ПЛАСТУНЫ

7. ВЫЛАЗКА В ЛАГЕРЬ ПСИХАДЗЕ

Уляб достаточно подробно объяснил, как пройти к лагерю психадзе, но темная ночь и постоянная завеса дождя, заставили казаков несколько раз терять и вновь находить указанные Улябом ориентиры, что отняло у них не менее двух часов лишнего времени.

И все же они вышли к лагерю, хотя и с большим опозданием.

- Ничего, - сказал Лысогорко, - об энту пору сон самый крепкий и сладкий.

Несмотря на непогоду, «водяные псы» все же выставили секрет со стороны тропы, поскольку с трех других сторон к лагерю подобраться было невозможно – он располагался в естественном разломе скальных пород, окруженный отвесными склонами высотой саженей , эдак, по сто. Да и тропа прерывалась глубокой расщелиной, через которую был перекинут мост из буковых стволов.

Двое постовых, натянув над собой кусок брезента и закутавшись в бурки, коротали время в неспешной беседе, укрывшись под кроной огромного дуба. Их тела полетели в расщелину, а брезент и бурки, как весьма необходимое в военном походе снаряжение, были аккуратно свернуты и до поры оставлены под сводами ажурной листвы дуба.

В полной темноте пластуны двинулись дальше и наткнулись на стену, связанную из камышовых матов. Неслышно обойдя обнаруженное препятствие, они поняли, что попали в самый центр лагеря – под огромным навесом, крышей которого была нависшая над расщелиной каменная плита, а стены были сложены из толстых камышовых матов, мирно отдыхало все войско психадзе. Лишь двое воинов следили за костром, устроенным из длинных толстых бревен, закрепленных вбитыми в землю колышками. Бревна, уложенные одно на другое, тлели от нижних более тонких дровишек, давая ровное устойчивое тепло, направленное, таким образом, внутрь навеса.

Управившись с «костровыми», Заруба сосчитал спящих, коих оказалось восемнадцать человек, и понял, что вдвоем с Лысогоркой им не управиться. Упаси Господь, хоть один проснется и поднимет тревогу, отбиться они уже не смогут и полягут тут зазря, не добыв так необходимых сейчас казакам лошадей.

Он приобнял товарищей за шеи, приблизив их головы к своей, и тихим шепотом сказал:

- Резать втроем придется – больно много их. Рассекать шею нужно прямо под кадыком, поглубже, чтоб наверняка перерезать яремную вену – тогда смерть мгновенная и кровь не брызжет – вовнутрь уходит. И лучше чуть придерживать тело, чтоб ненароком не дернулось.

- А если просто горло перехватить, разве не быстрее будет?- спросил Антипка.

- Если перерезать горло, во-первых, на тебя, а главное – на спящих соседей, сразу хлынет поток крови, во-вторых, человек начнет хрипеть и булькать горлом, в-третьих, он так начнет сучить ногами и вертеться, что разбудит всех, кто спит рядом, - терпеливо объяснил Заруба.

- Ты делай, что велит атаман, и все будет нормально, - добавил Фрол.

Пластуны разделились и, разобрав по шесть психадзе на каждого, занялись своей противной душе, но необходимой, чтобы выжить раненным собратьям, работой.

Предводитель «водяных псов» Кичебей , прозванный так за то, что был когда-то найден чабанами в волчьем логове вместе с пятью маленькими волчатами, проснулся от резко возникшего чувства опасности.

Он спал в середине шеренги спящих воинов, поскольку это было самое теплое место, и никто не смел его занимать, даже в его отсутствие.

Слегка приоткрыв глаза, приученные видеть в темноте, он осторожно повел головой в одну и в другую стороны, чтоб осмотреться. И сразу понял, что его отряд практически полностью уничтожен. Бесплотная в темени ночи тень врага сейчас добивала спящего рядом с ним самого близкого ему человека, самого преданного и отважного в бою – Адучи .

Кичебей, завернутый в бурку, был лишен маневра и, пробормотав что-то, будто во сне, повернулся к противнику, заодно отбросив полу бурки. Тень замерла, но, убедившись, что Кичебей спит, издавая легкий храп, шагнула к нему, занося нож над его горлом.

В тот же миг Кичебей зацепил стопой ногу противника, а второй ногой, что есть силы, ударил во внутреннюю часть его бедра. Тот свалился, как подкошенный, а Кичебей тут же вскочил на ноги и, не глядя, метнул в него кинжал. На ходу вырывая из ножен саблю, он бросился к ближайшему казаку, до которого и было всего-то три-четыре аршина.

Но казак оказался быстрей. Ловко брошенный им нож, выкованный казацким кузнецом и закаленный только ему одному известным способом, легко пробил кольчугу на груди самого ловкого и свирепого в бою психадзе, пронзил сердце, и раздробив лопаточную кость, уперся в спинную часть кольчуги, опрокинув Кичебея навзничь.

Разделавшись с врагом, Заруба бросился к Антипке, который лежал, не подавая признаков жизни.

- Жги факел, - в голос сказал он Фролу – опасаться больше было некого.

Лысогорко зажег факел и поднес его к неподвижному телу собрата.

С первого взгляда было понятно, что казак мертв. В желтоватом свете факела жутко торчала из прорванной штанины сломанная кость бедра, а сама нога была неестественно запрокинута назад. Под самый кадык был вбит со страшной силой по самую рукоять кинжал – казаки с трудом смогли вырвать его, чтобы поднять тело.

- Вот и отвоевался казак Антип Синица. Молод был и смел, а только смерть свою чувствовал… Эх, не надо было его брать с собой – тяжело выдавливая из себя слова промолвил Заруба.

- Да ты что, Гнат! – возмутился Лысогорко. – К нему ж кони шли, как пчелы на мед! Мы-то и взяли его с собой, чтоб он табун собрал! Ну, прибрал его Господь раньше, по-своему решил судьбу казака, что ж теперь делать? Славно ведь – в бою погиб Антип, как и подобает казаку.

- Вот так же я и брата своего – Сидора Байдужего когда-то на верную смерть послал, - скрипнул зубами Гнат.

- Да ну тебя к бису, Гнат! Не ты послал, а воля атаманская, да военная необходимость, жестокая, но справедливая. Потому, что гибель одного зачастую сотню казаков от неминуемой смерти спасает! Шо я тебе тут проповеди читаю, як малому дитяти, ты атаман, так давай командуй!

- Все это я умом понимаю, а душа не принимает никаких оправданий да объяснений.

Огнем горит! Вот и волчью повадку обрел я на войне, и людей убил бессчетно, а как свово кого теряю, ну просто рвется на части душа! Как я теперь в глаза его брату Лукьяну смотреть буду?

- Да так и будешь, как раньше глядел! А то Лукьян не розумиет, что казака смерть под любым кустом подстерегает.

Гнат вдруг резко подавил вспышку душевной боли, и уже почти ровным голосом сказал:

- Ладно, закончили поминки… Упокой, Господи, душу казака Антипа Синицы, - Гнат широко перекрестился и глубоко, в пояс, поклонившись, вдруг буркнул: - Пошли коней искать.

Табун «водяных псов» нашли они не сразу. Если бы не начало светать, в мутном мареве тумана с мелкой моросью дождя, они бы прошли мимо этого распадка, не заметив табуна. И лишь тяжелый ненастный рассвет позволил пластунам узреть торчащие из низко стелющегося пласта тумана конские головы.

Дикие горские кони не шли ни какую приваду – ни на сахар, ни на яблоко, ни на торбу с овсом. При малейшем приближении пластунов, сразу рысили на несколько шагов в сторону и продолжали хрустеть травой, вымахавшей в распадке почти в рост человека.

Коней пришлось арканить и вязать крепкими сыромятными ремнями по трое в ряд. Таким образом, с трудом удалось собрать всего шестнадцать лошадей из более чем полусотенного табуна. Остальные разбрелись по дальним углам, а времени до полного рассвета оставалось в обрез – нужно было быстро уходить, чтоб не нарваться на крупные силы горцев, рыскающих по горам в поисках казачьих дозоров.

Под седлом кони, почувствовав крепкую руку и строгий нрав седоков, сразу успокоились и повели себя справно, хотя было видно, что им никогда не приходилось ходить в строю.

Навьючив на лошадей добычу и крепко увязав поперек седла тело Антипки, пластуны отправились в обратный путь, когда стало уже почти светло. Но до кошары, уже знакомым путем, добрались быстро и без приключений.

«Теперь,- подумал Гнат, - если в каждую повозку запрячь по два коня, появлялась возможность даже в такую распутицу отправить в базовый лагерь хотя бы тяжело раненных казаков и егерей и тело Антипа Синицы».

Не теряя времени, пластуны вместе с суетливым лекарем, стали готовить раненных к отправке. Очень кстати оказался добытый в лагере психадзе брезент, которым пришлось устилать вновь связанные из сухого камыша маты, а насквозь промокшие тюфяки выбрасывать. Пришлось на некоторых повозках перетягивать и прохудившиеся и пропускающие влагу пологи.

Наконец, все было готово, и раненные, уложенные в повозки по трое в ряд и закутанные в теплые бурки, воспрянули духом.

Для охраны обоза Зарубе пришлось отрядить десять пластунов, посадив возницами легко раненных, и теперь в отряде оставалось совсем мало людей, а раненных все еще оставалось в кошаре около сотни.