Глава 27

Когда думать о предательстве невыносимо, то лучше вообще ни о чем не думать. Так спокойнее. Чувствуешь себя дураком, который лоханулся – значит, на то воля божья. В этом плане Влад был в более выгодном положении, чем я. Он мог подозревать кого угодно: Гонсалеса, Дика, Ромэно с его малообщительной дочкой, кошку, чиновника из земельного комитета, – словом, большое количество людей. Он мог подозревать кого угодно, но в его голове никогда не всплыло бы имя Анны.

В моей же несчастной голове оно всплыло сразу. Все сложилось логично, как последнее слово в кроссворде. Анна присвоила себе мои деньги, связалась со старым дружком Гонсалесом, раньше нас приехала в Кито, купила остров, подстроила убийство Жоржет и навела на нас полицию. Я уже не сомневался в том, что она сделала все это. А вот какая метаморфоза произошла в ее мозгах, заставившая пойти на такую гнусность, – для меня оставалось загадкой. Когда бабе двадцать восемь, а у нее нет и никогда не может быть ребенка, то она начинает медленно сходить с ума.

Трудно передать чувства, которые я испытывал, когда нас под конвоем вели по тропе на шоссе. Все случившееся я воспринимал не столько как предательство Анны, сколько как ее потерю. Казалось, что Анна умерла, а ее отвратительный двойник строит нам козни, намереваясь изгадить память о верном и добром друге.

Влад шел впереди меня. Он оборачивался и пытался что-то сказать мне, но тотчас получал прикладом карабина между лопаток. Он хотел бороться, он надеялся, что нам удастся обговорить план действий, чтобы потом доказать свою невиновность. Я смотрел на его широкую спину и чувствовал, как к горлу подкатывает комок.

Нас посадили в разные машины. Аллея была пуста. «Рено» вместе с кошкой бесследно исчез. Захлопнулась дверь с зарешеченным окном, и рафинированная сельва, как декорации в театре, поплыла в сторону.

С Владом нам не только не удалось переговорить, но мы даже не увидели друг друга. Меня вывели из машины, заломили руки за спину, высоко подняли локти, чтобы я не смог смотреть по сторонам, завели в смрадный дом и спустили по лестнице вниз. В маленькой каморке мне вымазали пальцы в типографской краске и сняли отпечатки. Потом отвели еще ниже и заперли в маленькой тесной камере с круглым отверстием для вентиляции, в которое не пролезла бы даже рука.

Я был удивительно спокоен, с любопытством осмотрел крепкие стены, видавшие на своем веку немало мерзавцев и невинных лохов вроде меня, с прыжка плюнул в вентиляционную дырку, измерил площадь камеры в квадратных метрах, а потом упал на пол и много раз отжался.

На удивление быстро обитые железом двери скрипнули и отворились, и я едва успел вскочить на ноги и отряхнуть руки. Полицейский кивнул мне головой, приглашая на выход. Меня провели по уже знакомому коридору, в торце которого находилась овальная комната.

Совершенно лысый человек в белой сорочке с короткими рукавами сидел за столом со стесанными краями и безотрывно смотрел на свои короткопалые руки, лежащие на столе. Не поднимая головы и не глядя на меня, он спросил, говорю ли я по-испански и нужны ли мне государственный адвокат и представитель посольства. Не дослушав ответа на второй вопрос, он быстро и невнятно начал задавать вопросы, при этом ни разу не пошевелился и не поднял на меня глаза. Я понял, что следственный процесс, как и судебный, будет проведен в рекордно короткий срок, достойный занесения в Книгу Гиннесса.

– Тринадцатого марта вы летели на самолете, принадлежащем эквадорской авиакомпании, по маршруту Москва-Кито?

– Да.

– Вы принудили экипаж совершить посадку на запасном военном аэродроме, принадлежащем ВВС США?

– Нет.

Для этого говорящего сфинкса ответы «да» и «нет» имели одинаковый смысловой оттенок.

– Вы убили штурмана самолета Джулиана Мэйо?

– Нет.

– Вы незаконно проникли на территорию Эквадора?

– Нет. У меня открыта виза.

– Вы убили Жоржет Гарсиа?

– Нет.

Сфинкс с грохотом положил на стол револьвер. Я узнал в нем подарок от Ромэно. Револьвер я не брал с собой, оставив его в гостиничном номере.

– Это ваше оружие?

– Нет.

– На нем ваши отпечатки пальцев. Из этого револьвера сегодня в полдень была убита госпожа Гарсиа. Вы признаете себя виновным?

– Нет.

И тут случилось чудо: сфинкс поднял глаза. Они были маленькие, подслеповатые, как у старой свинки.

– Вам грозит пожизненное тюремное заключение. Все улики собраны. Отпирательство бесполезно… Уведите!

Вот блестящий образец правосудия! Никакой волокиты, никакой многолетней тяжбы! Раз, два – и пожизненное заключение!

Меня подняли под локти и вытолкнули в коридор. Интересно, думал я, Влада уже допросили или еще нет? Скорее всего еще нет. Иначе бы я услышал его крик и треск мебели. И вообще, давать Владу пожизненное заключение невыгодно. Он много ест и много производит шума.

Меня увели. Я старался серьезно относиться к тому, что происходило, но у меня ничего не получалось. Нелепое обвинение, нелепая суета. Все это больше напоминало плохой спектакль с плохим сценарием и бездарной актерской игрой.

Полицейский подвел меня к двери камеры и стал ковыряться в карманах в поисках ключа. Он даже не заставил меня встать лицом к стене и поднять руки, и я подумал, что мог бы без труда свалить его на пол одним точным ударом в челюсть, потом вытащить из кобуры револьвер и с его помощью расчистить себе путь на свободу. А потом пусть ищут меня в сельве или у дядюшки Ромэно. Но разве можно бить актеров, даже если их игра бездарна?

Я снова принялся пересчитывать площадь камеры. За мое отсутствие она стала короче на несколько сантиметров. Потом я стучал ногой по стене, но мягкие кроссовки не производили нормального стука. Потом я просто стал орать все песни подряд, которые знал.

Это была не камера, а какой-то проходной двор. Не успел я спеть «Гори, гори, моя звезда» и «Где-то, где-то посредине лета», как дверь распахнулась, и уже знакомый мне полицейский качнул мне головой, приглашая на выход.

– Если так всю жизнь, – проворчал я, – то я не согласен. Что я тебе – мальчик, чтобы по десять раз на день туда-сюда ходить?

Наш российский милиционер на это замечание как минимум огрел бы меня дубинкой между лопаток. Эквадорский полисмен промолчал, отошел в сторону, выпуская меня.

В коридоре меня ждал еще один полицейский. Судя по эмблемам на погонах, рангом повыше, чем сфинкс. Мне он сразу понравился. У него было умное лицо, тем не менее он был похож на боксера и неплохо играл.

– Кирилл Вацура? – уточнил он.

Я кивнул. Мы пошли наверх. На выходе, прячась под шиферным козырьком от полуденного солнца, стоял Влад.

– Здорово! – сказал я ему и протянул руку.

Влад был не в духе и на мою клоунаду не отреагировал.

– Куда нас? – спросил он меня сквозь зубы.

– На расстрел, – ответил я. – Разве тебе не огласили приговор?

– Пошел ты со своими шутками!

Нам предложили сесть на заднее сиденье закрытого джипа. Боксер, устроившись рядом с водителем, повернулся к нам.

– Я комиссар полиции Леонардо Маттос, – представился он нам. – Случилось недоразумение. Точнее…

Он не смог подобрать нужного слова или же предпочел не говорить в присутствии водителя.

– В гостиницу! – приказал он ему и, снова повернувшись к нам, закончил свою мысль: – Не возражаете, если мы поговорим у вас в номере?

Лично я не возражал, потому что там, в холодильнике, стояло несколько бутылок ледяного пива. Влад, оскорбленный в лучших чувствах, демонстративно отвернулся к окну. Мы поехали. Декорации пошли в обратном порядке. Скоротечность событий утомляла и раздражала. Не прошло и двух часов, как мы на круге столкнулись с грузовиком, но за это время нас с Владом успели задержать, посадить в следственный изолятор, вынести обвинение и пригрозить пожизненным заключением, из которого я отсидел в общей сложности не больше получаса. Теперь мы мчались в машине комиссара полиции, и я не мог сказать даже приблизительно, как жизнь повернется в ближайшее время, готовый с одинаковым равнодушием воспринять новость о замене пожизненного заключения высшей мерой или о полной реабилитации с принесением извинений от президента страны и финансовой компенсации за моральный ущерб.

На ступеньках перед входом в гостиницу сидел Дик. Когда мы вышли из машины, он встал и вытянулся, как солдат перед генералом.

– Встречай своих друзей! – сказал ему комиссар и первым пошел по лестнице вверх.

– Ну, парни… – начал было выражать свой восторг Дик, но Влад, нахмурив лицо, перебил его:

– Только тебя еще здесь не хватало!

Получив незаслуженный пинок, Дик застыл на лестнице с приподнятыми руками, рассеянно глядя на меня.

– Ты что-то хотел? – спросил я его.

– Как тебе сказать, – замялся Дик. – В общем, дел особых у меня нет…

– Извини, мы сейчас заняты, – на ходу бросил я и вслед за комиссаром и Владом зашел в фойе.

Комиссар чувствовал себя в гостинице хозяином, как в полицейском участке. Здесь его знали все – от портье до администратора.

– Желаете видеть директора, господин комиссар? – спросил администратор, торопливо выходя из-за стойки.

– Я сам зайду к нему, когда мне это будет нужно, – ответил комиссар, и в его голосе послышалась скрытая угроза.

– Слушаюсь, – поклонился администратор и спрятал хитрые лживые глазки.

Мы зашли в лифт. Кабина для рослого Влада и плечистого комиссара была явно мала, и мне с трудом удалось втиснуться внутрь. Как только дверь закрылась, она стала напоминать то темное помещение, в котором я совсем недавно был. Комиссар, глядя на цифровое табло, почему-то спросил:

– Здесь кормят нормально?

Мог бы сказать что-нибудь другое, подумал я. Например: «Не волнуйтесь, парни, все в порядке. Я только объясню вам суть ситуации». Или: «Чего приуныли? Все худшее позади!» А он про еду!

– Нормально, – ответил я.

– Закажешь яичницу со шпинатом? – попросил комиссар. – Только предупреди, чтобы мне на кукурузном поджарили, хорошо?

Мы прошли по коридору к номеру. Горничная, увидев комиссара, прижалась спиной к стене и тихо поздоровалась:

– Здравствуйте, господин комиссар!

Я объяснил ей на ушко, чего, на чем и сколько поджарить. Она кивнула:

– Немедленно приготовлю!

Комиссар придирчиво осмотрел наш номер, заглянул на лоджию, в душевую, приоткрыл створки стенного шкафа и, удовлетворившись обыском, тяжело опустился в кресло.

– А бродягу вы прогнали? – спросил он, только сейчас заметив, что, кроме нас с Владом, в номере больше нет никого. – Правильно сделали. Разговор не для посторонних.

Мы сели напротив комиссара. Ему было жарко. Он до пупа расстегнул рубашку и, взяв со столика журнал, стал помахивать им у лица.

– Почему не позвонили сразу, как вышли из земельного департамента? – спросил он меня, давно догадавшись, что Влад не понимает по-испански. – Я же оставил у секретарши свою визитку!

Я только сейчас вспомнил о том, как секретарша сунула мне в руку бумажку с телефоном полицейского управления, а я сгоряча выкинул ее в корзину.

– Мне не объяснили, в связи с чем я должен звонить в полицию, – ответил я.

– Эх! – махнул рукой комиссар. – Позвонил бы, меньше было бы проблем… Ладно, все неплохо кончилось. Только два человека из полиции знают, что вы на воле. А так, по всем документам, сидите в изоляторе. А это большой плюс, друзья!

Глаза Влада, как уже бывало в подобных ситуациях, кричали от информативного голода, но у меня не было желания повторять для него по-русски все то, о чем мы говорили. Пусть наберется терпения, подумал я, сам ни черта не понимаю.

– Признаюсь, мне не совсем ясно, в чем тут, собственно, плюс, – сказал я, открывая холодильник и выставляя на стол пиво.

Комиссар на мгновение замер, осознавая, что начинать разговор надо с нуля.

– Разве этот бродяга вам ничего не сказал? – уточнил он.

– Он сказал, что у него сегодня нет никаких дел, – ответил я.

– Ну, это понятно, – согласился комиссар, наливая себе в бокал пиво. – Тогда я вам сейчас все объясню.

Он встал, подошел к двери, ведущей на лоджию, и плотно закрыл ее.

– В общем, этот ваш друг или слуга – кто он там? – проспал встречу с вами и кинулся по вашим следам, – стал объяснять комиссар. – В земельный департамент он приехал минут пять спустя после того, как вы оттуда уехали в парк Святого Луки. Догадался подняться к секретарше и спросить у нее, в каком направлении вы исчезли. Секретарша решила, что вы созвонились со мной и едете в полицейское управление, и дала ему мои координаты. Бродяга завалился ко мне в кабинет, когда у меня шло совещание, и с порога: «Русские к вам уже приехали?» Непосредственный парень, как мой трехлетний сын… В общем, я у него узнал, что вы около полудня вышли из департамента. Ждал вас час, второй, третий. Мне стало ясно: что-то случилось. Потом мне принесли сводку происшествий, и я нашел вас в изоляторе.

Я вообще перестал что-либо понимать.

– А для чего мы вам были нужны? – спросил я. – И вообще, откуда вы знали, что мы должны появиться в земельном департаменте?

Комиссар выждал паузу, отпил пива из бокала. На его усах осталась пена. Казалось, полицейский вдруг поседел. Он расстегнул пуговицу кармана на рубашке и вынул из него плотный сверток, сложенный вдвое.

– Прочитайте сначала вот это.

Он положил сверток на стол рядом со мной. Я развернул его. Это был почтовый конверт, плотно набитый листками, исписанными мелким почерком.

– Что это? – спросил Влад, заглядывая мне через плечо и читая первую строчку: – «Дорогие парни!» Это кому мы с тобой дорогие?

Он не знал почерка Анны.

Загрузка...