Письма, рабочие дневники. 1978–1984 гг.

1981

Дорогой Борик!

Получил наконец твое письмо — от 28-го. Действительно, злой рок. Бедная Адка. Теперь и вовсе неизвестно, как быть. Тут и Комарово не спасает. А впрочем, тебе на месте виднее. Сообщаю новости.

1. С «Мосфильмом» (ТББс) всё объяснилось проще, чем я думал: там у них какие-то нелады со студией Горького, а также кто-то опять объявил ТББ опасным произведением (там же на «Мосфильме»).

2. «Экран» (ТВ) получил втык за отсутствие новогодних телефильмов и снова ухватился за «Чародеев». Судя по тому, что сообщил Бромберг, запуск на носу. Впрочем, будет запуск или нет, в сентябре вынь да положь оставшиеся нам 60 % (4.5 тыс.).

3. В Детгизе склоняются к тому, чтобы издать ЖвМ отдельной книгой. Я не возражал. Срок — 83-й год. Перезаключают договор на 350 ряб, срок одобрения начинается с 22.12 (перепечатал и сдал официально рукопись).

4. Насчет Баку. Я посылал туда два письма и три телеграммы, всё без результата. Тогда по моей просьбе Шилейко задействовал там свою агентуру — руководство тамошних кибернетиков. Выяснилось: а) тебе деньги перечислили примерно числа 20-го, мне — 30-го. б) все наши авторские экземпляры проданы на черном рынке. в) осталось в издательстве, вместе с личным экзом главного редактора, всего 4 экза, кои агент у них забрал (все 4) и лично доставит в Москву в ближайшие недели.

5. На письмо насчет собрания сочинений из МолГв ни слова.

6. Ты пишешь, что получил из МолГв 1773 ряб. Я получил на полтысячи меньше. Ты уверен, что это из МолГв, а не из Баку?

7. Нынче приедет Танька, привезет Литобоз со статьей Ревича о ЖвМ. «Звезды» со статьей Балабусморякова не видел.

8. Сдал гранки с моим интервью в «Советской России». О будущем человечества, взгляд и нечто[104], но характерно — Стругацкие в «Советской России».

9. Что мы в жюри конкурса в Свердловске — это плохо. Я таки ждал, что приз дадут за ЖвМ.

10. Возможно, тебе известно: Ганичев снят и лежит в больнице, Медведев тоже в больнице.

Кажется, всё.

Держись, браток, приветы и соболезнования Адке. Твой Арк.

Да! Забыл очень важное.

Тарковский предлагает совместную работу по оригинальному сценарию. Писать втроем. Сюжет: жил человек, весьма могучий, влиятельный, стоического типа. Вдруг узнает, что заболел, что жить остается всего год. Переоценка ценностей. Ввергает себя в вихрь удовольствий, бросив всё, чему поклонялся. Только вошел во вкус, как его то ли вылечили, то ли объявили, что вышла ошибка. Его поведение после этого. Возможны варианты. Идея фильма: проанализировать понятие смысла жизни.

По его словам, руководство «Мосфильма» — за. Готовы заключить договор.

Вопрос: что мне ответить Тарковскому? По получении письма позвони.

Обнимаю, твой Арк.

7 января подписывается договор с киностудией «Ленфильм» на сценарий по ЗМЛДКС, о чем БН тут же пишет брату.

Дорогой Аркаша!

Вчера состоялось заседание худсовета студии Ленфильм (под председательством главного редактора студии), на коем обсуждалась заявка на сценарий зМЛдКС. За пять минут всё было кончено, а еще через полчаса я уже давал сведения для договора и подписывал чистые листы в четырех экземплярах. Мне сказали даже, что если бы я подождал пару часов, то и деньги мог бы получить тут же. Так что с этим вопросом всё пока ОК. В субботу ко мне придет режиссер и принесет свои соображения в письменном виде. Срок представления сценария — 15 апреля. Главред объединения (Фрижетта Гургеновна Гукасян, она же Фрижа) заклинала нас сделать сценарий как можно быстрее, чтобы поспеть в план съемок

82-го года. Вчера же у меня с нею произошел следующий разговор.

Она: Вы знаете, Илья Авербах очень хочет снимать вашу повесть ЖвМ. Но дело в том, что он сам — пишущий режиссер. Не хотели бы вы передать право экранизации, чтобы сценарий он писал сам?

Я: Скажу вам, как родной. Нам нужны деньги, а право экранизации — это гроши.

Она: Нет. По новым законам это не такие уж и гроши. Мы имеем право выплатить вам до 4 тысяч.

Я: Ах, вот как? Ну тогда я подумаю.

И я стал думать. И придумал следующее. Если бы нам дали 4 тыс. за право экранизации и если бы Авербах согласился бы выплатить нам одну треть от всех поступлений за сценарий, то я бы лично согласился на такой вариант. Конечно, общая сумма, которую мы таким образом заработаем, составит лишь малую долю от истинной платы за сценарий, но зато и количество работы значительно уменьшится и сведется фактически только к моим разговорам с Авербахом. С другой стороны, денежные потери могут оказаться очень обидными. Мне сказали, что сейчас за кассовый фильм сценарист может получить хорошие деньги. Порядок, якобы, теперь такой: за сценарий — шесть, после выхода фильма — шесть, а потом через год за каждый миллион зрителей свыше 14 миллионов еще по девятьсот. В общем, ты подумай, как нам лучше поступить, посоветуйся там с народом и отпиши. Дело это не срочное.

У Адки дела обстоят неважнецки. Она всё еще в больнице. Рентген обнаружил смещение, так что в понедельник будут ей делать то ли операцию, то ли репозицию (то есть новое вправление втемную), что именно, врач и сам еще толком не знает. В любом случае это еще лишних десять дней в больнице, как минимум.

Так что как будет с нашей работой, даже и не знаю. Пока что я начну потихоньку делать сценарий сам во взаимодействии с режиссером, а там уж — видно будет. Как только получу от режиссера ЦУ, напишу тебе, чтобы ты тоже думал.

Да! Видел я бакинский сборник. Ну и кошмар! Такого плохого издания у нас, пожалуй, еще не было. Прямо самиздат какой-то — бумага сортирная, обложка корявая, рисунки слепые, опечаток миллион… Впрочем, сам понимаешь, всё это несущественно — получить бы экзы и гонорарчик!

Вопросы-просьбы:

1. Организовал ли ты Чоличу письмо о преимущественном его праве на перевод? Организуй, христа ради.

2. Задействовал ли ты ВААП, чтобы послали ОуПА Куцке? Задействуй, умоляю.

3. Как обстоят дела с ЖвМ в Детгизе?

Обнимаю, твой [подпись]

P. S. Леночке и Машке — поцелуи!

АН в это время уже работает с Андреем Тарковским над новым сценарием.

<…>

9 января 1981

А. Стругацкий хоть и за идею написания сценария, но, боюсь, за два месяца он, или они, не справятся. М. б. уточнить с ним сроки и, если они не возьмутся сделать сценарий за два месяца, предложить Саше Мишарину.

<…>

11 января 1981

Вчера немного работали с Аркадием. Пришел к мысли о том, что было бы неплохо сделать фильм из нескольких (десяти?) эпизодов, действительно имеющих в основе временное основание.

<…>

Аркадий, кажется, понял, что я хочу.

Актеры: Солоницын (герой), Кайдановский, Фрейндлих (ведьма), Гафт, Калягин, Броневой, Богатырев, Гринько (эпизод). Сценарий должен быть из IX–X эпизодов на 50 стр. максимум. Лучше на 45.

12 января 1981

В четверг встречаемся с Аркадием С. По поводу сценария. Редко. Он говорит (по телефону), что, кажется (как ему кажется), моя концепция фильма вступает в противоречие с материалом. Вполне возможно. Но работать надо над тем, чтобы загнать замысел в строго выдержанную форму.

<…>

Уже намечаются персонажи:

Герой — писатель — Солоницын.

Ведьма — Фрейндлих.

Персонаж, воплощающий для героя страх, — Калягин.

<…>

15 января 1981

Работали с Аркадием. Долго разговаривали. Внушил ему кое-что. Он попросил неделю: хочет записать схему сюжета. Мне рассказать ее не захотел. Если эта схема будет бредовой, всё равно она послужит началом работы. А начало важнее всего. Несмотря на то, что, якобы, «конец — делу венец».

<…>

О намечающемся сценарии вспоминала Лейла Александер-Гарретт, ассистент Тарковского во время съемок «Жертвоприношения».

<…>

Первоначально сценарий «Жертвоприношения» назывался «Ведьма», и возник он задолго до «Ностальгии». Герой фильма Александер получает от друга-врача известие, что он смертельно болен. По совету случайно постучавшегося в дверь прохожего (прототип почтальона Отто) он проводит ночь с ведьмой и чудом исцеляется. Это была история человека, оставившего привычную респектабельную жизнь ради собственного спасения. В «Жертвоприношении» вопрос стоит уже не о физическом спасении героя, а о его духовном возрождении (не случайно Александер празднует свой день рождения) и о спасении всего человечества от неизбежной атомной катастрофы.

<…>

Дорогой Борик!

Вчера вечером получил твое письмо от 8-го.

1. Полагаю, условия 4 тыс. и треть всех поступлений за ФИЛЬМ (не только за сценарий, но и за фильм!) должны нас устроить. Во-первых, Авербах, по мнению Тарковского, хороший режиссер и борозды не испортит. Во-вторых, работа по сценарию ЖвМ — несусветная возня, неприятности с худсоветами, с оскорбленным режиссером и вообще большая слишком потеря времени. Словом, я ЗА такое решение вопроса.

2. А пропо: сообщи Леше Герману, — это его, возможно, порадует, — что Тарковский считает его самым лучшим режиссером в нашей стране. За ним, по мнению Тарковского, но много ниже его следуют некий Сокуров и Авербах.

3. С Тарковским встречаюсь регулярно, контуры будущего фильма понемногу вырисовываются.

4. Любопытно, что именно вчера, но утром позвонила Ушакова, возглавляющая 5-е объединение на «Мосфильме» (телевизионное). Разговор шел о завершении истории с фильмом о Стасове, но главное было в другом: она попросила разрешения вставить в план объединения либо ДР, либо ЖвМ. Так что письмо твое пришло своевременно.

5. Намедни выступал в Политехническом, 650 гавриков-вундеркиндов из Колмогоровских матшкол, потребителей известного тебе журнала «Квант». Устал страшно, но было очень весело. Жутковато, конечно, что этим соплякам поголовно всем очень нравится «Сталкер». Поставил автограф на по крайней мере двух десятках экзов «Неназначенных встреч». Ни хрена себе — библиотечная серия![105]

6. Как сообщил уже тебе, отправил в Президиум Съезда[106] письмо насчет собрания сочинений. Квитанцию бережно подклеил.

7. По поводу Чолича и Куцки: в свое время к Беле обращался, сейчас с твоей подачи ей позвонил, но она больна, и дома ее нетути. Видимо, отлеживается на даче.

8. О ЖвМ в Детгизе нам приказано не беспокоиться. Всё идет своим ходом.

9. Нынче в ЦДЛ вечер памяти Днепрова, который дурак Парнов почему-то объявил как «обсуждение творчества Днепрова». Не пойду.

10. Накануне Нового года встретил в ЦДЛ Нинон Беркову. Вот что она мне сказала: «Перестань делать волну, спасать фантастику. Над тобой уже смеются, тобой недовольны, тебя подозревают в далеко идущих интригах». И я твердо решил следовать этому совету. А уж за границу я теперь поеду лишь в том случае, если мне принесут на дом паспорт, билет и деньги. Будя.

Вот, кажись, и всё пока.

Бедная Адочка! Мы все здесь очень о ней печалимся и также беспокоимся за тебя с Андрюхой.

Всем сердечные приветы.

Жму, целую, твой Арк.

«С Тарковским встречаюсь регулярно, контуры будущего фильма понемногу вырисовываются», — кратко пишет АН. Конкретнее описывает обсуждавшиеся ими варианты сценария Андрей Тарковский.

<…>

22 января 1981

<…>

Работали с Аркадием Стругацким. Разрушил его схему («кот»). Возникла новая. Странник, который отказывается убивать Абалкина. («Жук» наоборот.) Где бы Странник не разрушил сам себя, а утвердил. Вера — против знания. («Смерть Ивана Ильича».) «Ловец ангелов» — плохо. Человек выполняет долг перед обществом, во имя идеи, и всегда насилуя кого-то или что-то. Зависимость. Связи с другими. Общество. Перед лицом смерти связи обрезаются, свобода. Мысли о душе. Независимость от общества. Отказ от достигнутого из-за насилия. Неправота и ее осознание. А правота персональная — в нравственной чистоте. Пронзительная незащищенность героя. Слабость и беспомощность. (А он-то «пахал» всю жизнь во имя идеала!)

<…>

Дорогой Аркаша!

Письмо твое получил уже давно, но тянул с ответом по разным причинам. В частности, ждал, пока Адке сделают вторую операцию. Она, вроде бы, прошла нормально, так что появилась некоторая надежда на выписку домой.

Общался с нашим режиссером по зМЛдКС. Это, между прочим, тот самый «некий Сокуров», которого, судя по твоему письму, Тарковский назвал третьим или даже вторым режиссером в СССР. Мальчик совсем молодой, но, видимо, на самом деле талантливый. Я оговорил с ним основной принцип построения сценария и теперь попытаюсь начать писать. Получится — хорошо. Не получится — тогда через несколько недель нагряну к тебе и сделаем сценарий вдвоем. Время до середины апреля у нас есть. Только бы у Адки дело пошло наконец на поправку.

Был на сберкнижке. Деньги из Баку пришли — 1352 руб. 01 коп. Кроме того, пришли какие-то 223 рубля из издательства «Известия» по журналу СЛ («Советская литература»?).

Говорил с Брандисом относительно ЖвМ в Лениздатовском сборнике. Сборник планируется на 82-й год, так что Детгиз ему не помеха, а вот что думает по этому поводу Детгиз, ты уж выясни на месте.

Все твои внешнеполитические действия, включая посылку письма в секретариат съезда и отказ от благотворительной деятельности, одобряю и поддерживаю. Ну их.

Очень прошу держать под контролем просьбы Куцки и Чолича. Ибо сказано: не плюй в кладезь!

Обнимаю. Твой [подпись]

P. S. Леночке и Машке — привет!

Андрей Тарковский собирается общаться и с БНом. Но — по другому, нетворческому поводу.

<…>

25 января 1981

Мы с Тяпой решили собирать марки. Он, в основном, — флору и фауну. А я — кино и религию. Начали с того, что Ольга (родственница Ларисы) принесла Тяпе в подарок два альбома о живописи (сов. и загр.). Потом у нас с Тяпой было немного в конвертиках. Потом Ольга принесла откуда-то альбом разных и ей обещали еще. Сегодня Сенька принес пол-альбома своих и неразобранных кучу. Саша Медведев обещал тоже принести. Сейчас у нас около тысячи штук. Короче говоря, возникло хобби. Собираюсь написать Борису Стругацкому — он, говорят, маньяк по этой части и может дать совет.

<…>

22 января АБС вводят в Совет по приключенческой и научно-фантастической литературе правления СП РСФСР, о чем 27 января правление СП РСФСР сообщает Авторам.

Уважаемый Борис Натанович!

Сообщаем Вам, что постановлением секретариата правления Союза писателей РСФСР № 3 от 22.01.81 года Вы утверждены членом Совета по приключенческой и научно-фантастической литературе правления СП РСФСР.

Председателями Совета являются тт. Абрамов С. А. и Александровский В. П., заместителями — Ильин В. П., Стругацкий А. Н. и Хруцкий Э. А.

Ждем Ваших предложений по плану работы, по вопросам форм и методов деятельности нашего Совета.

С уважением

Ответственный секретарь Совета по приключенческой и научно-фантастической литературе правления Союза писателей РСФСР А. Свиридов

В конце января АН принимает участие в конференции.

ПО СОВЕТСКОМУ СОЮЗУ

28–29 января Совет по приключенческому и научно-фантастическому кино Союза кинематографистов СССР под председательством кинорежиссера В. Мотыля провел теоретическую конференцию. Доклад о кинофантастике сделал киновед В. Кичин, в прениях о проблемах научно-фантастического кинематографа говорили: режиссер Р. Викторов, писатели Г. Гуревич и А. Стругацкий (Москва), В. Михайлов (Рига), критик Вл. Гаков (Москва). Краткое сообщение о современном западном НФ кино сделал кинокритик Г. Капралов.

В февральском номере «Авроры» публикуется обширное интервью с АБС.

<…>

— Что такое фантастика, какое место, по вашему мнению, занимает она в литературе нашего времени?

— Фантастику мы рассматриваем как часть общего литературного потока. Поэтому мы распространяем на нее все законы литературы, хотя и с некоторыми оговорками, касающимися специфики жанра. Например, фундаментальное правило писателя-реалиста: «Пиши только о том, что знаешь хорошо» звучит для писателя-фантаста так: «Пиши либо о том, что знаешь хорошо, либо о том, чего никто не знает».

В этом смысле фантастический роман весьма напоминает роман исторический. Замечательный литературовед и писатель Юрий Тынянов говорил о работе над своими историческими романами: «Я начинаю там, где кончается документ». Писатель-фантаст сплошь и рядом поступает так же, только для него роль исторического документа играет совокупность научных и социальных знаний его времени.

— Существуют ли направления внутри современной фантастики, в чем их своеобразие?

— Современная фантастика содержит в себе два основных направления. Одно из них трактует обширный круг проблем, связанных с темой Человек и Природа, Человек и Вселенная. Это и есть то, что обычно называют научной фантастикой.

Другое направление тесно связано с кругом проблем, трактующих тему Человек и Общество, Человек и Социум. Это то, что мы склонны называть «реалистической фантастикой», как ни парадоксально звучит такой термин.

Фантастика научная — молода. Отцом ее следует считать Ж. Верна, она детище научно-технического прогресса, расцветает и процветает вместе с ним, она, по сути, является литературой научно-технической революции XIX–XX веков, порождена ею и питается ее идеями и плодами.

Фантастика реалистическая восходит к мифу. Она родилась в те времена, когда молодое человечество еще не отделило друг от друга философию, религию, литературу, мораль, искусство, науку, когда всё многообразие духовной жизни было слито в единое поразительное целое, называемое сейчас мифом. Миф был отражением действительности в сознании древнего человека, когда не было различия между чудом и реальностью, когда всё на свете было чудом и реальностью одновременно — и молния, огонь с неба, пожирающий лес, и люди с песьими головами, почудившиеся охотнику за пеленой дождя, и монотонно повторяющиеся заходы и восходы светил, и духи предков — галлюцинации, порожденные силами голодного воображения.

Из мифа выкристаллизовалась литература вообще и реалистическая фантастика в частности. Долгое время они шли рука об руку, мало отличаясь друг от друга, — вся литература содержала элементы того, что мы сейчас называем фантастическим. Лишь за последние несколько веков различие стало заметно, но и сейчас реалистическая фантастика отличается от реалистической литературы лишь своими приемами, а основные темы их, главный объект отражения — человек в обществе — остаются общими и постоянными.

Мы называем фантастическим всякое произведение, в котором существенную роль играет элемент необычайного (пока еще невозможного или невозможного вообще).

При таком подходе вся фантастика как бы растягивается в широчайший спектр, на одном конце которого лежат сказки, легенды и мифы, а на другом — почти уже научно-популярные произведения типа романа Циолковского «Грезы о Земле и Небе». Фантастикой оказываются и «Восемьдесят тысяч километров под водой» Ж. Верна, и «Превращение» Кафки, и «туманность Андромеды» И. Ефремова, и «Мастер и Маргарита» Булгакова, и «Вий» Гоголя, и «Заповедник гоблинов» Саймака. Разумеется, мы прекрасно понимаем, что существуют как самостоятельные жанры (или поджанры) и современная сказка, и роман-предупреждение, и мениппея, и утопия, и, так сказать, «чистая» научная фантастика, но для нас важно прежде всего то, что все они объединены общим приемом — введением в повествование элементов необычайного или невозможного.

— Зачем вообще нужен этот прием? Почему автору недостаточно просто описывать жизнь, рассказывать о судьбах реальных людей в реальной обстановке? Зачем это вдруг понадобилось ему переноситься в будущее, или сталкивать своих героев с пришельцами из иных миров, или обрушивать на вполне реальное человечество какое-нибудь совершенно невероятное открытие, или выпускать на улицу своего родного города толпу ведьм и чертей?

— Что ж, ответить на подобные вопросы порою не составляет труда. «А любопытно, черт возьми, что будет после нас с людьми? Что станется потом?..» — писал поэт Николай Асеев. Такое любопытство порождает романы о будущем. Однако такие романы невозможно писать, оставаясь в рамках бытовой реалистической литературы, необходим некий специфический литературный прием, а именно — перенесение действия в будущее, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Как отразится на истории человечества контакт с иным Разумом? Что несут нам грозные чудеса генной инженерии? Каковы возможные последствия: создания искусственного Интеллекта? нарушения экологического равновесия? глубокого проникновения в Космос? электронного управления человеческой психикой?.. и т. д., и т. п., и пр. Огромное количество вопросов, проблем, трудноразрешимых задач, не поддающихся расчету вариантов бытия — всё это образует напряженное интеллектуальное поле, воздействующее на духовный мир современного человека, а значит, с неизбежностью должно стать предметом литературы, — но какой?

Бытовая реалистическая литература, призванная, казалось бы, отражать и описывать повседневную жизнь современника, как правило, просто не способна касаться аналогичных проблем. Во всяком случае, она бессильна перед ними, если намерена использовать только обычные приемы отражения бытия в формах самого бытия. И вот тут на помощь приходит фантастика, для которой вторжение в реальность необычайного и невозможного составляет самую ее суть.

Гораздо сложнее объяснить необходимость фантастического приема в таких произведениях, как, скажем, «Мастер и Маргарита» Булгакова или «Бойня номер пять» Воннегута. Интуитивно ясно, что произведения такого рода много потеряли бы, если бы элемент необычайного в них отсутствовал. Дело, возможно, в том, что введение такого элемента приводит к обострению любой созданной писателем ситуации, становится своего рода преломляющей призмой, дающей возможность по-новому увидеть привычные картины.

Резкость и новизна постановки самых важных и злободневных проблем современности и способность до любых необходимых пределов катализировать таинственный процесс воздействия книги на читательское восприятие — вот два важнейших качества фантастики, делающие ее столь привлекательной и с писательской и с читательской точек зрения.

Конечно, определений фантастики существует множество. Фантастика — литература мечты. Фантастика — литература эпохи НТР. Фантастика — юношеская литература, призванная учить, развлекая. И так далее. Фантастика многогранна, и каждое такое определение характеризует лишь одну какую-нибудь ее грань. Эти определения кажутся нам узкими. Все они отграничивают фантастику от общего литературного потока, обедняют ее, сужают диапазон ее возможностей.

— Расскажите о себе: как вы открыли для себя фантастику, с чего началась ваша работа и, наконец, как вам удается писать вдвоем?

— Мы оба любим фантастику с детства. Жюль Верн, Александр Беляев, Конан Дойль, а несколько позже Уэллс, Алексей толстой, Чапек, Ефремов — без всякого преувеличения они владели нашим воображением с самых ранних детских лет.

Желание писать возникло прежде всего как реакция на нехватку хорошей фантастики в послевоенный период. Однако серьезно мы занялись литературой только в середине пятидесятых годов. Сейчас уже трудно сказать, что именно побудило нас взяться за пятнадцатилистный роман, — кажется, какое-то пари. Но так или иначе, план романа был детально расписан, и в 1955 году работа началась.

За первые пять или шесть лет мы испробовали, по-видимому, все мыслимые методы работы вдвоем и вот уже пятнадцать лет, как остановились на самом, без сомнения, эффективном для нас.

Мы собираемся вместе — в Ленинграде, или в Москве, или в каком-нибудь Доме творчества. Один из нас садится за машинку, другой — рядом. План всегда подготовлен заранее — весьма подробный план с уже продуманными эпизодами, героями и основными сюжетными поворотами. Кто-нибудь из нас предлагает первую фразу. Фраза обдумывается, корректируется, шлифуется, доводится до уровня готовности и, наконец, наносится на бумагу. Кто-нибудь предлагает вторую фразу… И так вот — фраза за фразой, абзац за абзацем, страница за страницей — возникает черновик. Черновик обычно отлеживается два-три месяца, а затем его тем же порядком (фраза за фразой, абзац за абзацем) мы превращаем в чистовик. Как правило, хватает одного черновика, но бывали и исключения.

Работаем мы обычно четыре-пять часов утром и час-два вечером. После окончания рабочего дня — обсуждение плана на завтра или обдумывание, наметка следующей повести.

При таком методе работы неизбежны споры, иногда свирепые. Собственно, вся работа превращается в непрерывный спор или, во всяком случае, в некое соревнование за лучший вариант фразы, эпизода, диалога. Взаимная нелицеприятная критика всячески поощряется, но при одном непременном условии: раскритиковал чужой вариант — предложи свой. В крайних случаях абсолютного отсутствия компромисса приходится прибегать и к жребию.

— Что у вас сейчас в работе?

— О своих планах на будущее и вообще о любой своей неоконченной работе говорить мы не любим. Опыт показал: стоит рассказать кому-нибудь замысел новой повести, и эта повесть никогда не будет доведена до конца. Совершенно непонятно, почему это происходит, но это так.

— Что нравится вам из собственных книг?

— Наиболее популярны, по-видимому, наши повести «Трудно быть богом» и «Пикник на обочине». Об этом свидетельствуют социологические опросы конца шестидесятых и конца семидесятых годов. Да и среди зарубежных изданий эти повести занимают первые места. Сами же мы больше всего любим «Улитку на склоне», «Второе нашествие марсиан» и «За миллиард лет до конца света».

— Недавно и почти одновременно появились два кинофильма по вашим сценариям. Какое у вас к ним отношение?

— В последнее время мы частенько получаем отзывы на кинофильм «Сталкер». Этот фильм, созданный Андреем Тарковским по мотивам нашей повести «Пикник на обочине», вызывает оживленную полемику у зрителей — и не случайно.

Андрей Тарковский — режиссер поразительный, необычайно самобытный и притом умный и тонко чувствующий современность человек. И фильм «Сталкер» получился у него тоже поразительным и странным, словно прибыл к нам из XXI века, словно кто-то долго наблюдал человечество из будущего и затем создал кинообраз — квинтэссенцию механики сегодняшнего человеческого существования.

Работать над сценарием было одновременно и страшно трудно, и страшно интересно. Но мы заранее положили себе во всем идти навстречу пожеланиям режиссера, ибо понимали, что чистая экранизация никогда не способна превратиться в самостоятельное, сколько-нибудь значительное произведение искусства. Необходимо было перевести самые общие идеи повести на язык кинематографа, а это невозможно без весьма существенных переделок. В результате было сделано девять различных вариантов сценария. Мы переделывали и перекраивали материал до тех пор, пока режиссер не сказал нам: «Стоп! Это то, что нужно»…

Фантастика в кино еще не сказала своего последнего слова, но такие фильмы, как «На берегу» Крамера и «Сталкер» Тарковского — это заявки на нечто весьма серьезное и значительное…

4 февраля в «Литературной газете» публикуется рецензия АНа на книгу вьетнамского автора То Хоая. Перевел ее старый друг АНа Мариан Ткачёв.

Вот и закрыл я последнюю страницу романа То Хоая «Затерянный остров». И думается мне, прочитай я эту книгу двумя годами раньше, по-другому сложился бы мой разговор с автором, состоявшийся вскоре после того, как вьетнамские пограничники и ополченцы столь отменно обломали зубы китайскому тигру. То Хоай пришел в гости ко мне на проспект Вернадского, показывал фотографии разрушенных пограничных городов, убитых, убитых, убитых мирных жителей, исковерканных китайских танков, китайских пленных с жалкими и изумленными лицами… И, конечно, припомнились мне страшные годы войны, сорок первый под Ленинградом.

Беседа наша была активной и содержательной, и я, помнится, задал То Хоаю прямой и, вероятно, не совсем тактичный вопрос: в чем, по его мнению, секрет поразительной стойкости вьетнамцев на протяжении древней, средневековой, новой и новейшей истории? Сколько раз за последние тысячелетия наваливались на страну великолепно оснащенные и организованные иноземные армии! А вьетнамцы отстояли свою землю, сохранили свой язык и свою культуру…

— Я думаю, — сказал мне тогда То Хоай, — что секрет в том, что мы, как и предки наши, составляем с нашей землей нерасторжимое целое. Наша земля — рукотворное чудо, созданное трудом сотен поколений. Как поется в одной нашей старинной песне:

Когда я прочел «Затерянный остров», то понял, что имел в виду То Хоай.

По сюжету это робинзонада. Действие происходит в бронзовом веке, в полумифическом прошлом государства вьетов. По навету придворных завистников тогдашний правитель ссылает талантливого и мужественного Ан Тиема вместе с семьей на необитаемый остров. И вот мужчина, женщина, мальчик и девочка в жесточайшей борьбе со стихией преобразовывают пустынный клочок земли, затерянный в бескрайних морских просторах. Они возводят жилище, изготовляют орудия и утварь, оружие и одежду, приручают диких зверей. И ни на миг не забывают о милой родине. Сам остров свой они видят как часть родной земли, целью жизни своей считают они подарить соотечественникам новое владение, ухоженное, удобренное, готовое принять в лоно свое сотни и сотни голодных, бездомных, обездоленных. В конце романа всё так и вершится, как они мечтали…

Труд, воля, разум! Поистине земля, сотворенная человеческими руками, и люди, творцы ее, нераздельны.

Я люблю героев то Хоая. Люблю Нгиа, председателя Тоа, Тхая Кхая из «Западного края», полюбил и Ан Тиема с его супругой и детьми. Это живые, активные, полнокровные персонажи, их чувства и поступки определены не сюжетными соображениями, не авторским произволом, а их прошлыми судьбами и их взглядами на будущее.

Но, пожалуй, и сама природа, многоликая и нераздельная, косная и вечно изменчивая, суровая и благодатная, великая мать-природа тоже является полноправным персонажем «Затерянного острова». Впрочем, прозе То Хоая вообще свойственна живописность. А в этом романе он достиг новых высот. Читатель воочию видит сотворенный его фантазией мир, переживает опустошительные тропические ураганы и купается в светлом весеннем многоцветье, наблюдает словно бы своими собственными глазами расцвеченный фонарями и факелами столичный город Фаунгтяу и стремительный бег боевых кораблей, чьи весла срывают с красных речных волн дымчатые язычки пены.

Всё, что описывает то Хоай, на редкость зримо, осязаемо, вещественно.

Тут надо помнить, что изобразительная сторона романа стала доступна нам исключительно благодаря переводчику. То Хоай — писатель вьетнамский, и пишет он в первую очередь, конечно же, для читателя вьетнамского. Вьетнамских же реалий — названий растений и животных, предметов обихода и одежды и прочее и прочее — в оригинале романа предостаточно. От переводчика потребовалось незаурядное мастерство, чтобы тактично и немногословно ввести эти реалии в русский текст и передать в переводе весь образный строй повествования.

Я сам старый переводчик, причем переводчик тоже с достаточно «экзотического» языка — японского, и потому особенно остро ощущаю переводческое искусство Мариана Ткачева, восхищаюсь и несколько завидую ему. Звукопись прозы То Хоая, ее ритм «настроены» на русское звучание. Превосходен и русский стиль перевода — роман звучит вполне современно и в то же время сохраняет необходимую патину архаики, дух старины.

Весьма важно для понимания романа и предисловие, написанное Марианом Ткачевым. В нем содержатся неизвестные еще читателю сведения об истории, жизни и культуре вьетов. Дает оно также и литературный портрет То Хоая, написан он живо и занимательно. Мы как бы прослеживаем весь путь большого писателя от вершин его творчества к самым истокам. И видим: вся жизнь То Хоая нераздельно слита с жизнью его народа. Перед нами предстает не только То Хоай — прозаик, но и То Хоай — общественный деятель, секретарь правления Союза писателей Вьетнама, председатель Ханойского отделения Ассоциации литературы и искусства, депутат столичного городского совета и председатель местного уличного комитета.

Известность То Хоая давно уже распространилась за рубежи его родины, его книги и фильмы, снятые по его книгам, не раз удостаивались премий во Вьетнаме и других странах мира. Он — лауреат международной литературной премии «Лотос», член секретариата Ассоциации писателей стран Азии и Африки.

Да, всё это так. Но, как говорится, хорошего человека слава не портит, то Хоай остается скромным, улыбчивым и добрым, верным слову, неизменным в дружбе. И мне просто необходимо сегодня от души поздравить его с прекрасной книгой, которая, я уверен, полюбится нашим читателям.

6 февраля БНа госпитализировали с инфарктом.

Дорогой Борик!

Ну и поддает нам судьба! Адка, ты, у меня Ванька с двусторонним воспалением легких… Бела Клюева лежит с инфекционным поражением спинного мозга… Черт знает что. Однако надо держаться. Ты уж выздоравливай. Но не торопись. Торопиться решительно некуда. Будь предельно осторожен. Да не забудь взять бюллетень! Нынче же пошли в ВААП письмо, чтобы тебе выслали справку о гонорарах за последний год (пиши прямо Николаю Пантелеймоновичу Карцову, заму Панкина, он нас любит, а пиши ему потому, что бухгалтерия с Лаврушинского переехала куда-то, а Бела в больнице). тебе тогда будет по десятке в день.

1. Закончил вчера предисловие к японскому роману, весь упрел, а, между прочим, предисловие могут и не принять. Такое написал.

2. В начале марта начнется режиссерская разработка «Чародеев».

3. Нынче приезжает из Англии Тарковер. По предварительным данным ему пришлось нелегко, имели место провокации, но всё же премьера «Сталкера» прошла на сплошное УРА.

4. Кажется, уже решено в «Знании» издать ОуПА в 1982-м.

5. Не помню, писал ли тебе, что пришел ответ из МолГв по поводу собрания сочинений. Полный отказ. Опять отсылают в следующую пятилетку. Хотел было уже с этим материалом обратиться в ЦК, но решил еще попробовать счастья в СовПисе. На двухтомник. А вдруг? Но даже и отрицательный ответ принесет пользу. Тогда уже материал будет солидный.

6. Веду небольшую и бесперспективную войну за квартиру. Моссовет — сплошное жулье. Наши писательские жилищники — и того хуже.

7. Пятое (телевизионное) объединение Мосфильма заинтересовалось ЖвМ и М. Пока ничего не ясно.

Вот, кажись, и все новости. Здоровей, бодрись. Обнимаю крепко, всегда твой Арк.

Дорогой Аркаша!

Ну вот, я помаленьку уже и хожу — в сортир, руки помыть, то, сё… Если будет бог милостив, через 3–4 дня смогу звонить по телефону (он довольно далеко от палаты) и тогда вызову сюда режиссера и договорюсь с ним о Пете Кадочникове. Боюсь только, что режиссер, человек молодой, самолюбивый, предпочтет отложить съемку фильма на год, чем иметь дело «с каким-то Кадочниковым» вместо Стругацких. Это будет жаль, ибо я уверен, что Петя сможет написать очень неплохой сценарий. Я бы прошелся бы по нему рукой мастера и — ОК! Ну ладно, там будет видно.

Я тут, само собою, окружен заботой. Все Стругацких знают, все их ценят, а тут еще и чисто дружеские связи в ход пущены — в общем, я хабен всё, что только пожелаю. В этом смысле можешь быть спокоен. Самочувствие — вполне. Лучше, чем до, во всяком случае (не курю ведь уже 16 дён).

Миша Ковальчук прислал письмо с массой приятных новостей. В том числе он пишет о сценарии «Машина желаний», который, якобы, отдан в печать. Это всё прекрасно, но как насчет врезки? Мы же договаривались, что будет врезка о том, что это 2-й вариант, а было их 9, и как мы работали с Тарковским, и что мы думаем об экранизациях и т. д. и т. п. Такая врезка совершенно необходима! Надо ее написать! Ты возьмешься? Если нет, я напишу через месяц, но врезка обязательно нужна!

Вот и все мои заботы. Обнимаю, твой [подпись]

P. S. Леночке и Машке — поцелуи!

Дорогой Борик!

Нынче получил твое письмо.

1. Надеюсь, что твой самолюбивый без меры Сокуров все-таки снизойдет до Кадочникова, тем более, что затем пойдет твоя рука мастера. Понимаю, что ты еще слаб, однако не боись, поднажми на Сокурова в этом смысле. Кстати, не потому ли они не высылают аванс? Может быть, правда, почта дерьмовая.

2. Насчет врезки не беспокойся. Я написал еще в начале июля прошлого года. Конечно, не исключено, что Бела ее, по обыкновению, потеряла. Но это я выясню и, если в верстке ее нет, заставлю включить.

3. Ты уже получил, наверное, авторскую карточку из «Знания». На предмет заключения договора на ОуПА. Я вчера получил, заполнил и сегодня отослал.

4. 5-е (телевизионное) объединение Мосфильма нами шибко заинтересовалось. Не буду описывать перипетий, в итоге — некий Рубинчик заинтересовался ЖвМ, текст затребовало руководство. Пришли инструкции: как быть с Авербахом?

5. Возобновил работу с Тарковским. Тема изменилась. О ведьме. Она шарлатанка, а всё сбывается. Потому что люди ей верят. Пытаюсь что-то накропать. Андрей торопит. Ему всё семечки, а у меня голова кругом идет. Завтра встречаемся, а затем мне писать сценарий.

6. В Детгизе всё замерло. Наша редакторша, Марина Зарецкая <…>. Срок одобрения — 10 марта.

7. Насчет «Чародеев». Вызывали на ЦТ, беседовали. Кажется, в ближайшее время будет приказ на запуск. Выпуск — к Новому году. Но это нас не должно беспокоить. В последнем квартале — плати!

Кажись, всё. Выздоравливай, браток!

твой Арк.

Целуй своих.

<…>

17 марта 1981

<…>

Работаем с Аркадием над «Ведьмой». Получается неплохо.

<…>

Дорогой Аркаша!

Чудовищно задержался с ответом, главным образом, потому, что новостей никаких нет.

Петя Кадочников вполне поладил с Сокуровым и быстро-быстро пишет сценарий[107]. Надеюсь в течение 10 дней получить черновой вариант. Я думаю, за первый вариант сойдет, а там я как-нибудь оклемаюсь и возьмусь за дело сам.

В реабилитации мне еще предстоит (в лучшем случае) сидеть до 31 марта, а потом — в санаторий, еще на 24 дня. Ух, и надоело же! Если бы не Адкино увечье, давно бы сбежал домой.

Чувствую себя, впрочем, вполне прилично. Врачи утверждают, что процесс идет нормально (тьфу-тьфу-тьфу!).

Очень любопытно, что у тебя там получится с Тарковским.

Что же касается ЖвМ и Авербаха, то веди помаленьку переговоры, но ничего не подписывай. Авербах сделает (if any) весьма значительную картину, и этот факт может быть нейтрализован разве что уж очень солидной суммой прописью. Из этого и исходи.

Обнимаю, твой [подпись]

P. S. Леночке и Машке привет!

30 марта в газете Уральского политехнического института «За индустриальные кадры» вышла статья Виталия Бугрова, где рассказывалось о его встрече с БНом.

<…>

Наш отдел фантастики имеет самые тесные, дружеские связи с ленинградской секцией фантастики. Со многими писателями «ленинградской школы» я был и раньше знаком, переписывался и с Борисом Натановичем. На этот раз мне представился случай познакомиться с ним поближе. По телефону мы условились встретиться в очень уютном маленьком писательском кафе. Борис Натанович серьезным голосом предупредил, что он будет с «дипломатом» и в очках (мы плохо представляли друг друга внешне). И вот передо мной плотный, подвижный, живой, улыбчивый Стругацкий. Он произвел на меня впечатление человека мягкого, доброжелательного, очень обаятельного. Даже когда разговор заходил о людях, которых он не очень «долюбливал», в их адрес он не допускал никакой резкости. Это, конечно, подкупает.

На вопросы читателей — студентов УПИ — он отвечал охотно и дружелюбно. Я думаю, что его ответы будут интересны любителям фантастики.

Опубликованная в прошлом году повесть «Жук в муравейнике» вызвала у читателей огромный интерес. И, наверное, многие из нас задавались вопросом: быстрое «свертывание» сюжета повести — задумано авторами, или это работа редактора? Повесть прошла в журнале «Знание — сила» в том виде, в каком она была написана (технические сокращения, в журналах неизбежные, измеряются считанными строками). Так что сюжетный обрыв «Жука» был в плане авторского замысла.

Один из вопросов читателей касался элитарности искусства и того, как она увязывается с социалистическими взглядами на искусство.

Вопрос этот, по мнению Б. Н. Стругацкого, не так уж сложен. У любого произведения искусства, художественной литературы всегда находятся свои читатели, свои ценители — те, к кому обращено это произведение. Ведь даже и наиболее общедоступная и привлекательная «деревенская» проза, тем не менее, привлекательна и интересна отнюдь не для всех. К любому может быть обращен продукт такого рода искусства, какой получил сейчас на Западе название «маскульт» (массовая культура) — культура, заведомо рассчитанная на заниженный уровень «потребителя». А это недостойно истинного искусства. С нашими взглядами на искусство положение об «элитности» ни в коей мере не расходится: социалистическое искусство не отрицает усложненных форм в литературе и искусстве.

«Элитарными» можно назвать и некоторые произведения Стругацких. Более всего это относится к «Улитке на склоне» — повести, которая печаталась не так, как задумали ее авторы, — не целиком, а расчлененными частями (в предисловии ко второй части писательница А. Громова говорила о том, что невозможно определить, какая из частей, собственно, первая). Возможно, будучи опубликованной в последовательности, определенной авторским замыслом, повесть приобрела бы какое-то новое звучание, но, к сожалению, этого не произошло, и она действительно воспринималась в свое время как наиболее сложное произведение Стругацких. То есть оказалось, что эта повесть рассчитана (это подчеркивала и А. Громова) на читателя подготовленного.

<…>

Мы долго говорили с Б. Н. Стругацким о кинофантастике, ее проблемах (сейчас она пошла в гору — любители статистики насчитывают уже около восьмидесяти отечественных фильмов!). Разумеется, мы не могли обойти стороной фильм «Сталкер». Сразу выяснили, что ожидания многих зрителей увидеть экранизацию повести «Пикник на обочине» были напрасны, о чем ясно говорили титры: «по мотивам повести…». Этот фильм нелегко дался сценаристам — братьям Стругацким. Ими была проделана огромная работа — ведь тот вариант киносценария, по которому снимался фильм, был девятым! Но тройка главных героев — Сталкер, Писатель, Профессор — появилась уже во втором варианте…

<…>

Последние пять лет Стругацкие перенесли основную часть своей творческой работы из области писательской в киносценаристскую. Утверждая это, Б. Н. Стругацкий добавил, что каких-либо новых повестей они с братом не пишут. Как читателя это меня втайне огорчило. Но потом я воспрянул духом — Борис Натанович проговорился, — они всё же думают над новой повестью. А мне показалось, что наверняка и пишут. Просто, как и все писатели, они не спешат «раскрывать карты».

Что ж, нам, читателям, остается ждать. Остается ждать интересных книг любимых авторов.

<…>

Дорогой Борик!

27-го получил твое письмо от 21-го. Сейчас ты, верно, уже отправлен в санаторий. Очень надеюсь, что поправишься как надо. У меня новостей не очень.

1. Подписан договор со «Знанием», передал в бухгалтерию заявления на перевод гонорара за тебя и себя, видел оформление, весьма неплохо на мой вкус.

2. Сделал для Тарковского второй вариант сценария, опять не то, что ему снилось, пять часов проговорили, буду делать третий вариант. Кстати, он рассказывал, какой успех у «Сталкера» в Милане — очереди, и публика приветствует друг друга подъемом сжатого кулака и возгласом «Сталкер!».

3. На днях подписывается приказ о запуске в производство «Чародеев». Тоже придется слегка попотеть, ибо у начальства, да и у Бромберга есть просьбы кое-что переделать в сценарии.

4. Из Франции пришли экзы ПнО. Называется «Сталкер» и на обложке кадр из фильма.

5. Из ВААПа прислали то, что у нас называется «чистые листы» «Стажеров». Перевод хороший — всё та же прекрасная Антонина Боиз.

6. Белу Клюеву выпустили из больницы после операции, теперь ей еще отлеживаться месяца полтора-два.

7. Из ВААПа пришло извещение на гонорары из ЧССР, ГДР — 162.82, Финляндия (ПнО) — 46.48; США (П22В, ПнО, СоТ, зМЛдКС) — 190.19.

8. Позавчера закончил работу над аппаратом к своей японщине: комментарии, географический справочник, персоналии, всего на два с половиной листа. Надоело до смерти.

9. Из кино за отчетное время больше никто не обращался.

Вот всё. Привет Адке и Андрею.

Выздоравливай, твой Арк.

Невеселую тематику писем АНа того времени упоминал Геннадий Прашкевич.

<…>

А в марте 1981 года жаловался: Борис, кажется, оправился от инфаркта, сегодня должен был отбыть из больницы в санаторий, еще месяц — и, возможно, начнем снова встречаться для работы. Хотя где встречаться… Живу вчетвером с малышом в двухкомнатной, сам понимаешь, каково это. Но Бог милостив, что-нибудь придумаем. Главное, оба мы с Борисом уже старые больные клячи, в доме творчества работать боязно — без жены, чтобы присматривала за здоровьем, насчет возможных приступов и т. д.

<…>

«Из ВААПа пришло извещение на гонорары из ЧССР, ГДР — 162.82, Финляндия (ПнО) — 46.48; США (П22В, ПнО, СоТ, зМЛдКС) — 190.19», — пишет АН брату. Да, зарубежных изданий у Авторов в те годы было немало. Однако иные книги приносили Авторам не только гонорары, но и лишние проблемы. К примеру, ПНВС в нью-йоркском издательстве «DAW» вышел вот таким.

<…>

В этой остроумной, талантливо написанной книге есть и добрая шутка, и беспощадная сатира, и лукавый вымысел. А потому без улыбки читать ее нельзя.

Улыбку иного рода вызывает книга, изданная в Нью-Йорке. Прежде всего, нужно оговориться, что американский читатель знакомится с книгой, как правило, с вынесенных на обложку анонсов, которые должны, по мысли их авторов, заставить каждого покупателя приобрести книгу. А поэтому, если в романе хоть раз упоминается слово «пистолет», можете не сомневаться, что фотография увесистого кольта непременно украсит обложку. Об обнаженных же красотках и говорить нечего.

Не стало исключением из общего правила и издание повести братьев Стругацких. Кажется, что целое скопище монстров и чудовищ слетело на обложку с экранов, на которых демонстрируются фильмы ужасов. Ухмыляющиеся физиономии, оскаленные пасти, фантасмагорическое сплетение перьев, когтей, зубов — это, так сказать, дань сказочному антуражу повести. Вот тебе и веселые чудеса!

Но это — цветочки. А вот и ягодки. Броским красным шрифтом напечатан заголовок «За кулисами секретного советского института колдовства и черной магии!». И далее: «Хорошо известно, что Советы ведут секретные работы в области психической энергии, внечувственного восприятия и так называемого колдовства. Перед вами ставший по ту сторону Занавеса бестселлером роман, написанный двумя советскими учеными, которые одновременно являются известными писателями-фантастами. Этот роман — о совершенно секретном, хорошо охраняемом институте в Соловце, где ведутся интенсивные исследования по обузданию мощи черной магии, чародейства и тайн сверхъестественных человеческих способностей!»

Комментарии к этому тексту не излишни. Прежде всего, нужно отметить, что в нем нет ни единого слова правды.

И сделано это вряд ли по личному указанию главы издательства «ДАУ» (кстати, это аббревиатура его имени — Дональд А. Уолхейм). Извращение истины, откровенная ложь — старая традиция западной журналистики и книгоиздательства. И в полном соответствии с этой практикой в рекламных отделах буржуазных издательств каждый день сотнями пекутся столь же «достоверные», как и приведенный, анонсы.

Признаюсь, смутило меня и слово «занавес», вынырнувшее из давно ушедших времен «холодной войны». Но и оно органично согласуется с позицией издателей повести Стругацких в Нью-Йорке — позицией антисоветизма.

Эта формулировка расставляет все точки над «i». Становится понятным и запугивание американских читателей «сверхсекретными работами русских в области черной магии».

Всё это, впрочем, было бы смешно, если бы не было так грустно. Ведь приведенный пример со сказкой Стругацких более чем типичен. Капитализм за многие десятилетия своего существования довел до совершенства искусство извращения истины. И фантастичность издательского анонса стала намного безудержнее самой лихой выдумки авторов. Куда там магам института чародейства и волшебства!

<…>

Дорогой Аркаша!

Получил твое письмо от 31.03.

Ты прав, я уже в санатории. Самочувствие ничего себе. Жду не дождусь, когда отпустят домой. Осточертели больницы и больные вокруг.

Новости от тебя мне очень нравятся. Ужасно завидую, что ты работаешь с Тарковским, а я тут прозябаю как полное г…

Петя Кадочников написал сценарий зМЛдКС. Как I вариант, на мой взгляд, вполне сойдет. Того же мнения придерживаются редактор и режиссер. Пусть теперь перепишут договор с включением третьего соавтора, выплатят 10 %, и можно двигаться дальше.

Очень хочется работать по-настоящему! Боже, неужто мы теперь до конца жизни так и будем писать сценарии?

Очень тебя прошу: пришли ценной бандеролью 1 экз французского ПнО!

Обнимаю, твой [подпись]

P. S. Леночке и Машке привет!

Дорогой Борик!

Получено твое письмо от 8-го. Рад, что самочувствие у тебя хотя бы и ничего себе. Боюсь только, что снова закуришь, скотина. Это было бы крайне нехорошо. А впрочем, будем уповать на милосердие Всевышнего.

Ну-с:

1. Насчет премии сообщил мне лично Сергей Абрамов, и уж извивался он, как поганая ужака под вилами, и я всё не понимал, в чем дело, пока не открылось с его слов, что есть и еще одна премия, и ее получил А. П. Казанцев «за заслуги перед советской фантастикой». Я-то по малоумию сказал было, что мне-то де какое дело, но потом сообразил, что придется при получении стоять с ним рядом и ухмыляться и еще жать ему руку… тьфу. Ну, ничего не попишешь, 24-го летим в Свердловск большой гопой во главе с Олегом Макаровым, коий является председателем жюри, и будут встречи и речи, и радио и телео, и большой шум. В этом есть хороший момент: ведь у нас в 22-м веке Свердловск — столица Федерации… И как ни говори, а первая в истории премия за фантастику — наша с тобой. (Если эти выползни не придумают какие-либо гадости, я им ни на грош не верю.)

2. Позавчера была официальная встреча с режиссером Бромбергом и с редактором, это по «Чародеям». Придется еще поработать. Правда, требуются теперь голые диалоги, да и схема, предложенная Бромбергом, по чести, лучше, чем у нас, так что не жалко.

3. Насчет Тарковского не завидуй, это очень каторжная и неверная работа, но отступать теперь я не хочу, уж с очень большим триумфом идет по миру наш «Сталкер», только что он имел совершенно восторженный прием в Швеции. Надо бы закрепить позиции.

4. «Боже, неужто мы теперь до конца жизни так и будем писать сценарии?» — раздирательно пишешь ты, и вот тут я подхожу к главному.

Мы здесь посоветовались с семьей и приняли решение переезжать в Ленинград.

Суди сам, здоровье не позволяет нам встречаться редко и намного, а напрашивается стиль встречаться почти ежедневно часа на два-три и много и полезно трепаться. Для этого не годятся дома творчества, для этого надобно жить в одном городе. Примем во внимание, что для наших семейств (для моего, во всяком случае) нет ничего важнее нашей работы. Примем во внимание также, что Москва для меня себя исчерпала, ничего из нее я уже не смогу выжать к нашему удовлетворению, честолюбивые замыслы мои иссякли, общественный пирог мне опостылел, а таких друзей, как у тебя, у меня здесь нет — самый близкий Мирер, а и то с ним виделся в последний раз две недели назад и ничего, не страдаю. Примем также во внимание и самоочевидное обстоятельство, что и к тебе, и ко мне уже стучался солдат веслом в двери[108], и надо бы быть на всякий случай поближе друг к другу: если и не из сентиментальных соображений, то все-таки ближе тебя у меня в этом мире людей нет. Вот такие предпосылки.

Что касается практического исполнения этой мысли, то кое-что уже наклевывается, днями пошлем в Ленинград Машку на день поглядеть на предложенный вариант, утром приедет, вечером уедет, зайдет к Адке, расскажет свои впечатления, послушает советы (иф эни), заодно привезет тебе французского «Сталкера» и заберет твое письмо с твоими предложениями (иф эни), но ты ее не жди, а сразу по получении сего отправь мне письмо с ответом генеральным, возможно, есть какие-либо противопоказания, о которых я не знаю.

Засим всем приветы, обнимаю, твой Арк.

О вручении приза «Аэлита» и посещении АНом Свердловска писалось немало.

В минувшем году журнал «Уральский следопыт» совместно с советом по приключенческой и научно-фантастической литературе Союза писателей РСФСР учредил премию за лучшее произведение в области фантастики. Начиная с нынешней весны, она будет присуждаться ежегодно. До сих пор аналогичной премии в нашей отечественной литературе не существовало, и это при самой широкой популярности данного жанра у читателей.

Как оговорено в положении о премии, она присуждается за создание произведений, получивших широкое признание, отличающихся актуальностью проблематики, новизной авторского замысла и художественного воплощения.

Было сформировано жюри, в состав которого вошли известные критики, писатели-фантасты, представители журнала — учредителя премии. Возглавил жюри летчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза О. Г. Макаров. Первое итоговое решение жюри принято нынче, в соответствии с положением, к Дню авиации и космонавтики. Премия присуждена известным советским писателям-фантастам А. П. Казанцеву и братьям А. Н. и Б. Н. Стругацким.

В наш город прибыла делегация на церемонию вручения — и получения — премии. Приехали А. П. Казанцев, А. Н. Стругацкий, С. А. Абрамов — председатель совета по приключенческой и научно-фантастической литературе при СП РСФСР, В. С. Губарев — научный обозреватель газеты «Правда». К сожалению, не смог прибыть председатель жюри космонавт О. Г. Макаров: он сейчас находится за границей.

<…>

Для лауреатов премии изготовлено в этом году два очень красивых приза из хрусталя, обсидиана, металла, символизирующих космос и мечту (авторы призов — камнерезы М. Надеенко и В. Саргин).

А вот имя призу — «Аэлита» — придумали сами читатели журнала «Уральский следопыт», где был проведен специальный конкурс.

Итак, «Аэлита»-81 уже нашла своих хозяев. Сегодня вечером в торжественной обстановке в Доме культуры «Автомобилист», куда приглашены любители фантастики Свердловска и Перми, призы будут вручены А. П. Казанцеву и А. Н. Стругацкому.

<…>

В Свердловске произошло значительное литературное и общественное событие: впервые вручены премии «Аэлита» за лучшее произведение советской фантастики, учрежденные Союзом писателей РСФСР и журналом «Уральский следопыт».

<…>

А почему премия вручается в Свердловске, разъяснил на торжественном вечере С. А. Абрамов, которому довелось этот вечер вести.

— Понятие центра фантастики, — сказал он, — ныне явно сместилось. Не только в Москве, в Ленинграде, но и в ряде других городов страны успешно работают писатели-фантасты. В том числе — в вашем Свердловске, и поэтому именно здесь несколько лет назад состоялось первое региональное совещание писателей-фантастов. В Свердловске издается «Уральский следопыт» — единственное в РСФСР регулярное издание подобного рода…

…Ну, нам, уральцам, «Следопыт» представлять, наверное, не надо. Все мы, его читатели, знаем и то, что на следопытских страницах фантастика — один из самых любимых жанров. Помимо «Уральского следопыта», ее печатают регулярно лишь «Знание — сила», «Техника — молодежи», «Вокруг света». Но «Вокруг света», к примеру, — в основном фантастику зарубежную. «Следопыт» же занимается фантастикой исключительно нашей, советской. Только за последнее время здесь напечатаны произведения писателей Москвы, Ленинграда, Свердловска, Киева, Томска… Журнал ведет читательские викторины по научной фантастике, изучает читательский спрос и читательское мнение о публикуемых произведениях.

Вот и вечер торжественного вручения литературных премий начался с экспресс-викторины, победителей которой ждали призы — книги с автографами. В президиуме вечера — дорогие гости и первые лауреаты: один из основоположников советской фантастики Александр Казанцев и Аркадий Стругацкий, который в тот день представлял известный авторский дуэт А. и Б. Стругацких, авторов многих книг. Под горячие аплодисменты вручаются призы «Аэлита» <…>.

Лауреатов приветствуют читатели, а затем с огромным вниманием слушают их выступления. Сыплются вопросы. И Аркадию Стругацкому приходится рассказать и о работе с А. Тарковским над «Сталкером», и о ближайших планах: начинаются съемки двухсерийного мюзикла «Чародей» по мотивам повести «Понедельник начинается в субботу», в работе киносценарий по «Жуку в муравейнике», а потом братья снова засядут за прозу.

<…>

«В Свердловске проходил праздник фантастики», — писала «Правда» в предмайские дни.

Что это был за праздник? И почему проходил он именно в Свердловске?

<…> В нашей стране, как известно, до сих пор нет журнала, который был бы целиком посвящен фантастике: издавна его функции выполняют у нас пять-шесть журналов, с большим или меньшим постоянством печатающих фантастику. В семидесятых годах к этим пяти-шести примкнул и «Уральский следопыт». Фантастику-то он печатал и прежде, но лишь от случая к случаю, без особой любви к ней. Так, как и сейчас печатают ее многие издания, предназначенные для детей и юношества — основных «потребителей» жанра… Но вот однажды решила редакция, поближе присмотревшись к любимому чтению своих юных подписчиков, завести на страницах журнала специальный раздел, где, помимо фантастики, печатались бы систематически самые разнообразные материалы о ней. Появились в журнале викторины, ставшие ежегодными. И выявилась любопытная вещь: и в нашей стране у фантастики сформировался свой читатель. Читатель, который внимательно следит за нею, систематически прочитывает ее в журнальной периодике, стремится не упускать из виду и отдельных ее изданий и — что главное — страстно жаждет общения с себе подобными любителями фантастики, «фэнами», как называют они себя во всем мире.

Об этой феноменальной читательской жажде общения мы нередко забываем. Между тем энергия «фэнов» поистине колоссальна!

Попробуйте-ка просто так, почти единственно собственного удовольствия ради, исписать (в свободное от учебы либо работы время), 30–50 машинописных страниц, а перед тем перерыть горы книг в поисках необходимых сведений. Сможете? Сомневаюсь. А вот «фэн», одержимый страстью к фантастике, может! Проверено нашими викторинами. А ведь вопросы этих викторин совсем не обязательно — развлекательные, они могут иметь и исследовательский характер. Тем самым нашему журналу удалось как-то задействовать энергию «фэнов». Вернее, самую малую толику этой энергии…

Но, став в какой-то степени площадкой для общения любителей фантастики, журнал неизбежно должен был пойти дальше. Мы выпустили тематический фантастико-космический номер — о нем до сих пор с тоской и восхищением вспоминают в письмах наши читатели. Провели анкету среди писателей-фантастов. В 1978 году на базе журнала в Свердловске было проведено первое в стране региональное совещание авторов, работающих в жанрах фантастики и приключений. Не без участия журнала возник региональный же ежегодник «Поиск», первый выпуск которого вышел в прошлом году в Свердловске. И наконец, по инициативе журнала, поддержанной Союзом писателей РСФСР, родилась «Аэлита» — первая в стране премия по фантастике.

Эта премия присуждается за создание произведений, получивших широкое признание, отличающихся актуальностью проблематики, новизной авторского замысла и художественного воплощения. Сформировано жюри, которое возглавляет дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт О. Г. Макаров и которое, рассмотрев произведения, опубликованные в течение предшествующих двух лет, выносит итоговое решение к 12 апреля — Дню космонавтики.

В нынешнем году лауреатами «Аэлиты» стали старейшина советской фантастики Александр Казанцев, выпустивший новый роман «Купол Надежды», и братья Аркадий и Борис Стругацкие, чья новая повесть «Жук в муравейнике» вызвала живейший интерес у любителей научной фантастики.

В последнюю субботу апреля в Свердловске состоялось чествование первых лауреатов «Аэлиты». Зал Дома культуры «Автомобилист», где проходило торжество, оказался мал и, к сожалению, не мог вместить всех желающих: посмотреть на живых классиков фантастики приехали даже наши соседи — пятнадцать любителей научной фантастики из Перми. Председатель российского совета по приключенческой и научно-фантастической литературе С. Абрамов и главный редактор «Уральского следопыта» С. Мешавкин под горячие аплодисменты вручили А. Казанцеву и А. Стругацкому почетные призы — великолепные изделия из камня и металла, выполненные уральскими мастерами…

Начало традиции положено. Теперь каждый год в апреле свердловчане будут встречать у себя лауреатов первой советской «премии Мечты».

Информация о фестивале «Аэлита» публиковалась в том же году в «Уральском следопыте» (№ 9) и в «Знание — сила» (№ 9). Немало воспоминаний вышло и гораздо позже. Среди них — мемуары главного редактора «Уральского следопыта» Станислава Мешавкина и писателя Владислава Крапивина.

<…>

Признаться, я долго, целое десятилетие, не решался, по этическим соображениям, доверить свои воспоминания листу бумаги и тем самым предать их гласности. У любой акции, особенно такой представительной, как «Аэлита», есть свои, так сказать, парадная и закулисная стороны, и не всегда корректно смешивать эти понятия. Преодолела мое внутреннее сопротивление мысль о том, что когда-нибудь, убежден, будет воссоздана история фэновского движения, «Аэлиты» в частности, и «закулисные» заметки очевидца о вручении первой в нашей стране НФ-премии, о ее первых лауреатах, возможно, пригодятся, да и сегодняшнему читателю, надеюсь, небезынтересны. Горькая весть о кончине Аркадия Стругацкого с новой силой вернула память к тем далеким дням…

Идея «Аэлиты» как праздника отечественной фантастики пробивала себе дорогу долго и мучительно. Не забудем, события происходили в конце семидесятых годов, в пик застоя. В партийных кругах, а именно они располагали решающим голосом, фантастику расценивали как потенциальную угрозу коммунистической идеологии, в литературных — как продукцию второго сорта. В Москве идею пробивал энергичный Сергей Абрамов, нынешний главный редактор еженедельника «Семья», я — в Свердловске. Наконец, всё определилось: и статус «Аэлиты», и ее первые лауреаты: Александр Казанцев, братья Аркадий и Борис Стругацкие.

Гости (Бориса удержало нездоровье) приехали в Свердловск поздно вечером. На другой день я отправился в гостиницу нанести визит вежливости (а заодно покормить обедом). С обоими лауреатами до этого я лично не был знаком, хотя, естественно, знал, что их отношения трудно назвать дружескими, и следовательно, мне предстояла нелегкая роль наведения мостов. Беседа с Александром Петровичем носила преимущественно светский характер. Когда речь зашла о ресторане, он тактично дал понять, что обед дает он как лауреат «Аэлиты». Вынув бумажник, Казанцев отсчитал купюры. Грешен, я тихонько порадовался про себя. «Аэлиту» никто не финансировал, и каждый рубль был на счету.

Поднявшись этажом выше, в номер Стругацкого, я начал разговор с предложения Казанцева. Аркадий Натанович быстро отреагировал:

— А когда я смогу дать обед? Ведь мы с Борисом, кажется, тоже лауреаты?

Программу пребывания гостей я знал наизусть, как таблицу умножения, и с сожалением ответил, что, увы, такой возможности больше не представится. Аркадий Натанович нахмурился:

— Так дело не пойдет! Вы ставите меня в крайне нелепую ситуацию: Казанцев кормит меня обедом, а я его нет!

Логика в этом была, но программа есть программа, к тому же согласованная с обкомом партии! Стругацкий же и нашел выход:

— Значит, так. Прошу вас передать Александру Петровичу, что сегодняшний обед дают лауреаты, подчеркиваю, не лауреат, а лауреаты. Сколько с меня причитается?

Делать нечего — сами заварили кашу с «Аэлитой», самим ее и расхлебывать — поплелся я к Казанцеву. Не скажу, что известие его порадовало, но справедливость доводов солауреата он признал, сказав при этом:

— Только я очень прошу вас быть хозяином стола и первым произнести тост.

И, помолчав, тихо добавил:

— Вы же знаете экспансивность натуры Аркадия Натановича.

Этого я тогда еще не знал, но предложение посчитал разумным и, тихо ненавидя предстоящий обед, отправился заказывать столик. Уже одно то, что два писателя, два москвича не изъявили ни малейшего желания самим, хотя бы по телефону, «утрясти оргвопросы», а предпочли общаться исключительно через посредника, не вселяло оптимизма. А вечером предстоял праздник, ради которого редакция, местные «фэны» потратили столько сил и времени. Неужели всё это, зло думал я, коту под хвост? Не для того же, в конце концов, чтобы полюбоваться борьбой самолюбий двух мэтров, собрались любители фантастики!

В назначенный час я решительно занял председательское место в торце стола, лихорадочно додумывая первый и столь важный тост, когда малейшая ошибка в расстановке акцентов грозила обернуться конфликтом. Тонкость состояла еще и в том, что инициаторы «Аэлиты» сознательно пошли на то, чтобы не ранжировать лауреатов, не распределять их на первые и вторые номера, а наградить на основе паритета.

Не успел я привстать со стула, чтобы произнести вымученную речь, как из-за стола рывком поднялся Стругацкий с рюмкой коньяка в руке.

— Вы позволите? — он обратился ко мне не столько просительно, сколь неколебимо утверждающе.

Секундное замешательство… Во взоре Александра Петровича явственно читалась укоризна: «Ну что? Я же предупреждал вас…» А что прикажете делать мне? Стругацкий громадой возвышался над столом. Я молча кивнул — будь что будет! За столом воцарилась наэлектризованная тишина.

— Я был тогда пацаном, — начал Аркадий Натанович звучным красивым голосом, — но до сих пор хорошо помню, с каким нетерпением ждал заключительного звонка, а нередко и убегал с последнего урока. Дело в том, что к обеду нам домой приносили почту, в ней «Пионерская правда», в которой печатался роман Казанцева «Пылающий остров». С продолжением, понимаете? И меня снедало нетерпение: что же дальше произойдет с героями?

Память у Стругацкого оказалась великолепной. Он приводил малейшие детали публикации, а когда затруднялся, то вопрошающе смотрел на Казанцева, и тот подсказывал ему тихим голосом. Я видел, как тают настороженность и холодок в глазах Александра Петровича, как над столом гаснут, разряжаясь, электрические заряды. С этой минуты я проникся к Стругацкому глубоким дружеским чувством. Тогда же мы перешли на «ты», и если в последующих строках я буду обходиться без отчества, то это не фамильярность дурного тона, а дружеская норма общения, которая установилась между мной и Аркадием с этого самого памятного обеда до последних дней его жизни.

В заключение своего не столь уж краткого тоста Стругацкий предложил выпить за патриарха советской фантастики, и все сидящие за столом с удовольствием отведали коньячка. Естественно, что следующим взял слово Александр Петрович. Ответная речь не была простой любезностью в духе кавказского застолья. Видно было, что старейшина писательского цеха фантастов пристально следит за творчеством братьев Стругацких и нашел точные, глубокие оценки. Он приветствовал новую волну советской фантастики, которую прежде всего и главным образом связывал с именем Стругацких. В довершение всего оказалось, что сын Казанцева, бравый морской офицер — давний поклонник Стругацкого, мечтает о книге с автографом, каковую немедленно и получил.

Словом, когда мы отправились в уютный зал Дворца культуры автомобилистов, я был твердо уверен, что торжественный вечер обречен на полный успех. Так оно и было — смело беру в свидетели всех, кому посчастливилось быть на торжествах в «Автомобилисте». Фамилия Казанцева прозвучала первой (в порядке алфавита), а призы вручали практически одновременно, в разных концах сцены, Абрамов — Казанцеву, я — Стругацкому. Лауреатов окружили теле-, кино- и фоторепортеры, выискивая различные ракурсы. Наконец, уставшие лауреаты уселись рядышком, бок о бок, с «Аэлитами» в руках. (Пользуясь случаем, хочу письменно зафиксировать: автор эскиза приза — ныне покойный писатель Юрий Яровой, а воплотили в металл и камень камнерез Виктор Саргин и художник Михаил Надеенко.)

Оба лауреата были в ударе, охотно отвечали на бесчисленные вопросы, щедро раздавали автографы. Программа, расписанная по минутам, пошла под откос, но, слава богу, о ней никто и не вспомнил.

Накануне отъезда прощальный ужин дал уже «Следопыт». Александр Петрович ушел рано — возраст есть возраст, а Аркадий сидел до последней минуты. И видно было по всему, что сиделось ему хорошо. Где-то впереди его ждало почти безоговорочное признание, солидная материальная обеспеченность, а тогда — придирки цензуры, отказ в заграничной визе, нападки в печати. В редакции он оттаял душой, грелся теплом всеобщей симпатии.

Впрочем, был момент — мы и не заметили начальной искры — когда возник яростный спор. Со стороны это выглядело несколько даже комично. В небольшой комнатушке возвышались друг против друга Аркадий Стругацкий и Владислав Крапивин. Оба крупные, стояли, по-бычьи наклонив головы. Быстро выяснилось, что, собственно, предмета стычки и не было, скорее, всё объяснялось поговоркой: «Сошлись два медведя в одной берлоге». Недоразумение закончилось брудершафтом, и зазвучала песня. Смею полагать, что «следопыты» знают толк в песнях, но и мы были удивлены, сколь оригинальным оказался репертуар Аркадия. Звучным баритоном, заполняя всю комнату, он пел старые солдатские песни. Грустные, озорные, бравурные…

Ранним утром мы стояли в аэропорту небольшой кучкой и вяло перебрасывались ничего не значащими фразами — спать пришлось всего два часа, к тому же не успели позавтракать. Вдруг через толпу провожающих пробилась группка женщин. Наши, «следопытки»! Оказывается, они вообще не спали, готовили завтрак к отъезду гостей. В руках у них термосы с кофе, бутерброды, бутылка коньяка и… крашеные яйца — «Аэлита» совпала с пасхой. Усталость как рукой сняло — мы даже пожалели, что слишком рано, по нашему общему мнению, объявили посадку. Казанцев, свойственно его характеру, попрощался очень дружественно, но корректно. Аркадий и тут проявил «экспансивность своей натуры». С каждым расцеловался, а с женщинами, растроганный, трижды (в дальнейшем не припомню случая, чтобы он в конце телефонного разговора обошелся без просьбы передать глубокий поклон «милым славным следопыткам и моему другу Славе Крапивину»).

…Идиллия на то и идиллия, что ее существование фантастически скоротечно и она умирает, едва успев народиться. Не прошло и месяца, как позвонил Аркадий. Он сослался на какие-то упорно ходящие по Москве слухи, что Казанцев якобы утверждает, будто он является первым лауреатом «Аэлиты», а братья Стругацкие идут под номером вторым. Вскоре такой же звонок, только с обратной расстановкой акцентов, последовал от Казанцева. Оба просили сделать гравировку (чего редакция в спешке не успела) и на пластинке проставить порядковый номер. Мы накоротке посовещались, будучи, честно говоря, готовыми к такому повороту событий, и я сообщил обоим твердое решение редакции: промашку исправим, но на каждой пластине будут четко (через дефиску) проставлены одни и те же цифры: «1–2». А уж они там, в Москве, пусть разбираются, кто из них первый, кто второй. Оба лауреата больше не настаивали на своем предложении.

Но не хочется заканчивать заметки на грустной ноте. А ведь был, состоялся же он, первый в нашей стране праздник фантастики! Это сейчас, и слава богу, проходят всеразличные фестивали, слеты, а тогда Свердловск впервые собрал под своей крышей представителей многотысячного племени фэнов.

И героями этого праздника, его душой, были лауреаты. Они проявили лучшие свои человеческие качества, сумев встать выше — над! — суетной московской молвой и мелкими страстями. Произошла на радость почитателям НФ стыковка поколений, двух крупных писателей, каждый из которых, в меру таланта, вписал свое имя в историю советской фантастики. Воспроизводимый журналом снимок документально свидетельствует: лауреаты не позируют, сидя рядком да ладком, им уютно вместе, они улыбаются.

Три дня — мгновение в человеческой жизни. Но если они предельно насыщены высокими чувствами и мыслями, то западают в память на всю жизнь.

<…>

<…>

Сейчас отношение к Александру Казанцеву, патриарху нашей фантастики, разное. Кто-то по-прежнему хвалит, кто-то пренебрежительно оттопыривает губу. А я благодарен ему всем сердцем за книги, которые в детстве уводили меня в распахнувшиеся фантастические пространства, полные великих преобразований и не менее великих тайн. И думаю, у множества читателей моего поколения найдутся для Александра Петровича добрые слова.

Нашлись они и у Аркадия Натановича Стругацкого, хотя были люди, которым почему-то хотелось столкнуть друг с другом (хотя бы заочно) А. Казанцева и знаменитых братьев-фантастов.

В 1981 году, когда «Уральский следопыт» присуждал первую премию «Аэлита», были выбраны сразу два лауреата. Даже три: Александр Казанцев и братья Стругацкие. В этом была немалая мудрость — проявить признание и благодарность известным авторам разных поколений. Но мельтешили среди участников праздника юные прыщеватые «фэны», которые азартным полушепотом сообщали друг другу, что «Аркадий в своем выступлении врежет старикану за его старомодные книженции». Аркадий Натанович вышел на сцену и сказал, с каким интересом читал в юности романы Казанцева и как благодарен ему за эти книги.

Наверно, Аркадий Натанович далеко не всё принимал в творчестве и позициях старого писателя, но благодарность его была искренней. К тому же А. Стругацкий был истинный интеллигент, человек с громадной внутренней деликатностью.

Впрочем, деликатность не помеха простоте и непосредственности. В этом я убедился в тот же день. Точнее, вечером, когда в редакции отмечали завершение праздника. Отмечали шумно и неофициально. Здесь-то и состоялось наше близкое знакомство с Аркадием Натановичем. Близкое в прямом смысле, ибо мы стукали друг друга животами.

Живот у меня был в ту пору не тот, что нынче, но всё же, как говорится, «имел место». У Аркадия Натановича комплекция тоже «вполне»… Совершенно не помню, о чем мы поспорили, что не поделили, поскольку перед этим «попраздновали» уже изрядно. Запомнилось только, что мы, поддавая друг друга упругими округлостями животов, ведем разговор примерно такого содержания: «…А ты кто такой?» Нас быстренько и деликатно развели, вскоре уже мы рядышком подымали фужеры во славу отечественной фантастики и Аркадий желал мне поскорее тоже стать лауреатом «Аэлиты» (что я и исполнил через два года).

После этого наши отношения были самыми добрыми. Встречались мы не часто, но перезванивались, посылали друг другу книжки.

<…>

Одним из результатов поездки явилось интервью, взятое у АНа в Свердловске редактором Средне-Уральского книжного издательства А. Матвеевым и опубликованное 6 июня в газете «Вечерний Свердловск».

Братья Стругацкие. Больше двадцати лет мир читает их книги. И это не оговорка — именно весь мир: во Франции и Чехословакии, Соединенных Штатах Америки, да, пожалуй, везде, где люди научились складывать буквы в слова. Чем вызван такой интерес к этим людям, чьи имена стоят сейчас рядом с именами Ефремова, Брэдбери, Саймака? Стругацкие — действительно писатели мирового масштаба, их волнуют проблемы глобальные как в нравственном, так и в социальном отношении, и поэтому, разговаривая с нашим корреспондентом, Аркадий Стругацкий вел беседу в самом широком плане, касаясь и проблем мировой литературы.

Мы сидим с Аркадием Натановичем Стругацким в его небольшом скромном номере на четвертом этаже гостиницы «Свердловск». Для меня это довольно странно — сидеть вот так, рядом, с человеком, чьи книги, написанные им вместе с братом Борисом, стали для моего поколения своеобразным эпосом, на котором мы выросли. Были буквари — «Страна багровых туч», «Стажеры». Были сказки и первые учебники — «Понедельник начинается в субботу», «Трудно быть богом». И целая череда книг иного, высшего порядка — «Хищные вещи века» и «Второе нашествие марсиан», «Пикник на обочине» и «Улитка на склоне», «За миллиард лет до конца света» и, наконец, «Жук в муравейнике». Тот самый, за который журнал «Уральский следопыт» присудил братьям Стругацким приз «Аэлита» как за лучшее произведение советской фантастики 1980 года.

Итак, за окном — непогода, а в номере тихо и уютно, и один-единственный вопрос задаю я Аркадию Натановичу в нашей беседе:

— Аркадий Натанович, в чем она, миссия писателя в современном мире?

— Только не в нравоучительстве. Это, конечно, заманчиво: сидеть в кресле в кабинете и чему-то учить. Какие бы идеи, какие бы нравственные и моральные ценности ни исповедовал писатель, он должен соизмерять их с действительным миром, с реальными, живыми проблемами. Но раз он писатель, так его дело — это еще и писать. Писать, обращаясь как можно к более широкому кругу читателей, писать увлекательно, занимая. Есть, конечно, снобы, которым милее всего наслаждаться прустовским «По направлению к Свану» или же французским романом «Искусство наслаждения», герой которого на протяжении где-то около пятисот страниц разговаривает с канарейкой[110]. Но таких даже не стоит брать во внимание. Писатель — проводник идей. Они могут быть его собственными идеями, могут быть идеями, внушенными ему кем-то, но идеями, добрыми, злыми, ради хорошего или плохого, это уже иной аспект, но идеями. И вот их-то, эти идеи, писатель и должен донести. Нам в нашей работе, когда это касается наших собственных идей, проще делать в форме фантастики, хотя какая это фантастика, ведь речь всегда идет о делах земных, о наших с вами делах.

Мы просто берем ампулу мысли, покрываем ее шоколадом увлекательного сюжета, обертываем в золотую или серебряную фольгу вымысла и — кушайте на здоровье. Кто-то просто получит приятные эмоции, а кто-то вдруг возьмет да и поставит себя на место того же Руматы Эсторского или Рэдрика Шухарта, но вывод из ситуации должен делать сам, ведь ответов-то мы не даем. Это не наша прерогатива — давать ответы. Писатель будоражит, подстрекает, иногда увлекает в ловушку, но остальное — дело читателя…

Нельзя сказать, что писатель в современном мире — это всегда его совесть или предсказатель будущего. Даже утописты это будущее не предсказывали. Они писали мир, в котором или хотели жить (Ефремов), или нет (Хаксли), но не больше. Писатель, в основном, предостерегает. Предостерегает и смотрит чуть дальше, чем многие его современники, ведь работает он иными инструментами, чем физики, скажем, или геологи. У меня много друзей-геологов. Они часто приезжают и рассказывают удивительные, действительно фантастические истории. Я слушаю и поражаюсь, но знаю, что во многом смотрю дальше их, хотя мой инструмент и менее точен, но этот инструмент прежде всего — интуиция. Ей надо верить, по крайней мере тогда, когда речь идет о предостережении. Поэтому, например, гениален Уэллс. Его «Человек-невидимка» — ведь это самая сильная антимещанская книга, когда-либо написанная человеком. Но она воспринимается так сейчас, а в свое время… Да что «Человек-невидимка», если и «Война миров» воспринималась когда-то как книга о завоевании индейцев Америки жестокими европейцами. Смешно? Да. Но и печально.

Но писатель должен и бороться, и отстаивать победу, верить в конечную победу разума над мраком. Моральные и нравственные понятия меняются, мир стал неизмеримо сложнее, взять те же категории добра и зла в современном понимании по сравнению с библейскими. Добро в понимании Адама и Евы, зло в их понимании, грех, ими совершенный, и — грехи, добро и зло современного мира. Главное зло для меня — это нелюбовь к прогрессу, нежелание правды, инертность мышления, хотя я сам в быту, к примеру, человек очень консервативный. Но ведь быт — это практически ничто. Наши потребности — они порождены цивилизацией.

Мы покупаем множество абсолютно ненужных нам вещей, курим, пьем водку. И это — потребности? Потребность потребления — есть ли что более страшное, хотя у нас, к счастью, оно не достигло того уровня, как на Западе, но опасность очень велика. Суетность убивает. Это не значит, что надо лишь предаваться абстрактным раздумьям о судьбах мира. Человек, прежде всего, должен быть одет, обут и сыт, но при этом он должен помнить, что он Человек, должен идти вперед, а не стоять на месте. Я верю в человека. За какие-то шестьдесят лет мы достигли феерически многого, а сколь многое нам мешало? Войны, те или иные перегибы… Да и сейчас, когда мы вступили в то, что называют веком НТР, — готовы ли мы к нему? На складах ржавеют импортные вычислительные машины, а люди брякают костяшками счетов. Им так удобнее? Нет, привычнее, а привычка, порожденная цивилизацией, — это страшно… Дело писателя — говорить об этом. В любой форме, в том числе — и научной фантастики. Нас, к примеру, часто спрашивают, почему в наших книгах так много крови, много войны. Но ведь война — это единственное, что может помешать естественному, диалектическому развитию общества. И пишем мы об этом не только потому, что на себе знаем, что такое кровь, взрывы, холод и разруха. Пусть ощутит это новый, молодой читатель, ощутит без прикрас, и не войну прошлого, а ту, что возможна — с нависающими грибами и радиоактивными пустынями. А умение написать, передать — это уже ремесло, ведь писателем мало называться, надо уметь и писать, то есть владеть ремеслом, владеть ради убеждения, пусть и в рамках острого, фантастического сюжета.

Отсюда недалеко, как вы сами понимаете, и до одной из главных проблем, проблемы воспитания. Настоящего, коммунистического. Но мы не философы и не социологи, предлагать реформы — не наша задача. Что вы думаете: пришли к Стругацким, и они на всё ответят? Если бы так. Мы бы сами хотели, чтобы кто-нибудь нам ответил, так что остается одно: думать и еще раз думать, ненавидя ложь, ханжество и фарисейство, борясь с мещанством и тупостью, веря в будущее человека. Каждый писатель живет в свою эпоху, но должен смотреть чуть вперед, работать не только на настоящее, он должен забрасывать мины сомнения и надежды в будущие поколения, ведь мы — лишь предыстория… И не надо бояться иронии, скепсиса, жестокой усмешки. В анналах русской культуры Гоголь и Щедрин, Достоевский с его «Бесами». Они не боялись взять что-то, никогда не подвергавшееся сомнению: а вдруг это «что-то» не так? И будущие поколения говорят им спасибо. Хотя засомневались из сотен тысяч несколько, как один из всех засомневался Эйнштейн в том, что же это действительно такое — пространство и время. Почки старых понятий лопаются, и писатель — один из тех, кто должен сдирать шелуху старого, пусть даже новое будет приятно далеко не всем…

…А потом Аркадий Натанович рассказывал о своем последнем переводе с японского — это роман неизвестного автора XIV века «Сказание о Ёсицунэ». Говорил о книгах, написанных братьями Стругацкими и не ими, но без которых они — как люди и как писатели — были бы гораздо беднее. И звучали имена Толстого и Булгакова, вновь Достоевского и Щедрина, Фолкнера, Акутагавы и многих, многих других. И кончилась непогода, появилось солнце, и казалось, что вместе с его лучами в комнату вошли и герои книг, созданных братьями Стругацкими: Румата Эсторский и Саша Привалов, Кандид и Перец, Маляев[111], Странник, неутомимый Горбовский, Бойцовый Кот Гаг, Малыш и тот самый странный прогрессор Лев Абалкин, жук в муравейнике, который по вине монетки (упади она орлом, а не решкой) мог оказаться хорьком в курятнике. А вслед за ними влетали иные тени — бесплотные, бестелесные, безымянные. Когда же у них появится плоть и тело, когда они обретут имена, Аркадий Натанович?

7 мая сценарно-редакционная коллегия «Ленфильма» сообщает Авторам свое решение по сценарию ЗМЛДКС.

Уважаемые Аркадий Натанович и Борис Натанович!

Редколлегия объединения 7 мая обсудила Ваш сценарий. Еще до обсуждения мы выработали с Вами подробный план дальнейшей работы, поэтому обсуждаемый сценарий был принят в качестве 1-го варианта.

Нам понятно Ваше стремление сделать эту философскую притчу драматургически напряженной, увлекательной для будущего зрителя. Но, с нашей точки зрения, Вы избрали для этого неверный путь. Линия «расследования» следователя Зыкова, во-первых, бессодержательная; во-вторых, создана по заранее ложному поводу; в-третьих, стоит далеко в стороне от настоящего расследования, составляющего самую суть содержания будущего фильма. Расшифруем наши утверждения. О бессодержательности этой линии, как мы полагаем, Вы догадаетесь, еще раз внимательно прочитав все эпизоды с Зыковым. Ложным для восприятия читателя, а потом и зрителя, будет расследование по поводу «убийства» Снегового, потому что все герои — Малянов наверняка, и Вайнгартен и Вечеровский — быстро, в пределах экранного времени, поймут, что это самоубийство. Если же Вы заставите их долго сомневаться в этом, то всё поведение их окажется по меньшей мере странным: как это люди ведут себя подобным образом, если кто-то убил знакомого, или, во всяком случае, рядом живущего человека. Следовательно, все усилия Зыкова по «расследованию» будут для зрителя фиктивными. Третье, и самое главное. Настоящий «детектив» содержится в самом сюжете Вашей повести, которую Вы экранизируете: это выяснение героями — и прежде всего, Маляновым — что происходит и какие силы за этим стоят. Не меньшее, а даже большее драматическое напряжение начнется и тогда, когда, осознав опасность, герои станут выбирать линию поведения, а в сущности, определять всю свою дальнейшую судьбу, всю свою жизнь до конца дней — задолго до отпущенного миллиарда.

Наибольшая привлекательность Вашей повести — это обычное течение жизни, в которое вклиниваются поначалу тоже обычные происшествия. Ну, что странного в том, что принесли заказ из «Гастронома», или что с запиской жены приехала ее подруга и поселилась на несколько дней? Вроде бы — ничего. В такого рода событиях, постепенно нарастающих, приводящих почти к ужасу, — самое настоящее напряжение и, на наш взгляд, занимательность жанра фантастики. При этом только в этой повседневности, похожести, узнаваемости существования героев и состоит настоящий контакт читателя-зрителя, его способность сопереживать, применять к себе сходные обстоятельства и — вместе с героями делать выбор, чрезвычайно существенный для нашего с Вами современника.

Как же, по нашему мнению, и на чем Вы должны строить сюжет? Так, как в повести: Малянов проходит через сумму испытаний, всё более и более серьезных, и в конце концов признает себя побежденным. Почему? На этот вопрос не дает полного ответа и повесть. Это предстоит придумать. Телеграмма о сыне — как нам кажется, прием запрещенный: вероятно, каждый поступил бы так же. Может быть, это любовь? Только не в виде развлечения с женщиной-вамп (тут-то Малянов должен устоять, иначе его не стоит пугать дальше), а с собственной женой Ирой. Ведь бывают же, согласитесь, случаи, когда муж и жена любят друг друга (последнее утверждение мог бы сделать Вайнгартен!). И, наверное, сложно и даже мучительно подвергать опасности любимого человека, даже если он согласен эту опасность с тобой разделить.

Теперь о героях. Наибольших усилий потребует от Вас главное действующее лицо — Малянов. Здесь Вам тоже предстоит придумывать и писать много заново. Происходит это оттого, что в повести Малянов выступает в роли рассказчика, даже, скорее, автора «рукописи, найденной при странных обстоятельствах». Самоирония, заключенная в прозаическом тексте, норма и пики его душевного состояния не могут без изменений, трансформации перейти в драматургическую форму. В настоящем варианте сценария это очень заметно: Малянов превратился в маловыразительную фигуру, лишенную глубины натуры. За таким героем, согласитесь, следить неинтересно.

Предстоит еще и еще раз продумать, что все-таки за силы действуют на вполне земных героев. Назовите их, как Вам только понравится (одно ясно, что это никакая не земная организация — тут следователь Зыков, его краткие действия могли бы недвусмысленно дать это понять). Но, как нам кажется, из разнообразных догадок, вполне закономерных тогда, когда герои только стараются прийти к какому-то предположению, в финале должно прийти однозначное решение: это то-то и то-то.

Во время обсуждения было высказано много частных соображений, о которых Вам расскажет редактор в личной беседе.

Учитывая большой объем предстоящей работы, а также то обстоятельство, что Вы, Борис Натанович, еще далеко не оправились от тяжелого заболевания, мы предоставляем Вам большой срок для завершения сценария — до 25 сентября с. г.

Уверены, что работа будет успешно завершена, желаем Вам обоим только доброго здоровья и еще раз здоровья.

Главный редактор 1-го творческого объединения Ф. Гукасян

Редактор С. Пономаренко

АН в это время решает не работать более с Андреем Тарковским.

<…>

8 мая 1981

Был у Аркадия Стругацкого. Решили бросить «Ведьму».

А. говорит, что плохо себя чувствует, что ложится в какой-то кардиологический институт, где ему, «конечно, не разрешат работать». Жалко мне его; но и он вот уже четыре месяца морочит мне голову. Плохо себя чувствует, но пьет и еще хочет добиться толка в работе. Не будет толка, конечно.

<…>

«Ведьму» буду писать сам.

NB. «Ведьма»: Калягин должен быть бедный, оборванный, небритый, жалкий и счастливый (никто не понимает почему).

<…>

5 июня 1981

<…>

Мне почему-то кажется, что А. Стругацкий не случайно расторг со мной рабочее содружество. Ему показалось, видимо, что общение со мной им чем-то угрожает. Никогда не забуду, как он примчался ко мне выяснить денежные свои (наши) дела, когда узнал, что у меня инфаркт.

<…>

Дорогой Аркаша!

Вот собрался наконец тебе написать, хотя писать, собственно, по-прежнему не о чем. Вот получил давеча деньги из «Знания» — 821 ряб. Извещение из ВААПа пришло насчет чеков из ФРГ, Франции и США всего на 512. Если умножить на 4.6, получается вполне приличная сумма…

Кстати. Просьба. Свяжись-ка ты с ВААПом и попроси их выяснить, где экзы следующих изданий:

Это — для начала. Пусть выяснят.

В остальном бездельничаю. Вяло занимаюсь сценарием зМЛдКС. Пишет его Петя Кадочников, а я только даю ЦУ. Однако же вот-вот придется-таки приводить в движение руку мастера. Жутко неохота! Сценарии все эти заср… Романы надо писать, а не сценарии! Правда, кто их будет печатать?

Тут при слухе о твоем переезде все страшно оживились и начали строить планы. Я имею в виду собратьев по секции во главе с Евгением Павловичем[112]. Я, правда, все их восторги сразу же охладил, сказавши, что всё это вилами по воде… Разумеется, мне не поверили. Представляю, какое разочарованное «У-у-у!» сейчас раздастся! А может, ты все-таки потом соберешься с духом и займешься этим делом снова — не спеша, спокойненько, хладнокровно… Как врач советовал моему соседу по палате: «Половой акт? Да, можно… Но, знаете ли, так — спокойно, без эмоций…» Съехаться бы надо. Это, понимаешь ли, объективная необходимость.

Слушай, а нельзя пустить подзаголовком к ОуПА — «Дело об убийстве»? Я был бы очень рад. А?

Как там Мирера? Манин? Ревич? Процветают, небось, без всяких стенокардий! Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Ужо, даст бог, приедем к вам числа 11-го — всех повидаем. А может, и НЕ повидаем. А посидим на кухне, попивая чаек (коньячок?) и почесывая языки…

Ладно.

Обнимаю тебя, твой [подпись]

P. S. Леночке и Машеньке — привет!

Дорогой Боря!

Получил твое письмо от 15.06.

Особых новостей нет. Жара удручающая, все полуголые и потные. Занят тем, что вяло переругиваюсь с т/о «Экран» Центрального телевидения. Не желаю я писать им новый сценарий по бредовым разработкам моего режиссера, а платить они должны 30 августа, а приказ на запуск в режиссуру уже есть, и там вялая паника, а у меня вялое неудовольствие. Впрочем, подробности при встрече.

С ВААПом по экзам связываться бесполезно. Во-первых, пробовал и безрезультатно и раньше, во-вторых, Бела всё еще болеет, когда выйдет — никто пока не знает. Ясно только, что выяснять они ничего не будут. По такой-то жаре! Да ты что?

Насчет нашего переезда в Ленинград. Объективная-то она необходимость есть, да мне ее не одолеть. Здоровье, братец, не то. А я понюхал здесь, чем это пахнет — контейнеры, упаковки, да там еще ремонт, да здесь еще бумаги грязные всякие, и жаждущие хари… Нет, не судьба.

Мирера в ажитации по поводу рождения у Лидки ребенка.

У Манина жена в больнице.

Ревича не видел года два, а Танька тоже в больнице <…>.

Словом, приезжайте, как пожелаем, так и будем. Чаек, коньячок и всё, что потребуется.

Насчет подзаголовка к ОуПА спрошу, но вряд ли. Оформление-то давно готово и утверждено.

Обнимаю, жму, твой [подпись]

Приветы Адке и Андрею.

28 июля 1981 года датированы наброски статьи АБС для «Литературной газеты», но не были тогда опубликованы.

<…>

Нам частенько говорят:

— Знаете, мой сын без ума от ваших книг. Все как есть прочитал. Сам я эту фантастику не люблю, но вот сын!..

Считается, что это комплимент. И одновременно — героическое признание, вызов на откровенность. «Сам я эту фантастику не люблю…» — «Да, да, я тоже, знаете ли, больше люблю зазорные открытки смотреть и кошек мучить…»

Впрочем, мы радуемся. Сын все-таки без ума. Или там дочь. Прогресс, ребята, движется куда-то понемногу[113].

Вообще, у нас впечатление, что если бы не эти сыновья и дочери, нас бы не издавали. Представляется такая картина. Сидит у себя дома за ужином издательский работник, превеликого ума человек, с хроническим гастритом от воздействий Госкомитета по печати. Пьет он чай и жалуется внимательной супруге:

— Нынче Стругацкие рукопись принесли. Экие наглецы! Давно ли я за порнографию выговор получил, так теперь только Стругацких мне и не хватало…

И тут подает голос сын — длинноногий, в очках и с сигаретой, — лениво листавший «Огонек» в углу на диване.

— Прости, старик, но ты — дубина. У нас в классе (а еще лучше — на курсе, а еще лучше — в цеху) все от Стругацких без ума. И если ты посмеешь их не издать, я тебе…

Следует сцена. Возможно, даже не без валидола. Но старику-дубине деваться некуда. Он соглашается держать мазу за Стругацких, выговорив себе право отдать их рукопись на рецензию.

Забавно, что если в этой картине есть хоть намек на правду, тогда мы тут имеем единственный известный нам случай воздействия читателя на издателя.

«Литература — жизнь моя».

Любят-таки наши газетчики лихие названия. «На турнирной орбите». Почему на орбите? Вокруг чего (кого) орбита? В воображении возникает спецкор, который с жужжанием несется по эллипсу вокруг шахматного столика и творит чего-то профессионального[114]. Или «Спортивные меридианы»… Конечно, космический век, эпоха НТР, и вообще, по одежке протягивай ножки… Со временем уровень образованности у газетчиков повысится, и будут у нас «Судебные эклиптики», «Параллаксы канализации» и даже какие-нибудь «Морально-нравственные арктангенсы».

Впрочем, «Литература — жизнь моя» — совсем иное дело. Название рубрики отдает веской, десятилетиями выверенной солидностью. Но от этого не легче. Что, собственно, имеется в виду? Что вся жизнь писателя сосредоточена в писательстве? Так это же неверно. У нас семьи, у нас дети и внуки, мы копим на кооперативную квартиру, мы коллекционируем марки. Не говоря уже о том, что мы с неизбывным и пристальным интересом следим за тем, что творится в нашей собственной стране и за ее пределами, да еще угроза атомной войны, да еще экологический кризис, да мало ли что еще! Нет, не можем мы сказать, что вся наша жизнь сосредоточена в писательстве. Не бывает таких писателей.

Следовательно, смысл названия рубрики в чем-то другом. Для простоты предположим, что речь должна идти о примате профессиональных литературных интересов в повседневной жизни литератора или, точнее, в его повседневном труде. Тогда от писателя, выступающего под этой рубрикой, ожидаются, как минимум, его впечатления, сложившиеся в ходе его многолетней работы, от собратьев по перу, от издателей и читателей.

(Конечно, название «Литература — жизнь моя» можно истолковать и иначе. Например, что больше всего на свете я люблю хорошую литературу. И пуститься в длинные рассуждения о том, как и почему хорошая литература важна в жизни народов. С соответствующими примерами из учебников для педвузов. Но с такими рассуждениями, как ни велика их ценность, может выступить и достаточно квалифицированный читатель, а мы все-таки писатели, от нас требуется взгляд «изнутри».)

Из интервью (по магнитофонной записи):

— Кого из писателей, русских и иностранных, вы считаете своими учителями?

— Учители писателя — это из речей на торжественных заседаниях. Переформулируйте вопрос.

— Сейчас… Так. Кто из писателей, русских и иностранных, более всего, по вашему мнению, оказал влияние на формирование ваших литературных интересов, языка, стилистики и так далее?

— Влияние на формирование… Впрочем, понятно. Именно «по нашему мнению», это вы правильно вставили. Пишите: Алексей толстой, Гоголь, Салтыков-Щедрин. Проза Пушкина. Затем, значительно позже, Достоевский. В определенной степени Леонид Леонов, его «Дорога на Океан». Головой в небеса упирается для нас Булгаков, он мог бы здорово повлиять на нас, но нам его дали слишком поздно. Из иностранцев — Диккенс, Уэллс, конечно, Чапек, Акутагава, Хемингуэй, Фейхтвангер. Немного и кратковременно Кафка. А на сюжетную смелость нас поощрил пример Ефремова и Станислава Лема.

Два неотвязных и отвратительных призрака бродят со стенаниями по тучным нивам фешенебельных издателей, критиков и педагогов. Наиболее фешенебельные, во всеоружии доскональных знаний литературы и массовой психологии девятнадцатого века, полагают даже, что имеет место один призрак о двух головах: это где про марсиан и про сыщиков. Наименее фешенебельные, по неграмотности и отвращению к читателю и ученику, слепо следуют этому убеждению — тем-де, которые со званиями и в столицах, гораздо более виднее.

Впрочем, действительно, деваться некуда. В детективах действуют сыщики, а фантастика описывает марсиан. Оставим пока в стороне фантастику: известно, что у Гоголя, Булгакова и Маркеса марсиан не случается, и вообще, фантастика — это не тема, а СПОСОБ ДУМАТЬ, как счастливо выразился кинокритик В. Кичин[115]. Но почему — при прочих равных условиях — тяжкие усилия делового человека внедрить бригадный подряд, или заставить бригаду отказаться от премии[116], или совершить еще что-то нужное (не говоря уже о вечной теме, может ли мальчик дружить с девочкой, и если может, то как родители отнесутся к внуку), — почему фешенебельные издатели, критики, педагоги признают такие темы достойными литературы, а интересный труд сыщика — нет?

Произведем эксперимент. Гражданин Икс известен как любитель детектива. Гражданин Игрек известен как любитель лирической поэзии. Гражданин Зет известен как любитель производственной темы. Кому из троих вы доверили бы свой кошелек? За кого согласились бы отдать свою дочь? Кого выдвинули бы в депутаты местного Совета?

А мы любим детектив. Мы бросаемся на детективную книжку, где только ее видим. И мы знаем очень многих очень уважаемых людей, которые любят детектив и не стыдятся этого. Черт бы побрал всех фешенебельных скопцов и ханжей! Это из-за них у нас так мало хорошей детективной литературы. И даже плохой мало.

Есть еще один, более частный вопрос, на который мы, как ни старались, не смогли найти ответа. Кто впервые спарил детектив с фантастикой? Рабочая гипотеза. Должно быть, в незапамятные времена некий головастый социолог вдруг обнаружил, что фантастические похождения сыщика Ната Пинкертона пользуются наибольшим спросом у тех гимназистов, которые не смогли одолеть «Князя Серебряного»[117]. Обнаружил, сформулировал и опубликовал. Прошли годы, прогремели войны и революции. Давно уже числятся в классиках Уэллс, Чапек и А. Толстой, давно уже считается неприличным не знать Коллинза, Честертона и Конан Дойла, давно уже фантастику и детектив объединяет только огромный интерес к ним десятков миллионов читателей, а формула «фантастический сыщик» всё еще прочно сидит в головах г.г. фешенебельных. В результате, между прочим, уродливый гибрид в системе нашего Союза писателей: Совет по приключенческой и научно-фантастической литературе.

Нам нравятся наши читатели. По крайней мере, большинство из них.

Мы встречались с ними лицом к лицу в школах, институтах, библиотеках, в Политехническом музее, и это были далеко не самые тяжелые, хотя и далеко и не самые легкие часы в нашей жизни. Почта наша не очень обширна, 10–15 писем в месяц, но иногда она приносит нам статьи и целые трактаты о современной фантастике, и мы с удовольствием отмечаем, что они на много голов серьезнее и глубже, чем те немногие работы профессионалов-литературоведов, которые иногда и вразнобой появляются на свет. Уже мало кого интересует наше мнение о летающей посуде и Бермудском треугольнике. Они делятся своими предположениями о природе социального прогресса, предлагают новые темы и сюжеты, просят совета, излагают грандиозные гипотезы относительно глубочайших тайн мироздания, а также ругают нас за то, как мы распорядились судьбой наших героев. В сложные для нас годы, когда в прессе шельмовали наше творчество, читатели писали нам, призывая держаться, а также слали нам копии (умницы!) своих негодующих писем в редакции.

Мы довольны нашими читателями. И мы гордимся, что нужны им. Насколько мы можем судить по письмам, это школьники, студенты, научные работники, инженеры и квалифицированные рабочие, военнослужащие, сельская интеллигенция. Случаются (редко) партийные и комсомольские работники.

В. Орлов, автор известного романа «Альтист Данилов», сказал нам:

— Надеюсь, вы не причисляете меня к вашему клану?

Чтобы не врать зря, мы ответили уклончиво. Впрочем, мы понимаем его позицию: назови он свой роман фантастическим, «Новый мир» трижды подумал бы, прежде чем принять его к публикации. Всем нам, советским читателям, здорово повезло, что великий Булгаков не назвал «Мастера и Маргариту» фантастическим романом.

Наука утверждает, что на заре времен возник в человеческом психокосме такой механизм — ориентировочная потребность. Что именно этот механизм вопреки инстинктам самосохранения и даже продолжения рода толкает человека на поиски в неведомых областях, заведомо не сулящих ничего существенного в смысле выпить и закусить.

Для нас важно, в частности, что ориентировочная потребность тянет человека заглянуть за далекие горизонты, содрать завесу, отделяющую его от будущего, проникнуть хотя бы в воображении в непостижимые времена и невероятные пространства. У иных эта потребность развита сильнее, у других — слабее, одни ощущают ее с почти болезненной остротой, иные почти совсем не ощущают, но она наличествует у всех.

Практическое освоение неведомых горизонтов — дело долгое, оно растягивается иногда на сотни поколений, а ориентировочная потребность, как жажда, как голод, как страсть, требует немедленного удовлетворения, мучает человека и не дает ему покоя. И тогда, чтобы утешить и удовлетворить ее (поистине, сколько болезней создал Аллах, столько создал он и лекарств от этих болезней), в дело вступает величайшее порождение разума — человеческая фантазия. Это она и только она дает художнику возможность воплотить в зримые образы те самые непостижимые времена и невероятные пространства, к которым тянется человек, изнуренный свирепыми позывами ориентировочного демона. И если художник — мастер, тогда миллионы слушателей, зрителей, читателей легче и отраднее возвращаются к повседневному и вечному своему труду. А если демон остается голодным, тогда в обществе возникают скверные перекосы — в алкоголизм и наркоманию, в антисоциальное поведение, в рискованные бытовые эксперименты…

Так утверждает наука. Во всяком случае, так мы поняли утверждения науки относительно ориентировочной потребности. И если мы поняли правильно, то нашим издателям давно уже есть над чем задуматься. И писателям тоже.

За четверть века нашей работы в литературе нам посчастливилось встретиться с порядочным числом редакторов и членов редакционных коллегий, о которых мы всегда будем вспоминать с глубоким уважением и благодарностью. Как правило, их отличало чувство высочайшей социальной ответственности. Именно социальной, а не административной. Что далеко ходить, внезапное возникновение и мощный расцвет современной советской фантастики были обусловлены не только первым запуском нашего искусственного спутника и появлением фундаментальной «туманности Андромеды» И. Ефремова, но и беззаветной, порой жертвенной деятельностью С. Жемайтиса, Б. Клюевой, К. Андреева, О. Писаржевского, Р. Кима, И. Касселя. Давно это было…

Удивительное дело! Стоит молодому автору предложить, скажем, в журнал свой новый фантастический рассказ, и ему, как правило, говорят примерно так: «Это неплохо. Но ты знаешь, старик, ведь это можно печатать, а можно и не печатать. Ты нас понимаешь, старик?» Как правило, старик понимает и уходит, солнцем палимый[118]. Творить шедевр, который нельзя не напечатать. Но стоит ему принести в ту же редакцию целую подборку своих рассказов, так сказать, на выбор, и тогда в том редчайшем случае, если редактор все-таки возьмется опубликовать один из них, выбор почему-то падет на самый вялый, самый традиционный, самый серый рассказ из подборки.

Мы полагали, что так происходит только с молодыми фантастами. Но из осторожных расспросов выяснилось, что с молодыми авторами из традиционных видов литературы происходит то же самое. О тайны редакторских вкусов!

Книги современных советских авторов, которые по очень разным причинам мы любим и достаточно регулярно перечитываем. Называем в очередности, как приходило на память в течение трех минут. Ограничение: авторы только ныне здравствующие (и пусть здравствуют еще многие годы).

«Дорога на Океан», «Вор» Л. Леонова.

«В августе сорок четвертого» В. Богомолова. (Какая книга!)

«И дольше века длится день» Ч. Айтматова.

«Пряслины» Ф. Абрамова.

«Дата Туташхиа» Ч. Амирэджиби.

«Привычное дело» В. Белова.

Почти всё В. Быкова.

Почти всё Б. Окуджавы.

Почти всё Ф. Искандера.

Почти всё И. Грековой.

Почти всё В. Конецкого.

Маленькая повесть «Место для памятника» Д. Гранина. (Это один из немногих пока шедевров советской фантастики.)

Исаевская серия Ю. Семенова.

Почти всё братьев Вайнеров.

«Тревожный месяц вересень» В. Смирнова.

Стоп. Три минуты истекли.

«Тихий Дон» М. Шолохова, зачитанный нами до дыр, минован, видимо, как само собой разумеющееся.

Художественная литература есть один из способов отражения действительности в художественных образах. Это так, и это общеизвестно.

Но не будем забывать, что:

— в художественном творчестве плоские зеркала процессу отображения противопоказаны;

— действительностью является не только мир вещный, но и мир сознания, индивидуального и общественного, мир идей и эмоций;

— художественный образ есть по преимуществу функция отношения автора к объекту отображения.

Не будем забывать об этом, товарищи писатели, издатели и читатели, и мы будем всегда понимать друг друга.

В августовском номере «Студенческого меридиана» публикуется интервью с Андреем Тарковским, где основное внимание уделено, конечно же, «Сталкеру».

<…>

Вопрос. Андрей Арсеньевич, ваш фильм «Сталкер» поставлен по мотивам известной повести А. и Б. Стругацких «Пикник на обочине». Как вы объясняете выбор для экранизации именно этого произведения?

А. Тарковский. Мне показалось, что в его последней главе заложена интересная форма будущего фильма: классическая, даже классицистическая, возможность сделать картину, обладающую единством места, действия и времени.

Вопрос. Чем вызван отход сюжета фильма от сюжета повести? Разве нельзя было экранизировать повесть в точности так, как она написана?

А. Тарковский. Наверное, вопрос следует понимать так: насколько повесть сама по себе хороша для экранизации?.. Я бы сказал, что она достаточно хороша, чтобы ее не экранизировать.

Как уже говорил, фильм поставлен по мотивам литературного произведения. Смысл всякой экранизации, думаю, не в том, чтобы проиллюстрировать то или иное известное произведение, а в том, чтобы создать по поводу его, на его основе совершенно новое кинопроизведение. Кино — искусство оригинальное, и нет оснований буквально повторять в нем то, что уже было сказано в литературе. И, работая над «Сталкером», наша группа прежде всего ставила перед собой цель сделать фильм, то есть создать новое художественное произведение, что, вообще говоря, может состояться лишь тогда, когда совершается какой-то новый творческий процесс.

Вопрос. Не кажется ли вам, что герой фильма несколько непохож на героя повести Стругацких?

А. Тарковский. Кажется. Мы очень много усилий приложили к тому, чтобы это было именно так.

Вопрос. С «Соляриса» я ушел, так и не поняв основного замысла режиссера. В «Сталкере» сложностей еще больше…

А. Тарковский. Совершенно верно. Об одном я бы хотел предупредить тех, кто еще не смотрел этого фильма, — отнеситесь к нему непосредственно. К сожалению, слишком часто зритель начинает мучительно думать и гадать, что означает та или иная возникающая на экране деталь. И в результате пропускает весь фильм «между пальцев». Дело в том, что, если автору нужно, чтобы вы совершенно точно знали, что означает это, а что означает другое, вы это будете знать, поверьте. Это входит в нашу профессиональную обязанность перед зрителями.

Вопрос. А что именно символизирует собой собака, появляющаяся по ходу действия фильма?

А. Тарковский. (Смеется.) Ну вот и начинается то, что принято называть «вечером вопросов и ответов». Если в кадре существует собака, она непременно должна обозначать нечто иное, нежели собаку? Я, признаться, не совсем понимаю, кто вас научил воспринимать действительность таким сложным образом… (Улыбаясь.) Я даю вам честное слово, что собака в «Сталкере» означает собаку. Простите, что я несколько веселюсь, но, поверьте, это действительно так.

Вопрос. Вокруг каждого вашего нового фильма сразу же возникает много разговоров и дискуссий. Иногда приходится слышать, что режиссер ставит себя выше зрителя…

А. Тарковский. Отвечу вопросом. Как вы полагаете, что сказал бы рабочий, скажем, каменщик, если бы я пришел однажды на стройку, постоял около него, наблюдая, как он работает, а потом сказал бы: «Знаете, молодой человек, по-моему, вы не совсем правильно делаете. Вам надо раствор положить с этой стороны, а кирпич — вот с этой, и вообще одеться для работы надо как-то иначе…» Как вы думаете, что бы он ответил?.. (Смех в зале.) Совершенно верно. Он ответил бы именно так. И был бы прав. Он уважает свою профессию и свой труд. А я уважаю свою профессию и свой труд. Я всегда относил и отношу себя к режиссерам, которые в своей работе стараются ясно выражать свои мысли, а не скрывать их или зашифровывать до такой степени, чтобы они стали непонятными. Было бы довольно странно делать картину с целью упрятать свои мысли как можно дальше — дикая, с моей точки зрения, идея и нелепая…

Не всё здесь, правда, удается… Случается, что фильмы остаются кем-то непонятыми. Я наблюдал, как люди уходили и с «Зеркала», и со «Сталкера». Видеть это не очень приятно, но… я не смущаюсь. В конечном счете оказался прав — со временем у этих картин образовалась своя аудитория, и никто уже не уходил из зала.

<…>

Вопрос. По-видимому, вас всегда интересовали проблемы НТР? Вы один из немногих режиссеров, снимающих научно-фантастические фильмы…

А. Тарковский. Вы ошибаетесь. Во-первых, в этом жанре работают многие. Во-вторых, вы судите обо мне как о режиссере научно-фантастического кино, видимо, по «Солярису». Если вы внимательно смотрели «Сталкера», вы бы так не говорили — надеюсь, что у вас не возникает впечатления, что это научно-фантастический фильм. Во всяком случае, мы сделали всё от нас зависящее, чтобы истребить приметы этого жанра в картине. Если говорить о «Солярисе», думаю, что самый главный недостаток этой работы как раз и заключается в том, что слишком ощутимо в ней присутствие жанровых черт и особенностей. Должен сказать, что я вообще не принадлежу к почитателям научной фантастики. Скорее наоборот…

<…>

Дорогой Борис!

Посылаю тебе проект статьи в ЛГ, а задержал потому, что ждал окончательного ответа от Ришиной, зав. отделом худлитературы. И правильно: выяснилось, что Кривицкому (помнишь такого?) многое в статье не нравится, требует он выкинуть то и се, и я порешил статью забрать, ибо раз Кривицкому лучше известно, пусть сам и пишет статьи, а к нам не лезет. Но Ришина зело огорчилась, и мы договорились, что подождем до моего возвращения с Дальнего Востока и всё решим в конце сентября. Ты же тем временем статью прочитай, переделай, что хошь, да и прими решение. То, что Кривицкий вычеркивает, я вычеркнул тож.

Еще дело. По моему рапорту Верченке было поручено им Берковой справиться у Сартакова (наш секретарь по делам издательств), что Стругацким делать в рассуждении собрания сочинений и издания в СовПисе. Нинон просидела у Сартакова час, и вот что выяснилось: 1. Надлежит написать заявку на Н-томник, но заявку подробную, с аннотацией на каждое произведение (строки на три на аннотацию). 2. Издательством лучше избрать «Молодую гвардию», ибо ХудЛит не имеет традиции, а МолГв имеет: Ефремов, Казанцев и т. д.

3. На один том не более 30 а. л. 4. Рассчитывать можно на 86-й год, но надлежит не медлить. 5. Заявку послать в изд-во (отнести) с сопроводиловкой, в которой незачем ссылаться на юбилейные даты, а только сухо: предлагаем то-то и то-то, а состав вышеизложенного перечислен ниже. 6. Копии сопроводиловки и заявки надлежит отдать Сартакову, с этого момента заявка считается под контролем СП. Аналогично и с СовПисом, только вместо заявки надобна сама рукопись. (Сартакову копию рукописи, естественно, не посылать, а сопроводиловку — непременно.)

Я это к чему? Посмотри состав четырехтомника, скажем, и набросай аннотации, пока суд да дело. С возвращением я этим займусь вплотную, но дел будет много, так уж облегчи работку.

Были гранки ОуПА.

Вот пока всё. Обнимаю, твой Арк. Привет твоим.

9 сентября 1981 года АБС пробуют работать с братьями Вайнерами.

ПРОТОКОЛ СОБЕСЕДОВАНИЯ 9.XI.81 ДВУХ ПАР ЧИСТЫХ.

Райцентр. Действие описывается с 2-х точек зр<ения>: это герой-следователь, естественно связанный с районными властями. С др<угой> стороны — небольшой научный работник, он ведет действие со стороны «жертвы».

Ходит по р<айо>ну некий Бледный Человек (БЧ) и покупает живые человеческие души. Что это значит — никто не знает, и знать не хочет. Равно никто не знает, что в наше время есть живая чел<овеческая> душа.

Но душа душе рознь и цена им — тоже различная.

Один, напр<имер>, продает св<ою> душу за загранкомандировку, др<угой> — за должность в горторге, 3-й — за здоровье и половую мощь, 4-й — за бутылку через час после закрытия м<агази>нов.

В конце берут БЧ, но в чем состав прест<упле>ния? Необходим минимум вреда для потерпевшего?

Если бы БЧ ПРОДАВАЛ души, его можно окунуть как афериста, мошенника, или спекулянта, или частного предпринимателя. Но он ПОКУПАЕТ

Наверное, он при этом мошенничает, но КАК?

Договор скрепляется кровью. (БЧ д<олжен> иметь при себе фельдшерское приспособление для пуска крови.)

Состав пр<еступле>ния? Это должен обсуждать синклит юристов и властей, выдвигая различные идеи. Это — секретари, исполком, главн<ый> законник — прокурор, местн<ый> адвокат (он всегда у нас — второй прокурор), судья, даже местный юрисконсульт.

Итак, прокурор или след<ова>тель получает глупое возмутительное письмо, жалобу продавца раймага на то, что его обмишулили: он продал душу за то, что его назначат зав<едующим> горторгом, а ему дали всего лишь завмага. Просит разобраться в этом безобразии (позже выяснится, что с ним торговались).

След<ова>тель вспоминает, что какой-то гул на эту тему уже был: анонимка старухи, подслушавшей, что ее враг продавал душу за бутылку.

И еще: в местной обсерватории ученый — трухлявый, дохлый очкарик, безумно талантливый, вдруг стал чудовищно здоровым верзилой с дымящимся наперевес… а потом помрачнел, потускнел и повесился… И, разбирая его архив, нашли неотправл<енное> письмо — продав душу за здоровье, он полностью лишился интеллектуальной потенции. Конечно, иносказание — и бумагу подшили в дело.

Итак, продавец-пьянчуга. Но кто же его назначил? И как? И протокола вроде не было? Но протокол находят; и припоминают смутно, что был такой разговор о его назначении завмагом.

…Всё должно происходить после праздника, 9.XI или 3.V, с элементом флера — то ли похмелье, то ли и верно было…

Странный диапазон: от дремучей деревенской старухи-сплетницы с дл<инным> носом на соседа, с которым не поделила огород, — до астронома.

След<ователь> начинает разбираться: да, старуха своими ушами слышала, как за бутылку «старорусской» сосед продал душу.

Пытаются втянуть в проблему 2-го секретаря, но он как-то странно жмется, увиливает, пока не приезжает вдруг: ребятки, прощаюсь, меня переводят в Центр.

А тут еще приехал человек с Лубянки, подозрительно приглядывается к Секретарю: ну-ка, ну-ка, расскажи, как б<ыло> дело; и колет его (или нет).

Наконец, в разгар событий, берут БЧ.

В промежутке — допрос второго научника, друга астронома: он ведет ожесточенную торговлю за св<ою> душу, погряз в это дело.

БЧ. Что он такое? И было ли что-нибудь? Посадили в КПЗ и обсуждают всем синклитом. Так есть ли состав пр<еступле>ния? Давайте его самого спросим.

Что это значит — продавать душу? Приезжий: неважно, что это значит — человека до самоуб<ийст>ва довели?!

Смута, нездоровые настроения, массовое беспокойство, переходящее в массовое волнение — это ли не состав?

Ударная глава — допрос. 1-й спрашивает (а 2-й молчит, он бы давно смылся, да приезжий его держит): — Что вы потеряли в нашем р<айо>не? Из всех весей почему именно наш выбрали?

— А я не только в вашем. Меня сейчас одновременно подвергают допросу в ФБР, неприятности в Токийском Упр<авлении>, меня собираются сварить заживо на Баффиновой Земле…

— Что за чушь?! Вы что, присутств<уете> одновременно в неск<ольких> местах? — Да. В 23 456 местах только на Земле. Да что далеко ходить…

Раздается телеф<онный> звонок из Москвы, просят капитана, и тот слышит голос БЧ:

— Вот, пожалуйста, вы меня слышите из Москвы. Но понять не пытайтесь, это выше ваших мозгов… — и вешает трубку.

Капитан:

— А кто вы такой?

— В вашей терминологии я ДЬЯВОЛ.

— Чушь, дьяволов не бывает.

— Хорошо, а покупать души — бывает?

— Тогда объясните, в чем заключается ЭтО?

— Представьте троглодита, к<ото>рый видит у вас в руках газету, но не понимает, что это такое. Так же и вы не поймете.

— Хорошо, но что вы делаете с людьми, у к<ото>рых покупаете души? Что с ними происходит?

— А что происходит с жуком-плавунцом, к<ото>рого зачерпнули ведром и перелили в др<угой> пруд: он этого даже не заметил. То же самое происходит и с вашим братом, вреда никому не причиняется.

— А самоубийство?!

— Вы и сами прекрасно с этим справляетесь, через водку, например.

Для нас: БЧ — это Агасфер, Вечн<ый> ЖД — тогда в нем есть посыл, заряд, сфера деятельности. Потому что читатель не любит необъясненного, и персонажи не поймут, а читатель должен получить наши объяснения, тем более, что тут д<ля> нас открывается уйма возможностей.

Для этой цели полезен 2-й «потерпевший». Он построил теорию «клякс в тропосфере», но последние естеств<енные> открытия выяснили вдруг, что всё это — ерунда. И он просит БЧ ПОДПРАВИТЬ природу, чтобы она не опровергала его открытия. Душа его привлекательна для БЧ, и тот торгуется, а ученому интересно, сможет ли БЧ изменить природу, и вообще, что он такое? Что хочет? Тут важно: возможности БЧ не безграничны, и он может дать за кажд<ую> душу лишь определенную цену. (Продавцу предлагал магазин, но тот настаивал на торге. БЧ обещал «поговорить в сферах», но без гарантий. Уж больно недорога душа пьянчуги.) Нельзя переплачивать.

ВАЖНО И НОВО — столкновение с фантастическим не обычного человека, а — ВЛАСТИ.

Для синклита: в городке живут и работают три выпускника-одногруппника-университанта-юриста: адвокат, судьиха и прокурор. Живут в дичи, ни с кем общаться, окромя друг друга, не могут. И в зависимости от характера вчерашних вечерних общений (выигрыш в шахматы, перепил, добился перевеса в ухажансе) решаются сегодняшние служебные вопросы.

ФИНАЛ. К чему мы выйдем? Наверное, к торжеству правосудия: БЧ должны судить и осудить, как и бывает… а он грустно смотрит вслед уезжающему порожнему «воронку», в к<ото>ром его же якобы увезли.

НЕОБХОДИМО ОБЪЯСНИТЬ ЦЕЛИ ВИЗИТА БЧ, они не д<олжны> б<ыть> НЕПОСТИЖИМЫ.

Нужно объяснить ЦЕНУ ДУШИ. Зачем они — и плохие, и хорошие?

ПЛОХИЕ ему — прополка мира от сорняка. Он ведь Инспектор; и если попадаются хорошие души даже в плохой, свинской оболочке, БЧ в разгаре торга отказывается от сделки. Он пропалывает СВОЙ мир, к<ото>рый общий с НАШИМ.

Он не ищет добрых душ; да хороший чел<ове>к и не отдаст св<оей> души, разве что во имя чьего-то спасения, — что бы это понятие — душа — ни значило.

Наша мать не продала «мицвес» одному верующему еврею, к<ото>рый хотел за крупн<ую> сумму купить ее «добрые дела»: Зачем они вам? Мать ответила: — Вы же хотите купить? Значит, зачем-то надо! Хотя была совсем не религиозна. «Мицве» — есть о чем пофантазировать.

Но наш БЧ скупает плохие, «мертвые» души.

ВАРИАНТ: Не покончил с собой астроном, а пошел в разгул. БЧ поменял его душу с пьяницей, на бутылку, тот выпил, наутро проснулся с ужасной пустотой, ужасом — пока не понял, что ему вперв<ые> в жизни не хочется опохмелиться. Не хотел до обеда, и вечером аппетит к вып<ивке> утратил… тоска. И он понял, ч<то> его жизнь без выпивки лишена всякого содерж<ания> и смысла. И повесился. Вне выпивки нет жизни. А астроном?..

Поступ<ило> заявление, что два городских хулигана поступили в горбольницу с телесн<ыми> повреждениями. Их якобы избил астроном, но это вызывает изумление, поскольку сам хиляк, на костылях. Но выясняется, что он уже силач, гигант, и ничем кроме харева и пьянства не интересуется: его место должен занять 2-й потерпевший, а этот понял, что всю жизнь занимался херней, когда бытие так прекрасно! Избил хулиганов, наколол двух телок, раньше жрал дерьмо, теперь добыл парного мяса (отдельный срез — КАК ДОБЫВАЛ МЯСО).

ВСЕ наши продавцы душ должны выступать отчасти аферистами, поскольку точно знают, что попали на мудака, ибо души — нет, они торгуют паром, совершают самую выгодн<ую> сделку в жизни. А БЧ от всего этого очень грустит, и тоска его от души к душе нарастает.

ФОРМУЛИРУЕМ, что общая совокупность желаний продавцов душ — это и есть подсознательная мечта современн<ого> чел<ове>ка о СЧАСТЬЕ. Все вместе просят то, что должно образовать чел<овеческое> счастье. Итак, счастье — это ИДЕАЛ или НУЖДА?

Все продавцы наши — суть люди бездуховные. Нужен их список: выпивка, здоровье, должность, власть, деньги, бабы (а у баб?), одному нужен сталинский режим, где он начальником — и т. д.

Собакевич охотно составляет список душ подчиненных сослуживцев, к<ото>рые он тщится продать БЧ. Ноздрев хватает то, на что глаза глядят.

А Плюшкин? Собственник, доведенный до остервенения, до потери здравого смысла, всё превращающий в г…

Современный Манилов[119] симпатичен — никому не желает зла. Хорошо бы поболтать с инопланетянином… и т. д. Бескорыстен.

Нужен ПЕРСОНАЖ-ВРУН. Это широко распространенный тип, гл<авным> образом — бескорыстный. Врут, потому что надо о чем-то говорить. Ноздрев может позвать слуг, чтобы выпороть гостя, но БЧ-то точно знает, что слуг вовсе нет. Он тонко намекает, что у него тайные связи с ГБ, а с др<угой> стороны — с уголовниками, если надо кого-то прирезать, например. Он же связан и с диссой: может переправить рукопись или достать почитать запретных книжек. Он инженер в РЖУ: вместо своей души предложит БЧ квартиру или что-нибудь еще, и всё вранье. Болтун, бездельник, к<ото>рый не отрабатывает даже своей нищенской зарплаты. Не властен над собой, стихия вранья волочит его за собой.

Или он — директор подгороднего совхоза-миллионера. Разговор о метафизике, бессмертии — перемешан с удобрениями, урожаем и навозом. БЧ предлагает сделать его замминистра с<ельского> хоз<яйст>ва, но спохватывается, что министра и двух членов коллегии, а также всех нач<альни>ков главков он уже назначил.

Р<айон>ный городок д<олжен> б<ыть> точной проекцией всей державы. И есть местный — Тот, Который Всё Знает, это его должность.

Собирается очередь на продажу душ: можно получ<ить> «запорожец», ковер без талона, цветной ТВ. Уже есть прецеденты, но никто не знает, что дадут за ЕГО душу, боятся: может, ничего не дадут, даже жести на кровлю? Что самое недефицитное? — Душа. Молодежь хочет джинсов и гитар. Начинают оценивать др<уг> друга («За твою даже диска паршивого не дадут!»). Номера очереди пишут чернильн<ым> карандашом на ладонях. («Сенька, зараза — полное барахло, а чего достал — задний мост к жигулю!»)

Слухи: напрасно стоим, в исполкоме будут давать ордера на право продажи души, но только для ветеранов и активистов. (Разговоры перед Олимпиадой — что будут давать в магазинах.)

Будут давать книги, но при условии сдачи макулатуры, особенно Собр<ания> Соч<инений> в 30 и более томах.

ВСЁ ЭтО — предфинал. Весь город только об этом думает и говорит, все заняты только этим.

ПРИМЕЧАНИЕ: Большой кусок разговора не записался по техническим причинам, каждый пусть допишет, что помнит.

В добрый час, в добрый путь, аминь!

АННОТАЦИИ

ДР, 1962, 7.0

На далекой планете, затерянной в глубинах Галактики, земляне организовали полигон для опасных физических экспериментов. Один такой эксперимент выходит из-под контроля, разражается катастрофа, грозящая уничтожить всё на планете. Повесть рассказывает о мужестве, стойкости, доброте и самоотверженности людей будущего.

ТББ, 1963, 9.5

Люди коммунистической Земли, сотрудники института Экспериментальной истории, изучают жизнь инопланетного человечества, находящегося на уровне развития, соответствующем периоду феодализма на Земле. Как помочь местному человечеству миновать ужасы феодализма и капитализма? Возможно ли это? Решению этих вопросов отдает всего себя герой повести — историк Антон, он же благородный дон Румата Эсторский, блистательный кавалер при дворе Арканарского короля.

ПНвС, 1964, 14.0

В гротескной сатирической манере повесть рассказывает о жизни сказочного Научно-исследовательского института Чародейства и Волшебства. Воспевается энтузиазм и веселая энергия современных магов — молодых ученых, целиком отдающих себя любимому делу, высмеивается бюрократизм и бездушие ловкачей и приспособленцев от науки.

ХВВ, 1964, 10.0

В некоей капиталистической стране пресловутое общество потребления порождает увлечение новым страшным наркотиком — электростимуляторами мозга. И пока Интерпол ищет злоумышленников, герой повести Иван Жилин, проведя расследование, понимает, что истинным «злоумышленником» является буржуазное мировоззрение, ежедневно и ежечасно творящее моральных уродов.

УнС, 1965, 11.0

В гротескной символической форме в повести рассказывается о страшном мире, где властвуют наиболее отвратительные идеи современности — расизм и бездушная технократия. Герои повести противостоят этой мерзости, опираясь на идеологию гуманизма и демократии.

ВНМ, 1966, 5.0

Небольшая капиталистическая страна оккупирована инопланетными пришельцами. Герой повести — типичный буржуазный обыватель, готов продать всё и вся — Родину, честь, само звание землянина — лишь бы сохранить свою ренту, свой привычный статус-кво.

СоТ, 1967, 6.0

Тематически и стилистически эта повесть является продолжением сказки «Понедельник начинается в субботу». Те же герои, молодые советские ученые, попадают в гротескный сказочный мир современных злых волшебников — бюрократов и жуликов — и сражаются с ними не на жизнь, а на смерть.

ОО, 1968, 16.0

Молодой землянин, человек XXII века, попадает на неизвестную планету. Его космический корабль терпит крушение, и он оказывается один в совершенно чуждом ему, непонятном и враждебном мире. Много необыкновенных приключений приходится ему испытать, прежде чем он находит друзей и определяет свое место в этом мире.

ОуПА, 1969, 9.5

В маленьком отеле, затерянном в горах, совершено страшное, необъяснимое преступление. Инспектор полиции Петер глебски проводит расследование и находит — не гангстеров и не преступников, перед ним — пришельцы из чужого мира, запутавшиеся в сложностях и мерзостях буржуазного государства.

М, 1970, 8.0

На далекой планете экспедиция землян находит мальчугана, воспитанного негуманоидной сверхцивилизацией. Эта находка ставит перед людьми целый ряд неожиданных проблем, для решения которых важны не столько конкретные знания и умение логически мыслить, сколько доброта, внутренняя честность, подлинно коммунистический гуманизм.

ПнО, 1971, 8.5

Представители некоей сверхцивилизации посетили нашу Землю и вновь скрылись в безднах космоса. Следами их посещений заняты не только ученые, но и агенты военно-промышленных комплексов капиталистических стран. О судьбе простого человека, втянутого в страшные аферы милитаристов, рассказывает эта повесть.

зМЛдКС, 1974, 7.5

Молодые советские ученые оказываются в эпицентре странных и страшных событий, которые можно объяснить лишь действием нового, не известного пока закона природы. В повести анализируется проблема нелегкого выбора, который приходится иногда делать естествоиспытателю, если он хочет остаться честным и добросовестным перед самим собой и своими товарищами.

ЖвМ, 1979, 9.5

Повесть эта является в некотором роде продолжением повести «Обитаемый остров». Здесь действуют те же герои, но действие разворачивается двадцать лет спустя и уже на Земле. Земляне впервые входят в активный контакт с таинственной сверхцивилизацией из глубин галактики.

ВАРИАШЫ ЧЕТЫРЕХТОМНИКА.

I вариант: квазихронологический.

ДР 1962, 7.0 [рукописно исправлено на: «ПнА 4.0»]

ТББ 1963, 9.5

ПНвС 1964, 14.0

ХВВ 1964 10.0

УнС 1965 11.0

ОуПА 1969 9.5

ВНМ 1966 5.0

ОО 1968 16.0

ЖвМ 1979 9.5

Сот 1967 6.0

М 1970 8.0

ПнО 1971 8.5

зМЛдКС 1974 7.5

II вариант: тематический.

Люди будущего и их дела — ДР, М, ОО = 31.0

Мещанство — враг номер один: ХВВ, ПНвС, СоТ = 30.0

Неназначенные встречи — ТББ, ОуПА, ЖвМ = 28.5

Философские повести — УнС, ВНМ, ПнО, зМЛдКС = 32.0

В любом из вариантов суммарный листаж = 121.5 а. л.

Лично я — за квазихронологический вариант.

Во втором эшелоне (на случай, если будут что-то выкидывать):

ПнА, 1959, 4.0

ПXXIIВ 1960, 17.0

ПиП, 1974, 6.5

На мой взгляд, лучше иметь все-таки дело с СовПисом:

а. Личных ссор и тяжб мы с ними не имели. б. Издательство взрослое — меньше будет придирок по части «задниц» и «дерьма». в. Издательство — писательское, а значит, проще воздействовать на него через Секретариат и пр.

А впрочем, — на твое усмотрение.

С БОГОМ!

С текстом для ЛитГаз — значительно хуже. Во-первых, мне не очень нравится то, что уже сделано, но в башке — ни единой мысли, как же это надо писать. Во-вторых, рубрика обговняется на глазах. Одно дело, когда выступаешь между Кавериным и там Окуджавой, а другое дело, ежели между Расулом Рзой и Вадимом Кожевниковым. А дело, видимо, к тому и идет[120]. Впрочем, с твоего позволения, я еще недельку поразмыслю: вдруг такое осенит, что ай-ай! Тогда — конечно.

Сценарий сдал. Режиссеру понравилось. Нижнее и среднее начальство сказало, что это — «туда!» (Новая для меня форма оценки, означающая, видимо, <что> есть некоторая надежда получить еще какую-нибудь сумму.) Впрочем, как я понял, запускаться начальство не спешит.

Зашевелился ЖвМ в Лениздате — только что я кончил учитывать редакционные замечания (это, брат, что-то особенного!) и сократил на 6 страниц (за счет кусков из отчета Льва Абалкина). В ноябре они собираются сдать сборник в производство и тогда же заключат договор (охрана авторских прав, где ты?) и выплатят одобрение. Я сказал Брандису, чтобы он провентилировал вопрос о ставке для нас 350 ряб. Не знаю, что получится. Если они согласятся, но за счет других участников сборника, то так дело, разумеется, не пойдет. А если… Какого хера? Или мы недостойны такой ставки? Где же тогда рост реальных доходов советского писателя? Цены-то на бензин — в два раза подняли! За бензинчик теперь как за молоко плотим!

Брандис рассказывал, что на Ярмарке Авраменко жаловалась ему, будто «Неназначенные встречи» трижды перли со стенда, так что она в конце концов перестала эту книгу выставлять. Может, так, а может, объяснение: почему Стругацких нет на стенде МолГв? Во всяком случае, когда шли переговоры с французскими издателями, она предлагала им что угодно (Казанцева, В. Щербакова, еще какого-то г…нюка), но не Стругацких. И это при том, что, как выяснилось, французы из первой партии фантастики и детективов, которая была предложена им год назад, отобрали ТОЛЬКО две повести Стругацких, а всё остальное вежливо отвергли. Партия была — наименований пятьдесят, я сам принимал участие в составлении списка. Прямо и не знаешь, как это расценивать: как позор или как успех — французики-то издают Черную Серию — полицейские романы и романы ужасов — среди коих, впрочем, я вспоминаю и Брэдбери, и Воннегута, и Грэма Грина, если не ошибаюсь.

Надеюсь, если всё будет не хуже, чем сейчас, подвалить к вам с Адкой в октябре — дня на три-четыре.

Обнимаю, твой [подпись]

P. S. Ленусе и Машке — поцелуи!

Дорогой Борик!

Даю информацию.

1. Из США пришли (наконец-то) 5 экзов УнС, 2 экза С и 2 экза ЖвМ. Красиво. К УнС предисловие Сувина, перевод неважный.

2. Ковальчук сообщил, что в Меце (Франция) ПнО получил первый приз «Золотой Демон» за лучшее произведение НФ 1981 года. По слухам, этот «Демон» — хорошенькая статуэтка. Скорее всего, нам ее не видать. В лучшем случае пошлют за ним («Демоном») Парнова, а он ее опять по пьянке потеряет.

3. Заявку на четырехтомник в МолГв послал 27-го, а сегодня представлю ее копию с сопроводиловкой Сартакову. Что касается изд-ва СП, то надо еще перепечатать рукописи, тогда и этим займемся.

4. В «ВопЛях» № 8 есть статья о литературоведении фантастики[121]. Если интересно — взгляни.

5. Насели газетчики — из «Сов. России», из Болгарии и даже из ЦО. Приходится стонать, как та дама: «По одному, господа! По одному!» Да еще из радио (на зарубеж).

6. Борецкий жаждет ставить в ст. Горького «Малыша». Кажется, это у него на мази. По-моему, пусть. А?

7. У Бромберга всё гладко. Съемки начнет со снегом.

Вот пока всё. Береги себя.

Привет твоим.

Арк.

В октябрьском номере «Литературного обозрения» публикуется обзор научной фантастики, подготовленный Юлием Смелковым. Из последних произведений АБС в нем рассматриваются ЗМЛДКС и ЖВМ.

<…>

Однако здесь есть своя причина для беспокойства — недостаток новых фантастических идей, которые давали бы возможность новых художественных решений. В современной фантастике есть, по сути, три главные темы — космические путешествия и столкновения с неведомым, взаимоотношения с искусственным разумом, созданным человеком, и тема контактов с чужой жизнью, чужим разумом (строго говоря, это один из вариантов первой темы). Они продолжают разрабатываться, варьироваться, порой весьма искусно и оригинально (к примеру, безусловно, следует отметить книгу С. Павлова «Лунная радуга», вышедшую в «Молодой гвардии» в 1978 году). В сущности, все эти произведения входят в одну еще более общую тему, которая как раз и уводит фантастику от задач популяризаторских к чисто художественным — тему о духовных, нравственных возможностях человека. Именно об этом написаны лучшие произведения братьев Стругацких, и не случайно, что, многие годы художественно исследуя эту тему, они пришли к новой фантастической идее, на которой построена повесть «За миллиард лет до конца света». Здесь человеку противостоит не то или иное зловещее или благотворное порождение космоса, но сам космос, сама Вселенная испытывают человека добром или злом. И происходит это не на далекой планете, но вот тут, в твоей квартире, в твоей повседневной жизни начинаются ужасные своей непонятностью события, которые ставят тебя буквально в безвыходное положение. Тогда человек раскрывается весь, до глубин своей сущности, до донышка. Какой человек? — да обыкновенный земной, наш современник, неглупый, добрый, честный, как герой Стругацких.

В последней повести «Жук в муравейнике» мы знакомимся со Львом Абалкиным — человеком, неотличимо похожим на других людей, но запрограммированным чужой и чуждой Земле цивилизацией. На что именно он запрограммирован — неизвестно, следовательно, Абалкин представляет собой потенциальную опасность для Земли. Его ищут, находят и убивают — чтобы предотвратить эту потенциальную, возможно, и не существующую опасность, у людей нет иного выхода. В «За миллиард лет до конца света» тоже создана безвыходная ситуация, но она качественно иная — там невозможно бороться, ибо против человека — сама Вселенная с ее неотменяемыми законами, а в «Жуке в муравейнике» невозможно не бороться, не убивать Абалкина, ибо есть какая-то вероятность того, что он опасен. И как бы ни мучился Максим Каммерер, мечущийся по планете в поисках Абалкина или хотя бы сведений о нем, какой бы психологический барьер ни пришлось преодолеть отвечающему за безопасность Земли Рудольфу Сикорски, прежде чем нажать на спусковой крючок, — другого выхода нет. Или все-таки есть? — Стругацкие оставляют и такую возможность, оставляют не логически, а эмоционально, создавая в повести атмосферу, в которой убийство человека само по себе воспринимается как акт чудовищный. И остается мечта о тех далеких днях, когда оно будет невозможно ни при каких обстоятельствах, и одновременно — сознание того, как страшно далеки эти дни, какой долгий и мучительный путь придется пройти до них человечеству…

Стругацкие пробуют разные варианты отношений человека с неведомым, причем варьируется не только неведомое, но и человеческая личность, уровень ее интеллектуального и морального развития.

Именно в этом направлении видятся мне перспективы дальнейшего развития фантастики. Ибо ее, можно сказать, общий сюжет — человек перед лицом неведомого — не может разрабатываться только с одной стороны, со стороны неведомого. Хотя до сравнительно недавнего времени было именно так — фантасты отправляли на встречу с неведомым, как я уже говорил, обобщенно усредненно-улучшенного представителя рода человеческого. А когда он стал обретать плоть, представлять перед лицом космоса не всё человечество сразу (задача для литературного героя, пожалуй, непосильная), а какую-то одну его часть и, главное, самого себя, живую и конкретную личность — тогда и появилась возможность художественных открытий. <…>

Дорогой Аркаша!

Получил твое письмо. Я, правда, почему-то вообразил себе, что это будет подробное, на четырех листах, описание твоего путешествия, но и то, что ты прислал, меня, впрочем, вполне удовлетворило. Новости твои — в основном приятные.

Конечно же, пущай Борецкий ставит М. тут я не претендую даже на сценарий — содрать бы побольше за право экранизации и за консультации.

Брандис твою бандероль получил, я же еще раньше передал ему второй экз и комплект журналов. Впрочем, в Лениздате всё начальство сейчас в отпуске, так что всё вновь откладывается и затягивается.

Вчера получил посылку: приз Ростовского-на-Дону Клуба любителей фантастики «Притяжение». Приз, грамота и письмо. Думаю, что и ты получил то же, поэтому лишь на всякий случай сообщаю, что приз имеет вид семигранной гайки и выдан за ЖвМ.

По поводу распечатки рукописей для СП имей в виду, что я только что распечатал УнС и намерен распечатать Сот. Если надо, могу привезти.

Завтра намерен пойти к врачу и выяснить, как насчет поездки. Если возражений не будет, мы приедем, скорее всего, утром 16-го и уедем вечером 18-го. Очень важно, чтобы Внешпосылторг не был закрыт в пятницу — проверь, пожалуйста.

Пока всё. Если у тебя будут какие-то соображения по поводу нашего приезда, — пиши или звони.

Обнимаю, твой [подпись]

P. S. Леночку и Машку целуй.

О призе из Ростова рассказывает Михаил Якубовский — в то время председатель КЛФ «Притяжение».

Семигранная гайка была изготовлена трудами Сергея Битюцкого — он кончал Донской государственный технический университет, в те времена Ростовский институт сельхозмашиностроения, сокращенно РИСХМ. Там на станках с ЧПУ могли сделать что угодно. Но СЕМЬ граней! Мастера просто охреневали — на нее же нельзя накинуть ключ… Но сделали. В те времена «Притяжение» сам по себе выбирал лучшее произведение, а что было в том году лучше ЖвМ? Вот и послали. Молодые были, наглые…

В конце октября Авторы встречаются и недолго работают.

Москва. Обсуждаем Menzura Zoili. Демон литературы (М<ихаил> А<фанасьевич>) проверяет легенду о ящиках письменных столов[122].

Отрывки из сказки — неопубл<икованные> куски СоТ.

Повесть «Товарищи офицеры!».

Киносценарий.

Повесть «Равнение на середину».

56 лет, биография А. Струг.

Жена уехала за бугор (капстрана), остались сын (50 г. р.) и дочь (55 г. р.).

Однокомн<атная> квартира, аккуратист, коллекциони-р<ует> оптику. За рубеж почти не выезжал (ЧССР и Польша).

Феликс Александрович Сорокин.

Со школьных лет предавался литературному блуду — фантастика, описание реальности не в реальных образах.

Читает свой архив, в част<ности> из нашего старья.

Процесс творческого мышления по нашим записям к ГО, оно же для информации читателя.

Конец: — У меня есть к вам предложение. — Какое? — Ни света, ни покоя[123] я вам не обещаю, но вот представьте себе: желтая стена и пропасть.

Эпизод: — Вызов к секретарю по поводу Who’s Who (создается писат<ельский> справочник, и надо пройти через Menzura). Секретарша, кот<орая> считает, что ее разыгрывают, и старый писатель, узнавший Бледного Человека. (БЧ на месте Секретаря, а секретарша его не видит.) БЧ — Мих<аил> Булгаков.

Дом в Москве, где Menzura, — перекличка с Домом из ГО.

Для приключений в доме использовать сюжеты, не пошедшие у нас.

Эпизод: читает главку из ГО авторитетному старшему писателю на предмет узнать мнение: пойдет вещь или не пойдет?

типажи:

ноющий друг (Ларин)

делец

мэтр (настоящий Симонов, кот<орому> удалось стать признанным)

запивоха (Демиденко, знает всё и непрерывно врет, главный «Нов<ого> мира» или член редколлегии). Примерно: пришел к Феликсу занять четвертак, но заврался, что у него денег в банке полно, а потом не знает, как выкрутиться

писатель, кот<орого> некогда приняли по рукописи романа и с тех пор ничего не пишет; на что живет — непонятно. Активный обществ<енный> деятель. Аскольд Шейкин.

24.10.81

Великий Писатель — талантливый и признанный (a la Симонов)

Великий Редактор — всё знает до тонкостей

Эпизод: ищет доказательств своей правоты. Он стар, ему 56, ему не до экспериментов, и он разбирает старые свои архивы, плоды его литературного блуда за последние четверть века. Читает отрывки.

Читает свой лит<ературный> дневник, неосуществленные сюжеты, а потом кое-что вроде этого происходит с ним в Доме.

1. Источник бессмертия

Мучается сомнениями: нужен он или не нужен? Перепады: от полного апатического отчаяния к уверенности в своей необходимости для мира.

Рассуждение: нет никакой корреляции между талантом писателя и его личными качествами. И когда говорят: посмотри на высокую нравственность такого-то и такого-то, ответил: талантливый вынужден носить маску нравственности.

25.10.81

УнС — 10 а. л.

СоТ — 9 а. л.

зМЛдКС — 7.5 а. л.

— 27 а. л.

В изд-во «Советский писатель»

от чл. СП СССР

Стругацкого А. Н. и Стругацкого Б. Н.

Предлагаем Издательству однотомник наших избранных произведений в составе: повесть «Улитка на склоне» (11 а. л.), повесть «Сказка о тройке» (9 а. л.) и повесть «За 109 лет до конца света» (7.5 а. л.), а всего 27–28 а. л.

Повесть «Улитка на склоне» в фантастической форме рассказывает о странном гротескном мире, где верховодят наиболее отвратительные идеи нашего века — расизм, бездушная технократия. Герои повести противостоят этим античеловечным тенденциям, опираясь на идеологию гуманизма и демократии. В полном виде повесть никогда не публиковалась. Частично публиковалась в альманахе «Эллинский секрет» (Лениздат, 66) и журнале «Байкал» в 1968 г.

«Сказка о тройке» тематически и стилистически является продолжением нашей широко известной сказки «Понедельник нач<инается> в субботу». Те же герои, молодые советские ученые, современные маги, целиком отдающие себя любимому делу, попадают в сказочный мир сегодняшних злых волшебников — бюрократов и жуликов при науке, сражаются с ними не на жизнь, а на смерть, и побеждают. Сокращенный наполовину вариант повести был опубликован в альманахе «Ангара» в 1968 году. Целиком повесть не публиковалась.

В повести зМЛдКС молодые советские ученые оказываются в эпицентре странных и страшных событий, которые можно объяснить лишь действием нового, неизвестного пока закона природы. В повести анализируются проблемы нелегкого выбора, кот<орый> приходится делать иногда естествоиспытателю, если он хочет остаться честным и добросовестным перед наукой, перед самим собой и своими товарищами. Журнальный вариант был опубликован в журнале «Знание — сила» в 1976–77 гг.

Рукопись сборника прилагается.

Размышляли над совместным с Вайнерами романом.

Обсудили Вайнеров.

Пишет (Сорокин) письмо переводчику; потеет: как объяснить выражения типа «полные штаны», «майская роза» и т. д. (см. письмо Фуками).

Дорогой Аркаша!

Прости мое окаянство! Не писал очень долго, ибо подвернулось мне тут нечто филателистическое, и я оказался выключен из нормального течения жизни на десять дней.

Надеюсь, ты уже получил посланную Брандисом бандероль с зМЛдКС.

Движения в Лениздате (ЖвМ) нет никакого — никто меня не вызывает, дабы уточнить поправки и, тем более, подписать договор по 350 за лист.

В Ленфильме развили бурную деятельность: перепечатали сценарий, внесли туда кое-какие изменения в конце (для проходимости) и, кажется, отправили в Москву.

Вдруг подвалило из Таллинфильма — 2188.82. За что? Неужели добавка за выполнение плана? Если так, то — ай да ОуПА! А вы всё долдоните: «Сталкер! Сталкер!» Вот фильм так фильм! Тарковский, Тарковский!.. Вот режиссер — Кроманов! Да здравствует коммерческий кинематограф!

Прислали из ВААПа договор с японцами. Любопытный документ. Насколько я понимаю, обратно мне его отсылать не надо (подписав)?

Говорил ли ты с Вайнерами? Очень любопытно. Чем больше я об этой затее думаю, тем больше она мне нравится. Вообще, должен тебе сказать, что в последний мой приезд к тебе мы очень неплохие вещи придумали! Пальчики оближешь.

Намереваюсь приехать дней на десять числа 20-го. Предварительно позвоню.

Писем накопилось — отвечать — ужас!

Обнимаю, твой [подпись]

P. S. Леночке и Машке — привет!

17 ноября АБС подают заявление директору Лениздата.

За четверть века литературной деятельности нами опубликовано более двадцати повестей общим тиражом около 2 миллиона экземпляров. Большинство из этих повестей неоднократно издавались и переиздавались на языках народов СССР, а также и за рубежом (более ста изданий в двадцати странах). Наши произведения неоднократно удостаивались международных премий по фантастике, а принятая сейчас к изданию в вашем издательстве повесть «Жук в муравейнике» получила впервые учрежденный СП РСФСР и журналом «Уральский следопыт» приз «Аэлита» за лучшее фантастическое произведение 1980 года.

В связи с вышеизложенным, а также учитывая, что авторское право предусматривает дифференцированную оплату труда писателей, просим выплатить нам гонорар за повесть «Жук в муравейнике» в сборнике Лениздата в размере 350 рублей за авторский лист.

А. Стругацкий

Б. Стругацкий

И снова встречаются Авторы в Москве.

21.11.81

Б. приехал в Мск.

Сделали аннотацию для Беларусьфильма.

22.11.81

Б. страдает желудком и сердцем.

23.11.81

Диктовали аннотацию на ХВВ-С в Минск.

Писали статью о ТВ для ЦО.

24.11.81

Закончили статью в ЦО.

25.11.81

Обсуждаем «Ловца душ».

«Я, нижеподписавшийся, передаю предъявителю сего в аренду на 99 лет свое религиозно-мифологическое представление, возникающее на основе олицетворения жизненных процессов моего организма». (Расписка 2-го секретаря за передвижение в Москву.) («Мифы народов»)

(Моя) Особая нематериальная субстанция, независимая от (моего) тела. (С<оветский> Э<нциклопедический> С<ловарь>)

(Мой) Внутренний психический мир, (мое) сознание. (Ожегов)

«…Душа всякого тела есть кровь его» (из «Мифы народов», Левит.)

Матф: стр. 12 Марк: 84 Лука: 141

Особая нематериальная сущность, активное движущее начало (Словарь атеиста)

Герой астроном, теория двойных и кратных объектов.

Манохин Сергей Корнеевич.

36 лет, кандидат фмн, ст. научный сотрудник некоей обсерватории возле городка Эн — филиал, неск<олько> инструментов.

Место: аналог Ташлы, лесостепь, жара и мороз, много ясных дней.

Эпизоды:

1. Приятель, доктор, директор филиала. Росляков Карл Гаврилович. Однолетки, вместе учились. Хиляк, талант. Аналог Жорика[124].

5. Собакевич: Суслопарин Константин Ильич, аналог Кириллова. Зам<еститель> директора по хоз<яйственной> ч<асти> (зам<еститель> по общим вопросам). Местный житель, ставленник райкома. На тер<ритории> филиала построил сауну, в кот<орой> по средам и субботам моется весь райком. Власть! Честолюбие! От директора объекта № X до министра. Старается всучить души подчиненных (он тоже владелец душ!). Относится совершенно по-деловому, как Собакевич. Не видит никакого иносказания.

4. Манилов: Коля и Оля Виноградовы, молодая пара учителей из Московского пединститута, добровольно уехавшие в глушь сеять разумное, доброе, вечное, отчаявшись, отдают души даром, пока не сгнили, ибо видят, что изменить ничего не могут.

3. Коробочка: шофер из обсерватории Гриня, лет 50-ти, навязчивый и жадный, боящийся прогадать. Встречает предложение продать душу без удивления, но с озлоблением: в позапрошлом году заезжие скупщики купили за пол-литра у его матери старинную икону. Страшно боится прогадать.

2. Ноздрев: Женя Демченко, вычислитель. Аналог Миши Демиденко. Трепло, лгун, почти бескорыстен. Длинные бестолковые монологи. «Чего хотите?» Гальку трахнуть… Кобель у начальничка хорош… и т. д. С тем Агасфер и отходит.

Агасфер Кузьмич Прудков

Похож на Кана. Очень деловой, беседы и торговля на уровне прасола. Вне деловой обстановки — любит баб, выпить, широко пошиковать (у него оказываются самые экзотические продукты — из других его местопребываний). Две-три квазидемонические черточки (красные глаза без очков — спектрограф бы!).

«Души продают только те, кому душа не нужна. Кому нужна — тот душу не продает. А если продает — были прецеденты: ради детей, ради идеи, ради высоких целей, сострадания, любви, — то жестоко платится! А кому не нужна — тем и горя мало, конечно. Карл Гаврилович? Да не потому он повесился, что без души жить не мог, а потому что продешевил, не то попросил. Попросил бы членкорства, лауреатства, сносу бы ему не было…»

«Но, конечно, с условиями средневековья не сравнить. Тогда трудно было. Уж я им втолковываю… Нет, не верят. Цепляются за души, в ад боятся попасть. А сейчас религии нет, как прекрасно стало!»

26.11.81

[Схема: разбивка по времени. Линия «Манохин»: «10 июля уехал в Москву», «3 сент<ября> возвращается в обсерват<орию>»; линия «Росляков»: «14 июля» — «охмурение», «24 авг<уста> возвращается в обсерватор<ию>» «10 дней уже в обсерв<атории>, за это время пришел в ужас»; линия «Агасфер»: «14 июля» — «охмурение», «поселили в гостиницу»]

3 сент<ября>. 10.00

Манохин на автобусе со станции к гостинице. Злорадная администраторша подает ключ. Поднимается в номер — одна из комнат явно занята. Мысли о том, что зря перед отъездом поссорился с Суслопариным. Наскоро бреется, берет папку, звонит секретарше: «Карл Гаврилович у себя?» «Да». Идет в главн<ый> корпус. Секретарша Серафима Серафимовна в предбаннике. Из предбанника две двери: «Директор» и «Зам. директора по общим вопросам». Шоколадка на стол, и тут из директорского кабинета задом, кланяясь, вылезает Агасфер. Любопытно взглядывает на Манохина. Серафиме: «Что, Константин Ильич у себя?» Манохин, с неприязнью думающий о Суслопарине, обращает внимание на Агасфера. Описание. Манохин идет в кабинет Карла и слышит его крайне капризный голос: «Подождите там!» Но он на правах старого друга влезает и видит: Карл ужасно, до отчаяния не в духе. Но Манохин и сам не в духе, и его поражает другое: наружность Карла.

Разговор, где, по идее, Карл хочет уговорить Манохина продать душу за возвращение его, Карла, в прежнее состояние:

1. Манохин выражает восхищение, как Карла выправили в санатории.

2. Передает Карлу проспекты от Шкловского, говорит о заказе на новую выч<ислительную> технику и пр. shop[125].

3. Что ты такой кислый? А ты и сам кислый. Так у меня причины, кого-то Костя мне в гостиницу подселил, ты бы его выгнал, а? Как бы он сам меня не выгнал. Разговор о Суслопарине.

4. Что-то он недоговаривает. Я его 20 лет знаю. Я спросил его наугад: не был ли в Москве, не получил ли втык? Нет, приехал прямо со своего чудодейственного курорта 10 дней назад. Так что же? Пристает.

5. Тут Карл пьет бормотуху. Душу я продал. И неудачно. Не хочу я на эти темы говорить здесь, приходи-ка лучше ко мне вечерком.

Ошеломление: Манохин предполагает, что речь идет о групповой борьбе между научниками.

3 сент<ября>. 11.30

См. в конце:

Манохин вспоминает, что давал перед отъездом в ВЦ кое-какие расчеты, и идет к Жене Демченко. Расчеты сделаны, ничего утешительного нет, а Женя разражается рассказом о том, как у него торговали душу.

1. Провел титаническую борьбу, чтобы не подходили к Сереже посторонние.

2. Набил морду Суслопарину (a la Медведев, только я развернулся, как наскочили какие-то двое…)

3. Всё районное начальство с им пьет: первый с им пьет, второй с им пьет, нач<альник> милиции с им не просыхает, предисполкома с… на себе тащил.

Всё время цепочка: душа — борьба за счастье Сергея — совершенно посторонние предметы.

4. Душа — в Кампучию, нач<альник> военкомата, все с им пьют, знаешь, рыжий такой, жена у него Галька, всё хочу трахнуть, но неудачно…

5. Известна становится только связь между душой и этим… как его… имя у него… Агафон, что ли… в общем, Кузьмич. Но не еврей.

Основной мотив Жени, поскольку он в хорошем настроении, — обнять Сергея, выразить ему свою любовь и преданность.

Кто-то другой заходит на ВЦ и переключает Женю на себя. Сергей ускользает.

Карл: нет самоубийства. Потерпев поражение с предложением продать душу сына, он напивается и, как все, продавшие душу неудачно, обрушивает месть на окружающих. Хрен с им, что я теперь бездарь. Академик N тоже бездарь. А у меня как-никак 86 работ, две монографии, а там, глядишь, года через два-три этот ступор пройдет. А ты, Сережа, не продал душу и со своими двойными звездами в г… А я сейчас этим Суслопариным займусь, я ему покажу райком, сауну, гаражи, я его в распыл пущу!..

Суслопарин: Я вам души сотрудников пока продам, а свою погожу. Агасфер ему: я бы на вашем месте не ждал. Заметили, каким директор с курорта вернулся? Он ведь вас съест. Ну, кто еще кого. А все-таки, зачем вам тратиться на мелочи? Соглашайтесь сейчас, голубчик.

Карл (третий разговор) (в кабинете):

1. Совершенно не обязательно, Сергей, проводить твои наблюдения именно здесь.

2. С жильем плохо, обещал я тебе коттедж, видимо, не будет.

3. Могу помочь перевестись хотя бы в Симеиз.

Звонок из Москвы, и Сергей понимает, что Карл принял неблагородную позицию, будет писать хороший отзыв на скверную диссертацию нынешнего противника.

Сергей: ты что же, будешь за этих кое-какеров?

Карл: Если со мной работаешь, изволь стать на мои позиции. Дружба — это прекрасно, любовь к старику учителю — прелестно, но жизнь есть жизнь. И скажи спасибо, что я говорю с тобой откровенно, а не полунамеками елейными, которых бы ты не понял, и мне пришлось бы тебя отсюда выживать, и ты пробкой так и вылетел бы отсюда, так и не поняв, что случилось.

И еще подумай: мне предстоят тяжелые бои. На кой черт мне в обсерватории сотрудник, у которого неудачная работа?

3 сент<ября>.13.00

Манохин в столовой, подсаживается шофер Гриня. Я тебя ждал, приехал ты наконец. Без объяснений, посиди, свидетелем будешь. Пообедав, идут на садовый участок Грини позади обсерватории. Садятся в домике, и тут является Агасфер. По дороге Гриня: слушай, а там, в Москве, почем сейчас субстанция? Да как везде — пять двадцать. Да я не об ней… — сказал Гриня с досадой и надолго замолчал. Появляется Агасфер с толстым странным портфелем. Сергей ничего не понимает. Гриня деловито перечисляет условия: 15 тыс. Никаких фальшивок. Новыми, не старыми. Не крупнее десяток, а лучше трешками и пятерками. В банковской упаковке. Готов подписать. Агасфер достает расписку. Гриня дает прочитать Сергею. Тот обалдел. Что это? Агасфер: так в «Мифологическом словаре». Да что за чепуха! Чего вы человеку голову морочите? Кто вы такой? Гриня орет: чего орешь? Я тебя свидетелем приписал, чтобы честь по чести было! А орать будешь — вон иди, посиди на лавочке. Ты, что ли, у меня субстанцию купишь за 15 тыс<яч>? Дурак, тебя, может, в иностранную разведку вербуют, а ты рот разинул! Агасфер предъявляет документы, представляется. Гриня: ну, я подпишу. А деньги когда? Завтра суббота, будете огород копать, найдете. Гриня: а может, сейчас? — показывает пальцем на портфель. Агасфер: голубчик, деньги те не у меня! Я только посредник! Предъявляю расписку, и завтра к полудню получите! Ну, ладно, давай. Процедура подписи: как кровь на анализ, палец прижимается к пергаменту. Гриня: ну? А как субстанция? Не беспокойтесь, всё в порядке. Счастливо оставаться.

Обалдевая, Манохин уходит за Агасфером. Агасфер: ну-с, как я понимаю, вы на работу, я тоже по делам. Вечером встретимся.

Агасфер: заготовитель шиповника, а попутно и этим занимаюсь.

Эпизод: Агасфер доставал из портфеля принадлежности, по ошибке вынул что-то живое, шевелится, на столе прожженное пятно, запах гари. Ах пардон! — Агасфер зашипел, схватился за ухо, затряс пальцами. Сунул обратно в портфель. Гриня: повел носом, сказал:

— Никак горит что-то? Окурок кто не притушил?

3 сент<ября>. 19.00

Вечерняя беседа с Агасфером.

Сергей звонит Карлу, тот отказывается его принять, отменяет встречу.

Эпизод с очками (красные глаза)

Агасфер угощает из своего портфеля экзотической жратвой и выпивкой.

Вопросы Сергея, ответы уклончивые, разговор на аналогиях.

4 сент<ября>.13.00 суббота

Проспавшись, Манохин отправляется поглядеть, как там Гриня. Попутно видит, как Агасфер садится на автобус и уезжает в город.

У Грини. Гриня сидит в клуне у своего участка, весь в поту и не знает, что делать. Всё отрицает и разговаривать не желает. Манохин уходит и видит на кустах прибитую ветром банковскую обертку.

И он представляет себе, как Гриня выкопал свои 15 тыс<яч> в пластиковом мешке (и если это трешками — то мешок огромен!), и что ему делать дальше? Не предусмотрел Гриня. Домой нельзя — там семья. Довериться кому-либо — страшно подумать. Выпить охота, а как сбегать за водкой, оставив мешок? Да, продал душу Гриня, да неудачно. И тут Манохин останавливается: «Продал я душу. И неудачно». Где это он слышал такие слова — совсем недавно? Вспомнил: это Карл.

И он идет к Карлу.

Отчаянный разговор. Карл пьян и как в бреду. Вещи разбросаны. В доме кавардак.

Рассказ Карла. См. завершение.

Торговал Агасферу душу сына. Жена подслушала, схватила сына и убежала с чемоданом.

Карл напивается до блевоты, Сергей его раздевает, укладывает, прибирает и сидит, пока не возвр<ащается> жена с сыном.

Разговор с женой.

А пока дожидался, наступило озарение, он понял, что нужно сделать с теорией двойных, торопливо работает, лихорадочно пишет, а затем видит, что это ни хрена не стоит.

27.11.1981

4 сент<ября>. 21.00

В номере с Агасфером. Манохин приступает к переговорам о переделке законов природы. Он в отчаянии от новой неудачи своего «озарения» по поводу теории и прямо предлагает свою душу Агасферу [Вставка: «Вставить вопрос Манохина о Карле. „Я его предупреждал!“»] за изменение законов природы в соответствии с теорией. Агасфер: это ужасно трудно. Предлагает: 1) затормозить науки, чтобы теории хватило на век Манохина: а) воздействие на наблюдательную аппаратуру; б) создание мнения, что Манохин достиг идеала; в) укрощение энтузиастов путем неприятностей на работе или отфутболиванием вверх; 2) не изменяя законов природы, использовать существующие, чтобы создать весьма малую статистику: подвинуть газовые облака, передвинуть звезды — какие ближе, какие дальше. Это предполагает большую архивную работу — уничтожить или подчистить прежние наблюдения. На это начальство, пожалуй, пойдет. Манохин всё это отвергает, потому что это связано с обманом большого количества людей. Тогда Агасфер отступает и предлагает составить проект изменения законов природы, необходимых для теории. Пыхтят. Агасфер в этом плавает, Манохин тоже. «На чье имя?» Агасфер задумывается. «Пишите на мое». Сверху оставьте место, а ниже пишите: «Зам<естителю> нач<альника> отд<ела> снабжения Пруд-д-д-кову от ст<аршего> н<аучного> с<отрудника> и т. д.»

5 сент<ября>. 11.00 воскрес<ение>

Проснувшись, Манохин слушает разговор Агасфера с Колей и Олей. Простодушные энтузиасты, трагические фигуры. В их представлении вокруг хорошо и только в городе плохо, и не всё плохо, а портят дело отдельные начальники: заврайоно, директор и т. д., а вместе с тем есть такие-то и такие-то учителя-энтузиасты, экскурсии за город, третьяковки и т. д. Мы слышали, что вы принимаете души. Возьмите и уберите эти помехи. Агасфер молчит и слушает. Мальчик: директор школы хапуга и жулик. Девочка: правильно, но без этого нельзя, иначе остались бы без дров, и зимой все бы замерзли. Так они пререкаются и доходят до того, что всему виной международное положение. И тут Агасфер: в политику не вмешиваюсь, свою коммерцию на Западе подрывать не желаю.

(«Завуч торгует на базаре мясом…» «Мясом учеников?» — с ужасом спрашивает Агасфер.)

Этот разговор Манохин слушал вполуха, умываясь, завтракая, бреясь и т. д. Не дослушав, уходит. Всё ему обрыдло, на уме трагедия Карла, собственная трагедия, не может он больше оставаться под одной крышей с Агасфером. У дверей гостиницы только что из города прибыл автобус. Толпа. В центре стоит и витийствует Женя Демченко. Он рассказывает о панике в городе: у райторга очередь на получение талонов на продажу души. Он приехал, чтобы всех позвать в город. И все лезут в автобус, потому что водитель панически гудит нетерпеливо. И тут выскакивает Агасфер, лезет в переполненный автобус и необъяснимо оказывается в середине автобуса.

Манохин с удивлением видит, что Женя остался. «Жень, автобус-то уходит!» — «А чего мне в городе делать? В буфет надо идти, пиво обязательно привезут. Пойдем». — «Не хочу пива». — «Так что же я на тебя столько времени потратил?»

5 сент<ября>. 20.00

«Как я понимаю, силы империализма вы уничтожить не можете?»

Является чем-то очень довольный Агасфер. Стучит к Манохину, дает ему заявление с резолюцией: «Ха-ха» и непонятной крючковатой подписью. Манохин испытывает неожид<анное> для себя огромное разочарование. Ему даже смешно — как он мог так сильно надеяться получить за «субстанцию» измененную Вселенную. Агасфер на него внимат<ельно> глядит и говорит: «Не так вы относитесь к этому вопросу. Вот как надо относиться», — и включает магнитофон с записью (магнитофон из портфеля, кассету из кармана) Суслопарина.

Три линии беседы:

1) описание предлагаемых сотрудников,

2) продвижение по службе Суслопарина,

3) провокации Суслопарина.

Продажа душ = поставки шиповника.

Вознаграждение — госцены — тут и начинается путаница, после которой отчаявшийся Агасфер предлагает перейти к разговору без кода. «Можно подумать, что у вас записывающая аппаратура!» — «Н-ну, не знаю… Я не устанавливал, а ручаться не могу». — «Тогда давайте переписываться». — «Давайте». Тишина. Затем Агасфер: «Я не понимаю, что это у вас… Су… Сун…» — «Это сустанция!» — важно говорит Суслопарин. «Нет, давайте лучше говорить, вы меня в гроб вгоните».

М<ежду> п<рочим,> официальный предлог визита Агасфера к Суслопарину — это именно вопрос об организации сбора дикого шиповника, в изобилии растущего в окрестностях обсерватории.

[Внизу отделено чертой: «Беда не в том, что наблюдения не совпадают с теорией, требуют каких-то поправок к теории. Наблюдения мою теорию просто уничтожают! Она не верна с самого начала, и я не знаю, с чего теперь начинать».]

Процедурный вопрос: как заставить сотрудников поставить кровавую роспись под распиской? Не согласятся. Суслопарин: можно под видом медицины: поставить фамилии, кровь-де для исследования, а саму расписку потом приписать сверху. Агасфер: не пойдет. Души, проданные добровольно, отличаются от душ, проданных обманом, как водка и вода. Вы пили когда-нибудь воду? Нет, — ответил Суслопарин рассеянно. — Чай, борщ… мороженое… Да, это затруднение.

Во время разговора телефонные звонки сверху и снизу, и он то воркует, то рявкает. Один из звонков про сауну.

6 сент<ября>. 10.00 понед<ельник>

В начале главы Манохин, идя на работу, думает со слезами на глазах: «Черт возьми, надо Карла спасать. Ну на кой черт мне эта душа, субстанция, или как ее…»

Приходит на работу, ему передают, что вызывал Карл. Разговор у Карла. Подоплека: для Карла Манохин невыносим как свидетель его позора, надо убрать его с глаз раз навсегда. Цель: подвести его к мысли подать по собственному желанию. (Еще: когда он приходит, Серафима, непривычно напряженная, предлагает ему подождать. Он ждет в предбаннике, вдруг дверь в директорскую распахивается, выходит Суслопарин, весь красный, злобный, растерянный и, бормоча: «Мы еще посмотрим, кто кого», — скрывается у себя за дверью. Манохин входит, Карл холоден и трезв — красавец, образчик советского ученого из кинофильма сталинских времен. Предлагает написать отзыв на диссертацию Засранцева. «Провалить?» — радостно спрашивает Манохин. Карл:

«Зачем же? Поддержать. Работа интересная». Манохин: «Как же так? Мы же весной еще с тобой говорили, ты сам сказал, что не выступишь против своего учителя, что не станешь вмешиваться в их грызню…»

Когда Манохин, спотыкаясь о мебель, выбирается в прихожую, там сидит бледный парторг, ставленник Суслопарина. [Сбоку добавлено: «Отыграть его раньше…»]

Парторг Беспалов втолковывает старому астрометристу Пестраку: «Вы, поколение 50-летних, несчастные…» и т. д. о промежуточном поколении. Манохину это приятно.

Манохин возвращается в гостиницу — на работе делать больше нечего, — и растерянный администратор подает ему повестку: явиться в прокуратуру района сегодня к 18.00. «Зачем?» Администратор жмется, показывает на потолок: «Приезжали за ним… увезли… милиция».

28.11.1981

Приехала Адочка.

29.11.1981

Пьянствуем.

30.11.1981

Писали кратк<ое> содерж<ание> для Вайнеров.

В конце года АН писал Геннадию Прашкевичу:

<…>

И в декабре 1982 года:

«А у меня, брат, дела плохи. Живу от одного сердечного приступа до другого…

Невозможность издать книгу вовремя.

Невозможность поехать туда, куда хочется».

В итоге Аркадий Натанович вообще перестал выезжать.

Я приглашал его в Дом ученых в Академгородок, вместо себя он прислал Теодора Гладкова. В зале собрались работники местного КГБ, я был поражен, как их много. Даже в Брайтон (кажется, единственная зарубежная поездка) Аркадий Натанович ехал, покряхтывая. В столах у него и у Бориса Натановича скопилась масса не опубликованных в России произведений.

<…>

В 1981 году у Авторов вышла книга в Баку (еще один тираж прошлогоднего издания ХВВ + ТББ) и сценарий «Машина желаний» в сборнике НФ-25.

Сценарий был предварен предисловием АНа.

Несколько лет назад нам выпала честь участвовать в создании фильма «Сталкер». режиссер Андрей Арсеньевич Тарковский первоначально взял за его основу четвертую главу нашей повести «Пикник на обочине». Однако в процессе работы (около трех лет) мы пришли к представлению о картине, ничего общего с повестью не имеющей. И в окончательном варианте нашего сценария остались от повести лишь слова-термины «Сталкер» и «Зона» да мистическое место, где исполняются желания. Фильм вышел на экраны и у нас, и за рубежом. О нем много и разнообразно говорят, но сходятся в одном: он чрезвычайно сложен и многозначен. Кроме того, никто не сомневается, что это работа высшего международного класса. И да не будут приняты эти слова за самохвальство! Главная заслуга в создании фильма «Сталкер» принадлежит А. Тарковскому, мы же были только его подмастерьями.

А сейчас читателю предлагается один из первых вариантов сценария, в котором будущий «Сталкер» едва проглядывается. Нам любезно предложили опубликовать его, полагая, видимо, что картина, будь она снята по нему, тоже имела бы право на существование.

В этом году АБС были удостоены как международной награды (на Шестом фестивале французской фантастики в Меце — приз за лучшую иностранную книгу года — ПНО), так и отечественной («Аэлита»).