По дорогам сказки

Лиса-богомолка. Пересказала Т.Габбе

В одном горном лесу жила была хитрая-прехитрая лисица. Сначала ей жилось привольно и сытно, а потом настали для неё чёрные дни. Каких только уловок не придумывала лисичка, а нигде не удавалось ей стащить ни пёрышка.

«Охти мне, сироте! – говорила она самой себе. – Пропадать мне с моей простотой!.. До того исхитрились люди, что никак их не проведёшь. Того и гляди, тебя проведут. Всё-то они прячут, всё запирают. Куда ни ступишь – капканы наставлены, силки изготовлены… Спят и видят, как бы меня поймать да убить. Куры-дуры и те настороже: от курятника ни на шаг. Уж такая я, кажется, расторопная, такая толковая, а и косточки не могу промыслить себе на обед!»

Думала-гадала лисонька, как ей жить да быть, и наконец надумала. Пустила она по лесу слух, что покаялась, никого больше не трогает и собирается на богомолье – старые грехи замаливать. Только страшно ей одной в такую дальнюю дорогу пускаться, и потому ищет она себе попутчиков, а все дорожные расходы берёт на себя.

Всё бы как будто хорошо, да в лесу народ стреляный. Никто лисичке не поверил и не захотел идти с ней на богомолье.

Увидела лиса, что ближних своих ей уж не обмануть, и решила уйти от них подальше. Вышла она из горного леса, спустилась вниз, в поля, и пробралась в село.

Но чуть только заглянула она через плетень, как на птичьем дворе поднялся великий переполох. Петух вытянул шею и закричал: «Кукареку! Караул! Кукареку!..» А куры спрятались за его крылья и закудахтали.

– Зачем кричишь, почтенный петух-паша? – сказала лиса. – Зачем тревожатся твои красавицы куры? Ты, может быть, думаешь, что я ещё ем курятину? Нет! Яйцо и то не посмею съесть, а уж курицу и подавно. Я покаялась, петух-паша, и только одного теперь хочу: замолить свои старые грехи. Поэтому ищу я двух-трёх хороших попутчиков, чтоб идти вместе на богомолье. Все дорожные расходы я беру на себя: горошку ли раздобыть, ячменных ли зёрен, – это уж моя забота… Выслушай меня, брат петух, а уж потом решай, как сам захочешь. Может быть, ты совсем безгрешный, тогда, конечно, тебе незачем ходить на богомолье. Но если и у тебя, петушок, есть какой-нибудь грешок, – пойдём со мною. Тебе простятся все грехи, а когда ты вернёшься, куры будут величать тебя праведником.

Понравилось это петуху, и решил он идти вместе с лисой на богомолье. А лиса так и вьётся, так и метёт перед ним землю хвостом.

– Гайда, братец петушок, прыгай мне на спину и ничего не бойся, ни о чём не беспокойся. А уж я сама понесу тебя, куда надо.

Вскочил петух лисе на спину, и побежала лиса со всех четырёх ног.

Вскоре очутились они возле ручья. Там, среди камышей, плавали гуси.

Только завидел лису гусак-вожак – крылья растопырил, клюв разинул и закричал: «Вижу врага, га-га-га-га!» А гусыни кинулись врассыпную.

Посмотрела на них лиса и говорит:

– Ой, гусак-вожак, чего ты гогочешь? Только гусынь пугаешь. Разве ты не слыхал, что я покаялась, молюсь, пощусь, одну травушку ем, а мясным уста не оскверняю. Если ты мне не веришь, спроси у брата петушка. От самого курятника несу я его, и он всё видит и знает… Мы с ним идём на богомолье. Я хочу смыть с себя кровь цыплят, кур и зайцев, которых убивала когда-то, не зная, что это грешно. Зато теперь, чтобы загладить свои грехи, я дала обет привести с собой на богомолье ещё несколько душ. Хочешь идти с нами? А уж за всё, что мои спутники съедят и выпьют дорогой, платить буду я!.. Так-то, брат гусак!

– Хвалю тебя, сестрица лиса, что вступила ты на путь истины, – отвечал гусак. – Хорошо ты придумала–взять с собой на богомолье тех, кто беднее тебя. Я, пожалуй, пойду с тобой, если ты и впрямь согласна кормить и поить меня дорогой. Скажи правду, лисица-сестрица, возьмёшь ты меня с собой или нет?

– Ну, как же мне не взять тебя, когда я по твоим глазам вижу, что тебе давно пора замолить свои грехи, – сказала лиса. – Гайда, брат гусак, прыгай ко мне на спину и держись за хвост брата петушка. Хорошо, что ты надумал идти с нами на богомолье: душа твоя спасётся и, может быть, ещё и трёх дней не пройдёт, как ты уже будешь в раю.

Гусак прыгнул лисе на спину, а гусыни загоготали, прощаясь со своим братцем.

Лиса обернулась к ним и сказала кротко:

– Не кричите, гусыни, не скучайте, не горюйте! Ведь брат гусак идёт не куда-нибудь, а на богомолье. Скоро он вернётся и принесёт вам гостинцев.

– Принесёт там или не принесёт, а только бы сам воротился живым и здоровым, – сказали гусыни. (Они не очень-то верили лисе.)

А лисица уже бежала по дороге, унося с собой петуха и гусака.

Скоро навстречу им попался аист. Лисица подошла к нему, низко поклонилась и повторила всё, что сказала уже петуху и гусю.

– Пойдём с нами, –сказала она под конец. – И грехи замолишь, и все птицы станут почитать тебя праведником.

Аист подумал, подумал и согласился.

К вечеру дошли наши странники до околицы какого-то села. Выбрали старое, развесистое дерево и стали под ним устраиваться на ночлег.

Лисица улеглась в ямке меж корней, аист встал рядом на пенёк, петушок взлетел на нижнюю ветку дерева, а гусак – на ветку повыше.

Петушок очень устал в дороге и потому сразу же спрятал голову под крыло и крепко уснул. Заснул и гусь. Аист тоже задремал. Только голодной лисице было не до сна. Она лежала и думала, как бы ей свернуть голову брату петушку и подкрепиться его мясом.

Думала она, думала и надумала.

– Горе нам, горе! – сказала она шёпотом. – Не видать нам больше ни белого дня, ни ясного солнца – ни мне, ни гусаку, ни этому красивому, доброму аисту!..

Аист услышал и открыл глаза.

– О чём эго ты горюешь, лисица-сестрица? – спросил он.

– Как же мне не горевать! – ответила лиса. – По доброте сердечной, только для ровного счёта, взяла я с собой этого глупого петуха. А теперь всем нам пропадать из-за него одного.

– Да чем же, матушка, досадил тебе бедный петух?

– Где тебе, простаку, знать!.. Этот несносный крикун так громко орёт по ночам, что его и за горами слышно. Разбудит он людей, они придут сюда и перебьют нас всех.

Испугался аист.

– Что же нам делать, лисица-сестрица? – спрашивает. – Придумай что-нибудь!

– Не знаю, – отвечает лиса. – Будь это в прежние времена, когда я была ещё грешницей, я бы сказала: «Пусть один умрёт, а трое живы останутся». А теперь и подумать так не смею: я ведь дала обет не убивать ничего живого.

– Ну, а я такого обета не давал, – говорит аист.

Ударил он петуха своим крепким клювом и убил на месте. Петух упал в траву. Аист нахохлился, подумал, подумал да и заснул, поджав одну ногу. А лисица всласть полакомилась мясом брата петуха.

На рассвете разбудила она брата гусака и брата аиста.

– А где же петух? – спросил гусак.

– Кто его знает? – говорит лисица. – Может быть, уже в раю. Ну, забирайтесь скорей ко мне на спину, я вас понесу дальше.

Аист и гусак так и сделали, и побежала лисица вперёд и вперёд по горам и долам.

Целый день были они в пути, а к вечеру добрались до берега озера. Тут и решили заночевать.

В полночь лиса разбудила аиста.

– Горе нам! – сказала она, заливаясь слезами. – Пропали мы!..

– Что такое приключилось, сестрица? – спросил аист. – О чём ты горюешь?

– Как же мне не горевать? – ответила лиса. – Чует мой нос на том берегу много домашних гусей. Перед рассветом проснутся они, загогочут, а наш дурак гусак, чего доброго, откликнется. Услышат люди, прибегут и перебьют нас всех!..

– Что же нам делать?

– В прежние времена я бы сказала: «Пусть один умрёт, а двое в живых останутся».

– Ладно, – говорит аист. – Ты бы это в прежние времена сказала, а я теперь скажу.

Подошёл он к гусаку, ударил его клювом по голове и убил на месте.

А лиса говорит:

– Ну и силён же ты, брат аист! Настоящий юнак!.. Прославила бы я тебя на весь свет, кабы смерть у меня за плечами не стояла. Да только чует моё сердце – не быть мне в живых…

– Почему так? – спрашивает аист.

– Худо мне! – отвечает лиса. – Строго соблюдаю я пост, ем одну траву, и нет у меня больше сил. Прощай, брат аист! Сейчас помру…

– Что ты, что ты! – говорит аист. – Больным мясо и во время поста есть позволяют. Вот лежит убитый гусак, он жирный, свежий, поешь гусятинки и утром будешь здорова. А как придём в святые места, ты покаешься и отмолишь зараз все свои грехи.

Этого только и ждала лисица. Отошла она подальше, забралась в кусты и съела гуся, а пух по ветру пустила.

Дальше в путь отправились наши богомольцы вдвоём. Идёт лиса и всё покашливает, будто в горле у неё кость застряла. Наконец до того раскашлялась, что и дух перевести не может. Остановилась и говорит аисту:

– Сунь, братец, мне в горло свой длинный клюв и достань кость, сделай милость! Не то я пропаду, да и ты со мной, – не дойти тебе без меня до святых мест,

– Ладно, лисица-сестрица, – говорит аист.

Сунул он ей в горло свой длинный клюв, а сам думает:

«Не убить ли мне и тебя, сестрица-лисица, пока ты не съела меня, как брата гусака?»

Но пока он думал, стиснула лиса челюсти и откусила аисту голову.

Тем и кончилось богомолье.

* * *

А что же дальше было?

А вот что: летели мимо две сороки, всё это видели и нам рассказали. Они – нам, а мы – вам. Так и пошло по всему свету… И никто уже с той поры лисе не верит – ни в лесу на горе, ни внизу на дворе. Даже самый малый цыплёнок, который только вчера из яйца вылупился, и тот ни одному слову лисицы-сестрицы не поверит, как она ни хитри.