Пишется история Сибири

Откуда пришли эскимосы?

На рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков, в то время когда в исторической науке происходила драматическая борьба новых идей, связанных с зарождением капиталистического общества, и старых, коренившихся в идеологии феодального времени, один из видных историков, Август Шлёцер, автор знаменитой в свое время книги «Нестор», опубликовал книгу под названием «Всеобщая история Севера». В ней он писал, что народы Севера «никогда не играли никакой роли на арене народов», ибо не принадлежали к числу народов завоевателей, «не произвели ни одного завоевателя, а, наоборот, были добычей своих соседей». Что касается истории таких народов, то за отсутствием собственных летописей, утверждал Шлёцер, «вся их история целиком заключена в истории их победителей».

Одним словом, это было выражение хорошо известной теории, согласно которой человечество делится на народы «избранные» и «неизбранные», «исторические» и «неисторические», прогрессивные и такие, которые представляют собой «живые окаменелости», обломки прошлого, неизменные среди всего остального живого и непрерывно меняющегося мира.

Такой взгляд, в крайнем выражении доходящий до расизма, в корне ошибочен. Конечно, в силу исторически сложившихся условий некоторые группы народов, членов великой семьи человечества, резко отстали в своем развитии от остальных, более счастливых.

Но это не значит, что у них не было истории, ибо история для нас вовсе не исчерпывается, как когда-то писал старый Шлёцер, завоеваниями. И это совсем не означает, что они не создавали своих культурных ценностей.

Замечательным примером этому может служить история одного из самых малых народов, который несмотря на его малочисленность живет на территории двух континентов, американском и азиатском, и давно уже привлекает внимание ученых своей загадочной судьбой. История этого народа, или, как иногда говорят, племени, интересна уже тем, что в сознании ученых она давно сплетается с историей исчезнувших палеолитических племен Европы — загадочных мадленцев, создавших удивительную культуру ледникового периода. Тех мадленцев, которые оставили в глубине пещер потрясающие своей реалистической силой изображения мамонтов, носорогов и диких быков Альтамиры и Фон де Гома.

Этот народ — эскимосы. Еще Бойд-Даукинс, один из основателей современной науки о палеолитическом человеке, воскликнул: «Эскимосы — это мадленцы, покинувшие Францию в погоне за северным оленем!».

Следуя за своей пищей — табунами северных оленей, которые уходили вместе с отступавшими ледниками все дальше и дальше на север, мадленцы, думал этот исследователь, пришли в Арктику и дожили здесь до наших дней.

Одним из оснований для таких смелых выводов, послужило реалистическое искусство эскимосов, на первый взгляд удивительно напоминающее искусство палеолитических скульпторов Европы.

Сходство между мадленцами и эскимосами не ограничивается одним искусством. Это относится и к сходству образа жизни и домашнего уклада людей, разделённых веками и тысячами километров, — это относится к очень схожим поселкам из глубоко опущенных в землю полуподземных жилищ, к гарпунам — как у первых изобретателей этого хитроумного оружия мадленцев. Даже обнаженные женские фигуры, вырезанные из кости, поразительно близки к найденным в развалинах палеолитаческих жилищ на Дунае и на Дону.

Однако оказалось, что первое впечатление тождественности древней палеолитической культуры с эскимосской — поверхностно и потому обманчиво. Действительная же история эскимосов и их культуры оказалась несравненно сложнее и интереснее.

Более трех веков назад, в 1648 году, горсточка русских, возглавляемая знаменитым мореплавателем, землепроходцем Семеном Дежневым, упорно пробиралась из устья Колымы к небольшой реке Анадырь. Сначала они плыли морем, усеянным глыбами льда, до тех пор, пока их не выбросило бурей на голое чукотское побережье к югу от устья Анадыря. Оттуда казаки шли десять недель пешком («голодно и холодно, ноги босы»), пока не достигли цели своего похода — устья Анадыря.

Вслед за ними сержант Степан Андреев и его спутники — служилые люди, отправленные на далекий северо-восток для изучения арктического побережья Азии, увидели на неведомых до того и безлюдных островах, затерянных в Ледовитом океане, поразившие их остатки древних жилищ эскимосского типа.

Пробиваясь сквозь льды арктических морей, утопая в жидкой грязи и болотах приморской тундры, карабкаясь по ледяным обрывам и голым скалистым возвышенностям в безлюдной пустыне, раскинувшейся на тысячи километров, русские путешественники — мужественные и любознательные люди с интересом изучали древние развалины; оставленные исчезнувшими племенами. С глубоким вниманием рассматривали они искусную резьбу по кости, своеобразную утварь, черепки грубой глиняной посуды и множество других предметов, рассеянных среди заброшенных землянок и свидетельствовавших о былой жизни их обитателей.

Андреев впервые отметил тот факт, что древние постройки на островах были срублены не металлическими, а именно каменными топорами. По словам Андреева, — топоры эти даже не резали и не рубили, а скорее как бы «грызли» дерево. Он так и записал: «было как бы зубами грызено».

28 июня 1787 года русское судно, находившееся под командованием мореплавателя Гавриила Сарычева, бросило якорь в маленькой бухте с отлогим песчаным берегом на западном берегу Баранова мыса, примерно в 70 километрах к востоку от устья Колымы.

Вдоль небольшого ручейка с чистой водой в зеленой долине, представляющей, по его словам, «лучшее место по всему Ледовитому морю», Сарычев увидал «обвалившиеся земляные юрты». Раскопав эти древние жилища приморских зверобоев, которые по местному назывались шелагами, русские моряки нашли в них «черепья от разбитых глиняных горшков» и два больших каменных ножа полу-лунной формы.

Раскопки Сарычева и сегодня представляют собой одну из самых замечательных страниц в истории мировой археологической науки. Они явились первыми раскопками первых памятников Арктики, предпринятыми с научной целью, и положили начало полярной археологии как науке.

Теперь мы знаем, что уже две тысячи лет назад вдоль берегов и на островах Берингова пролива были поселки охотников на морского зверя, тех, кто заложил фундамент позднейшей эскимосской культуры, вблизи современного поселка Уэлен.

Море полностью обеспечивало жителей арктического побережья мясной птицей, тюленями и моржами. Мясо и сало морских животных употреблялось в пищу, из шкуры шилась одежда и приготовлялась домашняя утварь, охотничьи снасти. При недостатке хорошего дерева кость, особенно челюсти, позвонки и ребра кита, использовалась в качестве строительного материала: из нее сооружали каркасы землянок. Сало моржей и тюленей, горевшее в выдолбленных из камня или вылепленных из глины лампах, согревало и освещало хижину.

Морской промысел, связанный с определенными, наиболее удобными для него пунктами, привел к еще более прочной и постоянной оседлости. В местах, богатых морским зверем и водяной дичью, на выдавшихся в море мысах, по островам и бухтам, обильным наносным деревом плавником, густо разместились многочисленные поселки берингоморцев, от которых уцелели вырытые в земле основания жилищ и обвалившиеся ямы для запасов мяса.

Внутри полуподземных жилищ их хозяева проводили долгую полярную ночь. Женщины при скудном свете ламп-жирников готовили пищу и шили одежду. Мужчины в свободное от охоты время выделывали различные вещи, чинили охотничье вооружение и утварь. С утомительно длинной полярной ночью связано поразительное обилие художественных изделий, в которых нашла свое выражение живая фантазия и жажда деятельности сильных, ловких и находчивых охотников Арктики. В этих изделиях отразилось свойственное этим людям упорство, потому как вырезать скульптуру животного или сложный орнамент на твердом куске моржового клыка, а то и бивня мамонта простым каменным острием было нелегко. Весь свой многовековый технический опыт обработки кости вложили древние берингоморцы в художественную резьбу. В результате раскопок в мерзлой почве Арктики, в Сибири и на Аляске было установлено, что древняя культура эскимосов вовсе не осколок мадленской культуры Западной Европы, а нечто сложное, имеющее свою собственную длительную историю формирования, которая распадается на ряд местных локальных культур.

Эти жители далекого Севера взрастили необычное по стилю богатое искусство, поднялись до наиболее высокого технического уровня, которого могло достичь человечество, пользуясь средствами каменного века. И их культура, веками существовавшая на побережье ледовитых морей, дошла до нашего времени в таком виде, что подлинно глубокие исследователи северных народов считали ее настоящим «арктическим чудом».

Выдающийся русский исследователь культуры сибирских племен В. Г. Богораз писал: «Культура полярных племен вообще представляется своеобразной, я сказал бы, почти чудесной. Мелкие группы охотников, живущих на самой окраине вечного льда и вылавливающих ежедневную пищу гарпуном из холодного и бурного моря, сумели из китовых ребер и глыб снега создать себе теплое жилище, сделали кожаную лодку, лук из костяных пластинок, затейливый гарпун, сеть из расщепленных полосок китового уса, собачью упряжку, сани, подбитые костью, и разное другое. Многие из этих полярных изобретений проникли далеко на юг к племенам, обитающим в более счастливых широтах, и даже позаимствованы европейцами. …Художественная одаренность арктических народов, их вышивки, рисунки… — значительно выше общего уровня племен, обитающих на юге, и может выдержать сравнение с лучшими образцами» (этнографического искусства. — А. О.).

Одним словом, эти народы создали собственную оригинальную культуру, включающую немало самостоятельных открытий и изобретений, в том числе связанных с освоением северных пространств, их природных богатств, с развитием производительных сил в своеобразных и суровых условиях сибирской тайги и тундры. А многое из производственного опыта коренных народов Севера и в наши дни представляет определенную ценность для строительства их сегодняшней жизни, развития экономики и культуры края, для дальнейшего освоения Севера. Эскимосы, впрочем, лишь одно из многочисленных племен, изучение древней культуры которых показало в новом свете историю Севера. Раскопки древних поселений и могильников в сибирской тундре и тайге показывают, что все эти племена, создавая свои культуры, двигались вперед, от одной ступени культуры к другой, более высокой. Теперь ясно, что и на Севере имела место последовательная и непрерывная смена прогрессивных культурно-исторических этапов — палеолита, неолита, бронзового и железного веков. В основном так же, как это было в передовых областях земного шара, здесь происходил переход от грубых каменных орудий к металлическим.

Примерно в то же время своеобразные местные культуры возникают на Амуре, на землях Приморья, к западу от Енисея и, наконец, на европейском Севере. Эти народы отличали друг от друга особенности бытового уклада, типы орудий труда, специфические черты искусства и, несомненно, языка. Отдельные группы неолитических племен, которым принадлежали эти культуры, замечательны тем, что у них можно найти немало связей с некоторыми из современных народностей или племенных групп Сибири. Например, неолитические племена Прибайкалья по многим признакам могут быть связаны с современными эвенами и эвенками, жители нижней и средней Лены — вероятнее всего с юкагирами, древние амурские племена — с современными гиляками и ульчами, древнее население Западной Сибири — с ее угорскими племенами. Так, уже в неолитических памятниках обнаруживаются самые глубокие корни культуры конкретных «забытых» прежде народов нашего Севера, выделяются отдаленнейшие истоки исторического прошлого этих племен и народов, раньше считавшихся «неисторическими», неспособными к самостоятельному культурному творчеству.

Именно благодаря этим традиционным представлениям об извечной застойности культуры жителей Севера археологи обычно объясняли отдельные, встречавшиеся им на Севере находки бронзовых орудий древних форм случайным импортом — тем, что якобы привозили им извне, из более культурных и развитых районов.

Но стоило археологам отказаться от этой традиционной идеи и начать систематическое изучение древностей Якутии, как в пределах самого Якутска был обнаружен очаг древнего литейщика, на котором он плавил бронзу и отливал из нее такие же топоры — кельты, какие в конце II и в начале I тысячелетия до н. э. изготовлялись степными мастерами Южной Сибири, Средней Азии и Восточной Европы.

Оказалось, что в якутской тайге уже две с половиной тысячи лет назад жили местные металлурги и литейщики, прекрасно владевшие своим ремеслом — умевшие добывать медь из руды, плавить ее в специальных миниатюрных тиглях и отливать не только кельты, но и великолепные наконечники копий, кинжалы оригинальных форм и даже мечи. Замечательно, что их мечи не уступали по размерам и совершенству урартским мечам Закавказья, а наконечники не имеют равных себе по размерам и изяществу формы не только в Сибири, но и в Восточной Европе.

Дальнейшие планомерные работы в заполярной Якутии принесли новые, еще более важные результаты. На древней стоянке, располагавшейся в низовьях Лены вблизи Сиктяха, вместе с каменными орудиями и обломками сосудов очень примитивного вида в вечной мерзлоте сохранился очаг древнего плавильщика. В очаге, словно хозяин покинул его лишь на время, оказались застывшие брызги металла, а около лежали обломки миниатюрных глиняных сосудиков в виде ложек, в которых, по-видимому, производилась предварительная, пробная, плавка металла, предшествовавшая заполнению литейных форм и отливке металлических изделий. Ученым открылась любопытная истина: эпоха металла и на территории Якутии начинается уже в очень отдаленное время, по крайней мере в конце II тысячелетия до н. э., то есть более трех тысяч лет назад. И хотя в эпоху первоначального распространения металла здесь не произошло особо глубоких переломов в жизни местных племен (какие совершились, скажем, в степях Европы и Азии, где эпоха бронзы становится временем возникновения скотоводства и скотоводы впервые выделяются из остальной массы охотничье-рыболовческих племен), зато здесь заслуживают особого внимания сдвиги в области культуры, социального строя, в искусстве и мировоззрении северных племен. Немалая роль принадлежит в этом взаимодействию северных племен с более развитыми племенами древних степных скотоводов.

Чем ближе жили к степям северные племена, чем ближе соприкасались со степняками, тем сильнее и глубже были эти сдвиги. Наибольшей силы они достигают в то время, когда на Алтае, в степях Западной Сибири и Восточной Европы вырастают первые племенные союзы скифов.

В долину Оби и соседние с ней районы Западной Сибири проникают кочевые скотоводы-конники. У лесных племен и жителей лесотундры появляются не только привозные скифские котлы, о которых в свое время с удивлением сообщал Геродот, но и местные копии таких сосудов, изготовленные, впрочем, не из меди или бронзы, а из глины.

В жертвенном месте у Салехарда найдены гребни тонкой художественной резьбы по кости, свидетельствующие, что замечательный «звериный стиль» нашел в Арктике как бы свою вторую родину. В Салехарде найдены не только гребни, напоминающие драгоценный гребень из Солохи, но и резные изображения из кости, повторяющие излюбленный сюжет степного искусства — хищная птица терзает оленя. В них причудливо слились многовековые традиции арктических резчиков по кости и высокое мастерство скифских ювелиров, возникшее из живого взаимодействия античной культуры и цивилизации классического востока.

Прямое влияние предскифской, скифской и гунно-сарматской степной культуры, разумеется, было глубже всего в северо-западной Сибири. Но и далеко к востоку от нее, в долинах Енисея, Ангары и Лены, на каждом шагу и ныне ощущается дыхание этой оригинальной и могучей культуры. Едва ли не самым ярким примером подобного влияния могут служить шишкинские (по названию села) писаницы в верховьях Лены, где изображено мифическое чудовище, напоминающее клыкастого зверя, столь часто встречающегося в скифском искусстве, и еще более замечательный фриз из семи лодок. В этих лодках изображены стилизованные человеческие фигурки с молитвенно воздетыми к небу руками, люди в рогатых головных уборах и лань, повернувшая голову назад, точно так же, как и звери на изделиях скифских мастеров. Стилистически — об этом свидетельствует, например, фигура лани — эти изделия сближаются с предскифским и скифским искусством Восточной Европы, Сибири и Центральной Азии. Еще интереснее, что по своему содержанию эти рисунки обнаруживают удивительное сходство с более древними памятниками искусства бронзовой эпохи не только в Скандинавии и Карелии, но и в далекой Италии.

Так далеко шли культурные связи бронзового и раннего железного веков, в то время, когда уже сам по себе широкий обмен сырым металлом — оловом и медью, а также готовыми металлическими изделиями, должен был бы содействовать росту культурных взаимодействий и хозяйственных отношений не только между соседними племенами, но и между весьма отдаленными странами.

Обмен и культурные связи нарушали былую изолированность родовых обществ, содействуя проникновению, наряду с металлом, новых идей, новых сюжетов и стилевых особенностей в искусстве.