Пишется история Сибири

«Спящая красавица» Пейшулы

Летом 1966 года я получил письмо из Приморского филиала Географического общества, в котором говорилось, что группа туристов во главе с Е. Г. Лешоком совершила поход в долину рек Сучан и Майхэ и нашла там новые пещеры. «В одной из пещер длиной 45 метров, высотой от двух до семи метров, на расстоянии сорока метров от входа в последнем, небольшом зале длиной три метра, — писали владивостокские краеведы, — в стене с левой стороны обнаружено изображение женской головы азиатского типа. О том, что в пещере есть изображение женщины, было ранее известно местным жителям из села Новохатуничи. Но дошло ли до нас это изображение из прошедших веков или сделано кем-либо из местных художников, — установить может лишь специалист».

Под письмом стояли подписи ученого секретаря Приморского филиала Географического общества В. Г. Приходько и действительного члена общества краеведа-спелеолога Е. Г. Лешока.

С Ефремом Гавриловичем Лешоком нас соединяла давняя и прочная дружба. В поисках пещерных людей и остатков их культуры мы прошли с ним долгий и трудный путь от Сучана до Кавалерово, через горные хребты, по руслам горных речек до знаменитой Макрушинской пещеры с ее подземными пропастями и озерами. Тот же Е. Г. Лешок привел нас в пещеру на отвесной скале у села Екатериновки, в недрах которой залегали огромные, наполовину окаменелые кости ископаемых четвертичных животных. Впервые найденные тогда так глубоко на юге Приморья, в стране дикого винограда и женьшеня, эти остатки первобытной фауны показали, что Приморье не миновало влияния суровых природных условий ледниковой эпохи. И те же самые кости указали путь, по которому на Японские острова проникли мамонты; их остатки, к удивлению геологов и палеонтологов, встретились на острове Хоккайдо. Вместе с мамонтами туда же должен был проникнуть из Приморья и палеолитический человек, вечный спутник и преследователь этого гиганта ледниковой эпохи.

Вокруг нас постоянно вились стайки мальчишек. Именно мальчишки первыми обнаружили в пещере (теперь она называется пещерой Географического общества) огромные кости ископаемых зверей. И они же помогали нам потом добывать все новые и новые образцы ископаемой фауны. Да и кто другой мог бы проникнуть в узкие подземные лазы, в самые потаенные тайны пещер!

Но на этот раз речь шла уже не о костях. К письму была приложена фотография, с которой на меня смотрело узкими, будто слегка прищуренными глазами женское, но вместе с тем и не женское — мужественное лицо. С резко очерченным овалом лица, узким подбородком и каким-то странным локоном с левой стороны головы…

А может быть, и в самом деле эту скульптуру на стене пещеры вырезал «кто-либо из местных художников»? Но тогда что за случай привел в эту глушь художника или скульптора, что заставило его заняться художественным творчеством в темной глубине подземелья?

Даже на фотографии, снятой наспех, ясно выступали черты лица человеческого, очерченные не какой-то случайной, неопытной и неискусной рукой, а подлинным мастером и притом таким, который следовал за конкретной антропологической моделью. Широкие массивные скулы, узкие, слегка скошенные глаза — все это выдавало черты лица «азиатского» — как писали мне из Владивостока, лица монголоидного типа. От фотографии, от этого небольшого желтоватого листка бумаги, исходило вместе с тем какое-то неуловимое, но от этого еще более волнующее ощущение глубокой древности и архаизма.

Сколько раз вот так же смутно, но глубоко, какими-то подсознательными путями подсказывала мне верное решение старая охотничья интуиция. И на этот раз прежнее волнение снова готово было повести меня, как гончую собаку по следу.

Позже я узнал, что лет тридцать — сорок назад, на реке Пейшуле — притоке Майхэ, возможно в той же самой пещере или в соседних с ней, побывал исследователь природы Приморского края профессор Алексей Иванович Куренцов. Но он не отметил и не увидел в пейшулинских пещерах ничего похожего на эту удивительную скульптуру. Однако сколько раз опытнейшие археологи-специалисты, которым наука обязана открытием первобытного человека и его удивительных художественных изделий из бивня мамонта, искали только в земле. Они копали дно пещеры и не видели рисунков на ее стенах. Нужно же было маленькой испанской девочке поднять голову к потолку Альтамиры, чтобы увидеть на нем выступавшую из вечной тьмы и полумрака массу быков, корчившихся в странных и невероятных позах. И разве не изучали, не описывали ученые еще двести лет назад колоссальные залы и переходы знаменитой Каповой пещеры на Урале? Но только истинному энтузиасту, зоологу А. В. Рюмину удалось совершить одно из величайших археологических открытий нашего времени. Найдя чудесные настенные росписи с изображениями мамонтов, лошадей и носорогов, он, по существу, заново открыл Капову пещеру. Однако побывавший вслед за ним представитель официального ученого мира так и не увидел там ничего, достойного внимания. Кстати, мои собратья археологи вместо того, чтобы отдать должное первооткрывателю первых палеолитических росписей в Восточной Европе, стали упрекать его за то, что он в своем увлечении видел изображения не только там, где они были, но и там, где рисовались его возбужденной романтической фантазией. Как будто то же не случается с признанным жрецами науки!

Одним словом, «Спящая красавица» (так окрестили скульптуру ее первооткрыватели) уже не давала мне покоя. Я все острее ощущал желание войти в темный зал, где под мерный стук капель, падающих со свода пещеры, в бархатной тьме сияла белизной моему воображению таинственная скульптура.

Правда, нашей экспедиции, прежде чем попасть на реку Майхэ, а затем и на Пейшулу, нужно было побывать на раскопках в просторной Агинской степи, поработать в глухой тайге верхнего Приамурья, в долине реки Зеи — на речке Громатухе. Оттуда наш путь лежал вверх по Амуру. Затем к Владивостоку. И только после этого, когда уже кругом дышала прохладой золотая приморская осень, наш грузовик мчался по превосходной шоссейной дороге вверх по Майхэ.

Пещера открылась, как это часто бывает, внезапно, нешироким, но довольно уютным жерлом, обращенным к долине. При входе в нее можно было стоять слегка согнувшись, дальше свод круто поднимался вверх и там открывался просторный зал с куполовидным потолком. У входа я еще раз испытал чувство, какое пережил много лет назад, когда увидел прохладную высокую нишу Тешикташа, где был найден неандертальский мальчик…

Первый зал оказался просто великолепно приспособленным для жизни в нем древнего человека. Он был просторен, с высоким потолком и сравнительно ровным полом, который полого поднимался в глубь пещеры. У входа еще виден был солнечный свет. Дальше же пещерные сумерки постепенно густели, пока, наконец, мы не вступили в царство вечной ночи.

Нас окружало фантастическое богатство, что — на сухом точном языке геологов — зовут натечными образованиями. Правда, здесь не висели с потолка сверкающие сосульки сталактитов, не было высоких белокаменных колонн. Но не надо было большого усилия фантазии, чтобы увидеть на стенах готовые, «отприродные» скульптуры, созданные случаем, без участия человеческой руки. Из шершавой холодной стены грота выступало массивное туловище зверя с крутым горбом. У него можно было увидеть даже длинный, свисающий вниз хобот. Вдруг я увидел обезьяну, а рядом слона…

Вот так, с крутым горбом и гибким хоботом, рисовал в своих пещерах — в той же Каповой пещере на Урале — палеолитический человек своих современников, мохнатых мамонтов. Здесь же освещенные неверным, колеблющимся светом свечи, эти странные образы, созданные случаем и нашим воображением, как будто бы двигались, подобно живым: не так ли оживали недра перед глазами нашего далекого предка! И не в этой ли свободной игре ассоциаций лежат истоки художественного творчества?

Сколько мы знаем примеров, когда готовые естественные формы сталагмитовых образований подсказывали палеолитическому художнику образ зверя и ему оставалось только подчеркнуть контур фигуры, одним-двумя мазками краски оттенить самое главное, существенное. Так родились, например, и первые бизоны гигантского плафона в Альтамире. На глазах изумленного зрителя они вырастают из неровного бугристого потолка пещеры, будто порожденные самой стихией матери-земли.

Не такая ли «игра природы» сама «Спящая красавица»? Мой постоянный спутник и помощник, кандидат исторических наук А. П. Деревянко, как всегда, был настроен недоверчиво. Но вот перед нами на отвесной стене грота из мрака выступило лицо. Нечто совершенно неожиданное, своеобразное! Это было то, о чем фотография могла дать только приблизительное и упрощенное представление. С первого взгляда скульптура производила впечатление женской головы. Изящество этого лица, при внимательном рассмотрении, заключалось в тонких линиях резьбы, которыми неведомый скульптор оконтурил глаза и рот. Столь же нежно был оформлен подбородок, узкий и тонкий. Но стоило взглянуть на нее не в фас, а сбоку или в другом ракурсе — сверху, и скульптура мгновенно меняла облик. В ней выступало нечто новое: суровое и жестокое. Властные сухие губы, замкнутые печатью вечного безмолвия. Слегка прищуренные глаза, от которых исходило впечатление жестокости и сосредоточенной внутренней силы. Голова покоилась на длинном сталагмите — естественной шее скульптуры. К нему не притронулся резец скульптора: попросту это было ненужно.

Скульптура эта на стене Пейшулинской пещеры изображала, скорее всего, какого-то знатного воина-аристократа. Достаточно было взглянуть на нее, чтобы сразу же отпала мысль, что ее мог выполнить ради шутки какой-нибудь фальсификатор нашего времени. На ней лежал явственный отпечаток прошедших веков. С нами необычным языком говорил настоящий мастер, художник высокого класса, достигший высот культуры своего времени, а не просто ремесленник.

Теперь можно было представить себе тот путь, что привел древнего мастера к созданию этого шедевра. Как и мы, он видел те же странные фигуры, похожие на обезьян и слонов. Из тьмы на него пугающе и чудесно взирали загадочные маски и химеры. Протиснувшись по жидкой пещерной грязи сквозь узкую щель в последнюю, самую потаенную полость пещеры, он увидел прекрасную, почти живую человеческую шею. А над ней овальное расширение, выпуклость по форме и размерам такую же, как обычное человеческое лицо. На ней не хватало только деталей — глаз и рта. И, загоревшись мгновенным порывом, он взял нож, а потом какое-то зубчатое орудие, оставлявшее на мягком камне легкие, еле заметные параллельные штрихи, точь в точь такие, как на лицах знаменитых скульптур из древнего бенинского царства в Африке. Высекая лицо, неведомый скульптор бережно оставил на месте причудливый натек сталагмитовой массы слева. Он был так похож на пышный локон, и так хорошо лежал! Этот локон, сделанный нечеловеческой рукой, смягчает суровость изваянного некогда в темной глубине пещеры гордого и сурового лица. И уж не он ли придает всей скульптуре такой неуловимый налет женственной грации?..

Вылезая обратно из узкой расщелины в первый большой зал, я коснулся рукой скалистого выступа, висевшего над головой, и сразу почувствовал что-то гладкое, такое же выпуклое, как на скульптуре «Спящей красавицы». Когда свет свечи упал на выпуклость, мы увидели не только овал лица, чем-то напоминающий лица бодисатв и святых на изображениях со стен древних буддийских храмов, но и еле заметные очертания рта в виде выпуклой каймы с углублением внутри. Это была вторая, еще никем не замеченная, скульптура, только лишь незаконченная иди поврежденная временем. И уж совсем неожиданным оказалось еще одно скульптурное изображение, обнаруженное на левой стене большого зала. Сверху на высоте трех с половиной метров на нас глядел грозный лик, выполненный в той же манере, что и первая скульптура, и тем же способом. Мастер и здесь использовал готовую сталагмитовую основу, которая явно подсказала ему поворот головы. Резко очерченный нос, разлет бровей, ощущение огромной динамической мощи, крутой поворот головы совсем как у врубелевского поверженного Демона. Конечно, это была не копия знакомой картины, но это был Демон, гордое и могущественное существо титанической силы и страсти. После того как были тщательно обследованы сантиметр за сантиметром, метр за метром все стены и потолок пещеры, все ее закоулки и выступы, вся масса сталагмитовых наплывов, я вдруг увидел над самым входом в большой зал одну маленькую полость. Из нее на меня в упор смотрела миниатюрная головка, также вырезанная из сталагмитовой выпуклости. Она была похожа на жемчужину, спрятанную в глубине морской раковины. И точно так же, как у всех остальных пейшулинских скульптур, мастер, чьему резцу она принадлежала, не тратил лишних усилий на свою работу. Он ограничился небольшим: подчеркнул овал лица, наметил нос, рот. Все остальное за него сделала природа. Однако и эта скульптура, как все остальные, имела собственный неповторимый облик. Она напоминала каким-то неуловимым и тонким сходством сасанидские геммы — изображения на драгоценных камнях в древнем Ираке. И, наконец, еще одна скульптура была обнаружена в пещере «Спящей красавицы» — лицо мужчины.

Так, никому не известная пещера на реке Пейшуле оказалась настоящей художественной галереей, подземным музеем древнего искусства.

Перепачканные желтой грязью, усталые и продрогшие от холода и сырости, вылезали мы из своего пещерного святилища. Кругом сияло ослепительное солнце, вдали шумела Пейшула, от распаренных кустов и трав шел терпкий осенний запах. А перед нашими глазами все еще стояли удивительные и загадочные образцы подземного мира.

Так кто же и когда именно вырезал на сталагмитовых глыбах эти пластические образы далекого прошлого? Чья рука первой прикоснулась к причудливым натекам сталагмитов, чтобы вызвать к жизни «Воина», «Демона», «Бодисатву» и миниатюрную «сасанидскую» головку в ее нише-раковине?

Летописи и археологические раскопки дают теперь представление о том, что высокие культуры и могущественные государства средневековья, Бохай и чжурчженьское государство Цзинь оставили свои следы на территории Приморья и Приамурья. Создатели этих государств — древние тунгусские племена — уже в VII–IX веках нашей эры, в одно время с Киевской Русью, распахивали пашни на плодородных равнинах в долинах Суйфуна и Сучана. Они строили свои горные гнезда-крепости в той же долине Майхэ, где находится Пейшулинская пещера. У них были поэты, художники и ученые. Они создали свою национальную литературу, а бохайский театр завоевал сердца японцев в ту блестящую эпоху расцвета придворной культуры, когда столица японского государства помещалась в древнем городе Нара. Может быть, в пещере на Пейшуле побывали скульпторы древнего Бохая или цзиньские мастера? Во всяком случае, по степени совершенства скульптура Воина, а вместе с ней и фигура Демона из нашей пещеры не уступают всему, что дошло до нас из той эпохи.

Повторяю еще раз: существенно, что цивилизация средневекового Дальнего Востока выросла не из каких-то чужеземных корней, а имела местную основу, свои собственные корни, которые глубоко уходят в туземную почву, в глубь истории местных аборигенных племен. Нашли же мы на Голубиной сопке под слоем с обломками серых чжурчженьских, а может быть, и бохайских сосудов селище первых земледельцев, вооруженных каменными орудиями труда. И уже в конце первого тысячелетия до нашей эры существовали на территории Приморья и позднейшей Кореи мощные государственные объединения, оставившие глубокий след в летописях Восточной Азии. В этих летописях, переведенных на русский язык знаменитым русским востоковедом Иакинфом Бичуриным, есть рассказ о пещере предков правящего дома одного из древних «варварских» государств Восточной Азии. Судя по всему, пещера эта помещалась где-то в районе нашего Приморья или поблизости от него…

Вернувшись из экспедиции, в один из зимних вечеров я перелистывал страницы «Двадцати четырех династийных историй» и наткнулся на раздел, посвященный династии Когуре, правившей в начале первого тысячелетия нашей эры, задолго до возникновения Бохайского государства. «На Востоке страны, — говорилось в летописи, — имеется большая пещера, которая называется Сухель — пещера духа Су. В десятом месяце, когда собирается народ всей страны, изображение духа Су водворяется у реки, находящейся в восточной части страны, и там совершается жертвоприношение ему».

Чтимые пещеры — обиталища предков — существовали и у других народов древности. В культе таких пещер, должно быть, жили древнейшие представления о пещерном прошлом человечества, о далеких первобытных временах, когда в погоне за табунами северного оленя, за мамонтами и носорогами усталые охотники находили свой приют под их гостеприимными сводами. И нет ничего удивительного, что у древних обитателей Приморья тоже была своя пещера предков, из которой, согласно легенде, вышли их мифические прародители. Еще вероятнее, что пещера служила храмом не всего народа или племени, а возглавлявшего это племя аристократического рода.

Созданный не волей человека и не по плану архитектора, он как бы олицетворял игру стихийных сил природы. Здесь когда-то бежал подземный ручей, а может быть, и полноводная река. Она-то и вырыла в толще известнякового массива длинный высокий туннель, соорудила сводчатый зал. И все это, может быть, задолго до первого появления человека в нашей горной долине, очевидно, совсем не похожей на современную. Природа же одела стены пещеры сверкающим покровом из сталагмитовой коры, украсила их причудливыми натеками удивительной красоты.

Конечно, нерукотворный пещерный храм на Пейшуле не имеет ничего общего с настоящими буддийскими храмами, высеченными искусными мастерами Востока в глубине гор. Но его с полным правом можно назвать преемником палеолитических расписанных пещер.

В нем царит тот же творческий дух, который вызвал к жизни бизонов Альтамиры в Испании и первые глиняные скульптуры пещерных санктуариев Франции в Монтеспан, Комбарелль или Ле-Рок де Серс.

В пещере на реке Пейшуле мы вновь соприкоснулись с неведомым ранее культурным очагом далекого прошлого, увлекательного и таинственного.