнулся от одной только мысли. Получалось, Брей гораздо сильнее меня, раз всю свою жизнь ведет сражения с тьмой. Я бы точно не смог.

– Элиас, я хочу, чтобы ты вернулся домой.

И вновь этот спокойный, отрешенный тон. И такая же отрешенность в ее глазах.

А я-то по своей глупости решил, что она забыла об этом.

– Ты знаешь: один я никуда не поеду.

– Элиас, я совсем не пытаюсь привлечь к себе внимание, – сказала Брей, убирая волосы с мокрого от слез лица. – Я прошу тебя уехать не потому, что мне надо услышать твое «нет». Элиас, я говорю с тобой совершенно серьезно. Тебе нужно вернуться домой. Это не твоя проблема, и я устала впутывать тебя в свои дела.

– Ошибаешься. Это и моя проблема. Я был и останусь с тобой. Все, что суждено пройти тебе, пройду и я.

– Хватит глупостей, Элиас! – Она ударила по полу. – Перестань со мной возиться! Ты заслуживаешь большего. Я тебе дать это не в силах, потому что никогда не смогу измениться. Никогда. Побыл моей «подушкой безопасности», и достаточно. Возвращайся домой. Я хочу, чтобы ты уехал.

– Меня не волнуют все эти твои «хочу» и «не хочу». Я останусь с тобой до конца, хочешь ты этого или нет.

Брей скрипела зубами. Шумно и сердито дышала. Она действительно хотела, чтобы я уехал. Это не было затеяно с целью услышать мои возражения. Здесь я не сомневался в правдивости ее слов. Брей решила вывести меня из своей игры и злилась, что я не хочу уходить. Но мне было плевать на ее злость.

– Еще три дня, – сказал я. – Ты согласилась на этот срок. Не будешь же ты отказываться от своих слов.

– И ты готов еще три дня продолжать со мной этот путь в никуда? Здесь теперь все знают, кто мы. Стоит кому-то из них позвонить в полицию, и нас загребут. – Глаза Брей стали жесткими, сверлящими. Она смотрела не на меня, а сквозь меня. – А я не собираюсь идти в тюрьму. Понял? Я в тюрьму не пойду.

Меня насторожили не сами слова, а решимость, с какой они были произнесены. Решимость стойкого… или вконец отчаявшегося человека. Ее слова пробили дыру у меня в душе, и я не знал, когда она зарубцуется. Только сегодня я узнал о тьме, с которой Брей жила годами, которая толкала ее на все безрассудства и в моменты слабости всегда брала верх. Я боялся, что эта тьма толкнет Брей в объятия смерти. Сейчас, на полу чужой ванной, передо мной сидела совсем не та Брей, какую я знал почти двадцать лет. Той сильной, смелой девчонки, любящей смеяться и танцевать под дождем, больше не было. Ею управляла тьма, жившая под кожей. И чем ближе к неизбежному концу этого путешествия, тем беззастенчивее и наглее становилась тьма. А у Брей не осталось сил на войну с ней. Это бегство изматывало ее, зато тьма только крепла. «Я в тюрьму не пойду», – безостановочно звучало у меня в мозгу. Брей не допустит, чтобы ее отправили в тюрьму. Она нашла способ избегнуть заключения, и этот способ назывался смертью.

Брей была готова умереть, только бы не оказаться за решеткой.

– Ты обещала мне три дня.

Она посмотрела на меня сухими глазами. Слезы высохли, как будто их и не было.

– Я согласна, – кивнула она. – Три дня. Три последних дня, когда мы вместе. Я хочу, чтобы мы взяли от них все.

Я потерял дар речи. Сердце, которое с некоторых пор билось только для нее, замерло.

Нам оставалось всего три дня, после которых… разлука или смерть.

Я был не готов ни к тому ни к другому.