Планету открывали сообща

Открытие Европы

В 1749 году на острове Корву, входящем в Азорский архипелаг, был обнаружен глиняный сосуд с монетами. Нумизматы уже тогда утверждали, что монеты эти — карфагенские. Исследователи нашего времени окончательно подтвердили этот факт и сумели датировать клад. Все монеты относятся к 330–320 годам до н. э. и свидетельствуют, вероятно, о посещении острова Корву карфагенскими мореплавателями.

Итак, Азорские острова — этот крайний форпост Европы в Атлантике — были открыты не в 1432 году, а более чем семнадцатью столетиями раньше.

Но сумели ли карфагенские мореходы вернуться на родину и рассказать о своем открытии?

В течение многих веков из уст в уста передавалось сказание о «блаженных» островах, затерянных в глубине Атлантики, вдали от мира. Оно, очевидно, как и все сказания и мифы, должно было иметь некую рациональную основу. Такой основой может служить действительно благодатный климат Азорских островов, поражавший даже жителей Средиземноморья. Но для того чтобы познакомиться с климатом архипелага, древние мореплаватели должны были не просто побывать там (шторм мог занести их и дальше), но вернуться на родину и рассказать о виденном и пережитом.

Европа, как и другие части света, имела своих первооткрывателей: представители народов-мореходов прокладывали пути в страны, населенные, так сказать, домоседами. Несмотря на разделявшую их вражду, освоение путей через Средиземное море — совместное достижение критян, греков с материка и иберов (древних насельников Пиренейского полуострова), а также финикиян и карфагенян.

Еще во II тысячелетии до н. э. на Кипре появились первые финикийские поселенцы. В середине того же тысячелетия возникли торговые связи между финикийскими городами и островом Критом — очагом высокой самобытной культуры. Отсюда финикийские мореплаватели ходили к берегам Балканского и Апеннинского полуостровов. Продвигаясь все дальше на запад, они открывали для себя и основывали колонии на островах Средиземноморья — Сицилии, Сардинии, Балеарских, Мальте.

Затем наступил черед Пиренейского полуострова. На месте многих городов современной Испании когда-то были финикийские поселения, например Малака (современная Малага), Гадес (Кадис).

Финикияне первыми проложили маршрут, пересекавший Средиземное море с востока на запад, от Тира и Сидона в Передней Азии до порта и государства Тартесс на юге Пиренейского полуострова.

Финикийские мореходы, как и карфагенские, отличались исключительной скрытностью. В стремлении утаить от конкурентов свои торговые пути они не останавливались ни перед чем: известен рассказ о том, что капитан карфагенского корабля сам посадил его на мель, лишь бы следовавшие за ним римляне не смогли установить, куда он направляется. Особенно ревниво берегли они тайну олова, которое добывали на территории современной Испании, а возможно, и на юге нынешней Англии: пока железо не вытеснило бронзу, олово ценилось чуть ли не на вес золота.

И все-таки нет ничего тайного, что не становилось бы в конце концов явным. Ни блокада Гибралтарского пролива, установленная карфагенянами уже в VI веке до н. э., ни страшные рассказы о «замерзшем море» и морских чудовищах, которыми потчевали конкурентов, не могли полностью преградить путь распространению географических знаний. Да и разгром Карфагена римскими завоевателями нельзя отождествлять с нашествием вандалов: хотя многие замечательные произведения пунической культуры погибли в огне, завоеватели немало восприняли у побежденных.

В конце IV века римлянин Авиен, автор географических сочинений, написанных стихами, создал поэму «Морские берега». В ней мировой океан справедливо рассматривается как единое целое. При описании Атлантики автор часто ссылается на карфагенского мореплавателя Гимилькона, жившего девятью веками раньше.

Экспедиция Гимилькона по времени почти совпадает с замечательным плаванием Ганнона — она состоялась около 52 года до н. э. Сопоставление маршрутов позволяет предположить, что они были частью единого плана: Ганнон, выйдя в Атлантический океан, направился, упрощенно говоря, на юг, следуя вдоль берегов Африки; Гимилькон же взял курс на север, вдоль берегов Европы, по следам купцов из Тартесса, того самого города, который разгромили карфагеняне, захватившие в свои руки его торговлю. Из поэмы Авиена трудно установить, где именно побывал Гимилькон, но видно, что карфагенский мореплаватель достиг Страны олова.

В IV веке до н. э. в странах олова и янтаря и далеко на севере побывал знаменитый Пифей — мореплаватель из Массилии, греческой колонии, существовавшей на месте нынешнего Марселя. Именно у Атлантического побережья нынешней Испании Пифей сделал свое самое замечательное открытие, дав научное объяснение явлений прилива и отлива.

Таинственность, которой окружали свои плавания финикияне и карфагеняне, способствует всяческим преувеличениям. Время от времени в печати разных стран появляются новые «доказательства» открытия ими Америки, которые обычно не выдерживают научной критики.

Но великие достижения финикиян и карфагенян в исследовании побережья Африки уже не вызывают сомнений. Нет никакой надобности преуменьшать их вклад и в исследование Западной Европы — именно вклад, ибо открытие Европы, как и других частей света, есть общая заслуга многих народов.

Запад встречается с Востоком

Первое обобщение греческой географической науки— разделение Земли на две части света — заимствовано у народов Востока. Греческая наука родилась в Малой Азии, которая по своему положению была особенно подвержена восточным влияниям. Именно в этой части греческого мира — в Милете — греческие географы ввели в употребление понятия частей света и названия «Европа» и «Азия».

Географические открытия самих древних греков ограничиваются теми областями Европы, которые не были известны до них культурным народам, обладавшим письменностью. Но зато они обработали, обобщили и систематизировали познания многих народов Востока, и прежде всего врагов своих — персов.

Сейчас невозможно установить, существовала ли в Иране того времени географическая литература. Известно, однако, что на представления греков в области землеведения (в том числе и на взгляды великого Аристотеля) оказал большое влияние некий Ктесий, живший в конце V и начале IV века до н. э. Ктесий, бывший на протяжении многих лет придворным врачом персидского царя Артаксеркса II Мнемона, утверждал, что пользовался книгами его библиотеки.

Предшественник Ктесия — Геродот, которого справедливо называют отцом не только истории, но и географии, лично побывал в Вавилоне. Об Азии он располагал главным образом персидскими данными. Именно на основании этих данных он заключил, что Каспийское море является огромным замкнутым озером, и можно только удивляться, что прошла добрая тысяча лет, прежде чем эта истина окончательно утвердилась в европейской географии.

Правильно охарактеризовал он и пустынные закаспийские степи, через которые протекает река «Араке». Геродотов Араке — Амударья и Сырдарья, впадающие в Аральское море. Но в те далекие времена один рукав Амударьи действительно вливался в Каспийское море. Русло его сохранилось в виде узкой долины Узбой. Знаменательно, что Геродот считал Индию наиболее восточной из населенных стран. Это объясняется прежде всего тем, что граница персидской державы на востоке проходила именно там.

Предкам нынешних узбеков, таджиков и других народов среднеазиатских республик Советского Союза, а также их соседей — афганцев предстояло сыграть важную роль в сношениях между Западом и Дальним Востоком.

Находки археологов показывают, что обмен товарами на этом пути происходил с незапамятных времен. Но лишь во II веке до н. э. через пустыни и горы Центральной Азии была проложена Великая шелковая дорога. Производство шелка (как и фарфора) долгое время было секретом китайцев. Рабовладельцы же, а потом феодалы западных стран были готовы на любые расходы, лишь бы щеголять в шелковых одеждах.

Сообщение по западному участку Великой шелковой дороги — из Передней Азии в Среднюю — наладилось еще в доэллинистическую эпоху: во всех завоеванных ими странах воины Александра находили греческих поселенцев. Но расстояние в 4 тысячи километров, отделяющее Китай от оазисов Средней Азии, настолько велико, что до II века до н. э. народы этих стран знали друг о друге очень мало. Через эту пропасть перебросил мост китайский путешественник Чжан Цянь.

Чжан Цянь жил во II веке до н. э., в эпоху роста и укрепления китайского государства, которое снова объединилось после многолетних усобиц. В стране воцарился мир, быстро развивались земледелие и ремесла, наука и искусство.

Тогдашняя территория Китая была намного меньше нынешней. На севере граница его проходила по Великой стене. До путешествия Чжан Цяня китайцы, видимо, не проникали на север и запад дальше пустыни Гоби и Цайдамской впадины между Тибетом и Монголией.

Кроме естественных препятствий — гор и пустынь — общению китайцев с другими культурными народами мешали полудикие племена, которые кочевали между Китаем и Средней Азией и постоянно нападали на своих соседей. Особую опасность для Китая представлял союз гуннских племен, не раз опустошавших китайскую территорию.

Император Китая решил перехитрить врага и заключить союз с другими кочевниками — большими юэчжами, жившими за владениями гуннов.

Однако путь к юэчжам лежал через владения гуннов. Да и пути этого никто в Китае толком не знал. Дорогу могли указать только гунны!

При императорском дворе нашелся все же человек, который взялся пробраться к юэчжам. Это был Чжан Цянь. Мы мало знаем о его жизни. Из трудов историков древнего Китая известно лишь, что в 140 или 139 году до н. э. он получил высокое придворное звание, очевидно за успехи на дипломатической службе. Он не раз бывал за рубежами Китая.

Китайские императоры, рабовладельцы и феодалы с презрением относились к другим народам. Они приписывали себе великие достижения китайской культуры и всех некитайцев считали варварами. Чжан Цянь, разумеется, был сыном своего века, слугой императора, но в отношении к другим народам был лишен глупой спеси китайских мандаринов, умел уважать чужие обычаи и приобретать друзей вдали от родины. Это во многом предопределило успех его путешествия.

В 139 году до н. э. посольство в составе ста человек во главе с Чжан Цянем отбыло на запад из Лунси, пограничного поста к северу от современного города Ланьчжоу. Вскоре после того, как посольство вступило во владения гуннов, Чжан Цянь со своими спутниками был схвачен и доставлен к гуннскому правителю, который, однако, не причинил путешественнику вреда и даже уговаривал перейти к нему на службу. Однако он не отпустил Чжан Цяня ни к юэчжам, ни назад в Китай, а держал при себе.

Десять лет ждал Чжан Цянь удобного случая для побега. Наконец, когда стан гуннского правителя находился на западе его владений, вероятно в южных предгорьях Тянь-Шаня, китайский посол со своими спутниками вырвался из плена. Записки самого Чжан Цяня до нас не дошли, но по различным косвенным указаниям можно более или менее точно восстановить его путь. Прежде всего беглецам нужно было преодолеть горы Тянь-Шаня. Жителям китайских равнин пришлось карабкаться по крутым склонам высоких гор, переправляться через стремительные ледяные потоки. Наконец посольство достигло южных берегов озера Иссык-Куль, где за несколько лет до этого прошли юэчжи. Здесь Чжан Цянь узнал, что юэчжи обосновались дальше на юго-восток, в Фергане, то есть в одной из областей нынешнего Узбекистана.

Однако и в Фергане больших юэчжей не оказалось— они откочевали еще дальше, в пределы Бактрии и Согдианы (области эти лежали по обе стороны Амударьи в ее среднем течении).

Добраться до них Чжан Цяню помог правитель Ферганы. Он препроводил китайского посла к большим юэчжам, использовав для этого почтовое сообщение. Показательно также, что этот правитель знал о Китае, пожалуй, больше, чем было известно в этой стране о Средней Азии до путешествия Чжан Цяня. Сведения китайца ограничивались слухами о некоем «пышном саде» далеко на западе. А правитель Ферганы давно слышал о богатствах Китая и желал наладить сообщение с ним, но не мог.

Убедить больших юэчжей вступить в коалицию против гуннов Чжан Цяню не удалось. Ему пришлось возвращаться на родину, не выполнив поручение. Восстановить обратный путь его от среднеазиатских рек до китайской реки Хуанхэ еще труднее, чем его маршрут от Хуанхэ к этим рекам. Известно только, что он взял направление через горную гряду Наньшан, но был вторично схвачен гуннами. Однако они и на этот раз не тронули путешественника.

Во втором плену посол пробыл недолго. Среди гуннской знати начались раздоры, и правитель был убит. Воспользовавшись смутой, Чжан Цянь со своей женой-гуннкой и ее соплеменником — охотником Гань-фу — бежал в Китай. На этот раз он очутился в еще более опасном положении, чем после первого побега. Тогда он находился близ границы гуннских владений, за которой мог чувствовать себя в сравнительной безопасности. Теперь же оказался в глубине территории гуннов. Ему долго угрожала погоня. Он должен был думать прежде всего о том, чтобы не попасть в руки преследователей. А это значило, что равнинам Чжан Цянь должен был предпочитать горы, в пустынях — выбирать наиболее безлюдные, а значит, и безводные участки. Ему нельзя было искать помощи у людей, а надо было стороной обходить их поселки и становища. В Китай Чжан Цянь вернулся в сопровождении лишь охотника — гунна Ганьфу. Очевидно, все китайцы, входившие в состав посольства, и жена Чжан Цяня погибли.

Сам посол остался жив и смог довести до конца путешествие только благодаря своему единственному уцелевшему спутнику — охотнику Ганьфу, который, — по выражению китайского историка Сыма Цяня, «в крайности бил птиц и зверей и доставлял пищу».

По возвращении на родину Чжан Цянь составил отчет о своем путешествии. Он дошел до нас только в изложении Сыма Цяня. Но и из этого краткого текста видно, какое большое значение имели странствия Чжан Цяня для распространения географических знаний в Китае, да и за его пределами.

Чжан Цянь узнал и впервые сообщил китайцам о существовании Каспийского (Северного) и Аральского (Западного) морей, правильно определил, куда текут важнейшие реки Средней Азии. В его отчете содержатся сведения о западной части Азиатского материка вплоть до Персидского залива и Средиземного моря. Большое значение имели также данные об Индии, которые собрал Чжан Цянь. До него эта страна вообще не упоминалась в китайской литературе. Географические описания Чжан Цяня отличаются точностью и конкретностью.

После возвращения Чжан Цяня на родину китайская армия предприняла несколько походов против гуннов. Феодальная верхушка империи преследовала при этом своекорыстные цели. Однако поражение, которое потерпели гунны в 118 году до н. э., имело и положительное значение: кочевники были отброшены от пути из Китая в Среднюю Азию.

После этого Чжан Цянь получил возможность предпринять второе путешествие на запад. Он обосновался у берегов озера Иссык-Куль, где уже побывал однажды. Отсюда Чжан Цянь направлял посольства во многие области Средней Азии и даже в Иран, к парфянам, непосредственным соседям Римской империи.

Чжан Цянь умер около НО года до н. э. А уже пять-десять лет спустя торговые караваны беспрепятственно передвигались из Китая в Среднюю Азию через впадину между северными цепями Наньшаня и горами Бэйшань, область озера Лобнор и бассейн реки Тарим. Усилиями других народов Великий шелковый путь из Средней Азии был продолжен до Средиземного и Черного морей.

Правители Китая превратили путь мирной торговли в дорогу для грабежа и завоеваний. В 101 году до н. э. китайские войска захватили Фергану.

Местное население упорно сопротивлялось иноземцам. Грабительские войны истощили Китай, императорам в конечном счете не удалось раздвинуть его границы по ту сторону Тянь-Шаня. Жестокое угнетение некитайского населения империи пагубно отражалось на международной торговле. К 23 году до н. э. регулярное сообщение по Великой шелковой дороге прекратилось из-за восстания в Таримской впадине.

Китайцы располагали точными географическими сведениями только до границ парфянского государства.

В первые годы нашей эры некто Исидор Харакский (город Харакс стоял в устье Евфрата и находился тогда на римской территории) составил путеводитель по Двуречью и Парфии.

Конечным восточным пунктом маршрута Исидора Харакского был Александрия, или Александрополь (ныне Кандагар). Этот город был конечным западным пунктом маршрутов китайских купцов.

Таким образом, на рубеже двух эр Запад встретился с Дальним Востоком как бы на полпути — в современном Афганистане.

Установлению прямой связи между Римской и Китайской империями по суше помешали войны и торговое соперничество. Правящая верхушка Китая не пыталась наладить мирное сотрудничество с народами, населявшими районы, через которые проходила Великая шелковая дорога, хотя путешествие Чжан Цяня показало, что такое сотрудничество вполне возможно. В конце I века н. э. китайские императоры вновь направили свои войска против кочевого и оседлого населения этих районов.

Полководец Бань Чао дошел почти до Аральского моря. Владычество Китая над чужими землями вдоль Великой шелковой дороги и на сей раз оказалось недолговечным. Сообщение вдоль этого пути, ставшее особенно интенсивным около 100 года, было нарушено новыми восстаниями населения захваченных Китаем стран и к 127 году опять прекратилось.

Еще до этого, в самом конце 1 века, Бань Чао послал своего подчиненного Гань Ина в Римскую империю, о которой в Китае уже много слышали.

Китайский путешественник почти достиг цели, но повернул вспять, обманутый парфянами. Боясь лишиться роли торговых посредников между Римом и Китаем, они уверили Гань Ина, будто в Дацинь (Римскую империю) надо плыть по морю около двух лет. Напуганный этим, китаец отказался от продолжения путешествия.

Путешествие Гань Ина состоялось в 98 году. Почти одновременно — очевидно между 107 и 114 годами — попытку установить прямую связь между Западом и Дальним Востоком предпринял македонский купец Мес Тициан. Он побывал в Средней Азии и расспросил местных жителей, занимавшихся посреднической торговлей шелком, о дороге в Китай. Сведениями, собранными Месом Тицианом, воспользовался Марин Тирский, а от него их заимствовал Клавдий Птолемей.

Первый век был веком оживленных сношений не только между Римской империей и Китаем (пусть через посредников), но и между Китаем и Индией. Эти отношения восходят еще к I тысячелетию до н. э.

Чжан Цянь пытался наладить регулярное сообщение между двумя странами и даже наметил маршрут торгового пути: через Юньнань и Бирму к Ассаму и далее в Бенгалию и долину Ганга. Сам он по этому маршруту не ходил, а потому следует предположить, что он пользовался сведениями, которыми уже располагали народы, с которыми он общался. Попытка китайского правительства силой проложить этот путь не удалась из-за упорного сопротивления горцев.

Лишь в I веке маршрут, предложенный Чжан Цянем, был освоен с обоих его концов и между двумя великими странами Азии установились прочные связи. Позднее был проложен и другой путь из Китая в Индию — с севера, через оазисы Тарима и горный хребет Гиндукуш.

Этот географический подвиг был совершен без всякого участия вооруженных сил — мирными купцами, проповедниками и паломниками.

Установить, кто первым открыл регулярное сообщение между Индией и Китаем, — задача весьма сложная. Можно предположить, что инициатива в этом деле принадлежала индийцам. Индия была родиной буддизма, который проник оттуда в Китай уже в самом начале нашей эры. Между тем первый китайский буддист, о котором известно, что он совершил паломничество в Индию (Тао Нань), побывал в этой стране только в 316 году. К тому же в начале нашей эры во многих населенных пунктах Таримского бассейна (Кашгар, Яркенд, Хотан и другие) существовали колонии индийских купцов.

В IV веке путешествия по религиозным мотивам стали обычными. В 398 году в Китай прибыл из Индии ученый буддист Буддхабхадра. Маршрут его был смешанным: из Северной Индии в Индокитай он добрался по суше, а затем сел на корабль и отплыл в Китай. Здесь он несколько лет занимался переводом на китайский язык священных книг буддистов. Помощником его стал местный монах Фа Сянь.

Как бы в ответ на приезд Буддхабхадры Фа Сянь совершил сухопутное путешествие в Индию. Он воспользовался маршрутом через оазисы Тарима, Гиндукуш и Северную Индию, а обратный путь на родину проделал по морю.

Как справедливо замечает советский автор Я. М. Свет, Фа Сяню уже ничего не приходилось открывать и осваивать на этой гигантской кольцевой трассе, ибо за шесть веков, которые истекли со времени странствований Чжан Цяня, китайские и индийские путешественники создали совершенную и разветвленную систему межазиатских связей.

В VII веке той же системой связей воспользовался китайский паломник Сюань Цзан. Путешествие его продолжалось шестнадцать лет. Через Центральную Азию он проник в Индию, а затем исходил эту страну вдоль и поперек. Книга Сюань Цзана о его странствиях («Записки о странах Запада») представляет большой интерес и для географов и для историков.

Золотой мост

Упадок, а затем и падение Рима надолго превратили Западную Европу в отсталую окраину Евразии. На протяжении многих веков (по крайней мере до XIII столетия) жители этой окраины, за исключением норманнов, почти не сделали географических открытий, внесли мало нового в науку о Земле.

Но античная культура не исчезла бесследно, как не прекратились и связи между народами Запада и Востока. Связующим звеном между ними долгое время была Восточноримская империя— Византия. Владения ее первоначально находились в Европе, Азии и Африке, потом — только в Европе и Азии и, наконец, уже накануне падения этой империи — в одной лишь Юго-Восточной Европе.

Основоположники марксизма отметили выдающуюся роль Византии и ее столицы в торговом и культурном обмене. Константинополь они называли золотым мостом между Востоком и Западом.

Сочинение александрийского купца Козьмы Индикоплова было шагом назад по сравнению с достижениями античной науки. Его теоретическая часть представляет собой беспомощную попытку опровергнуть взгляды Птолемея. Но описательная часть труда говорит о том, что прогресс знаний не прекратился и в этот период. Козьма никогда не бывал, например, в Китае, но знал об этой стране куда больше Птолемея.

В истории накопления и распространения географических знаний большую положительную роль сыграли несториане. Гонения христианской церкви способствовали их расселению по всему Востоку. Из их среды вышло немало выдающихся путешественников средневековья. Несторианские купцы — сирийцы и персы — сообщили Козьме географические сведения, которые определяют ценность его труда. Он следовал за сирийцами в те географические пункты, <в которых давно существовали их колонии и фактории.

Именно на практическом опыте, а не на умозрительных представлениях было основано утверждение Козьмы о том, что путь по суше в Страну шелка куда короче морского пути через Цейлон. Он указал, что, господствуя на первом пути, персы всегда имеют возможность получать большое количество шелка-сырца. Из рассуждений Козьмы о протяженности Земли можно извлечь данные о торговом пути, который соединял в ту пору пределы известного ему мира — Китай и Испанию. Этот путь, как и прежде, проходил через Среднюю Азию, Персию и Византию. Постоянные связи существовали также между Средней Азией и Индией.

Вероятно, до XIII века никому из путешественников, за исключением Гань Ина, не удавалось пройти из конца в конец трудный путь от Китая до Передней Азии. Но купцы, послы и проповедники разных вер передвигались из страны в страну порою на огромные расстояния.

Когда Козьма Индикоплов заканчивал работу над «Христианской топографией», то есть около 550 года, состоялось путешествие, оставившее глубокий след в экономике Византии. К этому времени китайский шелк ввозился в Переднюю Азию и Европу не одну сотню лет. Однако никто из тех, кто выделывал и носил шелковые ткани, не смог бы ответить на вопрос, который кажется сейчас совсем простым: а что же такое шелк? Каждый мог забрать с собой из Китая сколько угодно шелковой ткани и пряжи, но под страхом смерти запрещалось вывозить за пределы страны семена тутового дерева или яйца бабочки — тутового шелкопряда.

Византийская знать переплачивала персам и другим посредникам в торговле шелком баснословные суммы. К тому же в период частых конфликтов между Византией и Ираном подвоз шелка и вовсе прекращался. Эти трудности и способ их преодоления отражены в известном сказании. В нем рассказывается, что к византийскому императору Юстиниану однажды явились два монаха — очевидно персы-христиане. Они предложили раскрыть ему китайский секрет и даже научить его подданных разводить шелк. Юстиниан обещал щедро наградить монахов, которые вовсе не были равнодушны к благам земным, и те отправились в Страну шелка — Серинду. Долгое время полагали, что Серинда — это родина шелка — Китай. Однако чтобы выполнить свое обещание, монахам вовсе не было надобности путешествовать так далеко.

Несмотря на все усилия китайских властей, секрет шелка постепенно распространялся вдоль шелковых путей на запад. Этот процесс получил образное отражение в китайской легенде о принцессе, нарушившей императорский запрет. Принцессу выдали замуж за владетеля княжества Хотан, которое тогда было соседом Китая на северо-западе. Девушка очень любила вышивать по шелку. Чтобы шелк всегда был у нее под рукой, она спрятала в чашечках цветов яйца бабочки-шелкопряда и семена тутового дерева, а чашечками цветов украсила свою парадную прическу.

Определенно известно, что в V веке в княжестве Хотан, которое было тесно связано со своим соседом Китаем, уже занимались шелководством. А в середине VI века яйца шелкопряда можно было добыть и в Согдиане (позднейшей Бухаре). Отсюда-то и могли доставить их Юстиниану персидские монахи или иные лазутчики. Вскоре Сирия в свою очередь стала страной процветающего шелководства. Однако она не могла полностью удовлетворить потребности византийской и европейской знати в шелке, и ввоз его из Китая еще долго сохранял свое значение.

Связи между Византией и Средней Азией продолжали развиваться и в третьей четверти VI века, когда Согдиана стала частью огромной, но недолговечной империи — Тюркского каганата. В шестидесятых годах в Персии, а затем и в Византии побывали в качестве послов этого государства согдийцы и тюрки, которые вели переговоры о торговле шелком. Фактическим главой обоих посольств был согдиец Маннах. Чтобы достигнуть Константинополя, минуя иранские владения, второе посольство Маниаха перевалило через Кавказские горы.

Не менее трудный путь проделало ответное византийское посольство во главе с киликийцем, то есть уроженцем Малой Азии, Симмархом. В сопровождении Маниаха и его спутников византийцы достигли ставки кагана Дизибула, предварительно побывав в столице хорезмийцев. Где именно находилась эта ставка, когда туда прибыло посольство из Константинополя, с точностью сказать невозможно. Р. Хенниг считает, что для встречи с каганом послам пришлось добраться до Алтая. Позднее ставка была определенно перенесена в Талас, в нынешнем Казахстане. Исходя из обратного маршрута византийского посольства, Хенниг так определил путь, пройденный им в сторону резиденции Дизибула: от Трапезунда (Трабзона) к реке Риони, через Кавказский хребет к Кубани, затем вдоль северных берегов Каспийского и Аральского морей к Сырдарье и после заезда в Согдиану — на Алтай.

Обмен посольствами продолжался до начала восьмидесятых годов VI века, когда тюркская держава распалась, а затем была поглощена Китаем. Но и за этот короткий срок в Константинополе успела возникнуть тюркская колония.

Так, несмотря на опустошительные войны и религиозные распри, VI век ознаменовался усилением торгового обмена по морю и суше, дальнейшим накоплением географических знаний.

Войны и смуты часто прерывали сообщение по Великой шелковой дороге, но не прекращали его полностью. Это видно из того, что в VI–VIII веках в Китае систематически бывали посольства с Запада: в 519, 555, 567 и 638 годах — персидские, в 643, 711, 719, 742 и 744 годах — византийские.

Несторианские монахи продолжали проповедовать в далеких краях с таким же рвением, как и буддийские. В XVII веке в Северо-Западном Китае была найдена стела с надписью на сирийском и китайском языках. Надпись эта относится к 781 году и свидетельствует о широком распространении христианства в Китае. В ней упоминается также христианский монах Олопен. Это имя является не поддающимся расшифровке искажением какого-то другого. Поскольку надпись составлена на сирийском языке, многие ученые считают, что Олопен был сирийцем.

Ко времени путешествия Олопена Сирия уже около полутораста лет входила в состав новой великой державы, созданной завоеваниями арабов. За тридцать лет до установки стелы арабские войска, поддержанные коренным населением Средней Азии, разгромили на Таласе китайскую армию. Образование арабской мировой державы — халифата — имело важное значение для распространения географических знаний.

Бесценный вклад

Лестница знания бесконечна. В истории науки бывали эпохи, когда за неуклонным, казалось бы, подъемом следовало падение, которое представлялось непоправимым.

Но только представлялось. Так, за крушением античной цивилизации наступил чудесный взлет арабоязычной науки. Наука эта тоже выросла, как мы видели, не на пустом месте и творчески освоила наследие древних.

Успехи народов халифата в свою очередь стали достоянием Западной Европы, ускорив наступление Века великих открытий.

На протяжении многих веков ученые стран халифата проявляли гораздо больший интерес к географии, чем их коллеги на Западе. Об этом свидетельствует, например, судьба наследия Клавдия Птолемея.

Астрономический труд его получил (в переводе с арабского) широчайшее распространение на Западе с конца XII века. Что же касается его «Географии», то она стала известна средневековой Европе только в начале XV века. Между тем первые переводы этого произведения на арабский относятся еще к первой половине IX века, на армянский — даже к VII веку или более раннему. Разрыв во времени немалый!

Преобладание арабоязычных народов в области морской географии и мореплавания сохранялось до XIV века.

В период расцвета халифат охватывал (помимо самой Аравии) Иран и Туркестан, Армянское нагорье и часть Кавказа, Месопотамию, Сирию и Палестину, всю Северную Африку и почти весь Пиренейский полуостров. Во всех этих странах арабский язык постепенно стал языком науки и культуры, а в Северной Африке и Передней Азии — также и разговорным. Это само по себе способствовало накоплению и распространению географических знаний.

На протяжении нескольких столетий купцы всех стран, вошедших в состав халифата, держали в своих руках международную торговлю на море и на суше. Они исходили всю Азию, кроме северной ее части, и Восточную Европу. Именно они снабжали европейский Запад пряностями, которые в средние века спасали от порчи засоленное мясо, дорогими тканями, драгоценностями, слоновой костью.

Среди арабоязычных путешественников были не только купцы и дипломаты. Помимо обязательного «хаджа» — паломничества в Мекку — многие мусульмане странствовали просто из любознательности.

В IX–XIV веках многие арабоязычные путешественники подробно описали все виденное и слышанное в странствиях. Довольно широкое распространение получил и жанр литературной записи рассказов о путешествиях. Наконец, географы-«домоседы» обобщали и систематизировали сведения о близких и дальних землях. Эти сведения проникали в Европу и становились общим достоянием цивилизованных народов;

Арабоязычные географы широко использовали сведения, собранные и немусульманскими народами. Первое из дошедших до нас географических сочинений описательного характера, труд Ибн Хордадбеха «Книга путешествий и государств», появилось в конце IX века и восходит к восточнохристианским источникам.

Сам Ибн Хордадбех по этнической принадлежности был персом и занимал важный пост при дворе арабского халифа аль-Мутамида.

В «Книге путешествий и государств» рассказано, между прочим, о путешествии Саллама ат-Тарджумана (переводчика) в северные страны. Повод к путешествию (сон халифа), упоминание о мифической «стене. Гога и Магога» долгое время возбуждали сомнение в достоверности этого известия. В настоящее время, однако, и маршрут путешествия Саллама и, что особенно важно, факт достижения им Великой стены (правда, не «Гога и Магога», о которой говорится в Коране, а Китайской) не вызывают сомнений.

Путешественник побывал в Закавказье, Средней Азии и многих других районах нашей родины.

В истории арабской географии X век напоминает звездное небо, на котором сверкают бесчисленные светила разной яркости. Бесспорно, что среди них багдадский путешественник и географ Абу-л-Хасан ибн ал-Хусейн ибн Али аль-Масуди (умер в 945 году) был звездой первой величины. Аль-Масуди обошел всю Переднюю Азию, Кавказ и Восточную Европу, побывал в Северной и Восточной Африке, а, возможно, также в Китае и на острове Ява. В его трудах «Промывальни золота и рудники самоцветов» и «Книга предупреждения и пересмотра» рассказано не только о природе посещенных им стран, но и о населяющих эти страны народах, их обычаях и истории. О значении выступления аль-Масуди против птолемеевской концепции Индийского океана как закрытого моря уже говорилось выше.

Арабские купцы на протяжении нескольких веков были частыми гостями в бассейне Волги. Им было хорошо известно, что Каспийское море представляет собой замкнутый бассейн. Факт этот зафиксирован аль-Масуди. На Западе о нем снова (после Птолемея) узнали только от Рубрука — триста лет спустя, а в географической науке неправильные представления о Каспии продержались до XVI века. Но это, конечно, не умаляет исторической заслуги аль-Масуди, который, так сказать, разомкнул Индийский океан и замкнул Каспийское море.

В X веке, когда творил аль-Масуди, появился «Атлас ислама». Он был составлен в Иране и, видимо, представлял собой переработку картографического материала сасанидской эпохи, предшествовавшей арабскому завоеванию. К этим картам, изображавшим различные области Ирана и сопредельных областей Передней и Средней Азии, а возможно, и Индии, была добавлена карта мира, а также известных авторам морей.

К «Атласу ислама» вплотную примыкают сочинения географов классической школы — Абу Зейд аль-Балхи, родом, как показывает уже его имя, из Балха, Абу Исхак аль Фариси аль-Истахри, уроженца Центрального Ирана, и Абу-л-Касима ибн Хаукала ан-Нисиби, происходившего из города Нисибин в Северной Месопотамии. Географический труд первого из них по некоторым признакам считают даже объяснительным текстом к собранию карт.

Ибн Хаукал долго жил в Кордове. Полагают, что он был агентом восточноарабских властителей. Сочинение его получило широкое распространение. На Востоке его перевели на персидский язык, на западе арабского мира — в Андалузии — оно даже триста лет спустя вызвало отповедь местного географа и. историка, недовольного пренебрежительным отношением Ибн Хаукала к военным доблестям андалузцев и порядкам в их государстве.

При таком устойчивом интересе к труду Ибн Хаукала в арабской Испании он вряд ли мог остаться неизвестным ее христианским соседям.

Во всяком случае, жители средневековой Западной Европы ознакомились с некоторыми частями своеобразной энциклопедии, известной под наименованием «Послания чистых братьев». Авторы «Посланий» входили в группу «Чистые братья и верные друзья», возникшую в Басре во второй половине IX века. Они многое восприняли от Птолемея и индийских философов, но и сами сделали ряд важных открытий, например установили, что суша может сделаться морем, а море — сушей. Написанные простым языком, «Послания» сохраняли популярность на протяжении нескольких веков.

Уже в X веке арабоязычные народы много сделали тля исследования значительной части Европы. В наше время может показаться странным, что кому-то понадобилось исследовать наш материк. Однако, как справедливо отмечает Р. Хенниг, Балтийское море, все южное побережье которого, за исключением Дании, было заселено славянами, оставалось в раннем средневековье почти совсем неизвестным жителям христианских стран.

Купцы из арабских стран систематически бывали в этом районе. Один из них — Ибрахим ибн Якуб, еврей из мавританской Испании, — оставил записки о своем путешествии, часть которых сохранилась в сочинениях арабских географов XI–XIII веков. Этот путешественник был знатоком христианской Испании, а также Франции, Голландии и Германии. В 965 году он был принят в Магдебурге императором Оттоном I, с которым обсуждал различные вопросы географии. Возможность такого свидания объясняют тем, что Ибрахим, вероятно, был использован в качестве толмача двумя арабскими посольствами, прибывшими в этот период ко двору Оттона.

Свободно владея многими языками, Ибрахим широко применял расспросный метод и использовал в своем труде как собственные наблюдения, так и географические познания славянских и других народов Европы. Из славянских государств Центральной и Юго-Восточной Европы он хорошо изучил Польшу, Чехию, Болгарию и княжество ободритов. Неоднократно упоминает он и о Руси — с купцами из Руси он встречался в Праге.

Записки Ибрахима содержат довольно точное описание климата побережья Балтийского (Варяжского) моря. Он интересовался, впрочем, не только физической, но и политической и экономической географией. «Город Прага построен из камня и извести; это крупнейший торговый центр в тех странах», — сообщает путешественник. О Польше он пишет, что она богата зерном, мясом, медом и рыбой.

Арабоязычные купцы и дипломаты уже в X веке систематически бывали в нашей стране, притом не только в азиатской, но и в европейской ее части. Об одном таком путешествии рассказал Ахмед ибн Фадлан — секретарь посольства багдадского халифа ко двору царя волжских булгар в 921–922 годах. Долгое время этому выдающемуся труду не везло: он был известен в далеко не полном виде. Лишь через тысячу лет после путешествия Ибн Фадлана в Мешхеде (Иран) был обнаружен более или менее полный текст его книги.

Дипломатическая миссия багдадского халифа была ответной: в 921 году к его двору прибыл посол царя далеких северных народов — Абдаллах сын Башту с важным поручением от своего повелителя — царя волжских булгар Алмуша сына Шилки. Царь Алмуш намеревался обратить своих подданных в мусульманскую веру и просил прислать из Багдада сведущих людей, способных преподать ему законы ислама, а также построить крепость для обороны от врагов.

Путь Абдаллаха сына Башту, а в дальнейшем и Ахмеда ибн Фадлана был кружным: он проходил не по Волге и Каспию, а через Среднюю Азию. Объяснялось это многими обстоятельствами, в первую очередь тем, что владения царя Алмуша находились в среднем течении Волги; нижнее же течение великой реки принадлежало хазарскому каганату, с которым волжские булгары враждовали.

Ответное посольство халифа аль-Муктадира было разноплеменным: из его многочисленного состава один только Ахмед ибн Фадлан мог считать себя настоящим арабом. В литературе, впрочем, высказывались мнения о его греческом происхождении.

Посольству пришлось преодолеть немало природных трудностей, но оно отнюдь не являлось исследовательской экспедицией, а пользовалось проторенными путями международной торговли. «Вначале, до Бухары и Хорезма (через Иран. — Авт.), оно двигалось как обычный купеческий караван, — пишет А. П. Ковалевский. — Во время путешествия через Устюрт и заволжские степи посольство ехало с караваном в пять тысяч человек». На обратном пути в Багдад посольство следовало по несколько иному маршруту: минуя Бухару, оно совершило переход через пустыню Каракум к городу Ниса, близ нынешнего Ашхабада.

Из географических данных в книге Ибн Фадлана особенно часто встречаются сведения о реках, через которые он переправлялся. Сведений этих так много, что современный венгерский арабист К. Цегледи посвятил им специальную работу.

Эти сведения Ибн Фадлан собирал с опасностью для жизни, что доказывается следующим отрывком: «Потом мы отправились и сделали остановку у реки Джайх (Яик — Урал. — Авт.), а это самая большая река, какую мы видели, самая огромная и с самым сильным течением. И действительно, я видел дорожный мешок, который перевернулся в ней, и те, кто был в нем, потонули. И [вообще] погибло много человек из числа |наших] людей, и потонуло [некоторое] количество верблюдов и лошадей. Мы переправились через нее только с трудом».

Из книги видно, насколько оживленными были в то время сношения между народами Восточной Европы и значительной части Азии. В столице булгар Ибн Фадлан слышал от переводчика царя рассказ про индийца, приезжавшего туда по торговым делам. Встречал он здесь и купцов-русов. Притом не только встречал, но и беседовал с ними, что позволило ему описать многие их обычаи. Рассказывая своим читателям о русах, Ибн Фадлан не видит надобности объяснять, что это за народ и где он обитает. Кстати, рус, с которым разговорился Ибн Фадлан на похоронах другого руса, ничуть не удивился появлению арабов. Он даже затеял с путешественником спор по поводу погребальных обычаев.

Ибн Фадлан не бывал в северной части нынешней территории нашей родины. Но множество арабских купцов ездили туда по своим торговым делам, и собранные ими сведения становились достоянием географической науки.

На север нашей страны арабы приходили не как завоеватели, а как мирные торговцы и скупщики мехов. Несомненно, они встречались и с торговыми людьми из района Новгорода, да и сами бывали в новгородских землях. О новгородцах упоминал уже аль-Масуди. Он писал, что русские состоят из многих народов, один из них называется ладоги и ведет торговлю с Испанией, Римом, Константинополем и Хазарией.

Персидские монеты V–VI веков, а также монеты времен арабского владычества в Персии найдены во многих пунктах древнего торгового пути, соединявшего Пермскую котловину с Валдайской возвышенностью и районом озера Ильмень.

Сначала арабы приобретали меха в Болгаре — у впадения Камы в Волгу, но со второй половины IX века переносят свои операции в Чердынь (Пермь), центр процветающего государства Биармия. Из Чердыни в Персию добирались сначала не по Волге, а кружным маршрутом — по Иртышу и через Среднюю Азию. Путь в Китай вел тогда через Алтай. Поэтому аль-Ма-суди знал об Иртыше и Оби и справедливо отметил, что эти реки превосходят по длине Тигр и Евфрат.

Развитие арабоязычной географической литературы продолжалось и в XI веке, когда жил и творил гениальный сын Хорезма — аль-Бируни. Познания аль-Бируни были необычайно разносторонни, он сумел обогатить все современные ему науки, прежде всего физико-математические и естественно-исторические.

В своих трудах, написанных по-арабски, хотя этот язык не был для него родным, аль-Бируни широко использует достижения античной науки. Вместе с тем он «стремится к слиянию ее с новым знанием, добытым арабскими географами к его эпохе». В труде об Индии, где он побывал и сам, аль-Бируни с необычайной полнотой излагает географические и космологические представления жителей этой страны. Хотя физической географии в этом сочинении уделяется куда меньше внимания, чем, например, духовной культуре, в нем имеется специальная глава о реках Индии и их истоках. Для астрономической географии огромное значение имела работа «Масудовские таблицы по астрономии и звездам», содержащая обширный перечень городов с указанием их координат. Индия и родина автора— Средняя Азия — представлены у аль-Бируни гораздо полнее, чем у всех его предшественников.

Аль-Бируни сам определил рамки своих познаний, указав, что арабские географы имеют большое преимущество перед античными, ибо мусульманская культура распространилась «на запад до Андалусии, на восток до границ Китая и середины Индии, на юг до Абиссинии и страны зинджей, на север до областей тюрок и славян».

О широте его знаний свидетельствуют и такие факты. Ему было известно, что на севере есть страны, где солнце летом перестает заходить за горизонт, а на юге — области, где стоит зима, когда у нас лето. Что касается Евразии, то он имел представление не только о Балтийском, но и о Белом море и, видимо, первым из авторов упомянул о реке Ангаре и племенах, населявших район озера Байкал.

Фрагмент карты мира аль-Идриси

К сожалению, европейцы очень поздно ознакомились с литературным наследием аль-Бируни. Но для арабоязычного мира сочинения его стали классическими, на них воспитывались поколения географов. Пути передачи знаний столь же извилисты, что и пути торгового обмена. Через посредство сочинений других ученых Востока научные представления и конкретные сведения, которыми располагал великий хорезмиец, проникали и на Запад.

Плодом непосредственного общения Запада и Востока были труды аль-Идриси, хотя его нельзя назвать выдающимся ученым. Его работы — редкий пример сотрудничества между мусульманами и христианами в средние века, свидетельствующий о том, как много потеряло землеведение от того, что сотрудничество это в те времена, да и много позднее, было не правилом, а исключением.

Аль-Идриси родился в Марокко, учился в арабской Испании, побывал во Франции и в Англии, а также в Малой Азии. Но для развития географической науки важнее всего те годы, которые он провел при дворе норманнского короля Сицилии Рожера, владевшего также Южной Италией.

Рожер много внимания уделял науке и культуре. По его инициативе аль-Идриси за годы пребывания в Палермо (1138–1154) создал описание известного тогда мира («Развлечение истомленного в странствии по областям») и две карты к нему. В основу описания положены труды многих арабских ученых, а также Клавдия Птолемея и сирийца Оросия, составившего в V веке всемирную географию. Для толкования (а видимо, и перевода) этих трудов король пригласил специалистов. Аль-Идриси широко пользовался также расспросным методом, для чего норманская Сицилия с ее разноплеменным населением давала широкие возможности. Наибольший! интерес представляют те части «Развлечения», которые посвящены Европе, а также североафриканской родине автора. Из европейских стран аль-Идриси лучше всего знал Испанию, Сицилию и другие области Италии, в которых побывал сам. Он располагал важными данными о Германии, Польше и Румынии, хотя описание этих стран менее точно. Весьма обстоятельно описан и Балканский полуостров.

Сколь это ни парадоксально, в христианской Европе труд аль-Идриси стал известен только в XVII веке. Но это не значит, конечно, что он не оказал никакого влияния на развитие географической науки на Западе. Начать с того, что в Сицилии интерес к этому труду не угас со смертью короля Рожера и аль-Идриси создал второй вариант своего сочинения для его сына и преемника — короля Вильгельма I.

Продуктом коллективного творчества можно па-тать и географический словарь Якута, созданный в XIII веке, — «самое обширное, важнейшее и в известном смысле лучшее сочинение средневекового арабского автора», по словам И. Ю. Крачковского. Якут, вероятно грек по происхождению, был родом из Малой Азии, образование получил у арабских филологов. В «Словаре стран» большое внимание уделено странам Арабского халифата, Дальнему Востоку и Европе, включая Северную и Восточную.

Источниками для «Словаря» послужили произведения арабских, античных и византийских авторов. Якут и сам путешествовал по странам Востока, в словаре отразились и его личные впечатления. Немало узнал он от купцов и мореплавателей, с которыми встречался на острове Кишм в Персидском заливе, тогдашнем центре международной торговли халифата.

XIII век был веком опустошительного монгольского нашествия. Однако и в этом столетии географический кругозор арабов продолжал расширяться. Разрушение монголами Чердыни (1236) привело к тому, что арабские купцы стали скупать меха у северных охотников, минуя посредников.

Они проникли в «Страну тьмы», расположенную к северу от Чердыни. По всей вероятности, это бассейн Колвы и Печоры. Правда, Марко Поло называл «Страной тьмы» часть Сибири между Уралом, Турой и Обью, где арабы бывали редко.

Путешествие в «Страну тьмы» намеревался предпринять Ибн Баттута. К сожалению, он не осуществил своего намерения, но слава его от этого не меркнет: путешествия его остаются непревзойденными в анналах всех времен и народов. Он побывал на берегах Атлантики и Тихого океана, в современном Мозамбике и у впадения Камы в Волгу.

Нередко Ибн Баттуту называют «арабским Марко Поло» или «соперником Марко Поло». Это сравнение неточно, ибо Ибн Баттута исходил и изъездил значительную часть Африки, где венецианец не был, а в целом «видел, пожалуй, в три раза больше чужих земель». Он был прежде всего путешественником, странствовавшим из любознательности, а потом уже купцом и администратором. Марко Поло же был прежде всего купцом, а странствовал по торговым и государственным делам.

Автор литературной записи рассказов Ибн Баттуты — Ибн Джузайя — очень точно выразился о великом арабе: «Не скрыто от обладателя ума, что этот шейх является «путешественником нашего времени», а кто скажет, что он является путешественником всего этого народа (то есть арабов. — Авт.), будет недалек от истины». Да, Ибн Баттута, как и Ибн Маджид, был путешественником своего народа, но их свершения являются достоянием всего человечества.

В этой главе речь пойдет о странствиях Ибн Баттуты по Евразии.

Первое его путешествие продолжалось двадцать четыре года (1325–1349). Сначала он совершил переход в Медину и Мекку через Палестину, затем через Северную Аравию — в Басру и Персию, после чего вернулся в Мекку через Мосул и Диярбакыр. После двухлетнего пребывания в Мекке он направился через Йемен в Восточную Африку, а на обратном пути совершил третье паломничество в священный город мусульман.

Далее через Египет, Сирию и Малую Азию Ибн Баттута достиг побережья Черного моря и переправился в Крым. После этого побывал на Волге в Новом Сарае — столице Золотой Орды. Оттуда съездил в Константинополь и, вернувшись в Новый Сарай, поднялся по Волге до города Болгар. Далее через Нижнее Поволжье обошел с севера Каспий и проследовал в Среднюю Азию, где побывал в Хиве, Фергане, Бухаре.

Осенью 1338 года неутомимый путешественник, пройдя через Хорасан и Афганистан, достиг Индии. Он совершил много поездок по этой стране, через возвышенность Кхаси добирался до границ Китая. Однако в Поднебесную империю он прибыл по морю, через порт Зейтун, вероятно сделав остановку в Индокитае. Из Зейтуна съездил в Гуанчжоу, затем вернулся в порт прибытия и через Ханчжоу проследовал в Пекин. Вернувшись в Зейтун, он совершил плавание в Северо-Восточную Аравию (с остановками на Суматре и в Индии). Морское путешествие его закончилось весной 1347 года. Затем Ибн Баттута отправился по суше в Египет — через Персию, Месопотамию, Сирию и Палестину.

Рассказы Ибн Баттуты, как и книга Марко Поло, вызывали недоверие у современников и потомков. Да и в позднейшее время многие арабисты считали, что путешественник не бывал в Китае и Индокитае и поведал об этих странах с чужих слов. Однако постепенно берет верх более положительное отношение к его сведениям.

Свет, зажженный арабскими путешественниками и географами в средние века, не погас. Арабский этап в истории географической пауки — такая же неотъемлемая ее часть, как достижения античного землеведе пня или Век великих открытий.

Арабоязычная наука и культура стали клониться к упадку после монгольского нашествия в XIII веке, хотя и XIV век был ознаменован великолепными подвигами.

К этому времени в Западной Европе, спасенной от татарского погрома героизмом русского народа, совершалось возрождение наук и искусств. Путешественники с Запада, прежде всего из Италии, устремляются в далекие восточные края. Но и народы Востока не остаются пассивны. Совместными усилиями почти на целое столетие открывается сквозной путь через всю Евразию.

В страну великого хана

На протяжении нескольких веков грамотные люди Западной Европы зачитывались книгой Марко Поло. Рассказ венецианского купца о многолетних странствиях по странам Азии и жизни в Китае казался многим более фантастичным, чем рыцарские романы. Марко Поло был, конечно, далеко не единственным жителем Западной Европы, побывавшим в этих далеких странах в XIII–XIV веках, но купцы-путешественники редко делились своими впечатлениями и словам предпочитали цифры доходов и расходов. Книга Марко Поло появилась на свет в силу благоприятного стечения обстоятельств: после возвращения из Азии он был пленен генуэзцами в морском бою. В тюрьме Марко Поло имел достаточно досуга для рассказов о виденном и слышанном. К тому же в заключении он познакомился с автором нескольких рыцарских романов, который осуществил литературную запись воспо-щипаний своего товарища по несчастью. Марко Поло ныл человеком исключительно одаренным и обладал имечательной памятью и наблюдательностью.

Книга Марко Поло сыграла, как уже указывалось, особенно выдающуюся роль в истории географических открытий: ею зачитывался Христофор Колумб. Осоьенное впечатление на Колумба произвели фантастические сведения об островной стране Чипангу (Японии), которые собрал Марко Поло, находясь в Китае. Япония никогда не была страной золота, как утверждал венецианский путешественник, легенда эта, возможно, была порождена позолоченными крышами тамошних храмов. Она, очевидно, имела хождение при пюре монгольского властителя Китая — великого хана Хубилая, который пытался покорить островное государство. Легендарные сокровища Чипангу манили монгольских завоевателей. Таким же магнитом явились они для западноевропейских мореплавателей средних веков, для Христофора Колумба. Он даже принял открытые им острова Вест-Индии, где действительно имелись месторождения золота, за Чипангу, откуда рукой подать до страны великого хана — Катая (Китая).

Другие сведения, доставленные венецианцем, были использованы при составлении знаменитого атласа, созданного на острове Мальорка в конце XIV века. Наконец, в 1426 или 1428 году брат португальского принца Энрики получил в Венеции экземпляр книги Марко Поло, а по преданию — также и копию карты его путешествий по Востоку, изготовленную им самим.

Большой популярностью на Западе пользовались и сочинения европейских послов, путешествовавших по Востоку в XIII веке, — Плано Карпини и Гильома (Виллема) Рубрука.

И все же никто из средневековых европейских путешественников по странам Азии не может быть назван первооткрывателем. Все они пользовались торговыми путями, издавна проложенными азиатами. Эти пути связывали Ближний и Средний Восток с Дальним. Следуя по ним, можно было с берегов Средиземного и Черного морей или Персидского залива достигнуть по суше Тихого океана: система морских коммуникаций в бассейнах Индийского и Тихого океанов удачно дополнялась сетью сухопутных.

Открытие прямого сообщения между Западной Европой и Дальним Востоком в XIII веке нередко приписывают завоеваниям Чингисхана и его преемников. Однако сами завоеватели никаких торговых путей не прокладывали, не производили товаров для международного обмена и в нем не участвовали. Самое большее, что они сделали или могли сделать, — это наладить охрану дороги от разбойников помельче, чтобы обеспечить непрерывный приток в свою казну пошлин и других поборов, взимаемых с купцов.

Энергия же, с которой стремились на Восток итальянцы, объяснялась прежде всего развитием производительных сил и торговли в Западной Европе, Ко времени путешествия Марко Поло потребность в импорте восточных товаров чрезвычайно возросла, а вытеснить мусульманских посредников из международной торговли никак не удавалось даже с помощью крестовых походов. Появление третьей силы в лице монгольских завоевателей, враждовавших с мусульманами Ближнего Востока, не могло не ободрить купцов и правителей Западной Европы. Купцы стремились проникнуть в Индию и на Дальний Восток в обход Египта; правители рассчитывали при помощи монголов достигнуть тех целей, которые ставили перед собой крестоносцы.

Семья Поло совершила два путешествия в Китай. В первом, продолжавшемся с 1254 по 1269 год, участвовали отец Марко — Никколо и дядя его — Маффео. Добравшись через Солдайю (Судак) и Болгар до Бухары, они встретили здесь посольство монгольского хана Ирана — Хулагу, которое направлялось в Китай, где находилась резиденция великого хана монголов Хубилая. Купцы присоединились к посольству. Обратный путь они проделали в качестве посланцев великого хана к папе римскому. В Венецию они вернулись уже не через черноморский порт Солдайя, а через средиземноморскую гавань Аяс. В средние века Аяс служил морскими воротами Киликийского армянского государства. Нетрудно понять, насколько облегчила путешествие из Китая в Малую Армению пайцза — золотая дощечка с большой печатью великого хана, которую вручил Поло повелитель монголов: на печати была выгравирована надпись, обязывавшая всех его подданных оказывать посланникам всяческое содействие, предоставлять лошадей, проводников, пищу. Надпись эта, кстати, свидетельствует о том, что венецианцы проехали всю Азию — с востока на запад — по маршруту, хорошо известному местному населению и давно им освоенному.

Благожелательное отношение великого хана к венецианцам объяснялось не только их личными достоинствами: Хубилай и сам был заинтересован в расширении торговли с Западом, приносившей ему большие доходы. Его прельщала также возможность объединить усилия монголов и западноевропейских христиан в борьбе с Египтом.

Еще большее значение имела помощь Хубилая для успеха второго путешествия старших Поло, к которым присоединился молодой Марко. Это путешествие продолжалось в общей сложности двадцать четыре года (1271–1295).

Получив ответ римского папы на послание Хубилая, трое Поло направились через Малую Армению в Хормуз. Здесь путешественники имели свободу выбора: они могли следовать в Китай либо по морю, либо по суше — оба пути были одинаково хорошо известны местным жителям. Венецианцы выбрали второй.

В книге Марко Поло почти нет дат. Несомненно, путешествие из Хормуза в Китай заняло несколько лет. Оно потребовало от венецианцев величайшего напряжения сил, в пути юный Марко тяжело заболел. Но путешественники преодолели даже такие препятствия, как горы Памир и, возможно, пустыню Гоби. Это стало возможно благодаря помощи и содействию населения тех стран, через которые двигались венецианцы: современных Ирана, Афганистана, Индии, Китая. Огромное значение для успеха обеих экспедиций Поло играла и помощь народов, населявших нынешнюю территорию нашей родины.

В Китае Марко Поло провел около семнадцати лет. Венецианец объездил почти всю страну, через восточную часть Тибета и китайскую провинцию Юньнань проник в глубь Бирмы. Возвращение троих Поло на родину также было связано с поручением Хубилая: они доставили в Хормуз морским путем принцессу Кукачин, предназначенную в жены монгольскому хану Ирана — Аргуну. Для этой цели Хубилай снарядил целую флотилию из четырнадцати судов.

Путешествия венецианцев по суше и по морю открыли для Западной Европы большую часть Азии. Можно сказать без всякого преувеличения, что это — совместное достижение европейцев и азиатов.

Папские и королевские послы с Запада в XIII–XIV веках не раз пересекали всю Азию, повсюду встречая радушный прием. Они достигали самых отдаленных стран Востока.

Одновременно происходил обмен посольствами. Особую активность проявляли монгольские властители Ирана. Их посланцы не раз появлялись при западных дворах.

Вероятно, первый такой обмен состоялся в сороковых годах XIII века. В 1245 году в ставку монгольского наместника Ирана и Закавказья — Байджу-нойона — явился посол папы Иннокентия IV — Асцелин (ставка находилась на границе Азербайджана и Армении). Три года спустя Асцелин вернулся ко двору папы, который в то время находился в Лионе. Вместе с Асцелином во Францию прибыли послы Байджу — Айбег и Сергис. В ноябре того же года они пустились в обратный путь.

Преемник Байджу на посту наместника Ирана — Эльджигедей (Ильчикдей) — вступил в переговоры с французским королем Людовиком IX. В конце 1248 года, когда король прибыл с войсками на Кипр, готовясь к крестовому походу, к нему в Никозию явились послы наместника великого хана.

В 1274 году послы монгольского властителя Ирана побывали при папском дворе в Риме.

В 1285 году из Тебриза — столицы ханов Ирана — отправилось в Рим новое посольство. В его состав входили жившие в Иране итальянцы Томмазо Банкир и толмач Угето, а также два монгола — Богакок и Менгелик. Возглавлял же его толмач по имени Иса. Известный французский китаевед П. Пелльо считает, что Иса-это раббан Ата, несторианский дипломат великого хана Хубилая. Иса прошел путь не менее тяжелый и долгий, чем Марко Поло: сначала с поручением от Хубилая к хану Аргуну, царившему в Иране, а затем — с таким же поручением от Аргуна к папе римскому.

Перечислять все посольства ильханов (монгольских правителей Ирана) на Запад не имеет смысла. Преемники хана Аргуна продолжали его антиегипетскую политику и поддерживали довольно тесные связи г Западной Европой. Гегемония Египта в торговле пряностями и другими товарами Востока была невыгодна как европейским покупателям, так и правителям Ирана, стремившимся направить транзитную торговлю через свою территорию.

Естественно, что итальянские купцы и миссионеры встречали в Иране самый лучший прием. Благодаря этому в начале XIV века был проложен прямой торговый путь из Италии в Индию через Иран. От путешественников, пользовавшихся этим путем, Запад многое узнал об Индии, Цейлоне и Индонезии.

В 30-х годах XIV века делались попытки установления двусторонней связи между папской курией в Авиньоне и резиденцией великих ханов в Пекине. В Китае побывали многие итальянцы. В 1336 году один из потомков Хубилая — Токалмут-хан — направил в Авиньон посольство в составе пятнадцати человек. Возглавляли его «франк» Андрей Гуйлельмо де Нассио и алан Тогай (в то время значительное число аланов — родичей осетин — жило в Хан-балыке и даже служило в ханской гвардии). Возможно, что из Китая в Иран посольство добралось морем. Однако обратный путь [если не считать плавания до Каффы (Феодосии)] оно проделало по суше: присоединившиеся к нему итальянцы доставили письма папы и сицилийского короля нескольким правителям внутренних районов Азии. В Пекин посольство прибыло примерно в 1341 году.

Общение со странами Востока, сохранившими свою высокую культуру и после монгольского завоевания, не только расширяло кругозор европейцев, но и помогало развитию географической науки на Западе.

В конце XIII — начале XIV века ильханы Ирана и генуэзские моряки пытались снарядить на Тигре специальную флотилию для перехвата океанских путей, связывавших Египет с Индией. Затея эта не удалась, но имела неожиданное продолжение: известный французский историк де ла Ронсьер полагает, что генуэзец Дориа, причастный к этому неудачному предприятию, составил первые морские навигационные карты. При этом Дориа использовал опыт космографов обсерватории в Мераге (Азербайджан). Эта прекрасно оборудованная обсерватория питалась соками культур всех стран, входивших в состав державы ильханов: Ирана, большей части Закавказья, Месопотамии.

Мерагские ученые оказали влияние и на китайскую картографию. Труды основателя обсерватории — арабо-персидского астронома Насир ад-Дина ат-Туси — стали известны на Дальнем Востоке. Китайские ученые приезжали работать в далекий Азербайджан, один из мерагских астрономов — Джамальэддин — несколько лет жил в Пекине.

Во второй половине XIV века связи между Западной Европой и Дальним Востоком надолго прервались. Это было вызвано прежде всего полным распадом или даже исчезновением государств, созданных монгольскими завоевателями в Иране и Средней Азии. Смуты и феодальные усобицы чрезвычайно затруднили западноевропейским купцам доступ в Индию и Китай.

Большим ударом для установившихся торговых связей было и образование военной державы турок-османов. Турки нанесли сильнейший удар итальянской торговле с Востоком: они разгромили Киликийское армянское государство в юго-восточной части Малой Азии, которое, находясь в вассальной зависимости от монголов, долгое время служило своеобразным коридором, по которому купцы, послы и миссионеры средиземноморских стран беспрепятственно проникали в Иран, минуя владения враждебных мусульман.

Однако торговые связи между азиатскими странами продолжали поддерживаться — и не только по морю. Об этом говорят, например, записи русского путешественника Афанасия Никитина, который в 1466–1472 годах совершил путешествие в Индию через Иран. Перечисляя страны, из которых доставляли коней в индийский порт Дабул, он называет, между прочим, Туркестан. В XV веке так чаще всего называли нынешний Синьцзян и восточную часть Казахстана.

Отдельным итальянским купцам удавалось проникать по суше в Индию и Китай также и в XV веке.

Их путешествия несомненно приблизили наступление Века великих открытий. А какой вклад в подготовку этих открытий, сделанных жителями Западной Европы, внесли народы Востока? Об этом уже говорилось в предыдущей главе, посвященной мореплаванию в Индийском и прилегающей к нему части Тихого океана. Но и сведения о сухопутном сообщении между (гранами Азии, которые поступали в Европу и обогащали географическую науку, приближали выход в море каравелл Васко да Гамы и Колумба.

Обратимся к такому историческому документу, как знаменитые письма, приписываемые флорентийскому ученому Паоло Тосканелли. Долгое время Тосканелли считался «инициатором открытия Америки», непосредственно вдохновившим Христофора Колумба на этот подвиг. В настоящее время вокруг писем идет горячая дискуссия, некоторые ученые ставят под сомнение принадлежность их Тосканелли — одному из корифеев науки XV века. В любом случае в этих документах нашли отражение географические взгляды, получившие распространение в Западной Европе накануне Века великих открытий. Письма Тосканелли — это своего рода географический манифест, программа действий передовых умов второй половины XV столетия, в которой обоснована возможность достигнуть Восточной Азии через Атлантику.

В содержании письма от 1474 года явно чувствуется влияние книги Марко Поло и средневекового романа об Александре Македонском. Упоминается, в частности, остров Чипангу с его вымышленными сокровищами. Вместе с тем, однако, автор писем неоднократно упоминает о посольствах монгольских государей, прибывавших в Италию в XIII–XIV веках. Этот аргумент, очевидно, казался ему особенно убедительным, ибо позволял увязать интересы науки с интересами религии.

«Предки его («великого хана», как продолжает называть властителя Китая автор письма. — Авт.) хотели вступить в общение с христианами. Еще 200 лет назад они просили папу прислать к ним несколько лиц духовного звания, дабы наставить их в вере. Тамошние князья и цари должны испытывать еще большую радость, чем мы, оттого, что вступят в сношения с христианами наших стран, ибо многие из них — христиане…»

Эти сведения в общем отвечали действительности, хотя и безнадежно устарели. Как великий хан монголов, так и особенно монгольские правители Ирана действительно не раз давали согласие на приезд в их страны католических миссионеров и даже сами их приглашали. Это объяснялось прежде всего стремлением Ирана заключить союз против Египта с папой и западноевропейскими государями. Великие ханы также проявляли интерес к христианской религии: бесхитростная вера отцов (анимизм) перестала удовлетворять владык развитого феодального общества. Кроме того, в ближайшем окружении и даже среди родичей монгольских «царей и князей» было немало христиан-несториан.

Из так называемых писем Тосканеллн и других источников видно, что при папе Евгении IV (1431–1447) в Рим прибыл с Востока посланец несторианского патриарха. Это было вполне естественным: в 1439 году флорентийский собор, созванный Евгением IV, провозгласил унию западной и восточной церквей. Православное духовенство Византии признало эту унию. Столь важное событие не могло не вызвать интерес среди христиан других толков.

Таким образом, Тосканелли или иной автор приписываемых ему писем имел возможность ссылаться не только на информацию двухвековой давности, но и на сведения, поступившие с Востока при его жизни.

Эти сведения наряду с данными, полученными от европейских путешественников, вдохновили Колумба на его великое предприятие.

Начиная с эпохи великих открытий многие европейские путешественники побывали во внутренних районах Азиатского материка, но до второй половины XIX века Центральная Азия оставалась почти не исследованной. С этого времени положение стало меняться.

Четки пандитов

В повести «Ким» Р. Киплинг прославил индийского разведчика английских колонизаторов. Во времена британского владычества немало таких кимов подвизалось в самой Индии и соседних странах, подготавливая новые колониальные захваты.

Пользуясь тяжелым положением индийской интеллигенции, английская разведка вовлекала в свою деятельность иных ее представителей (пандитов), не находивших себе применения в условиях колониального строя.

Наличие в Индии большого числа буддистов облегчало проникновение пандитов в Тибет; главный город — Лхаса — столь же священное место для буддистов, как Рим для католиков. Пользуясь этим, лазутчики под видом паломников обследовали труднодоступную горную страну.

«Начиная с 1863 года, — говорится в «Британской энциклопедии», — правительство Индии направляло в Тибет исследователей-индийцев в целях проведения съемки страны и сбора информации о ее жителях. Они несли с собой молитвенные цилиндры, которые вместо молитв содержали свитки чистой бумаги; на эту бумагу они наносили свои наблюдения. Они имели с собой также тибетские четки, посредством которых отмеряли по сто шагов».

Отдельные пандиты своими исследованиями подготовили агрессию английских колонизаторов в Тибете в начале XX века, стремились продолжить путь в Среднюю Азию.

Известно, однако, что многие знаменитые путешественники Запада тоже были агентами колонизаторов или даже сами являлись таковыми. Это, разумеется, не дает оснований вычеркивать из истории их открытия. То же самое относится и к открытиям пандитов.

Уже в первой половине XIX века среди сотрудников Топографического управления Индии были уроженцы этой страны, которым удалось получить европейское образование. Позднее — в 1868 году — пандит Мирза-Шуджа достиг Амударьи, открыл озеро Чакмак-Куль, а затем направился на северо-восток и побывал в Кашгаре (Западный Китай).

Одновременно другие пандиты приступили к исследованию Тибета с юга. В 1865 году индиец Наин-Синг проник в Непал, а в следующем году в составе купеческого каравана достиг таинственной Лхасы, после чего вернулся в Индию. Наин-Синг произвел маршрутную съемку на протяжении 1900 километров и установил точное течение реки Брахмапутры от ее истоков до слияния с рекой, на которой стоит Лхаса.

Вслед за Наин-Сингом в Тибете побывал другой пандит — Кальян-Синг. Как пишет Дж. Бейкер, «одним из результатов всех этих работ было уяснение того факта, как далеко позади или, другими словами, к северу от могучих пиков лежит Гималайский водораздел и как велика ширина наиболее высоких частей хребта».

В 1871 году пандит Хари-Рам, выйдя из Дарджилинга, прошел через Сикким в Шигацзе (Тибет). Обратный его путь лежал через территорию к северу от горы Джомолунгма и Непал. Наблюдения Хари-Рама подтвердили, что Гималайский водораздел расположен далеко к северу от горных вершин, которые можно видеть из Индии. В результате этого путешествия были получены ценные географические данные о территории площадью в 75 тысяч квадратных километров.

Еще большее значение имело путешествие пандита Кишен-Синга. Последний вышел в 1871 году из Кумауна и произвел маршрутную съемку от Шигацзе до озера Тенгри-Нур, к северу от Лхасы. Ему удалось побывать в Лхасе, откуда он вернулся в Шигацзе. По пути Кишен-Синг исследовал северную часть бассейна Брахмапутры.

Крупнейшим достижением индийских исследователей была экспедиция, предпринятая Наин-Сингом в 1874–1875 годах. Пройдя по Западному Тибету параллельно реке Брахмапутре, он достиг озера Тенгри-Нур, а затем Лхасы. Исследовав область к югу от этого города, Наин-Синг прибыл в Ассам.

В официальном отчете о путешествии говорится: «Помимо собирания сведений общего характера пандит произвел очень добросовестную и хорошо выполненную маршрутную съемку всего пройденного пути, то есть 1013 миль от Дукунга (на западной стороне озера Пантонг) до Лхасы и 306 миль от Лхасы до Оялгури. Из этих 1319 миль пути, по которому он тщательно отметил азимуты и расстояния шагами, 1200 миль проходят по местности, до того совершенно не исследованной. Были открыты многочисленные озера (некоторые из них огромной величины) и несколько рек. Доказано, что параллельно Брахмапутре, севернее ее проходит обширный, покрытый снегом хребет, установлено положение нескольких пиков этого хребта и приблизительно определена их высота.

Пандит проследовал на расстояние 30 миль по течению Брахмапутры, то есть на 50 миль ниже достигнутого до тех пор пункта, и установил направление течения реки на протяжении еще 200 миль. Остающаяся неизвестной часть могучей реки весьма существенно уменьшилась. Он произвел также тщательную съемку пути между Лхасой и Ассамом через Таванг, о котором до тех пор почти ничего не было известно».

Дальнейший вклад в исследование Брахмапутры внес пандит Лала. Выйдя в 1875 году из Дарджилинга, он достиг Шигацзе на этой реке и после длительных странствий по ее бассейну вышел в Бутан, где был задержан.

Выдающихся успехов достиг Кишен-Синг. Его последнее путешествие длилось почти четыре года — с 1878 по 1882-й. Побывав в Лхасе, пандит пересек весь Тибет с юга на север, перевалил через хребет Алтынтаг и появился в Сачжоу. Затем Кишен-Синг пересек Восточный Тибет и пытался проникнуть в Ассам, но его туда не пустили. Предприимчивый пандит повернул тогда на север, обошел Брахмапутру и вышел к этой реке в Цзетанге, после чего вернулся в Индию. Кишен-Синг собрал подробные сведения об огромной, ранее совершенно не изведанной территории. Достигнув Сачжоу, он связал воедино результаты исследования Тибета с юга (индийцами) и с севера (русскими), а посетив город Дацзяньлу (Восточный Тибет), объединил маршруты индийских путешественников с маршрутами китайских.

Английские колонизаторы и правители Китая сделали все возможное, чтобы помешать изучению Тибета и других районов Центральной Азии русскими путешественниками. Образованные индийцы имели возможность вносить свой вклад в развитие географии только в качестве агентов колонизаторов, поэтому не могло быть и речи об установлении русско-индийского сотрудничества в исследовании Тибета. Между тем объективные возможности для такого сотрудничества существовали.

Кишен-Синг побывал в этой стране одновременно с третьей экспедицией великого русского путешественника Н. М. Пржевальского. Н. М. Пржевальский всю жизнь мечтал посетить Лхасу. Осуществить эту мечту помешали не горы и пустыни, а преграды, которые ставили ему китайские власти. В 1879 году, когда экспедиция Н. М. Пржевальского уже приближалась к Лхасе, далай-лама по наущению чиновников пекинского двора не допустил ее в свою столицу.

За спиной этих чиновников стояли английские колонизаторы, исподволь готовившие захват Тибета. Н. М. Пржевальский разгадал их игру и пророчески предупредил посланцев далай-ламы о грядущей опасности. При последней встрече он обратился к ним с речью, которую, однако, не включил в свою книгу о путешествии — очевидно во избежание международных осложнений:

«Все-таки пусть знают тибетцы… что мы приходили к ним без всяких дурных намерений; наоборот, хотели предложить им свою дружбу. Что истинные враги Тибета, так же как и наши, есть англичане, которые в непродолжительном времени, быть может ранее, чем пройдут десять лет, явятся из Индии в Тибет с войсками, против которых тибетцам, конечно, не устоять. Я достал карты Тибета и съемки, сделанные здесь пандитами. Вот… карты… вашей страны, сделанные английскими шпионами, а между тем вы думаете, что страна ваша неизвестна… Я хотел… показать все это вашему царю, но вы меня к себе не пустили; теперь пеняйте на самих себя».

«Нужно было видеть, что делалось с тибетцами, никогда не ожидавшими подобного сюрприза, — писал Н. М. Пржевальский в дневнике, — На лицах их выражались удивление и ужас. Первым заговорил старший посланец и начал с того, что в Тибете вовсе не знали, что мы идем с такими добрыми намерениями. Затем спросил, давно ли были эти съемки. И еще больше удивился, когда я сказал: не больше четырех-пяти лет тому назад».

На прощание Н. М. Пржевальский еще раз заверил тибетцев в том, что не намерен прибегать к оружию, чтобы проложить себе путь в Лхасу, «потому что приходил подружиться, а не воевать».

Ход событий подтвердил правоту Н. АТ Пржевальского. Правда, не через десять, а более чем через двадцать лет — в 1903–1904 годах — Тибет был оккупирован английскими войсками, явившимися из Индии. Захватчики убрались, только наложив на Тибет тяжелую контрибуцию и обеспечив себе торговые льготы.

В 1905 году новый далай-лама, бежавший от англичан, познакомился в Урге (ныне Улан-Батор) с прибывшим туда соратником Н. М. Пржевальского — П. К. Козловым. Между этими столь разными людьми возникла искренняя дружба. Расставаясь с Козловым, далай-лама пригласил русского путешественника в Лхасу, куда не был допущен его учитель. Так тибетцы на собственном опыте убедились, кто им друг и кто враг.

Происки английских колонизаторов и правящей верхушки Китая не смогли помешать русским людям внести решающий вклад в дело исследования Центральной Азии, а народам тогдашнего Китая оказывать посильную помощь русским путешественникам.

Особенно много в этом отношении сделали монголы, которым знакомство с Н. М. Пржевальским и его спутниками внушило симпатию и уважение к русским.

В 1893–1895 годах в Центральной Азии побывала экспедиция Русского географического общества, во главе которой стояли ученики и сподвижники Н. М. Пржевальского — В. П. Роборовский (начальник экспедиции) и П. К. Козлов (помощник начальника).

В котловине Большой Юлдус путешественники встретили чейбсенского хутухту (святителя). «Со времен знакомства с Н. М. Пржевальским всегда ему приятно видеть русских», — писал В. И. Роборовский об этом видном представителе монгольского духовенства. Хутухту (у П. К. Козлова — «хутухта»), между прочим, сказал ему: «Русские худого не делают, они много знают. Таких людей надо уважать».

Хутухту оказался человеком просвещенным. Он «знал градусную сеть на карте, шаровидность Земли и ее вращение». Монгольский святитель охотно поделился с русскими путешественниками своими географическими познаниями. «Хутухта оказался сведущим во многих отношениях и своими сведениями мог удовлетворить всякого европейца, — писал П. К. Козлов. — Хутухта располагал географической картой, на которой проложил два маршрута со своими пометками; один маршрут, приведший его из Чейбсена в Юлдус, другой — от того же пункта до столицы Тибета. Беседуя с нами, хутухта также отмечал на карте интересующие его места».

Огромный авторитет святителя помог экспедиции получить у местного населения «требуемых проводников, что дало возможность главному каравану пройти по реке Хайдыкголу».

В русских экспедициях охотно принимали участие и те монголы, которые никогда не встречались с Н. М. Пржевальским. В 1883–1886 годах в этом регионе побывала экспедиция Г. Н. Потанина. Она ставила себе главным образом этнографические и ботанические задачи, но занималась также и географическими исследованиями. Побывав на Амдско-ганьсуйской окраине нагорной Азии, путешественники вернулись на родину через самые пустынные и неизведанные районы Монголии.

В поселке Боро-балгасун в состав экспедиции вошел выдающийся монгольский землепроходец Сантан-Джимбу. Его биография во многом напоминает жизненный путь занзибарского путешественника Бомбея.

Сорока годами раньше, в 1844 году, по этим же местам прошла немецкая экспедиция Гюка и Габе, следовавшая из Маньчжурии в Тибет. Ее проводником был молодой Сантан-Джимбу. Вместе с немецкими путешественниками он побывал в Лхасе и в китайской провинции Сычуань. В 1886 году Сантан-Джимбу участвовал во французской экспедиции Армана Давида, которой Г. Н. Потанин придавал очень большое значение. Он провел французов по всей Гуйхуачжэньской долине с востока на запад.

До знакомства с Г. Н. Потаниным Сантан-Джимбу успел дважды побывать в Кяхте на русско-китайской границе. В первый раз он сопровождал из Пекина французского посланника де Бурблена, во второй — итальянского купца.

Когда в Боро-балгасун явилась экспедиция во главе с Г. Н. Потаниным, Сантан-Джимбу был уже глубоким стариком. Тем не менее монгольский землепроходец охотно присоединился к русским путешественникам и, по словам Потанина, был очень полезен, хотя его пришлось освободить от всякой работы. Сантан-Джимбу вел сношения экспедиции с местными жителями и завербованными монгольскими рабочими, а также с китайскими чиновниками. Сведения, которыми он располагал, во многом предопределили маршрут экспедиции. «Еще дорогой, по пути от Боро-балгасуна в Ланьчжоу, из разговоров с Сантан-Джимбу я узнал кое-что о местности, занятой этими племенами (салары и широнголы-данда. — Авт.), и остановился на намерении провести в ней предстоящую зиму», — писал Г. Н. Потанин. Сантан-Джимбу сам был из широнголов, и участники экспедиции разместились в деревне Ни-чжу у его родичей. Благодаря этому зима 1884/85 года оказалась весьма плодотворной для исследователей.

В конце зимы Г. Н. Потанин познакомился с монгольским монастырским художником ламой Серэном, «очень благовоспитанным человеком».

«В этом Серэн-ламе мы приобрели себе потом прекрасного и полезного спутника и помощника, — писал Г. Н. Потанин. — Серэн-лама не только обошел с нами Амдо до Сунпана на юге, но даже и в следующем, 1886 году проводил нас до Кяхты… Это был для меня золотой человек». Вместе с Серэн-ламой провожал русскую экспедицию до границы и Сантан-Джимбу.

Г. Н. Потанин широко практиковал расспросный метод исследования тех районов, где ему не удалось побывать. В 1887 году он опубликовал в «Известиях Русского географического общества» статью под названием «Расспросные сведения о Восточном Тибете». В ней приводится большое число сведений географического характера, полученных от богомольцев и купцов, бывавших в Лхасе.

Дружественные связи с местным населением оказались чрезвычайно полезны и одному из крупнейших путешественников XX века, ученику Н. М. Пржевальского — П. К. Козлову.

В 1899–1901 годах он руководил новой русской экспедицией в Центральную Азию. Экспедиция исследовала обширные пространства Южного, или Монгольского, Алтая, центральной части Гоби и, наконец, Восточного Тибета (Кам). «В области Монгольского Алтая, — писал П. К- Козлов, — экспедиция пробыла около трех месяцев, следуя своим главным караваном вдоль его северного подножия, в то время как у южной окраины гор располагались маршруты моих сотрудников А. Н. Казнакова и В. Ф. Ладыгина. Исключительно благодаря хорошим отношениям к экспедиции китайцев и монголов я мог здесь свободно дробить отряд, выделяя из главных сил легкие разъезды, которые периодически, в условных местах, примыкали снова ко мне…

С наступлением сравнительно ранних холодов в Алтае монголы предупредительно выставляли юрты на пути следования отрядов, запасали топливо, а по ночам пасли наших лошадей, отпускаемых свободными. В проводниках мы никогда не чувствовали недостатка, в охотниках-монголах, знакомых с местным животным миром, также».

Крупнейшим достижением П. К. Козлова, принесшим ему мировую славу, было открытие в 1908 году во Внутренней Монголии развалин мертвого города Хара-Хото. Возглавляемая им экспедиция производила археологические раскопки в этой столице тангут-ского государства Си-Ся, разрушенной китайскими войсками в 1372 году. Как и всякие раскопки, они имели значение прежде всего для истории культуры. Вместе с тем открытие развалин Хара-Хото имело и определенное географическое значение: местность, где они находятся, не посещалась европейцами, вероятно, со времен Марко Поло.

Обнаружению городища Хара-Хото, естественно, предшествовало открытие пути к ним через безводную пустынную местность (после разрушения оросительных сооружений Хара-Хото был занесен песками). Путь этот, как и сам факт существования мертвого города, стал известен русским от монголов.

«Нашу маленькую компанию сопровождал отличный проводник… Бата, много раз бывавший в мертвом городе и немало слышавший рассказов о нем из уст отца и других стариков… Он повел нас кратчайшей дорогой в юго-восточном направлении», — говорится в книге П. К. Козлова. В своем стремлении помочь русским друзьям Бата был не одинок: в раскопках Хара-Хото приняли участие и другие монголы-добровольцы. Им-то и удалось обнаружить бесценный клад — бумажные деньги, выпущенные монгольскими правителями Китая в XIII–XIV веках.

После открытия Хара-Хото П. К. Козлов решил воспользоваться разрешением далай-ламы и побывать в Лхасе. Приготовления к путешествию были уже закончены, когда разразилась первая мировая война. Царские чиновники, равнодушные к интересам науки, поспешили отменить экспедицию. Руководитель ее — офицер старой армии П. К. Козлов был направлен в Монголию… на заготовки скота.

П. К. Козлов был одним из тех русских офицеров, которые после Октября пошли со своим народом. Советская власть по достоинству оценила его заслуги. Уже в 1923 году П. К. Козлову были предоставлены возможности для организации новой экспедиции в Монголию и Тибет.

Далай-лама выполнил обещание, данное в 1905 году: в Улан-Батор для встречи П. К- Козлова был направлен личный представитель далай-ламы Галсан, который должен был доставить экспедицию в Лхасу. Галсан имел при себе «пилу» — надписанную далай-ламой шелковую карточку. Эту карточку в столице Тибета разрезали на две части. Одну Галсан привез П. К. Козлову, вторая была вручена начальнику стражи горных перевалов, ведущих к Лхасе.

Нетрудно понять, какие последствия имел бы для пауки успех этой экспедиции. Однако П. К. Козлову и на этот раз не удалось побывать в Тибете: под нажимом английского правительства пекинские власти взяли назад разрешение на посещение этой области, которое уже было дано П. К. Козлову.

Но запретить путешественнику продолжать раскопки в Хара-Хото пекинские правители не решились — это вызвало бы международный скандал.

Главным достижением последней экспедиции П. К- Козлова (1923–1926) явились раскопки на территории только что возникшей Монгольской Народной Республики. Здесь правительство и население оказали путешественникам самый теплый прием. Благодаря их содействию были обнаружены и раскопаны курганы Ноин-ула, оставленные гуннами. Раскопки имели большое историко-географическое значение. Они показали, что в I веке до н. э. гунны испытывали культурное влияние, с одной стороны, греко-бактрийского царства, простиравшегося от Амударьи до Инда, а с другой — Китая.

Советско-монгольское сотрудничество во всех сферах культуры и знания распространилось и на исследование территории МНР: оно осуществлялось советскими учеными совместно с национальными кадрами. А кадры эти готовились либо в нашей стране, либо в высших учебных заведениях, созданных в МНР при содействии Советского Союза.

Географическое исследование МНР, несмотря на достигнутые успехи, нельзя считать законченным. Впереди еще много дела. В изучении родной страны монгольские географы и дальше будут опираться на братскую помощь Страны Советов.

«Обитель снегов»

Исследование Центральной Азии далеко еще не завершено. Не все вершины Гималаев покорены человеком, хотя и здесь за последние десятилетия достигнуты большие успехи. Причем успехи эти — прямое следствие сотрудничества между альпинистами Западной Европы, США и Японии, с одной стороны, и горцами Центральной Азии — с другой.

Название «Гималаи» — санскритское и означает «Обитель снегов». Жителям Северной Индии с незапамятных времен было известно о существовании этой высочайшей в мире горной цепи. Одних только вершин высотою свыше 8000 метров она насчитывает четырнадцать. За пределами Гималаев таких вершин нет. До прошлого века не предпринималось попыток исследования Гималаев, а тем более восхождения на заоблачные горные высоты.

В 1845–1850 годах сотрудники Топографического управления Индии произвели съемку районов Непала, прилегающих к Гималаям с юга. Оттуда было легко распознать некоторые пики — Нанда Деви, Дхаулагири, Канченджангу. Другие, хуже просматривавшиеся с равнины, вошли в географию под номерами. Один из них — Пик XV — в 1856 году был назван в честь англичанина Джорджа Эвереста, который руководил Топографическим управлением в 1823–1843 годах. Для этого не было никаких оснований, ибо Эверест не имел отношения к исследованию горы.

Лишь в 1852 году, когда Эверест давно уже находился в Англии, начальник вычислительного центра Топографического управления индиец Радханат Сикдар сделал сенсационное сообщение о том, что Пик XV — высочайший в Гималаях. В дальнейшем это сообщение полностью подтвердилось. С помощью усовершенствованных методов измерения было установлено, что вершина Эвереста — самая высокая точка на земном шаре. По последним данным, ее отделяет от уровня моря 8851,23 метра.

Позднее — уже в XX веке — выяснилось, что Эверест давным-давно имеет местное, тибетское название — Джомолунгма. Оно означает «Богиня — мать страны».

Покорение Джомолунгмы, как и других высочайших вершин Гималаев, потребовало длительной подготовки, замечательного упорства и массового героизма участников горных экспедиций. Французский альпинист Марсель Курц справедливо назвал Гималаи «третьим полюсом». Природные условия этой высокогорной области действительно напоминают Арктику и Антарктику. Разреженный воздух, низкое давление особенно затрудняют восхождение.

Исследование районов всех трех «полюсов» необычайно ускорилось за последние десятилетия. Освоение Арктики и Антарктики стало возможным благодаря прогрессу многих областей науки и техники. В покорении «третьего полюса» новейшие достижения техники, усовершенствование альпинистского снаряжения также сыграли огромную роль — трудно, например, переоценить значение кислородных аппаратов, которыми стали пользоваться восходители.

Но появление в Гималаях этих аппаратов, радиосвязи и других новинок техники не устранили одной трудности, встающей перед альпинистами: высокую гору нельзя взять одним рывком от подножия до вершины. Необходимы постепенная акклиматизация восходителей, оборудование промежуточных лагерей, которые служат для них как бы ступеньками на пути к победе над горой. В эти пункты постепенно поднимаются грузы, необходимые восходителям. Выйдя из последнего лагеря, расположенного ближе всего к вершине, восходители штурмуют ее налегке.

В классические времена колониализма английские альпинисты пытались решать эту задачу простейшим способом. «До сих пор (до первой экспедиции на Джомолунгму в 1921 году. — Авт.) все экспедиции в Гималаи зависели от жителей высокогорных деревень, так как только ими пользовались в качестве носильщиков. Обычно в этих деревнях брали мужчин и заставляли их нести груз (выделено мною. — Авт.). Порою это удавалось, но не всегда. Способ этот давал хорошие результаты при небольших восхождениях, но был практически неудобен для большой экспедиции на Эверест», — писал президент королевского Географического общества в Лондоне Ф. Янгхазбенд.

Знакомьтесь — шерпы

Принуждение тибетцев к участию в высокогорных экспедициях не давало результатов не только потому, что подобный произвол вызывал возмущение средн местных жителей. Н. М. Пржевальский сравнил Тибет с гигантским пьедесталом, на котором громоздятся обширные горные хребты. Население этой области живет на «гигантском пьедестале», но непривычно к восхождениям на хребты. Поэтому к участию в экспедициях стали привлекать горцев Непала — сначала турков, а затем шерпов.

Племя шерпов — тибетского происхождения, но живет в Восточных Гималаях, в пределах Непала. Часть шерпов переселилась в Индию — в окрестности Дарджилинга, здесь их и стали вербовать альпинисты Англии и других стран Запада. Еще в 1911 году англичанин А. М. Келлас и шерп Сонам поднялись на пик Паухунри в Сиккиме (7128 метров).

Шерпы, из среды которых вышел один из покорителей Джомолунгмы — Тенцинг Норгей, — сызмальства учились искусству восхождения на горные вершины у самой природы. Главное богатство этого племени— стада яков. Тенцинг вспоминает, что в детстве он, пастушонок, поднимался с яками до высоты 5500 метров. Здесь, около ледников, у подножия обрывистых стен самых больших гор, проходит верхняя граница травы, которую едят яки (для сравнения укажем, что вершина самой высокой в Европе горы — Монблана в Альпах — находится на высоте всего 4810 метров).

Альпинисты Западной Европы и США нанимали шерпов в качестве носильщиков. Но в заоблачных высях, среди вечных снегов, ледопадов и пропастей, где восходителям ежеминутно грозила смерть, грань между альпинистами с Запада и носильщиками постепенно стиралась. Чувство товарищества брало верх над расистскими предрассудками, шерпы становились если не по названию, то по существу полноправными участниками экспедиций.

Уже руководитель второй экспедиции на Эверест в 1922 году (первая носила чисто рекогносцировочный характер) генерал Брюс понял, что к шерпам надо относиться иначе. Этому способствовала биография Ч. Г. Брюса: он длительное время служил в полку непальских турков. Искусству альпинизма Брюс учился еще в юности, в Альпах, и, кроме того, многое заимствовал у турков.

«Идея Брюса, — писал Янгхазбенд, — заключалась в том, чтобы заранее в окрестностях Дарджилинга набрать приспособленных к горным подъемам, охотно идущих в экспедицию людей и выбрать из них около сорока самых лучших носильщиков. Необходимо было… использовать их склонность к приключениям, связанным с риском, известную долю честолюбия, так как в этом походе они могли создать себе имя. Им нужно было дать хорошее жалованье, стол и снаряжение…»

Гурки участвовали во многих восхождениях, хотя по выносливости и другим физическим данным не могли сравниться с шерпами. Еще в 1892 году Брюс, в то время молодой лейтенант, привлек к участию в экспедиции У. Конвея четырех турков из своего полка. Участники экспедиции достигли вершины, именовавшейся тогда пиком Пионер (6890 метров). Кроме того, была произведена топографическая съемка верхней части бассейна течения Балторо, что позволило впервые зарисовать и измерить одну из величайших вершин Каракорума — Хидден-пик (Гашербрум-I). Гурки во многом способствовали успеху экспедиции.

Во время экспедиции 1922 года была предпринята попытка совершить восхождение на Джомолунгму с севера, со стороны Тибета. Англичане-восходители достигли высоты 8321 метра, участник экспедиции гуркский унтер-офицер Теджбир — 7925 метров.

Несмотря на этот успех, экспедиция в целом закончилась трагически. 6 июня 1922 года трое англичан и четырнадцать носильщиков-шерпов предприняли восхождение с нижнего базового лагеря на Северную седловину горы (Чанг-Ла). В 180 метрах ниже седловины на восходителей обрушилась лавина. Она унесла жизнь семерых шерпов. Их подвиг, однако, не прошел бесследно. Печальный опыт экспедиции показал, что после начала муссона, доносящегося с Индийского океана, нельзя подниматься по лавиноопасным склонам.

Хотя шерпы были суеверны и неграмотны, катастрофа не отпугнула их от участия в горных экспедициях: человек и на этот раз оказался сильнее придуманных им богов. Многие шерпы и в дальнейшем самоотверженно служили делу покорения высочайших горных вершин. Никакой другой народ, никакая иная этническая группа не понесли таких потерь в борьбе с Гималаями, как небольшое племя шерпов.

В третьей экспедиции на Джомолунгму, в 1924 году, английский альпинист Нортон достиг высоты 8573 метров. Для того времени это было выдающимся достижением, тем более что Нортон не пользовался кислородным аппаратом. Не менее замечательного успеха добились шерпы Лакпа Чеди, Норбу Иишай и Семчумби: они доставили грузы на Северный гребень (8170 метров).

В тридцатых годах люди одержали в Гималаях ряд блестящих побед над суровой природой гор. Полноправными участниками этих побед (не столько, правда, по названию, сколько по существу) были носильщики-шерпы. Английские участники восхождения на Джомолунгму в 1933 году не смогли превысить поставленный ранее рекорд высоты, не «добрав» до него всего восьми метров. Зато шерпы Ангтаркай, Пасанг, Ринцинг, Олло, Дава, Черинг и Кипа значительно улучшили прежний результат, доставив грузы на высоту 8350 метров.

«Никто не станет утверждать, что шерпам платят за взятие вершин, а между тем в тридцатых годах шерпы дважды поднимались вместе с альпинистами на высочайшие из покоренных до тех пор вершины: на Джонсанг, в штурме которого участвовали Тигр Лева и Тсинабо, и на Камет, на который взошел тот же Лева, притом на отмороженных ногах, так что потом ему пришлось ампутировать почти все пальцы», — пишет Тенцинг Норгей.

Эти экспедиции ознаменовали собой новый этап в покорении Гималаев. Прежде шерпов считали всего лишь носильщиками, хотя они и доставляли на головокружительную высоту грузы, необходимые пришельцам с Запада. Восхождение на вершины гор оставалось привилегией европейцев. Теперь же шерпы шли до конца бок о бок с зарубежными альпинистами.

Первые совместные восхождения готовили новые победы. Шерпы овладевали техникой альпинизма, а приезжие восходители преодолевали, хотя и с трудом, расистские предрассудки, мешавшие подлинному сотрудничеству с шерпами. Когда штурмуешь горную вершину в одной связке с человеком другой расы, страхуя друг друга, ежесекундно рискуя сорваться в пропасть, трудно не прийти к выводу о единстве рода человеческого!

Пик Джонсанг (7473 метра) на стыке границ Сиккима, Непала и Тибетской области Китая был взят европейскими альпинистами и шерпами в начале июня 1930 года. Особый интерес представляет второе восхождение. На вершину горы ступили шесть человек, в том числе два шерпа: Тсеринг Норбу и Лева (последний получил почетное звание Тигра, которое стали присваивать азиатским участникам восхождений на гималайские пики). Это восхождение как бы предвосхитило покорение Джомолунгмы, на вершину которой в дальнейшем поднялись вместе представители Запада и Востока: новозеландец английского происхождения Хиллари и шерп Тенцинг.

Вершина Камета (7755 метров), как и Джонсонга, была взята два раза подряд: 21 июня 1931 года ее достигли англичане Смайт, Голдсуорс и Шиптон с шерпом Левой, 23 июня того же года — двое других англичан и индиец Кесар Синг.

И в тридцатые годы не раз предпринимались экспедиции на высочайшие горы мира — «восьмитысячники», но в то время ни одну из них не удалось покорить. Успехи, все же достигнутые восходителями в борьбе с суровой природой Гималаев, стоили многих жертв, прежде всего среди героических шерпов.

Об одном таком подвиге, совершенном Пасангом Кикули, подробно рассказал Тенцинг Норгей.

Пасанг Кикули имел больший опыт исследования Гималаев, чем большинство европейских и американских альпинистов. В его «послужном списке» числились четыре экспедиции на Канченджунгу, одна — на Джомолунгму, по одной — на Чомолхари и Нанга-парбат и еще две — на пик К-2 (Чогори).

Пик К-2 — вторая по высоте гора земного шара (8611 метров), а по трудности восхождения на нее, пожалуй, даже первая. В 1938 году Пасанг Кикули взял на себя обязанности сирдара (начальника носильщиков) в американской экспедиции под начальством Ч. Хаустона, которая поставила перед собой задачу достигнуть вершины К-2. Полностью эта задача выполнена не была, однако участники экспедиции достигли высоты 7925 метров.

В 1939 году в район пика К-2 прибыла новая американская экспедиция, возглавляемая известным альпинистом Ф. Виснером. Сирдаром и на этот раз стал Пасанг Кикули. Под его началом состояло девять других шерпов. 19 июля Виснер и шерп Пасан Дава Лама достигли высоты 8332 метров. За этим успехом последовало, однако, множество бедствий. Из-за нераспорядительности американцев, остававшихся внизу, были эвакуированы промежуточные лагеря. Виснер и Пасанг Лама достигли базового лагеря полумертвыми от истощения, с обмороженными конечностями.

В дальнейшем на склоне горы разыгралась трагедия.

«Один из альпинистов, Дэдли Вольф, заболел, и его пришлось оставить одного высоко в горах, в то время как почти все остальные находились в базовом лагере, — пишет Тенцинг Норгей. — Альпинисты слишком устали, чтобы подниматься, а погода все ухудшалась. Но Кикули поднялся вместе с другим шерпом, Тсерингом, за один день на 2100 метров от базы до лагеря 6; это, вероятно, самое длинное непрерывное восхождение, когда-либо совершенное в горах.

На следующий день Кикули и еще двое шерпов дошли до лагеря 7, где находился Вольф. Он был еще жив, но слишком ослаб, чтобы передвигаться, а так как ночевать оказалось негде, то шерпы вернулись на ночь в лагерь 6. Утром трое шерпов (Кикули, Пасанг Китар и Пинтсо. — Авт.) снова пошли к Вольфу, решив снести его вниз на руках. Больше их не видели. Разыгралась буря. Великий Кикули и еще двое шерпов отдали свои жизни, пытаясь спасти товарища.

Я думаю об этом и горжусь тем, что я — шерп. И я уверен, что тот, кто знает, что мы совершили, не поверит, что мы ходим в горы исключительно из-за нескольких рупий».

Подвиг Кикули особенно замечателен тем, что за несколько лет до этого — в 1934 году — он едва не погиб вместе с другими шерпами — участниками немецко-австрийской экспедиции на гору Нангапарбат (8125 метров). В эту экспедицию шерпы доставили грузы на высоту 7480 метров (лагерь 8). Австрийские восходители Ашенбреннер и Шнейдер достигли уровня 7850 метров.

Гибель многих участников экспедиции объясняется прежде всего снежной бурей, внезапно обрушившейся на альпинистов. Однако Г. Диренфурт, тщательно изучивший всю литературу об этом восхождении, установил и другую причину. Немецкие восходители Меркль, Вельценбах и Виланд, находившиеся в плохом физическом состоянии, больше всего боялись отстать от своих австрийских коллег. Очевидно, они опасались гнева главарей фашистского рейха, если бы пик был взят австрийцами, а не немцами.

Как бы то ни было, Меркль, Вельценбах и Виланд не смогли вернуться из лагеря 8 в базовый. Вельценбах и Виланд умерли от истощения первыми. С ними погибло пятеро шерпов. Нескольким другим, в том числе Кикули, удалось спуститься вниз. Что до Мерк-ля, то между лагерями 7 и 6 он совсем выбился из сил и послал одного из двух бывших с ним шерпов — Анга Тсеринга — за помощью в лагерь 4. Анг Тсеринг благополучно добрался до этого лагеря, но, хотя Лева и другие шерпы настаивали на посылке спасательной партии, европейские участники экспедиции не пожелали рисковать.

Несколько лет спустя участники другой экспедиции нашли тела Меркля и шерпа Гайлая, добровольно разделившего его участь.

Со слов Анга Тсеринга известно, что Гайлай чувствовал себя хорошо и, наверное, смог бы добраться до нижнего лагеря. Однако он предпочел остаться с Мерклем и погибнуть вместе с ослабевшим руководителем экспедиции, чем бросить его одного.

«Ни один шерп не забудет Гайлая, который остался с Вилли Мерклем на Нангапарбате», — говорится в книге Тенцинга Норгея. Да и не только шерп. Имена Гайлая, Пасанга Кикули и других героев дороги всему прогрессивному человечеству. Подвиги их вошли не только в историю географических исследований. Их мужество и самопожертвование — удар по теории и практике расизма и фашизма, жертвами которых в конечном счете стали и немец Меркль и шерп Гайлай.

Печально закончилась и следующая (четвертая по счету) экспедиция на гору Нангапарбат, проведенная немецкими альпинистами в 1937 году. В ночь с 14 на 15 июня снежная лавина погребла промежуточный лагерь, в котором находилось семеро немецких альпинистов и девять шерпов, не отстававших от них ни на шаг (внизу оставался только один немец с несколькими шерпами). Спасательная экспедиция, прибывшая из Германии, откопала шестнадцать трупов людей разных рас, которые трудились и умерли вместе. Погребли их тоже вместе.

Несмотря на большие потери в людях, экспедиции двадцатых и тридцатых годов приблизили триумфы пятидесятых, ознаменовавшихся покорением многих «восьмитысячников». Восходители Запада и Востока подошли к ряду вершин на расстояние одного броска, разведали наиболее удобные пути подъема.

Школьные годы Тенцинга Норгея

Тридцатые годы были, если можно так выразиться, школьными годами одного из величайших восходителей всех времен и народов — шерпа Тенцинга Норгея. Несмотря на свои замечательные способности (он владеет доброй дюжиной языков Азии и Западной Европы), Тенцинг остался неграмотным, и школой для него явились первые горные экспедиции, в которых он участвовал.

Из-за особенностей тибетского летосчисления, которым пользуются шерпы, Тенцинг только в зрелом возрасте установил, что родился в мае 1914 года. При рождении его нарекли Намгьялом Бангди. В дальнейшем, однако, один «важный лама» установил, что в мальчике воплотился дух недавно умершего богатого односельчанина. Так Намгьял Бангди стал Тенцингом Норгеем, что означает «Богатый (или «Счастливый») приверженец религии».

Новоявленного приверженца религии определили в монастырь, но, хотя Тенцинг был верующим, он не ужился с ламами и сбежал от них.

Вести о первых попытках восхождения на Джомолунгму достигли Непала. Тенцинг, который с детства мечтал о покорении горных вершин, переселился в Дарджилинг, служивший пунктом отправления всех экспедиций, и в дальнейшем стал гражданином Индии.

В 1935 году ему удалось наняться носильщиком в очередную английскую экспедицию на Джомолунгму. Здесь он впервые познакомился с техникой лазания, альпинистским снаряжением. Экспедиция эта носила характер рекогносцировки и не поднималась выше Северного седла (6700 метров).

Вместе с другими носильщиками Тенцинг доставил грузы в лагерь, который разбили в этом месте. В следующем, 1936 году он вновь побывал там в составе новой английской экспедиции. Из-за исключительно плохой погоды восходителям опять пришлось вернуться с Северного седла.

Тем не менее эта экспедиция имела для Тенцинга очень большое значение. Трудно сказать, как сложился бы его жизненный путь, если б во главе английских альпинистов не стоял Хью Раттледж, «замечательный человек, приветливый и сердечный».

«Все шерпы радовались, что работают с ним, — писал Тенцинг. — Я увидел его вновь лишь много лет спустя в Лондоне, после взятия Эвереста. Он пожал мне руку и сказал: «Сын мой, вы совершили настоящий подвиг. Я стар уже. Я сделал попытку в свое время и потерпел неудачу, но теперь, после вашей победы, это ничего не значит. Когда вернетесь в Индию, обнимите за меня всех моих сыновей-шерпов». Он имел право назвать нас сыновьями, потому что относился к нам как настоящий отец».

В судьбе Тенцинга положительную роль сыграл и англичанин Тилмен, руководитель седьмой экспедиции на Джомолунгму в 1938 году, «очень хороший и спокойный человек», которого любили все шерпы. Вместе с Тилменом и другими англичанами и шерпами Тенцинг, так сказать, принял боевое крещение на ледяном склоне, когда на восходителей внезапно обрушилась снежная лавина. К счастью, всем им удалось выбраться невредимыми из-под снега.

Вместе с другими восходителями Тенцинг поднялся на высоту 8290 метров. По инициативе Тилмена все шедшие с ним шерпы получили почетное звание и медаль Тигра, которую с 1938 года вручает наиболее отличившимся из них Гималайский клуб — ведущая альпинистская организация Индии.

Вторая мировая война на несколько лет прервала исследование Гималаев. В 1947 году Тенцинг впервые познакомился со швейцарцами, приняв участие в экспедиции известного альпиниста Андре Роха. На этот раз альпинисты покорили четыре девственные вершины. Самая высокая из них — Кедернат (6700 метров). Участвуя в штурме Кедерната, Тенцинг впервые взошел на вершину высокой горы. Пожалуй, еще большее значение для его биографии имело участие в спасении сирдара Вангди Норбу, который поскользнулся и сломал ногу на узком снежном гребне. Оставшись один и полагая, что его бросили, несчастный пытался зарезаться. Спасательная группа, в которую вошел и Тенцинг, добралась до раненого и доставила его в базовый лагерь. Функции сирдара впервые взял на себя Тенцинг.

В 1950 году он совершил восхождение на гору Бандарпунч. Высота ее — 6315 метров, по гималайским масштабам это немного, но шесть попыток покорить ее (в одной из них участвовал и Тенцинг) закончились неудачей. Взойти на вершину горы впервые удалось только участникам экспедиции 1950 года: шерпам Тенцингу Норгею и Кинг Чок Черингу и англичанину Гринвуду.

Начало второй половины XX века ознаменовалось покорением первого «восьмитысячника» — горы Аннапурны-1 (8078 метров). Этому восхождению предшествовали важные изменения в государстве Непал, на территории которого оно было осуществлено: в 1949 году народ сверг реакционный режим, установленный феодальным родом Рама, и освобожденное от опеки феодалов королевское правительство открыло иностранцам доступ в свою страну. Новая политика Непала имела огромное значение для дальнейшего исследования и покорения гималайских вершин. Дело в том, что, установив в 1951 году контроль над Тибетской областью Китая, пекинские власти тотчас же закрыли ее для иностранных экспедиций. Это привело к необходимости штурмовать Джомолунгму не с севера, а с юга — из Непала.

Вершины первого «восьмитысячника» достигли 3 июня 1950 года французы Морис Эрцог и Луи Лашеналь. Наряду с французами в этой экспедиции участвовало много шерпов во главе с опытным сирдаром Ангтаркаем. В чрезвычайно трудных условиях они доставили грузы на высоту 7400 метров. Там был разбит лагерь, из которого Эрцог и Лашеналь пошли на штурм вершины. Из-за отсутствия достаточного обмундирования (особенно обуви) оба француза получили тяжелые обморожения.

«Им (шерпам. — Авт.) пришлось немало потрудиться, чтобы спустить восходителей с гор живыми», — пишет Тенцинг. Еще больше потрудились они после того, как победители первого «восьмитысячника» достигли базового лагеря в совершенном изнеможении и с обмороженными конечностями (впоследствии обоим французам пришлось ампутировать пальцы рук и ног).

«Самое трогательное — рассказы о последующей переноске тяжелораненых и фотоснимки этого похода, — пишет Г. Диренфурт. — Трудно даже представить себе, как неимоверно тяжело было переносить раненых — частично в корзинах из тростника. Мужественные и преданные шерпы — герои Эвереста, Чогори, Канченджунги и Нангапарбата — вписали новую прекрасную страницу в книгу своих подвигов. Такие люди, как Панден, сильный, как медведь, выделялись даже среди прочих высокогорных носильщиков, буквально совершая чудеса. Ни один европеец не смог бы пройти такой «путь» с грузом 80 килограммов на плечах». Диренфурт поставил слово путь в кавычки, поскольку шерпам пришлось нести раненых в условиях полного бездорожья, по сильно пересеченной местности, усеянной обломками скал, через разлившиеся потоки и непроходимые джунгли.

Окрыленные успехом, французы в следующем году решили штурмовать гору Нандадеви (высота главной вершины — 7816 метров, восточной — около 7400 метров). Альпинисты Дюпла и Винь намеревались совершить траверс гребня, соединяющего обе вершины. Участвовавший в экспедиции Тенцинг считал этот план безрассудным, но его возражения не были приняты во внимание.

29 июня 1951 года Дюпла и Винь пошли на штурм главной вершины. Тенцинг, французский альпинист Дюбо и врач Пайян ожидали их на склоне восточного пика.

Не дождавшись восходителей, Тенцинг с Дюбо направились им навстречу, добрались до восточной вершины Нандадеви, но затем были вынуждены повернуть обратно: гребень, соединявший обе вершины, напоминал «узкое зубчатое лезвие из льда и снега». Никаких следов Дюпла и Виня так и не было обнаружено.

В том же году при попытке восхождения на сравнительно невысокую вершину Канг на глазах у Тенцинга сорвался с кручи и погиб английский альпинист Фрей. Тенцинг пытался удержать его, но тщетно: пытаясь схватить Фрея, он только сломал себе палец.

Человеку религиозному, но менее собранному и целеустремленному, чем Тенцинг, эта цепь несчастий могла бы показаться дурным предзнаменованием. Но шерпский восходитель не шел ни на какие уступки року. В 1952 году вместе со своим старым другом Андре Рохом и другими швейцарцами он снова направился в район Джомолунгмы. В столице Непала — Катманду-он познакомился с Раймоном Ламбером. Тот потерял, обморозившись в Альпах, все пальцы ног, но считался тем не менее одним из лучших восходителей своей горной страны.

После утомительного перехода по горам и долинам Непала экспедиция прибыла к подножию великой горы, а затем разбила базовый лагерь на высоте 5000 метров.

Швейцарским альпинистам и шерпам удалось нащупать проход через горный ледопад (нагромождение обломков) ледника Кхумбу. Затем они впервые достигли Западного цирка-снежного плато, окруженного стенами горных вершин.

На южном седле — смерзшейся площадке из льда и камня (7986 метров) — был разбит лагерь. Отсюда совершенно выбившиеся из сил шерпы Пху Тарке и Да Намгьял спустились вниз.

Трое швейцарцев и Тенцинг продолжали восхождение. На высоте 8400 метров сделали привал. Восходители имели с собой всего одну палатку. Поэтому двое швейцарцев ушли ночевать в нижний лагерь, а Ламбер и Тенцинг остались на ровной площадке, которую отыскал шерп.

Не имея с собой спальных мешков, они провели ночь без сна. Лежа вплотную, они все время хлопали и растирали друг друга, чтобы поддерживать кровообращение. В ту ночь в бесплодной, скованной морозом пустыне расцвел прекрасный цветок дружбы двух героев, принадлежащих к различным народам и расам. «Мне что, — говорил Ламбер Тенцингу, — у меня пальцев нет. Но ты свои ноги береги!»

Утром подъем продолжался. Кислородные баллоны не действовали при движении, их пришлось бросить. Восходители шли вверх по гребню, по обеим сторонам которого их подстерегала смерть: достаточно было одного неосторожного движения, чтобы сорваться в бездонную пропасть. Спустя пять часов была достигнута рекордная высота — 8500 метров. «Мы могли идти дальше. Возможно, смогли бы даже дойти до вершины. Но спуститься уже не смогли бы. Продолжать- значило погибнуть. И мы не стали продолжать. Остановились и повернули обратно», — вспоминает Тенцинг.

Хотя экспедиция 1952 года не достигла вершины Джомолунгмы, она была решающей вехой на пути к этой победе. Во-первых, были разведаны ближние подступы к вершине. Во-вторых, была установлена непригодность кислородных приборов закрытого типа. В-третьих, доказана необходимость освобождать участников штурмовой группы от забот, связанных с организацией верхних лагерей.

Вероятно, не меньшее значение имел фактор организационного и в то же время морального характера. Оставаясь сирдаром, Тенцинг был включен в состав штурмовой группы, стал, как он говорит, «действительным членом» экспедиции. Эта реформа как нельзя более оправдала себя в следующем году, при решающем штурме Джомолунгмы.

Покорение величайших горных вершин не случайно совпало с крушением колониальной системы империализма, душившей способности большей части человечества. Шерпы — одна из народностей, освободившихся от гнета колонизаторов, — проявили эти способности в наиболее близкой им области, активно и творчески участвуя в горных экспедициях. Такое участие стало возможным в результате изменения отношений между ними и организаторами этих экспедиций, в новых исторических условиях. Даже те из альпинистов Западной Европы и США, которые обременены расистскими предрассудками, вынуждены считаться с этими изменениями. И хотя далеко не все участники английской экспедиции на Джомолунгму в 1953 году были свободны от предрассудков, Тенцинг и на сей раз стал ее «действительным членом», то есть полноправным восходителем. Такое вряд ли было возможно, пока британские «сагибы» распоряжались в Индии и командовали в Непале.

Рост самосознания шерпов тоже наложил отпечаток на организацию гималайских экспедиций. В двадцатых годах была учреждена Ассоциация шерпов-буддистов, которая занималась почти исключительно религиозными вопросами. После освобождения Индии и Непала от колониального гнета эта ассоциация как бы спустилась с небес на землю и стала заниматься мирскими интересами своих членов. Сейчас она играет роль профсоюза для шерпов, работающих в экспедициях, добивается для них более высоких ставок, а также более высокого возмещения пострадавшим и семьям погибших. Председателем ассоциации избран Тенцинг Норгей.

Необычайно раздвинулись не только географические, но и политические горизонты шерпов. Тот же Тенцинг остался неграмотным, но осознал значение подвига нашей страны — защитника угнетенных, друга народов, освободившихся от колониального гнета. В небольшом предисловии Тенцинга к русскому переводу его книги говорится: «Сердечно благодарю издательство «Молодая гвардия», предоставившее мне возможность рассказать историю своей жизни замечательному отважному народу великой Русской страны. Ваша страна — великая страна и помогает другим странам стать великими».

Покоритель Джомолунгмы

К тому времени, когда писались эти строки, за плечами у Тенцинга уже был великий подвиг покорения Джомолунгмы. Американский журналист Джеймс Ульман, записавший со слов Тенцинга его автобиографию, замечает в предисловии к книге: «В прямом и переносном смысле Тенцинг, взойдя на Эверест, поднялся к самому небу; в сущности, он первый в истории Азии человек из простого народа, который завоевал всемирную известность и славу. Жители Азии увидели в его подвиге не только победу над величайшей вершиной, но и радужное предзнаменование для себя и всей своей расы. Уже сегодня имя Тенцинга вошло в сказания и песни, которые можно услышать во всех уголках Востока. Уже сегодня оно овеяно легендами и мифами».

Как это часто бывает, путь к победе был усеян поражениями. Осенью 1952 года швейцарская экспедиция, в состав которой вновь вошли Ламбер и Тенцинг, опять попыталась — впервые в это время года — совершить восхождение на Джомолунгму. Вопреки ожиданиям осень оказалась неблагоприятным для подъема сезоном. Отвратительная погода остановила экспедицию уже на Южном седле. К тому же четверо шерпов, подчиненных сирдару Тенцингу, попали под ледовый обвал и были сброшены со склона. Один из них — Мингма Дордже — получил тяжелое ранение и умер на руках у товарищей.

Сам Тенцинг после этого злосчастного восхождения долго болел, но благодаря упорной тренировке сумел восстановить свои силы и в 1953 году присоединился к новой английской экспедиции на Джомолунгму.

«Мы ждали этой встречи с большим волнением, — писал руководитель экспедиции Джон Хант. — Здоровье Тенцинга силыю пошатнулось после ужасных испытаний 1952 года, особенно после его подъема вместе с Ламбером поздней осенью на Южную седловину, и мы серьезно опасались, что он не сможет присоединиться к нам. Однако Тенцинг проявил такой энтузиазм и такую стойкость, что еще во время своего выздоровления прислал мне письмо, в котором предлагал свои услуги, чтобы пройти с нами хотя бы до верхнего конца ледопада. К тому времени, когда состоялась наша встреча в саду посольства (английского посольства в Катманду. — Авт.), он, по-видимому, полностью восстановил свои силы, хотя еще был несколько худ… Вскоре у нас завязалась крепкая дружба. Простота и веселый обаятельный нрав Тенцинга очаровали нас, и вскоре мы убедились, что в своей роли сирдара он имел непререкаемый авторитет».

Такую же высокую оценку дал Хант другим шерпам — участникам экспедиции. Повар Тхоидуп, старший по возрасту, «тем не менее представлял собой находку с точки зрения здоровья и моральных качеств». Братья Да Тенцинг и Аннулу прекрасно зарекомендовали себя в экспедиции на Чо-Ойю. Старшему, Да Тенцингу, было около сорока лет. «Прямой, стройный, с морщинистым лицом и косичкой на голове, он обладал чувством собственного достоинства и вместе с тем учтивостью и обязательностью, присущей пожилым людям его привлекательного народа». Шерп Да Намгьял участвовал, как и Тенцинг, в обеих швейцарских экспедициях 1952 года на Джомолунгму, во время осеннего восхождения был ранен, попав под ледовый обвал. Это не помешало ему присоединиться к английской экспедиции.

Дружественные отношения между англичанами и шерпами, от которых зависел в конечном счете успех экспедиции, установились не сразу. В Катманду произошел безобразный инцидент: сотрудники английского посольства в Непале охотно предоставили ночлег своим соотечественникам, шерпов же разместили в гараже — бывшей конюшне. Сирдару Тенцингу пришлось потратить немало усилий, чтобы возмущенные шерпы не бросили работу. В дальнейшем, на пути из Катманду к Джомолунгме, не раз возникали конфликты, которые мы назвали бы трудовыми. Из-за них двое шерпов вышли из состава экспедиции. Стремление англичан максимально сократить расходы вызывало несогласия между ними и Тенцингом.

«Альпинисты привезли с собой из Англии легкую длинную металлическую лестницу, которая разбиралась по секциям, и считали, что этого достаточно. Я возразил: трещин будет много, очень много, мы потеряем немало времени, перетаскивая лестницу туда и обратно, а из бревен можно сделать постоянные переходы. Англичан больше всего беспокоило, что придется платить местным шерпам за переноску материалов. Но я настаивал на своем, и они согласились».

Этот эпизод показывает, какими глубокими познаниями обладал к этому времени Тенцинг и каким авторитетом он пользовался среди англичан.

Благодаря этому авторитету и огромному влиянию Тенцинга на соплеменников возникшие трения были успешно преодолены. В период собственно восхождения на Джомолунгму экспедиция работала, как отлично слаженный механизм. Английские восходители нашли общий язык с шерпами и буквально и фигурально. Джон Хант, начальник транспорта Чарлз Уайли и некоторые другие альпинисты владели хинди, на котором говорили многие шерпы. Остальных англичан Уайли обучал языку непали.

Полковник Хант понимал, что если Джомолунгма не будет покорена в мае 1953 года английской экспедицией, то слава первого восхождения на вершину мира вполне может быть завоевана альпинистами другой страны. Разработав план штурма вершины, он без колебания включил Тенцинга в состав одной из связок, которым предстояло совершить этот подвиг. Партнером Тенцинга был опытный новозеландский альпинист Эдмунд Хиллари, ставший в дальнейшем исследователем Антарктиды. В совместных восхождениях они, несмотря на разницу в росте (Хиллари значительно выше Тенцинга), отлично сработались. Более того, Тенцинг спас жизнь Хиллари.

Тенцинг (справа) и Хиллари

«Расскажу об одном случае, показывающем, как мы работали вместе, — пишет Тенцинг. — Уже под вечер мы спускались, страхуя друг друга, по ледопаду из лагеря 2 в лагерь 1; Хиллари впереди, я за ним. Мы пробирались между высокими ледяными сераками (ледяные выступы на поверхности ледника. — Авт.), как вдруг снег под ногами Хиллари подался, и он провалился в трещину, крича: «Тенцинг! Тенцинг! К счастью, веревка, которой мы страховались, была натянута, и я не растерялся, всадил ледоруб в снег и упал плашмя рядом. Мне удалось остановить падение Хиллари — он пролетел всего около 5 метров, — а затем постепенно вытащить его наверх».

Руководство экспедиции придавало большое значение постепенной акклиматизации восходителей в условиях все возрастающей высоты. Шерпов обучали пользоваться кислородными аппаратами: их группа должна была сопровождать обе связки восходителей выше Южной седловины.

Участники экспедиции, в основном шерпы, подняли на Южную седловину около 350 килограммов груза, причем шестеро из них побывали там дважды. Каждый нес на себе около 15 килограммов. До вершины оставалось еще около 1000 метров, необходимо было создать еще один, девятый по счету, лагерь. Чтобы сохранить силы Хиллари и Тенцинга, Хант взял эту трудную задачу на себя. С шерпом Да Намгьялом он поднялся по юго-восточному гребню до высоты 8340 метров и оставил там снаряжение для лагеря. Оттуда оба восходителя возвратились в лагерь 8 совершенно обессиленные. Находившийся там Тенцинг трогательно ухаживал за ними.

Тем временем английские альпинисты Бурдиллон и Эваис (первая связка) предприняли попытку достигнуть главной вершины Джомолунгмы, но у них хватило сил только на то, чтобы добраться до Южной вершины, расположенной на 88 метров ниже. Поставив рекорд высоты, они вернулись оттуда в лагерь 8.

Теперь оставалось надеяться только на вторую связку — Тенцинга и Хиллари.

«Эванс и Бурдиллон совершенно выбились из сил, заболели от утомления и, конечно, страшно переживали свою неудачу, — пишет Тенцинг. — И тем не менее они отвечали на все наши вопросы, делали все, что могли, чтобы помочь нам. Я подумал: «Вот так и должно быть при восхождениях. Вот как гора воспитывает благородство в человеке». Где бы мы с Хиллари были без друзей? Без восходителей, проложивших маршрут, и шерпов, поднявших грузы? Без Бурдиллона и Эванса, Ханта и Да Намгьяла, разведавших путь к вершине? Без Лоу и Грегори, Анг Ньима, Апг Темпа и Пемба, которые пришли сюда (в лагерь 8.— Авт.) исключительно затем, чтобы помочь нам? Только благодаря их труду и самоотверженности мы получили теперь возможность штурмовать вершину».

Наступило историческое утро 28 мая 1953 года. Из лагеря 8 выступил вспомогательный отряд в составе Лоу, Грегори и Анг Ньима. Все трое не только несли различное снаряжение и кислородные аппараты, но и вырубали ступени во льду, чтобы облегчить восхождение штурмовой группы (Тенцинг и Хиллари). У подножия юго-восточного гребня эта группа догнала вспомогательный отряд, хотя вышла из лагеря позднее. На гребне восходители оставили палатку, продукты и кислородные баллоны, принесенные Хантом и Да Намгьялом. До высоты 8500 метров обе группы шли затем вместе. Отсюда Лоу, Грегори и Анг Ньима отправились вниз, а Тенцинг и Хиллари разбили лагерь в наивысшей точке, где когда-либо ночевали люди. 29 мая на рассвете восходители двинулись на штурм вершины. То один, то другой шел впереди, вырубая ступени во льду. Близ Южной вершины они нашли кислородные баллоны, оставленные Бурдиллоном и Эвансом.

Подъем на Южную вершину оказался необычайно тяжелым и опасным: восходители поднимались по почти отвесной стене, покрытой к тому же рыхлым снегом, который все время грозил обрушиться. Наконец эта преграда была преодолена. Тенцинг и Хиллари достигли высшей точки, где до них побывали Бурдил-лон и Эванс. Отсюда до главной вершины оставалось не более 100 метров, но идти пришлось по узкой извилистой полоске между двумя бездонными пропастями. Один неверный шаг по снежному карнизу означал неминуемую смерть. Перед самой вершиной появилась еще одна преграда, впрочем, уже известная восходителям по данным аэрофотосъемки: отвесная скальная стена. Между скалой и прилегающим карнизом оказалась узкая расщелина. Хиллари спиной вперед поднялся на скалу, в то время как Тенцинг страховал его. Затем с помощью веревки, которую держал Хиллари, поднялся шерп. Дальше гребень был уже не так крут. Он представлял собой ряд покрытых снегом выступов. Наконец остался всего один выступ, за которым виднелся голубой простор небес. Но вот преодолен и этот выступ. Восходители вступают на вершину. Под ними расстилается планета Земля, общий дом населяющих ее народов.

Подвиг восходителей вызвал восхищение всего человечества, и там, где высочайшую гору земного шара называют правильно, и там, где ее продолжают именовать Эверестом.

К сожалению, радость, которую доставила выдающаяся победа над природой всем честным людям, была омрачена интригами колонизаторов. После восхождения они немало потрудились и кое-чего достигли в разжигании национальной розни среди участников восхождения, всячески стремились принизить роль Тенцинга и других шерпов. Буржуазно-националистические элементы в Индии и Непале со своей стороны пытались очернить Хиллари и английских восходителей.

Напрасно, однако, стараются враги дружбы народов скрыть истину о первом восхождении на вершину мира. Этот подвиг навеки останется символом международного сотрудничества.

После покорения Джомолунгмы роль шерпов в дальнейшем исследовании Гималаев, естественно, возросла еще больше. Они так пли иначе участвовали в покорении остальных «восьмитысячников».

Штурм Чо-Ойю

Наибольший интерес представляет восхождение на вершину Чо-Ойю. Эта гора считается одним из членов гималайского «президиума гигантов», в который входят также расположенные поблизости Джомолунгма, Лхоцзе и Макалу. Гора Чо-Ойю находится всего в 30 километрах от Джомолунгмы и долгое время находилась как бы в тени своих знаменитых соседей. Первую серьезную попытку взять эту вершину высотой 8158 метров предприняла в 1952 году английская экспедиция Э. Шиптона, в которой участвовал и Э. Хиллари. Встретив на высоте 6000 метров ледопад, казавшийся неодолимым, англичане повернули обратно.

Однако два года спустя Чо-Ойю была покорена экспедицией, которую организовал и возглавил австрийский геолог и альпинист Герберт Тихи. Тихи взялся доказать, что можно штурмовать «восьмитысячники» малыми силами и с малыми расходами, притом без «искусственного дыхания», то есть без кислородных аппаратов. Это решение он принял после странствий по Западному Непалу в 1953 году, когда подружился со знаменитым восходителем Пасангом Дава Ламой и другими шерпами, в обществе которых взял несколько «шеститысячников» и открыл ряд перевалов. В конце путешествия Пасанг. Дава Лама предложил австрийцу организовать восхождение на Чо-Ойю.

С самого начала Тихи положил за правило ни в чем не делать разницы между четырьмя австрийскими альпинистами и одиннадцатью шерпами, участвовавшими в экспедиции. Семеро шерпов непосредственно участвовали в восхождении на Чо-Ойю.

Тихи исполнилось тогда уже сорок два года, а Пасангу — сорок три, однако именно эти двое уже немолодых людей во многом обеспечили успех восхождения. Как только экспедиция достигла ледопада, заставившего повернуть вспять опытных английских альпинистов, Пасанг отправился на поиски пути через грозное препятствие (почти отвесная ледяная стена высотой 60 метров). Тихи, Пасанги шерп Аджиба связались веревкой и, выбрав правильный путь, сумели преодолеть эту преграду за какой-нибудь час. В дальнейшем на высоте 7000 метров восходители едва не стали жертвами жесточайшего урагана. Тихи, у которого были обморожены руки, предложил спускаться вниз, невзирая на пургу. «То, что мы возвратились, — писал он, — целиком заслуга трех шерпов — Пасанга, Аджибы и Анг Ньимы, которые в этом аду нашли дорогу вниз».

Восходителям стало ясно, что покорение Чо-Ойю потребует времени. Пасанг с несколькими шерпами отправился в селение Намчебазар за продуктами. В его отсутствие в лагере австрийской экспедиции появились швейцарские альпинисты.

Весть об этом поразительно быстро достигла Намчебазара. Опасаясь, что швейцарцы опередят его австрийских друзей, Пасанг совершил подвиг, не имеющий себе равных в истории горновосхождений. Меньше чем за три дня он преодолел перепад высоты в 4000 метров и прошел многокилометровый путь по моренам и ледникам. Этот поступок еще раз доказал справедливость слов Тенцинга, который возмущался теми, кто думает, будто шерпы участвуют в горных экспедициях только корысти ради.

На рассвете 19 октября группа в составе Пасанга, Тихи и другого австрийца — Иехлера — выступила на штурм вершины из лагеря на высоте около 6800 метров. Предстояло еще подняться на 1300 метров. Через несколько часов штурмовая группа достигла широкого гранитного пояса, опоясывающего вершину. Для опытного восходителя это — небольшое препятствие, по Тихи напрасно пытался взяться обмороженными руками за уступы или подняться на ледорубе. Пасанг, шедший впереди, подтянул его на веревке. В три часа дня подъем прекратился: восходители достигли вершины. Пасанг воткнул в снег ледоруб, на котором затрепетали флаги Непала, Австрии и Индии.

«Пасанг обнял меня, — пишет Тихи. — Слезы текли из его глаз, и ветер уносил их маленькими кристалликами в бесконечное пространство. Для него покорение вершины имело большее значение, чем для нас. В течение двадцати лет он был сирдаром и стремился подняться на «очень высокую гору». На К-2 и на Джаулагири он был близок к выполнению своего заветного желания, но счастье было против него. Сегодня наконец сбылась его мечта. От счастья он не мог говорить и только в слезах повторял: «Вершина, сагиб, вершина!».

В глазах Сеппа (Иехлера. — Авт.) и моих были слезы, которых мы не стыдились. Мы обнимались и целовались. Как я рад, что мы втроем!»

Покорение Чо-Ойю — это победа духа подлинного товарищества, взаимного понимания и уважения, которыми были проникнуты отношения между всеми участниками экспедиции, представлявшими две расы.

Тот же дух характеризует и французскую экспедицию 1955 года на «восьмитысячник» Макалу (8515 метров). В ходе этой экспедиции шерпы доставили грузы в лагерь на высоте 7800 метров. Когда до лагеря осталось 100 метров, у Пембы Тенцинга испортился кислородный аппарат, но он без жалоб и остановок продолжал тащить ношу весом в 22 килограмма.

Экспедиция эта примечательна тем, что вершины горы достигли все девять французских альпинистов во главе с Ж. Франко. Во второй группе покорителей Макалу находился и шерп Гиальцен Норбу.

«Восьмитысячник» Манаслу (8125 метров) был взят весной 1956 года первой гималайской экспедицией, составленной из одних азиатов — японцев и шерпов. Вершины достигла 25 мая 1956 года штурмовая двойка: Тосио Иманиси и Гиальцен Норбу. Идя в одной связке, японец и шерп помогали друг другу.

В общей сложности около сорока шерпов побывали на вершинах «восьмитысячников» и «семитысячников», покорили эти вершины вместе с представителями иных народов.

Они делят с альпинистами из других стран не одну только славу побед. В борьбе за «восьмитысячники» погибло двадцать шесть западных альпинистов и более тридцати шерпов.

Постепенно стало очевидным, что к участию в восхождениях можно успешно привлекать не только шерпов, но и другие народности Индостана.

После свержения английского колониального владычества и образования государства Пакистан правительство этой страны предложило европейским восходителям привлекать к участию в экспедициях только местных жителей. В итальянской экспедиции под руководством Ардито Дезио, участники которой Компаньони и Лачеделли взяли 31 июля 1954 года вершину К-2, шерпы уже не участвовали. Но их успешно заменили хунза — представители одной из малых народностей, населяющих главную долину Каракорума — северной части Гималаев.

Есть все основания предполагать, что, начав, как и шерпы, с носильщиков, хунза со временем превратятся в первоклассных восходителей, полноправных участников горных экспедиций.

Постепенно меняется не только национальный состав покорителей горных вершин. Граждане азиатских стран, освободившихся от колониального гнета, принимают все более активное участие в научно-техническом обслуживании экспедиций. В планировании и осуществлении восхождений очень большую роль играют метеосводки и прогнозы погоды. Альпинисты принимают их по радио от синоптиков Индии и Пакистана. Военные и гражданские самолеты обоих государств Индостана перевозят участников экспедиций и их грузы. Так, пакистанские летчики доставили из Равалпинди в местечко Скардо итальянских восходителей, готовившихся к штурму К-2. Полет проходил в весьма сложных условиях.

В покорении К-2 принимал участие представитель пакистанского правительства Ата Улла — доктор медицины и одновременно страстный путешественник. Ата Улла оказался необычайно разносторонним человеком. Он фактически исполнял обязанности сирдара, руководя хунза и обеспечивая своевременную доставку грузов. Он же наладил радиосвязь со Скардо, а через этот пункт и с Италией, что крайне воодушевило восходителей. При этом Ата Улла проявил себя и как незаурядный альпинист: он поднялся с рацией на скальные склоны К-2 и заночевал там.

Несмотря на достигнутые успехи, в Гималаях еще непочатый край работы для исследователей и восходителей. Несомненно, что роль народов Азии в покорении горных вершин, на которые не ступала нога человека, в дальнейшем еще увеличится. Правительства азиатских государств, прилегающих к Гималаям, уделяют этому должное внимание. Так, индийское правительство создало в Дарджилинге школу альпинизма, во главе которой поставлен Тенцинг Норгей.

«Гималаи влекут к себе молодежь всей Индии. Это знак и символ новой жизни и нового духа, которыми проникнута теперь наша Индия», — писал в 1961 году Джавахарлал Неру.

С тех пор восходители его страны одержали немало побед. После двух неудачных попыток (в 1960 и 1962 годах) индийская экспедиция 1965 года под руководством И. Коли достигла с юга вершины Джомолунгмы. На ней побывали девять членов экспедиции, включая племянника Тенцинга — Наванга Гомбу. Этот шерп из района Дарджилинга — единственный в мире человек, который дважды достиг самой высокой точки земного шара (в первый раз вместе с американцем Уиттакером в 1963 году).

Развивается альпинизм и в Непале. В 1958 году непальская экспедиция, состоявшая из одних шерпов, во главе с Пасангом Дава Ламой совершила новое восхождение на вершину Чо-Ойю.

Вопреки воле народов

Совершенно очевидно, что и народы КНР, составной частью которой является Тибет, могут и должны внести свой вклад в дело покорения и исследования Гималаев.

Успехи, достигнутые китайскими восходителями, по национальности ханьцами и тибетцами, стали возможны благодаря братской помощи советских альпинистов. Годом рождения китайского альпинизма является 1955-й, когда ВЦСПС пригласил спортсменов КНР участвовать в восхождениях на горы Памира. Пятнадцать советских альпинистов и четверо китайских совместно покорили две вершины высотой 6673 и 6680 метров. С тех пор китайские восходители систематически обучались и тренировались в Советском Союзе.

В 1956 году Всекитайская федерация профсоюзов в свою очередь пригласила наших альпинистов в КНР. Спортсмены обеих стран совершили массовое восхождение на вершину Музтагата (7546 метров), расположенную в восточной части Памира (провинция Синьцзян). Экспедиция, которой руководили заслуженный мастер спорта СССР Е. А. Белецкий и его заместители И. К. Кузьмин и Ши Чжань-чунь, достигла успеха там, где в свое время потерпели поражение известные путешественники швед Свен Гедин, англичане Э. Шиптон и Г. Тилмен. На вершине Музтагата были водружены государственные флаги КНР и СССР.

Восходители исследовали двадцать пять ледников в районе Музтагата. Эта вершина недаром носит свое название «Отец ледяных гор». Затем шестеро советских и двое китайских альпинистов взяли еще более высокую вершину — Конгур-II (7595 метров).

В следующем году шестеро мастеров спорта КНР, оснащенных советским снаряжением и прошедших тренировку в горах Кавказа, совершили восхождение на гору Гунгашань в Сычуани (7590 метров).

В 1958 году китайский журнал «Дружба» поместил статью о совместных восхождениях альпинистов двух социалистических стран. В статье говорилось: «Эта дружба явилась могучей силой, с помощью которой мы преодолели все и всякие препятствия, поставленные перед нами природой, и добились новых успехов».

В то время уже развернулась подготовка к покорению Джомолунгмы с севера. По сообщению агентства Синьхуа, оно было осуществлено китайскими восходителями в 1960 году. Штурмовая группа состояла из троих ханьцев — Лю Лань-шаня, Ван Фу-чжоу, Цюй Ииь-хуа — и одного тибетца — Гоньпо.

Все ханьцы, участвовавшие в штурме, учились и тренировались в СССР. Важную роль в подготовке экспедиции сыграла совместная разведка Джомолунгмы, проведенная в 1958 году.

Значение советской помощи было вынуждено признать и правительство Китая. Наши альпинисты были приглашены в КНР. Федерация альпинизма СССР, руководитель команды высотников И. К. Кузьмин и участники разведки Джомолунгмы Е. А. Белецкий, А. К. Ковырков и Л. Н. Филимонов получили памятные золотые медали.

В дальнейшем, однако, плодотворное сотрудничество между альпинистами КНР и СССР прекратилось по вине пекинского руководства.

Справедливость требует отметить, что и после этого китайским восходителям удалось добиться известных успехов. 2 мая 1964 года они, как сообщалось, достигли вершины последнего из четырнадцати «восьмитысячников», остававшегося непокоренным, — Шишапангмы (8013 метров).

Нельзя, однако, не отметить катастрофу, постигшую новую китайскую экспедицию на Джомолунгму в 1966 году. В 1960 году четверо альпинистов достигли вершины ночью и по этой или иной причине не сделали там снимков. Кроме того, восходители из разных стран, покорившие Джомолунгму со стороны Непала, не обнаружили бюста Мао Цзэ-дуна, который, по утверждениям китайцев, они оставили в скалах под вершиной. Это вызвало некоторые сомнения. Рассеять их, тем самым утвердив китайский приоритет в покорении вершины со стороны Тибета, и была призвана новая экспедиция. Однако в 1958–1960 годах китайские альпинисты готовились к восхождению самым тщательным образом, к тому же при активной помощи советских товарищей, а в 1966 году дело велось «на авось». И вот результат: по данным индийской печати, из двадцати шести человек двое вернулись в базовый лагерь обмороженными, остальные пропали без вести.

Друзья Китая верят, что братское сотрудничество между КНР и СССР и добрососедские отношения между Китаем и Индией возродятся. Дальнейшее исследование Центральной Азии, покорение ее горных вершин станут общим делом народов.

Завтрашний день

Вслед за исследованием района «третьего полюса» народы Востока включаются и в изучение приполярной Антарктиды. Несколько лет назад на карте шестой части света появилось имя индийца Гирраджа С. Сирохи. Это первый представитель Востока, побывавший на Южном полюсе.

Благодаря усилиям Советского правительства в Антарктиде уже претворяются в жизнь принципы мирного сосуществования. Исследование этого материка ведется совместно полярниками разных стран, оказывающими друг другу всемерную поддержку.

Ярким примером таких отношений является помощь, оказанная советскими людьми японцам. Япония — первая страна Востока, создавшая в Антарктиде полярную станцию. Персонал этой маленькой станции на побережье залива Лютцов-Хольм ведет наблюдения в обширном районе. В 1957 и 1960 годах ледокол экспедиции «Сойя» не смог пробиться к базе. В обоих случаях японцев выручил советский дизель-электроход «Обь». Зато японская база «Сева» и австралийская «Мойсон» стали складами авиационного бензина для советских самолетов, поддерживающих связь между станциями Лазарев и Мирный.

Для завершения исследования Антарктиды, да и некоторых других материков и островов осталось сделать еще немало. Работы тут хватит для смелых и мудрых людей всех стран мира.

Неизмеримо большие задачи ставит перед человечеством изучение морей и океанов, составляющих 71 процент поверхности Земли.

Океанология — молодая наука, в которой исследователям в тесном сотрудничестве друг с другом предстоит сделать множество открытий.

Плодом такого сотрудничества явилась международная экспедиция 1960–1965 годов в бассейн Индийского океана. В ней участвовали двадцать пять стран, заинтересованных в исследовании этого наименее изученного из всех океанов, который обладает огромными природными ресурсами.

Первым вышло в океан для выполнения согласованной программы работ советское океанографическое судно «Витязь». В экспедиции участвовали еще четыре советских и несколько американских, английских, западногерманских и австралийских судов. Восток был представлен тремя индийскими, тремя японскими и одним пакистанским судном.

Участники этой подлинно международной экспедиции произвели сотни тысяч промеров глубин и гравитационных определений, детальных измерений температуры океана, скорости и направления ветра, влажности воздуха, добыли миллионы экземпляров морских животных.

Предварительные итоги экспедиции были подведены на Втором международном океанографическом конгрессе в Москве (1966) и симпозиуме «Индийский океан» в Дели (1967). Один лишь список стран, участвовавших в этих съездах, показывает, как много значит для дальнейшего исследования нашей планеты крушение колониализма. На конгресс в Москву, например, приехали ученые из многих стран Азии и Африки, освободившихся от иноземного гнета: Алжира, Берега Слоновой Кости, Дагомеи, Демократической Республики Вьетнам, Индии, Индонезии, Ирана, Конго, Малайзии, Малагасийской Республики, Марокко, Нигерии, Объединенной Арабской Республики, Пакистана, Сьерра-Леоне, Танзании, Туниса, Филиппин, Цейлона.

Некоторые из этих государств ко времени московского конгресса не достигли еще и десятилетнего возраста. Нетрудно представить себе, как много замечательных открытий и достижений будет записано в их актив в недалеком будущем.

Наиболее дальновидные писатели-фантасты и футурологи буржуазных стран совершенно закономерно изображают дальнейшее исследование океанов как совместное предприятие народов всех частей света. Английский писатель Артур Кларк в своей повести «Остров дельфинов» рисует жизнь международного коллектива океанологов на небольшом острове неподалеку от Австралии.

Возглавляет этот коллектив советский ученый, ближайший его друг и советник — пакистанец, персонал станции состоит в значительной своей части из аборигенов. Ученые разных стран совместно добиваются замечательных успехов. А успехи эти становятся возможными благодаря торжеству мира во всем мире.

На наших глазах сбываются предсказания многих писателей-фантастов. Так будет и с этим предсказанием прогрессивного писателя и ученого.