Письма к Малькольму.

II

Не возьму в толк, почему ты считаешь, что в последнем письме я говорю «все больше о людях» и банальном назидании. Из чего ты это заключил? Да, немало современных богословов назовет мои взгляды на таинства «магическими». На самом же деле, чем больше ты веришь в сверхъестественность происходящего, тем меньше значения придаешь облачению, жестам и позам священника. А священник не только поучает людей, он и славит Бога. Но зачем мешать при этом остальным? Тем более, пасторские причуды могут отчасти объясняться «клерикальным честолюбием» (это выражение я взял у клирика). Очень хорошие слова обращены к священнику в «Подражании Христу»: «Пекись не о собственном благочестии, а о назидании пастве». Забыл, как это будет по–латыни.

Теперь о «Письмах» Розы Маколей. Меня самого поразило ее стремление отыскивать все новые и новые молитвы. Пусть бы она, прирожденный коллекционер, собирала их просто как objets d'art [6]. Но она, видимо, задумала ими пользоваться, ибо ей необходимы молитвы «готовые», составленные кем–то другим.

Меня это поразило, но, в отличие от тебя, скорее — приятно. Во–первых, мне посчастливилось с ней познакомиться. Не обманывайся на ее счет, она очень хороший и тонкий человек. Во–вторых, я тебе уже не раз говорил, что ты очень нетерпим, Малькольм. В Церкви, как и в мире, есть самые разные люди. Пожалуй, с Церковью это даже вернее. Благодать делает природу совершенной, а значит, она должна открывать нас всей полноте многообразия, которую замыслил Бог, когда творил мир, — небеса богаче ада. «Овчарня одна», но пруд не обязательно один. Садовые розы и нарциссы не больше похожи друг на друга, чем дикие розы и нарциссы. Однажды я был на греческой литургии. Больше всего мне там понравилось, что у них, по–видимому, нет правил для прихожан. Одни стояли во весь рост, другие на коленях, третьи сидели, четвертые ходили по храму, а один вообще ползал по полу, словно гусеница. Замечательно, что никто совсем не следил за поведением соседей. Как бы мне хотелось, чтобы мы, англикане, поступали так же! Есть люди, которым очень мешает, что человек на соседней скамье крестится или не крестится. Им не то чтобы осуждать его — даже и присматриваться не следует. «Кто ты, осуждающий чужого раба?»

Поэтому я не сомневаюсь, что метод Розы Маколей хорош для нее самой, хотя нам и не подходит.

И все–таки… Теперь я скажу: как знать? Обратившись, я долгие годы не молился по готовым текстам, кроме «Отче наш». Собственно, я пытался обходиться вообще без слов, не выражать ими мысли. Даже молясь за других, я по возможности не называл имена, а представлял себе людей. Наверное, молитва без слов (если она получается) и вправду лучшая, но сейчас я вижу, что, стремясь сделать ее для себя хлебом насущным, переоценивал свои умственные и духовные силы. Чтобы она ладилась, нужно быть «в отличной форме». Иначе мысленные усилия станут обычными фантазиями, а поддельные чувства жалки. Когда приходит золотой миг и Господь действительно дает возможность молиться без слов, лишь глупец отвергнет этот дар. Но Он позволяет это не каждый день (по крайней мере, мне). Моя ошибка была в том, что Паскаль, кажется, назвал «заблуждением стоицизма»: мы воображаем, будто всегда способны на то, на что способны лишь иногда.

Поэтому для меня менее важно, чем для тебя, как молиться: готовыми словами или своими — они все равно вторичны, как якорь или движение дирижерской палочки (не сама музыка). Они направляют в нужное русло хвалу, покаяние или просьбу, которым иначе свойственно превращаться в широкие и мелкие лужи. Какая разница, кто первым составил молитву? Если мы, то через неизбежное повторение слова скоро выльются в правило. Если кто–то другой, мы будем понимать молитву по–своему.

Взгляды меняются и, думаю, меняться должны. Сейчас я делаю упор на «собственные слова», но немножко вставляю и готовые тексты.

Раз я пишу тебе, нет нужды говорить, как важна основа молитвы, которую придумываешь сам. На посвящении Храма Соломон сказал, что каждый молящийся знает «бедствие в сердце своем» [7]. Но ему ведома и радость в сердце. Нет человека, одинакового со мной, и нет ситуации, одинаковой с моей. К тому же и я, и ситуация все время меняются. Готовый текст не больше поможет общению с Богом, чем общению с тобой.

Все это очевидно. Возможно, сложнее будет убедить тебя в том, что полезна и толика уже готовых текстов — для меня, конечно. Общеобязательных правил я не составляю.

Во–первых, так я не теряю связь со «здравым учением» [8]. Когда человек предоставлен самому себе, ему легко соскользнуть с «веры однажды переданной» [9] к химере под названием «моя религия».

Во–вторых, «готовые» тексты напоминают мне, «о чем надо просить», особенно — когда молишься за других. Кризисы как телеграфные столбы: чем ближе столб, тем больше он кажется. Разве нет опасности того, что наши серьезные, постоянные, объективные (а часто и более важные) нужды будут вытеснены? Кстати, и этого следует остерегаться в новом Служебнике. «Текущие проблемы» могут потребовать к себе недолжного внимания. Чем «современнее» книга, тем быстрее она устаревает.

Наконец, так появляется какая–то обрядовость. По–твоему, именно это нам и не нужно. По–моему, она часть необходимого. Хотя я понимаю тебя, когда ты говоришь, что молиться по готовым текстам — нее равно что ухаживать за собственной женой по Петрарке или Донну. Сравнение, впрочем, не годится — Бетти любит литературу, и тебе без них не обойтись.

Между человеком и Богом устанавливается такая сокровенная и тесная связь, какая невозможна между двумя людьми. Но между обеими сторонами — и бóльшая дистанция. Мы сообщаемся не с «Полностью Иным» (это бессмысленно), но с «Невообразимо и Нестерпимо Иным». Мы должны (я надеюсь, иногда это получается) одновременно сознавать и теснейшую близость, и бесконечное расстояние. У тебя же все выходит чересчур уютно и панибратски. «Я пал к ногам Его, как мертвый» [10] — в твоих эротических ассоциациях этого нет.

Я вырос среди низкоцерковников [11]. Думаю, они чувствуют себя на Сионе слишком по–свойски. По рассказам, мой дедушка говаривал, что предвкушает интереснейшие беседы в раю с апостолом Павлом. Ни дать ни взять, два клирика за чашкой чая в клубе! Видимо, ему и в голову не приходило, что встреча с Павлом может сокрушить и доброго христианского пастора. Когда Данте увидел на небесах апостолов Христа, они ошеломили его, как горы. Против молитв к святым можно возразить многое, но во всяком случае святые напоминают нам о том, что в сравнении с ними мы очень малы. Насколько же меньше мы перед их Господом!

Немного традиционных и готовых молитв помогают мне выправить, скажем так, самонадеянность. Они дают жизнь одной из сторон этого парадокса. Но парадокс многогранен. Лучше не благоговеть совсем, чем иметь благоговение, отрицающее близость.