Плацдарм по бросовой цене

Глава 35

Пока я убирал стаксель и грот, яхта успела проплыть еще с десяток метров, и Дик с пробковым кругом в руках пробежал по палубе от носа до кормы, крикнул: «Держи!» – и швырнул круг в воду.

В океане даже ночью не бывает абсолютной темноты, и все же я не сразу разглядел человека за бортом, удивляясь необыкновенной остроте зрения вакуэро. Дик стащил с себя майку, прыгнул в воду, сделал несколько шумных гребков, и только тогда я увидел совершенно лысую голову человека, запрокинутую лицом вверх. Мне показалось, что это всплывший на поверхность утопленник, потому как он не пытался приблизиться к кругу, плавающему рядом. Но едва Дик подплыл к нему, как «утопленник» ожил и схватился за его шею.

– Эй, эй! Полегче! – крикнул Дик, едва не уйдя под воду с головой. – За круг хватайся!

Я намотал на руку конец веревки, привязанный к кругу, готовый тянуть на себя, но Дику никак не удавалось заставить «утопленника» схватиться или, на крайний случай, лечь грудью на круг.

– Это женщина, – прошептала стоящая рядом со мной Ника.

Сначала я подумал, что девушка ошиблась, но когда Дику все же удалось заарканить лысого кругом и я подтащил обоих к корме, то убедился, что Ника, как это ни странно, была права.

Не без труда мы с Диком втащили на корму молодую женщину со скуластым лицом, с бритой наголо головой, одетую в голубые просторные шорты и голубую мужскую рубаху из хлопка. Как она оказалась в океане и долго ли пробыла в воде, мы могли узнать только из ее слов, но женщина была настолько слаба, что ни передвигаться самостоятельно, ни отвечать на наши вопросы не могла.

– Найди сухую одежду и подогрей рома! – сказал я Нике.

Мы перенесли несчастную в кают-компанию и уложили на диван. Дик зажег свет. Из-за лысой головы и мертвенно-бледного лица женщина напоминала гипсовый манекен, который выставляют в витринах магазинов одежды. Я взял ее холодную и тонкую руку за запястье. Пульс едва прослушивался.

Ника принесла шерстяное одеяло и накрыла незнакомку. Я взял стакан горячего рома и осторожно влил несколько капель ей в рот. Я не стал произносить вслух свои прогнозы, но Ника и Дик все поняли по моим глазам.

– Вы меня слышите? – спросил я, склонившись над ее лицом.

– Мамочка… – едва слышно прошептала незнакомка.

– Что? – покрутил головой Дик. – Что она сказала?

– Я мамочка… – повторила женщина. – Я… не хочу, чтобы отобрали…

– Откуда вы? – громче спросил я, чувствуя, что начавшийся бред может стать последними словами несчастной. – Почему вы оказались в воде?

– Комайо… – одними губами произнесла женщина. – Не хочу, чтобы…

– Что значит «мамочка»? – спросил Дик, словно я или Ника могли дать исчерпывающий ответ. – Это что – имя?

– Раздень ее и разотри водкой, – сказал я Нике и повернулся к Дику. – Идем, поставим паруса.

– Не нравится мне эта предвестница, – сказал Дик и поправил рукоятку револьвера, торчащую за поясом. – Как ты думаешь, она свалилась с какого-нибудь корабля или просто слишком далеко заплыла от острова?

– Не знаю, – ответил я, налегая на снасть и с тревогой поглядывая в темноту. Закружились такелажные блоки, пропуская вокруг себя веревку, с мелодичным звоном раксов взметнулся вверх парус.

– Что там? – спросил Дик, глядя туда же, куда смотрел я.

На этот раз его зрение проиграло моему. В темноте медленно двигался конусообразный луч, падающий отвесно на поверхность воды и высвечивая круг. Источник света, ровно двигаясь на небольшой высоте, быстро приближался к нам.

– НЛО!! – вскричал Дик, зачем-то хватая меня за плечо, хотя я и без этого все достаточно хорошо видел.

– Вертолет, – поправил я, и тотчас до нас долетел рокот мотора.

– Эй, сюда! – негромко крикнула нам Ника, высунув голову из люка. – Она умерла!

Мы с Диком кинулись по лестнице вниз. Несчастная лежала под простыней, и на ее лице отпечатался след предсмертной агонии. Ника отвернула край простыни и молча показала на посиневшую язву под мышкой, как раз на уровне груди.

– Это пулевая рана, – произнес я.

Дик и Ника одновременно кинули на меня вопросительные взгляды.

– А ты не ошибаешься? – с сомнением спросил вакуэро.

– В чем-либо другом мог бы и ошибиться, – ответил я, выключая свет. – А сейчас быстро все наверх!

– Она бормотала: «Спасите мамочек!» – говорила мне в спину Ника, складывая голубые шорты и рубашку покойницы в полиэтиленовый пакет.

Столб света плыл по косой линии, пересекая наш курс метрах в ста впереди. Самого вертолета не было видно, и странное, фантасмагоричное зрелище, которое представлял из себя вертикально стоящий луч прожектора, заставляло нервы сжаться в комок.

Мы невольно прижались друг к другу. Дик вытащил револьвер и стал постукивать стволом по ладони. Ника ухватилась за шкаторину паруса и встала за ним, словно хотела спрятаться за тонкой холщовой перегородкой в случае опасности. Я не мог решиться отправить людей за борт, туда, откуда мы только что вытащили умирающую женщину с пулей в боку, но обмануть себя не мог.

Вертолет начал облетать вокруг нас, но световой круг еще не набежал на яхту.

– Что это он задумал? – крикнул Дик.

Прожектор обрисовал гигантскую восьмерку и неожиданно направил ослепительный луч прямо на нас, залив яхту мертвенно-лунным светом. Теперь мы отчетливо видели вращающиеся лопасти и слабый красный огонь под прозрачным корпусом фюзеляжа.

– В воду всем!! В воду!! – крикнул я, понимая, что мы непозволительно долго любовались феерией, и едва успел подтолкнуть к краю борта Нику, как ночь разорвала тяжелая очередь крупнокалиберного пулемета. Распарывая обшивку, превращая мачту в щепки, пули прошлись смертоносным пунктиром по палубе от носа до кормы и вспенили воду уже за моей спиной. Переполненный азартом и ненавистью, я не сдержался и, когда черное брюшко вертолета с желтыми полосками полозьев пронеслось у меня над головой, едва не задев стеньгу с развевающимся на нем флагом Эквадора, я вскинул револьвер и разрядил весь барабан.

Эти комариные укусы не принесли вертолету вреда. Он спокойно ушел на разворот и, выключив прожектор, растворился в темноте. Пули, которыми с него стреляли, были либо разрывными, либо зажигательными, и яхта была уже ранена смертельно. Раскуроченная палуба дымилась, пробоины в бортах дали течь, и, стремительно заполняясь водой, «Фарис» стал крениться набок.

Я успел бросить моим спутникам, трепыхающимся в воде, все спасательные круги, которые попались мне под руку, и, когда вертолет снова вышел на боевой курс, прыгнул в воду.

– Дальше! – кричал я, махая рукой и ударяя ею по воде. – Уходите дальше!

Уходить в воде, причем в одежде, было проблематично, к счастью, Ника, плыть впереди которой я не мог себе позволить, прекрасно чувствовала себя среди волн, даже учитывая то, что она, как собака, держала в зубах полиэтиленовый пакет с голубой одеждой. Дик плыл, словно дрался, кружился волчком, грозил револьвером, глотал воду и плевался. Задрав хвостовую балку, вертолет опустил вниз пластиковый фюзеляж, словно птица, высматривающая добычу на яхте, и вдруг со страшным шипением вогнал в гибнущий парусник два огненных болида. Мгновение спустя страшный взрыв разметал остатки яхты во все стороны. Смешавшись с клубами дыма, в воздух, как копье, взлетел обломок мачты; несколько покореженных кусков обшивки, вращаясь и рассеивая повсюду искры, пролетели над моей головой и с шипением плюхнулись на воду; обрывки веревок, путаясь на лету, ушли под воду, как клубок змей. Дым медленно относило в сторону легким ветром, и очень скоро на месте белоснежной красавицы осталась гора полузатопленных обломков, которые мерно покачивались на волнах.

Вертолет, опять слившись с ночью, полетел в сторону острова. Прошло две или три минуты, и вокруг нас повисла гробовая тишина.

– Все целы? – спросил я, опираясь рукой на обломок доски.

– Все, – отозвался Дик.

– Ника с тобой?

– Я здесь! – невнятно отозвалась девушка с другой стороны. Она продолжала держать в зубах пакет.

– Это будет для тебя хорошим уроком, – совсем как Дик, проворчал я. – До берега доплывешь?

– А где он, берег? – спросил Дик.

Я вскинул руку и ткнул пальцем в Южный Крест, сияющий прямо над нашими головами, который, правда, больше напоминал не крест, а мухобойку.

– Самую нижнюю звезду все видят?

– Это которая слабо светит? – уточнила Ника.

– Да, которая слабо светит. Мысленно опустите ее еще ниже, на пять отрезков длиной в созвездие. Там будет юг, а значит, остров. Другого ориентира я дать вам не могу.

– Считайте, мое терпение уже лопнуло, – проворчал Дик, толкая впереди себя спасательный круг. – Гонсалес второй раз топит меня в воде… Это что там, подо мной? Это твои ноги, Ника?

– Это плавник акулы, – нехорошо пошутил я.

– Черта с два! – возмутился Дик. – Я погибать не намерен. Теперь уже нельзя погибать. Мы почти добрались до Гонсалеса. Осталось чуть-чуть, и я схвачу его за ухо!

Пробковые круги очень скоро намокли и стали крошиться. Не знаю, добрались бы мы до берега, если бы не обломок мачты, за который мы ухватились все трое, как персонажи картины Айвазовского «Девятый вал». Мы почти не работали руками. Во-первых, от этого было мало пользы, а во-вторых, сильное прибрежное течение и без того быстро тащило нас мимо острых рифов по большой дуге, и чем меньше оставалось до берега, тем дуга становилась круче, и в конце концов мы вынуждены были оставить мачту, которую уже тащило вдоль берега.

Мы боролись с течением и прибоем. Накатывая на берег, волны давали затем задний ход и откидывали нас от суши, словно дразнили. Уже светало, когда мы, шатаясь и падая, выползли на узкий песчаный пляж, огороженный плотным строем деревьев.

Борьба с океаном вымотала нас так, что мы смогли сделать всего несколько шагов и замертво повалились на мокрый песок. Я лежал ничком, прижимаясь щекой к шероховатой поверхности укатанного приливом берега, и мне казалось, что подо мной продолжают бушевать волны и ноги затягивает пучина. Вокруг нас гигантскими пауками застыли корявые, окаменевшие от соли плавуны. Я приподнял голову, рассматривая берег и испытывая странное чувство, словно нахожусь у себя дома.

– Ника, – невнятно произнес Дик, не поднимая головы. – Плесни-ка мне пару-тройку глотков рома для согрева… Чего молчишь? Хочешь сказать, что рома у нас нет? Как, собственно, и всего остального?

Я поднялся на ноги, стянул с себя майку и выжал ее. Матовый рассвет не давал теней, и береговые плавуны, как и стволы деревьев, казались рисованными, лишенными объема. Я прошел по берегу, оставляя на песке следы, которые тотчас затирали волны, смотрел по сторонам, в океан и на плотные заросли и никак не мог поверить, что в самом деле нахожусь на Комайо, на том самом острове, с которым связана долгая череда преступлений и убийств, который так хотел приобрести в собственность Влад и который стал приютом для моей Анны.

– Эгей! – крикнул Дик.

Я обернулся. Придерживая Нику под руку, вакуэро насколько мог быстро ковылял к лесу. Далеко от нас, напротив того места, где берег обрывался белым камнепадом, прыгала по волнам резиновая лодка с мотором.

– Исходя из увиденного, – сказал Дик, когда мы зашли в джунгли и спрятались за большим треугольным камнем, обросшим мхом, – можно сделать вывод, что остров обитаем.

– Сколько у тебя патронов осталось? – спросил я.

– Полный, – ответил Дик, отстегнув барабан и ловким движением загоняя его на место. – Возьми!

Он протянул мне револьвер. Я понял, что означал этот жест. Решение Дика было не самым лучшим, но меня настолько вымотал ночной заплыв, что у меня не осталось сил спорить с ним.

– Оставь себе, – ответил я, отводя в сторону его руку. – Он тебе нужен больше, чем мне.

– Как хочешь, – охотно согласился Дик, затолкал револьвер за пояс и встал. – Прощайте, друзья! Пойду за ухом Гонсалеса. Без этой гадости отсюда у меня пути нет. Даст бог, свидимся!

Я не стал говорить ему громкие напутственные слова, пожал вакуэро руку и провожал его взглядом до тех пор, пока тот не исчез в плотных зарослях.

Ника ходила вокруг меня, рассматривая яркие оранжевые цветы, по форме напоминающие каплю. Она приседала, прикасалась к лепесткам пальцами и кидала на меня короткие взгляды. Я понял, что она хочет сказать мне что-то важное, но не уверена, что я отреагирую на это так, как ей бы того хотелось.

Цветы стали отвлекать ее от мыслей, и Ника, выпрямившись, повернулась ко мне спиной, обняла себя за плечи, превратившись в тонкую и хрупкую пацанку, у которой сквозь влажную рубашку проступают лопатки и бугорки позвонков.

И тут до меня стало доходить, что Ника, как и мы с вакуэро, приплыла сюда не случайно, не ради любопытства или по воле каприза. Ее цель была не менее определенной, чем цель Дика, и сейчас, оказавшись в непосредственной близости от нее, девушка стала другой. Я почувствовал, что не нужен больше Нике.

– Я тоже пойду, ладно? – спросила она и, упреждая мой вопрос, добавила: – Только не спрашивай ничего, ладно?

– Ты знаешь, куда идти? – все-таки спросил я.

– Остров не такой большой, чтобы заблудиться, – уклончиво ответила Ника и, сделав шаг, повернулась, лукаво глядя на меня, словно хотела проверить, намерен я побежать за ней или нет.

Все знают, зачем сюда приплыли, подумал я. Все, кроме меня.

Я смотрел, как Ника, хватаясь руками за крученые стволы карликовых деревьев, быстро поднимается по камням вверх, размахивая пакетом. Несколько белых булыжников с гулким стуком покатились вниз, раскидывая в стороны опавшую листву. Поднявшись на каменный карниз, девушка повернулась лицом ко мне, помахала рукой, полезла выше и скоро пропала из виду.

Дик ушел направо, в ту сторону, откуда выплыла моторная лодка, Ника – прямо, в глубь острова, где высилась поросшая густым лесом гора, мне оставалось пойти влево. Не знаю, какой логики я придерживался, когда выбирал направление движения. Похоже, что никакой. Я шел по острову, как слепой, отыскивая свое место, свою ячейку на этом игровом поле.

Джунгли, через которые я шел, мало напоминали сельву. Они были более сухими и редкими, а основу составляли незнакомые мне деревья с крепкими гнутыми стволами и колючими зелеными ветками, похожие на можжевельник и на терновник одновременно. Но росли они не настолько плотно, чтобы заросли нельзя было преодолеть без мачете.

Дважды я спускался в неглубокие овраги, по дну которых проходили тонкие ручьи, поднялся на холм, разделяющий две бухты, и с его вершины увидел противоположную, южную, часть острова.

Я часто оглядывался. Меня не покидало ощущение, что за мной следят, и это ощущение порой было настолько сильным, что я пару раз ждал, прячась за камнями и выжидая, когда преследователь пробежит мимо меня. Но лишь порывы ветра с шумом проносились над моей головой, расчесывая траву и приглаживая верхушки деревьев.

Вниз идти было легче. Лес поредел, все чаще попадались поляны с выжженной сухой травой, полной мелких прыгающих насекомых и белых, хрупких, как яичная скорлупа, ракушек. Они хрустели под моими ногами, и нельзя было шагу сделать, чтобы не раздавить их.

Вскоре я нашел тропу. Точнее сказать, это была полоса примятой травы, по которой прошли не так давно. Я остановился рядом с тропой, глядя по сторонам, предпочитая первым увидеть того, кто здесь ходил. Чувство тревоги нарастало столь стремительно, что я уже не мог двигаться дальше и стоял как вкопанный, глядя по сторонам.

Интуиция редко обманывала меня. Мурашки побежали у меня по коже, когда я увидел стремительно приближающиеся ко мне кончики черных хвостов, торчащие из травы, и затем услышал сухой шелест.

Уже раз обжегшись на встрече с пумой, я и в этот раз готов был увидеть каких-нибудь аспидных кошек, намеревающихся позавтракать мною, но, к моему удивлению и неоправданному облегчению, увидел выскочивших на тропу собак.

Псы были огромными, едва ли уступающими по размеру пуме, а об их свирепом нраве красноречиво говорило низкое грозное рычание, которым они предупредили меня о своих намерениях. Я сначала застыл, как статуя, вспомнив одно из правил защиты от собак, но моя неподвижная фигура не поубавила у псов агрессивности.

Это уже было как проклятие: за короткий промежуток времени мне второй раз приходилось позорно уносить ноги от животных, и в этот раз, как и в первый, у меня не было с собой оружия.

«Чтоб вы провалились!» – подумал я, повернулся к волкодавам спиной и что есть духу побежал по тропе вниз. Обрадовавшись таким откровенным догонялкам, псы облаяли меня и молча кинулись вслед за мной.

Склон становился все круче, и это обстоятельство не столько придавало мне скорости, сколько повышало шансы споткнуться и зарыться носом в землю. Стараясь не частить и делать шаги как можно более широкими, я разъяренным орангутангом скакал вниз, ломая на своем пути ветки деревьев и вспугивая тучи кузнечиков. Конечно, надо было остановиться и залезть на дерево, но расстояние между мной и моими преследователями сократилось настолько, что я как минимум рисковал бы своими джинсами.

Наматывая на себя редкий лес и травяные заросли, я продолжал нестись во весь опор и уже был готов к тому, что клыки волкодава вот-вот вцепятся мне в затылок, как вдруг прямо передо мной вырос белый забор, и я с ходу взял его двухметровую высоту, услышав подо мной лязг зубов и раздосадованный скулеж.

Я перелетел через забор с той же легкостью, как если бы это была скамейка, грохнулся на газон и кубарем покатился по траве.

Чувство восторга от того, что мне удалось сохранить джинсы и все, что находилось в них, быстро развеялось, и на смену ему пришло уже успевшее надоесть чувство тревоги.

Между деревьев проглядывался особнячок цилиндрической формы, напоминающий маяк. Его белые и гладкие стены, лишенные какого бы то ни было рельефа или лепных украшений, имели лишь несколько несимметричных и узких оконных проемов, закрытых тонированными стеклами. Верх особняка представлял собой стеклянный цилиндр, прикрытый конусовидной крышей. Особняк был неухоженным, несколько сегментов цилиндрического окна были заменены фанерой, на белых стенах желтели потеки, а в зарослях, окружающих его, с трудом можно было угадать когда-то аккуратные газоны, цветочные клумбы, дорожки, выложенные из цветной тротуарной плитки.

Я медленно пошел вперед, замечая следы человеческих рук. Несколько кустов были пострижены, и срезанные ветки, лежащие на земле, еще не успели полностью засохнуть. У входа в особняк были прополоты круглые клумбы и до блеска вымыты два мраморных античных бога, словно от дождя спрятавшиеся под кручеными коническими капителями колонн.

Я взялся за потускневшую от времени медную ручку двери и потянул на себя. Тяжелая пролаченная дверь со скрипом отворилась, и я почувствовал, как изнутри потянуло прохладой.

Надеясь, что особняк необитаем, я зашел внутрь, постоял на пороге, дожидаясь, когда глаза свыкнутся с полусумраком, и стал бесшумно подниматься по спиральной лестнице вверх. На каждом из трех этажей было всего по комнате. Сначала я прошел через гостиную, которую составляла дорогая антикварная мебель, круглый стол посредине, камин и стойка бара, повторяющая овал стены, затем поднялся на кухню, часть которой была отведена под машинное отделение, в котором стоял заржавелый и, по-видимому, давно вышедший из строя генератор. Шкафы кухни были пусты, но на полу стояло несколько коробок со всевозможными консервами, герметичными упаковками и крупами. Завершала особняк спальня, расположенная в самой светлой комнате, где стены были сделаны из стекла и откуда открывался удивительно красивый вид на берег океана и дальнюю панораму острова.

Спальня была обжита больше, чем остальные комнаты. Большую часть ее занимала кровать овальной формы, вплотную придвинутая к окну. Простыни и подушки были застелены покрывалом, которое отчетливо сохранило контур человеческой фигуры, словно поверх него кто-то лежал.

Я присел рядом с прикроватной тумбочкой и тотчас почувствовал, как учащенно забилось в груди сердце. На полу, друг на дружке, лежали кроссовки Анны, шорты и короткая маечка «боди», причем в таком виде, словно Анна только скинула их с себя и ушла в душевую. На тумбочке – расческа, резинка для волос, тональный крем, тушь для ресниц… Все эти предметы я знал слишком хорошо, чтобы ошибиться. Они тоже принадлежали Анне.