Пламя страсти

Глава 28

Ночь тянулась мучительно долго. Беспокойные крики и стоны метавшегося в бреду Оливера чо и дело нарушали сон Джослин. Несмотря на уговоры Лайма, ей так и не удалось отдохнуть. Мать чутко прислушивалась к каждому движению сына. Казалось, все попытки араба спасти ее мальчика не привели к ожидаемому результату. Она уже была уверена в том, что Оливер умрет, и решила не отходить от него до самого конца. Он нуждался в ней, и Джослин хотела провести возле сына его последние мучительные часы жизни.

Почти позабыв о присутствии Лайма, который не покидал ее ни на минуту, ощущая прикосновения его руки, покоившейся на ее плече, женщина стояла на коленях перед кроватью Оливера. Она не сдерживала слез, и они беспрепятственно струились по ее щекам. Промакивая влажной тряпкой испарину на горячем лбу сына, мать нашептывала ему ласковые слова, которые он, увы, не слышал.

Ахмед приходил, затем снова уходил к другим больным. Он то хмурился, то задумчиво качал головой, но лицо его оставалось непроницаемым, а с губ вот уже несколько часов не сорвалось ни слова. Заставив Оливера, находящегося в беспамятстве, выпить лечебный настой, лекарь прижался щекой к голове мальчика, чтобы определить, насколько высока температура. Потом он наложил мазь на нарывы и пробормотал что-то на родном языке. В его монотонной речи Джослин безошибочно узнала молитву.

Наконец, переломный момент миновал и лихорадка отступила.

Ахмед отошел от кровати Оливера и склонил голову.

— О, Аллах Акбар! — громче и увереннее, чем прежде, произнес он, поднял голову и удовлетворенно взглянул на Джослин. — Аллах велик! Ваш сын будет жить.

Некоторое время женщина с недоверием смотрела на араба, после чего в растерянности повернулась к Лайму, стоявшему за ее спиной.

Он радостно улыбнулся.

— Это правда? — боясь поверить, выдохнула она и, протянув руку, дрожащими пальцами прикоснулась ко лбу Оливера.

Теперь Джослин и сама убедилась в том, что огонь, пожиравший тело ее сына, ослабел. Ее малыш будет жить! Сердце матери ликовало. Спеша отблагодарить Ахмеда, она перевела затуманенный слезами взгляд на место, где только что стоял араб, однако обнаружила, что он уже ушел.

Джослин порывисто закрыла лицо руками, давая волю слезам радости, которые еще несколько минут назад были слезами горя и отчаяния. Она благодарила Бога за спасение Оливера, уже забыв о том, что всю ночь напролет обвиняла его в несчастье, постигшем ее. Благодаря человеку, верившему в другого Бога, Господь смилостивился над ее сыном и сохранил ему жизнь.

Неожиданно молитвы Джослин прервал охрипший голос Эммы.

— Нет, — простонала она. — Только не мой мальчик.

Оглянувшись, молодая вдова увидела, что старая женщина подняла трясущуюся от слабости руку и погрозила кулаком кому-то невидимому.

— Будь ты проклят! — крикнула она.

Решив, что Эмма оплакивает смерть Оливера, Джослин торопливо поднялась на ноги, сгорая от нетерпения обрадовать ее известием о чудесном спасении своего сына. Однако сильные руки Лайма удержали ее на месте.

— Я сам скажу.

Снова опустившись на колени, Джослин взяла маленькую ладошку мальчика, ощущая, как жизнь возвращается в его тело.

Тем временем Лайм склонился над Эммой.

— Эмма! Оливер жив.

Женщина категорично замотала головой, пробормотала что-то и застонала.

— Не обманывай меня. Он мертв. Я знаю. Мой мальчик умер.

— Нет, не умер. Лихорадка отступила, Эмма. Оливер поправится.

Старая служанка застонала.

— Ты хочешь утешить меня, Лайм? Не нужно. Я знаю правду. Я знаю.

Джослин не сводила с Эммы испуганных глаз. Неужели она бредит?

Мужчина осторожно положил руку на плечо больной.

— Послушай меня, Эмма.

— Ты тоже должен узнать правду. Сейчас, — продолжала стоять на своем Эмма. — Мне больше некого защищать. Некого. Ох, мой бедный Оливер. Теперь Эшлингфорд твой, Лайм. Он всегда принадлежал тебе.

Джослин тяжело вздохнула, услышав слова служанки. Вернее было бы сказать, что Эшлингфорд должен был принадлежать Лайму. Но следующие слова Эммы повергли хозяйку баронства в изумление.

— Мейнард не имел права владеть Эшлингфордом, потому что он не был сыном барона Монтгомери Фока.

В комнате воцарилась мертвая тишина. Первым ее нарушил Лайм.

— Что ты имеешь в виду?

— Прости меня, Лайм. Я не хотела никого обманывать. Никогда не хотела.

— Обманывать? О чем ты говоришь?

— О том, что Анна и Иво решили обмануть всех, и им это удалось.

Джослин краем глаза заметила, как руки Лайма судорожно сжались в кулаки.

— Расскажи, расскажи все без утайки.

— Ах, Лайм, разве ты не понял? — раздраженно воскликнула Эмма. — Я любила Мейнарда не только потому, что вскормила его своей грудью. Я любила его как родного сына потому, что он был моим родным сыном. Моим и Иво. Сыном, рожденным вне брака.

Признание старой женщины потрясло Джослин до глубины души. Если Эмма говорила правду, то Лайм и Мейнард доводились друг другу кузенами! Значит, Мейнард не имел никаких прав на Эшлингфорд. И Оливер тоже! Боже Всемогущий, разве такое возможно?!

— Ты потеряла голову, женщина, и не знаешь, что говоришь, — неожиданно резко заявил Лайм.

— Нет, я нахожусь в здравом уме, — голос Эммы с каждым словом становился сильнее и увереннее. Открыв, наконец, тайну, которую она хранила столько лет, женщина испытывала ни с чем не сравнимое облегчение. Будто гора упала с ее плеч. — Возможно, я потеряла голову тогда, когда полюбила Иво и позволила ему прикоснуться к себе, а потом родила от него ребенка. Да, я заблуждалась, очень сильно заблуждалась на его счет.

— Расскажи мне все. Все до конца, — попросил Лайм, усилием воли сдерживая эмоции.

Джослин могла лишь догадываться, что он чувствовал, узнав после стольких лет душевных страданий из-за презрения окружающих, что является единственным законным наследником Эшлингфорда. Все эти годы его обманывали. Словно паутина, ложь окутывала жизнь Эммы, Иво, Анны и Мейнарда. А теперь она коснулась и жизни Оливера.

— Я думала, что Иво тоже любит меня, — не замечая помрачневшего лица Лайма, продолжала Эмма. — Он клялся мне в любви и преданности, а затем… — Приступ кашля заставил ее замолчать. Когда же она снова заговорила, ее голос стал таким слабым и тихим, что Джослин с трудом разобрала слова. — Он подарил мне ребенка, — прошептала старая служанка.

— Итак, Мейнард — твой незаконнорожденный сын, — заключил Лайм.

Она кивнула головой.

— Я жила в страхе. И мне было очень стыдно. Но Иво убедил меня в том, что обо всем позаботится. Он сказал, что знает знатную даму, готовую принять моего ребенка и воспитывать как родного. Правда, только в том случае, если родится мальчик.

— Анна! — тихо вставил лорд Фок.

Прокашлявшись, Эмма заговорила громче.

— Иво утверждал, что муж этой дамы сердится на нее за то, что она не может подарить ему наследника, и даже угрожает избавиться от нее, если в ближайшее время она не родит сына.

Лайм до боли сжал кулаки. Он не сомневался, что его отец, Монтгомери Фок, не мог так говорить. Скорее напротив, он обрадовался бы, если бы узнал о бесплодии Анны, ведь уже имел наследника от любимой женщины.

— Чтобы уберечь меня от позора, Иво воспользовался удобным случаем и перевел меня на работу в замок, — охрипшим голосом продолжала старая служанка. — Я не знаю, как Анна объяснила мужу желание родить ребенка не в замке, а где-то еще. Однако в то время, когда я была на пятом месяце беременности, она покинула Эшлингфорд, делая вид, что готовится к родам.

Лайм заскрипел зубами. Он тоже не знал, какую причину назвала Анна его отцу, но хорошо помнил, что перед рождением Мейнарда она действительно некоторое время отсутствовала. В эти месяцы он, Лайм, чувствовал себя совершенно счастливым, так как избавился от преследований и насмешек мачехи.

— Я знаю, что вела себя глупо, но я безумно полюбила ребенка, который рос у меня под сердцем, — с трудом переводя дыхание, говорила Эмма. — Я понимала, что для малыша будет лучше, если он вырастет в знатной и богатой семье. Я не желала ему участи незаконнорожденного. Именно поэтому я молила Бога, чтобы он подарил мне мальчика, а не девочку.

Незаконнорожденный! С каждым словом, срывавшимся с губ старой женщины, мужчина мрачнел все больше и больше. Он уже с трудом сдерживал гнев, бушующий в груди.

Эмме же каждое слово давалось с неимоверным усилием. Она слабела и теряла силы прямо на глазах.

— У меня в горле пересохло, — шумно вздохнув, пожаловалась больная. — Ты не мог бы смочить мне губы, Лайм?

Он чувствовал, что Джослин не сводит с него глаз, и, отходя от кровати, старательно избегал ее взгляда. Мужчина боялся, что ярость, охватившая его, напугает и оттолкнет ее. Налив в кружку немного воды, он вернулся к старой служанке и дал ей пить.

Утолив жажду, Эмма продолжила рассказ:

— И вскоре родился мой мальчик. Анна и Иво с нетерпением ждали его появления на свет. Они пытались отнять у меня сына, но я не могла отказаться от него.

— И поэтому появилась в Эшлингфорде в качестве кормилицы, — подытожил Лайм.

Женщина склонила голову.

— Да, они не хотели этого, но я не оставила им выбора, пригрозив, что раскрою их обман, если они разлучат меня с ребенком. Им пришлось взять меня в замок. А когда я оказалась в Эшлингфорде, то поняла, что стала невольной участницей заговора и что зачала Мейнарда неслучайно. Иво умышленно вовлек меня в преступную связь, следуя плану, придуманному им и Анной.

Более подробных объяснений сыну Монтгомери Фока не требовалось. Он хорошо знал, чего они добивались.

Однако Эмма продолжала говорить:

— Мейнард был нужен им для того, чтобы отобрать у тебя, Лайм, баронство, — торопливо добавила она, вцепившись опухшими пальцами в рубашку мужчины. — Иво желал этого потому, что не мог получить Эшлингфорд сам. А Анна понимала, что, даже роди она твоему отцу ребенка, тебя он любил бы больше. — Глухо застонав, старая служанка разжала пальцы, выпуская подол рубашки, и бессильно уронила голову на подушку.

— Дайте… дайте мне немного отдохнуть, — прошептала она, устало закрывая глаза.

Потрясенный исповедью умирающей, лорд Фок, казалось, окаменел. Как он мог быть так слеп? Почему отец был так слеп? Ведь все видели откровенную, искреннюю заинтересованность Иво в Мейнарде, и всех удивляли холодность и равнодушие, которые проявляла к мальчику Анна. И с самого рождения рядом с Мейнардом находилась Эмма, любившая его, как родная мать.

— Лайм! — тихо позвала Джослин. Обойдя кровать, где лежал Оливер, она осторожно положила руку на плечо мужчины и медленно опустилась на колени рядом с ним. — Я искренне сожалею. Если бы я знала…

— То что? — неожиданно резко уточнил он.

Молодая вдова тяжело вздохнула.

— Я бы не стала бороться за права Оливера на Эшлингфорд. И, разумеется, не поехала бы вместе с Иво в Лондон.

Лайму, охваченному слепой яростью, хотелось дать выход гневу, однако, ухватившись за любовь к Джослин как утопающий за соломинку, он усилием воли подавил порыв.

— Знаю, — кратко сказал он.

Несколько мгновений Джослин напряженно вглядывалась в его лицо, потом робко улыбнулась.

— Эшлингфорд твой, Лайм. Я сама отправлюсь к королю и засвидетельствую слова Эммы. Уверена, теперь он не откажет тебе.

Да, лорд Фок не сомневался, что, узнав правду, Эдуард вряд ли решится в третий раз отнять у него баронство.

— Я должна рассказать остальное, — раздался слабый голос Эммы.

Оглянувшись, Лайм увидел, что она продолжала лежать с закрытыми глазами. Очевидно, у нее уже не осталось сил, чтобы открыть их.

— Ты знала о намерениях Иво и Анны, — сурово произнес мужчина. — И молчала. Почему?

— Я любила своего сына, Лайм. Я хотела, чтобы он жил как знатный человек, а не как незаконнорожденный. Все, что я делала, я делала ради него и для него, — шумно выдохнув (воздух с шипящим свистом вырвался из ее горла), объяснила Эмма. — Когда я узнала, что твой отец не собирался называть Мейнарда наследником, я успокоилась. Я надеялась, что мой сын сможет по-прежнему жить в достатке, а… а ты, Лайм, получишь то, что принадлежало тебе по праву.

— Но после смерти отца Иво и Анна подали королю прошение, в котором просили признать наследником Мейнарда, — напомнил мужчина. — И ты снова промолчала.

На долю секунды лицо умирающей женщины исказила гримаса боли, но затем оно прояснилось.

— Я не верила, что им удастся убедить короля отдать баронство Мейнарду. Все знали, что Монтгомери Фок считал наследником тебя и что только ты был достоин занять место барона. Можешь не верить мне, Лайм, но когда Иво и Анна вернулись из Лондона с королевским указом, я пригрозила разоблачить их обман. Я заявила, что расскажу правду о рождении Мейнарда, если они не откажутся от Эшлингфорда.

— Сам же Мейнард, видимо, не подозревал, чей он сын, — уверенно предположил лорд Фок.

Эмма покачала головой.

— Иногда мне очень хотелось раскрыть ему истину, особенно тогда, когда он начал отдаляться от меня и сближаться сначала с Иио, а затем и с Анной. Но я боялась, что, признавшись, погублю его. Мейнард уже вырос и научился ненавидеть. Ненавидеть тебя. Сообщение о том, что он такой же незаконнорожденный ребенок, как и ты, могло убить его.

Лайм задумался. Интересно, изменился бы ход событий, если бы Мейнард все узнал? Отказался бы он от титула, который принадлежал другому?

— Что же ответили Иво и Анна на твою угрозу?

— Они попытались убить меня.

Лайм заметил, как от негодования вспыхнуло лицо Джослин.

— Убить тебя?

— Да, они… добавили яд в молоко. Но они не предполагали, что я видела это.

Теперь мужчина понял, почему вскоре после смерти отца скоропостижно умерла Анна.

— Ты поменяла кружки, не так ли? И отравленное молоко досталось Анне, — заключил Лайм.

— Бог мне судья. Именно так я и сделала. Когда Анна отвернулась, я выпила ее молоко, а свое перелила в ее кружку.

— И Иво знал об этом.

— Он догадался. Позднее.

— Но почему ты не пришла ко мне и не призналась во всем?

— Разве я могла? Иво, рассказав о том, каким образом мне удалось избежать участи, уготовленной для меня им и Анной, обвинил бы меня в убийстве. А меня, несомненно, приговорили бы к смерти. Кроме того, Мейнард… он так горько скорбил по Анне, что я не пожелала причинить ему еще большую боль.

— А позднее, когда Мейнард умер?

— У меня появился Оливер. — Она разрыдалась. — Я полюбила его с первого взгляда.

Лайм мрачно усмехнулся. Итак, своим молчанием Эмма еще раз отняла у него титул барона и владения, завещанные отцом.

— Теперь объясни, о каких записях шла речь? — попросил он. — Какое отношение они имели к тебе и Иво?

— Отравленное молоко было не первой попыткой избавиться от меня навсегда. Почти сразу же после того, как я появилась в Эшлингфорде, начали один за другим происходить несчастные случаи, каждый из которых мог свести меня в могилу. Мне пришлось придумать, как защитить себя.

— При помощи записей?

— Я попросила одного из монахов, остановившихся на ночлег в Эшлингфорде по дороге в Лондон, записать мою исповедь. Я честно все рассказала и объяснила, что собираюсь передать пергамент твоему отцу. — Эмма прокашлялась и продолжила: — Он поверил мне и, решив, что делает доброе дело, согласился выполнить мою просьбу. Он даже не предполагал, что я намеревалась использовать записи против Иво и Анны и таким образом спасти свою жизнь.

Лайм чуть не спросил, почему Анна и Иво пытались отравить служанку, зная, что правда рано или поздно станет известна. Но в следующее мгновение он сам ответил на свой вопрос: им нечего было терять. Они надеялись, что записи могли затеряться или исчезнуть. Если бы им удалось убить Эмму, у них оставался шанс при помощи Мейнарда владеть Эшлингфордом. Пока же она находилась в живых, им постоянно грозило разоблачение.

— Когда монах записал до конца мою исповедь, я показала Иво последнюю страницу и заверила, что после моей смерти человек, которому я якобы доверила хранить пергамент, немедленно передаст его тебе.

— И долгие годы ты продолжала хранить записи у себя.

— Да. Я никому не могла доверить эту тайну.

Осознавая, что, только получив прощение, несчастная женщина обретет душевный покой, Лайм отогнал обиду и гнев.

— А теперь тебе нужно немного поспать.

Эмма повернула к нему лицо, но ее веки так отяжелели, что она уже не пыталась поднять их.

— Ты… ты ведь прощаешь меня, Лайм, да? Я не хотела причинить тебе боль, не хотела, чтобы ты страдал. Клянусь, не хотела.

Лорд Фок с удивлением прислушивался к своим чувствам. Случись подобное в прежние времена, тот Лайм, каким он был раньше, рассвирепел бы так, что не смог солгать и сказать Эмме, что прощает ее. Однако любовь к Джос-лин сделала мужчину великодушным. Наклонившись, он осторожно пожал руку умирающей.

— Все прощено и забыто, — искренне заверил он ее. — А сейчас отдыхай.

Испещренное глубокими морщинами лицо Эммы прояснилось.

— Тебя я тоже всегда любила, как сына, — пробормотала она, медленно погружаясь в беспамятство.

Некоторое время лорд Фок стоял неподвижно, потом неторопливо повернулся к Джослин.

— Она умирает, да? — спросила молодая вдова растерянно.

Лайм печально склонил голову.

— Ахмед сказал, что Эмма не доживет до утра. — Он помог Джослин подняться с колен и добавил: — Я должен покинуть тебя сейчас.

Женщина мгновенно насторожилась.

— Ты возвращаешься в Торнмид?

— Нет, просто я хочу побыть один. — Ему хотелось обдумать исповедь старой служанки и изгнать из души остатки гнева. — Я вернусь через несколько часов.

На лице Джослин появилось выражение неуверенности.

— Даю слово, что вернусь, — заверил он и, выйдя из дома, исчез в темноте. До рассвета оставалось чуть больше часа.

Ахмед покинул Эшлингфорд через три дня. Но лорд Фок провел в баронстве целую неделю прежде, чем сообщить о возвращении в Торнмид. За это время Оливер поправился настолько, что его перевезли в замок. Его состояние улучшалось прямо на глазах, и со дня на день его маленьким ножкам предстояло застучать по каменному полу огромного зала и многочисленных коридоров.

Джослин, счастливая после ночи любви с Лаймом, шагала с ним рядом, провожая к небольшому отряду рыцарей, которые уже сидели в седлах и терпеливо ждали господина.

— Когда ты собираешься отправиться ко двору? — спросила она на ходу.

— Я бы предпочел не появляться там никогда, — тихо ответил он, не сводя глаз с одного из своих людей.

— Не понимаю, — растерянно проронила женщина. — Уверена, король захочет встретиться с тобой, чтобы…

Мужчина резко остановился, затем притянул ее к себе и заглянул в лицо.

— Мне не о чем говорить с Эдуардом.

— Не о чем? — сбитая с толку, переспросила она. — А как же Эшлингфорд?

— Эшлингфорд принадлежит Оливеру.

— Нет! — воскликнула молодая мать. — Он твой и только твой!

Лайм ласково провел пальцем по плавному изгибу ее подбородка.

— У меня есть Торнмид. И мне уже не нужен Эшлингфорд.

Джослин пришла в смятение. Неужели Лайм отказывался от родового поместья отца ради Торнмида, который по сравнению с Эшлингфордом выглядел как жалкая пародия на баронство? Его решение казалось ей глупым, к тому же Эшлингфорд до сих пор нуждался в его сильной опытной руке.

— Но ведь Торнмид вряд ли…

— Он будет, — перебил лорд Фок. — Со временем он станет в один ряд с Эшлингфордом.

Женщина, зная о серьезности намерений Лайма в отношении Торнмида, понимала, что он говорил правду, но его желание отказаться от того, что принадлежало ему с рождения, удивило ее.

— Ты не прав, Лайм, — настаивала она. — Эшлингфорд должен стать твоим.

Лучи восходящего солнца осветили лицо мужчины. Взглянув на Лайма, Джослин увидела, что его глаза светились любовью.

— Я люблю тебя. И люблю Оливера. Истину лучше похоронить вместе с Эммой. Пусть никто не узнает эту страшную тайну. Никто и никогда.

Лишь теперь молодая мать осознала, что, отказываясь от Эшлингфорда, Лайм хотел защитить их с Оливером. Так велика была его любовь.

— Ты не должен так поступать.

В следующее мгновение ее глаза наполнились слезами и окружающая реальность потеряла четкие очертания.

Не обращая внимания на присутствие посторонних, мужчина наклонился и нежно поцеловал возлюбленную.

— Но именно так я и поступлю, — прошептал он, отрываясь от ее губ. — Хозяином Эшлингфорда станет Оливер.

Радость, благодарность, любовь переполнили сердце Джослин. От избытка чувств она потеряла дар речи, но ее глаза говорили красноречивее слов.

— Я вернусь, моя милая. Клянусь. Я вернусь к тебе и Оливеру.

Еще раз поцеловав ее на прощание, Лайм отстранился и легким пружинящим шагом направился к рыцарям.

Джослин задумчиво смотрела ему вслед. Она не знала, что он собирался делать, но не сомневалась, что любимый сдержит данное слово. Он непременно найдет спасительный выход, и они будут вместе. Навсегда.