Пейзаж с убийцей

Глава 10 ВОСКРЕСЕНЬЕ, СЕМНАДЦАТОЕ АВГУСТА

Аня уже четвертый раз поставила чайник на огонь.

— Я часто думаю: если бы мы знали, что с нами произойдет, то… — Она вернулась к столу, опустилась на табуретку напротив Елены. Аня двигалась медленно, было видно, что она искренне переживает, но жизнерадостная молодость все равно проступала в каждом ее движении. — Если бы мы знали, что с нами произойдет, то жизнь вообще была бы невозможной… И еще: я замечала, что у человека либо первая половина жизни успешная, либо вторая. Это у меня стало просто манией. Я все время боюсь, что мне пока везет. Это ведь значит, что придется платить?

На кухне горел тусклый свет. Громко тарахтел старый холодильник. Мебель была наборная, по нынешним временам убогая. Видимо, Нине жалко было выбрасывать сервант, когда купили стенку, и она перенесла его сюда. На стеклянных полках было много хрусталя: раньше его щедро дарили пациенты.

— Вы меня, Лена, поймите правильно: ведь у тети Нины все пошло наперекосяк только в последние годы. И никаких видимых причин! Вы знаете, как хорошо у них раньше было? Я всегда восхищалась, даже когда ребенком была.

— Знаю, Аня… Было время, когда я никому не завидовала больше, чем Нине.

— Вот видите. Все разрушилось за год! Это просто мистика… Я могла бы поверить, что ее сглазили или прокляли, но она такая была… Такая добрая, хорошая, что любые злые мысли в отношении нее должны были отскакивать. Обязаны были отскакивать! Или в мире нет справедливости!

— В мире нет справедливости, Аня. И не рассчитывай на нее, когда будешь планировать свою жизнь.

— Но вы же всего добились, — осторожно возразила Аня.

— Я добилась. Но за моими плечами не было груза четырех лет в медицинском училище плюс шести лет в медицинском институте. Плюс ординатуры и аспирантуры. Мне нечего было сбрасывать, моя котомка была пуста. Поэтому я была легче для всех ветров, что дули в те времена… Я жила в Москве, а там возможностей больше.

— Но вы же догадались все бросить, переехать…

— Аня, ты только представь, что же было бы, если бы все тогда рванули в Москву? Если бы все стали, как я, торговать в Лужниках? В нашей стране сейчас семьдесят миллионов бедных людей. Пусть они все неактивные, непредприимчивые и слишком терпеливые. Но кто сказал, что все в стране должны быть предприимчивыми? Может, все-таки есть профессии, в которых нужны совершенно другие качества? Как ты себе представляешь предприимчивого врача скорой помощи? Или нетерпеливого микробиолога? А Нинин муж! У него испортился характер, говоришь ты. Из-за ее бесплодия? У него появилась женщина? А может, нет? Может, его характер испортился потому, что ему предложили уйти из армии, бросить любимое дело по причине его ненужности Родине? Тут ведь характер может сильно испортиться… Ты сказала, что он начал пить. А знаешь, сколько военных покончили с собой в его положении? Да и бесплодие Нинино… У меня тетка пятнадцать лет лечилась от бесплодия, не было врача, который не сказал бы, что случай безнадежный. Так она добилась, что ее в московскую клинику положили. Прошла курс антибиотиков и забеременела… Оказалось, редкая инфекция…

Чайник засвистел. Аня вздохнула, встала, надела на руку стеганую варежку с подсолнухами. Елена видела, что ее доводы не очень убедили Нинину племянницу. Молодые сочувствуют только победителям… Дымящаяся струя воды полилась в ее чашку, несколько брызг обожгли руку.

— Так как все-таки получилось? — спросила Елена.

— Замешкалась, переходя дорогу… И машин-то почти не было!

— Ту машину нашли?

— Нет, она скрылась… Тетя Нина головой сильно ударилась… Как-то неудачно упала. Врач сказал, что могла бы и выжить, если бы чуть-чуть другая траектория была.

— Значит, случайность…

Аня помолчала, глядя, как кружатся чаинки в стакане.

— Мне кажется, нет… — сказала она.

— Что ты имеешь в виду?

Видно было, что девушка решается на какое-то признание. Елена вдруг озябла.

— У тети Нины весь последний год плохое настроение было. — Аня, наконец, решилась. — Видно было, она переживает, что живет одна, зарплату не платят, все плохо… С главврачом нелады… Классическая затяжная депрессия, один раз при мне у нее даже настоящая истерика случилась… И мужчины у нее много лет не было. — Девушка порозовела. — Я вот думаю… А не могла она… Ну…

— С собой покончить? — догадалась Елена.

— Ну да… Она много раз говорила, что без детей жить не стоит. Пробовала усыновить, но ей сказали, что одиноким только в виде исключения…

— Вот ужасная страна! — не выдержала Елена. — Единственное, чем дорожит — это числом сирот в детских домах!

— Вы только никому не говорите. Ее ведь отпевали.

— Думаю, ты ошибаешься, Аня. Врач и вдруг такой жестокий способ самоубийства! Врачу таблетками проще… И потом, должны были проводить экспертизу. Что милиция сказала?

— Пока что-то выясняют… Но в целом, склоняются к тому, что она сама была очень невнимательной. «Запаниковала» — так следователь сказал. А что там пани-ковать-то? Там улица тихая. Им лишь бы дело закрыть поскорее… Вроде бы свидетеля нашли. Допрашивают.

— Если сама бросилась, почему водитель скрылся? Это только ухудшит его положение.

— Да ладно! Кто бы сейчас не скрылся, скажите? Попробуй потом отмойся… Тем более, если он и правда не виноват.

«Какая я скотина! — подумала Елена. — Даже не заметила, что Нине плохо. Не спросила, не предложила помощь! О чем думала, Господи! О том, как завидовала ей одиннадцать лет назад!» — От стыда защипало глаза, она наклонилась над чашкой. Аня сочувственно дотронулась до нее.

— Тетя Нина говорила, что у вас тоже неприятности. Это правда?

— Смотря что она имела в виду.

— Ну, что ее допрашивали по поводу вас.

— Да, я знаю… Там какое-то старое дело, я даже сама не во всем разобралась. Думаю, ерунда…

— Хорошо, что так.

— Ее вызывали, не знаешь?

— Нет, сами приходили. Она сказала, что делать им нечего, такими старыми делами интересоваться. И еще смеялась, что так и думала, что с вашим любовником не все чисто. Сказала: «Все-таки у меня интуиция неплохая! Ну, еще бы, с людьми работаю. Что он натворил, интересно, этот академик?» У вас любовник — академик?

— Был… Точнее, Нина думала, что был… Они ей про ограбление моего номера не говорили?

— А вас ограбили?

— В гостинице. В прошлый приезд.

— Да вы что! И много украли?

— Вообще ничего не украли. Наверное, ошиблись номером. Рукопись только взяли, но это так, из озорства, думаю.

— Рукопись статьи?

— Нет. Детектива.

— Вы детективы пишете? — Анины глаза радостно округлились.

— Один детектив, Аня. За всю жизнь написала один детектив, и тот не получился. Какой-то неубедительный вышел…

— А публиковать будете?

— Если возьмут, буду… Там, кстати, Нина есть.

— Какая Нина? Тетя Нина?

— Да. И знаешь, что интересно: там все герои вымышленные, все имена я из головы взяла, а вот Нину почему-то вывела под настоящей фамилией, даже адрес ее указала. Адрес вот этой квартиры! Хотела ей показать, но подумала, что обидится.

— Но это ведь, наоборот, хорошо! Детей не было, пусть у нее будет продолжение хотя бы в книге.

— Ну, может быть… Только она там не очень положительный герой…

— Как это? — обиженно спросила Аня. — Убийца, что ли?

— Да нет… Но как бы соучастник… В некотором роде. Соучастник поневоле. Там мне медик нужен был в качестве персонажа, вот и захотелось Нину описать. Я других медиков так хорошо, как ее, не знаю.

— Да разве она подходит в качестве соучастника убийства? — улыбнулась Аня.

— Ты ее плохо знаешь. Мне всегда казалось, что Нина авантюрный человек. Ее просто неприятности затюкали, а в молодости она ого-го была! Мы однажды от поклонников через крышу ресторана бежали. По ее, между прочим, инициативе.

— Зачем бежали? — Аня засмеялась.

— Они наш столик оплатили с условием, что мы с ними кататься по городу поедем. Ну, мы и сбежали… Я всегда была уверена, что она смелая и веселая… Я вывела ее в качестве авантюристки как раз потому, что была уверена — настоящий ее темперамент именно таков… Она была страстная…

— Вот поэтому я и думаю, что она покончила с собой.

— Может быть… Может быть… Ну что, спать пойдем?

Аня легко поднялась, почти подпрыгнула, пошла в комнату стелить постель. Елена снова подумала, что она не идет, а танцует, и если бы не смерть тетки, вообще бы летела. «Что происходит с телом? Как и когда оно теряет эту летучесть? Тяжелеют кости, мышцы? Что? — Она тут же почувствовала, какая тяжелая у нее голова, и даже улыбнулась. — Мысли тяжелеют, вот что… Какое-то у меня еще на сегодня дело было?»

— Аня! — позвала она. Та невнятно откликнулась из комнаты. — Я видела у Нины в прошлый приезд старые календари. Они в коридоре лежали. Где они теперь? Ты их не выбросила?

— В тумбочку сложила. Вам зачем?

— Хочу одну мысль проверить… Я возьму?

— Да ради Бога. Идите, я постелила.

В комнате уютно горел торшер. Под ним стояли столбом пылинки, поднятые встряхиванием одеял и подушек. Пахло старыми вещами, где-то тикали часы. Елена положила стопку календарей на полированный журнальный столик — мечту семидесятых годов. Он неровно закачался на своих трех ногах.

Она достала из сумки записную книжку. Не электронную — бумажную. На первой странице хранились данные всех ее документов, в том числе и старого паспорта, который ей выдали в девяносто втором году вместе с омской постоянной пропиской. «Выдан таким-то отделением милиции Омска… 27 августа 1992 года». Так… И что это нам дает?

Это было невероятно трудно: воскресить в памяти хоть какой-то ориентир для тех дней. Не будь этих записей, Елена никогда бы не вспомнила не то что день — месяц. Помнила, что было лето, но какая его половина?.. Туман неподвижно и плоско стоял над серединой речки. Он, видимо, сполз с краев насыпи и с обрывистого берега деревни — его согнал вниз солнечный свет. Солнце взошло не раньше начала пятого — конечно, это был не июнь…

Теперь с помощью старой записи можно было почти точно определить координаты того давно растворившегося в прошлом утра. Другое дело, что нужно было думать дальше, а для этого требовались большие усилия. Пережив столько странных и неприятных событий, она чувствовала, что до сих пор находится в самом начале пути. Это делало голову еще тяжелее.

Из стопки календарей Елена, наконец, выудила нужный, открыла.

«Итак, судя по дате выдачи паспорта, я попала в Омск в конце августа. Не помню, сколько я там пробыла, но помню, что Юля сделала все максимально быстро… Помню еще, что обратный билет на самолет я брала без блата — видимо, были первые числа сентября, начался учебный год и самолеты разгрузились… Но это неважно. Важно вот что: какой день недели был, когда я оказалась в Новосибирске? Да черт его знает какой! Нет, вспоминай! Какая-нибудь зацепка должна быть! Да, точно. Когда приехала во Внуково, знакомая кассирша сказала: «Неудачный день ты выбрала. Самый загруженный… Билетов нет вообще!.. Но я тебя могу с человеком одним свести, он прямо со взлетной полосы сажает. Надо будет ему заплатить и летчикам. Полетишь зайцем». Елена и не предполагала, что такое возможно… Ну, в девяносто втором и не такое происходило… Итак, что это за день такой — самый загруженный? Суббота, надо полагать. Или пятница. Да, скорее всего, пятница. Она вылетела из Москвы в Омск пятничным рейсом.

Уселась, довольная, на свое приставное кресло…

Нет, не довольная! Настроение было ужасное. Кроме того, обед для зайцев не был предусмотрен, а как назло дико хотелось есть. Помнится, даже желудок разболелся от запахов, доносившихся из разогреваемых коробочек, обернутых фольгой, впрочем, это были обеды для летчиков, да, точно. Обычным пассажирам тогда были положены только бутерброды…

Итак, я вылетела в пятницу, почти в полночь. Через четыре часа, то есть уже в субботу, выяснилось, что самолет приземляется в Новосибирске. Еще несколько часов суматохи, ожидания в салоне, и нас выводят в зал. Туман над Омском оказался прочным. Я подошла к летчику, он отвернулся, пряча глаза. Это означало, что для нового полета зайцем понадобится еще один стольник. Таких денег у меня не было. Да и вообще денег не было. Я подумала о Нине».

Елена открыла на календаре страницу августа, попутно припоминая, что и Нина и ее муж оказались в этот день дома. Вспомнила, как они все вместе обедали в роскошной Нининой квартире — вот этой самой, может, как раз на этом столике, нет, на кухне, точно, на кухне. Потом она спала, потом вместе поехали на вокзал. Все вместе… Значит, действительно, была либо суббота либо воскресенье… Нет, суббота: молодожены сами вызвались проводить ее в ночь, следовательно, надеялись отоспаться.

Поезд отходил уже после полуночи, значит, в воскресенье… «Теперь займемся семнадцатым августа, — она провела пальцем по нарядным выпуклым цифрам календаря. На листе сверху была сфотографирована русская деревенька с речкой, мостками, лопухами — воплощение августа, надо полагать — она хмыкнула, — семнадцатого августа… Воскресенье… Все сходится… Прописку я получила через десять дней. В этом промежутке есть еще одно воскресенье — двадцать четвертое августа. Но тогда, получается, Юля сделала мне новый паспорт за два дня? Нет, даже при Юлиных связях это нереально. Значит, я проезжала Корчаковку на рассвете семнадцатого августа. Именно в тот день и почти в тот же час, когда убивали человека по фамилии Штейнер!»

В соседней комнате завозилась Аня. Надо было закругляться — девушке завтра рано вставать, Еленины шорохи, видимо, мешали ей. «Роскошная» квартира теперь была хрущевкой: комнаты смежные, никакой звукоизоляции. Одиннадцать лет — небольшое расстояние для объективного взгляда, и вот все поменялось, как по волшебству. Чем окажется та картинка на берегу речки? Та картинка из жизни семнадцатого августа, чем окажется она нынче?

Уснуть Елена не могла. Мешало сопение Ани, шум деревьев (видимо, погода менялась), тиканье часов. По двору, под самыми окнами проехала машина. Остановилась. Елена ожидала, что хлопнет дверца, но никаких звуков больше не услышала.

Она очень жалела, что начала эти розыски два месяца назад. Отсюда, из темной квартиры мертвой Нины, ей хорошо была видна собственная одержимость. «А одержимость заслуживает наказания! — подумала она, глядя в полосатый от теней потолок, по которому тревожно бегали отпечатки голых ветвей. — Ты выдумала судьбу выдуманному персонажу, нафантазировала зловещие обстоятельства его смерти: это ладно. Но зачем ты поехала сюда, зачем ты вела себя так, словно этот искусственный персонаж реален! Ты залезла в какую-то старую историю убийства молодого рыжего парня, которому почти отрезали голову, и теперь пожинаешь плоды собственной неосторожности! Давно пора признаться: это две совершенно разные истории. Та, которую ты начала придумывать в девяносто третьем, и та, за которую уже одиннадцать лет два бандита сидят в тюрьме. Лучше бы ты оставила всех этих покойников в покое!»

Она повернулась на бок. Беда была в том, что это покойники не хотели оставить ее в покое… Елена задремала.

Разбудил ее телефонный звонок. Несколько секунд она вообще не могла понять, что это звучит, повторяясь как эхо — телефонный аппарат у Нины был допотопный, с крутящимся диском, он и звенел-то как-то по-старинному.

Аня, видимо, уже ушла. Ослепительный свет заливал комнату. Казалось, что за окнами Средиземное море, бросающее на стекло лазурные отблески — пятно света на ковре было синим. Она не стала поднимать трубку. Боялась, что придется говорить кому-то о смерти Нины.

Но тут зазвонил мобильный. Номер не определялся.

— Да? — осторожно сказала она.

— А это я! Михайлов! — Корчаковский участковый, видимо, всегда был весел. — Уже полдень! Я вас жду, вы помните?

— Конечно, помню… Только…

— Никаких только! У меня для вас интересное предложение! Нынешние хозяева дома Штейнера, оказывается, продают его. Уже две недели объявление выходит в газете «Из рук в руки». Не хотите сходить туда под видом покупательницы? Я буду вас сопровождать. Вдруг что-то вспомните?

— Что же я могу вспомнить? Я там не была… Я, честно говоря, на поезде мимо проезжала. Но зато знаю точно: в тот самый день.

— Семнадцатого августа? Как это вы определили одиннадцать лет спустя?

— Через десять дней я прописалась в Омске… И получила там новый паспорт.

— М-да, — было непонятно, что он хочет сказать. — А это московский номер, по которому я звоню?

— Да.

— Значит, вы много платите?

— Довольно много.

— Тогда тем более приезжайте. Поговорим забесплатно. И оденьтесь потеплее! Я буду ждать вас в опорном пункте.

Подойдя к окну, она ахнула: выпал снег!