Пионер, 1949 № 12 Декабрь

ДЕТИ ГОРЧИЧНОГО РАЯ

Н. Кальма

Рис. В. Цельмера

(Окончание)

За барьером свидетельского места появилась высокая костистая фигура с туго-натуго завязанным на макушке седым узелком волос, с мохнатыми седыми бровями, охраняющими пару маленьких серых глаз. Люди начали перешёптываться. Все почувствовали, что от этой женщины невозможно ждать ничего хорошего для подсудимых.

Когда Чарли увидел её, он впервые ощутил нечто вроде испуга. Тёмная волна ненависти шла от этой фигуры и заливала его и его близких. И это мать Патриции, той самой Патриции, которая клялась быть всегда его другом! Он пытался успокоиться: вот выступит Патриция и скажет, что всё это неправда и что она сама искала его дружбы, сама пригласила его к себе и пришла к нему в гости.

Миссис Причард была немногословна. Но из её кратких и энергических слов явствовало, что она и её дочь Патриция явились жертвами преследования негритянского мальчишки и его семьи. Мальчишка дошёл до того, что, страшно сказать, пробрался даже в замок самого мистера Милларда, и, если бы не она, неизвестно, что бы он себе позволил. Он совершенно забыл о расстоянии, отделяющем чёрных от белых людей, и держал себя на равной ноге с её дочерью. А когда она, миссис Причард, отвадила его и запретила дочери общаться с негром, он обратился за помощью к своему родственнику - этому певцу, которого она не слушала и, разумеется, не желает слушать, но про которого говорят, что он коммунист, и тот придумал дьявольскую хитрость: они позвонили в дом миссис Причард и объявили, что мальчишка при смерти и чтобы Патриция пришла сказать ему последнее «прости». Конечно, у Патриции нежное сердце, она не могла отказать и отправилась в этот ужасный дом и даже скрыла это от своей матери, чтобы мать не волновалась.

- Благодарю вас, миссис Причард, - ласково сказал Сфикси, - суд понимает ваше возмущение и разделяет ваше негодование.

Прокурор повернулся к судье:

- Ваша честь, я вызвал сюда ещё нескольких свидетелей, но не знаю, захочет ли суд их выслушать. Дело в том, что они несовершеннолетние…

Сфикси сделал вид, что раздумывает.

- По закону не полагается, - сказал он, - но если это будет способствовать выяснению обстоятельств дела, мы, разумеется, выслушаем несовершеннолетних и примем во внимание их заявления…

Где-то на одной из задних скамей произошло движение.

- Слышишь? Ты слышишь, что он говорит? - прошептал Джой Беннет Василю. - А нас он не допустил…

- Мы хотели говорить в пользу Чарли и Ричи, а те, наверное, будут говорить против них, - пробормотал, сжав зубы, Василь. - Ох, как я ненавижу всех этих судей!

Патриция была одета очень нарядно, в розовом кружевном платье и лёгких светлых туфлях. Мать старательно завила её медные волосы, и они лежали пышными локонами на плечах и спине. Пат держалась скромно и достойно, как и полагается благовоспитанной молодой леди с Парк-авеню. Она была очень бледна, и Чарли, увидев её, но ещё не слыша её показаний, с состраданием подумал о том, как ей, должно быть, страшно и трудно выступать перед таким залом и защищать его от ненависти и злобы этих судей. Он гордился тем, что дружит с такой смелой и благородной девочкой.

Но вот Пат заговорила:

- Да, сэр, я была в этот вечер в доме певца Робинсона. Нет, сэр, не своей охотой. Меня заманили обманом, сэр. Да, я предполагаю, что Чарльз Робинсон участвовал в обмане, хотя он меня и уверял в обратном…

Что? Что такое?! Чарли задохнулся. На секунду ему показалось, что он бредит. Стоит только встряхнуться хорошенько, и он проснётся и всё станет на своё место…

Но свежий голосок звучал всё так же отчётливо и хладнокровно:

- Да, сэр, там были все подсудимые и ещё много других. Сейчас я постараюсь вам их перечислить…

Чарли старался поймать взгляд Пат. Нет, здесь что-то не так! Её, наверное, заставили говорить всё ото. Возможно, мать наказывала её, била…

Но голос девочки был слишком ясен и свеж, её манеры, её платье - всё было безмятежно, спокойно, всё говорило о полном самообладании.

- Расскажите нам, дитя моё, о том, что же происходило на этом собрании в доме Робинсонов? - проворковал прокурор.

- Вначале вот они, - Пат, стараясь избежать взгляда Чарли, махнула рукой в сторону Гирича и Квинси, - они рассказали, что их уволили с завода, и можно было понять, что они там давно ведут тайную работу. Они очень жаловались на сыщиков, на то, что у них отобрали географический атлас, который им дал мистер Ричардсон…

- Так, так, - кивал Сфикси, - продолжай-же, мисси.

- А потом один такой страшный негр-калека сказал, что это очень хорошо, что все они выручили мистера Ричардсона и что за мистером Ричардсоном давно идёт слежка. Он, как сейчас помню, сказал: «Не нужно, чтобы его имя слишком часто упоминалось в донесениях полиции…»

- Вы слышите, леди и джентльмены, - торжественно поднялся с места Сфикси, - устами младенца глаголет истина, как сказано в писании. Это - очень важное показание, и я прошу его записать дословно. Теперь подсудимый Ричардсон уже не сможет отрицать свою принадлежность к коммунистической партии…

- А я и не отрицал, - раздался спокойный голос Ричи.

- Джентльмены, вы все слышали, подсудимый сознаётся: он коммунист! - воскликнул прокурор.

- Ох, подлая дрянь эта Патриция! - бушевал Джой Беннет.

- Я давно знал, что она такая, - пробормотал сквозь зубы Ва-силь.

Салли мельком взглянула на сына. Мальчик сидел весь серый, с побелевшими губами. Руки его устало повисли вдоль тела. Он, который ничего на свете не боялся и мечтал о славной судьбе Джона Брауна, теперь был ранен в самое сердце человеческой подлостью.

- Потом, сэр, певец принёс письмо, якобы только что полученное из России, и читал его всем и рассказывал, как там хорошо, и какие там замечательные порядки, и как все должны стать коммунистами и поехать туда… И все его слушали и задавали вопросы, и отец нашего Василя Гирича очень волновался и сказал, что непременно уедет туда, потому что здесь, в Штатах, очень плохая обстановка…

- Как долго вы оставались на вечере, дитя моё? - спросил прокурор.

- Я… я хотела сейчас же уйти, как только поняла, что это собрание красных… Но… но я очень неудачно сидела за столом… Так что смогла выбраться только, когда на меня перестали обращать внимание… - сказала Пат.

- Можно ли, по-вашему, дитя моё, назвать это собрание собранием антиамериканских заговорщиков? - обратился судья к девочке.

В зале мгновенно наступила мёртвая тишина. Все понимали, как важен ответ Патриции на этот вопрос.

- Конечно, сэр, - ни минуты не медля, сказала девочка.

- Негодяйка ты, Пат! - закричал Чарли со всей силой ненависти и презрения, которые переполняли его сейчас до краёв.

Пат метнула на него зелёный, злой взгляд и присела перед судьёй.

- Я прошу, ваша честь, избавить мою дочь от таких оскорблений! - взревела миссис Причард, внезапно вырастая перед Сфикси…

Судья застучал молотком:

- Подсудимый Чарльз Робинсон, если вы позволите себе оскорблять свидетелей, я вынужден буду наложить на вас дополнительное взыскание!…

- Держи себя в руках, Чарльз, - прошептал со своего места Джим.

Как хорошо понимал он состояние мальчика! Как тяжко и ему было смотреть на грязную, бесчестную игру в правосудие!

Между тем многочисленные фотографы и кинооператоры снимали Пат. Она имела решительный успех, и фотографы уже прикидывали, как эффектно будет выглядеть её хорошенькое личико на страницах газет и журналов под жирными зазывающими заголовками: «Девочка разоблачает заговор изменников», «Негры обманом заманили белую девочку к себе», «Коммунисты пытаются внушать свои идеи даже детям».

Выступление Пат было выдающимся событием дня. После неё всех остальных свидетелей слушали уже почти без всякого внимания. Некоторое оживление внесли появившиеся на свидетельском месте два подростка - сын директора школы Фэйни. Мак-Магон и его товарищ Рой Мэйсон.

Оба они дополняли своими показаниями характеристики учителя Ричардсона и старосты класса Чарльза Робинсона.

Всё шло своим порядком, мальчики рассказывали о красной пропаганде, которую вёл в классе Ричардсон, о его любимце - негре Робинсоне - и о том, как этот Робинсон стремился захватить в классе власть. Одетый щеголем, Рой Мэйсон держался, как взрослый настоящий оратор.

- Ставлю сто долларов за то, что этот мальчик будет выдающимся политическим деятелем, - шепнул Парк Бийл своему семейству, разглядывая Роя в бинокль.

И вдруг детский, тонкий, колеблющийся голос прорезал тишину и прервал на самом выигрышном месте показания Роя.

- Они всё врут! Пускай они лучше расскажут, как они травили Робинсона! Как подстроили, чтобы он упал на гонках табачных ящиков и расшибся! Вот это вы у них спросите!

Все головы повернулись в сторону кудрявой девочки, взобравшейся с ногами на скамейку.

- Откуда явилась эта девочка? - рассердился Сфикси. - Как её сюда пропустили?!

- И как они шпионили за своим учителем, мистером Ричардсоном, которого все ребята в школе обожают! - не унималась Кэт. - Мистер судья, прикажите им, чтобы они всё это рассказали, а то лучше дайте я вам расскажу сама!

В зале, поднялся шум, смех. Красный и злой Мак-Магон пробирался к Кэт, шагая между скамейками и наступая всем на ноги. Зал с насмешливым вниманием следил за встречей отца с дочерью.

Эффект показаний Фэйни и Роя Мэйсона был сорван.

Защитник торжествовал эту небольшую победу. Торжествовали и на дальних скамьях. В особенности радовались школьники. Все они хотели хоть чем-нибудь утешить Салли, и все теперь тянулись к ней:

- Слышали, тётя Салли? Вот так девочка - посадила Фэйни и Роя в калошу! Молодец девчонка!

Защитник тревожно озирался, несколько раз выбегал в комнату, где дожидались вызова свидетели, выглядывал даже на улицу.

Дело в том, что исчезла и не явилась в суд одна из главных свидетельниц, вдова убитого Цезаря - Тэмпи. Её показание должно было начисто снять с Ричардсона обвинение в покушении на убийство Кольриджа и вместе с тем доказать, что стрельбу в «Колорадо» начали сами полицейские. Но Тэмпи не было. Не оказалось её и дома, куда послал за нею защитник. Старший сынишка Тэмпи сказал, что мама ушла в суд.

И никто не знал, что в автобусе, куда села Тэмпи, какой-то парень вдруг поднял крик, что негритянка залезла к нему в карман и вытащила бумажник. На Тэмпи тотчас же набросились, сдали её полисмену, дежурившему на перекрёстке, и тот, неспеша, препроводил её на ближайший пост. Тэмпи доказывала, что ей нужно поскорее идти в суд, она должна рассказать всем, как убили её несчастного мужа. Дежурный сержант усмехнулся и сказал, что без начальника он ничего поделать не может, а когда придёт начальник, он не знает.

Не дождавшись Тэмпи, защитник вызвал следующего по списку свидетеля.

Это был доктор Рендаль.

Он вошёл на свидетельское место, взволнованный и сердитый. Только что ему пришлось выдержать бурную стычку с «Большим Боссом», который специально вызвал его к себе.

- Я слышал, док, что вы собираетесь выступить свидетелем защиты на этом процессе «Колорадских бунтарей», как их называют газеты? - начал Миллард.

Доктор кивнул.

- На вашем месте я не стал бы этого делать, док, - дружески наклонился к нему Миллард. - Не стоит портить репутацию из-за каких-то там негров, будь они хоть трижды мировыми знаменитостями… Время теперь суровое, Рендаль… Мне говорили, что вы стали с красным душком, но я знаю вас не первый год и не поверил этому…

- И, однако, вам придётся поверить, Миллард, - сказал спокойно доктор. - Я не знаю, что вы называете «красным душком», но уверен, что мы с вами исповедуем совсем различные идеи…

Миллард посмотрел на него тяжело и пристально:

- Вы сильно переменились, док. Боюсь,. что ваши пациенты здесь, в городе, не захотят иметь врачом красного…

- Это угроза? - спросил доктор Рендаль. Миллард пожал плечами:

- Во всяком случае, если вы дорожите своей практикой и положением, не советую вам выступать на процессе…

Доктор Рендаль начал свои показания. Он знает обоих Робинсонов и мистера Ричардсона с самой лучшей стороны. Учитель вырос на его глазах и всегда был самым благородным молодым человеком. Он примерный сын и поддерживает свою старую мать. Был образцовым офицером флота. Превосходный преподаватель литературы.

- Мистер Рендаль, разве ви учились у преподавателя Ричардсона? - перебил его прокурор.

Послышался смех: это Парк Бийл и его соседи смеялись над остротой прокурора… Доктор слегка растерялся:

- Нет, разумеется, не учился, но…

- Нам известно, что учитель Ричардсон часто бывал у вас в доме, мистер Рендаль, - продолжал прокурор. - Часто ли он говорил вам о России, о своих связях с американскими и русскими коммунистами?

- Он мне об этом ничего не говорил, - сердито возразил доктор.

- Ага. Секретарь, запишите: подсудимый скрывал даже от своего друга, доктора Рен-даля, свои связи с русскими коммунистами.

- Постойте, постойте, я этого не говорил! Это искажение! Это ложь! - вспылил сбитый с толку доктор.

- Свидетель, я привлеку вас к ответственности за оскорбление суда! - заявил Сфикси.

Доктор возвысил голос и начал резко протестовать против такого произвола. Судья застучал молотком. Он прикажет вывести свидетеля, если свидетель позволит себе ещё раз повысить голос. Вконец расстроенный и раздражённый доктор Рендаль пытался ещё что-то говорить, но его всё время сбивали перекрёстными вопросами то прокурор, то судья и придавали всем его показаниям совершенно обратный смысл. В конце концов он резко отказался от дальнейших показаний, потому что они только вредили подсудимым.

Та же картина повторилась, когда появились Джордж Монтье, Бэн Майнард и дядя Пост.

К тому времени, когда выступили представители прогрессивных организаций, делегаты Конгресса мира и посланцы различных демократических стран, желающие во что бы то ни стало добиться оправдания и освобождения Джемса Робинсона, присяжные сильно утомились. Сфикси был доволен: теперь было самое время для того, чтобы дать слово прокурору.

Подсудимые тоже очень устали. Джим чувствовал себя совсем больным, но когда защитник предложил ему сослаться на болезненное состояние и просить судью отложить заседание суда, он отказался:

- Пусть всё идёт, как должно, - сказал он устало, махнув рукой. - Бороться мы будем потом. Сейчас мы можем только ждать и всё, что случится, использовать для нашей борьбы. На примере этого суда все люди увидят, что такое справедливость в Америке!…

После выступления Патриции Чарли с трудом сдерживался, ему хотелось вскочить и закричать прямо в лицо судье и прокурору и всем этим подкупленным свидетелям самые жестокие и гневные слова. Как сквозь туман доносилась до него речь выхоленного, похожего на пушистого, породистого кота, прокурора. Измена… Тайный заговор… Покушение на убийство…

Мальчик нашёл глазами мать. Она тоже сидела, почти не слушая, что говорил прокурор. Какое это имеет значение! Всё равно приговор предрешён заранее…

Так же безучастно слушали подсудимые и присяжные речь защитника. Надо отдать справедливость этому молодому и хорошему человеку: он сделал всё, что мог. Он начисто отверг обвинение в том, что большая часть подсудимых является советскими агентами и получает за это вознаграждение, он подобрал много фактов, говорящих о благородных побуждениях подсудимых, об их честном труде на пользу американского народа.

Но что всё это значило для людей, которые сидели здесь и смотрели на подсудимых глазами собак, готовых вцепиться в наконец-то затравленную дичь! Снова поднялся прокурор. - Выносите своё суждение соответственно законам, - сказал он, обращаясь к присяжным. - Но каждую секунду вы должны помнить о том, что красная опасность угрожает вашим жилищам и вашим детям и что эти люди несут Америке разрушение и гибель! - и, эффектно взмахнув выхоленной рукой, прокурор сошёл с трибуны.

Утро следующего дня было дождливое, сумрачное. Ветер трепал деревья на улице, потоки дождя струились с крыш, с деревьев, с зонтов и макинтошей прохожих. Зловещие космы пепельных облаков бежали низко и быстро и, точно дым, заволакивали небо.

От дождевых капель давно немытые окна суда казались перламутровыми. Но никто не смотрел в эти окна.

Сфикси визгливо спросил, что имеют сказать суду подсудимые.

Поднялся Джим Робинсон. Он пристально оглядел судью, прокурора, присяжных. Никто не ответил на его взгляд, все хмуро смотрели в пол, словно он был обвинителем, а они - подсудимыми.

- Сэр, - начал певец, и голос его заставил встрепенуться весь зал - сэр, я не стал бы выступать, если бы дело касалось только одного меня. Но здесь происходит незаконный и непристойный суд над американскими гражданами, которых избрали для того, чтобы публично чернить и позорить. Я не желаю отвечать на всё это нагромождение лжи. Юристы называют такой материал довольно мягко «показаниями, основанными на слухах». У американского народа есть для этого более правильное наименование: «грязь». Источник грязи всем очевиден. Все эти «показания» исходят от шпионов, сыщиков, платных информаторов, нанятых большими хозяевами.

Суд изо всех сил старается лишить меня и моих товарищей свободы и чести американцев, и это показывает, как в нашей стране можно уничтожить любого человека, неугодного хозяевам.

Я не говорю, что судья Сфикси - заправила в этом деле. Он мелкий политикан, служащий более могущественным силам. Эти силы стремятся подчинить себе всё и всех в нашей стране. Они изобрели воображаемую угрозу красной опасности и хотят запугать американский народ. Судья Сфикси и все, кто с ним…

Стук молотка прервал его слова.

- Уходите с трибуны! Полисмен, уведите этого человека. Обвиняемый, я привлекаю вас к ответственности за оскорбление суда!

Полисмены набросились на певца. Под непрерывный стук молотка его увели.

Присяжные удалились для вынесения приговора.

Салли пыталась пробраться к сыну и Джиму, чтобы перекинуться с ними несколькими словами или хоть подбодрить их взглядом, но полицейские стеной встали перед нею. Василь сидел весь белый, зажав между коленями сцепленные пальцы.

Близнецы, нетерпеливые и встревоженные, приставали к Салли:

- Что теперь будет? К чему их приговорят? А папу присудят отдельно или со всеми вместе?

Салли хотела их успокоить, сказать что-нибудь утешительное этим славным мальчикам, но у неё самой сердце ныло от страшных предчувствий.

Наконец раздался голос секретаря:

- Суд идёт! Прошу встать!

- Виновны или не виновны подсудимые? - громко спрашивает Сфикси.

- Виновны, - отчётливо отвечает старшина присяжных, - виновны в заговоре против существующего строя, в подрывной деятельности по заданию коммунистов.

В первых рядах дружно аплодируют представители «тринадцати семейств» и их друзья, чрезвычайно довольные решением присяжных. Присяжные улыбаются, как актёры, удачно исполнившие трудную роль.

Секретарь спрашивает, что имеют сказать до произнесения приговора подсудимые.

Джим Робинсон, Роберт Ричардсон, Иван Гирич, Джерард Квинси отказываются от последнего слова. Им нечего сказать участникам этой нечестной игры в суд.

Но со скамьи подсудимых поднимается мальчик. У мальчика немного дрожат руки, и, чтобы скрыть это, он сжимает и разжимает кулаки.

- Здесь сказали, что я хотел убить сыщика, - говорит он, смотря куда-то поверх голов. - Это единственная правда, которую сказали на этом суде. Да, я хотел убить его за то, что он ударил мою мать. И, если бы это повторилось, я снова поступил бы так же. Я не боюсь приговора, и мои друзья здесь тоже не боятся. Я знаю, если бы нам предложили умереть, отдать жизнь для того, чтобы на земле поскорей наступила справедливость, чтобы все люди, всех цветов кожи, стали равны, - все мы согласились бы на это! Правду я говорю, дядя Джим? - и мальчик обернулся к певцу, ожидая ответа, хотя и зная его наперёд.

- Правду, мой мальчик! - тотчас же внятно сказал Джим Робинсон.

- Правду. Истинную правду, Чарльз! - откликнулись Гирич, Квинси и Ричи.

- Вы слышите? - с торжеством сказал Чарли, поворачиваясь к судье. - Я кончил, сэр-Чарли сел и отвернулся от зала. Лихорадка, бившая его, пока он говорил, утихла.

Осталось чувство усталости и голода. Болело горло, было трудно глотать. Он не думал о том, что ждёт его и других. Суд, потом тюремная камера, день за днём взаперти, тяжёлая работа где-нибудь на каменоломнях.

До него донёсся голос Сфикси. Судья торопился прочесть приговор:

- Джемс Робинсон, сорока семи лет, певец по профессии; Роберт Ричардсон, двадцати шести лет, учитель; Иван Гирич, сорока двух лет, механик; Джерард Квинси, тридцати восьми лет, по профессии токарь, и Чарльз Робинсон, учащийся, - приговаривались все пятеро к тюремному заключению сроком на три года или к уплате штрафа в размере десяти тысяч долларов. Кроме того подсудимому Джемсу Робинсону и его племяннику Чарльзу Робинсону, по отбытии наказания, воспрещалось проживание в данном штате. Приговорённым Квинси, Гиричу и Ричардсону, после отбытия наказания, запрещалось занимать какие-либо должности в государственных учреждениях. В случае, если бы приговорённые захотели заменить тюремное заключение штрафом, означенная сумма должна быть внесена полностью и за всех сразу.

Голос судьи смолк.

Джемс Робинсон чуть усмехнулся про себя: наверное, на свете нашлось бы немало импрессарио, жаждущих заключить с ним договор и на большую сумму. Но теперь надолго заглохнет его голос: суд Америки заставил его замолчать.

Так, значит, тюрьма!

Едва стал известен приговор суда, в домик Салли отовсюду стали приходить письма и деньги.

Знакомые и незнакомые друзья, простые, честные люди собирали средства на уплату штрафа. Нужная сумма была быстро собрана - и пять заключённых были выпущены из тюрьмы.

Огромный океанский пароход привалился к набережной всей своей многоэтажной громадой. Пароход ждёт только сигнала к отплытию, и где-то в глубине его уже клокочут раскалённые котлы.

Ветер, пахнущий морем, гонит зыбь, сильно и мягко бьёт в лицо, налетает откуда попало. Рядом чёрный буксирный пароходик, похожий на игрушку, суетливо и угодливо кланяется волне.

От перил палубы, от мола чуть-чуть пахнет смолой, и этот запах приносит с собой сладкую и мучительную тоску, жажду дальних странствий, сожаление о прошлом. Может быть, поэтому есть оттенок грусти в улыбке Джорджа Монтье… Он стоит на молу с непокрытой головой, держа наготове свою шляпу, чтобы, когда отвалит громада корабля, взметнуть её вверх и замахать уезжающим друзьям. В толпе к нему жмутся отец и близнецы Квинси. Снова Квинси-отцу, маленькому и мужественному, приходится всё начинать сначала, чтобы кормить и выводить в люди своих близнецов, Кем будет он сейчас? Грузчиком в порту, «сэндвичем», бродящим день деньской с объявлениями на спине и груди, подметальщиком или просто одним из тех бездомных безработных бедняков, которых Армия спасения заставляет за чашку похлёбки петь псалмы и твердить тексты священного писания?

Кем будет старенький дядя Пост, которому давно уже пора иметь тёплый надёжный угол и кусок хлеба? Кем будет чахоточный отец Джоя Беннета? Страшное клеймо поставлено на этих людей, и долго будут они бродить по городам, где дома подымаются, как безмолвные тёмные скалы, искать человеческого сочувствия и правды.

Ричи, молодой учитель, выпущенный из тюрьмы, уличённый в том, что он исповедует великио идеи коммунизма, тот знает, куда ему идти и что делать. Он не опустит свою гордую юношескую голову. Долгий и трудный путь борьбы лежит перед ним, но рядом шагает всё больше друзей - белых и чёрных, - и это делает молодого учителя бесстрашным и уверенным в себе.

Он тоже здесь, он стоит на палубе рядом с Джемсом Робинсоном, которого напоследок одолевают репортёры, и что-то поспешно записывает в блокнот, который дал ему певец. Потом Ричи подходит к маленькой женщине, закутанной в плащ.

- Теперь вы можете быть покойны, миссис Робинсон, - говорит он ласково. - Теперь ваш Чарли сможет получить всё, на что он имеет право по своим способностям и уму. А потом, когда он вырастет, он снова вернётся сюда, чтобы служить своему народу…

Салли молча кивает, волнение сдавливает ей горло. Подходит Иван Гирич со старой сумкой, на которой пестреет затейливый узор родной украинской вышивки. У Гирича растерянное и счастливое лицо человека, который никак не может придти в себя от неожиданной радости.

- Василь! - зовёт он.

Но сын не отзывается. Он перегнулся вместе с Чарли через борт и подзывает к себе обоих друзей-близнецов.

И Чарли и Василю хочется сказать на прощанье друзьям что-нибудь особенное, чтобы запомнилось надолго, может быть, навсегда. Но, как обычно, когда сердце полно слишком большими чувствами, язык произносит только самые обыденные, незначительные слова.

- Пишите нам, как у вас сложатся дела, - говорит Чарли.

- А будете писать в Стон-Пойнт, передавайте привет там… всем, - с запинкой добавляет Василь.

Он дотрагивается до кармана на груди, где шелестит свёрнутая вчетверо бумажка.

Мальчик помнит наизусть эти строчки, написанные рукой Нэнси:

Лежит за океаном

Великая страна,

Для белых и для чёрных

Свобода там одна.

Ты будешь там счастливый,

Как ласточка, парить,

Но чёрную сестрёнку

Старайся не забыть…

Увидит ли он когда-нибудь свою чёрную сестрёнку?

Избавившись от репортёров, Джемс Робинсон берёт под руку Ричи и вместе с ним подходит к борту. Теперь он виден всем друзьям, высокий, чуть усталый, с прекрасным, вдохновенным лицом.

- Мы расстаёмся ненадолго, - говорит он, и голос его легко перекрывает весь шум. - Я скоро вернусь. Я буду с моим народом!

Густой, мощный бас корабля вторит ему. Снимают сходни, и в последнюю минуту перепрыгивает на мол гибкая фигура Ричи. Тяжко плещется вода, тяжко ворочается огромное тело корабля. Джордж Монтье, Квинси и Ричи машут шляпами. Кричат что-то напутственное и доброе близнецы.

Певец и два мальчика, чёрный и белый, молча следят, как уплывает назад, уходит в ущелья между небоскрёбами лицемерная, фальшивая дама, статуя американской свободы.

Раздувает и холодит волосы ветер, может быть, тот самый, который прилетел с невидимых ещё берегов настоящей свободы,