Пейзаж с убийцей

Глава 18 ВИКТОР СЕМЕНОВИЧ, ЗДРАВСТВУЙТЕ!

История ограбления, произошедшего в Иркутской области одиннадцать лет назад, интересовала в эти дни не только Елену Дмитриевну Корнееву.

Нет, следователь прокуратуры Терещенко определенно оказался добросовестным человеком. Он тоже перерыл все газеты того периода и даже сделал специальный запрос, чтобы выяснить дополнительные детали.

По сравнению с Еленой Дмитриевной, он узнал немало нового.

Золото до сих пор считалось не найденным, и это, в сущности, было одной из особенностей дела — и удивительной особенностью, надо признать. Ограбления, подобные этому, происходили в золотодобывающих районах нечасто, хотя не было никаких препятствий для того, чтобы устраивать их чуть ли не каждый день.

Еще со времен, описываемых в книге «Угрюм-река», старательские артели представляли собой полукриминальные сообщества, нравами напоминавшие Дикий Запад. Даже при социализме это был мир, живший по своим законам. Кооперативы разрешили вроде бы для разработки небольших месторождений, эксплуатация которых государственными предприятиями считалась нецелесообразной. Однако прошло немного времени, и огромные взятки настолько укрупнили месторождения, отдаваемые артелям, что государство стало выделять и те россыпи, где золото можно было грести лопатой и даже бульдозером.

Разумеется, там крутились бешеные деньги. На гигантских территориях, отделенных друг от друга сотнями необжитых километров, можно было делать, что хочешь, и воровать, сколько хочешь — вот только вывезти золото было трудно. Ведь из Бодайбо трудно выбраться и без всякого золота.

Большинство крупных краж, совершенных в этом регионе, не удались именно по этой причине. Рано или поздно слитки находили. В основном, в тайге, в тайниках. Они были зарыты до лучших времен, но лучшие времена для грабителей не наступали. Иногда их ловили при попытке сбыта, иногда находили на квартирах. Случай с Е.Е. Комаровым, в пороге чьей «Нивы» обнаружили спрятанное золото, показывал, насколько умудренными были местные милиционеры.

Поэтому бесследная пропажа ста килограммов золота поразила тогда преступный и правоохранительный мир на огромной территории от Иркутска до Новосибирска. Куш был невероятный. Как его умудрились вывезти на большую землю, какие силы при этом были задействованы, невозможно было даже представить. Упорно поговаривали об участии милиции, речного флота и даже КГБ. Намекали на руководство области.

Теперь было хорошо видно, что следователи копали очень серьезно. По крайней мере, Терещенко обнаружил, что личность Штейнера внимательно изучалась иркутской опергруппой. Наверное, только безвременная смерть уберегла его от допросов.

Оперативники тогда выяснили, что дядя Штейнера по отцу — работник старательской артели, базирующейся недалеко от Кропоткина — в конце мая и начале июня несколько раз связывался с племянником по телефону, после чего тот начал хвастаться скорым богатством. Также выяснилось, что в начале июня, то есть примерно в те дни, когда произошло ограбление, Штейнер отлучался из Корчаковки в неизвестном направлении. Правда, потом появилась информация, что он ездил на Алтай к друзьям. Этой информации не очень поверили, поскольку имелись показания дядиной соседки. Она заявила, что примерно в те дни, когда Штейнер якобы гулял на Алтае, его дядя сказал ей при встрече, что собирается вечером выпивать с человеком из-под Новосибирска, которого давно не видел — то ли родственником, то ли приятелем.

«Случайно встретил у нас в Кропоткине!» — поделился он с ней. Соседка, однако, ему не поверила.

«Наш Кропоткин — это не то место, где можно случайно встретить человека! — заявила она. — Здесь не Ялта. Это к нему специально кто-то приехал».

Самое странное, что Штейнер-старший вообще молчал об этом визите. Он заявил, что соседка все напутала, что пить он собирался с мужиками, приехавшими из тайги. За дядей упорно следили, все его связи отрабатывались, но никаких доказательств его соучастия в ограблении найдено не было. В конце концов, почему бы ему и не звонить единственному племяннику, тем более, что сам он родом был из Корчаковки и «еще качал пацана на руках, когда тот пешком под стол ходил». Последнее, как следовало из приписки на полях, было враньем.

Задержание Комарова фактически разрушило все с трудом наведенные мосты. Наверное, следователи на радостях решили, что дело раскрыто. Осталось только поднажать на задержанного, и все пойдет, как по маслу.

Однако они ошиблись. Е.Е. Комаров, при задержании произведший впечатление лоха, оказался тертым калачом — опытным и матерым преступником, полжизни отсидевшим в тюрьме за крупные мошенничества.

В общем, доказать его соучастие в ограблении тогда тоже не удалось. Выходило, что человек, похожий на замначальника артели, просто нанял его для перегона машины. Комарову дали пять лет. А золота не нашли. Наверное, это был крупнейший провал за всю историю милиции Ленского региона.

Теперь у Терещенко было ощущение, что он держит в руках клубок, из которого торчит не одна ниточка, а двадцать. Идти нужно было по двадцати дорожкам одновременно.

Закончив проверку дела об ограблении, он принялся за поиски Виктора Семеновича Антипова.

Оказалось, что это неуловимый персонаж. Ни в одном из исправительных учреждений Антипов В.С. на данный момент не числился. Более того, последний раз он освободился в девяносто первом году и с тех пор, видимо, вел себя законопослушно.

Терещенко рванул в Корчаковку, чтобы побеседовать с бывшим участковым, но перед закрытой дверью вспомнил, что тот уехал в тайгу. Пришлось общаться с Долгушиной. Она долго возмущалась, кричала, бегала к комоду и обратно, вспоминала умершего мужа, но бумаг на дом не нашла.

Надо было искать официальным путем. При этом единственный след, оставленный Антиповым за последние годы, вел от проданного дома. Терещенко решил начать поиски отсюда, и сразу же стало ясно, насколько сложно найти концы сделки, совершенной на заре приватизации. Все тогда было другим! Его гоняли из одной конторы в другую, и он потерял на этом несколько дней.

В конце концов, он не выдержал и обратился к бывшей подружке — директору крупнейшего в Новосибирске риэлторского агентства, хорошему юристу.

— Да что ты! — Она махнула рукой. — Я сейчас сама вспоминаю, как проводила сделки даже не в девяносто втором — это уж совсем палеолит! — а в девяносто пятом! Вот веришь: то, что ни одна сделка не была опротестована — это чистое везение! Господи, я однажды продавала квартиру одной женщины, которая жила в Канаде. Я продала ее по доверенности, которую даже не заверили в тамошнем посольстве! Доверенность была на бывшего зятя! Смех и грех! Сейчас бы без личного приезда этой тетки никто из риэлторов на квартиру и не взглянул! — Она засмеялась.

Они сидели в кофейне и ели эклеры с шоколадом. Уютно пахло кофе и выпечкой, за окном шел снег.

— Но в общем-то, вот что я думаю… По закону это возможно, — произнесла она уже серьезно. — И такое даже бывало, насколько мне известно… Видишь ли, нотариуса в колонию, понятное дело, не приглашают, его функцию там выполняет начальник исправительного учреждения. А он не всегда все оформляет правильно. И чем удаленнее колония, тем больше может быть ошибок. Но самое страшное — другое: очень трудно доказать, что согласие заключенного было получено без принуждения, что его не били при этом, не запугивали. А там ведь ушлые ребята…

Подруга-риэлтор как в воду глядела. Оказалось, что сделка тогда была зарегистрирована неправильно, и получалось, что Долгушина не зря боялась расспросов московской журналистки — она, действительно, жила в доме незаконно.

Пришлось снова навестить бабку и в этот раз нажать на нее по-настоящему. Терещенко надеялся, что у нее сдадут нервы. Так и вышло.

Из комодов полетели все вещи. Долгушина даже слазила в подпол, не переставая плакать и причитать. Видно было, что она испугана.

Помогла невестка. Из глубин огромного платяного шкафа она достала справку из сберкассы о том, что сто пятьдесят тысяч рублей переведены в девяносто третьем году на книжку Антипова В.С., а также договор купли-продажи, заверенный каким-то уже не существующим нотариусом. В договоре невнятно упоминалась доверенность, оформленная в одной из омских колоний и подписанная ее начальником. Это и были все доказательства того, что дом куплен на законных основаниях.

Доказательства казались хлипкими. Поскольку все российские колонии от Антипова успели откреститься, следовательно, подпись начальника на доверенности была липовой. Терещенко не верил, что Долгушины осмелились внаглую красть дом своего соседа — скорее всего, они сами были по каким-то причинам введены в заблуждение. Тем не менее он форсировал свое возмущение, поскольку твердо решил воспользоваться растерянностью Долгушиной и заодно выяснить то, о чем просил его Михайлов.

— Значит, вы испугались, когда московская дамочка стала вас расспрашивать о доме, — вкрадчиво сказал он. — Понятно! Было чего пугаться. Живете-то незаконно. А вдруг Антипов умер? И эта дамочка его единственная наследница?

— Да это все муж мой! — завопила Долгушина. — Чтоб ему на том свете припекло! Я разве в этом соображаю?! Он прибежал домой такой радостный, говорит: «Антипов надолго уехал! Спрятаться он решил! Ему больше здесь показываться нельзя, ищут его! Но ему деньги нужны срочно! Он дом решил продать, давай купим?»

— Когда это было?

— А я помню, когда?!

— В конце девяносто второго, — подала голос невестка. — Я тогда беременная вторым ходила… Аккурат, когда Штейнера убили, я забеременела… Измучились мы в одном доме жить. Тесно было…

— Откуда ваш муж узнал об этом?

— Говорил он с Антиповым.

— Где, когда?

— Не знаю. Не помню… Помню, что прибежал с вытаращенными глазами. А у Антипова дом очень хороший. Нестарый, планировка правильная. Просторный дом, и бревна просто каменные. У меня муж всегда этому дому завидовал. Мы двести долларов всего заплатили.

— Flo получается, что вы купили дом у Антипова, когда он уже сидел в тюрьме? Вы же говорите, по доверенности из тюрьмы покупали?

— Да вроде бы!

— Не успел Антипов спрятаться, посадили его, — снова влезла невестка. — Мы так поняли.

— Зачем же продавал тогда?

— Папа сказал, что он никогда в Корчаковку не вернется. Здесь его всегда будут ждать.

— Кто?!

Они странно переглянулись.

«А эта дамочка неглупые просьбы из своей Москвы шлет!» — с неприятным чувством подумал Терещенко.

— Слушайте, если я сейчас начну все выяснять сам, то могу навыяснять то, чего бы вам и не надо, — проникновенно сказал Терещенко. — Давайте вы ответите на мои вопросы, и я после этого уйду. Напоминаю, что расследую я покушение на убийство вашего участкового Михайлова.

— Да это-то при чем?! — застонала Долгушина-старшая.

— Вы купили этот дом по липовым документам, ладно. Вы почему-то были уверены, что Антипов в Корчаковку больше не сунется…

— Так папа сказал! — крикнула невестка.

— Оставьте папу в покое! Вы не только с папиных слов знаете, что Антипова здесь могли ждать, правильно?

Две напуганные женщины стояли у стены и смотрели на него, как кролики на удава.

— Ну, вот что. — Он сделал вид, что собирается встать. — Надо вернуть собственность хозяину. Антипова уже никто не ищет, пусть возвращается в свой родной дом.

— Ищут! — возразила старшая Долгушина.

— Кто?

— Этот человек.

— Какой?

— Он появился незадолго до смерти мужа. Это был его знакомый. Он у нас даже ночевал. Они с мужем шептались, потом он уехал. А муж сказал, что Антипов, действительно, натворил делов… То есть правильно он тогда все почувствовал. Ох и чутье у него было!

— Что это был за человек?

— Обычный человек. Две ноги, два глаза, — довольно ядовито ответила старуха.

— Блатной?

— Не знаю.

— Ваш муж ведь сидел?

— Сидел. Но по глупости.

— Говорят, он смотрящим был?

— Много чего говорят… На покойника теперь можно вешать что угодно.

— Чего этот человек хотел?

— Он сказал, что Антипов еще захочет сюда вернуться. И что если он вернется, то ему надо обязательно позвонить.

— Вы должны были ему позвонить? Или сам Антипов?

— Он сказал: «Все равно». Еще он сказал, что если кто-то будет Антиповым интересоваться, мы тоже должны ему сообщить.

— И вы послушались! Вы такая послушная?

— Он денег оставил, — сказала невестка.

— Сколько?

— Сто долларов. Сказал, еще даст, если надо.

— И кто интересовался Антиповым за это время? — спросил Терещенко.

— Никто. Первая эта девка московская.

— Значит, поговорив с ней, вы побежали к автомату и позвонили по этому номеру? За столько лет он не изменился? Это был новосибирский номер?

— Нет, американский! — съязвила старуха. — Новосибирский, какой же еще. А изменился он или нет, я не знаю. Я сказала, как он просил: что я из Корчаковки, что Антиповым интересовалась молодая девка, которая приезжала на машине. Номер машины сноха записала. Там сказали: «понятно» и трубку повесили.

— Кому еще вы звонили?

— Михайлову. Тоже рассказала об этой девке. На всякий случай… В газетах пишут, что целые банды орудуют, убивают стариков, дома их захватывают.

— Тащите этот номер, — приказал Терещенко.

Старуха, словно ждала, достала из кармана халата скомканный листочек. На нем был обычный новосибирский номер, без имени.

— Что же он в бега-то подался — Антипов? — спросил Терещенко, разглаживая листок.

— Да он всю жизнь в бегах! — сказала Долгушина. — Он здесь больше года и не жил никогда. Правда, в тот раз, как приехал, заявил: «Теперь, наверное, осяду. Надоело мотаться!» Ну, человек предполагает, а Бог располагает… Такую судьбу выбрал. Мой вон тоже, только размечтался ребенка на коленках покачать, — она кивнула в сторону невестки, — так сразу сел… У нас тут много таких.

— А что за распря у вас с Антиповым вышла незадолго до убийства Штейнера?

— Вон что вспомнили! — Старуха скривилась. — Мало ли из-за чего соседи ругаются! Его пес моих кур перегрыз… А ты бы обрадовался?

— Собаку тоже, говорят, загрыз?

— Нет, этого не было. Врать не буду…

— Вы даже участковому жаловались, да?

— На Антипова? Что я, дура, что ли? Мне муж покойный башку бы свернул! Так просто сказала по-соседски. Он извинился, стал пса привязывать.

— А где теперь этот пес?

— Да подох он давным-давно. У нас за забором похоронен.

— Вы дом с собакой купили, что ли?

— Нет, — она задумалась и вдруг удивленно глянула на сноху. — Мы его за забором нашли. Он там дохлый валялся. Землей забросали и все.

— Вот откуда взялась информация о дохлом псе… — сказал Терещенко и встал. — Значит, это не ваша была собака, а антиповская… А Антипов где был в это время?

— Черт его знает где! Вообще-то, странно… Он пса любил. Что ж он его сам не похоронил?

— Да сбежал он тогда, мама! — не выдержала сноха. — Ничего вы не помните! Смылся, словно ему пятки скипидаром намазали!

— Вы были на опознании Штейнера? — задал Терещенко свой последний вопрос. Он уже стоял у дверей, женщины смотрели на него с нескрываемой радостью.

— Была, — сказала Долгушина. — Но так, глянула с порога. Там столько крови было, что я боялась ближе подходить. Я его самого не видела. Сказала: «Мужа спрашивайте! Он мужик, ему мертвяки не страшны».

— А я вообще беременной была! — сообщила сноха.

Долгушина кивнула.

— У нас болтали потом всякую ерунду, — вдруг призналась она. — Что мертвого Штейнера никто толком и не видел! Только мой муж да Антипов, а им, мол, веры нет! Штейнер ведь незадолго до смерти хвастался, что дело одно хочет провернуть, только после такого дела надо пластическую операцию делать, во как!

— Ему верили?

— Мой муж не верил. Смеялся. А народ болтал!

— Но на опознании же мать Штейнера была!

— Так она же блаженная! Дурочка! Она даже по-русски разговаривать не умела! Ее еще в детском доме по голове сильно стукнули. Но красивая была. Отец Штейнера и соблазнился. А она взяла и забеременела! Он тогда сильно боялся, что ребенок тоже дурачком родится. Но обошлось.

— Ну, он немного дураком-то был! — не согласилась сноха.

— Не больше, чем твой муж! — парировала старуха. — Так что по Корчаковке долго слухи бродили. К нам ведь еще потом из Иркутска милиция приезжала. Оказывается, дядька Штейнера, он тоже наш, корчаковский, в каком-то ограблении подозревался. Вот и стали люди смекать: а не сховался ли молодой Штейнер, не разыграл ли всю эту историю?

— Бред собачий! — возмутилась сноха.

Терещенко вздохнул.

— А как же участковый? — спросил он. — Он-то Штейнера знал.

— А участкового не было! — сказала Долгушина. — Он намного позже появился. По-моему, труп уже увезли.

— Да нет, мама! Опять путаете! Он приехал поздно, это правда, но Штейнер еще в доме лежал.

— Да ты-то откуда знаешь?! Ты за огородом блевала в это время! У нее токсикоз тогда страшный был, — радостно пояснила Терещенко старуха.

— Да был участковый на опознании! Вы не слушайте ее! Все эти разговоры о том, что не Штейнер убит был — это сказки. У нас народ до того впечатлительный, вы себе не представляете! Как они еще инопланетян не видят, я удивляюсь!

Приехав на работу, Терещенко первым делом стал выяснять, кому принадлежит записанный на листочке телефон. Когда узнал, натурально вытаращил глаза. Это был номер представительства компании «Витимские золотые прииски». Товарищи из ОБЭПа эту фирму хорошо знали: несколько раз проверяли, пытаясь найти криминал, но там все было в норме — конечно, учитывая некоторую размытость норм, свойственную крупному бизнесу последних лет.

Он пробежал глазами разные фамилии, адреса, данные проверок — ничто его не заинтересовало. Обычная частная компания, обитающая в районе Бодайбо уже несколько лет. Вроде бы участвовала в приватизации некоторых государственных предприятий региона… Мелкие экономические нарушения… Неуплата налогов… Все как у всех.

За этим занятием его и застал Михайлов. Пострадавший по делу, которое вел Терещенко, зашел в кабинет веселой и энергичной походкой, с довольным лицом и румяными от мороза щеками.

— На пострадавшего не тянешь! — Терещенко улыбнулся, заражаясь его весельем, отложил бумаги в сторону, уселся поудобнее, откинувшись на спинку стула. — По-моему, я зря теряю время! Такой бугай: подумаешь, по голове стукнули!

— Если бы ты знал, как хорошо жить! — весело сказал Михайлов, усаживаясь напротив. — Ходил сегодня: руки действуют, ноги действуют, снег под ногами хрустит… Нос дышит! Это надо же, какой мир создан! Красивый до невозможности! Я себе сегодня клятву дал: если меня хоть какая-то ерунда расстроит, например, незачет или задержка зарплаты, я себе нос откушу!

— И куда ты сегодня ходил? — все еще улыбаясь, спросил Терещенко.

— Да куда только не ходил! Снова копался в деле Штейнера, и нашел-таки то, что нужно! Была машина!

— Какая машина?

— В то утро в Корчаковке стояла машина! Причем, фургончик. «РАФ». Помнишь такую марку? Но стояла она не на улице, а на бетонном мосту под насыпью! Свидетель из первого дома ее заметил. Первый дом — единственный, из которого просматривается переезд. И просматривается только из туалета! Там свидетель и находился. Все это есть в деле. Разумеется, на эти показания вообще не обратили внимания, поскольку бетонным мостом обычно пользуются те, кто не доезжает до Корчаковки, а сворачивает чуть раньше. Это ведь единственный мост и единственный переезд через железную дорогу на много километров!

— Но все-таки странно, что эта машина стояла там рано утром. На это нужно было обратить внимание.

— Ну, там и не на такие странности не обратили внимания! Но здесь-то как раз ничего особенного. Дело в том, что машина пережидала поезд!

— Какой поезд?

Глаза Михайлова торжественно блеснули. Он был страшно доволен собственной проницательностью.

— Да тот поезд, в котором ехала моя московская знакомая!

— Слушай, вот как раз о твоей московской знакомой я и хотел поговорить!

— Подожди! Я доскажу. Поезд остановился в неположенном месте и в неположенное время. Человек из первого дома, увидев машину, решил, что она просто пережидает, когда освободится путь. Что было потом, он не знает, так как отправился досыпать дальше.

— А ты не обратил внимания, что слишком многие в деревне не спали на рассвете семнадцатого августа?

— Обратил! Давно уже обратил! Более того, это было ровно в половину пятого. Многие люди проснулись в это время. Но почему? Может, какие-то биотоки передаются на расстоянии?

— Михайлов, я тебя умоляю!

— Хорошо, давай будем материалистами! Может, Штейнер все-таки кричал?

— Его убили в пять, не раньше.

— Ты так веришь экспертам? — Михайлов скептически поморщился.

— Других заключений у меня нет… Может, они проснулись из-за того, что остановился поезд? Там ведь никогда не останавливаются поезда. Поезд должен страшно скрипеть, когда тормозит. Вот тебе и объяснение!

— Да в деле есть объяснение! — ликующе сказал Михайлов. — Что мудрить-то? Там прямо сказано: Долгушина проснулась из-за выстрела! Может, и остальные тоже?

— Ну, — протянул Терещенко. — И что это нам дает? Кто-то испытывал ружье… Все, что мы узнали — это то, что он испытывал это ружье в половину пятого. Тоже, получается, не спал… Прямо коллективная бессонница!

— А у меня ощущение, что здесь спрятана какая-то важная вещь, — признался Михайлов. — Какая-то информация, которую нужно расшифровать…

— Ну так расшифровывай давай.

— У меня еще голова болит! — обиделся Михайлов. — И потом, кто из нас следователь, а кто потерпевший?

— Слушай, Мишаня, — Терещенко кашлянул, потер кончик носа, расправил загнувшиеся бумаги на столе. — Следователь, как ты правильно заметил, я. Поэтому давай все-таки поговорим о твоей московской знакомой.

— Ну давай, раз она тебе покоя не дает.

— Я тут поузнавал кое-что. — Терещенко снова кашлянул. — И чем дальше, тем больше у меня вопросов.

— Как это поузнавал? — Михайлов смотрел на него, не моргая. Вся его радость испарилась, будто ее и не было. — О ком поузнавал?

— О ней.

— Но какое ты имел право узнавать что-то о моей знакомой, если я тебе сам о ней рассказал? Моих слов тебе было недостаточно?

— Она с самого начала показалась мне подозрительной. Я от тебя этого, кстати, не скрывал. То, что я узнал, укрепило меня в подозрениях.

— Я не хочу этого слушать. — Михайлов встал, но Терещенко тоже очень быстро поднялся и успел схватить его за рукав.

— Разве это правильно? — спросил он. — Зачем ты прячешься от правды? Ты не поленился сходить в одиннадцатилетнее прошлое, ты получил по голове на обратном пути — я думал, ты смелый человек.

— Ты своих детей лови на такие штучки! — неожиданно зло сказал Мишаня, вырывая рукав. — Она обратилась ко мне за помощью. Это она не поленилась сходить в одиннадцатилетнее прошлое. И ее любопытство, возможно, откроет правду. Ты хочешь наказать ее за это любопытство? Так получается?

— А если у вас разные мотивы для любопытства?

— А если тебе завтра захочется поузнавать что-то обо мне? Ведь я подозрительно любопытен! И чем дальше, тем больше узнаю об этом деле! Скоро моя осведомленность будет свидетельствовать не о том, что я целый месяц копался в архивах, а о том, что я участвовал в убийстве Штейнера.

— Не передергивай!

— Я не передергиваю! Тебе показалось подозрительным, что она многое знает о деле. Тебе кажется недостаточным то объяснение, что она просто все видела своими глазами. Ты ведь сейчас хочешь привести мне доказательства ее соучастия, не так ли?

— Ты очень догадливый! И ты сам об этом думал, еще до меня! Но ты отказался от этой версии, потому что эта женщина тебе понравилась. Ты не стал копаться. А я стал! Не хочешь выслушать, что я накопал? Ты боишься? Твое упорство выглядит смешным, ведь эта женщина тебе не сестра, не жена, ты о ней ничего не знаешь! Ты просто хочешь, чтобы она была честной, вот и все. Я могу ошибаться, и тогда все получится, как ты мечтаешь. Но если я не ошибаюсь, то я ведь не остановлюсь. Ты узнаешь ту же правду, но только позже. Так какой смысл отказываться меня выслушать?

— Да валяй! Рассказывай! — Михайлов развалился на стуле, всем своим видом показывая готовность выслушать любую чепуху. — Не боюсь я никакой правды!

— Хорошо… Ты, может быть, удивишься, но нет никаких доказательств, что Елена Дмитриевна Корнеева видела что-то из окна поезда.

— Кроме той мелочи, что она все из этого окна видела!

— Можешь шутить, сколько тебе угодно! Но лучше посмотри на факты отстраненным взглядом. Единственное доказательство — это ее слова, что она что-то видела из окна. Хочу заметить, что никакой суд такого доказательства не принял бы. Если отбросить рассказанную ею историю, останется только то, что эта женщина откуда-то знает, что семнадцатого августа девяносто второго года в Корчаковке произошло нечто, так или иначе связанное с Виктором Сергеевичем Антиповым и, возможно, с крупным ограблением в Бодайбо. Но эту осведомленность невозможно объяснить увиденным из окна.

— Она с этим согласна. Она этого тоже пока не может объяснить.

— Ты считаешь, что эти объяснения у нее появятся? Неужели ты веришь, что тут вообще могут быть какие-то внятные объяснения? Мишаня, ты учишься в университете!

— Ради Бога, не трогай мой университет!

— Эта женщина три месяца назад приехала в Корчаковку и стала рассказывать совершенно невероятную историю о том, что на ее глазах какая-то медсестра утопила какого-то мужчину. Мы теперь пытаемся найти разные объяснения, а они трещат по швам, неужели ты не видишь? Она навязывает нам эту работу, утверждая, что и сама точно так же мучилась десять лет. А если это маскировка? А если это придумано для того, чтобы спрятать свой интерес? Кстати, первое впечатление — обычно самое верное. Первое впечатление вашей Долгушиной было такое: этот бред придуман для того, чтобы спокойно поинтересоваться домом.

— Ты веришь Долгушиной!

— Она прожила жизнь, между прочим! И, если уж на то пошло, прожила жизнь в Корчаковке! А если она права? Если все это действительно ложь — весь этот рассказ о медсестре и каталке?

— Да ты же видел каталку, ты сам рассказывал!

— Ну, так и она могла ее видеть! Эта каталка стояла в сарае с незапамятных времен, я специально выяснил у предыдущих хозяев. Дом им достался уже с каталкой.

— Штейнер не был медиком.

— Эта каталка всегда была у него! Я поспрашивал старожилов: он купил ее по дешевке на барахолке, сказал, что будет перевозить на ней картошку. А потом и вовсе перенес в дом. Он на ней обедал! У него стола не было! Это сказал мне ваш Степка-алкоголик!

— И это кажется тебе более правдоподобным!

— Да. Более правдоподобным, чем медсестра в вашей деревне. Я увидел эту каталку сейчас, а твоя знакомая могла видеть ее раньше. А что, если она просто была в Корчаковке раньше? А если она видела каталку, значит, была у Штейнера дома! Причем тогда, когда сам Штейнер еще был жив! А если и не была, то представляет того, кто хорошо знает вашу деревню и у кого остались здесь интересы. Ты знаешь, кто недавно купил дом Штейнера?

— Понятия не имею!

— Какой-то москвич по фамилии Иванов. Но знаешь, кто платил за него? Коммерческий банк «Отрада», в котором, кстати, обслуживается некая частная телекомпания из Москвы. Тебе назвать эту телекомпанию? Это ее телекомпания!

— Мало ли кто может обслуживаться в московских банках!

— Мишаня, пойми: эта история спланирована и разыграна, как по нотам. Не было никакой Елены Дмитриевны Корнеевой в девяносто втором! Она появилась после многолетнего перерыва — вместе с новым паспортом, в конце августа! До этого абсолютно никто не знает, где она жила и чем занималась! Даже фамилия у нее тогда была другая! Новый паспорт ей делали по блату! Она прилетела сюда зайцем на самолете? Какая чушь! Она придумала это для того, чтобы объяснить отсутствие паспорта и заодно запутать всех относительно настоящих сроков своего пребывания в Новосибирске!

— Кого сейчас могут интересовать эти сроки?!

— Сейчас никого! Но тогда, одиннадцать лет назад, если бы кто-то захотел выяснить, где была эта женщина в конце августа, он ничего бы не определил!

— Но зачем это нужно было выяснять?

— До этого мы дойдем. Обрати внимание, кстати, что покойная подруга твоей Елены, Покровская, являлась важным и единственным свидетелем того, что Корнеева долго находилась в Новосибирске, что у нее здесь был приятель. Покровская все перепутала? Но кто это утверждает? Только заинтересованное лицо — твоя Корнеева! Покровская-то, кстати, погибла! А если она говорила правду? Если Корнеева, действительно, скрывала и приятеля и свое пребывание в Новосибирске, если она продолжает скрывать это и сейчас? Ты знаешь, что она медсестра в прошлом?

— К чему ты клонишь?

— А ты не понимаешь? Дамочка с плохим воображением пишет плохой детектив, в котором обвиняет в несуществующем преступлении свою подругу, но при этом проговаривается то там, то здесь: я участвовала, я была, я видела. Это могла быть и я!

— Ты сумасшедший!

— А ты слепой. Ты знаешь, что через полгода после августа девяносто второго Елена Дмитриевна Корнеева всплыла в Москве уже в совершенно новом качестве. Это была новая женщина с новым именем, с большими деньгами. Она стала ездить по заграницам, купила прекрасную квартиру и «мерседес», построила загородный дом. Она объездила весь земной шар, отдыхала на лучших курортах и работала только для души. Только! На какие деньги куплена такая свобода?

— На какие деньги Абрамович купил «Челси»? Мало ли где люди брали деньги в последнее десятилетие!

Они помолчали немного. Оба были раздражены и тяжело дышали.

— Иван! — наконец сказал Михайлов. — Я не понимаю одного. Ты обвиняешь ее в каком-то убийстве одиннадцатилетней давности. Но ты же сам утверждаешь, что никакого убийства не было! Тогда в чем проблема?

— Как это не было? А убийство Штейнера? Мы, кажется, выяснили, что расследование этого преступления велось из рук вон плохо? Что не Ордынский с Чуманковым зарезали Штейнера, а кто-то другой. Я думаю, это сделал Антипов.

— Антипов?!

— Да.

— Зачем?

— Чтобы забрать золото, украденное Штейнером в Кропоткине и спрятанное им в Корчаковке.

Михайлов поразмышлял несколько секунд.

— Ну, это вполне возможно, — неуверенно сказал он. — Но при чем здесь Елена?

— Она была соучастницей.

— Она?!

— Ну да. Что мы знаем о ней? Что она могла жить здесь в тот год, работать по специальности — медсестрой. Что у нее здесь был друг…

— Антипов?! Старик Антипов?!

— Почему? Не обязательно. Мог быть и молодой Штейнер. Но дело не в этом. Дело в том, что она была на месте убийства. Она была здесь в половину пятого, поэтому и знает, что в это время возле Корчаковки остановился поезд! Была она в одежде медсестры и с тех пор постоянно боялась, что ее кто-то в этом качестве видел. Для того и придумала свою дурацкую историю. Да ведь ее и видели! Ты разве не помнишь показания Суботниковой? Она сказала: «Я видела женщину-эксперта». Ты спросил: «Почему вы решили, что это эксперт?» Суботникова ответила: «Она была в белом халате». Понимаешь, Мишаня, в показаниях Суботниковой есть одна серьезная неувязка: время. То она говорит, что был рассвет, что в доме было еще темно, то вдруг перепрыгивает через пару часов и получается, что уже чуть ли не девять! А все почему? Потому, что, как ей показалось, она видела участкового. А если она обозналась? Ведь очень многие утверждают, что участковый появился на месте преступления не раньше восьми! В августе по освещению это уже день! Ни о каких предрассветных сумерках и речи быть не может! Но кого она видела на самом деле? Это был высокий, худой человек с темной кожей — Антипов! Тогда все выглядит по-другому. Тогда получается, что она проснулась, как и все, когда остановился поезд. И видела она убийц!

— Но если ты веришь показаниям Суботниковой, то будь добр верить им до конца! Тогда и мертвый Штейнер должен разгуливать по антиповскому саду!

— Это был не Штейнер. Старуха ошиблась. Ее подвели утренние сумерки. Это был третий убийца — сообщник. Не знаю, какова была его роль в этой истории, но тогда он просто наблюдал. А потом спокойно ушел в дом. Это был человек Антипова, его знакомый, потому-то собака и позволила ему гулять по саду!

Михайлов был слишком потрясен, чтобы возражать по пунктам: то один, то другой довод возникал на кончике языка, но тут же таял. Участкового просто переполняло изумление. Наконец, в голову пришло самое главное, самое убедительное возражение.

— Но постой! — воскликнул он. — Даже если ты прав, зачем она приехала сюда одиннадцать лет спустя? Зачем разворошила это гнездо? Ведь, судя по твоим словам, у них так все гладко получилось!

— Да не все, Мишаня! Все золото они вывезти не смогли! Какая-то часть, наверное, до сих пор закопана в саду Штейнера! Поэтому сейчас они этот дом купили и, возможно, уже нашли то, что искали!

Михайлов некоторое время смотрел на него остановившимся взглядом. Так прошло не меньше минуты, Терещенко даже испугался. Но вдруг Мишаня широко улыбнулся, впервые за весь этот разговор.

— Вот оно что! — радостно произнес он. — Это мысль… Слушай, как я тебе благодарен! Ты открыл мне глаза!

— Ты иронизируешь? — осторожно спросил Терещенко, на всякий случай отодвигаясь.

— Нет, Ваня, что ты! Я, действительно, не мог понять, почему за ней следят! Ведь, казалось, дело давно закрыто, и даже если она что-то увидела тогда, то какой это имеет смысл сейчас? Ей никто не поверит, как не поверил ты. Но если до сих пор существует золото, тогда понятно!

Он вдруг размахнулся и ударил Терещенко кулаком в плечо.

— Варит башка-то! — сказал он и ударил еще раз, теперь не так сильно.

— Да не следят за ней, Михайлов! — рассердился Терещенко, потирая плечо. — С чего ты взял, что за ней следят? Она все это придумала! Не было ни ограбления номера, ни ограбления дома — точнее, все это было, но она сама организовала эти мероприятия! А вот что было на самом деле — это попытка убить тебя.

— Это тоже она? — весело спросил Мишаня.

— Нет, не она, а все тот же высокий человек, хорошо знающий особенности деревни.

— И кто же это?

— Да Антипов! Знаешь, я с ним не знаком, но уже сильно соскучился. Так и хочется, наконец, сказать: «Здравствуйте, Виктор Семенович!»

— А почему Антипов прячется?

— А потому, что Штейнер был пешкой в игре. Один он это ограбление не провернул бы. За ним стояли большие и солидные люди. Вряд ли им понравилось, что после удачного нападения на машину старательской артели, после нескольких убийств, после почти невероятного провоза золота на большую землю, кто-то увел у них эти девяносто килограммов практически из-под носа! Нет, таких вещей не прощают. Поэтому смотрящий Долгушин — человек, хорошо знающий новости преступного мира, — и говорил, что Антипову придется после этого долго и упорно бегать по стране.

— Но какую опасность мог представлять я? Суботникова еще одиннадцать лет назад рассказала о том, что видела. Какой интерес ее показания представляют сейчас?

— А почему ты решил, что опасны именно ее показания? Может, ты случайно зацепил что-то другое?

— Что?

— Вспоминай! Я-то откуда знаю!

— Ваня, ты сказал, что она могла быть подружкой Штейнера. Это в порядке бреда?

— Нет, я почти в этом уверен. В доме Штейнера у них был свой человек. Не знаю, обратил ли ты внимание, но некоторые свидетели говорили тогда, что у Штейнера завязывался какой-то роман с городской дамочкой. А что, если эта дамочка появилась там неслучайно? Может, кто-то посоветовал Штейнеру купить мясницкий нож? Может, ему его подарили?

— А отпечатки?

— Насчет отпечатков я пока не знаю. Но ведь Антипов был шишкой в преступном мире. Он мог общаться с беглым Ордынским.

— Ну, ты наворотил, однако!

— Это твоя московская знакомая наворотила, а не я!.. Слушай, я договорился с экспертом. Давай все-таки побеседуем с ним насчет ножа?

— Давай.

Они спустились на второй этаж.

Эксперт был на месте — жевал бутерброды, запивал их кофе из термоса.

— Молодежь? — радостно спросил он. — Жрать хотите?

— Вот, Николай Иосифович, тот самый парень с дыркой в башке! — представил Терещенко Мишаню. — Фигурант.

— Не фигурант, а потерпевший, — поправил эксперт. — А что дырка в башке, так оно даже лучше, Мозги будут проветриваться и никогда не закипят! Нашли что-нибудь по покушению?

— Что там найдешь!

— Да уж. Такие времена наступили, что хоть в каске по вечерам ходи… Зачем пришли? Опять ножами интересуетесь?

— В общем, да. — Терещенко все-таки не выдержал. Взял бутерброд, оглянулся в поисках стакана для кофе. Не нашел, посмотрел на эксперта вопросительно. Тот понял, достал из ящика стола несколько пластиковых стаканчиков. — Спасибо! Ой, горячий какой… Скажите, Николай Иосифович, а не могли в том угаре одиннадцать лет назад посчитать уликой нож, на котором вообще не было никаких отпечатков Ордынского?

— В нашей стране может быть все, что угодно! — строго сказал эксперт. — Но всегда надо понимать: зачем и кому это нужно.

— Ну, надо было найти крайнего, вот и подвели Ордынского под монастырь.

— Ордынский и так был под монастырем. Убийство плюс побег.

— Может, просто хотели поскорее закрыть дело?

— То, чем ты сейчас занимаешься, Ваня, называется онанизм, — ласково перебил его эксперт. — Ты подбираешь нужные тебе объяснения под неудобные факты. Это доставляет тебе удовольствие? Но при чем здесь следствие? Следствие ведется по другим законам. Разумеется, нашим бардаком можно объяснить все что угодно, но разве это дело следователей? Пусть такими объяснениями довольствуются журналисты!

— Факт наличия мясницких ножей и в первом деле Ордынского, и во втором я считаю необъясненным, — сказал Терещенко.

Эксперт важно кивнул.

— Кстати, его дядька, — Терещенко кивнул на Мишаню, — говорит, что убитый Штейнер купил нож на барахолке. Думал, что берет охотничий, но ошибся.

— А кто у нас дядька?

— Бывший участковый Корчаковки.

— Это твой дядька? — с интересом спросил эксперт.

— Крестный.

— Волин — твой крестный?

— Вы его знаете?

— Знаю. Но давно уже не видел. Привет ему передавай… Теперь насчет ножа. Не знаю, где он его купил, но это был точно такой же нож, как и в первом деле. Абсолютно идентичный!

— Такое совпадение — это как? Онанизм? Или необъясненный факт? — злорадно спросил Терещенко.

— Смейся над стариком, смейся… А как Волин поживает? — Эксперт повернулся к Мишане.

— Нормально.

— Странно у него судьба пошла. Он давно мог в управлении работать. Хороший был специалист. Заперся у себя в Корчаковке… Ты тоже там участковый?

— Да.

— И ты тоже, видать, романтик? Почему там сидишь? Несчастная любовь? Это у вас семейное?

— Мне дали льготы для поступления в университет. Как закончу, уйду с этой работы.

— Правильно.

Терещенко наблюдал за ними с ехидной улыбочкой.

— Видишь! — обратился он к Мишане. — Вот как старая гвардия умеет от сложных вопросов уходить! Учись!

— Никуда я не ухожу! — лениво отозвался эксперт. — Что сейчас можно выяснить, одиннадцать лет спустя? Тогда надо было выяснять. Но хочу пролить бальзам на твои раны: дело Штейнера, действительно, старались закрыть как можно быстрее, это ты прав. Но не из-за Ордынского, а из-за золота.

— Золота?!

— Когда Штейнера уже убили, стали ходить слухи, что его дядька из Бодайбо может быть причастен к ограблению старательской артели. Выяснилось, что он со Штейнером в те дни много общался. А выяснили-то когда? Три месяца спустя! Все там плохо сработали. Вот и обделались наши следователи вместе с иркутскими: вдруг, мол, Штейнер и правда был причастен, а теперь он убит, и золота уже не найти. Поэтому и не тянули с расследованием. Когда поняли, что есть хороший кандидат на пьяную драку, вцепились в него зубами и когтями.

— Жалко, что эксперта того найти нельзя, — сказал Мишаня. — Интересно было бы с ней поговорить. Вы не знаете, где она?

— Ну, так это я у тебя должен спрашивать! — вдруг сказал Николай Иосифович, странно глядя на него.

— У меня? — Мишаня даже вздрогнул от удивления. Терещенко тоже повернулся и посмотрел на него озадаченно.

— У тебя, — повторил эксперт. — Ты не знаешь?

— Я?! Нет!

— Ну! А мне тогда откуда знать! — Эксперт почему-то смутился. — Ладно, это давние дела…

— Но вы объясните все-таки!

— Да нечего мне объяснять, — эксперт совсем покраснел. — Она жила где-то рядом с вами.

— В Корчаковке?!

— Нет, в соседней деревне.

— Вы что же, считаете, что я знаю всех жителей соседних деревень? — изумленно спросил Михайлов.

— Вроде того… — согласился эксперт. Было видно, что разговор внезапно стал ему тягостен. — Вы, молодежь, идите. У меня еще дел полно…

— …Странный он немного, правда? — смущенно спросил Терещенко, когда они вышли из кабинета. — Старый уже. Наверное, поэтому?

Михайлов молча посмотрел на него. Вид у корчаковского участкового был задумчивый и немного отстраненный.