Плацдарм по бросовой цене

Глава 16

– Признайся, что ты был не прав, когда ударил меня чемоданом по голове, – сказал вакуэро, пуская кольца под потолок. – Дьявол! Здесь нечем дышать, но курить хочется так, что под лопаткой чешется… А твой друг случайно не помер?

Мой друг, словно возражая, хрюкнул и перевернулся на бок. Я поднялся на ноги, потирая челюсть. Удар был красивым, но, к счастью, недостаточно сильным, чтобы нарушить природную симметрию моего лица.

– Где мы? – спросил я.

– В трюме, – ответил вакуэро. – Не беспокойся, эти садоводы сюда не пролезут. Здесь самый глубокий люк на судне и самые крепкие двери. Это отсек для хранения запасов мазута и смазки. Только ничего здесь сейчас нет… Когда он успел так нажраться?

Он думал, что Влад пьян. Я не стал ничего объяснять этому малознакомому мексиканцу и, всматриваясь в полумрак, пошел по трюму, на ощупь отыскивая днищевые поперечные балки. Они были шероховатыми от ржавчины, которая порошком осыпалась под моей ладонью.

– Отсюда есть еще выход? – спросил я, и мой голос отозвался гулким эхом.

– У другого борта есть дверь в машинное отделение, – ответил вакуэро, – но она, по-моему, заварена. Послушай, мы с тобой так давно знакомы, а не знаем друг друга по имени!

Я представился и сел на флор – выступающее, как рельс, ребро корпуса. Исследовать этот душный трюмный отсек уже не имело смысла. Мои глаза достаточно привыкли к темноте, и я видел, что мы находимся в железной коробке, швы которой были надежно сварены – клоп не пролезет, а выпуклая овальная дверь на противоположной переборке не имела даже ручек для задрайки.

– Интересно тебя нарекли, – произнес вакуэро, несколько раз вслух повторив мое имя. – А меня зовут просто – Диего. Мой друг из Штатов называет меня Диком… У меня есть пара глотков виски, не хочешь промочить горло?

Этот Дик навязывал знакомство. Я не испытывал к мексиканцу никаких отрицательных эмоций, кроме недоверия. Жестокий переплет, в который мы с Владом угодили, вынуждал все время быть настороже и поменьше общаться с незнакомыми людьми.

Он вытащил из-под жакета маленькую плоскую флягу, обтянутую шкуркой оленя, украшенной индейскими геометрическими узорами и бисером, выдернул пробку и протянул мне. Я отхлебнул. Теплое, как чай, виски – это было что-то!

– Почему ты назвал их садоводами? – спросил я, возвращая флягу.

Дик долго держал во рту свое ужасное пойло, смакуя его, затем проглотил и ладонью прихлопнул пробку.

– Да потому что они и есть садоводы. В этих краях их все знают и к ним привыкли. Недели не пройдет, чтобы они какие-то свои разборки на теплоходе не устроили. А стрельба для наших мест – дело привычное, это не Вашингтон, здесь волчьи законы. Даже полиция против них бессильна!

– Здесь у них свои плантации? – спросил я, чувствуя, что Дик тоже не слишком торопится откровенничать со мной.

– Как тебе сказать? – произнес Дик и икнул. – За руку я их, конечно, не хватал, но только ребенок может не знать, что все они повязаны на кустиках… Они чувствуют себя хозяевами только потому, что ворочают огромными деньгами. А на чем еще в сельве можно сделать большие деньги, как не на кустиках?

– То есть они выращивают коку?

– Уж, конечно, не бананы! – уклончиво ответил Дик. – Того господина, в которого ты отважился пальнуть из пистолета, я уже видел не раз. Вообще-то он эквадорец, но в здешних лесах у него есть приличная вилла.

– Ты там был?

– Боже упаси! – замахал руками Дик. – Соваться в этот волчий рай может только безумец. Об этой вилле мне рассказал мой друг американец. Он военный летчик, летает на «фантоме» с бортовым номером «восемнадцать-тридцать шесть», воевал во Вьетнаме и в Перу, отличный парень! Из окон его дома в Вашингтоне, между прочим, виден Белый дом…

– Так что твой друг рассказал? – перебил я Дика.

– Он как-то разыскивал американский пассажирский самолет, упавший в сельву, и случайно пролетел над виллой, не обозначенной ни на одной карте, – рассказывал Дик, расхаживая между мной и спящим Владом. – Он потом показывал мне снимки, когда я гостил у него в Вашингтоне. Мы сидели на террасе, пили холодный джин со льдом и смотрели на Капитолий. И я сказал: «Макс!» (А его зовут Макс Джеймс, пилот первого класса, между прочим!) Я говорю: «Макс! Я знаю эти места и десятки раз проплывал вдоль этих берегов; я снабжаю репеллентом все деревушки и поселки, которыми напичкана сельва вдоль реки, но про виллу слышу впервые!» А он мне отвечает… Нет, он мудрый мужик, этот Макс! Квартира с видом на Белый дом, это, я тебе скажу…

– И что он ответил?

– Он ответил: «Дружище Дик!..» Он всегда называет меня «дружище Дик», я привык к этому американскому имени, хотя не слишком уважаю янки… Так вот, Макс говорит: «Дружище Дик! Чем меньше ты узнаешь об этой вилле, тем дольше проживешь!» А что я? Я работаю в сельве, туда-сюда вожу товар, и слухи, как мошки, жалят, никуда от них не денешься… А твой друг будет пить?

– Вряд ли мы сможем разбудить его, – ответил я.

– Ну, вот, – успокоившись, произнес Дик, снова откупоривая фляжку. – Я узнал, что хозяина виллы зовут Гонсалес.

– Гонсалес де Ульоа?! – вскричал я, вскакивая на ноги.

– Правильно, – удивленно произнес Дик. – А ты откуда знаешь?

– Черт возьми! Я об этом человеке слышал еще в Москве. Значит, я был прав – все дело не в деньгах, а в острове!

Дик морщился, не понимая, о чем я говорю. Потом он вдруг замер, поднеся фляжку к губам. Откуда-то сверху доносился громкий стук.

– Они ломятся в дверь, – сказал я, вынул из кармана пистолет и, отстегнув магазин, пересчитал патроны.

– Ничего у них не выйдет, – со знанием дела сказал Дик. – Я эту дверь знаю, не первый раз на «Пальмире» плаваю… А ты когда-нибудь бывал в Вашингтоне?

То, что я попал в «десятку», назвав вторую часть имени Гонсалеса, было для меня полной неожиданностью. Значит, носатый, которого я застрелил, – тот самый Гонсалес де Ульоа, последний владелец острова Комайо, которого конституционный суд Эквадора лишил права собственности из-за конфликтов с властями! Предположить, что мы совершенно случайно столкнулись здесь с человеком, имя которого узнали еще в Москве, – наивность беспредельная. Выходит, покупкой острова мы здорово прищемили хвост этому мафиози, и он следил за нами едва ли не от дверей посольства!

Тут я вспомнил про убийство дилера, про обыск в квартире Анны, ее исчезновение и сообщение, оставленное на автоответчике, и меня прошибло потом от осознания масштабности всех этих черных дел, которые накрыли собой два континента в разных концах света.

– Правильно сделал, что продырявил его! – сказал Дик, когда стук в дверь прекратился. – А чем это вы Гонсалесу так не угодили?

– Да вот задел его чемоданом по голове, как тебя, – ответил я, без всякой мысли высказать обиду на Дика, но тот понял мою фразу по-своему, широко улыбнулся, и нижние края его усов приподнялись, как крылья черной птицы.

– Ладно тебе! – сказал он, надвигая сомбреро на глаза. – Другого такого, как я, нет на свете… Обожаю подраться! Но только по делу. Надеюсь, ты понял, что я дерусь только по делу?

– О чем речь! – подтвердил я.

– Не задел бы ты меня чемоданом… Ну удар у тебя классный! – щедро похвалил меня Дик. – И как это ты меня обманул? Я просто из любопытства решил тебя разыскать!

– Да я так и понял! – постарался успокоить я его.

– Ну не сердись! – гнул свое Дик и, приближаясь ко мне, тряс флягу.

В общем, все шло к тому, чтобы нам крепко обняться и поклясться в вечной дружбе. К счастью, в это мгновение впереди, за переборкой, раздался оглушительный хлопок, ударная волна прокатилась по корпусу, и мы явственно ощутили, как корпус судна стал крениться влево.

Мы замерли. Ритмичный шум двигателей стал быстро затихать, и непривычную тишину начал заполнять тихий плеск воды.

– Чтоб этих садоводов крокодилы сожрали! – выкрикнул Дик и ударил кулаком по ржавому борту. – Кажется, они взорвали машинное отделение!

Он замолчал, и мы оба прислушались к тем звукам, которые пробивались в наш отсек. Корпус теплохода медленно раскачивался из стороны в сторону, все больше заваливаясь на правый борт. Откуда-то сверху до нас долетели редкие щелчки выстрелов.

– Если они испоганили мой товар, – запальчиво выкрикнул Дик, – я перегрызу им глотки!

Мое сердце наполняло предчувствие смутной тревоги. Я посмотрел на спящего Влада и как бы невзначай подумал про его сто килограммов «чистых мышц», шагнул к нему и почувствовал, как под ногами хлюпает вода.

Я кинулся к лестнице, взбежал по ней, выдернул из ручки ломик и попытался надавить на ручку. Дверь была заперта снаружи.

– Что там? – крикнул снизу Дик.

– Нас заперли!

Он не поверил, поднялся ко мне, и мы налегли на ручку вдвоем.

– Скоты! – произнес Дик и ударил по двери ногой. – Внизу уже полно воды! Они решили нас утопить, как крыс!

С нас обоих градом катился пот, и мы только успевали вытираться рукавами. Дик еще несколько раз ударил по двери и крикнул:

– Эй, клопы вонючие!! Видит бог, мое терпение сейчас лопнет!!

– Бесполезно! – сказал я. – На палубе сейчас такая паника, что нас никто не услышит.

– Что значит – никто не услышит?! – не смог смириться с моим выводом Дик. – Пальни пару раз из своего пистолета!

Я выстрелил в дверь – без всякой надежды на помощь, для того, чтобы Дик не тешил себя иллюзиями, и снова спустился в трюм. Воды уже было по щиколотку. Она плоскими струями выбивалась из щелей двери, ведущей в машинное отделение. Я ударил по ней ногой. Мне показалось, что дверь чуть отошла, и вода пошла сильнее.

– Влад! – крикнул я, шлепая по воде. – Проснись, Влад, мы тонем!

Мой друг лежал на флоре, и вода еще не добралась до него. Он с трудом приподнял голову и широко раскрыл рот.

– Мне душно, – пробормотал он. – Открой окно!

Дик плечом выбивал дверь. Он был уже мокрым с головы до ног, с его жакета ручьями лилась вода, а поля сомбреро обвисли, как хвост у мокрого петуха.

– Помоги! – крикнул он мне. – Сейчас она откроется, и сюда хлынет вода, но, может быть, нам удастся заделать пробоину!

Гадкое это чувство – сидеть в наглухо задраенном трюме, в который стремительно прибывает вода.

Я несильно шлепнул Влада по щекам, зачерпнул воды и плеснул ему на лицо. Он с трудом открыл глаза.

– Где мы? – спросил он, озираясь по сторонам.

Я кинулся к Дику. Он прижался ко мне вплотную, мы взялись за руки и с криком бросились на дверь. Она сдвинулась сантиметров на десять, и вода хлынула, как из толстой трубы. Мы стояли уже по колено в воде.

– Давай еще раз!!

Мы снова крикнули и ударились о дверь плечами. Дверь скрипнула и отошла еще на несколько сантиметров. Дик качал головой, кряхтел от боли и поглаживал плечо.

– Разойдись! – вдруг ожил Влад, встал на ноги и, расплескивая воду, подошел к нам. Глаза его еще не до конца проснулись, но тело уже было готово к действию.

Дик вопросительно взглянул на меня, словно хотел уточнить, правильно ли он понял иностранное слово, произнесенное этим большим человеком. Я кивнул, и Дик отошел.

Не разбегаясь, Влад обрушился всей своей тяжестью на дверь. Грохот заметался эхом по трюму. Мне показалось, что судно содрогнулось и накренилось еще сильнее. От удара дверь распахнулась, как книжная обложка, и на нас хлынула река. Поток сбил Дика с ног, и его крик заглушил шум воды. Влад, ухватившись за край проема, встал на пути воды, как пробка, и его тотчас накрыло волной с головой.

Уровень воды в двух отсеках быстро выравнивался, и сила потока слабела.

– Чтоб их крокодилы сожрали! – ругался Дик, сплевывая воду и разгребая ее вокруг себя. – Для полного счастья нам только не хватало заполучить кандиру в задницу!

Влад был уже во втором отсеке; я его не видел, только слышал, как он плескается, словно резвый бычок в реке.

– Что такое кандиру? – спросил я, подталкивая Дика к двери.

– Твое счастье, что ты о ней еще ничего не знаешь, – ответил он. – Здесь водится маленькая рыбка, которая любит влезать в дырки, которые есть в твоем теле, потом распускает шипы, чтобы ты не смог ее вытащить, и начинает высасывать кровь… – Он высоко поднимал колени и с силой шлепал ладонями по воде, пугая не столько кандиру, сколько меня. – Она сосет и раздувается, и шипы все глубже вонзаются в тело… Жертва слабеет от потери крови и боли, а она все сосет. Потому не советую никому мочиться в воду…

Дик не заметил под водой флора, споткнулся о него и плюхнулся в воду. На поверхности осталось плавать только сомбреро с фиолетовой веревкой. Я вытащил Дика за воротник жакета. Нахлобучив на голову мокрую шляпу, с полей которой тянулись водяные струи, Дик вытер усы и с угрозой произнес:

– Видит бог, мое терпение сейчас лопнет!

– Эй! – крикнул откуда-то из темноты Влад. – Здесь выхода нет!

– Чушь собачья! – сказал Дик, когда я повторил по-испански слова Влада. – Не может такого быть!

Он тряс в руке зажигалку. Она отсырела и не давала огня. Слабый свет проникал через единственный иллюминатор, находящийся высоко под потолком, и можно было разглядеть исполинский коленвал и отходящие от него, как сталактиты, шатуны с отшлифованными светлыми ребрами.

Мы брели уже по пояс в воде. Влад, стоя на верхней ступени лестницы, уже лениво, без всякой надежды, стучал ногой по двери. Я машинально протянул руку вперед, чтобы отодвинуть со своего пути светлый продолговатый предмет, плывущий на меня, и коснулся мокрых волос. Я сдавленно вскрикнул.

– Что там? – объемно прозвучал голос Влада.

– Труп, – ответил я, брезгливо отходя в сторону и ополаскивая ладонь в воде.

– Я все могу им простить, – ворчал Влад. – Но только не чемодан. Из могилы встану, но спокойно жить им не дам.

– Здесь пробоина! – крикнул Дик. Он взялся за перила, едва выступающие над водой, и, сделав глубокий вдох, на некоторое время погрузился с головой. Вынырнул, отдышался. – Я чувствую ее ногой! Огромная, быка протащить можно!

– О чем он говорит? – спросил Влад и еще раз ударил по двери. Вода дошла до верхней ступени и залила последний сухой островок.

Я уже не чувствовал дна и медленно поднимался вверх вместе с уровнем воды.

– Не нравится мне все это, – проворчал Влад, но намного громче, чем обычно. В его голосе мне послышались отдаленные предвестники паники. – Неужели в реке такая глубина, что теплоход может полностью скрыться под водой?

– Мы можем выбраться только через тот иллюминатор, – сказал я, показывая рукой вверх.

– Ты уверен, что я туда пролезу? – с сомнением произнес Влад.

– Уверен, – ответил я. – Тебе больше ничего не остается.

Дик понял, о чем мы говорили.

– Придется ждать, когда уровень воды дойдет до иллюминатора, – сказал он, задирая голову вверх. – Сколько тогда останется до потолка? Метр? В общем, минут пять. А потом…

Он издал скрипящий звук, который, по-видимому, означал летальный исход.

Мы все старались не показывать своего волнения, хотя ситуация была жуткой. Уровень воды повышался на глазах. Уже Влад, который до последнего момента стоял на лестнице, оказался в воде. Мы, как на лифте, плавно поднимались вверх, к спасительному иллюминатору, выпуклое стекло которого вместе с металлическим кольцом рамы было привинчено к корпусу четырьмя ушастыми гайками. По мере приближения к нему мы все меньше говорили, сосредоточенно глядя на белый круг.

– Сейчас его закроет, – произнес Влад, энергично разгребая вокруг себя воду и лягая меня ногами.

– Кого закроет? – не понял я.

Дик крутил головой, глядя на нас. Он чувствовал, что мы говорим о чем-то страшном, и ему было страшнее вдвойне, потому что он не понимал, чего ждать.

– Уровень воды за бортом поднимается быстрее, – прошептал Влад. – А здесь, под потолком, будет воздушная пробка.

Он был прав, но я не мог понять, хорошо это или плохо в нашем положении. Мы начинали толкать друг друга, держась на поверхности воды и инстинктивно стараясь находиться как можно ближе к иллюминатору. Это получалось как бы само собой, без всякого желания оттеснить другого и вырваться на свободу первым. Я не мог поверить в то, что рядом с иллюминатором может произойти какая-то борьба; во всяком случае, в благородстве и преданности Влада я не сомневался, а Дик до сих пор ничем себя не скомпрометировал. Вполне возможно, что наше гипертрофированное благородство становилось опаснее жестокой паники – мы попросту могли погибнуть, уступая друг другу место. Надо было все оговорить. Я мог говорить на двух языках и взял на себя эту роль:

– Как только мы сможем дотянуться до иллюминатора, так ты, Влад, сразу начинай свинчивать гайки. Снимай все, кроме одной.

– Я понял, – угрюмо отозвался Влад. – Когда я сниму последнюю, вода выдавит окно и хлынет сюда.

– Да, придется дожидаться, когда будет залита воздушная пробка. Ты выходишь первым, понял, да?

– Почему это я первый? – вяло возмутился Влад.

– Потому что ты самый толстый, и тебя придется подталкивать в зад.

– Не толстый, а накачанный, – поправил меня Влад.

Все, о чем говорил Владу, я переводил Дику. Тот в спор не вступал, кивал головой и лишь один раз заметил:

– Я могу на четыре минуты задержать дыхание.

– Ты выйдешь вслед за ним, – сказал я ему. Ничего другого я сказать не мог. Человек, который берется навести порядок в момент смертельной опасности, обязан поставить себя в последнюю очередь, иначе это уже не наведение порядка, а выбивание для себя привилегий.

– Хорошо, – ответил Дик, стащил с головы сомбреро и, вздохнув, кинул его, как диск, в сторону. Шляпа красиво спланировала и мягко села на воду, вовсе не собираясь тонуть. – Боюсь, не пролезет, – пояснил Дик.

Мы смотрели на светлое пятно иллюминатора, как чукчи на солнце после полярной ночи. Когда между ним и уровнем воды оставалось не больше полутора метров, вдруг резко потемнело, словно иллюминатор снаружи закрыли плотной желтой шторой. Мы одновременно вскрикнули, настолько страшным было это зрелище. Наше спасительное окно, которое светило надеждой, придавая нам сил и мужества, с наружной стороны залило водой. Не успели мы отойти от первого удара, как последовал второй. Раздался жуткий гул, идущий откуда-то из недр судна; мы почувствовали, как корпус содрогнулся, вода, заполнившая трюм, вспенилась, словно рядом с нами начали резвиться тюлени, и мы почувствовали, что корпус медленно кренится набок.

– Легли на грунт! – крикнул Влад.

Погружение судна в глубину прекратилось, но это обстоятельство вовсе не придало нам оптимизма. «Пальмира», коснувшись килем речного дна, начала заваливаться набок, причем на тот бок, на котором находилось наше окно, лишая нас последней надежды на спасение.

Русская ругань и испанская молитва слились в один прощальный возглас. Мы расставались с жизнью, с ужасом ожидая, как вся масса воды, находящейся в трюме, хлынет на нас, мгновенно оторвав от нас воздушную пробку, этот последний источник воздуха, и мы еще несколько страшных мгновений будем барахтаться под водой, ударяясь головами о потолок, уже бессознательно, на уровне животного инстинкта, пытаясь отыскать хотя бы один глоток воздуха, поймать ртом хотя бы один перламутровый пузырек, несущий в себе жизнь.

Влад машинально схватил меня за руку, готовясь встретить смерть в тесной связке со мной; Дик зачем-то выловил свое сомбреро и напялил его на голову, будто намеревался предстать перед господом во всей, так сказать, красе. Черная крыша, по которой скользили светлые блики, стала спускаться на нас, как гигантский молот, намереваясь раздавить в лепешку. Мы одновременно вскинули руки вверх, защищаясь от удара. Нас накрыло волной. Я успел попросить у господа прощения за то, что обманывал Влада, и проявить милость к Анне. В ушах загудело, застонало. Влад и Дик поочередно отвесили мне по одному пинку. Волна вдруг схлынула, и я увидел прямо над собой мокрый потолок, с которого срывались крупные капли. Нас потащило в обратную сторону. Вернувшись к противоположному борту, волна накатила на него и с грохотом разбилась, превратившись в пену и брызги.

– Еще живем!! – непонятно к чему крикнул Влад.

– Чтоб их крокодилы сожрали! – добавил Дик.

Я ожидал, что сейчас последует второй накат волны, но шторм в нашем сумасшедшем бассейне внезапно прекратился. Корпус теплохода застыл, чуть накренившись набок. Мы плавали под самым потолком. Круг иллюминатора слабо светился под водой.

– Нас держит течение, – предположил Влад. – Но это ненадолго. Судно скоро развернется боком. И тогда нам труба.

Я подплыл как можно ближе к иллюминатору. Потолок по косой линии уходил в воду. Оттуда, где еще можно было дышать, запрокинув голову и вытянув трубочкой губы, я без труда достал ногой до иллюминатора. Мы занимались ерундой. Мы тратили бесценные секунды на болтовню и эмоции.

Я вобрал в грудь как можно больше воздуха и, оттолкнувшись рукой от потолка, нырнул к иллюминатору. Когда голова пошла вниз, ноги тотчас всплыли, но так даже было удобнее работать: я висел в воде вниз головой, упираясь ногами в потолок и не давая себе всплыть. За один заход я успел снять одну гайку из четырех. Когда я высунул голову на поверхность, жадно хватая губами воздух, к иллюминатору устремился Дик, отдав на хранение Владу сомбреро. Он действительно мог надолго задерживать дыхание и за один раз успел свинтить еще две гайки.

Чтобы поддержать солидарность, за последней гайкой хотел нырнуть Влад, но я удержал его под тем предлогом, что уровень воды от его ныряния резко повысится и затопит жалкую прослойку воздуха.

Дик снял четвертую гайку и без труда открыл иллюминатор. Он даже просунул голову наружу, и ему не стоило никаких усилий покинуть затопленное судно и всплыть на поверхности реки, но он оттолкнулся руками о борт и вынырнул между нами.

– Порядок, – сказал он, отдышавшись, и вежливо снял с головы Влада сомбреро. – Только аккуратно. Может быть, они только и ждут, что мы всплывем.

– Обниматься не будем, – сказал я Владу. – Смотри, не усни в иллюминаторе, а то закроешь нам последний выход.

Дик скрутил сомбреро в трубку и затолкал за пояс брюк.

– Вода прибывает, – сказал он. – Пусть поторопится.

Влад с ревом набрал в легкие воздуха и с шумом, волнами и брызгами ушел под воду. Он протиснулся в круглое отверстие с изяществом циркового дельфина, прыгающего через горящее кольцо, и напоследок махнул кроссовками.

Я хлопнул Дика по спине:

– Пошел!

Мексиканец пригладил мокрые усы, ободряюще кивнул мне и скрылся под водой. Только тогда я прочувствовал на собственной шкуре, что значит оставаться одному на затонувшем судне. Страх замкнутого пространства, напоминающего гигантский гроб, окатил меня ледяной волной. В мозгу промелькнула мысль, что если я застряну в проеме, зацеплюсь за задраечные штыри, то этот саркофаг станет моим последним пристанищем. С силой оттолкнувшись от потолка, я ушел под воду ногами вниз, затем сложился, прицеливаясь в светлый круг, и, вытянув руки вперед, вошел в проем, как нитка в игольное ушко.

Я думал, что нахожусь на большой глубине, и экономил силы, но меня так быстро выкинуло на поверхность, что я не сразу осознал это и, ослепленный нестерпимо ярким светом, закрыл глаза.

Где-то совсем рядом оглушительно грохотал вертолет, я лицом чувствовал, как лопасти рубят воздух и он толчками ударяется о поверхность реки, распространяя прогорклый запах керосина. Кто-то с силой толкнул меня в грудь, прижимая спиной к борту теплохода. Я открыл глаза. На ресницах радужно блестели капли, оттого голова Дика в сомбреро троилась, и он был похож на кустик опят, изрядно политых дождем.

– Не высовывайся! – крикнул он, показывая глазами вверх.

Влад висел по грудь в воде, держась руками за снасть, свисающую с борта теплохода. Белая громада судна нависала над нашими головами, закрывая собой вертолет. Потоки воздуха морщили поверхность воды, и мелкие волны кольцами разбегались во все стороны.

– Это полиция? – крикнул я.

Дик отрицательно покачал головой и, приблизившись ко мне, уколол ухо своими усами.

– Это вертолет Гонсалеса!

Только сейчас я заметил, что Влад не просто висит на веревке, а пытается подняться на ней до ближайшего леера. Со зверским выражением на лице он медленно вытаскивал из воды свои двести двадцать фунтов.

– Куда!! – крикнул я и, как ватерполист за мячом, кинулся к Владу.

Я смог бы ухватить его за ногу, но Влад ловко врезал мне пяткой по лбу, выкинул вверх руку и ухватился за леер. Не знаю, что он увидел, но зрелище настолько его потрясло, что он забыл о свойствах гравитации и земного притяжения, разжал руки и, потрясая кулаками в воздухе, полетел вниз, успев крикнуть:

– Ну, бля, я вам устрою…

Он с шумом, достойным многотонного корабельного якоря, упал в воду, но купание в обществе пираний и кандиру не привело его в чувство. Вынырнув на поверхность, сморкаясь и плюясь во все стороны, оттолкнув меня, как морскую мину, он стал вспенивать вокруг себя воду и неистово ругаться:

– Я вам устрою вальпургиеву ночь! Не на того нарвались, клянусь своим животом! Ну, уроды, ублюдки, дерьмоеды!..

Рокот стал натужным, казалось, стала вибрировать вода, и над нами, медленно набирая высоту и разворачивая по большой окружности хвост, словно стрелку гигантских часов, пролетел вертолет. Его прозрачный пластиковый корпус сверкнул в лучах солнца, и я успел заметить в кабине носатого, то есть Гонсалеса, – живого и невредимого.

– Ты видел?! Ты видел?! – кричал Влад, потрясая кулаками и тотчас уходя в воду с головой. – Он увез с собой наш чемодан!!

Мне было плевать на чемодан. Я провожал взглядом вертолет, который через минуту скрылся за деревьями, а затем его рокот угас.

– Да, это Гонсалес, – подтвердил Дик и лег на воду грудью. – Поплыли к берегу! На борту не обошлось без крови, и сюда может нагрянуть косяк пираний.

– Значит, я его только ранил? – рассеянно произнес я и поплыл вслед за Диком.

– Он уволок мой чемодан!! – все еще надрывался сзади Влад и бил кулаками по воде. – Он еще не знает, что уже сел задницей на атомную бомбу!! Я сожгу все вертолеты этой поганой страны!!

– Я думаю, что Гонсалес был в бронежилете, – не оборачиваясь, сказал Дик. – Надо было целить в голову.

– У меня не было времени думать над тем, куда целить, – пробормотал я.

– Что с твоим другом? Он радуется спасению?

Я повернул голову. Лицо Влада было мокрым, но не от речной воды, а от слез. Мой друг плакал от злости и бессилия.

Конечно, больно, думал я, ликуя в душе. Жалко мужика. Одно утешает: украли все же чемодан с журналами, а не с долларами – нет худа без добра. Ничего, выберемся на берег, обсохнем, просушим оставшиеся в карманах баксы. Три дня Влад поплачет, попьет рома, а когда смирится, я ему напомню, что по соглашению остров на целый год переходит в нашу аренду, а за этот год многое что изменится, богатые станут бедными, а бедные – богатыми, а там смотришь – и удастся отобрать у Гонсалеса украденное.

Я вдруг мучительно затосковал по Москве, и желание быстрее окунуться в ее грязные, заполненные талым снегом и смогом улицы было столь велико, что я ненароком хлебнул воды и закашлялся.