Плюшевый свидетель

Все время до допроса Вера крепко спала в камере предварительного заключения. Знак судьбы был более чем красноречив: ее обвинили в убийстве человека, которого она даже не знала. Это в создавшейся ситуации могло означать только одно – пришло время расплатиться за блуд. За те несколько часов безмерного счастья с первым встречным мужчиной, которому она отдавалась с такой беспечностью, с такой радостью, с таким желанием. Все было слишком хорошо и одновременно слишком нелепо, чтобы походить на правду. И объяснить это каким-то казенным людям было невозможно, ей бы все равно никто не поверил. Так не все ли равно, будет ли она спать или нервничать и пытаться строить свою защиту, если исход предопределен свыше, в чем Вера была так уверена?

Хотя в первые минуты ее задержания она лихорадочно думала именно о спасении и даже о побеге. Но сбежать из машины было невозможно. Зато у нее было немного времени, чтобы подумать. Свидетель. Вот кто ей сейчас был нужен как воздух. И такой свидетель был. Мужчина ее мечты, мужчина ее желаний, ее неожиданный любовник, ее страсть. Но имеет ли она право говорить о нем и впутывать его в эту грязную историю с доктором Нагаевым? Во-первых, наверняка в глазах этого прохожего она выглядела просто шлюхой, которая легла в постель с первым встречным. Во-вторых, этот мужчина мог быть женат, и появление в его почтовом ящике повестки и тем более визит следователя прокуратуры вряд ли его обрадуют. Больше того, в случае, если он женат, эта история может разрушить его семью. Вот и получается, что Вере ничего другого не остается, как смириться с тем, что ее теперь осудят и посадят в тюрьму.

Но эти мысли ее посетили в первые минуты задержания, и с ними она уснула в густонаселенной камере под шум и гам каких-то нечесаных, немытых и курящих женщин. Там же, прямо в камере, на плитке кто-то варил суп из концентратов, и Вере, крепко спавшей на своем жестком ложе, приснилось, что она обедает в каком-то шикарном ресторане…

– Эй, вставай… К тебе пришли…

Это был следователь прокуратуры, тот самый, имени которого она не запомнила, как не запомнила и его голос. Бесцветный мужчина неопределенного возраста с бесцветным голосом. Никакой. Она поняла, что пришли не к ней, а за ней. Что ее сейчас будут допрашивать, и вот тут-то ей стало худо. От несправедливости, от черной несправедливости, которая должна была вот-вот свершиться, если она сама за себя не постоит.

В то время, что она шла по коридору, слова извергались из нее словно бы сами.

– Я наслышана о ваших методах. Будете насиловать или бить ногами в живот, чтобы выбить из меня признание? Давайте-давайте все свои бумаги, я все подпишу, чтобы только вы не прикасались ко мне своими грязными лапами. Но знайте, – бубнила она, даже не поднимая головы и лишь глядя себе под ноги, – что с доктором Нагаевым я даже незнакома, я даже не видела его ни разу. И если вы посадите меня в тюрьму, то знайте, что сажаете невинного человека. Я понимаю, все, даже самые закоренелые преступники, говорят то же самое, твердят о своей невиновности. Но я говорю правду. Хотя что могут значить для вас слова? Это же так, воздух…

В кабинете ей предложили сесть на жесткий стул, и Вера подумала, что здесь, в этом сером и холодном мирке, где вершатся судьбы, вероятно, все жестко. Как и сам закон. И даже взгляды служащих тут людей. Зверей. Она была уверена, что никогда и ни при каких обстоятельствах не найдет здесь сочувствия.

– Вера, как вы себя чувствуете? – спросил Бесцветный.

– Для начала представьтесь еще раз. Я не помню вашего имени, поскольку в момент задержания находилась в шоке, – сказала она, стараясь выглядеть спокойной.

– Сергей Васильевич Котельников. Вы в порядке?

– Ну, если камера для женщины – это порядок, тогда в полном порядке… Я не убивала Нагаева, я даже не видела его ни разу… Когда его убили? Где? Вы должны мне все рассказать, чтобы я имела возможность защищаться, искать свидетелей…

– Насколько нам известно, вы должны были встретиться с ним 12 апреля в 15 часов. Это так?

– А что, если я скажу, что не так?

– В его ежедневнике, на странице, соответствующей именно этому дню, так и записано: «15.00 – Вера Боровская». Кроме того, при обыске вашей квартиры мы тоже обнаружили кое-что интересное. Вот эту записку, – и с этими словами Котельников извлек из ящика стола листок, на котором – Вера сразу узнала свой почерк – было написано: «12 апреля, 15 ч. в парке возле пит. фонтан. Ренат Атаев. Нагаев». Это она писала под диктовку Августы. Интересно, она знает о том, что меня арестовали?

– Ну и что? Что это значит?

– А то, что вы действительно встречались с Нагаевым, а после пошли к нему домой и там убили из пистолета.

– Из какого еще пистолета?

– Вот из этого… – и с видом усталого фокусника Котельников достал из того же ящика стола завернутый в пластиковый пакет маленький черный пистолет.

– Что вы говорите?!

– Ведь это ваш пистолет?

– С чего вы взяли? Вы еще достаньте из вашего стола пулемет и скажите, что он мой…

– Дело в том, что мы обнаружили его почти в одно время с запиской во время обыска вашей квартиры, и ваш муж может это подтвердить.

Вера оглохла и ослепла. Эти слова лишили ее слуха и зрения. Она с широко раскрытыми глазами смотрела впереди себя, но видела только размытые цветные пятна. Лишь спустя несколько секунд к ней вернулись чувства и она осмыслила услышанное.

– Вы нашли в моей квартире пистолет? И где же?

– В ванной комнате, в корзине с грязным бельем.

– Вот и хорошо. Даже бить не надо. Записка имеется, орудие преступления также в наличии, остается только выяснить мотив, или обойдемся без него? Какого черта вам знать, за что я грохнула этого психотерапевта? Это вообще не ваше дело… – ей стало трудно дышать. Слова словно помимо ее воли вылетали и тут же возвращались, чтобы сделать ей еще больнее. Никогда она еще не чувствовала себя такой униженной и глупой. Что я такое говорю? Что?!

– Вера, вы не в себе или действительно хотите дать признательные показания?

– Я скажу так. Не была в парке, не встречалась с доктором и никого не убивала. Вот так и запишите, слышите? Вот это чистая правда…

– Вы не были в парке?

– Нет! Я передумала идти туда…

– А вы не могли бы рассказать, зачем вам вообще было встречаться с Нагаевым? Ведь он – известный в городе психотерапевт. У вас были проблемы? Или же это была просто частная, так скажем, встреча личного характера?

– Да, у меня были проблемы, но теперь они благополучно разрешились, и поэтому надобность во встрече с доктором отпала, понимаете? Мы помирились с мужем, если это вас так интересует, и я никуда не пошла. К тому же беседа с Нагаевым стоит денег, вы же понимаете.

– Вы сами договаривались с Ренатом Атаевичем о встрече? По телефону или как?

– Нет, не по телефону. У меня есть приятельница, Августа, вот она-то мне и порекомендовала этого доктора. Сама договорилась с ним, чтобы он встретился со мной, и даже попросила его, чтобы он взял с меня по минимуму, не четыреста рублей, а двести. Августа – хорошая, добрая…

– Но даже после этого вы не пошли… Предположим, у вас в семье все утряслось и вы помирились с мужем. Но тогда почему же вы не позвонили Нагаеву и не дали отбой? Или хотя бы сделали это через Августу.

– Не знаю… не получилось.

– Вы только что сказали, что ваша подруга хорошая и добрая, и как же вы после этих слов можете вот так спокойно говорить о том, что вы не предупредили Нагаева о том, что не придете? Разве вы не понимали, что тем самым вы ставите свою подругу в неловкое положение? Как же нужно относиться к Августе, чтобы так поступить? Вера, вы что-то скрываете от меня… Послушайте. Убит человек. Очень уважаемый и известный в городе. Все силы брошены на то, чтобы найти убийцу. В его документах мы находим записи, свидетельствующие о том, что он за час до убийства должен был встретиться с вами, и у вас тоже имеется такая же, аналогичная записка. Но вы не приходите на встречу, а доктора убивают. Кроме того, при обыске в вашей квартире мы находим орудие убийства – пистолет. Вы понимаете, что вообще происходит? Ведь теперь у нас есть все основания предполагать, что убийство это совершили именно вы, вы, Вера!

– Знаете, я просмотрела столько фильмов с детективными сюжетами, где события разворачиваются куда круче и изощреннее, чем этот, что мне есть, что вам ответить. Взять хотя бы этот пистолет. Разве его не могли мне подкинуть? Тем более в корзину с грязным бельем… Могу себе представить, как вы копались там и как обрадовались, когда нашли его там. Тот же хрестоматийный слесарь-сантехник, который не числится в жэке, помните? Кроме того, в моей квартире, помимо мужа, с которым я долгое время находилась в состоянии перманентной войны, жила и его любовница, некая Марина. Слава богу, она благополучно съехала, оставив моего мужа в полном одиночестве и вернувшись к своему собственному мужу. Откуда я знаю, может, это она убила доктора Нагаева, на которого имела зуб, а решила все это повесить на меня. Она даже могла познакомиться с моим нищим мужем, Ильей, специально для того, чтобы внедриться в семью и иметь возможность подкинуть не только пистолет, но и атомную бомбу… Я понимаю, конечно, что все это бред, но как еще объяснить появление в моей квартире пистолета? Или это Илья, пожелавший избавиться от меня, чтобы за ним осталась квартира, в которой он бы мог жить со своей любовницей, подставил меня, убив доктора Нагаева?..

– Да, я вижу, у вас богатая фантазия…

– Тогда пофантазируйте сами, откуда в моей квартире мог оказаться пистолет…

– Хорошо, я все понял. Следствие находится в начальной стадии, поэтому в случае, если вас действительно, как вы говорите, подставили, у нас будет возможность и время во всем разобраться. Назовите, пожалуйста, полное имя вашей приятельницы Августы, адрес, телефон. Мы непременно свяжемся с ней и выясним, все ли было так, как вы утверждаете. Кроме того, мы еще раз допросим вашего мужа. О том, что вы были в ссоре, он нам во время первой беседы ничего не сказал. Тем более о своей любовнице. Как, вы говорите, ее зовут?

– Марина… – Она вспомнила, как Марина усаживалась в машину, и ее муж подавал ей руку. Полное согласие и любовь. – Я имею право на адвоката?

– Да, конечно. Вы даже можете позвонить своему адвокату, если у вас, конечно, такой имеется…

– Дело не в адвокате, а в деньгах. Точнее, в их отсутствии… Я бы позвонила этой самой Марине и попросила денег на адвоката. Она мне должна, понимаете?..

И тут Вера поняла, что разговаривает сама с собой. Какое дело этому Котельникому, кто кому должен, если он заинтересован только в том, чтобы поскорее закончить дело, найти убийцу и посадить его за решетку? Все. А вот ей, чтобы защищаться, нужно действительно нанять хорошего адвоката. Но где взять денег, как не у Марины? Телефон… Номер ее телефона может знать Илья. Хотя навряд ли она стала бы давать ему свои координаты. Ведь у них был бурный роман, слишком бурный… Странно, что Илья имя-то ее запомнил…

– Я могу попросить свидания с моим мужем? Только он поможет мне найти деньги и нанять адвоката. Больше пока мне вам сказать нечего…

– Вы хотите позвонить домой?

Она лишь сейчас поняла, что может из этого ада позвонить домой. Раньше как-то эта простая, элементарная мысль ее почему-то не посетила.

– Да, конечно…

Котельников придвинул ей телефон, и Вера позвонила Илье.

– Привет, это я. Мне разрешили позвонить. Как дела? – Голос ее дрожал, а скулы сводило судорогой.

Илья что-то заговорил о «недоразумении», о «чудовищной нелепости», о том, что он готов сделать все, чтобы только Веру освободили.

– Разыщи свою Марину.

– Марину? Но при чем здесь она? Вера…

– У нее деньги. Попроси у нее деньги. В долг. У меня больше нет знакомых, которые могли бы одолжить мне деньги на адвоката. Да и адвоката надо найти, хорошего…

– Я, конечно, попытаюсь… Знаешь, мне звонила Августа, она в курсе, я ей все рассказал, она в шоке. Знаешь, у нее есть немного денег, и она обещала найти адвоката. Ты ей веришь?

– А что мне еще остается делать? Но ты все равно ищи Марину, прошу тебя. Мне трудно будет что-то доказать… Ты знаешь про пистолет? Ты видел, что они нашли его у нас? Ты присутствовал при этом?

– Да… – с какой-то обидой в голосе проговорил он и шумно вздохнул: – Чертовщина какая-то. Откуда у нас в корзине пистолет? Кто его подсунул?

– Ты приходи… Мне здесь уже знаки делают, чтобы я прекращала разговор. Приходи, поговорим… Вспомни, кто из чужих, посторонних был у нас дома. Пистолет – это улика. Я так поняла, что это именно им был убит этот доктор…

– Подожди минутку… Ответь мне только, ты действительно должна была встретиться с этим Нагаевым в парке?

– Да, это правда…

– Значит, это я во всем виноват. Если бы не я, ты бы не обратилась к психотерапевту. Прости меня…

Он положил трубку, и Вера почувствовала, что теряет последнее самообладание. Ей хотелось плакать. Она чувствовала себя очень слабой и совершенно беззащитной. Откуда у Августы деньги? Да и какие это деньги? Кого можно на них нанять? Какого-нибудь стажера?

За час до убийства… Значит, убийство произошло в 4 часа. И если Нагаева убили в 4 часа, значит, ни на какую встречу со мной он и не собирался… Иначе он вышел бы заранее…

– По закону вы имеете право на так называемого бесплатного адвоката. Каждый, даже самый дорогой адвокат обязан время от времени оказывать бесплатные услуги…

– Не надо мне объяснять, как будет работать адвокат без гонорара. Я уже не маленькая. Как вас зовут, Котельников?

– Сергей Васильевич.

– Так вот, Сергей Васильевич, я буду бороться. И даже не ради себя, потому что жизнь у меня какая-то нескладная, что-то я постоянно делаю не так… Но мне важно знать, кому же я так насолила, что меня так подставили. Подкинули пистолет… Я никому не делала зла и уж тем более никого не убивала… Но не стану повторяться… Мне хочется есть. У вас тут скверно готовят, знаете? Думаю, Илья догадается прихватить мне что-нибудь из еды… Вот, собственно, и все.

И она вдруг поняла, что Котельников верит ей. Он, человек, каждый день сталкивающийся с убийцами и мошенниками всех мастей, смотрел на нее с сожалением или даже искренним сочувствием. Значит, для нее еще не все потеряно…

– Хотите бутерброд? Мне жена дала. С колбасой. – Сергей Васильевич порозовел от смущения, доставая из того же ящика стола, где у него лежал пистолет, скромный сверток с бутербродами.

– Спасибо… – И Вера, привстав, протянула руку и положила ему на ладонь. Сжала ее. Она благодарила его не столько за предложенную еду, сколько за взгляд.

Из дневника ***

«Он уехал из нашего города. Пришел ко мне проститься. И остался на ночь. Кто я теперь? Как мне дальше жить? Он плакал на моем плече и просил у меня прощения. Он сказал, что это он виноват в том, что моя сестра утонула. И что там, на реке, не он рассказал ей о том, что встречается с другой женщиной, а она сама сказала ему, что знает об этой связи. Я спрашивала его, чувствуя все его тело и сливаясь с ним, на самом ли деле она кричала, как он говорил, и он повторил все в точности, как раньше. Но и в этот раз я не поверила ему. Я сказала, что моя сестра никогда прежде не кричала, что она не умеет кричать. Еще я спросила его, была ли она беременна. И он сказал, что да и что это-то и причиняет ему невыносимую боль, от которой он хочет убежать, скрыться. Он принес мне денег. И я взяла. Я сказала ему, что устрою могилку моей сестры в саду, где закопаю в маленький гробик ее зеленую ленту и смешные детские очки в желтой пластмассовой оправе. Он сказал, чтобы я не сходила с ума. И тогда я спросила его, что это значит: сойти с ума? Он сказал, что сможет ответить мне на этот вопрос через несколько лет.

В доме было темно, мы лежали с ним в постели, прижавшись друг к другу, и говорили о моей сестре. Он рассказывал о том, что очень любил ее, но потом с ней что-то стало происходить. Он лгал мне, что она стала его избегать. Что она даже как-то со смехом сказала ему, что не хочет, чтобы он вообще прикасался к ней. С каждыи днем его мучения росли. Он хотел ее, желал ее, а она отказывала ему. И все время смеялась. Это не могло не сказаться на нем как на мужчине. И вот тогда-то он и встретил на улице ту женщину. Она приехала в наш город издалека. Мой шурин признался, что изнасиловал ее. Он сам подошел к ней на улице, потому что она очень ему понравилась, пригласил ее в парк, и они вышли на трассу, остановили попутку и поехали за город. Там они в кафе пили водку и закусывали салатом. А когда стемнело, вышли из кафе, чтобы пройтись по парку. Это даже не парк, а скорее лес. Кругом – древние разросшиеся дубы, редкие цветники, несколько пересекающихся аллей, фонтаны, старый деревянный открытый театр… Стояло лето, было тепло, и мой шурин грубо овладел своей спутницей прямо в этом парке, на еще не успевшей остыть от жаркого дня земле, на чахлой траве, много лет скрытой тенью огромного дуба. На ковре из желудей. А потом на такси они вернулись домой. Уже под утро. И после этого почти не расставались. Встречались в доме на окраине города, где он снимал комнату для свиданий. Я спросила его, зачем он мне все это рассказывает. И тогда я услышала то, чего меньше всего ожидала услышать от этого человека. Она сказал мне, что я – теперь самый близкий для него человек. А как же твоя любовница? – спросила я. Это разные чувства, объяснил он мне. Ты мне ближе, понимаешь? И я сделала вид, что поняла. Потом я задала ему самый важный вопрос, пытался ли он найти мою сестру под водой? Нырял ли? Звал ли ее, видел ли, куда она поплыла или же она сразу утонула? Я напомнила ему, что моя сестра хорошо плавает. И тогда он признался мне, что не нырял и не искал, что он не настолько хорошо плавает, чтобы ночью, в черной воде, искать утонувшее тело. Уже засыпая рядом со мной и обняв меня во сне, как он, наверное, обнимал всех своих женщин, с которыми ночевал, он сказал, что тоже слышал на том острове какие-то звуки, словно плеск… Это были, верно, цапли… Или дикие утки.

А утром он уехал. Я знала, куда он едет и зачем, как знала и то, что теперь мы крепко связаны именем моей сестры. Поэтому, когда спустя месяц после его отъезда я получила от него открытку, в которой он зовет меня приехать к нему, в большой город, я не удивилась. Я носила эту открытку с собой всюду. Она грела мне душу. Жизнь в старом доме мне опостылела. Он разваливался на глазах. Дом болел, стала болеть и я. Когда же я, ступив на погребицу, провалилась в погреб и разбилась, то поняла: надо уезжать. Я, к счастью, ничего не сломала. Только сильно поранила губу, ушибла плечо и растянула связки на щиколотке. Я написала письмо своему шурину, где поставила перед ним конкретные вопросы: где я там буду жить, чем заниматься? И он очень быстро, в течение четырех дней, ответил мне, что снимает большую комнату, где есть две кровати. И что он будет рад жить там вдвоем со мной. Я собралась, продала дом вместе с мебелью и книгами и приехала в большой город. Мой шурин встретил меня на вокзале. Но он был не один. С ним была та самая женщина, его любовница…

Мы полгода прожили в его комнате втроем. А потом она, эта страшная женщина, исчезла. Мой шурин сказал мне спустя некоторое время, что она звонила ему из Москвы. Кажется, там она вышла замуж и родила ребенка. Она приезжала изредка, и он встречался с ней, но в нашу комнату он ее уже не приводил. Знал, что мне будет больно.

Вскоре я поняла, что, заботясь обо мне, давая мне деньги и даря мне подарки, он тем самым пытается как-то искупить свою вину передо мной. Когда я убедилась в этом окончательно, я ушла от него. Сняла комнату, поступила на заочное отделение экономического института… Параллельно работала где придется. Я жила одна, мужчин у меня не было. Поэтому, когда я обнаружила, что беременна, со мной случилась истерика. Я приехала к моему шурину, чтобы рассказать ему об этом, спросить, что мне делать. Хочет ли он этого ребенка или нет. Но он снова был не один. На этот раз в его комнате было две девушки. Они сидели полуодетые в креслах. Глаза их были закрытыми. Звучала медленная расслабляющая музыка. Сеанс гипноза, объяснил мне мой шурин. Тогда загипнотизируй меня, чтобы я не была беременная, зло сказала я ему. И он опять дал мне денег. Он не хотел этого ребенка. Он хотел одного – удовольствий. Моя покойная сестра служила ему удовольствием, та женщина, с которой он был в парке и которая бросила его, все равно оставалась для него удовольствием, наслаждением. И многие девушки, побывавшие в его комнате, тоже были для него источником наслаждения. Я догадывалась, зачем он их гипнотизирует. Я возненавидела его. Ведь ради него я бросила и продала свой дом, где в саду осталась могилка моей сестры… Это ты убил мою сестру, а теперь хочешь убить и моего ребенка, бросила я ему в лицо, круто развернулась на каблуках и пошла прочь. Через три дня мне сделали операцию. Те деньги, что мне дал отец неродившегося ребенка, пошли на обезболивание, на странный укол. После того, как мне ввели в вену эту расплавленную боль, я увидела свою сестру. Все было в голубовато-зеленоватой дымке. Она стояла на острове, в клубах тумана, и на плече ее сидела сова. Потом эта сова превратилась в цаплю, которая, взмахнув большими крыльями, поднялась вверх и улетела… Она стала розовая от рассветных лучей солнца. А ведь в эту минуту убивали моего ребенка. Моя сестра улыбалась мне. Она не осуждала меня за то, что я лежала в одной постели с ее мужем. Она прощала меня за все вперед. Так я поняла этот сон. А еще она одобряла операцию. Она понимала, моя умная сестра, что этот ребенок был бы обречен на еще большее одиночество, если бы остался жить… Мы с ней были такие разные.

Мне ее не хватает. И даже сейчас, когда прошло столько времени, я разливаю кофе по двум чашкам. И разговариваю со своей сестрой. Иногда мне кажется, что у нас одна душа на двоих. И одно сердце».