Письма моей памяти

ЦОРБС

Я снова возле проволоки зондергетто. Снова ищу Ингрид. А рядом происходит что-то из ряда вон выходящее. Глазам своим не верю. Спекулянтка проникла в гетто и меняет харчи на вещи.

— Что ты продаешь, девочка? — спрашивает спекулянтка. (Слово по-русски, слово по-немецки. )

— Цорес,— слышу я знакомый голос.

Цорес — по-еврейски «горе». ‘ Присматриваюсь и вижу Ингрид. Светло-каштановые волосы, теплый приветливый взгляд.

— Ингрид! Ингрид! — кричу я и протягиваю девочке учебник.

Долго у колючей проволоки задерживаться нельзя. Я называю Ингрид свое имя и договариваюсь встретиться здесь завтра, когда вернусь с работы.

У Ингрид умер отец.

Да, Ингрид сказала правду: она может продать только горе.

Ее отец был учителем. Перед тем, как евреям из Франкфурта-на-Майне приказали выехать из города, он пошел попрощаться со своей школой, в которой преподавал. Только со школой, не с людьми. К нему подошли ученики, немецкие мальчишки. В этот момент его начали избивать штурмовики.

Я вспоминаю последнюю встречу Элиной мамы, Беллы Моисеевны, с ее учениками.