Письмоносец

Каспар просыпается рано, сортирует почту и быстро едет. На стоянке он на мгновение останавливается и смотрит вниз на маленький Форехайм, покоящийся в своей туманной дымке. Здание почты — в центре, большое и красное, словно слишком хорошая мишень.

На пути через гору он раскидывает руки, подпрыгивает, и ему хочется взлететь. Каспар останавливается в своих любимых местах и мочится. Это его территория, и если он не вернется, то его будут помнить. Только взгляните на эту тропу, она углубилась, это он протоптал ее!

Каспар идет к Лэрке. Она стоит в дверях, с ней король, Каспар смотрит на носки своих ботинок.

— Поздравляю с Троицей; я съезжу ненадолго в город, — говорит он.

— Ты уезжаешь? — спрашивает Лэрке.

— Да, береги себя.

Он отвешивает королю поклон и заглядывает чуть-чуть вверх. Живот Лэрке увеличился.

— Каспар, — шепчет она и падает.

Каспар отправляется к Софии, она накрыла стол со всевозможными закусками.

— Я на Троицу уезжаю, — говорит он.

Она дает ему блюдо с мясом. Оно абсолютно красное и нарезано тонкими кусочками.

— Карпаччо Страдивариуса, — попробуй!

Из дома Лэрке раздается крик, Каспар встает и бежит к дверям.

— Король — тот еще тип, — улыбается София.

— Это ты о чем?

Она в ответ только смеется, и Каспар краснеет. Он никогда не был с женщиной, которая бы так много кричала. Ему хочется убежать — хочется остаться.

София снова дает ему мясо, он берет пару кусочков и запихивает в рот. Их можно жевать одним языком, красное течет прямо по жилам. В штанах у него поднимается, и он понимает, почему японцы готовы так дорого платить за это мясо. Каспару хочется к Лэрке, хочется выгнать короля взашей и доказать ей, что он настоящий мужчина.

Каспар хватает еще кусок мяса. Вроде у них там ставня плохо закрыта? Может, ему удастся проследить за Лэрке со второго этажа? София берет его за руку, они, посмеиваясь, идут к ней в спальню, и пока он смотрит в окно, она гладит его по спине. Каспар не видит Лэрке, но ее крик все громче и громче. Он бьет по стеклу, рассчитав силу так, чтоб оно не разбилось. София шепчет ему на ухо всякую всячину, и когда он оборачивается, она уже раздета. София обнимает его и тащит в постель. Кожа у нее мягкая. Она сжимает его так, что у него выступают слезы, а когда она целует его в губы — это как касание крыла ангела. Белесые волосы рассыпаются из пучка на затылке, и в слабом свете она вполне может сойти за молодую женщину. Каспар хочет что-то сказать в промежутках между вскриками Лэрке, но его руки продолжают щупать. Он срывает с себя одежду, потому что здесь жарко.

— Форму не снимай, — говорит София, — она у тебя шикарная.

Груди у нее красивые и не очень отвисшие. Только запах, похожий на запах талька, выдает ее возраст. У нее вырывается стон, когда Каспар входит в нее и слишком быстро кончает. София улыбается, целует его и по-странному размякает. Он теребит ее, но она уже не здесь. Веки дрожат, рот шевелится.

Когда София просыпается, Лэрке все еще кричит, но София спокойно потягивается и переворачивается на другой бок.

— Мне снился сон, — говорит она, — я сон видела.

Она садится и собирается начать рассказ, но на простыне красное пятнышко.

— Ай-ай, — говорит она, краснеет и хочет снять простыню, — сейчас пойду застираю.

Она усмехается и корчит гримасы. Каспар тоже улыбается и гладит ее между грудей, где кожа белая, скользкая и узловатая.

— Вот в этом месте мы с Мирой срослись, — говорит она, — у Миры тоже шрам.

— Так поезжай и найди ее.

— Но от нее никаких вестей.

— Может, она боится тебе писать?

— Я уже стара, чтобы ездить по свету. Горы широкие и крутые, у меня, чего доброго, не хватит сил вернуться.

— Те, кто первыми плыли в Америку, думали, что упадут в пропасть. Те, кто летал на Луну, не знали, смогут ли вернуться обратно, увидев, как мала земля, — говорит Каспар.

Ее руки обнимают его, они все такие же большие, но теперь в них появилась нежность, которой раньше не было.

Лэрке больше не кричит, и солнечный свет бьет прямо в окно. София что-то напевает и умиротворенно подкладывает подушку под голову. Здесь, при свете солнца, становятся ясно видны ее обои. Это лица королей и знаменитостей, которые София вырезала из журналов.

— Я фанатка, — поясняет она.

Большинство лиц — это лица короля. Король на параде, король на балконе, король на коне, король на официальном приеме. Еще там фотографии оперных певцов, актеров и даже одна фотография Лэрке. На ней она еще совсем ребенок и стоит на сцене одна.

Каспару хочется пить, он идет за стаканом воды, но останавливается в дверях. Влево от дверного косяка — фотография его матери. Она молодая, загорелая, в темных очках на носу и с тростниковой корзинкой в руке. Фотография зернистая, мать смотрит не на фотографа, а в сторону.

— А это кто? — спрашивает он шепотом.

София встает, натягивает пару трусов-стринг и находит свои очки.

— Ах, она такая красивая. Одно время поговаривали, будто у нее ребенок от короля.

— А дальше?

— Да, об этом много писали в журналах, но со стороны двора — глухое молчание. Мать с ребенком залегли на дно, и про эту историю все забыли. Королевский род вымирает, увядают последние побеги. Династия такая же древняя, как и сама страна, все, что известно о нашей древнейшей истории, проходит через короля. В нашей крови — его кровь. Как ты думаешь, почему в мире так много бедствий? Потому что не осталось нормальных правителей, чтобы управлять странами. И к нам придут беды. Король болен, это заразно.

— Да уж, неплохо… — бормочет Каспар себе под нос.

Стены дрожат, воздух мерцает. Вот Каспар рухнул на пол. София помогает ему встать.

— Что с тобой? — спрашивает она.

— Не знаю; наверно, перенапрягся.

— Да, — усмехается она, — я тоже очень устала.

Король стоит на улице и кричит:

— Эй, почтарь, поди сюда, посмотри, что ты наделал!

— Ах, — говорит София.

Каспар натягивает штаны и сбегает вниз. Король стоит на крыльце у Лэрке, она висит на нем, на ее платье пятна крови. Король держит под мышкой маленький сверток.

— Подойди поближе, — кричит он.

Каспар склоняет голову и подходит ближе, на небе ни облачка, солнце жжет лицо. Он забыл шляпу, очки, капюшон и крем от солнца.

— Смотри, вот твой маленький уродец; стоит только оставить свою невесту больше чем на полгода — и почтальон тут как тут.

Король разворачивает сверток. У ребенка ослепительно-белая кожа, волосы бело-голубоватые и длинные, полуоткрытые глаза красные.

— Альбинос, — шепчет Каспар, — но это не обязательно передается по наследству. Альбиносы рождаются и случайно.

Глаза Лэрке полны болью, Каспар тянет руки к ребенку.

— Он мертвый, — кричит король так, что отдается в горах, и роняет обмякшего ребенка на Лэрке.

И пускается вдогонку за Каспаром.

Каспар бежит вверх по склону, только в этом месте у него есть шанс уйти. В журналах как-то помещали фото спортзала короля. У него самая длинная беговая дорожка и самые тяжелые гири.

Солнце Троицы горит белым, перед глазами пляшут ангелы. Некоторое время Каспар следует вехам, но понимает, что так королю будет легко его найти. Тогда он соскакивает с тропы и бежит выше в горы.

Король стрелой летит за ним, он несется через лишайники и лиловые цветы, так что на горе пахнет паленым. Он изрыгает проклятия и брань, солнце поднимается в зенит, и теней нет. На каждой скале, на каждом возвышении стоят ангелы и машут руками.

Каспар прибавляет ходу, в ногах лимонная кислота. В это время года солнце не заходит, пока они бегут, оно все же чуть-чуть снижается и касается горизонта. Сейчас не день, не ночь, и зеленовато-желтое летнее солнце очерчивается на небе. Кожа чуть-чуть остывает. Потом солнце снова поднимается и пляшет на носках ботинок. Каспар прибавляет ходу, мимо мелькает трава и лишайник, березки ломаются под ногами.

Кое-где показывается изгородь Софии, и Каспару приходится бегать кругами, чтобы не попасться. Они бегут по туманной стране каменного поля. Но сегодня зацветает белый ледниковый лютик.

Каспар чувствует, что кожа на лице шелушится. Ноги сжимаются, волокна мышц заклинивают друг за друга. У него больше нет сил, и он думает, что кончит свой век на кладбище почтальонов. Но кладбища нигде нет. И когда король на мгновение скрывается из виду, Каспар бросается за большой камень и молится: только бы он пробежал мимо.

Но король останавливается, в отчаянии осматривается по сторонам и тяжело дышит, как зверь. Он замечает Каспара, который вскакивает и бежит не в ту сторону. Каспар набегает на изгородь, падает на колючую проволоку и застревает.

Король стоит над ним, у него изо рта плохо пахнет. Каспар закрывает глаза.

— Как ты смеешь!.. — кричит он в лицо Каспару.

Но вдруг король умолкает. Он смотрит, и Каспар не смеет глянуть вверх. Солнце жжет затылок.

— Кто ты? — спрашивает он и ощупывает лицо Каспара.

Каспар широко открывает глаза и смотрит в упор, король не отводит взгляда. Каспар глядит прямо в лицо, похожее на чужое лицо у него под кожей. Он хрипло вскрикивает, король быстро дышит.

— Ты мне… ничего не сделаешь, — шепчет Каспар.

— А ты похож на меня, — говорит король, — я так же выгляжу: и на картинах, и в зеркале, и в журналах.

Взгляд долгий и бездонный. Это не взгляд отца, а взгляд, который пытается глубоко проникнуть в него, — как будто они вдруг слились в одно целое. Я же раньше видел такой взгляд, думает Каспар, однажды кто-то другой смотрел на меня точно так же. Да, мама, вспоминает он, но не может припомнить, где и когда. Король хочет компенсировать свой взгляд, он улыбается и протягивает руку.

— Будем дружить? — говорит он, шагает вперед и прижимает Каспара к изгороди.

В земле что-то ломается. Каспар падает на спину, изгородь обрушивается и разваливается. Кровоточа, он высвобождается из железных шипов и бежит к леднику. Король умоляет его вернуться. Он не хочет зла, он хочет только поговорить.

Каспар обегает голубое озеро у подножия ледника и бежит к устью. Глетчер уменьшился, в летнем тепле от него откалываются большие глыбы льда. Там отверстие размером с дверь, и он вбегает в него. Здесь холодно и сыро, но лед холодит кожу, и он выбирает ходы, ведущие внутрь. Иногда с голубого потолка обрушиваются глыбы льда, и он чудом избегает их. Лед скрежещет и трещит, позади раздаются шаги короля. Он вновь и вновь кричит Каспару, чтоб тот остановился. Чем глубже Каспар заходит, тем темнее синева льда, он шарит вокруг и начинает мерзнуть. Каспар наталкивается на стену и находит дверь. Он нажимает на ручку и входит внутрь. Здесь начинается лестница, он поднимается по ней, она поворачивает, и становится светло.

Каспар стоит в длинном коридоре со стенами, выкрашенными белой краской, и высоким потолком. Холодный воздух встречается с теплым, стоит густой пар. На стенах висят портреты всей королевской династии. Чем дальше он заходит — тем ближе короли на портретах к современной эпохе. У одного уши как у него, у другого нос или ширина рта. И вот Каспар стоит в комнате белого дворца, позади все так же слышны шаги короля, он быстро выходит через стеклянную дверь и бежит вниз по лестнице в поселок. Король останавливается на террасе, тучи сгущаются на небе, и белый дворец исчезает из виду.

Они стоят у своих домов и ждут. Работник, жена, София, Лэрке. Каспар закрывает свое горящее лицо руками, отталкивает Софию и находит в гостиной почтовую сумку, капюшон и темные очки. Он намазывается кремом после загара, покрывает лицо и подавляет боль.

— Ты справился, — шепчет София, — мы слушали ваш крик.

Она тянет за капюшон, наверное, чтобы поцеловать его.

— Не смотри мне в лицо, смотри в землю, — говорит Каспар.

Она склоняет голову, а он в это время открывает отделение для непереданных писем в своей сумке и отдает ей письма от Миры. София садится на крыльце и ведет пальцем по каждому слову, и чем больше она читает, тем быстрее катятся слезы из глаз.

— Мира, Мира… — шепчет она.

Потом она тяжело вздыхает и смотрит на лицо Каспара, покрытое паранджой.

— Ты вроде говорил, что собираешься на Троицу в отпуск. Не хочу тебя удерживать, но подожди минуточку.

София приносит ручку и бумагу, пишет письмо Мире и отдает Каспару. Лэрке просовывает свою руку ему под руку.

— Нам пора, — говорит она.

Каспар кивает.

Сейчас на улице дождь, он стискивает зубы и корчит под капюшоном гримасы, чтоб не кричать. Омертвевшая кожа отслаивается с лица, выпадает из-под капюшона и планирует в воздухе.

Они медленно переходят через гору, Лэрке ведет почтовую машину до самого Форехайма, а Каспар тихо-тихо сидит рядом.