Планету открывали сообща

Путешествие в страну Пунт

Древнеегипетский корабль (рельеф в храме Дейр — аль-Бахари)

Одно из самых замечательных произведений искусства древнего Египта — великолепные красочные рельефы в храме Дейр-аль-Бахари. Возраст их — около трех с половиной тысяч лет.

На стенах храма изображены сцены морского путешествия. Пять парусно-гребных судов готовятся к отплытию. Вот они прибывают в чужедальнюю страну, где местный правитель с супругой и свитой торжественно встречает египетских мореплавателей. Посетитель храма видит также погрузку на суда богатств страны Пунт, которые перечислены в сохранившейся надписи. Это — золото, мирра, ладан, коричневое и черное дерево, слоновая кость, шкуры леопардов, живые павианы… Жители Пунта приводят на египетские суда и рабов.

Имена мореплавателей не сохранились в надписях на стенах храма Дейр-аль-Бахари. Зато надписи прославляют царицу Хатшепсут, которая в 1516 году до н. э. направила торговую экспедицию в Пунт.

Местонахождение этой таинственной страны долгое время вызывало споры среди историков и других ученых. В настоящее время преобладает мнение, что Пунт — это современный мыс Рас-Хафун (10 градусов северной широты), расположенный несколько южнее мыса Гвардафуй на восточном побережье Африки, омываемом Индийским океаном, на территории Республики Сомали.

Первое известие о стране Пунт относится к 2900 году. По крайней мере с 2600 года египтяне стали вывозить оттуда золото. Оно добывалось, вероятно, в междуречье Голубого Нила и Собата.

Экспедиция царицы Хатшепсут состоялась после трехвекового перерыва, вызванного событиями внутренней истории Египта, а затем нашествием варваров — гиксосов. Свержение их владычества сопровождалось возрождением былой мощи древнеегипетского государства. Естественно, что взоры царицы Хатшепсут — смелой и предприимчивой правительницы — обратились к Пунту. Правда, надпись на стене храма утверждает, что прежде египтяне в Пунт не плавали и знали о нем только понаслышке, но это, вероятно, измышление придворного летописца, стремившегося возвеличить свою повелительницу.

Надо думать, что из богатств Пунта царицу интересовало прежде всего золото, для взвешивания которого участники экспедиции взяли с собой специальные весы. Но хотя надпись упоминает о доставке золота и драгоценных камней, больше всего внимания уделяется, так сказать, ботаническим интересам царицы. Хатшепсут задумала посадить на террасе храма Дейр-аль-Бахари благовонную мирру, которая в Египте не растет, но была доставлена в эту страну из Пунта первыми экспедициями. Посланцы царицы привезли с собой тридцать одно дерево в кадках. Расстояние от древнеегипетских гаваней на Красном море до района Гвардафуй — около 1100 миль. При попутных ветрах корабли царицы Хатшепсут могли пройти этот путь за два-три месяца.

Древнейшие плавания египтян из красноморских портов в страну Пунт были первыми исследовательскими экспедициями в Африке. И предпринимали их не пришельцы с других материков, а сами африканцы.

Какое значение имели эти экспедиции для истории географических открытий? На первый взгляд — никакого. Ведь даже местонахождение таинственной страны Пунт нельзя считать окончательно установленным. И тем не менее открытия, сделанные народами древности, самым причудливым образом влияли на путешественников и мореплавателей позднейших веков.

Тысячелетия назад египетские суда совершали плавания к берегам не только Восточной Африки, но и Передней Азии. С восточного побережья Средиземного моря вывозили знаменитый ливанский кедр, из которого строили суда для морских путешествий.

Во II тысячелетии до н. э. египтяне господствовали над финикийскими городами, расположенными на побережье современной Сирии. В дальнейшем эти города завоевали независимость и превратились в крупнейшие центры международной торговли.

Финикиянам стало тесно в Средиземном море, и суда их вышли в Атлантику. В то же время они устремились и на восток. Ослабленный Египет не мог противодействовать торговой экспансии финикиян, но он еще владычествовал на собственной территории, включавшей Суэцкий перешеек. Чтобы преодолеть это препятствие и выйти в Красное море, вчерашние данники Египта нашли базу за его пределами: порт Эцион-Гебер (близ нынешней Акабы) на побережье залива Красного моря. В то время порт принадлежал израильско-иудейскому государству, жители которого не были искушены в мореплавании. Это открывало путь к совместным экспедициям.

В Библии описано несколько таких экспедиций. Важнейшая из них происходила около 945 года до н. э. Она была предпринята Хирамом, царем финикийского города Тира, и царем израильско-иудейского государства Соломоном. Корабли их благополучно прибыли в страну Офир, а затем вернулись в Эцион-Гебер и доставили огромное количество золота, а также драгоценные камни, серебро, слоновую кость, обезьян, павлинов.

Где же находилась страна Офир? По этому поводу еще больше споров, чем о стране Пунт. Офир искали и в Азии, и в Африке, и в Америке, и даже в Океании («Соломоновы острова»). И сейчас еще многие ученые помещают его в Западную Индию. Другие полагают, что библейский Офир — это древнеегипетский Пунт. Такой точки зрения придерживаются, в частности, советские ученые А. Кифишин, Ю. Кобищанов, П. Андреев.

По-видимому, могут быть правы и те и другие. Анализ названий предметов, привезенных из Офира, показывает, что эта местность находилась, очевидно, в устье Инда. Однако Индия не вывозила золота. Наоборот, на протяжении многих веков она сама ввозила этот металл из Африки. Но ведь по пути в Индию или обратно финикийско-израильская экспедиция могла побывать в Пунте — стране золота.

Где бы ни находилась страна Офир, библейский рассказ на протяжении многих столетий будил воображение (и возбуждал алчность) европейцев. В средние века Библия была настольной книгой образованных людей Западной Европы. И вот из этой книги, каждое слово которой считалось священным, они узнавали, что где-то на Востоке лежит сказочно богатая страна, до которой можно добраться морем. Сам Христофор Колумб, отправляясь в океан, тешил себя надеждой достигнуть страны Офир, которую он отождествлял с Индией.

Еще большее значение для будущих географических открытий имела финикийско-египетская экспедиция, которая состоялась за семьдесят лет до завоевания древнего Египта персами.

Речь идет о плавании финикиян вокруг Африки, предпринятом в 596–594 годах до н. э. по поручению фараона Нехо.

Нехо правильно оценил возможности финикиян. К этому времени их суда превзошли египетские. Суда египтян были чаще всего гребными, финикийские же обычно ходили под парусами, а весла употребляли только при затишье. Случалось, хотя и редко, что финикияне отваживались выходить в открытое море, ориентируясь по созвездию Малой Медведицы.

К сожалению, не сохранилось никаких сведений, восходящих непосредственно к участникам или организаторам египетско-финикийской экспедиции. До нас дошли только скудные данные, записанные «отцом истории» Геродотом. Историк побывал в Египте спустя сто с лишним лет после описываемого плавания.

Поэтому его рассказ вызывал серьезные сомнения. Некоторые западные исследователи и сейчас относятся к свидетельству Геродота более чем критически.

Сообщение Геродота настолько кратко, что его нетрудно привести полностью:

«Ливия, оказывается, кругом омываема водою, за исключением той части, где она граничит с Азией; первый доказал это, насколько мы знаем, египетский царь Нехо. Приостановивши прорытие канала из Нила в Аравийский залив, он отправляет финикиян на судах в море с приказанием плыть обратно через Геракловы столпы, пока не войдут в Северное море и не прибудут в Египет. Финикияне отплыли из Эритрейского моря и вошли в Южное море. При наступлении осени они приставали к берегу и, в каком бы месте Ливии ни высаживались, засевали землю и дожидались жатвы; по уборке хлеба плыли дальше. Так прошло в плавании два года, и только на третий год они обогнули Геракловы столпы и возвратились в Египет. Рассказывали также, чему я не верю, а другой кто-нибудь, может быть, и поверит, что во время плавания кругом Ливии финикияне имели солнце с правой стороны»[1].

Сведения, показавшиеся Геродоту неправдоподобными, наиболее убедительно доказывают достоверность приведенного им рассказа египетских жрецов. Как известно, солнце движется не по экватору, а по эклиптике, наклоненной на 23½ градуса к экватору. Поэтому к северу от тропика Рака (23½ градуса северной широты), а значит, и в Греции и в Египте, чтобы увидеть восход солнца, нужно встать лицом к югу. И тогда дневное светило взойдет слева от наблюдателя. А в той части Африки, которая лежит к югу от тропика Козерога, нужно встать лицом к северу — и солнце взойдет справа.

Иное положение между тропиками. Здесь в зависимости от времени года и широты места наблюдателю придется встать лицом либо к югу, либо к северу, и тогда он увидит солнце восходящим либо слева, либо справа.

Исходя из этого, английский автор Дж. О. Томсон в своей книге о древней географии ставит под сомнение рассказ Геродота. «Почему многие так уверены, что повествование о путешествии не может быть выдумкой? Разве не были уже хорошо известны места далеко к югу от тропика (северного. — Авт.), вроде Мероэ?» — спрашивает он.

Действительно, Мероэ, то есть область шестого нильского порога, было хорошо известно египтянам. С другой стороны, мореплаватели древнего Египта сталкивались с описанным явлением уже в Красном море.

Спрашивается, однако: если повествование о путешествии вокруг Африки — выдумка, то откуда древним египтянам было известно, что такое плавание возможно? И далее: зачем понадобилось информаторам Геродота вводить в заблуждение греческого путешественника? Чтобы произвести на него впечатление успехами родной страны, они, очевидно, приписали бы «плавание кругом Ливии» своим соотечественникам, а не финикиянам.

«Если вспомнить, какие огромные расстояния часто преодолевали малайцы в Тихом океане на самых примитивных судах, то не приходится сомневаться в возможности плавания вокруг Африки», — пишет по поводу сообщения Геродота Рихард Хенниг. Вместо «малайцы» здесь надо поставить «микронезийцы» или «полинезийцы», тогда этот аргумент станет особенно убедительным.

О достоверности рассказа Геродота надо судить также в свете последующей истории географических открытий. В древневосточных деспотиях подобные экспедиции могли снаряжаться только по приказу или капризу правителя. Для государственного деятеля масштаба Нехо (вспомним его попытку восстановить канал, соединяющий Нил с Красным морем) подобная инициатива была естественной. Преемники же его могли отказаться от организации новых экспедиций вокруг Африки хотя бы потому, что первая не принесла ощутимых практических результатов, а на интересовавший Нехо вопрос о том, можно ли обойти вокруг Африки морем, ответ был уже получен.

Во всяком Случае, в эпоху, последовавшую за путешествием финикиян, возможность такого плавания не подвергалась сомнению ни в Азии, ни в Африке. Это видно из сообщений Геродота и других древних авторов о попытке персидского царевича Сатаспа около 470 года до н. э. повторить путешествие, но в обратном направлении, выйдя из Средиземного моря.

По мнению Хеннига, из этой попытки ничего не вышло; Сатасп был человек легкомысленный и, кроме того, не смог бы прорвать блокаду Гибралтарского пролива, которую в VI веке до н. э. установили карфагеняне, чтобы укрепить свою торговую гегемонию.

Для нас, однако, имеют значение не столько реальные результаты плавания Сатаспа, сколько уверенность персидского двора в том, что вокруг Африки можно обойти морем. Между тем от увенчавшегося успехом путешествия финикиян до неудачного предприятия Сатаспа прошло свыше ста лет. Обращает на себя внимание и тот факт, что Сатасп отплыл на египетском судне с египетской командой. Очевидно, в Египте не забыли о финикийской экспедиции, предпринятой по приказу фараона Нехо, и считали возможным повторить ее собственными силами. Важно и то, что Геродот побывал в Египте всего через двадцать лет после авантюры Сатаспа и, следовательно, его рассказ о ней никак не может быть отнесен к категории древних мифов.

В промежутке между плаваниями финикиян и персидского царевича произошло еще одно событие, которое, возможно, было связано с успехом первого.

Около 530 года до н. э. у берегов Западной Африки побывала экспедиция Карфагена, финикийского города, превратившегося к VI веку в могучую державу с первоклассным для того времени флотом. Некоторые ученые ставят под сомнение достоверность сведений об этой экспедиции. К сожалению, до нас дошла лишь часть храмовой надписи, посвященной этому предприятию. Из нее видно, что карфагенский флот, возглавляемый Ганноном, имел целью основать на побережье Африки цепь поселений. Этим, однако, едва ли ограничивались задачи экспедиции. Так, римский естествоиспытатель Плиний указывал, что Ганнон «получил приказание разведать очертания берегов Африки». Другой римский автор, Помпоний Мела, подчеркивает, Ссылаясь на надпись, составленную, видимо, самим Ганноном, что карфагенянин обогнул большую часть Африки и вернулся «не потому, что прекратилось море, а потому, что ему не хватило съестных припасов».

Ганнону, очевидно, не понадобилось бы давать объяснения, звучащие как оправдание, если бы он должен был только исследовать и заселить ограниченный участок побережья Западной Африки: эту задачу он выполнил полностью, дойдя, как полагают, до вулкана Камерун — самой высокой горы западного побережья Африки. А вот если Ганнон намеревался повторить подвиг своих финикийских родичей (о котором, конечно, знал), то ему, естественно, нужно было разъяснить потомству, почему это оказалось невозможным.

Кстати, анализ надписи в карфагенском храме приносит все новые и новые доказательства ее достоверности. Долгое время строки: «носились мы четыре дня и ночью увидели землю, полную пламени», «днем это оказалось величайшей горой», «через три дня, проплыв пламенные потоки…» и т. д. — вызывали недоумение. Теперь, однако, все разъяснилось. Как отмечает Р. Хенниг, «извержение вулкана, которое, по-видимому, наблюдал Ганнон, ни в каком другом месте Западной Африки, кроме района горы Камерун, произойти не могло», ибо «никакого другого вулкана, действующего или извергавшегося в близкую к нам геологическую эпоху, на западном побережье Африки нет, нет там и никакой другой горы высотой несколько сот метров».

Финикийско-египетская экспедиция вокруг Африки и плавание карфагенянина Ганнона имели всемирно-историческое значение.

Что бы ни писали потом кабинетные ученые, среди мореплавателей во все века находились люди, знавшие твердо: если не считать Суэцкий перешеек, Африка представляет собой остров, Индийский океан сообщается с Атлантическим. От I века н. э. до нас дошло любопытнейшее сочинение неизвестного египетского купца — «Перипл Эритрейского моря». Это нечто вроде руководства по торговле и мореплаванию в Индийском океане. Автор его не знал ничего определенного о Восточной Африке к югу от Занзибара. Тем не менее он категорически заявляет: «Далее за этими местами простирающийся океан не исследован: он загибается на Запад и, простираясь вдоль отдаленных частей Эфиопии, Ливии и Африки по направлению к югу, соединяется с Гесперийским морем» (Атлантическим океаном).

Достижения древних мореплавателей, ставшие известными благодаря античным авторам, во многом облегчили португальцам исследование побережья Тропической Африки и открытие морского пути из Европы в Индию.

Дж. Томсон, ставящий под сомнение известие о плавании Ганнона, тем не менее пишет: «Когда Генрих Мореплаватель (принц Энрики. — Авт.) вдохновил португальцев на то, чтобы обогнуть «непроходимый» мыс Божадор (Бохадор. — Авт.), им понадобилось около сорока лет для прохождения пути, который Ганнон проделал без всякой подготовки. Сам Генрих, между прочим, верил в то, что древние плавали вокруг Африки, и эта уверенность придавала ему смелость в задуманном деле. Однако он не имел правильного представления о величине этого материка. При Генрихе получила распространение искаженная версия Плиния о том, что Ганнон доплыл до Аравии».

Таким образом, не только действительные подвиги Ганнона, но и преувеличенные представления о них играли положительную роль чуть ли не две тысячи лет спустя. Кстати, «искаженная версия Плиния» возникла, надо думать, под влиянием сообщения Геродота о финикийско-египетской экспедиции VI века до н. э.

Непреходящее значение имело также исследование финикиянами и карфагенянами (а равно и греками) побережья Северной Африки к западу от Египта.

В этой главе я коснусь только исследования ими той части Северной Африки, которая именуется сейчас Магрибом.

Читатели Гомера, конечно, помнят злоключения критянина Евмея, которого финикийский компаньон по торговым делам едва не увез на своем корабле в Ливию, чтобы там продать в рабство. Этот эпизод, как и брань Евмея по адресу мошенника-финикиянина, отражает борьбу за господство в средиземноморской торговле между приморскими городами современной Сирии и жителями острова Крит. По мнению советского исследователя И. Ш. Шифмана, текст гомеровского эпоса, сложившийся в IX–VIII веках до н. э., отражает и те особенности жизни Греции, которые были характерны для более раннего времени — периода крито-микенской культуры. Из этого он делает вывод о наличии весьма ранних торговых связей финикиян с Северной Африкой. В пользу его предположения говорит тот факт, что с Южной Испанией такие связи были установлены уже в XIII–XII веках до н. э.

Первую свою колонию в Африке финикияне — жители Тира основали на ближних подступах к Пиренейскому полуострову за Гибралтаром, то есть в современном Марокко. Город этот был расположен на правом берегу реки Лике (Лукос). Его существование доказано археологами, которые раскопали остатки финикийской городской стены из массивных блоков.

Вслед за этим финикийские торговые поселения появились и на Средиземноморском побережье Магриба. Так, молодыми тирийцами была основана Утика (по мнению И. Ш. Шифмана — в 1112 году до н. э.). За нею последовали Гиппон, Хадрумет и Лептис.

Сейчас мало кто вспоминает об этих поселениях, но и школьникам известен древний Карфаген. «Годом рождения» этой крупнейшей и важнейшей финикийской колонии считают теперь 825 год до н. э. В дальнейшем Карфаген стал центром сильного государства, граждане которого много сделали для исследования родного материка, и прежде всего территории современных Туниса и Алжира. Именно карфагеняне были учителями своих врагов и губителей — римлян-в области мореходства.

Финикияне обычно довольствовались созданием колоний на морском побережье и особенно в устьях рек. Они сравнительно редко проникали в глубь материка, хотя в нынешнем веке были обнаружены три караванные дороги, которые соединяли Лептис (на побережье Большого Сирта) с сахарскими оазисами Гадамес, Мурзук и Мизда.

Карфагеняне как создатели государства стремились закрепиться на обширной территории, населенной ливийскими племенами, и осваивали внутренние области Северо-Западной Африки. Вдали от моря, на территории Туниса, пунийские поселения существовали в пунктах Смират, Аль-Кениссия, Сиди-аль-Хани, Гурса, Загуан, Тебурсук, Беджа, Матер, Тебурба.

В глубине современного Алжира карфагеняне основали Цирту, ставшую впоследствии столицей нумидийских царей.

Разгром Карфагена римскими завоевателями сопровождался гибелью пунической культуры. Однако географические познания карфагенян были восприняты римлянами, распространившими свою власть на все владения побежденных.

В Атлантике финикияне открыли (до 800 года до н. э.) Канарские острова и Мадейру, которые по существующей географической классификации относятся к Африке. Описание благодатного климата и плодородия острова, открытого финикиянами «в середине океана, против Африки» (Диодор Сицилийский), живо напоминает Мадейру, являющуюся в настоящее время климатическим курортом мирового значения.

Что касается Канарских островов, то особый интерес представляет сообщение Плиния о красильне, устроенной там незадолго до нашей эры мавританским царем Юбой II, владения которого находились в Северо-Западной Африке. Этот царь был, кстати, ученым-географом. Труды его до нас не дошли, но о них с уважением отзывались выдающиеся географы древности Страбон и Помпоний Мела.

«Производство славившегося в древности тирского пурпура всегда было окружено тайной, по сей день нераскрытой, — пишет Р. Хенниг. — При помощи одной пурпурницы, известной и доступной другим средиземноморским народам, финикияне не смогли бы производить свои прекрасные в техническом отношении и славившиеся повсюду пурпурные ткани. Между тем на Канарских островах имелся лишайник, так называемый орсель, содержащий краситель весьма высокого качества и в очень большом количестве. Эту группу при Юбе и Плинии называли «Пурпурными островами».

Р. Хенниг пытается принизить значение финикийских открытий, утверждая, что важнейшие острова из Канарской группы и Мадейра открыты не финикиянами, а критянами.

«Казавшаяся некогда столь гордой слава финикиян все больше меркнет», — замечает он.

Для подобного вывода нет оснований. Ведь Р. Хенниг не отрицает, что в древности Канарские острова и Мадейра посещались и финикиянами, и карфагенянами, и автохтонами Северо-Западной Африки.

В открытии и заселении Мадейры и Канарских островов участвовали различные народы Азии и Африки, включая и финикиян. Если в этом славном деле приняли участие и европейцы (критяне), то тем лучше. От этого ничья слава не меркнет.

Вверх по Нилу

Корабли, на которых древние египтяне бороздили Средиземное и Красное моря, — прямые потомки нильских речных судов. Условия плавания по Нилу благоприятствуют парусникам, так как большую часть года в направлении верховий реки дует попутный ветер. Характерно, что и на морских кораблях египтян широкий парус на изогнутых реях ставился только при ветре в корму. Правда, большим препятствием для судоходства были нильские пороги, но для строителей пирамид перевозка деревянных судов по суше, в обход порогов, не представляла особых трудностей.

Столетие за столетием египтяне продвигались все дальше на юг, вступая в соприкосновение с народами негроидной расы. Уже в эпоху Древнего царства (III тысячелетие до н. э.) они достигли Первого порога — примерно в 550 километрах вверх по реке от дельты Нила. Имя фараона Усеркафа было выбито на скалах у Асуана, где ныне наследники древних египтян воздвигли с помощью советских друзей грандиозную плотину для орошения пустыни и производства электрической энергии. Его преемник Сахура организовал первую известную экспедицию в страну Пунт. Таким образом, египтяне одновременно продвигались вверх по Нилу и вдоль побережья Красного моря.

Усеркаф — основатель пятой династии. При следующей династии египтяне преодолевали Первый порог и направились дальше вверх по реке. Крупнейшим путешественником этой эпохи был Хуфхор — правитель нома (области) Первого порога, живший в середине III тысячелетия до н. э. Он четыре раза поднимался вверх по Нилу, причем каждый поход продолжался семь-восемь месяцев. О том, как далеко заходил Хуфхор в глубь Африки, можно судить по списку товаров, которые он привозил с собой. Среди них — черное дерево, Слоновая кость. Следовательно, номарх пересекал нынешнюю южную границу пустыни.

Особый интерес представляет письмо к нему фараона— ребенка Пиопи II, который вступил на престол в 2500 году. Письмо это приведено в автобиографической надписи Хуфхора в его гробнице. Пиопи II выражает радость по поводу того, что Хуфхор доставил ко двору фараона живого пигмея.

Откуда взялся пигмей? Несколько тысячелетий спустя — в 1870 году — немецкий путешественник Швейнфурт обнаружил на южной окраине нильских болот племена пигмеев (акка). Болота расположены между 8 и 10-м градусами северной широты.

Но даже если Хуфхор не добрался до болот, а купил пигмея где-то севернее, нет сомнений в том, что нильские болота были известны древним египтянам. Об этом можно заключить по надписи Рамсеса II Великого в Луксорском храме:

«Южные области земли негров, простирающиеся так далеко, как болота».

В истории древнего Египта периоды подъема чередовались с периодами упадка. Укрепление могущества древнеегипетского государства всякий раз сопровождалось дальнейшим продвижением на юг.

В период Среднего царства, который начался в конце III тысячелетия и закончился около 1600 года до н. э. владения фараонов достигли Второго нильского порога, где ныне проходит граница между Объединенной Арабской Республикой и Республикой Судан.

В эпоху расцвета Нового царства (XVI век до н. э.) южный рубеж Египта достиг Четвертого порога. Особенно много сделал для этого фараон Тутмос I (1538–1525). Он предпринял большой поход на юг, добрался до обширной излучины Нила, начинающейся у Донголы, и миновал Четвертый порог. Крайняя южная точка, достигнутая Тутмосом I, — это Кургус, где он выбил надпись. Кургус находится примерно в 500 километрах от нынешней столицы Судана — Хартума.

Власть Египта распространялась и на восток. В середине II тысячелетия египетские войска заняли Северную Нубию, где местные жители уже добывали золото в районах Уауат и Куш. Здесь они узнали, что в глубине Нубийской пустыни находится богатейшая страна золота — Акита.

О том, что эта страна была покорена фараонами, известно давно. На папирусе, появившемся около 1400 года до н. э., даже изображен рудничный поселок в Нубийской пустыне, населенный рабами и осужденными. Путь через безводную каменистую пустыню начинался у селения Кубаи на берегу Нила. Дальше до самой Акиты запастись водой было негде. Легко представить себе, сколько невольных землепроходцев погибло на этом пути! В 1282 году до н. э. фараон Рамсес II повелел вырыть в пустыне артезианский колодец с цистернами для воды. Приказание его было выполнено.

Ученым долго не удавалось найти никаких следов замечательного сооружения. Лишь в 1960 году загадка тысячелетий была успешно решена советскими археологами. Экспедиция под руководством Б. Б. Пиотровского нашла остатки стены, построенной при Рамсесе II, с прославляющей его надписью. Что же касается остатков колодца, то, как выяснилось, они существовали еще в прошлом веке. При подавлении восстания махдистов в Восточном Судане английские каратели сровняли их с землей.

Походы фараонов имели захватнический, грабительский характер. Однако они несли покоренным не только бич надсмотрщика, но и достижения замечательной культуры, созданной африканским народом древнего Египта. Эти достижения помогли порабощенному населению современного Судана свергнуть иго фараонов, создать собственные культурные государства, что в свою очередь привело к дальнейшему расширению географического кругозора древних.

Воспользовавшись ослаблением Нового царства, древние суданцы отложились от него и даже завоевали на время самый Египет (VIII век до н. э.). Центром нового государства была Напата, расположенная близ Четвертого порога. В Напатском царстве преобладали представители негроидной расы. Роль негроидных элементов особенно усилилась, когда столица напатских царей была перенесена в Мероэ, то есть в область Шестого нильского порога.

Государство Мероэ, где процветали техника и искусство, было хорошо известно ученым древнего мира. Знаменитый астроном и географ Клавдий Птолемей, творивший в Египте уже в эпоху римского владычества (II век н. э.), дал следующий заголовок десятой главе своего труда «Руководство по географии»: «Не следует считать, что эфиопы находятся южнее параллели, соответствующей по ту сторону экватора параллели Мероэ». В этой главе он ссылается на сообщения «ездивших туда», то есть в Мероэ. Связи этого государства с Египтом не прерывались до IV века н. э., когда Мероэ было разгромлено царем Аксума (в современной Эфиопии).

Еще больший интерес представляют сведения Птолемея об истоках Нила. Он упоминает о больших озерах в верховьях Нила и о Лунных горах, с которых стекает река. Только в XIX веке подтвердилась правильность этих данных. Нил действительно протекает через крупные озера, а один из рукавов Белого Нила (в верхнем его течении) берет начало в ледниках хребта Рувензори.

Вероятно, сведения об истоках Нила, о великих озерах и высоких горах в глубине Африки достигли Египта через мореплавателей, посещавших порты Восточной Африки на Индийском океане. И в древности и в средние века между этим побережьем и другими странами Индоокеанского бассейна существовали довольно тесные связи.

Бывалые моряки имели довольно верное представление о географии значительной части Африканского материка. Это нашло отражение и в таких деловых руководствах, как «Перипл Эритрейского моря», и в художественной литературе.

В конце X века н. э. в одном из городов Южной Месопотамии или Южного Ирана появилось на арабском языке произведение Бузург ибн Шахрияра «Чудеса Индии». Автор их участвовал, видимо, только в каботажных плаваниях, но водил дружбу и с моряками, которые бесстрашно пускались в открытое море и пересекали безбрежный океан. Рассказы этих смелых людей, обработанные Бузург ибн Шахрияром, составили книгу «Чудеса Индии». Разумеется, по обычаю того времени как сами рассказчики, так и автор приложили к былям немало небылиц. Но все же из этой книги можно извлечь немало ценных сведений о внутренних районах Африки.

Вот что поведал автору капитан дальнего плавания араб Исмаилуйя из Омана. Однажды корабль его был занесен ветром в страну зинджей. Так арабы называли весь берег Восточной Африки от Сомали до Мозамбика, населенный народами негроидной расы. Исмаилуйя и его товарищи никогда на этом берегу не бывали и решили, что африканцы непременно их съедят: недаром у этих людей кожа черного цвета. Но хозяева встретили гостей радушно, разрешили им свободно торговать. В то время многие купцы были одновременно морскими пиратами. Такими оказались и мореплаватели, прибывшие в страну зинджей. Они похитили царя зинджей и за 100 граммов золота продали в рабство.

Прошло много лет… Те же купцы снова приплыли в знакомую страну — теперь они уже не боялись, что их съедят. Каково же было их удивление, когда правителем этой страны оказался тот самый человек, которого они продали в рабство! Царь сумел бежать из плена и вернуться на родину. Каким путем? Не хорошо известным морским, а никому не ведомым сухопутным!

Из Омана, где купцы продали царя зинджей на рынке рабов, он был увезен своим хозяином в Басру, а затем в Багдад. Из Багдада он бежал с караваном паломников в Мекку, а оттуда пробрался с другим караваном в Египет. В Египте он увидел Нил и спросил, где находятся истоки этой великой реки. Ему ответили, что Нил вытекает из страны зинджей.

Царь двинулся вверх по Нилу. Затем, переходя из области в область, он наконец вышел на берег моря и на корабле вернулся в родные места.

Разумеется, рассказ не дает оснований предполагать, что какой-то африканец действительно проделал описанное в нем путешествие. Однако ясно, что арабским и персидским морякам, ходившим в Африку, было кое-что известно и за пределами побережья. Они, конечно, не знали точно, где находятся истоки Нила (рассказчик помещает их в районе Асуана), но направление его течения в книге указано правильно. Справедливо и то, что из района истоков Нила не так уж трудно добраться до побережья Индийского океана. Почти тысячу лет спустя — уже в XIX веке — осуществимость путешествия, которое приписал Бузург ибн Шахрияр царю зинджей, была доказана на практике.

Известия о Лунных горах вдохновляли путешественников XIX века. Вулканический хребет Рувензори был открыт Г. Стэнли. «Под боком у нас, — писал он, — высились громадные горы, покрытые вечным снегом, которые, по-моему, должны быть те самые Лунные горы, о которых говорит предание».

Разумеется, нет никаких оснований полагать, будто древние египтяне сами побывали в этих местах. Однако предания, записанные Птолемеем — а он жил и трудился в Александрии, — показывают, сколь обширна была территория, о которой они имели некоторое представление.

Отдельные ученые Запада, не довольствуясь фактами, создают фантастические версии о проникновении египтян (или финикиян) в различные области Южной и Тропической Африки, где они якобы добывали золото.

Советские африканисты Д. А. Ольдерогге и М. А. Коростовцев доказали несостоятельность этих домыслов, равно как и попыток объявить все достижения народов негроидной расы заимствованиями у белых. Прежде такие теории непосредственно служили колонизаторам, теперь же они призваны вбить клин между народами Северной и Тропической Африки и, следовательно, служат неоколонизаторам.

Разумеется, высокая культура Египта оказывала известное, притом благотворное, влияние на народы Африки к югу от Сахары, особенно в Напате и Мероэ. Однако не этим объясняется сходство или даже тождество многих обрядов и верований у древних египтян и, скажем, негроидного населения Западной Африки. Общность эта восходит к глубочайшей древности и распространена у ряда племен и народов.

Культура народов Африки, принадлежащих к различным расам, имеет общую подпочву. Это культурный субстрат, созданный некогда совместными усилиями белых и черных африканцев. Колыбелью древнейшей африканской культуры явилась, очевидно, Сахара.

Гостеприимная Сахара

Примерно восемь тысяч лет назад Сахара не походила на пустыню. На месте сыпучих песков шумели леса, бродили слоны, жирафы, носороги. Большие реки несли свои воды в обширное, ныне не существующее озеро близ современного города Томбукту на южной окраине пустыни.

Древнейшие жители Сахары были охотниками. Они не знали письменности, но умели живо и выразительно рассказать о себе потомкам. Их рассказы — это замечательные наскальные рисунки, сохранившиеся до наших дней. Первые рисунки на скалах были сделаны около шести тысяч лет назад. По ним можно проследить, как менялись природа Сахары и населявшие ее люди. Постепенно исчезали животные тропического леса, их место заняли обитатели лесостепи — антилопы, газели, дикие кабаны и ослы. Наконец появился крупный рогатый скот и овцы. Рядом с этими животными на рисунках помещены уже не только охотники, но и пастухи, а также земледельцы. На более близких к нам по времени рисунках изображаются колесницы с конями в упряжке, а на еще более поздних появляется «корабль пустыни» — неприхотливый верблюд.

Искусство древней Сахары рассказывает о родстве культур Африканского материка. Наскальные рисунки знакомят нас и с грозными масками, в которых танцевали, да и сейчас танцуют жители Центральной Африки, и с прическами, какие носили некогда женщины Египта. У древней танцовщицы, «Белой госпожи Сахары», многочисленные украшения на руках и ногах напоминают те, какие и теперь еще можно видеть на африканцах негроидной расы, которые живут сейчас к югу от Сахары, откуда они откочевали в незапамятные времена. Быть может, переселение связано с высыханием Сахары, которое началось в IV тысячелетии до н. э. В таком случае представители негроидной расы последовали за великими реками, которые ушли из Сахары, капризно избрав себе другие русла. Как уже упоминалось, древние египтяне восстановили контакты с этими народами только в середине II тысячелетия до н. э.

С I тысячелетия н. э. Сахара стала серьезным препятствием для общения между народами. Однако жители ее не отступили перед стихией, сумели преодолеть это препятствие, оказав неоценимую услугу международной торговле и распространению географических знаний.

Как отметил английский ученый Бовилл, автор исследования о транссахарской торговле, «обмену товарами сопутствовал обмен идеями и знаниями, прежде всего знаниями географическими».

Эти знания столетиями собирались по крупицам аборигенами Северной Африки. Прокладке новых караванных путей предшествовали, видимо, разведывательные экспедиции.

Об одной такой экспедиции услыхал Геродот во время посещения греческой колонии Кирены в нынешней Ливии. Пятеро насамонов (племя это жило в пустыне и на побережье к югу от обоих Сиртов) совершили переход через Сахару, держа путь на запад. Миновав затем обширнейшие болота, они достигли города, населенного людьми с черной кожей. Мимо города в направлении с запада на восток протекала большая река, в ней водились крокодилы.

Долгое время существовало единодушное мнение, что насамоны достигли великой африканской реки Нигер в районе нынешнего города Томбукту. В дальнейшем, однако, некоторые немецкие ученые — на них ссылается Р. Хенниг — раскритиковали эту версию. По их мнению, насамоны достигли всего лишь района Фецца-на, подлинного Нигера древние вообще не знали, а Плиний, Птолемей и другие древние авторы принимали за Нигер реку Уэд-Гир, протекающую в районе Атласа.

В греческом городе-колонии Кирене Геродот услыхал не только о насамонах, но и о гарамантах — жителях Феццана, которые широко пользовались колесницами, запряженными лошадьми.

Это сообщение Геродота представлялось фантастическим многим из тех, кто принял на веру рассказ о насамонах.

Сейчас, однако, версия о гарамантских колесницах не может быть подвергнута сомнению. «От Феццана до Нигера и от Нигера до Марокко на скалах вдоль нынешних караванных путей встречаются изображения колесниц, которыми широко пользовались гараманты», — говорится в коллективном труде советских ученых «Народы Африки». На этом основании можно заключить, что в I тысячелетии до н. э. лошадь была широко распространена по всей Западной Сахаре. Зоологи считают, что эти кони — местной породы, прирученной именно в Западной Сахаре.

По мнению английского африканиста Б. Дэвидсона, трансафриканский маршрут, соединявший район среднего Нигера с районом Красного моря, существовал в древнейшие времена. «Даже в наши дни тысячи паломников из Нигерии ежегодно отправляются по этому пути к Красному морю и обратно. А две тысячи лет назад (то есть как раз в эпоху, к которой относится путешествие насамонов. — Авт.) климат и растительность гораздо больше благоприятствовали путешественникам».

С другой стороны, современные критики рассказа о насамонах признают, что те добрались до Феццана. Но ведь Феццан и есть скорее всего страна гарамантов, чьи колесницы определенно достигали Нигера. Это доказывается наскальными изображениями. Почему же насамоны не могли воспользоваться караванным путем тех же гарамантов?

Если бы Геродот посетил Феццан, античная географическая наука бесспорно пополнилась бы важнейшими сведениями о странах Западной Африки, включая долину Нигера. Однако добраться до Феццана из Кирены было почти невозможно.

К тому времени, когда Геродот побывал в Африке, на территории современного Туниса и Алжира уже существовала могучая карфагенская держава. Один из античных авторов передает, что карфагенянин по имени Магон трижды пересекал великую пустыню. В связи с этим Бовилл указывает, что в древности, как и теперь, самым легким путем с побережья в глубь Африки был тот, который начинается на середине расстояния между Большим и Малым Сиртом. Он полагает, что этим путем воспользовался Магон. Во всяком случае, нельзя считать случайным, что в пустынном районе к востоку и западу от современного Триполи существовали сразу три карфагенские фактории. Они были одновременно военными постами, преграждавшими греческим колонистам единственно удобный путь в Феццан.

Карфагеняне поддерживали оживленные торговые сношения с гарамантами. Основным предметом вывоза из внутренних областей Африки к Средиземному морю были драгоценные камни «карбункулы» (возможно, халцедон).

Сокрушив могущество Карфагена, римляне переняли у него торговлю с гарамантами и продолжали закупать в Феццане «карбункулы».

Отношения между Римом и гарамантами не всегда оставались дружественными — периоды мира перемежались вооруженными столкновениями, но римлянам гак и не удалось установить господство над Феццаном. Для нас наибольший интерес представляют две экспедиции в глубь Африки, предпринятые римлянами совместно с гарамантами в царствование императора Траяна, около 100 года н. э. Первая, во главе которой стоял легат Нумидии Септимий Флакк, выступила из Феццана и целых три месяца шла на юг. Если это известие верно, римляне обязательно должны были достигнуть Судана.

Больше подробностей дошло о второй римской экспедиции, которой руководил Юлий Матерн. Эта экспедиция отправилась на юг из Гарамы — столицы гарамантов (нынешняя Джерма), причем в ней принял участие их царь или верховный вождь.

По словам Плиния Старшего, участники похода через четыре месяца добрались до Агисимбы в стране эфиопов, как называли тогда всех представителей негроидной расы. Анализ названий, упоминаемых в этом сообщении Плиния, и другие соображения привели английского ученого Родда к заключению, что Агисимба — это Тибести, то есть местность в Сахаре к юго-востоку от Джермы. Если Родд прав, то с помощью гарамантов римляне почти достигли 20-го градуса северной широты, что было для того времени огромным достижением. К западу от Нила они нигде не заходили дальше на юг. Ни арабы, ни турки, овладевшие Феццаном много веков спустя, также не продвинулись на юг за Тибести.

Успеху римско-гарамантской экспедиции, вероятно, содействовало новшество — использование верблюдов вместо лошадей и быков. Полагают, что впервые верблюды были завезены в Африку персидскими завоевателями Египта в VI в. до н. э. Однако на запад «корабль пустыни» продвигался довольно медленно. Юлий Цезарь упоминает о том, что в 48 году н. э. он захватил в числе прочих трофеев двадцать два верблюда. Цифра эта не столь велика, чтобы стоило упоминать о ней, если бы использование верблюдов к западу от Египта не было для римлян новинкой.

Примерно в это время в римскую Африку переселились зената — племя кочевников-берберов. Считают, что именно они стали первыми разводить верблюдов для транссахарских караванов.

Верблюд несравненно выносливее лошади и быка. К тому же постепенное усыхание Сахары, превращение степи в пустыню привели к исчезновению колесницы, запряженной лошадьми.

Кормчие кораблей пустыни

Для передвижения по пустыне распространение верблюдов имело, вероятно, не меньшее значение, чем изобретение паруса для мореходства. Человеку стали теперь доступны обширные районы, где прежде он был обречен на гибель, чрезвычайно расширился его географический кругозор. Хотя сами римляне не проникали в глубь Сахары к югу от 20-го градуса северной широты, на территории нынешней республики Камерун была обнаружена римская монета IV века н. э.

К римской эпохе относится и строение, раскопанное в центральной части Сахары, в горах Хоггар. В этой усыпальнице находился труп женщины. С ним было захоронено много различных украшений, в том числе римских бус, относящихся к IV веку н. э. По местному преданию, это — Тин Хинан, легендарная прародительница туарегской знати. Берберское племя туарегов происходит, очевидно, от ливийцев — аборигенов Северной Африки, живших к западу от Египта.

Большинство туарегов обитает в степях Западного Судана, но часть их много веков назад откочевала в Сахару. Эти верблюдоводы сделались подлинными хозяевами великой пустыни. Благодаря им после исчезновения с VI века гарамантов вновь расцвела транссахарская караванная торговля, имевшая большое значение и для распространения географических знаний о доброй половине Африки.

Туареги не только служили проводниками купеческих караванов, но и следили за сохранностью колодцев и пастбищ на торговых путях. «Если бы не они, Сахара могла бы надолго превратиться в непреодолимый барьер для общения между людьми, а не в территорию, через которую шел обмен товарами и достижениями культуры», — справедливо замечает Э. Бовилл.

Роль туарегов поэтично охарактеризовал русский писатель-путешественник А. В. Елисеев, побывавший в Сахаре в конце XIX века: «Изумительна деятельность этого вечного странника, этого первого путешественника в мире (подчеркнуто мною. — Авт.), вечно скитающегося сам-друг в необозримой пустыне, которая ему становится так же знакомою, как земледельцу его поле или леснику участок его леса. Как ни однообразен местами рельеф Сахары, но туарег никогда не потеряет в нем дороги: земные, воздушные, небесные признаки одинаково руководят им… Направление ветра, бег облаков, полет птицы, не говоря уже о солнце, луне и звездах, ведут туарега лучше карты и компаса».

С завоеванием Северной Африки арабами к туарегам присоединилось кочевое племя берабиш. Туареги и берабиш контролировали торговый путь Сиджилмаса — Уалата. На других трех торговых путях, шедших в меридиональном направлении, распоряжались одни туареги. Это — дороги Гадамес — Гат и далее на юг в страну хауса; древний путь гарамантов Триполи — Феццан — Кавар и далее в страну Борну и берегам озера Чад; и, наконец, Киренаика — Куфра — Вадаи.

Транссахарская торговля росла и ширилась, увеличивался ассортимент товаров, которые перевозились по пустыне из страны в страну. По этим путям перегоняли, правда, тысячи и тысячи рабов, которые устилали своими костями пустыню. Но вместе с тем перевозились и полезные грузы, шел обмен географической информацией.

Царь-путешественник

По арабски «Билад-ас-Судан» означает «Страна черных». Так назвали арабы обширную область Африки южнее Сахары (от Сенегала до Нила). В средние века Западный Судан стал очагом африканских цивилизаций, достигших высокого уровня развития. Через саванны Западного Судана протекает река Нигер, которая здесь имела и имеет сейчас такое же значение, как Нил в Египте.

Часть урожая суданских полей издавна шла кочевникам пустыни Сахары, лежащей по соседству. В обмен на зерно жители Сахары привозили кожи, а также соль, которая ценилась в странах Западного Судана буквально на вес золота. Соль добывалась (а частично добывается и сейчас) в самой Сахаре — в районах Тегазы и Таодени (последний расположен на полпути между Тегазой и Томбукту). В начале XX века транссахарская торговля стала уже приходить в упадок, не выдержав конкуренции железных дорог и автомобильного транспорта. Тем не менее еще в 1908 году для доставки соли в области, населенные хауса (в современной Нигерии), были сформированы караваны из двадцати тысяч верблюдов.

Кроме соли купцы привозили в Западный Судан товары из стран Северной Африки и даже Южной Европы. Суданские изделия в свою очередь через средиземноморских арабов попадали к европейцам.

Ядром средневековой Ганы, в честь которой названо современное африканское государство, были территории, лежащие к северу от него. Гана существовала уже в VIII веке. Некоторые ученые считают, впрочем, что государство это образовалось еще в III веке. В этой стране, большую часть населения которой составляли сонинке — народ негроидной расы, процветали земледелие, торговля и ремесла. Здесь происходил обмен солью, золотом и другими товарами, который сближал между собой различные области Африки, связывал их с далекой Европой и Азией. Торговые пути от берегов Нигера тянулись не только через всю Сахару в Северную Африку. Начиная с XIII века караваны из Ганы, а затем других государств Западного Судана постоянно передвигались между Нигером и Нилом, ходили от Нигера к Индийскому океану.

Государство Гана погибло в XII веке. На смену ему в Западном Судане пришло другое царство — Мали, которое просуществовало до XVII века. В XIII–XV веках царство Мали было великой африканской державой. О нем знали не только в Африке, но и в Азии и Европе. Власть царей Мали простиралась на все области в верховьях Сенегала и Нигера; границами их владений были Атлантический океан на западе и среднее течение Нигера на востоке, тропический лес на юге и Сахара на севере.

К XIII веку в Мали окончательно утвердилась мусульманская религия. Богатые и знатные малийцы стали совершать паломничество в далекую Мекку. В 1324 году туда отправился царь по имени Канку Муса. Его сопровождали тысячи придворных и слуг. Караван на верблюдах пересек пустыню и достиг египетской столицы — Каира.

В Египте и других странах Канку Муса буквально сорил золотом. Даже через двенадцать лет золото в Египте было дешевле, чем до посещения страны малийским царем.

Весть об этом удивительном событии достигла Западной Европы и не осталась не замеченной географами. В то время на Балеарских островах, входивших в состав королевства Арагон, существовала передовая школа картографов. В 1375 году учеными этой школы был составлен географический атлас. Есть в нем и карта Африки. На ней среди пустыни изображен человек, едущий на верблюде к чернокожему царю, который важно восседает на троне. Из надписи видно, что царь этот — малийский Муса — «самый богатый и благородный в Африке».

Впрочем, гораздо важнее то, что на карте отражены данные о глубинных районах Африки, проникшие к тому времени в Западную Европу. На ней обозначены горы Атлас и проход через них, «ведущий в страну негров — Гвинею». Указаны и города Западного Судана — Томбукту и Гао. Это явилось настоящим откровением для современников, намного раздвинуло границы известной им Африки.

Канку Муса организовал также большую экспедицию для поисков новых земель — только не сухопутную, а морскую. О ней поведал миру арабский автор XIV века аль-Омари. Как рассказал ученому арабу преемник Канку Муса, последний был уверен, что можно дойти до пределов соседнего моря, то есть Атлантического океана, и для проверки этого предположения снарядил двести судов с людьми и столько же других, груженных золотом и запасом продовольствия на два года. Назад возвратилось только судно, шедшее последним. Его кормчий рассказал, что малийский флот встретил в море широкую реку и исчез в ней. Рассказчик же повернул свое судно к берегу.

Речь идет, видимо, о течении в Атлантическом океане. Чтобы дойти до такого течения, суданским мореплавателям нужно было отдалиться от берега по крайней мере на 120–250 миль. Для XIV века, когда ни европейцы, ни арабы почти не решались плавать в Атлантике, это было большим достижением.

Пытливость Канку Муса — любознательность культурного человека. Недаром он не только управлял своей страной, но и писал книги. В Мали Канку Муса не был одинок. Наука и литература Западного Судана в царстве Мали достигли расцвета. Города Томбукту и Дженне славились по всему Востоку. Уже в XIV веке в Томбукту возник знаменитый университет Санкоре. Слава его еще более возросла, когда в 1460 году Томбукту вошел в состав царства Сонгаи, к которому перешло от Мали господство в Западном Судане.

В конце XVI века царство Сонгаи было разгромлено завоевателями, которые беспощадно уничтожали культурные ценности и людей науки. Войско, захватившее Томбукту в 1590 году, судя по названию, было марокканским. Фактически же его ударную силу составляли испанские авантюристы и другие выходцы из Южной Европы. Культуру Западного Судана постигла судьба цивилизаций ацтеков, майя, инков.

От Испании до Китая

Государство Сонгаи в XVI веке

Хотя почти все сочинения суданских ученых погибли, мы знаем о средневековом Западном Судане куда больше, чем о доколумбовой Америке. Объясняется это прежде всего тесными связями между Западным Суданом и арабским миром. Следуя за купеческими караванами, арабские путешественники пересекли Африку из конца в конец.

Выдающийся советский арабист академик И. Ю. Крачковский охарактеризовал роль арабов в развитии географической науки, особо отметив изучение ими глубинных районов Африки: «…Можно считать теперь выясненным, что основное значение арабской географической литературы — в новых фактах, сообщаемых ею, а не в теориях, которых она придерживается. Прежде всего надо отметить громадное расширение масштаба географических сведений сравнительно с предшественниками. Кругозор арабов обнимал, в сущности, всю Европу, за исключением Крайнего Севера, южную половину Азии, Северную Африку до 10-го градуса северной широты и берега Восточной Африки до мыса Кирриантес около южного тропика. Арабы дали полное описание всех стран от Испании до Туркестана и устья Инда с обстоятельным перечислением населенных пунктов, с характеристикой культурных пространств и пустынь, с указанием сферы распространения культурных растений, мест нахождения полезных ископаемых. Их интересовали не только физико-географические или климатические условия, но и в такой же мере быт, промышленность, культура, язык, религиозные течения. Сведения их далеко не были ограничены пределами халифата и значительно выходили за пределы известного грекам мира. Последние плохо знали страны к востоку от Каспийского моря, не имели почти никакого представления о восточном береге Азии к северу от Индокитая. Арабы же сообщают сведения о пути по суше к верховьям Иртыша и Енисея, о морском береге Азии вплоть до Кореи… Центральная Африка (Западный Судан. — Авт.) в их трудах впервые получила настолько обстоятельное описание, что оно остается непревзойденным до открытий знаменитых европейских путешественников XIX века».

О географическом кругозоре арабов убедительно свидетельствует такая деталь: находясь в Сиджил-масе, на юге Марокко, знаменитый путешественник XIV века Ибн Баттута узнал, что у хозяина дома, где он остановился, есть брат. И с братом этим Ибн Баттута за несколько лет до того встречался в Западном Китае!

Арабская культура средневековья представляла собой сплав культур завоеванных арабами стран, обогащенный вчерашними кочевниками. Крупнейшим представителем этой цивилизации в XI веке был гениальный сын Хорезма — аль-Бируни.

Обобщив сведения, добытые арабскими путешественниками и географами, он смело выступил против авторитета Птолемея, который считал Индийский океан замкнутым морем. Аль-Бируни снова провозгласил, что Африка представляет собой остров, как это было некогда установлено египетско-финикийской экспедицией. Он, видимо, располагал сведениями и о странах Африки к югу от экватора, так как писал, что там есть области, где стоит зима, когда на его родине лето.

Примером взаимного проникновения и обогащения различных культур является и труд великого географа следующего столетия аль-Идриси (Абу Абдаллах Мухаммед). Его трактат «Развлечение того, кто пламенно жаждет», посвященный норманнскому королю Сицилии — Рожеру, был закончен в 1154 году.

Сознавая превосходство тогдашней восточной культуры, Рожер пригласил к себе на службу ученого араба из Северной Африки и поручил ему составить описание всех известных стран. В трактате весьма подробно и с большим мастерством описана часть Африки, которая находилась под властью арабов и была лично известна автору.

Аль-Идриси, расспрашивая прибывавших на Сицилию купцов и других бывалых людей, собрал сведения и о внутренних районах материка. Он упоминает, в частности, центры тогдашнего Западного Судана — Гану, Силлау, Такрур.

Многие арабские путешественники побывали в этой части Африки, но далеко не все их сочинения дошли до нас.

Абу-л-Касим ибн Хаукаль ан-Насиби был родом из Северной Месопотамии и начал свои странствия в 943 году. Он посетил многие мусульманские страны и написал «Книгу путей и государств». Книга эта имеет непреходящее значение благодаря описанию в ней части Западного Судана, первому в мировой науке. Ибн Хаукаль посетил Кумби — столицу древней Ганы — и как бы открыл эту страну, по крайней мере для читающей публики. Он может считаться и первооткрывателем великой африканской реки Нигер. Правда, он полагал, что видит перед собой Западный Нил — мифическую реку, которая течет сначала на восток, а затем, достигнув реально существующей нильской долины, поворачивает на север. Ошибка Ибн Хаукаля сродни ошибке Колумба, принявшего Америку за Индию.

В истории путешествий XIV век можно с таким же основанием назвать веком Ибн Баттуты, как XIII — веком Марко Поло.

Полное имя Ибн Баттуты — Абу Абдаллах Мухаммед ибн Абдаллах ал-Лавати ат-Танджи. Человек, носивший это имя, был подлинным сыном Африки: родился он в 1304 году в Танжере в семье арабизированных берберов и исходил Африку буквально вдоль и поперек.

О путешествиях его по Азии и частично по Европе будет рассказано в других главах. Здесь же я остановлюсь на последнем его путешествии, предпринятом в 1352 году после четверти века почти непрерывных странствий из страны в страну. По словам академика И. Ю. Крачковского, описание его оставалось непревзойденным до европейских путешествий XIX века. Это описание (литературная запись рассказов Ибн Баттуты, сделанная Ибн Джузайа и называвшаяся «Подарок созерцающим о диковинках городов и чудесах путешествий») — первый труд, посвященный Западному Судану.

И. Ю. Крачковский подробно описывает маршрут путешествия.

«Через Сиджилмасу он проехал до Тимбукту в могучее, недавно исламизованное государство Малли (царство Мали. — Авт.). На обратном пути, осмотрев медные рудники Тагадда, 12 сентября 1353 года с караваном работорговцев он двинулся в очень трудное месячное путешествие через плато Ахаггар, оазис Агадес, с большими лишениями, холодной зимой перевалил хребет Атласа и в конце 1353 года вернулся в Фес».

Пройдя Тагазу и населенный пункт Тасарахлу (очевидно, оазис в пустыне), караван путешественника остановился и выслал вперед в Уалату проводника-туарега. Проводник этот (кстати, почти слепой) благополучно прибыл к месту назначения и, как обычно, направил навстречу каравану людей с запасом воды в бурдюках.

Через два месяца после выхода из Сиджилмасы караван достиг Уалаты — на северной границе царства Мали. Характерная деталь: в Уалате жил знакомый Ибн Баттуте арабский купец. Путешественник заблаговременно послал ему письмо с просьбой снять для него жилой дом. Письмо своевременно попало к адресату, и тот выполнил содержавшуюся в нем просьбу.

Ибн Баттута описал и систематизировал то, что уже было известно его соплеменникам — средиземноморским арабам и берберам, а также туарегам пустыни, мандинго и другим народам царства Мали.

Население Мали (включая и правящее сословие) принадлежало к негроидной расе. Из записок Ибн Баттуты видно, каких больших успехов достигло оно в развитии государственности, внутренней и международной торговли, а также духовной культуры.

Дороги в Мали были до такой степени безопасны, что из Уалаты в столицу— город Ниани — путешественник ехал уже не с караваном, а всего лишь с тремя | путниками и одним проводником.

В Ниани Ибн Баттута нашел большую арабскую колонию. Когда путешественник заболел, его лечил египетский врач. Царь Мали — Сулейман — радушно принял знаменитого гостя, и тот провел в его столице целых восемь месяцев.

Хотя у себя на родине Ибн Баттута встречал африканцев негроидной расы только как рабов, он отозвался о жителях Западного Судана с величайшей похвалой.

«Негры, — писал он, — отличаются некоторыми замечательными свойствами. Они редко бывают несправедливы и относятся к несправедливости с большим отвращением, нежели любой другой народ. Султан не проявляет никакого милосердия к любому, кто проявит ее. Ни путешественнику, ни местному жителю не приходится бояться грабителей или насильников. Во всей стране люди находятся в полной безопасности. Они не конфискуют собственности белого человека, умершего в их царстве, хотя бы он был сказочно богат. Наоборот, они передают это имущество под опеку другого белого, достойного доверия, который и распоряжается им до тех пор, пока не явится законный наследник».

В своих странствованиях по Африке Ибн Баттута неизменно пользовался помощью местных жителей, от царей до рабов. Властитель Мали взял на свой счет издержки, связанные с пребыванием арабского путешественника в его столице. Кроме того, он подарил ему сто тридцать три золотых дуката, что позволило Ибн Баттуте продолжать путешествие, не ведая нужды.

Это не значит, конечно, что последнее путешествие Ибн Баттуты, да и предыдущие не были связаны с тяготами и лишениями. На пути в Тагадду, например, он заболел из-за сильной жары. Через горы Атласа ему пришлось переваливать в сильную стужу, когда пути были завалены снегом.

Только благодаря огромной стойкости и уверенности в значении своего дела африканский землепроходец сумел довести до благополучного конца труд всей своей жизни. Нельзя не согласиться со словами Ибн Джузайи: «Ни один умный человек не станет отрицать, что шейх (Ибн Баттута. — Авт.) был величайший путешественник нашего времени».

Из всей арабской географической литературы наибольшее значение для распространения знаний об Африке в Западной Европе имел труд аль-Хасана ибн Мухаммед аль-Баззана (Лев Африканский).

Автор знаменитого «Описания Африки» родился в Гренаде в конце XV века. После падения этого последнего оплота мавританского владычества в Испании родители будущего путешественника — знатные и богатые люди — эмигрировали в Марокко. Молодой человек получил образование в Фесском университете — одном из важнейших научных центров тогдашнего мусульманского мира. Университет этот питался соками не одной только арабской культуры. Фесские ученые были почетными гостями в Западном Судане, а преподаватели университета в Санкоре (Томбукту) в свою очередь читали лекции в Фесе. Таким образом, автор «Описания Африки» имел возможность знакомиться и с достижениями высокой культуры суданцев, в дальнейшем уничтоженной завоевателями. Вполне вероятно, что еще в годы учения он получил этим путем различные сведения о внутренних районах Африки.

Фес был, кстати, не только политическим и культурным, но и торговым центром. Купцы этого города были посредниками между Южной Европой и Северной Африкой, с одной стороны, и Африкой к югу от Сахары — с другой. Общение с этими бывалыми людьми еще больше расширило географический кругозор Льва Африканского, как его впоследствии прозвали в Европе.

Любовь к путешествиям проявилась у него довольно рано. Закончив учебу, он путешествовал по странам Магриба в качестве юриста и нотариуса, иногда занимался торговлей. Порою султан Марокко давал ему дипломатические поручения.

Французский ученый Мони, изучавший маршруты Льва Африканского, перечисляет следующие его путешествия:

1. Из Феса в Константинополь и на Ближний Восток (1507–1508?).

2. Первое путешествие в Томбукту (зима 1509/10 или 1510/11 г.).

В это путешествие Лев Африканский участвовал в марокканской дипломатической миссии ко двору сонгайского аскии (царя) Мухаммеда. К этому времени главенство в Западном Судане завоевало государство Сонгаи, столица которого находилась в городе Гао на Нигере, культурным же центром всего района оставался Томбукту. Именно в Томбукту находился в то время двор аскии.

3. Второе путешествие в Томбукту, а оттуда в Египет мимо озера Чад (середина 1512 — начало 1514 г.).

Последняя экспедиция имела наибольшее значение для науки. Арабские купцы и до Льва Африканского бывали в стране хауса (нынешняя Северная Нигерия), в государствах Борну и Гаога, расположенных в районе озера Чад. Однако Лев Африканский — первый, кто составил описание этих мест. Как полагает Мони, в Сиджилмасе, где он провел шесть месяцев 1512 года, он установил контакт с купцами, участвовавшими в торговле между Марокко, Суданом и Египтом. В это время купцы осваивали новый путь, который вел из Уалаты в Египет через район озера Чад. Дорога через Триполитанию и Феццан, которой пользовались в средние века те, кто ехал из Западного Судана в Египет, пришла в запустение столетием раньше из-за арабских разбойников, действовавших на побережье; морской же путь, соединявший Магриб с Египтом, стал слишком опасен из-за нападений христианских корсаров, которые базировались на Родосе и в Сицилии.

В Томбукту путешественник прибыл, видимо, в конце января 1513 года, потратив около двадцати пяти дней на переход из Сиджилмасы в Тегазу и двадцать дней — из Тегазы в город на Нигере.

Новая дорога на Египет начиналась в Уалате, куда Льву Африканскому пришлось, видимо, отправиться из Томбукту. Там он мог присоединиться к купеческому каравану, направлявшемуся в Каир через страну хауса, незадолго до этого завоеванную царем Сонгаи.

Достигнув Гао (очевидно, по суше, а не по Нигеру), он отправился в царство Борну — возможно, через Ага-дес и Кано.

Следуя по берегу озера Чад, путешественник пересек царство Борну и соседнее — Гаога. Из столицы — Яо — караван направился в Дарфур. Оттуда сорок дней прямого пути до Асыота в Египте, но Лев Африканский сделал крюк, чтобы побывать в Донголе.

По предположениям Мони, путешественник достиг Каира в начале 1514 года и в Александрии сел на купеческое судно, направлявшееся в Марокко. В этом случае он вернулся в Фес в феврале — марте 1514 года.

4. Второе путешествие из Феса в Константинополь и оттуда в Египет и на Аравийский полуостров.

Это путешествие сыграло решающую роль в биографии Льва Африканского: возвращаясь на родину после выполнения очередного дипломатического поручения, очевидно в 1518 году, он был захвачен сицилийскими пиратами на переходе между Триполи и Тунисом.

Ученого-путешественника могла постигнуть страшная участь галерного раба. Однако пленивший его пират сообразил, что в этом качестве араб ему большой выгоды не принесет, и разрешил молодому пленнику сохранить свои записки. Затем он доставил его в Рим и как особенную диковинку преподнес в дар папе Льву X. Глава католической церкви не видел ничего предосудительного в рабстве и работорговле, но, на счастье пленного араба, продолжал традиции своего отца Лоренцо Медичи Великолепного и покровительствовал наукам и искусству. Уроженец Гренады свободно владел испанским языком, и папа быстро распознал в нем человека, способного поведать Европе о почти неизвестных тогда странах Африки. Для порядка он окрестил мусульманина, которого в честь папы нарекли Джованни Леоне. Отсюда и его прозвище: Лев Африканский (Леоне по-итальянски лев).

Новообращенному были созданы все условия для литературной обработки его записей. Он в совершенстве овладел итальянским и латинским языками и к 1526 году закончил итальянский вариант своего труда «История и описание Африки и достойных внимания предметов, в ней заключающихся». В 1550 году рукопись впервые увидела свет. К этому времени папы Льва X уже давно не было в живых, автор же книги каким-то образом сумел вернуться в Африку и опять стать мусульманином.

В эпоху великих географических открытий читающую публику нелегко было удивить описанием неведомых стран и далеких земель. Однако труд Льва Африканского очень быстро приобрел большую популярность. Уже в 1556 году книга была переведена на французский и латинский, около 1600 года — на английский, а затем на ряд других западноевропейских языков.

«Влияние Льва Африканского на европейскую науку было колоссально, — пишет академик И. Ю. Крачковский. — Начиная со второй половины XVI века почти в течение трех столетий каждый писатель и ученый, касающийся каких-нибудь вопросов, связанных с Африкой, неминуемо к нему обращается… Оценка, даваемая ими, неизменно оставалась высокой».

«Описание Африки» — труд энциклопедический. Автор отводит много места истории и экономике виденных им стран, быту и нравам населяющих их народов, но прежде всего — он географ.

«Географические описания даются им очень точно… Труд Льва Африканского оказался единственным систематическим и оригинальным трактатом, который был опубликован в Европе XVI века по географии Марокко; он явился для всех настоящим откровением хотя бы потому, что давал около четырехсот географических названий с точными и новыми данными», — писал И. Ю. Крачковский.

Описание провинций, городов и гор Марокко составило лишь одну из девяти книг труда Льва Африканского, вторую по порядку. Первая повествует об Африке в целом и расселении племен. Третья посвящена специально Фесу — столице тогдашнего Марокко, четвертая— Тлемсену, пятая — Биджае и Тунису, шестая— Триполитании, седьмая — государствам Судана, восьмая — Египту, девятая дает краткую характеристику рек, животных, рыб, птиц, минералов и растений Африканского материка.

Некоторые авторы ставили под сомнение добросовестность Льва Африканского, утверждали даже, что он побывал далеко не во всех странах, которые описал. Однако такие утверждения оборачиваются против тех, кто с ними выступал.

Один из крупнейших специалистов по исторической географии и редактор французского издания «Описания Африки» — Шефер — пишет во введении к этому труду: «Детали, приводимые Львом Африканским о Магрибе, отличаются скрупулезной точностью. Новейшие наблюдения подтвердили справедливость даже тех его утверждений, которые, казалось, должны были вызывать сомнения».

Несмотря на религиозную рознь и предрассудки, во внутренние районы Африканского материка проникали и немусульмане. В Западном Судане их встречали так же гостеприимно, как и арабов.

И все же в начале XIX века о внутренних районах Африки знали меньше, чем четырьмя столетиями раньше. Отчасти это объяснялось открытием Америки и морского пути в Индию, приковавшим к себе внимание Западной Европы, а также упадком арабской культуры. Но популярность сочинения Льва Африканского доказывает, что интерес к Африке продолжал жить и в Век великих открытий и позднее. Внутренние районы этого материка надолго стали недоступными для исследования в результате реакционной политики правителей Западной Европы.

Изгнание из Испании потомков арабов — морисков — вызвало в Северной Африке взрыв ненависти к европейцам, усилило религиозный фанатизм. Кстати, только два десятилетия отделяют это событие от разгрома наемниками из Южной Европы культуры Западного Судана с его традиционной терпимостью и гостеприимством.

Томбукту, где в XV веке безмятежно торговали европейские купцы, стал чем-то вроде легендарной страны Офир. В 1824 году Парижская Академия наук даже учредила специальную премию путешественнику, который достигнет этого города.

В 1827 году молодой француз Рене Кайе решил эту задачу. Для этого ему пришлось переодеться арабом и проявить подлинный героизм.

Казалось бы, что исследование португальцами побережья Гвинейского залива должно было облегчить изучение глубинных районов Африки. Но и эти южные ворота по вине колонизаторов оказались наглухо запертыми.

Авантюра португальцев в Конго, закончившаяся тем, что они были изгнаны коренным населением, мало чем обогатила географическую науку.

То же самое можно сказать о вторжении португальцев в Эфиопию. В средние века властители Западной Европы мечтали о союзе с легендарной страной пресвитера Иоанна — христианским государством, находящимся где-то в Африке. По мысли западноевропейских политиков, такой союз должен был поставить между двух огней мусульман Передней Азии и Северной Африки, которые были повинны не только в поклонении Аллаху и Мухаммеду, но и в грехе, куда более непростительном: вместе с итальянскими городами они держали в своих руках торговлю с Индией и другими почти неведомыми тогда Европе странами Индоокеанского бассейна.

Поиски христианского государства в Африке были важным стимулом для португальских путешественников XV века. Легенды о пресвитере Иоанне сыграли, таким образом, немалую роль в истории географических открытий.

В первые века нашей эры древнеэфиопское царство Аксум включало обширную область между Нилом и Красным морем (в том числе Мероэ), правители его господствовали и над Юго-Западной Аравией.

Об аксумских мореплавателях я расскажу в другой главе, здесь же отмечу связи этого государства с Передней Азией и Европой. Древнеэфиопское царство было современником Римской империи и пережило ее. В V–VI веках Аксум являлся великой державой, не уступавшей по могуществу Византии и Ирану.

Аксумское царство долго жило в мире и дружбе с Византией. Еще в IV веке царь Эзана, который подчинил Мероэ и Южную Аравию, заключил союз с восточноримским императором. Переняв христианство у Византии, Эфиопия породнилась с ее высокой культурой, как впоследствии Киевская Русь.

С VII по XII век в Эфиопии длилось смутное время, от которого до нас не дошло никаких письменных известий. Аксумское царство погибло в огне войн. Однако эфиопский народ сумел восстановить свою государственность и снова дал знать о себе Западу, задолго до того как первые европейцы появились в его стране.

Средневековые эфиопы обладали довольно значительными географическими познаниями. Об этом говорит, например, такой факт. Негус Амда Сион (1312–1342) написал мамлюкскому султану Египта, что, если в Александрии не прекратится преследование христиан, эфиопы отведут течение Голубого Нила, который берет начало в горах их страны, а затем протекает через озеро Тана. При тогдашнем уровне техники подобную угрозу едва ли удалось бы осуществить. Однако письмо негуса показывает, что средневековым эфиопам было известно течение Голубого Нила на всем его протяжении, а также значение великой реки для египетской экономики.

Эфиопы радушно встретили первых португальских путешественников, которые в конце XV — начале XVI века проникли в их страну по суше и по морю. У португальских колонизаторов были все условия для исследования Эфиопии и прилегающих районов Африки, но они меньше всего были озабочены интересами науки. Они повели себя в Эфиопии, как в завоеванной стране, — сеяли раздоры и смуты, и, наконец, возмущенные жители изгнали их. Страна древней государственности и культуры замкнулась в себе, и в XIX веке западноевропейским путешественникам пришлось «открывать» ее заново.

Длительное время европейцы черпали сведения об этой африканской стране из «Истории Эфиопии», появившейся в конце XVII века. Эта книга переведена на многие языки. Ее автором долго считался немецкий ученый Лудольф. Теперь, однако, выяснилось, что фактически его соавтором был ученый эфиопский монах и путешественник Григорий, со слов которого Лудольф познакомился с далекой африканской страной.

Григорий побывал в Индии, Египте, Италии, жил но приглашению Лудольфа в Германии. Он владел португальским языком, изучил также, подобно Льву Африканскому, латынь и итальянский. Возвращаясь на родину, Григорий утонул, а потому не написал истории своих странствий.

Тем не менее жизнь его чрезвычайно поучительна. 1'го соавторство с Лудольфом еще раз показало, какие возможности для науки открывало сотрудничество европейцев и африканцев.

Наряду с Конго и Эфиопией португальские колонизаторы пытались завладеть и страной Макаранга, которую нередко именуют царством Мономотапы. «Макаранга» означает «Страна солнца», «Мономотана» — «Владыка рудников». В царстве Мономотапы добывались руды различных металлов, и прежде всего золото. Его доставляли в Софалу — ныне ничтожную деревушку в Мозамбике, которая в средние века была крупным портом, морскими воротами Макаранги. Португальцам, которые обосновались на побережье Индийского океана, было нетрудно проникнуть в страну рудников, пользуясь давно существовавшими торговыми путями — сухопутными и речными. Расстояние от Софалы до древней столицы Макаранги (в современном Зимбабве — Родезии) не превышает 400 километров. В состав Макаранги входили также южная часть Конго, западная окраина Мозамбика и северная часть Трансвааля.

Хотя португальцы проникли в Макарангу еще в начале XVI века, они так и не дали полного географического описания царства Мономотапы. После распада царства в конце XVII века (чему немало способствовали междоусобные войны, разжигавшиеся португальцами) оно вообще исчезло из памяти людской. В шестидесятых годах XIX века в междуречье Лимпопо-Замбези снова проникли европейцы — на этот раз англичане и немцы. К своему величайшему удивлению, они обнаружили там остатки циклопических каменных построек — так называемый Большой Зимбабве: к этому времени никто не принимал всерьез свидетельство Антонио Фернандиша — первого португальца, который побывал в Макаранге в начале XVI века и своими глазами видел строительство каменной крепости.

Алчность португальских колонизаторов и смуты, которые они провоцировали в Макаранге и в других районах Африки, затормозили географическое исследование этих районов. Но, разумеется, не одни иноземцы повинны в том, что большая часть Африки так долго оставалась «неведомой землей». Работорговля, в которую вслед за португальцами включились представители других стран Запада, вызвала хаос и анархию во внутренних районах Африки, откуда рабов доставляли к побережью. Опасаясь конкуренции, продажные вожди племен старались не допускать европейцев за пределы прибрежных факторий.

В результате на протяжении двух веков об Африке было известно немногим более того, что можно прочесть в «Описании Африки», появившемся в XVI столетии.

Новый почин

Положение стало меняться в конце XVIII века, в частности в связи с созданием в Лондоне знаменитой Африканской ассоциации. «Главной целью этого общества было поощрение географических открытий в Африке и наряду с этим развитие британской торговли и политического господства на этом еще не изученном материке», — пишет Дж. Бейкер.

В связи с развитием капитализма в Англии работорговля утратила прежнее значение для правящего класса и в дальнейшем была вовсе запрещена. Ее заменила планомерная эксплуатация населения и ресурсов Африки.

Коренные жители не могли, разумеется, знать истинные намерения колонизаторов, выступавших под флагом прекращения работорговли. К тому же некоторые путешественники — величайший исследователь Африки Д. Ливингстон, например, — верили в свою цивилизаторскую миссию. Они искренне полагали, что открытие глубинных районов Африканского материка для изделий английской промышленности принесет благоденствие его народам. Убежденность этих людей передавалась аборигенам.

Следует добавить, что и такие колонизаторы, как Г. Стэнли, повсюду афишировали свою ненависть к работорговле — вековому бичу африканцев.

Благодаря этому европейским путешественникам удалось наладить сотрудничество с коренным населением Африки, имевшее самые благотворные последствия для исследования материка. Правда, выяснить степень участия африканцев в исследовании Африки крайне затруднительно, ибо описания совместных, по существу, экспедиций составлялись западноевропейскими и американскими путешественниками, а никого из них, за исключением Ливингстона, нельзя назвать другом африканцев. Только Ливингстон отдал должное своим африканским спутникам, участникам его великих свершений.

Крупнейшие достижения исследователей Африки в XIX веке связаны с гидрографией материка — открытием его великих озер, нанесением на карту важнейших рек на всем их протяжении.

Пионером в этом деле выступил шотландский хирург Мунго Парк. Известно, что ни древние, ни арабские путешественники и географы не смогли решить до конца загадку Нигера.

В последние годы XVIII века было предпринято несколько попыток добраться до Нигера, но все они оказались безуспешными. В 1796 году Мунго Парк, который годом раньше высадился на побережье Гвинейского залива, вышел у Сегу к Нигеру и некоторое время следовал вдоль его берега. Однако выяснить, куда впадает река, шотландец не сумел. Смертельно усталый и больной, он двинулся в обратный путь. Достигнув местечка Кумалия в стране мандинго, Мунго Нарк решил, что дни его сочтены. От смерти его спас африканский торговец. Шотландский путешественник рассказывает об этом в своей книге: «По прибытии моем в Кумалию меня привели в дом Карфа Тауры… Он посоветовал мне остаться у него, а затем обещал сопровождать меня (к реке Гамбия. — Авт.)… Он заметил, что, когда местность непроходима для каравана туземцев, белому человеку бесполезно пытаться пройти одному. Я с готовностью согласился, что подобная попытка крайне рискованна, но заверил его в том, что у меня нет другого выхода. Не имея денег на пропитание, я должен либо жить на подаяние, переходя из одного селения в другое, либо погибнуть от голода.

Карфа… ответил, что, если я останусь с ним до конца сезона дождей, он будет снабжать меня продовольствием и предоставит хижину для ночлега. В дальнейшем, когда он доставит меня невредимым к Гамбии, я смогу вознаградить его по желанию.

Так благодаря дружеской заботе этого благожелательного негра я вышел из подлинно бедственного положения. Меня мучили нужда и голод. Передо мной расстилались мрачные дебри Джаллонкаду, где спутник не встречает жилья на протяжении пяти дней пути. На некотором расстоянии от Кумалин я открыл быструю реку Кокоро. И почти уже отметил место, где мне суждено было погибнуть, когда этот дружелюбно настроенный негр протянул руку помощи».

В другом месте Мунго Парк называет Карфу своим благодетелем. Оправившись и отдохнув, путешественник в апреле 1797 года вышел к побережью и благополучно вернулся на родину. Важнейшим результатом этого предприятия было установление факта, что Нигер действительно течет на восток.

В 1805 году Мунго Парк вернулся в Африку — на этот раз во главе экспедиции из сорока европейцев. Путешествие закончилось трагически. К 18 августа, когда англичане достигли Нигера у Бамако, отряд насчитывал всего восемь человек — остальные погибли от болезней. В Сансандинге Мунго Парк и его спутники построили шхуну и хотели спуститься до устья реки, но 19 ноября утонули у порогов Буса.

Однако и эта экспедиция принесла научные результаты. «В ходе двух героических путешествий он сделал больше практических открытий, чем кто-либо другой за полтора века до него, и, если ему не удалось разрешить загадку Нигера, он, во всяком случае, сузил пределы возможной ошибки в будущем, — пишет Дж. Бейкер. — Дело в том, что от проводника-туземца он прослышал, что Нигер действительно делает поворот на юг, и успел сообщить об этом в Англию» (выделено мной. — Авт.).

В последней фразе, хотя и глухо, говорится о выдающейся роли африканцев в экспедициях Мунго Парка. По прибытии в Гори (близ устья реки Гамбия) путешественник привлек к участию в экспедиции африканца Айзека из народа мандинго. Айзек несомненно был культурным человеком, ибо свободно писал по-арабски. Мунго Парк полностью доверял ему. Не будучи уверен в успехе плавания вниз по Нигеру и словно предчувствуя свою гибель, он из Сансандинга направил Айзека по суше к побережью и вручил ему свой дневник и письма в Англию. Мандинго в одиночку совершил труднейший переход и передал все документы английским властям в Сьерра-Леоне.

В одном из писем Мунго Парк поведал об африканце, который сообщил ему, что Нигер поворачивает на юг. Сопоставляя это письмо с отчетом, который доставил Айзек, нетрудно убедиться, что шотландец имел в виду Амади-Фатуму (последний в Сансандинге 1аменил Айзека в качестве проводника и толмача экспедиции).

Мунго Парк отозвался чрезвычайно высоко о георафических познаниях Амади-Фатумы, назвав его одним из самых выдающихся путешественников по этой части Африки».

Африканец случайно избежал трагической участи Мунго Парка и других его спутников; по договоренности с ними Амади-Фатума взялся сопровождать экспедицию только до страны хауса. Поэтому он покинул шхуну Мунго Парка незадолго до того, как она погибла у порогов Буса.

Его письменный отчет (составленный по-арабски) — единственный источник о плавании Мунго Парка вниз по Нигеру, которым мы располагаем. Из отчета видно, что шхуна прошла мимо Дженне и Томбукту, то есть спустилась по Нигеру почти на 1300 километров.

Документ этот стал достоянием географической и исторической науки благодаря новому подвигу Айзека. В 1810–1811 годах он по просьбе губернатора Сьерра-Леоне отправился на поиски бесследно исчезнувшего Мунго Парка. Через Сегу он снова добрался до Сансандинга, а затем разыскал Амади-Фатуму и собрал другие свидетельства гибели экспедиции.

По одним сведениям, шхуна Мунго Парка погибла со всем экипажем на порогах Буса, хотя собравшиеся на берегу Нигера аборигены криками и жестами предупреждали об опасности. По другим — путешественники были убиты теми же аборигенами, которые приняли их за своих врагов — фульбе.

Первая версия представляется более правдоподобной. Это подтверждается опытом экспедиции Ричарда и Джона Лендеров. В 1830 году они отправились в путь с побережья Гвинейского залива и по суше достигли Бусы. Отсюда они спустились по Нигеру до самого моря, раскрыв наконец вековую тайну великой африканской реки.

Хотя Лендеры путешествовали без вооруженной охраны, они были приняты властями и населением района Бусы самым дружелюбным образом. Путешественники расстались с местными «царем и царицей» (очевидно, вождем и его главной женой), как с близкими людьми.

«После взаимных похвал, — рассказывают Лендеры, — мы сказали им о переполнявшем нас чувстве признательности за их доброжелательство, гостеприимство и внимание, за ласковое с нами обращение, за их упорство в защите наших интересов, за покровительство, оказанное нам в течение двухмесячного пребывания в их стране. Все это время мы прожили в полной безопасности, наслаждаясь всеми удовольствиями и развлечениями, какие они могли нам предоставить… Никогда, никогда, покуда мы живы, не забудем об этом».

Помощь, оказанная английским путешественникам в районе Бусы, предоставление им остойчивых челнов-однодеревок для спуска по Нигеру немало содействовали успеху их предприятия.

Огромное значение для исследования Северо-Западной Африки и бассейна Нигера имела деятельность немецкого путешественника Генриха Барта, состоявшего на английской службе. Он считал себя продолжателем дела Мунго Парка, но фактически ему удалось «ознакомить мир со всей той огромной территорией, которую даже арабские купцы знали меньше, чем остальную Африку». Путешествия Барта (1849–1855) охватили территорию в 24 градуса с севера на юг и в 20 градусов с востока на запад. Крупнейшим вкладом Барта в географическую науку явилось открытие им реки Бенуэ — главного притока Нигера.

Результаты экспедиции изложены Бартом в пятитомном труде «Путешествия и открытия в Северной и Центральной Африке». Это подлинная энциклопедия не только географических, но и исторических и этнографических знаний об огромной области.

Труд Г. Барта свидетельствует не только о редкостной эрудиции автора, но и о великолепном мужестве исследователя, сумевшего преодолеть бесчисленные преграды.

Вместе с тем — и это не умаляет заслуг Барта — труд его показывает, сколь многим он обязан африканцам. Нередко Барт шел буквально по следам арабских путешественников средневековья, сопоставляя свои наблюдения с приведенными ими данными (особенно в стране хауса). Он систематически пользовался путями караванной торговли, существовавшими в его время.

Не случайно толчком к путешествию Барта в область, населенную хауса, явилась встреча в Северной Африке с одним из представителей этого народа. «В моих ушах все время звучали слова раба-хауса, с которым я беседовал о его родине в тунисском городе Каф… — писал Барт. — И если будет на то божья воля, я двинусь в путь и достигну Кано».

Барту удалось установить дружеские отношения с наиболее могущественными вождями племен, обитавших по Нигеру, вплоть до Томбукту. Но в самом этом городе, куда запрещался доступ «неверным», его едва не постигла смерть.

Подобно Кайе, Барт в Томбукту выдавал себя за араба. Однако, когда обман раскрылся, он повел себя с таким достоинством, что завоевал симпатии шейха арабского племени кунта — аль-Беккаи. В течение восьмимесячного пребывания Барта в Томбукту шейх стойко защищал его, а потом помог выбраться невредимым из города.

Следует, впрочем, отметить, что не один исследователь Северо-Западной Африки был убит арабами и туарегами. Известную роль здесь играл религиозный фанатизм, но, как показал ход событий, аборигены имели все основания опасаться пришельцев из Западной Европы: за исследованием Африки последовал ее раздел между колонизаторами. К тому же африканцы рассматривали как акт войны вторжение на их территории крупных, отлично вооруженных отрядов, во главе которых нередко стояли офицеры. Так, в 1881 году туарегами был убит французский полковник Флаттере. Экспедиция, которую он возглавлял, имела целью произвести топографическую съемку маршрута из Алжира к Нигеру в связи с проектами сооружения транссахарской дороги. Все ее участники были уничтожены в Сахаре туарегами.

А между тем европейский путешественник мог чувствовать себя в полной безопасности среди пустыни и дружить с ее сынами, если только он полагался не на новейшее оружие, а на древний закон гостеприимства.

Русский хаким и его друзья

1885 год. В местечко Уаргла — крайний пункт на юге Алжира — прибывает путешественник из далекого Петербурга: доктор медицины Александр Васильевич Елисеев. «Высшее общество» Уарглы — французские чиновники и колонисты вначале радушно принимают гостя из далекой России. Но гость этот ведет себя, на их взгляд, несколько странно. Правда, он прекрасно воспитан, отлично владеет французским языком и даже состоит членом Парижского географического общества. Однако при всем том он явно предпочитает гостиным колонистов городской рынок, где целыми часами беседует по-арабски с коренными жителями. И не только беседует, но и лечит алжирцев, их жен и детей, притом совершенно безвозмездно. А это, согласитесь, совсем уж неприлично и может быть воспринято как намек на бездеятельность колониальной администрации, которой некогда заботиться о здоровье алжирцев.

Жить в Уаргле, заверяют Елисеева колонисты, это совсем не то, что возлежать на ложе из роз. Сразу за поселком начинается безбрежная пустыня Сахара. А она опасна не только песчаными бурями. Страшнее любого самума для колониста жители пустыни.

По мнению колонистов, лучше было бы вовсе не пускать в Уарглу обитателей Сахары. Но ради процветания торговли приходится идти на жертвы: караваны из глубины Сахары время от времени появляются в Уаргле, а затем возвращаются обратно.

Доктор Елисеев не занимается коммерцией, но караваны вызывают у него особый интерес. И вот в один прекрасный день по Уаргле разносится удивительная весть: русский хаким (врач) отправляется с караваном бербера Ибн Салаха в поселок Гадамес, расположенный в нескольких стах километрах от Уарглы, на территории Триполи.

Тщетно отговаривали колонисты русского путешественника от предприятия, казавшегося им безумным. Он твердо стоял на своем и даже отказывался видеть в своем поступке что-нибудь героическое.

«Характер моей поездки был далеко не похож на обстановку блистательно снаряженной миссии полковника Флаттерса, — писал он. — Путешествие Флаттерса носило характер серьезный и разведочный, а с точки зрения туарегов, даже политический, посягающий на их свободу и дорогую им волю. Совсем иначе путешествовал я, совершенно одинокий, без большого багажа, с одним ружьем за плечом и небольшой дорожной аптечкою, свободно помещавшейся со всем моим имуществом на одном верблюде; ехал даже не путешественник-европеец, всегда импонирующий на туземцев, а странствующий врач, едущий в Гадамес по приглашению местного жителя к больным его семейства и вместе с тем собирающий по дороге целебные травы пустыни».

Дальнейшие события показали, что русский путешественник, впервые приехавший в Сахару, лучше знал ее жителей, чем местные чиновники и колонисты.

«Я действительно нашел здесь не только приют и ласку, но и самое почетное положение, — писал А. В. Елисеев, — Добрые люди не знали, как угодить заезжему адхалибу (лекарю. — Авт.), добравшемуся до Гадамеса для того, чтобы подать помощь нескольким больным из семьи Ибн Салаха».

В Гадамесе А. В. Елисеев подружился с африканцем Игами родом из далекого Кано в современной Нигерии. Игами было суждено спасти зрение русского друга африканцев, а может быть, и самое жизнь его.

На обратном пути в Алжир на путешественников обрушился самум ужасающей силы.

«Результатами страшной ночной бури было то, что многие растения, дотоле еще прозябавшие в дюнах, несмотря на ужасающий зной, пропали совершенно, двое верблюдов нашего каравана пало, а я получил сильное воспаление глаз, сразу поставившее меня в самое отчаянное положение, — писал потом А. В. Елисеев в своих очерках «По белу свету». — Не имея под руками никаких средств, даже чистой воды, потому что нельзя было назвать водою кисловатую, сильно вонючую жидкость цвета мыльной воды, которую мы употребляли в питье в эти последние дни, я считал себя совершенно потерянным, представляя страшную перспективу потерять навеки зрение или по крайней мере испортить его навсегда. Добрый Нгами и тут нашелся помочь мне. С помощью угля, собранного от костра, он сумел немного очистить воду, которою я мог по нескольку раз в день промывать свои воспаленные глаза… Восемь дней вслед за этим я должен был ехать с повязкой на глазах, в самом ужасном состоянии души».

Нгами и сын Ибн Салаха — Абиод — ни на шаг не отставали от полуослепшего путешественника и, как умели, успокаивали его. С участием отнеслись к нему и кочевые арабы, с которыми повстречался караван.

Достигнув поселка Эль-Уэд, А. В. Елисеев расстался с жителями Гадамеса. «Я не буду описывать прощания с Абиодом и особенно черным Нгами, который был мне не только спутником, слугой и проводником, но и верным другом, которому я верил как самому себе и преданность которого много раз испытал в пути», — писал А. В. Елисеев.

Александр Васильевич не сделал значительных географических открытий. Он умер еще молодым и, если не считать последнего путешествия в Эфиопию, никогда не располагал средствами для организации настоящей исследовательской экспедиции.

Однако всем своим жизненным опытом он подтвердил факт, имевший и имеющий первостепенное значение для расширения географических знаний: даже одинокий европеец может чувствовать себя в полной безопасности среди аборигенов любой части света. Более того, ему обеспечены дружба и содействие коренных жителей, если только они убедятся, что чужеземец — друг, а не враг.

Вместе с тем непродолжительная вылазка А. В. Елисеева в глубь Сахары еще раз показала, что африканцы прекрасно знают великую пустыню как в каменистой, так и в песчаной ее части. Чтобы попасть и Гадамес, уроженец Кано — Нгами пересек почти нею Африку — с юга на север.

А. В. Елисеев начал путешествовать приблизительно через десять лет после смерти величайшего исследователя Африки — Давида Ливингстона. Они никогда не встречались и были совершенно разными людьми, но их роднит дружественное, уважительное отношение к коренному населению.

Прежде чем перейти к рассказу о знаменитом английском путешественнике, который в 1854–1856 годах пересек Тропическую Африку, я хотел бы остановить внимание читателя на подвиге двух его скромных предшественников, редко упоминаемых даже в специальной литературе. Это — африканцы Педру Жоау Баптиста и Аиастасиу Жозе, сыны народа лунда.

В конце XVIII и начале XIX века только Португалия имела колонию в Западной Тропической Африке — Анголу. Однако ее территория ограничивалась прибрежными областями. С Мозамбиком — португальским владением на противоположном берегу Тропической Африки — Ангола поддерживала связь только по морю. У колониальных властей возник план установления сухопутного сообщения между Анголой и Мозамбиком, однако осуществить его своими силами португальцы не смогли. В 1798 году экспедиция, организованная бразильцем А. Ласердой, предприняла попытку пройти из Мозамбика в Анголу, но потерпела неудачу, главным образом из-за отсутствия сотрудничества и взаимопонимания с африканцами. Это понимали и португальские чиновники в Анголе, недаром один из них заметил: «Они (африканцы, — Авт.) считают, что последние (белые. — Авт.) не делают ничего такого, что не приносило бы им выгоду и не задевало бы их (африканцев. — Авт.) интересы».

В начале XIX века, через несколько лет после экспедиции Ласерды, власти Анголы решили направить по суше в Мозамбик двух африканцев из числа «помбейруш». Помбейруш оставались формально рабами, но фактически были доверенными лицами португальских хозяев и возглавляли торговые экспедиции в глубь материка. Самое слово «помбейруш» произошло от «помбо» — местного названия троп, пересекавших во всех направлениях леса и саванны Тропической Африки.

В 1875 году известный чешский путешественник по Южной и Центральной Африке Эмиль Голуб прибыл в резиденцию царя Сепопо — главы государства Марутсе-Мабунда, к северу от Замбези. Здесь он встретился с двумя торговцами-мулатами из Анголы. «Португальские торговцы из Луанды, Мосамедиша и Бенгуэлы (позднее я познакомился еще с несколькими) во всех подробностях изучили местность между западным побережьем и озером Бангвеоло, а на восток — до устья Кафуэ, ту самую местность, которая являлась для нас terra incognita, — писал он несколько лет спустя. — Им были известны не только различные африканские государства и цари, но и вожди племен и даже их характеры. Знали они также все возвышенности и реки, которые приходится преодолевать, путешествуя по этим областям. И все же эти люди, как и их белые коллеги на западном побережье, считали возможным умалчивать о своих познаниях, чтобы не привлекать торговцев других национальностей в области, богатые каучуком и слоновой костью».

Разумеется, полностью скрыть географические познания, передаваемые помбейруш, было невозможно, и добытые ими сведения так или иначе распространялись. Что касается экспедиции Баптиста и Жозе, то о пей определенно стало известно в Европе. Узнал о ней и Д. Ливингстон.

Инициатива этого замечательного путешествия принадлежала португальским властям, но своим успехом оно всецело обязано его участникам и другим африканцам, оказавшим им содействие.

Помбейруш Баптиста и Жозе выступили в конце ноября 1802 года из Касанзы во внутренней Анголе (примерно в 500 километрах от побережья Атлантики), но вскоре застряли почти на три года у одного из местных вождей. Объяснялось это тем, что хозяин не прислал обещанных товаров. Товары эти они получили только в 1805 году.

В следующем, 1806 году они достигли города Казембе — центра восточной области обширного африканского государства Лунда. Властитель этой области, расположенной на реке Луапула, также назывался казембе. Из дневника Баптисты видно, что казембе и его сестра гостеприимно встретили землепроходцев из Анголы; правитель области всецело поддержал идею открытия прямого пути в Мозамбик. Заботясь о безопасности путешественников, он задержал их у себя на целых четыре года, пока не закончилась война, которую он вел с главой соседнего княжества. Все это время Баптиста и Жозе получали от него содержание и не испытывали нужды ни в чем. В 1810 году, когда война закончилась, казембе дал путешественникам проводника и часть пути сопровождал их со своей свитой.

Такое отношение казембе отнюдь не было чем-то исключительным. Д. Ливингстон в своих странствиях также пользовался помощью и поддержкой африканских властителей, заинтересованных в развитии торговли. Об этом речь пойдет ниже.

2 февраля 1811 года оба помбейруш благополучно прибыли в город Тете (Мозамбик), расположенный примерно в 500 километрах от берега Индийского океана. Так закончился этот беспримерный для того времени переход через Тропическую Африку. В пути Баптиста и Жозе производили доступные им географические наблюдения, и в частности измеряли ширину рек, через которые переправлялись.

В Тете они сдали местным португальским властям письма губернатора Анголы, а 10 мая 1811 года двинулись в обратный путь. В конце 1814 года они вернулись в Анголу и, таким образом, снова пересекли Тропическую Африку, но уже в обратном направлении — с востока на запад.

Португальское правительство осыпало наградами и почестями подполковника ди Косту, который отправил обоих помбейруш в далекий Мозамбик. Но даже генерал-губернатор Анголы был вынужден признать заслуги африканских землепроходцев. В донесении, отправленном им 25 января 1815 года в Лиссабон, путешествие характеризуется как «открытие столь желанного сообщения между берегами Восточной и Западной Африки». Он указывает, что своим счастливым исходом экспедиция обязана «предприимчивости и трудам» помбейруш Баптиста и Жозе.

Однако смелые помбейруш долгое время не имели последователей, и подвиг их был повторен Д. Ливингстоном лишь сорок лет спустя.

Спутники «большого доктора»

18 апреля 1874 года в Вестминстерском аббатстве, где покоятся останки многих великих англичан, похоронили набальзамированные останки Давида Ливингстона. Сердце же его осталось в далекой Африке, которой оно принадлежало по праву.

Над могилой в Вестминстере — черная мраморная доска с надписью:

«Миссионер» поставлен на первое место. Нередко это слово связывается у нас с представлением об агенте колонизаторов, обманщике и эксплуататоре. Но Ливингстон, хотя и отправился в Африку проповедовать «слово божье», был прежде всего путешественником и другом человечества, другом жителей этого материка. Не случайно африканские спутники его девять месяцев несли гроб с телом путешественника к океану и прошли 1200 километров.

Колонизаторы ограбили и Ливингстона и африканских друзей его, использовав его замечательные открытия для порабощения племен и народов. Но в памяти людей имя Давида Ливингстона останется символом мужества, благородства и подлинной гуманности.

Путешественник во всеуслышание заявил, что африканцы, которых он назвал своими «верными товарищами», оказали ему огромную помощь. Они делали все для успеха экспедиций чужеземца, преодолевали любые трудности и лишения, а порой и не щадили собственной жизни. Объясняется это прежде всего поведением самого Ливингстона. Искреннее уважение, которое он питал даже к самым отсталым африканцам, ненависть к расизму и гнусному торгу людьми прокладывали ему путь через дебри Африки.

Исследование материка далеко не закончилось со смертью великого шотландца. Но сейчас можно с уверенностью сказать, что никто из его предшественников и последователей не внес такого вклада в географическую науку, как Давид Ливингстон. Он был, можно сказать, первооткрывателем центральной части Южной Африки, ранее почти неизведанной. Он нанес на карту одну из крупнейших рек — Замбези, о течении которой, за исключением низовий ее, в Европе ничего не знали. Открыл в Южной и Центральной Африке озера Игами, Ширва, Ньясса, Мверу и Бангвеоло, первым пересек с юга на север суровую пустыню Калахари. Пешком и на челнах он исследовал почти третью часть Африки.

Какое же из своих достижений считал он самым важным?

«Я сделал много открытий, — писал Ливингстон, — но самое главное заключалось в том, что я открыл хорошие качества у тех людей, которых считали стоящими на низкой ступени культуры».

Именно это открытие «большого доктора», как называли его африканцы, послужило основой для всех остальных.

Ливингстон сделал его еще до того, как стал путешественником. Он впервые приехал в Южную Африку в 1840 году, а уже в 1843-м произошел случай, который оставил неизгладимый след и на теле и в душе шотландца. В это время он жил в долине реки Маботсе, где основал миссионерскую станцию. Жители долины очень страдали от нападений львов на стада.

Желая избавить их от этой напасти, Ливингстон вместе с африканцами отправился на охоту. Заметив льва, сидевшего на скале, путешественник выстрелил в хищника и ранил его. Лев кинулся на охотника и повалил на землю. На помощь Ливингстону бросились учитель Мебальве и другой африканец, вооруженный только копьем. Оставив Ливингстона, лев вцепился в плечо этому африканцу, но тут возымела действие пуля, попавшая в зверя, и он упал мертвым. Кроме раздробленной кости руки у миссионера-путешественника осталось еще одиннадцать ран в мягких тканях плеча.

Так героизм двух почти безоружных африканцев, вступивших в неравный бой с царем зверей, спас жизнь Ливингстону, сохранил его для великих дел.

В первое большое путешествие Ливингстон взял с собой двух английских охотников — Освелла и Муррея, а также нескольких африканцев. Экспедиция пересекла пустыню Калахари и 1 августа 1848 года открыла озеро Нгами. При этом Ливингстон пользовался географическими сведениями, полученными от самих африканцев.

Ободренный успехом, Ливингстон решил продолжать свои исследования и в 1851 году достиг Чобе — южного притока Замбези, а затем и самой этой реки. Здесь он подружился с макололо — немногочисленным, но прочным объединением басуто, которые с 1838 по 1864 год господствовали в верховьях Замбези. Правда, выдающийся полководец и государственный деятель макололо — Себитуане — скончался в том же, 1851 году, однако сын его Секелету, хотя и не обладал талантами отца, сумел по достоинству оценить Ливингстона. Дружба эта имела огромное значение для чальнейшей деятельности путешественника. Секелету помог европейскому гостю организовать новую экспедицию, которая должна была выйти к Атлантическому океану в Анголе. По приказу Секелету был сформирован специальный отряд из двадцати семи человек, во главе которого стал английский путешественник. Для передвижения по рекам экспедиция получила несколько челнов, макололо в изобилии снабжали ее продуктами. Ни о чем подобном Ливингстон и мечтать не мог у себя на родине, хотя предприятие его имело первостепенное значение не только для науки, но и для торговли с внутренней частью Южной Африки (Секелету, кстати, отлично это понимал).

Экспедиция покинула Линьянти (ставка вождя макололо) в ноябре 1853 года, в феврале следующего года достигла озера Дилоло, а 11 мая вышла к Атлантическому океану у города Луанда в Анголе. Затем путешественники двинулись в обратный путь и в сентябре 1855 года возвратились в Линьянти.

При движении по рекам и по суше Ливингстон не раз попадал в опасные положения, к тому же он много болел. Африканцы неизменно приходили ему на помощь, проявляя самую трогательную заботу.

Вот один такой эпизод в описании самого Ливингстона: «После полудня мы пришли к другой речке — Муана Локе (или Дитя Локе), через которую вел мост. Идя по этому затопленному водой мосту, люди заходили в воду по грудь и должны были пускаться дальше вплавь. Некоторые из них предпочитали идти до конца, держась за хвост быка. Я хотел сделать так же, как они, но когда мы дошли до глубокого места, то, прежде чем я мог слезть с быка и взяться за ярмо, бык внезапно бросился вслед за другими и так глубоко ухнул в воду, что я не успел ухватиться за ремень; если бы я дернул узду, то бык скорее всего повернул бы назад. Поэтому я отправился на другую сторону один. Когда мои бедные товарищи увидели, что я остался один, они страшно встревожились и двенадцать человек бросились ко мне вплавь на выручку, и, как только я добрался до берега, один из них схватил меня за руку, а другой обхватил меня и потащил на себе… Когда я был уже вне опасности, они достали со дна часть моего имущества, оброненного второпях. Они громко выразили свое удовольствие, увидев, что я могу так же плавать, как и они. Я испытываю глубокую благодарность за ту готовность, с которой они кинулись в воду, чтобы спасти — как они думали — мою жизнь».

Даже отвратительные преступления работорговцев не изменили отношения макололо к «большому доктору» (свидетелями этих гнусностей они все чаще становились по мере приближения к португальским владениям). Сталкиваясь с этими ужасами, их европейский друг испытывал настолько глубокое и искреннее негодование, что уважение их к Ливингстону только увеличивалось. Ливингстон же решил посвятить свою жизнь не только исследованию Африканского материка, ио и борьбе с рабством.

После короткого отдыха в Линьянти путешественник отправился дальше, вниз по течению Замбези, чтобы исследовать эту реку от верховьев до устья и одновременно пересечь Африканский материк с запада на восток — от Атлантического океана до Индийского. На помощь ему снова пришли макололо во главе с их вождем Секелету.

«Секелету выделил двух людей — Секвебу и Каньянту, которые должны были возглавить партии моих спутников, — писал Ливингстон. — Секвебу, будучи мальчиком, был в плену у матебеле; племя, в котором он был пленником, переселилось в страну, лежащую близко к Тете (селение в Мозамбике. — Авт.). Он несколько раз совершал путешествия по обоим берегам Замбези и хорошо знал наречия, на которых там говорили. Я убедился в том, что это очень разумный человек, обладающий здравым смыслом».

Одним из важнейших событий этого этапа путешествия было открытие на реке Замбези водопада, который африканцы поэтично называли «Гремящим дымом». К сожалению, Ливингстон присвоил ему куда более прозаическое имя английской королевы Виктории.

У «Гремящего дыма» Секелету расстался с Ливингстоном. Дело в том, что из двух заказанных челнов был доставлен только один, и вождь макололо уступил его путешественнику.

В марте 1856 года английский путешественник и его африканские спутники достигли Тете, затем вместе с Секвебу и еще одним африканцем продолжали путь к океану и 26 мая вышли на побережье у деревни Килимане, откуда Ливингстон отплыл в Англию.

Целых четыре года прождали его возвращения верные товарищи-африканцы, оставшиеся в Тете. И дождались своего друга. С ним прибыли его брат Чарлз и доктор Джон Керк.

В ходе новой экспедиции, закончившейся в 1862 году, Ливингстон исследовал Замбези выше Тете и порогов Кебраса, а затем реку Шире (один из левых притоков великой реки), озера Ньясса и Ширва.

На примере отношения к этой экспедиции можно составить себе ясное представление о «культуре» колонизаторов и «дикости» африканцев.

Португальские власти Ливингстон прямо обвинил в двурушничестве. Зная о его непримиримом отношении к рабовладению и работорговле, они на словах обещали участникам экспедиции всяческое содействие, а на деле мешали им, как только могли.

Английские колонизаторы к этому времени отказались от рабства и работорговли, которые в условиях быстрого развития капитализма стали невыгодными. Но это не помешало им использовать открытия Ливингстона во вред африканцам. Первыми форпостами колонизаторов на африканской земле были миссионерские станции. Однако попытка путешественника организовать такую станцию в Юго-Восточной Африке потерпела неудачу. Этого оказалось достаточно, чтобы английское правительство лишило прославленного исследователя материальной поддержки.

Африканцы же с начала до конца оставались верными друзьями «большого доктора». Правда, вожди и старейшины племен, живших по соседству с португальскими владениями, не раз ставили экспедиции различные препоны, но это свидетельствовало лишь о развращающем влиянии той «цивилизации», которую несли в Африку колонизаторы и работорговцы.

После свидания с Секелету Ливингстон подробно исследовал водопад Виктория, открытый им в 1855 году. Это стало возможно благодаря мужеству и изумительной сноровке одного из африканцев, сопровождавших путешественника.

Вот что пишет об этом сам Ливингстон:

«Мы сели в челн, принадлежавший Туба Мокоро — «Разбивателю челнов»; несмотря на это зловещее имя, он, по-видимому, был единственным, знавшим «средство» против кораблекрушения на порогах над водопадом. На протяжении нескольких миль течение реки было плавным и спокойным, и мы приятно скользили по воде, прозрачной, как хрусталь, мимо красивых островов, покрытых густой тропической растительностью…

Но наше внимание было скоро отвлечено от очаровательных островов к опасным порогам, куда нас мог нечаянно завлечь Туба. Сказать правду, грозный вид этих ревущих порогов вряд ли мог не вызывать неприятное чувство у всякого новичка. Только при очень низком стоянии воды в реке, как это было в данный момент, вообще кто-либо решается отправиться на тот остров, куда мы держали путь… Человек, находящийся на носу (Туба. — Авт.), должен был смотреть вперед и выбирать надлежащий курс и, когда он видел скалу или какое-нибудь другое препятствие, оповещать об этом рулевого… Были места, где только при крайнем напряжении со стороны обоих мужчин можно было заставить челн пройти в единственном безопасном месте порогов и не допустить, чтобы его снесло вниз, где мы во мгновение ока оказались бы барахтающимися среди чаек, которые, ныряя, охотились за мелкой рыбой. Иногда казалось, что уже ничто не спасет нас от удара о скалы, которые теперь, когда уровень воды в реке был низким, выступали из воды. Ио в самый критический момент Туба отдавал распоряжение рулевому, потом шестом, который он держал наготове, направлял лодку немного в сторону, и мы быстро скользили мимо только что угрожавшей нам опасности. Никто никогда еще не вел челн так замечательно…

Мы пристали к Гарден-Айленд (Садовому Острову. — Авт.), который лежит посередине реки, на самом краю водопада. Когда мы достигли этого края и посмотрели вниз с головокружительной высоты, перед нами открылось чудесное и необыкновенное зрелище величественного водопада».

В 1860 году Ливингстон после семилетнего отсутствия прибыл в Линьянти. Он пожелал взять некоторые предметы (аптечку, волшебный фонарь, инструменты, книги), находившиеся в фургоне, который оставил в селении макололо. Секелету отдал все вещи на сохранение своим женам, и те вернули их в полной сохранности путешественнику. Пропали только два тома рукописей, которые Ливингстон просил, если не вернется, передать любому англичанину для пересылки своему тестю — миссионеру Моффату. Через некоторое время, когда в Линьянти явился английский торговец, макололо выполнили это поручение. Торговец же присвоил записки Ливингстона, заявив, что не получал их. В дальнейшем, когда одна из жен Секелету разоблачила цивилизованного вора, он вернул один том.

Неграмотные африканцы куда лучше понимали ценность научных открытий Ливингстона, чем его вполне грамотный соотечественник!

Из Линьянти английский путешественник направился в селение Шешеке на Замбези, в пределах владений макололо. Отсюда он вернулся к берегу Индийского океана. И на этом участке пути ему всячески помогали африканцы. Его сопровождали «полдюжины искусных лодочников», которые уже ходили с ним в Луанду. Кроме того, Секелету предоставил экспедиции в качестве запаса продовольствия шесть быков, которых гнали несколько пеших людей… «В это время свирепствовала нужда, и, если принять во внимание дороговизну пищевых продуктов, надо признать, что Секелету проявил по отношению к нам большую щедрость», — отметил Ливингстон.

Третья экспедиция Д. Ливингстона началась в 1866 году и продолжалась до смерти исследователя в 1873-м. На этот раз ему удалось достичь озера Мверу и реки Луалабы, открыть озеро Бангвеоло. В 1872 году Г. Стэнли разыскал «большого доктора» в глубине Африки.

Оба путешественника совместно исследовали северную часть озера Танганьика. Затем они расстались, ибо Ливингстон, несмотря на болезнь и тяготы пути, горел желанием продолжать путешествие. Однако 1 мая 1873 года на берегу озера Бангвеоло он скончался.

Спутник Ливингстона — Чума (стоит)

Выше уже говорилось о том, что спутники его — африканцы— доставили гроб с телом путешественника к далекому океану. Но этим их подвиг не ограничился. Африканцев Чума (Ливингстон в 1861 году выкупил его из рабства) и Сузи обычно называют его слугами. Фактически, однако, они были полноправными участниками экспедиции. Это доказывается не только тем, что благодаря их знаниям и опыту экспедиция после смерти своего руководителя сумела вернуться к океану. Сузи и Чума сыграли очень важную роль при изучении научного наследия Ливингстона. Оно отнюдь не исчерпывалось дневником, который он в 1872 году переслал через Стэнли в Англию. При нем оставались записи — они легли в основу дневника, — а также составленные им карты. Под руководством Сузи и Чумы африканцы собрали все документы Ливингстона, до последнего клочка бумаги, бережно упаковали в ящик из белой жести и вместе с гробом доставили к побережью.

В дальнейшем они в течение четырех месяцев служили консультантами английскому ученому и другу Ливингстона — Горацию Уоллеру, который разбирал бумаги и готовил их к печати. Я намеренно употребляю здесь выражение «консультант», хотя и Сузи и Чума были неграмотные.

«Отличное знание местности, — писал Уоллер, — через которую прошла экспедиция, и постоянное содействие, которое они оказывали своему господину в качестве толмачей, превратили их в географов-практиков редкостной квалификации».

Когда у Уоллера возникли сомнения по поводу одной карты, Сузи самостоятельно начертил схему речной сети соответствующего района. К удивлению английского ученого, схема в точности совпала с картой Ливингстона.

Творческое содружество великого шотландского путешественника с африканцами продолжалось и после его смерти.

Генри Стэнли был совсем другой человек. К сожалению, он вошел в историю не только как исследователь Центральной Африки, но и как рьяный колонизатор. Однако и он признал, что ничего не достиг бы без помощи африканцев.

Стэнли готов признать заслуги африканцев, но только как носильщиков. Роль других африканцев — участников его экспедиции — он замалчивает или умаляет. В поисках Ливингстона его сопровождал в качестве начальника каравана (фактически заместителя главы экспедиции) занзибарец Сииди Мбарака Момбей по прозвищу Бомбей, очевидно принадлежавший к народу суахили. Стэнли отзывается о нем отрицательно, но когда-нибудь об этом выдающемся исследователе Центральной Африки, достойном соратнике известных западноевропейских путешественников будет написана целая книга.

Первыми из этих путешественников были англичане Джон Спик и Ричард Бертон. Когда они прибыли на восточное побережье Африки (1857), никто из европейцев еще не видел истоков Нила. Собранные в Египте и Судане данные подтверждали древние сведения о том, что Нил вытекает из озер, но найти эти озера все еще не удавалось. Сведения этого рода имелись и в Восточной Африке. Лондонское географическое общество так сформулировало задание экспедиции Бертона и Спика:

«Главная цель экспедиции — проникнуть сушей из Килвы или какого-либо другого пункта на восточном побережье Африки как можно дальше по направлению к озеру Ньяса, о существовании которого до нас дошли кое-какие слухи».

В 1858 году Спик вместе с Бертоном открыл озеро Танганьика, а затем достиг озера Ньянза, которому присвоил имя английской королевы Виктории. В 1859 году путешественник вернулся в Занзибар.

В 1860 году, на этот раз совместно с Дж. Грантом, он предпринял вторую экспедицию в Центральную Африку для проверки его утверждения о том, что Нил вытекает из озера Виктория-Ньянза.

Путешественники обошли западный и южный берег названного озера, открыли реку Виктория-Нил, текущую из озера на север, и разрешили, таким образом, вопрос об основном истоке Белого Нила. Река действительно берет начало в великом африканском озере.

Момбей участвовал в обеих экспедициях и, как был вынужден признать Стэнли, заслужил похвальные отзывы и Бертона, и Спика, и Гранта; первый назвал его «олицетворенной честностью».

Спик особенно подчеркивал роль Момбея во второй экспедиции, когда тот заменил заболевшего начальника каравана араба Саида ибн Салема. Английский путешественник прямо называет Момбея своим «фактотумом» (то есть заместителем) и характеризует его как «честного, благородного человека».

Спутники Спика

Из книги «Journal of Discovery of the Sources of the Nile», London, 1863　

Успеху экспедиции способствовали и дружественные отношения, установившиеся у Спика с другими африканцами — участниками экспедиции (преимущественно суахили и ваньямвези). Спик называл их своими «верными детьми».

Заслуги их получили официальное признание, что не часто случалось в истории исследования Африки. Они были награждены специальной медалью «За участие в открытии истоков Нила». Имена некоторых из них известны. Это брат Момбея — Мабруки, Амбараки, Умаменго, Барути и Уледе. Все они, как и Момбей, участвовали в поисках Ливингстона, организованных Стэнли.

Хотя Стэнли невзлюбил Момбея, фактотум Спика не остался без дела после возвращения экспедиции на восточное побережье Африки. Его сразу пригласил на ту же должность Верней Кемрон, который также отправился в район озера Танганьика на поиски Ливингстона.

В октябре 1873 года экспедиция встретила африканцев во главе с Чумой, которые несли к океану тело Ливингстона.

После этого Кемрон, Момбей и другие участники экспедиции достигли озера Танганьика, открыли реку Лукуга, дающую сток водам озера, а затем пересекли материк в юго-западном направлении и в Анголе вышли к океану.

Выбор острова Занзибар и побережья Восточной Африки в качестве базы для исследования Центральной Африки облегчал задачу исследователей. Это объяснялось не только тем, что природные условия позволяли сравнительно легко проникать в глубь Африки со стороны Индийского океана. Арабы и суахили располагали обширной информацией о районе великих озер и охотно выступали в роли проводников. К тому же в первой половине XIX века арабские купцы с побережья непосредственно проникали в Центральную Африку. От населенного пункта Табора, основанного ими в 1830 году, шли караванные пути на запад — к озеру Танганьика и на север — в государство Буганда (в нынешней Уганде). Несколько позднее арабы обосновались в верховьях Конго.

Большинство купцов (хотя и не все, как иногда пытаются представить) были работорговцами, и колонизация ими внутренних районов Африки принесла коренному населению великие бедствия. Однако это не умаляет значения их открытий для истории географических знаний. Здесь, как и в Западном Судане, путешественники из Западной Европы шли по проторенным путям караванной торговли. Некоторые из арабских купцов оказывали исследователям неоценимые услуги.

В октябре 1874 года экспедиция Кемрона вступила в поселок Килемба, расположенный на берегу реки Лувиджо (приток Луалабы). Поселок этот был опорным пунктом арабского скупщика слоновой кости Джумы Мерикани.

«Джума Мерикани, — пишет Кемрон, — оказался самым любезным и гостеприимным из многих друзей, которых я нашел среди арабских купцов в Африке. Это был умный человек, немало поездивший с тех пор, как он покинул район Танганьики. Он сам и многие его люди располагали обширной географической информацией, которой поделились со мной (выделено мной. — Лет.). Он побывал на золотых и медных рудниках Катанги и в стране Усама, где нашел уголь, образчик которого вручил мне; знал дорогу от озера Мверу к озеру Танганьика…»

Африканцы участвовали и в экспедиции англичанина Сэмюэла Бейкера, который в 1864 году открыл озеро Альберт и многое сделал для решения загадки второго истока Белого Нила. В отличие от Спика и Гранта, с которыми он встретился в Гондокоро на Ниле в феврале 1863 года, Бейкер двигался в направлении от устья Нила к его истокам. В Восточном Судане и в нынешней Уганде он тщательно расспрашивал местных жителей и, следуя их указаниям, достиг озера Альберт.

Особый интерес в этом отношении имеет запись, сделанная им 26 мая 1863 года в районе Латука (на юге нынешней Республики Судан).

«Среди жителей Оббо, которые сопровождали нас в Латуку, находился человек по имени Уани. Он побывал далеко на юге и предложил доставить Ибрагима (арабский купец, с караваном которого двигалась экспедиция. — Авт.) в местность, богатую слоновой костью, где не был еще ни один путешественник. Ибрагим нанял его в качестве проводника и толмача. Расспрашивая Уани, я установил, что раковины каури (заменявшие в Центральной Африке деньги. — Авт.) поступают из Магунго. Я уже слышал от туземцев это название, но не знал, где именно находится эта местность. Для меня было чрезвычайно важно установить путь, по которому маленькие раковины доставлялись с юга, ибо эта информация могла определить и маршрут моей собственной экспедиции… Поэтому я слово в слово воспроизвожу запись в моем дневнике от 26 мая 1863 года, когда я впервые получил сведения о местоположении озера Альберт-Ньянза.

У меня была длительная беседа с Уани (проводник и толмач) по поводу области Магунго… По описанию Уани, область Магунго расположена на озере настолько обширном, что никто не знает его пределов. Из дальних и неизвестных стран туда прибывают большие лодки с каури и жемчугом, которые выменивают на слоновую кость. На борту этих лодок видели белых.

Расстояния, указанные Уани, свидетельствуют о том, что область Магунго расположена примерно под 2-м градусом северной широты (фактически 1 градус 38 минут северной широты. — Авт.).

Сведения, которые я записал, впервые навели меня на след фактов, которые я впоследствии установил. Прибытие же в Магунго белых (арабов. — Авт.) было подтверждено тамошними жителями, когда я познакомился с ними год спустя».

Несколько месяцев спустя — 13 августа 1863 года — Бейкер получил более точные сведения об озере Альберт. На этот раз его информатором стала рабыня-африканка по имени Башита. Она не только описала озеро, не только рассказала, какие на нем волны, но и сообщила чрезвычайно важную подробность: Белый Нил, войдя в озеро, затем из него выходит. Как известно, в озеро Альберт действительно впадает река Виктория-Нил, а вытекает из него река Альберт-Нил.

Радушный хозяин

Итак, и в Африке сотрудничество европейских путешественников с местными жителями имело огромное значение для истории географических открытий.

В первой четверти XIX века в Южной Африке возникло могучее государство зулусов. Его основателя и выдающегося полководца Чаку Зулу в западной литературе часто изображают кровожадным чудовищем. Такая оценка неверна, хотя Чака действительно нередко совершал жестокости, отнюдь не продиктованные государственными интересами или соображениями военного характера.

Чака неизменно приветливо встречал первых европейцев, проникших в страну зулусов за несколько лет до его смерти. Не проявляя ни малейшего подобострастия, он искренне стремился приобщить свой народ к европейской культуре.

В марте 1824 года в Порт-Наталь (нынешний Дурбан) прибыли с разведывательными и торговыми целями два брига — «Джулия» и «Энн». В следующем году группа англичан во главе с Ф. Феруэллом и Г. Фи-ном предприняла путешествие в страну зулусов. Узнав о приближении английского отряда к его владениям, Чака направил навстречу чужеземцам одного из своих сановников — Мбикваана, который передал англичанам официальное приглашение зулусского короля и показал им путь в ставку Чаки — Булавайо. Благодаря отличному знанию им местности экспедиция легко преодолела природные препятствия.

В Булавайо Феруэлл совершенно неожиданно для себя встретил старого знакомого — Джекоба Мсиимбитти, который происходил из народа коса. За какую-то провинность, действительную или мнимую, власти Капской колонии сослали этого африканца на остров Роббен, где находилось нечто вроде концентрационного лагеря. Джекоба Мсиимбитти выручили его лингвистические способности: он научился голландскому и английскому, родной же его язык близок зулусскому. Поэтому в 1823 году его включили в качестве переводчика в состав морской экспедиции, которую возглавлял Феруэлл. Задачей экспедиции было исследование восточного побережья Южной Африки.

В бухте Сент-Люсия Феруэлл и его товарищи пытались высадиться на сушу, но шлюпка перевернулась в полосе прибоя, и четверо из находившихся в ней утонули. Только руководителям экспедиции — Феруэллу и Томпсону — удалось достигнуть берега. Первого спас искусный пловец Джекоб. Несмотря на это, раздосадованный Томпсон сорвал свой гнев на африканце, ударив его по лицу. Возмущенный Джекоб покинул англичан, ушел в глубь страны и достиг двора Чаки, который оставил его у себя.

Теперь, когда в ставку зулусского короля прибыли первые англичане, Чака использовал Джекоба в качестве толмача. Феруэлл опасался, что оскорбленный африканец попытается использовать свое положение и отомстить англичанам, в которых он имел все основания видеть врагов и мучителей. Однако ничего подобного не произошло, Джекоб исполнял свои обязанности честно и добросовестно. Чака же отнесся к англичанам самым дружелюбным образом.

Суровый повелитель зулусов больше всего ценил в людях мужество и самоотверженность. Он еще раз доказал это позднее, когда в его ставку неожиданно прибыл четырнадцатилетний шотландец Джон Росс. Росс находился на борту брига «Мэри», который в октябре 1825 года потерпел аварию при попытке войти в гавань Порт-Наталь. Среди высадившихся на берег моряков начались болезни, а лекарств у них не было. Ближе всего медикаменты можно было достать в португальском поселении в бухте Делагоа (Мозамбик), и туда за ними отправили Джона Росса. Ему предстояло пройти около 650 километров. Участок от Порт-Наталя до Булавайо был наиболее легким — в стране зулусов существовали по крайней мере пешеходные тропы. За ее пределами мальчик должен был пробираться по лесистой местности, изобилующей дикими зверями. К тому же после войн, опустошивших эту область, по ней бродили шайки разбойников.

Чака изумился храбрости подростка. Он был уверен, что шотландца ждет верная гибель, и предоставил Россу охрану из двух рот отборных воинов, а также подарил десять пар слоновых бивней для менового торга с португальцами, на отзывчивость которых не надеялся. Кроме того, он послал вперед гонцов с приказом снабдить отряд продовольствием и быками на убой. Наконец, Чака сам разработал маршрут экспедиции и дал инструкции командиру охраны.

Так экспедиция, впервые проложившая путь по суше из Дурбана в Делагоа, превратилась в англо-зулусскую или зулусско-английскую. Благодаря помощи Чаки юный шотландец выполнил поручение. Вернувшись в Булавайо, он с благодарностью сообщил об этом Чаке, подчеркнув, что своим успехом всецело обязан ему.

«Нет, не так, дитя белого человека, — ответил растроганный король. — Мое сердце согрела твоя храбрость. Именно она заставила меня дать тебе подходящий щит и копье, бея которых твоя попытка была бы безнадежной. Зная, какие опасности подстерегают тебя, как мог я допустить, чтобы ты шел дальше один? Сердце мое истекло бы кровью, ибо, хотя смерть множества обыкновенных людей оставляет меня равнодушным, гибель одного смелого мужчины для меня горе. А ты теперь мужчина, хоть и с телом мальчика».

Характерно, что даже в наше время, после многих десятилетий колониального гнета, зулусы славят друга Чаки — Джона Росса как героя.

Для нас в этой истории интересны не только героизм Росса и благородство Чаки. Англо-зулусская экспедиция показала, какими большими географическими познаниями обладал неграмотный зулусский король, и к тому же имела определенные практические последствия. Маршрут экспедиции был разработан Чакой чрезвычайно удачно, в настоящее время почти рядом с путем, по которому некогда двигались Джон Росс и его зулусская охрана, проходит шоссе из Дурбана в бухту Делагоа через Свазиленд.

В 1828 году была организована еще одна англо-зулусская экспедиция с целью установления регулярной связи между государством Чаки, Капской колонией и Великобританией. К этому времени плотник с погибшего брига «Мэри» соорудил из его обломков шхуну. 30 апреля судно, названное в честь зулусского короля, покинуло Порт-Наталь, имея на борту Феруэлла и других англичан, а также посольство Чаки к английскому королю Георгу IV. В состав посольства входили зулусские сановники Сотобе, Мбозамбоза, Пикваан и толмач Джекоб, получивший у зулусов прозвище Пловец. Чины посольства намеревались вести переговоры с английским губернатором Капской колонии, а затем уже отправиться ко двору Георга IV.

4 мая шхуна прибыла в Порт-Элизабет, где была задержана местными английскими чиновниками. Они конфисковали «Чаку» на том основании, что судно не числилось в регистре. В августе 1828 года посольство вернулось в Порт-Наталь, ничего не достигнув.

Вскоре после того Чака был убит. Попытки его установить дружественные отношения с европейцами, приобщить свой народ к их высокой культуре умерли вместе с ним. Колонизаторы — как бурские, так и английские — повели враждебную политику по отношению к зулусскому государству. В дальнейшем оно было разгромлено английскими войсками.

В таких условиях не могло быть и речи о совместных географических исследованиях. История открытия Африканского материка есть история не только героических свершений, но и упущенных возможностей.