Письмоносец

Руск в униформе стоит перед кроватью Каспара и издает губами звуки. Каспар встает, торопится собрать ему сушеной трески в дорогу и наполнить флягу: половина шнапса, половина воды, — этого Руск, наверное, не заметит. Почтальоны спускаются разбирать письма.

Ханс и Анна-Грета радуются при виде Каспара. Анна-Грета прижимает его к себе и шепотом говорит, что с Руском неладно.

— Я несколько раз приносила еду, но он не открывает.

Она подмигивает.

— А ты был в белом дворце?

Каспар мотает головой.

— Расскажи нам все, — говорит она, — приходи к нам как-нибудь вечерком.

В Форехайме тоже выпустили скотину. Овцы бродят по улицам и переулками и едят траву, пробивающуюся из-под асфальта. Они всех возможных расцветок и блеют так, что, пожалуй, и половины было бы слишком много. Овцы бродят, где им вздумается. Некоторые вообще спят посреди дороги, когда почтальоны выезжают в горы.

Птицы сидят на гнезде с яйцами в крапинку, но взлетают при звуке их шагов. Заяц и горностай жмутся к скалам, а лемминги вовсе затаиваются. Каспар протягивает руку и пытается позвать зверей. Но они убегают и теряются среди поросли.

— Что я такого сделал? — шепчет Каспар.

Он высовывает язык и пробует на вкус каплю весеннего дождя. На вершине горы Руск достает свой компас и золотую рамку. Он держит рамку перед собой на вытянутой руке и смотрит на ледник вдали.

У Софии, наверно, никогда не было таких огромных пирогов. Руск жует свой кусок и все никак не может прожевать. София болтает себе, как будто его уже все забыли и похоронили. На ней платье в цветочек, от нее пахнет духами. Когда Каспару удается прорваться сквозь ее болтовню, он извиняется и говорит, что они нашли в горах останки ягненка. София опускается на стул и отводит взгляд. Когда она вновь поворачивается к ним, она очень бледна, а глаза смотрят дико.

— Да, именно так, — шепчет она.

Руск все еще чавкает, а Каспар уже помогает ему встать и выйти. Лэрке стоит на некотором расстоянии от дома и смотрит на них, а Руск смотрит в другую сторону. Лэрке убегает домой. София и Каспар некоторое время глядят друг на друга. Ее лицо складывается в осторожную улыбку, а их тела раскачиваются взад-вперед.

На то, чтобы прибрать свинарник в квартире, уходит много вечеров. Теперь Руск только и знает, что лежать под одеялом, и совсем не глядит на зеленую весну. Если он не в постели, то он стоит в кухне, отпаривает наугад взятые письма, делает вид, что читает их, и снова заклеивает конверты. Каждый день он тащит с собой на гору много килограммов всяких приборов, бинокли, компасы, фотоаппарат, угломеры. Потом он стоит на вершине и до одури щелкает фотоаппаратом.

От Руска пахнет плесенью, лицо у него желто-серое, а борода длинная и спутанная. Каспар пробует побрить его, ведь почтальон должен выглядеть солидно. Руск отпихивает Каспара, как будто тот собрался зарезать его опасной бритвой.

— Тут ничего не попишешь, — говорит София, она переживает за Каспара, — почтальона, который всю жизнь ходил на эту гору, не отправляют в дом престарелых. В один прекрасный день он просто исчезает.

— Руск еще не настолько старый, — сердито говорит Каспар.

Каждый вечер Каспар подстригает ягненка, чтобы он был похож на обыкновенного. Он опускает плечи и почти забывает, что животное пусто внутри. Ягненок моргает глазами и скачет у ног Каспара. Он слышит, как блеют овцы в городке, и ему хочется к ним.

Когда Руск постепенно отходит на задний план, Лэрке начинает обращать больше внимания на Каспара. Он каждый день машет ей рукой, и они обмениваются общими фразами. Хотя Лэрке чуть бледна, ей, наверное, хорошо. Во всяком случае, она потолстела. В воображении Каспара она играет бодрые менуэты, так что он забывает все горести и хорошо спит по ночам. Он занимается с ней любовью, покуда весна набирает силу и становится все неистовее. Им никто не мешает, они вдвоем — только Каспар и Лэрке.

Руск заходит в его комнату со стремянкой под мышкой. Он взбирается по ней, снимает портреты прежних почтальонов и раскладывает по порядку на письменном столе. Вечер за вечером он сидит и смотрит на них.

Как-то Каспар сидит на крыльце у Софии и пьет послеобеденный кофе. Из-за туч выглядывает солнце, и София развернула летний зонтик — ради Каспара. Руск сидит чуть поодаль и смотрит на гору. Вдруг он резко встает и уходит. София качает головой и продолжает себе болтать. Не проходит и пары минут — Руск уже превратился в красную точку на склоне горы. Каспар роняет чашку, она разбивается о каменные ступеньки вдребезги. Он бежит, свистит и кричит, а София остается.

На вершине горы Руска нет. Каспар бежит дальше по тропинке и кидает камнями в птиц за то, что они так сладко поют. Руска нигде нет, — он и не смог бы зайти так далеко. Он взбегает обратно на вершину: может, оттуда он заметит его?

Фотоаппарат Руска блестит в траве, оттуда следы уводят по направлению к леднику, который мерцает, как мертвый холодный алмаз. Каспар идет по следам Руска в неизвестность, но они становятся все менее и менее отчетливыми, хотя грязь и густеет. Ему приходится повернуть назад.

София до сих пор сидит на крыльце и судорожно сжимает свою чашку.

— Руск пропал, помоги… ты же знаешь гору.

— Он ушел. Почтальоны, когда им настает время умереть, идут к леднику, так всегда было.

У нее на глаза наворачиваются слезы.

— Надо что-то делать, — кричит Каспар, — может, он просто заблудился. Руску одному не выбраться.

— Когда почтальон уходит, он уже не возвращается.

— Но тогда надо хотя бы похоронить его по-человечески!

— Он уже похоронен, — говорит София. — Это место называется «Кладбище почтальонов».

Она раскидывает руки для объятия, и Каспар прижимается к ней.

— Не ходи туда, — говорит она, — ни один почтальон еще не возвращался оттуда живым.

Он пытается высвободиться из ее объятий, но она крепко держит его.

— Каспар, я бы так хотела называть тебя каким-нибудь прозвищем. Ну, все равно как «Пер-Апостол» или «Фриц-Маркин» и другие.

Каспар в раздумье. Далеко не каждому выпадает удача самим выбрать себе прозвище. Он думает о трех волхвах, царях, которые шли за звездами. Царь Каспар тоже шел с ними, хоть он был черен как ночь.

— Зови меня Каспар-Король, — шепотом говорит он.

— Обычно почтальоны не придумывают себе прозвищ сами. А вот это, что ты придумал, — это, прямо сказать, с претензией, — сопит София и утирает глаза.

Дома Каспар швыряет фотоаппарат на кухонный стол и тяжело опускается на стул. Ягненок нюхает его руку. Когда-то слова «пожизненная должность» звучали прекрасно, а теперь Каспару кажется, что везде только несчастье и смерть.

Каспар собирается с духом и стучится в дверь, прежде чем войти в комнату Руска. Здесь до сих пор повсюду стоит запах почтмейстера. Из корзины с грязным бельем идет таинственный пар, а постель сырая. На письменном столе лежат фотографии предыдущих почтальонов. Хорошо бы сюда еще и фотографию Руска, думает Каспар, вынимает из фотоаппарата пленку и бросает в почтовый ящик, чтоб ее отправили в проявку.

Ягненок спит в постели Каспара, он утыкается мордой ему в грудь и пахнет так, как должен пахнуть ягненок. Каспар показывает ему язык и старается не замечать пустое тело. Хорошо, если в постели у тебя кто-нибудь есть, и если ягненок и странный, то ради бога, пусть будет таким. Каспар шепчет ягненку хокку перед сном:

Каспар легко засыпает, и ему снится Лэрке и ее нежность. Она приходит к нему, хотя она и живет далеко за каменной стеной горы.

Многие фотографии оказываются не в резкости. Они сняты с автоматическим фокусом, и иногда на них виден тот утес, на который Руск положил свой фотоаппарат. Но одна фотография удачная. Руск выглядит усталым, но, в общем, похож на себя. В тот момент, когда сделан снимок, в глазах у него нет ничего старческого. Он держит в одной руке листок бумаги и указывает на ледник над собой. Прежде чем принести лестницу и повесить портреты Руска и других почтальонов обратно на стену, Каспар внимательно рассматривает бумажки, которые они держат перед собой. Руск держит фотографию Пера-Апостола, который держит фотографию Фрица-Маркина. Фриц-Маркин держит фотографию Почтаря-Поэта. И так далее, и так далее.

Ханс и Анна-Грета оставляют Каспара в покое и сортируют письма быстрее. Каспару хочется что-нибудь сделать для Руска. На том месте, где исчез Руск, он поставил камень и положил несколько тюльпанов, но у него нет ощущения, что он отблагодарил его. Каспар вновь и вновь видит его перед собой. Руск открывает над паром конверты и пытается что-то объяснить.

Но решающим оказывается не это. Однажды Лэрке приглашает Каспара к себе в дом.

— Только никому не говори, — шепчет она за закрытыми ставнями, — в новогоднюю ночь Руск сделал мне ребенка. В тот вечер, когда вы спасли меня, когда я замерзала в снегу, я думала, у меня будет выкидыш. Но так, как я надеялась, не вышло. Теперь, когда он умер, я так хотела бы, чтобы я тогда успела сказать ему, что он станет отцом. Я так скучаю по нему, а у него нет даже могилы, где я могла бы кричать, чтоб меня услышали.

— А ты уверена, что отец — не король?

— Вот в этом-то вся и проблема. Король не был здесь с осени, но скоро он приедет ко мне. Летом у него не так много официальных обязанностей. Король хочет, чтоб у него был принц, который бы стал его преемником. Вся страна хочет принца. Хотя у короля в голове не все в порядке, он же может вычислить, что отец не он. А еще вот что, — шепчет она, — когда-нибудь он переедет сюда навсегда. Он уже заказал себе пластическую операцию, которая сотрет черты его лица, так что он сможет до конца дней жить здесь спокойно.

Каспар больше не слушает. Он думает про все те разы, когда они ласкали друг друга во сне. Эти сны настолько реальны, что я почти мог бы быть отцом ребенка, думает он.

Лэрке вздыхает:

— Если б я только могла передать Руску привет.

— Напиши письмо, — говорит Каспар хриплым голосом, — и тогда я посмотрю, что можно сделать.

На следующий день Каспар быстро относит почту Софии и торопится обратно на вершину горы. У него с собой фотография Руска, и он выбрал то направление, в котором показывает почтмейстер на фотографии. Каспар сходит с тропы и идет к леднику. Через каждые десять шагов он наклеивает на камни и скалы марку за двадцать пять эре. Горы везде одинаковые, тальник, овсяница и лиловые цветы. Плоскость наклонно уходит вверх, вскоре он видит на каменистом поле обломки скал в человеческий рост, которые пролежали там тысячи лет с тех пор, как язык льда втянулся в голубой рот ледника. Камни растрескались от мороза и напоминают руины времен войны, здесь умудрился вырасти только желтый лишайник. Ледниковые лютики, которые зацветают на седьмой год, здесь — всего лишь тоненькие листочки. Ни птиц, ни овец. Толстые сверкающие росинки катятся с униформы, и Каспар дрожит в этом мрачном краю, следуя за улиткиными извивами ледника, и на его пути попадается все больше и больше островков снега.

Как Руск нашел дорогу, может, он услышал зов прежних почтальонов? Ведь они тоже прокладывали себе путь через гору, как веющий ветер. Пара форменных ботинок почтальона держится полгода, потом они снашиваются. Подошвы у Каспара тонкие и скользкие, от хождения по горам кожа стерлась в порошок. Когда-то утесы были кипящей лавой, которая поднималась над землей. Теперь земля мало-помалу превращается в пыль, однажды она рассыплется, и пылинки полетят в космическом пространстве без всякой связи друг с другом.

Каспар-Король задевает головой облака, и влага струится по его лицу, как слезы. Временами слышится холодное дыхание ледника. Теперь он подошел так близко, что ледник больше не ориентир.

И тут он замечает изгородь Софии. В одном месте между ним и изгородью в облаках дыра, из нее солнце ярко светит, лучи отвесно падают вниз. Каспар останавливается, намазывается солнцезащитным кремом, поправляет темные очки и входит в полосу света.

Кладбище почтальонов окружено зарослями пушицы. Это большая куча вылинявших старых униформ, коричневых сумок и черных фуражек. Размякшие тряпки трепещут на ветру, серебряные пуговицы и железные части сумок гремят. Почтальоны похожи на сгрудившихся вместе зверенышей. То тут, то там виднеются белесые кости, поросшие лишайником. Пахнет известью. Каспар некоторое время роется в куче ногой, смотрит на солнце и видит, как танцуют ангелы. Затем он прикрывает глаза рукой, наклоняет голову и ищет Руска.

Он лежит у края кучи. Лицо устремлено в землю, но фуражка еще сидит на белом затылке. Его почтовая сумка закинута на тела других. Каспар трогает сумку. Если он и хотел бы что-то унаследовать после Руска, то именно ее.

Здесь, в остром свете солнца, он пытается открыть сумку, но она рвется под руками. Там лежит альбом с марками, несколько измерительных приборов, небольшой блокнот, старая сушеная треска и фляга. Затем сумка совсем разваливается, и оттуда вылетает пара писем. Сперва Каспар думает, что они завалились за подкладку, но когда осматривает сумку внимательнее, обнаруживает, что в ней было дополнительное отделение. Это все письма Софии, а отправитель — ее сестра Мира. Самый старый штемпель — тридцатилетней давности, самое новое письмо отправлено с пару месяцев назад. Каспар открывает и свою сумку, осматривает все, что в ней есть, и обнаруживает такое же потайное отделение у себя. Это, наверное, такая стандартная экипировка. Он кладет письма к Софии в свое потайное отделение. Им ни к чему гнить здесь.

Каспар снимает форменную фуражку, подставляет голову палящему солнцу и говорит Руску что-то неслышное другим. Он некоторое время плачет, хлопает его по твердой спине, вынимает письмо Лэрке и сует его в костлявую руку. Каспар покидает кладбище почтальонов и Райнара Руска.

Ледник дышит ему в затылок, а он находит путь по своим маркам в двадцать пять эре, которые виднеются на камнях как красные звездочки. Чем дальше он спускается к тропе, тем больше они отклеиваются. Марки отваливаются, и гора замыкается сама на себе. Камни и лишайники одного цвета, здесь нет ощущения пространства и времени.

Все же Каспар выходит на хорошо знакомую тропу, и солнце уже вот-вот зайдет. Вокруг него растут скалы, ветер свистит: не бодро, а визгливо, фальшиво. Скалы превращаются в почтальонов-призраков, которые сердито топают на него длинными ногами. Их униформы красны, как кровь, черты лиц стерты. Они кидаются камнями, и земля скользит.

— Я ухожу! — кричит Каспар.

Его визит в мир мертвых — очевидно, исключение, которому не дано повториться. Может быть, почтальоны позволили ему это, потому что он слишком рано остался один. Руск не успел рассказать ему все. Каспар бежит со всех ног, пока тропу не завалил камнепад. Свою горящую голову он покрывает фуражкой.

Много вечеров Каспар сидит с письмами Софии в руках и размышляет. Затем он делает уборку и перебирает одежду Руска. Кое-что он выбрасывает, остальное складывает на полки. Каспар приводит комнату Руска в порядок, чтобы ее смог занять новый почтальон, который когда-нибудь придет сюда. Он перекладывает утварь в ящиках на кухне, теперь ножи и вилки лежат там, где ему удобнее. Звонит телефон, но он знает, что это Ханс и Анна-Грета, и выдергивает вилку из розетки.

«От Миры, — написано на конвертах, — «Солнце Мира», ул. Дальсгатен, 2». Это недалеко от того места, где живет мать Каспара.

И вот настает день, когда он больше не может удержаться. Каспар знает, что его никто не увидит, потому что почта — самое высокое здание в Форехайме, но он все же задергивает все шторы. В этот вечер весной пахнет даже в городе, а у ягненка влажная шерстка. Вскоре вода в чайнике закипает, и он держит над ним письма своим пинцетом. Конверт разворачивается, он надевает перчатки и вытаскивает письмо, которое было отправлено тридцать лет назад.

Дорогая София!

Почему ты молчишь? Я скучаю по тебе и надеюсь, что ты сможешь простить. Ты, наверно, слышала, что я ушла от Райнара. Однажды я уехала в большой город, и тогда до меня дошло, как в мире много мужчин. Выбирай — не хочу! Я не понимаю, как мы раньше думали, что Райнар Андерссон — единственный.

Как твои овцы? Пожалуйста, береги себя и не работай на износ, ведь для женщины важно всегда оставаться молодой и красивой. Помнишь, какие у мамы стали большие руки от тяжелого труда? С тобой такого быть не должно.

Я часто думаю о том времени, когда мы с тобой лежали рядом, смотрели в небо и знали, что хотим чего-то другого, чем наши родители. Но я знаю, горы широкие, через них не докричаться.

На прошлой неделе я съездила в отпуск, это называется «чартерный тур». Я полетела на Средиземное море и жила там в отеле. Люди там веселее, чем у нас. Солнце светит круглый год, можно купаться в море, а растения, которые у нашей мамы стояли на подоконнике в горшках, вымахивают в человеческий рост. Наверно, это рай. Ты помнишь, в каком диком восторге мы были от всего пары-тройки солнечных дней в году в нашем поселке?

Я рада, что уехала из поселка, но Райнар был моей зарей. А представляешь, что было бы, если б мы его поделили? Если б мы до сих пор были сросшимися, его пришлось бы поделить; вот весело было бы! Наверно, ты сможешь меня простить?

Я решила открыть солярий. Сейчас последней новинкой считается горное солнце, знаешь, это такое искусственное солнце, когда ты лежишь под трубками со светом и загораешь. За большим концертным залом продается помещение, а мой солярий будет, естественно, называться «Солнце Мира».

Приезжай в гости, София, позагорай в солярии. Начинать надо потихоньку, с маленькой дозы, а потом все больше и больше. София, я почти ощущаю тебя, когда ложусь греться. Ты маленькая, теплая и глубоко дышишь. Иногда я ловлю себя на том, что разговариваю с тобой. Прости меня; но я узнала, что мир велик, и теперь хочу показать его тебе.

Сестрица, мы лежали рядом, обвивали руки друг вокруг друга и смотрели друг другу в глаза. Мы плакали вместе, когда родились.

Пиши мне!

Твоя сестра Мира.

В остальных письмах — почти то же самое. Мира жалуется, что София не пишет, умоляет простить ее. Однажды Мира даже попыталась перейти через гору, но обнаружила, что там все обнесено изгородью.

Мира пишет, что ее предприятие процветает, она все время расширяется, постепенно возникла даже целая сеть соляриев. Каспар хорошо знает «Солнце Мира». В его родном городе эти солярии на каждом углу. Туда ходят многие, иногда даже его мать.

Каспар снова заклеивает конверты и предается размышлениям. Почему Руск не хотел, чтобы эти письма дошли до Софии; неужели он так сильно рассердился на Миру за то, что она от него ушла? Зачем во всех сумках почтальонов потайное отделение? Чтобы почтальонам было где прятать письма, которые, по их мнению, не надо давать адресату? Каспар долго думает, но ему так и не удается ни в чем разобраться. Может, Руск чувствовал, что у него так много общего с Софией, что ему хотелось защитить ее от сестры, которая, как-никак, изменила ей, несмотря на красивые слова. Если человеку когда-то растерзали сердце, целым оно уже не станет. Шрам так и останется и будет мешать ровному течению крови.

А может быть, Руск не отдал Софии письма, чтобы защитить самого себя. Чтобы точно знать, что Мира уже не приедет в поселок или в Форехайм. Ведь он бы не вынес этого: снова видеть ее лицо.

Уже после того, как Каспар принял витамин Д, снял кальсоны и лег в постель, его мозг, точно молния, пронзает мысль: а вдруг местный почтальон так же хранит у себя какие-нибудь письма, адресованные ему, Каспару, потому что считает, что Каспару их лучше не читать? У Каспара прихватывает живот, он опрометью бежит в туалет — и валится на пол в ванной, весь мокрый от холодного пота. Перед его взором встает почтальон. Мрачный взгляд, подозрительная манера торопливо кидать письма в ящик. И что он все знает. Когда Каспар ходил с Хансом и Анной-Гретой в ресторан, он подслушал рассказ Каспара.

Может быть, отделение для непереданных писем — как бы мера безопасности, которая защищает не только адресатов писем, но и самих почтальонов. Почтальон — это вестник, приносящий известия, которые в корне изменяют жизнь людей. А иногда он еще несет за плечами смерть.

Лежа на полу в ванной и колотя по нему кулаками, Каспар вдруг понимает, что у отделения для непереданных писем может быть и другая функция. Есть пределы тому, что можно предложить почтальону, хотя его и нанимают, чтоб обслуживать людей, — да еще и за низкую зарплату. Ведь вряд ли почтальоны должны попадать в одну категорию со смотрителями парковок и контролерами поездов. Потайное отделение дает им определенную форму защиты на работе, которая улучшает психический климат на почте. Каспар растирает свои отбитые суставы и идет в постель.

И вот он лежит в темноте своей квартиры и знает, что его судьба в чужих руках. В руках у кого-то, кому не следует в это вмешиваться. Способность рассуждать у того почтальона, наверное, не хуже, чем у него самого, и Каспар знает, что коллега хочет ему добра. Сам Каспар тоже всегда был порядочным, — но в эту ночь внутри что-то надламывается.