По дорогам сказки

Озимые Войтека. Пересказала Т.Габбе

Когда он родился, ему дали имя Войтек, но люди называли его «Лежебокой». И он вправду был лежебока.

После смерти отца достались ему в наследство изба – не из очень плохих, да земли кло­чок – не из самых маленьких. Ну и что же с того? Хоть был Войтек парень сильный и вовсе не калека, а хозяйство прихо­дило у него в запустенье. Голодные коровы мычали, голодные свиньи визжали. Поле зарастало сорной травой.

Деревенские старики не раз по доброте своей учи­ли его уму-разуму.

– Принимайся за работу, Лежебока! Неладно ты делаешь – хозяйство разоряешь, скот голодом мо­ришь.

Но Войтек только плечами пожимал да косо по­глядывал на стариков.

А старики не унимались: что ни день, бранили его за безделье, и Войтеку это надоело. Он решил распро­дать всё своё хозяйство и постранствовать по белу свету.

Соседи тут же раскупили всё, что у него было, да и было у него, по правде сказать, всего ничего: скот передох, изба покосилась, крыша прохудилась, а зем­ля давно стояла непаханая, неборонённая…

Как бы там ни было, а Войтек-Лежебока получил за своё добро, сколько оно стоило, завязал деньги в платок, который его покойная мать носила по празд­никам, и пошёл куда глаза глядят.

Всякий знает, куда глаза глядят у лентяя. Перво-наперво зашёл Войтек в корчму, купил колбасы да белых булок, наелся, запил пивом и пошёл дальше. Шёл, шёл, да недалеко ушёл. После обеда захотелось ему отдохнуть. Уселся Войтек под вербой – сидит от­дыхает.

Вдруг видит: едет мимо крестьянин. В зелёный возок пара гнедых коней впряжена, да какие кони – загляденье прямо!..

Махнул Войтек рукой:

– Эй, хозяин, погоди!

Остановился возок.

– Чего тебе надо, парень? – спрашивает крестья­нин.

– Подвези, сделай милость! – просит Лежебока.

– Ну что ж, садись!

Поехали вместе.

Слово за слово, разговорились, и узнал Войтек, что едет крестьянин на базар – коней своих прода­вать. Понадобились ему деньги, чтобы построить но­вый овин.

Подумал Войтек, подумал и купил у крестьянина коней и возок. Купил и поехал дальше на паре от­кормленных гнедых. Сидит в зелёном возке и кнутом пощёлкивает.

Так ехал он не один день.

Остановится около корчмы, зайдёт, наестся, на­пьётся – и дальше едет.

Только одно было досадно Войтеку: продавец, видно, обманул его. Кони сперва были такие резвые, а теперь бежали всё тише, всё медленнее. Не кони, а клячи. Головы понурили и еле ногами перебирают. Под конец и вовсе заленились – легли на дороге и ни с места, только боками поводят.

Войтек схватил кнут и уже хотел было как следует угостить их, как вдруг затарахтело что-то на дороге.

Оглянулся он, видит: едет на возу с сеном старик, а рядом с ним девушка с граблями – должно быть, дочка его. Такая красавица – глаз не отвести!

Остановил старик лошадей – а были они сытые, блестящие, холеные – и спрашивает у Войтека:

– Что это у тебя, парень, приключилось?

– Да сам не знаю. Вот лошади мои заупрями­лись. Легли и не хотят дальше идти, хоть ты что!

Слез старик с воза, внимательно осмотрел лоша­дей и говорит:

– Да это они у тебя с голоду подыхают… Что ж ты за человек такой, что сам ел, а коням корма не да­вал!

Войтек и рот разинул. А ведь и вправду он своих гнедых не кормил, – вовсе из головы вон…

– Что ж теперь делать-то?

А девушка просит:

– Отец, купите у него лошадок! Может, мы их ещё и выходим. Я живо слетаю домой, привезу овса, воды, авось оправятся… Ну сделайте это для меня! Я вам дурного не посоветую, сами знаете…

– Ладно, – говорит отец, – так и быть. Ну что ж, парень, продашь коней?

Войтек только головой кивнул.

Старик отсчитал столько монет, сколько Войтек спросил, и это было очень кстати, потому что в мате­ринском платочке оставалось их уже наперечёт, что называется – раз-два, и обчёлся.

Дальше Войтеку-Лежебоке надо было идти опять пешком. Но так как ходить он был не охотник, то ре­шил сперва полежать на травке и набраться сил.

Сошёл он с дороги, улёгся во рву и задремал. Но не прошло и часу, как его разбудил скрип колёс. Вой­тек приподнялся на локте, поглядел. Видит: идёт по дороге та самая девушка и ведёт потихоньку его гнедых. Гнедые еле на ногах держатся, а всё-таки кой– как плетутся за ней и тянут зелёный возок.

Смотрит Войтек, смотрит, да не на коней своих, не на возок, а на девушку. Коса у неё золотая, словно спелая пшеница, и тугая, как жгут, на шее бусы, рубашка белая как снег, а юбка красная, словно мак, и сама она такая статная, пригожая, что только берегись!..

Сильно приглянулась она Войтеку.

Улыбнулся он, помахал ей рукой:

– Эй, красавица! Как тебя звать?

Молчит девушка. Идёт, словно не видит его.

Войтек опять:

– Да куда же ты торопишься? Подойди поближе! Посидим с тобой, поговорим.

А девушка и не обернулась, только бросила через плечо:

– Стану я с таким разговаривать! – и пошла дальше.

Удивился Войтек.

«Какой же я такой, – думает, – что она со мной и говорить не захотела? »

Посмотрел он по сторонам, видит: невдалеке пруд блестит.

Вылез Войтек из рва, подошёл к пруду и поглядел­ся в воду, как в зеркало.

А, вон оно что! Видно, не по вкусу ей те, у кого ру­баха немытая, волосы нечёсаные, нестриженые, каф­тан лохмотьями висит, а пальцы из дырявых башма­ков так и выглядывают на белый свет…

Вздохнул Войтек.

– Ясное дело, – говорит. – Такая она ладная, приглядная, а я-то…

Да ведь недаром человеку разум дан.

Пошёл Войтек в город, велел подстричь себя как полагается, купил синий суконный кафтан, башмаки с подковками, белую рубаху с красным пояском и шапку, какой даже у самого старосты не было.

Заплатил за всё, смотрит: не очень-то много моне­ток осталось у него в материнском платочке – ровно столько, чтобы купить сладкую булочку.

Купил он булочку, положил в карман и вернулся опять на то самое место, где вчера видел красавицу.

Спрятался во рву и ждёт.

Ровно в полдень, видит Войтек, возвращается кра­савица с поля. Идёт с граблями на плече и поёт.

Вышел он ей навстречу, загородил дорогу и гово­рит ласково:

– Ну что, теперь подхожу я для тебя?

Остановилась она, поглядела на него и отвечает:

– Не знаю, подходишь или нет. Тебе что надо? В работники наниматься пришёл, что ли?

– Нет, – говорит Войтек, – не в работники нани­маться, а свататься.

Засмеялась девушка, да так громко, весело.

– Свататься?! Ступай-ка ты себе, откуда пришёл. Если уж я соберусь замуж выходить, так не за тако­го, как ты. Очень надо мне мужа, который только и знает в возке разъезжать, во рву спать да лошадей морить.

Сказала так и пошла. А Войтек один на дороге остался.

Постоял он, постоял, съел сладкую булочку, а что дальше делать, не знает. Улёгся под кустом и заснул.

Спал с полдня до вечера, а с вечера до утра.

Утром проснулся и пошёл дальше, потому что здесь ему больше делать было нечего. От голода у не­го урчало в животе, солнце пекло ему голову.

Сошёл Войтек с дороги и зашагал в лес, в тень. Добрался до первого пня, сел и сидит.

Мало ли, много ли времени прошло – и вдруг за­хрустели, зашелестели сухие ветки, и вышла из-за де­рева женщина.

Женщина как женщина: ни старая, ни молодая, ни красивая, ни безобразная, ни бедная, ни богатая – обыкновенная.

Следом за ней шёл чёрный пёс и чёрный кот. А по­верху, по веточкам, поскакивала сорока.

Женщина несла кошёлку ягод и охапку пахучих трав. Войтек так и уставился на ягоды.

– Дайте мне, – говорит, – хоть горсточку: очень уж я проголодался.

– Так почему же ты сам не наберёшь?

– Да я на это не годен.

– А на что же ты годен?

– Да на всё. Я работы не боюсь, меня работа боится. Только вот к ягодам у меня терпенья нет.

Женщина протянула ему кошёлку:

– Ну что ж, бери!

Взял Войтек ягоды и даже спасибо не сказал. Съел половину и говорит:

– А это мне на после будет.

– Ну вот ещё! Стоит ли беречь горсть лесных ягод! Я тебе на ужин каши с молоком дам.

– Вправду дадите?

– Конечно, дам. Только тебе придётся поработать немного. Я как раз ищу подходящего человека – по хозяйству мне помогать.

Помогать по хозяйству Войтеку не очень-то хоте­лось, но каши с молоком он был не прочь отведать.

Раскинул он умом так-сяк и спрашивает женщину:

– А что мне нужно будет делать?

– Да почти что ничего. Дров из лесу принести и наколоть помельче, землю в саду вскопать, воды на­таскать. Ну и что там ещё понадобится… Ты парень сильный, здоровый – разве всё это для тебя работа!..

– Ну что ж, поглядим. А вы далеко живёте?

– Нет, недалеко.

Женщина повернулась и пошла по тропинке. За ней дружно побежали чёрный пёс и чёрный кот. По­верху, по веткам, поскакала сорока. А сзади всех по­плёлся Войтек.

Идёт Войтек и удивляется: пёс, кот и сорока будто службу служат. Пёс ни на шаг от хозяйки не отстаёт, несёт за ней пустое лукошко, кот норки полевых мы­шей высматривает и даже двух мышей по дороге пой­мал. А сорока так и долбит клювом, подбирает всё, что по пути попадётся: жуков, червяков, гусениц…

Наконец пришли. Привела женщина Войтека к маленькой избушке на самой опушке и отворила дверь. Войтек зашёл в избу, пёс остался на дворе сто­рожить дом, кот улёгся в сенях на подстилке, а сорока вспорхнула в запечье – там было поставлено для неё старое сито, выложенное соломой.

За окном стемнело, надвигались сумерки.

– Ну, паренёк, – сказала женщина, – я буду крупу перебирать, а ты растопи печь.

Войтек только плечами пожал:

– Полноте, матушка! Вы бы ещё приказали мне на пяльцах вышивать! Разве это мужское дело – то­пить печку?

Женщина ничего не сказала, сама развела огонь, вскипятила воду и стала варить кашу. А Войтек тем временем похаживал по избе и всё оглядывал.

Пахло душистыми травами – они были связаны в пучки и висели под потолком. Над печкой сохли лету­чая мышь и две лягушки.

Войтеку стало не по себе. Но всё это ещё было полбеды. Совсем страшно сделалось ему, когда жен­щина уселась на скамеечку, подставила бадейку и принялась доить две верёвки, привязанные к стене. А из верёвок так и полилось настоящее молоко, оно даже пенилось в бадейке.

У Войтека задрожали руки и ноги. Он сорвался с места и пустился наутёк.

– Ты почему это уходишь? – спросила женщина.

– А почему вы мне не сказали, что вы колдунья?

– Не мели вздору. Вовсе я не колдунья, я ведунья.

– Ну, это дело другое! – Войтек успокоился и снова уселся на лавке.

«Если б она была колдунья, мне бы, конечно, сле­довало её бояться, – думал он, – потому что колдунья может наделать человеку всякого вреда. Ну, а раз она не колдунья, а ведунья, так бояться её нечего. Ведунья вредить не станет, а помочь может. Останусь-ка я, по­жалуй, тут – поем, посплю, а там видно будет!.. »

И он остался. Поел на ужин каши с молоком и по­шёл спать на чердак.

На чердаке сладко пахло сушёными травами. И, должно быть, от этого Войтеку сладко спалось, и в полусне он думал, что всё обойдётся и будет хорошо. Но утром он понял, что ждать хорошего ему не прихо­дится. Женщина разбудила его спозаранку и велела идти в лес за дровами.

– А поесть-то вы мне дадите? – спросил Войтек.

– Как же, паренёк, конечно, дам. Только вот печку-то я должна затопить теми самыми дровами, что ты мне из лесу принесёшь.

Ворча себе под нос и бранясь на чём свет стоит, Войтек спустился с чердака, пошёл в лес и притащил оттуда большую сухую ветку.

– Вот и хорошо, – сказала ведунья. – Целая охапка дров выйдет, если наколоть помельче. Берись– ка за топор, наколи дровец, затопи печку, начисти кар­тошки и поставь варить. А мне пора в лес за травами.

Испугался Войтек:

– Да неужто вы натощак пойдёте? А я как же?

Усмехнулась женщина:

– Да я уже поела. Много ли мне надо? Кусочек лепёшки отломила и сыта. А ты парень молодой, здо­ровый, работящий, разве для тебя это еда? Свари се­бе котелок картошки, нажарь сала. Сам поешь и нам оставь. Мы вернёмся к обеду.

И ведунья ушла в лес, а с нею вместе – чёрный пёс, чёрный кот и сорока-вертихвостка.

Ушла женщина и даже не взглянула на Войтека. Досадно ему стало.

Бросил он на землю топор, улёгся под берёзой и уснул.

Так и застала его ведунья, когда в полдень верну­лась домой с охапкой душистых трав, а с нею вме­сте – чёрный пёс, чёрный кот и сорока-вертихвостка.

Наклонилась над ним женщина и говорит ласково:

– Видно, ты нынче славно поработал, Войтусь, – сладко спишь…

Но Войтек, не будь дурак, сразу вскочил на ноги и давай браниться:

– Как же! Поработал! Стану я печку топить да картошку варить! Дожидайтесь! Я ведь вам сразу сказал, матушка, что не такой я парень, чтобы бабьим делом заниматься. Сами готовьте себе обед. А я к вам не в стряпухи нанимался.

Ведунья кивнула головой.

– И то правда, – сказала она. – Ну что ж, поле­жи ещё немного, наберись сил. А уж после обеда я те­бе другую работу дам – не бабью. Как раз по плечу тебе будет. Вот погоди, пообедаешь и пойдёшь.

И она ушла в избу стряпать. А Войтек остался ле­жать в тени под берёзкой.

Лежит он, смотрит, как подымается к небу синий дымок из трубы, и посмеивается.

«Хоть она и ведунья, – думает, – а я умнее. Захо­чу – вокруг пальца её оберну. Попляшет она ещё под мою дудку!..»

Приложил он руку ко рту и кричит:

– Эй, матушка, скоро вы там?

Выглянула из дверей ведунья:

– Что, Войтусь, на работу торопишься? Сейчас, сейчас…

И выносит две миски: в одной кислое молоко до краёв, в другой картошка – румяная, поджаристая, со шкварками.

Ничего не ответил Войтек, взялся за ложку и да­вай уплетать.

Наелся до отвала, распустил пояс и говорит ве­дунье:

– Вот и ладно! Теперь я, матушка, немного вздремну, а то уж больно жарко… Да и какая работа с полным брюхом. Работать надо налегке.

– Ну что ж, пожалуй, – согласилась ведунья и понесла в избу пустые миски.

А Войтек улёгся поудобнее и опять захрапел.

Хорошо спится после сытного обеда на вольном воздухе, под берёзкой. Крепко уснул Войтек, и при­снился ему замечательный сон.

Приснилось Войтеку, будто едет он к венцу с той самой красавицей, что встретил давеча на дороге. Они едут в зелёном возке, и везут их его гнедые, да такие гладкие, откормленные – прямо не узнать! Невеста в подвенечном уборе, в бусах, в лентах. Она положи­ла золотую свою головку ему на плечо, трогает его легонько за локоть и говорит так нежно, ласково: «Войтусь! Войтусь!..» А потом вдруг как закричит в самое ухо: «Войтек! Войтек!» – и со всей силы толк­нула его в бок.

Войтек так и подскочил на месте. Охнул – и про­снулся. Видит: стоит перед ним ведунья, дёргает за плечо, толкает в бок и зовёт всё громче:

– Войтек! Войтек! Оглох ты, что ли? Вставай!..

Протёр Войтек глаза, потянулся, сел… А ведунья говорит ему:

– Да что это ты всё спишь? Уж не сонная ли хворь к тебе прикинулась? А то я тебя, пожалуй, по­лечу. Есть у меня такая настойка. На вкус не стану хвалить – горькая как полынь, – а помогает хорошо.

Войтек испугался. Ему сразу припомнились сушё­ная летучая мышь и лягушки, что висели над печкой…

– Нет, нет! – говорит. – Не надо мне вашей на­стойки. Я здоров.

– Ну, а коли здоров, так пойдём. Работа не ждёт.

Женщина вывела его за огород, остановилась и показывает:

– Видишь вот этот клочок земли? Надо его вско­пать, выбросить сорную траву и как следует проче­сать и выровнять землю граблями. Начинай в добрый час.

И она ушла к себе в избу, а Войтек поглядел на заросшую травой землю, махнул рукой, свистнул и уселся на изгороди…

Женщина разок-другой выглянула из окошка, ви­дит, что новый работник ещё и пальцем не пошевель­нул – только сидит и свистит, – и опять подходит к нему:

– Ну теперь за чем дело стало? У меня уже скоро ужин готов будет, а ты ещё и за лопату не брался.

Встрепенулся Войтек.

– Ужин? – спрашивает. – Ну что ж, тащите-ка его сюда. Поужинать я, пожалуй, не прочь…

Усмехнулась женщина:

– Не прочь, говоришь? Нет, голубчик! Ужин надо сперва заработать.

Ух, как рассердился Войтек, услышав такие сло­ва. Шапку сдвинул на затылок, руки в боки и давай кричать:

– Лошадь я, что ли, чтоб на такой земле рабо­тать! «За лопату не брался»! Тоже скажут! Да разве тут лопата – тут плуг нужен… Лошадь и плуг! По­нимаете, матушка? Ну был бы я лошадь, тогда другое дело! Но ведь я покамест человек!

Поглядела на него ведунья и говорит спокойно:

– А был бы лошадью, так вспахал бы? Только плуга не хватает? Что ж, плуг у меня найдётся.

И вдруг ни с того ни с сего она подошла к берёзе, отломила длинный прут и наотмашь хлестнула Войте­ка по голове, по плечам и по ногам. Хлестнула и про­говорила такие слова:

Войтек так и замер на месте. От страха его бросило в жар, потом в холод. Он хотел убежать и не мог. Хотел крикнуть, но вместо крика жалобное дрожащее ржанье вырвалось у него из горла.

«Я сплю и вижу страшный сон», – подумал Войтек.

Но это был не сон. Наяву, а не во сне бедняга пре­вратился в лошадь, в гривастого вороного коня.

– Ну вот, – проговорила ведунья. – Как ты сказал, так я и сделала. Теперь ты лошадь, и мы будем пахать.

Она выволокла из сарая плуг и запрягла Войтека.

– Вьо!

Но Войтек даже не пошевельнулся.

– Кнута захотел?

Войтек ни с места – только упрямо нагнул голову.

И вдруг свистнул кнут.

– Будешь пахать? Будешь пахать? – кричала женщина, и удары так и сыпались градом на спину бедного Войтека.

Он не выдержал, упёрся ногами в землю, дёрнул

раз-другой и пошёл, таща за собой тяжёлый плуг, взрывая неподатливые пласты заросшей земли.

Ведунья ни разу не дала ему остановиться, пока они не вспахали всю поляну. Тогда она заменила плуг бороной, и Войтек опять зашагал – вперёд, назад, вперёд, назад…

Только когда вся земля стала мягкая и пушистая, как бархат, ведунья выпрягла Войтека, отвела в ко­нюшню и дала ему ведро воды.

– Отдохни и напейся, – сказала она. – А по­кормлю я тебя тогда, когда ты отработаешь хлеб, что поел даром.

И ведунья, привязав Войтека в конюшне к пустым яслям, ушла.

Войтек остался один. Ноги у него дрожали от уста­лости, спина взмокла от пота… Он низко опустил свою большую голову и стал думать о том, что же теперь делать. Думал, думал, да так ничего и не придумал.

И вдруг дверь скрипнула и приоткрылась. В ко­нюшню осторожно вошёл чёрный пёс. За ним чёрный кот и сорока-вертихвостка.

«Чего им надо?» – подумал Войтек.

Но тут чёрный пёс тихонько затявкал, и Войтек понял, что он говорит.

– Здравствуй, братец, – сказал пёс. – Мы при­шли сказать тебе, что и мы не всегда были тем, что есть. Ведунья заколдовала нас…

– Но колдовство можно снять, – замяукал чёр­ный кот.

– Только это очень трудно, очень трудно, очень трудно!.. – затрещала сорока.

Войтек удивился. Ему казалось, что только с ним одним могло случиться такое несчастье.

– Так, значит, вы люди? – заржал он.

– Как и ты, – ответил пёс. – Ещё недавно я был на деревне пастухом – играл на жалейке да кнутом пощёлкивал… А вот бегать по солнцепёку и собирать в кучу овец да баранов мне, признаться, не очень-то нравилось. Я, бывало, уведу скотину подальше от де­ревни и сплю себе в холодке. А пригоню назад, то овечки не хватает, то барашка… Вот мужики и рассер­дились на меня, прибили и посулили ещё прибавить, если я опять усну. Я испугался, убежал в лес да и по­пал к ведунье. Прожил у неё, как и ты, дня два, ел и пил всласть, а на третий день она задала мне рабо­ту – велела стеречь птицу. Да я и тут не устерёг. «На­до быть не человеком, а собакой, говорю, чтобы целый день гонять за вашими гусями и утками». А она гово­рит: «Ну и будь собакой!» Да тут же и превратила меня в чёрного пса… Теперь я стерегу дом и двор, та­скаю за ведуньей в лес корзину и ни днём, ни ночью не знаю отдыха… Вот что со мной случилось!

– А я был единственный сын у матери, – замя­укал чёрный кот. – Матушка сильно избаловала ме­ня. Я только и знал, что греться у печки да лакомить­ся сметаной и сливками… На мою беду, соседи угово­рили матушку отдать меня в ученье к мельнику. Мельник для начала велел мне мести полы и приби­рать кладовку. С утра до ночи он твердил мне: при­бери да подбери, замети да завяжи, а то смотри мышей разведёшь!.. А мыши и вправду развелись. Старик заметил – стал на меня ворчать… Надоело мне это. Я убежал в лес и встретил там ведунью. Дальше неохота и рассказывать. Теперь я должен ловить мышей и дома, и в поле, и в лесу. Что наловлю, тем и сыт. А зазевался, заспался – сиди голодом…

– А я, – застрекотала сорока, – была девушкой. Ничего-то, ничего не делала, только трещала да тре­щала. Нынче летом напали у нас на капусту вредные гусеницы. Матушка велела мне обирать их, а я стою у калитки и с прохожими болтаю… Так гусеницы всю капусту и поели. Вот матушка и послала меня к ве­дунье. «Спроси, говорит, как нам от этой беды изба­виться». Я пошла. А ведунья взяла да и заколдовала меня, и теперь я от зари до зари всяких жуков, червя­ков и гусениц клюю…

Замолчала сорока, и все четверо задумались. Каждый о своей доле.

– И вы говорите, колдовство это снять можно? – спросил Войтек.

– Можно, можно! – опять застрекотала соро­ка. – Сама ведунья мне сказала. «Вот, говорит, была ты девушкой, а вела себя, как глупая сорока. Теперь ты сорока, а веди себя, как умная девушка: трудись, не ленись, не стрекочи зря. Когда люди начнут гово­рить про тебя: «Вот ведь какая работящая, какая ста­рательная, какая разумная – даром что птица!» – да не один раз, а много раз это скажут, – тогда и за­клятье с тебя спадёт. Опять человеком будешь».

– И долго этого ждать?

– Не знаю. Я не спрашивала. Меня-то ведь всё равно никто не похвалит. Как ты ни старайся, что ни делай – люди на сорок и не глядят…

Опять все замолчали.

Чёрный пёс завилял хвостом.

– Войтусь, а Войтусь! – робко сказал он, ла­скаясь к Войтеку. – Выручи нас, сделай милость. Ты всё-таки не кто-нибудь, а лошадь – лошадиную ра­боту люди примечают. Работай так, чтобы они тебя хвалили. А когда чары спадут и ты опять станешь че­ловеком, не забудь похвалить и нас. Скажи, что мы работящие! И других попроси сказать!.. Ладно? А уж мы так будем стараться, так будем стараться!..

Неизвестно почему, Войтек вдруг рассердился.

– Отвяжитесь от меня! – Он стукнул копытом и сердито замотал головой. – Стану я работать, как ло­шадь, чтобы всякие сороки да собаки становились людьми… Нашли дурака!

Чёрный пёс опустил голову и, поджав хвост, поплёлся прочь. За ним чёрный кот и сорока-верти­хвостка.

А Войтеку сделалось ещё тошнее, чем было. Он начал рваться на привязи, ржать во всё горло и бить копытами в стены конюшни…

Ведунья услышала это и подошла к дверям.

– Ты чего расходился? – спросила она. – Вот укорочу узду да спутаю ноги, будешь знать!..

Войтек испугался и присмирел.

Наутро ведунья опять запрягла Войтека и вывела в поле.

На этот раз ей не пришлось подгонять вороного. Косясь на кнут, он послушно ходил в упряжке и тя­нул за собой тяжёлый плуг.

В полдень ведунья выпрягла Войтека и пустила на лужайку.

– Попасись, пощипли травку, Войтусь, а после обеда ещё поработаем. – И она ушла в избу.

Войтек со злостью поглядел ей вслед и, вытянув шею, принялся щипать траву. Щиплет, а сам шаг за шагом всё дальше и дальше от избы.

Вот уж и лес недалеко.

Войтек потихоньку добрался до опушки, оглянул­ся: не идёт ли за ним ведунья? – и галопом пустился наутёк.

Целый день бежал он сквозь лесную чащу и к ве­черу вышел на широкий луг по другую сторону леса. Трава здесь была уже скошена, и посреди луга Вой­тек увидел большой стог сена. Он подошёл поближе, попробовал… Сено было вкусное, душистое и прият­но похрустывало на зубах. Он наелся, примостился за стогом и заснул.

А утром разбудил его чей-то звонкий, как будто знакомый голос.

– Татусь! Идите-ка сюда! Кто-то у нас на лугу хозяйничал – стог сена разворошил. Вчера я его уло­жила ровнёхонько.

Кто же это говорит? Войтек открыл глаза и выгля­нул из-за стога. Видит: стоит перед ним девушка – коса золотая, как спелая пшеница, юбка красная, как мак, рубашка белая как снег… Та самая красавица, что с ним и говорить не захотела!..

А девушка увидела его и кричит ещё громче:

– Ой, татуся! Идите скорей. Лошадь!

– Да не кричи так, Анелька! Какая там лошадь? Где?

– Да здесь, за стогом. Вороная. Чужая чья-то…

– Ну, коли чужая, так прогони её.

– Не уходит!

– А не уходит, так пусть остаётся. Придёт хозяин и заберёт её.

Анелька замолчала, взяла деревянные вилы и при­нялась вместе с отцом укладывать и уминать на возу сено.

Потом она уселась на самом верху. Старик взмах­нул кнутом, крикнул: «Вьо, милые!» – и сивые кони тронулись с места. Воз качнулся и медленно поплыл сперва по лугу, а потом по дороге.

Войтек затрусил вслед. Его больше не прогоняли, да и куда? Никто не знал, чей этот вороной конёк и откуда он взялся…

А воз катился и катился вперёд, и Войтек бежал и бежал вслед за ним, не думая о том, куда же он в кон­це концов прибежит.

Но вот сивые кони остановились. Анелька спрыг­нула с воза, отворила ворота, и воз въехал во двор. За ним, робко озираясь по сторонам, вошёл Войтек.

Никогда ещё ему не приходилось видеть такое бо­гатое, такое ладное хозяйство. Двор был что твой сад, хлева и конюшня чище, чем у других бывает в избе. А хозяйничали тут всего двое – старик и его единст­венная дочка Анелька. Правду сказать, оба не жале­ли рук. Анелька сама доила коров, давала свиньям корм и делала всякую другую работу, какую только надо было.

Войтека вместе с другими лошадьми почистили и поставили на ночь в конюшню. В кормушку ему засы­пали целую мерку овса, дали свежей воды… Рядом с ним стояли те сивые кони, что утром возили сено, а напротив – гнедые, которых старик купил у него. Си­вые, хоть и работали целый день, были гладкие, весё­лые, свежие, а гнедые – тощие и понурые. Они ещё не отъелись после прежней службы.

На другой день, чуть свет, старик увёл сивых, а немного погодя в дверях конюшни появилась Анелька.

– Ну, – сказала она, запрягая Войтека, – уж если пришёл сюда, так принимайся за работу. Без­дельники у нас не в почёте. Пока что будешь возить воду из пруда, – надо капусту поливать.

Войтек весело тряхнул головой и пошёл к воротам. Ради неё он готов был не то что воду возить, а и кам­ни таскать.

Весь день он работал охотно, послушно, терпеливо. Воду возил, стараясь не расплескать ни капли, и всё время оглядывался на Анельку.

А вечером он услышал, как она сказала отцу:

– Если за этим вороным так никто и не придёт, пусть он будет мой. Ладно?

– Как хочешь, дочка. Твой так твой.

Войтек тихонько заржал и радостный пошёл в ко­нюшню.

Но радоваться ему пришлось недолго. В тот же ве­чер он случайно подслушал разговор, который вели за стеной два деревенских парня. После этого он по­чувствовал себя вдвое несчастнее, чем даже тогда, когда ведунья только что превратила его в лошадь…

Вот что он узнал.

Анелька по справедливости считалась в округе са­мой красивой девушкой, самой лучшей и умелой ра­ботницей, самой расторопной и заботливой хозяйкой. Множество женихов сваталось к ней, но до сих пор все, как один, получали отказ. Соседи уже начали под­шучивать над привередливой невестой. «Видно, коро­левича поджидает», – говорили они. Но оказалось не так. В прошлое воскресенье старик во всеуслышание объявил перед костёлом, что его Анелька возьмёт в мужья, а он – в зятья только самого лучшего работ­ника, кто бы он ни был, здешний или чужанин, бога­тый или бедный, красивый или неказистый.

Как же узнать, кто самый толковый и снорови­стый, у кого всех больше охоты к работе, терпенья, настойчивости?

А вот как. За лесом есть порядочный клочок зем­ли, невспаханной, одичалой, твёрдой, словно камень. Пусть каждый жених выберет себе полоску, выкор­чует пни, выкопает и выбросит камни, вспашет, взбо­ронит и засеет свой участок озимыми. Чьи озимые взойдут лучше, тот и поведёт Анельку к венцу…

Вот когда из лошадиных глаз Войтека полились человечьи слёзы! И подумать только! Всего каких-нибудь три дня тому назад он мог, наравне с другими парнями, выбрать себе полоску земли и работать на ней до седьмого пота, так, чтобы Анелька его похвали­ла, полюбила, выбрала себе в мужья. А теперь кто-нибудь другой заслужит её любовь, а он – Войтек – будет возить воду…

Так нет же! Не бывать этому! Хоть он и лошадь, а покажет, у кого всех больше терпенья, сноровки и на­стойчивости…

На другое утро Войтек стал работать ещё усерд­нее, чем работал накануне. Ни разу не остановился он, чтобы передохнуть, хотя вся шкура у него взмокла от пота и с губ падала пена. Ни разу не пришлось Анельке подогнать его словом или взмахом вожжей. Так было и на третий день, и на четвёртый…

И вот как-то вечером Анелька сказала при всех:

– Какой хороший, работящий конь этот вороной. Был бы он человеком, уж я бы знала, чьи озимые взойдут лучше всех.

Войтек услышал это, и сердце у него сжалось от благодарности и боли.

А ночью, когда он лежал в конюшне на соломе, ему вдруг показалось, что ноги у него как-то странно онемели. Он с трудом поднялся и вдруг понял, что стоит не на четырёх, а на двух ногах, как человек!

Войтек робко поднял руку, дотронулся до своей головы и чуть не вскрикнул от радости. Так и есть!

Чёрный пёс, чёрный кот и сорока-вертихвостка ска­зали правду: похвала Анельки сняла с него колдов­ство!

Не смея поверить своему счастью, он шевелил пальцами, произносил какие-то бессмысленные сло­ва – всё равно какие, лишь бы говорить! – старался рассмотреть своё отражение в ведре с водою…

Но вдруг в глазах у него помутилось, руки и ноги ослабели. Войтек без сил опустился на солому и за­снул крепким сном. А на рассвете он снова проснулся лошадью – гривастым вороным конём. Но теперь он уже знал, что ему надо делать.

Не дожидаясь, пока за ним придут, он сам вышел из конюшни и направился прямо к Анельке, которая стояла у ворот, провожая в стадо коров.

Увидев его, девушка сильно удивилась.

– Тебе чего надо? – спросила она. – Зачем ты вышел из конюшни в такую рань? Ведь вам ещё и корма не давали.

Вместо ответа Войтек осторожно взял её зубами за платье и потянул в тот угол двора, где стояла боч­ка на колёсах. Анелька поглядела на бочку, погляде­ла на Войтека и задумалась.

– Гм… Какая умная лошадь! – сказала она. – Ведь и в самом деле недурно было бы полить овощи до восхода солнца. Ну что ж, давай поедем за водой!

Старик ещё только выводил сивых за ворота, ко­гда Анелька и Войтек уже возвращались домой с пол­ной бочкой.

– Сегодня надо будет дать моему вороному по­больше овса! – крикнула отцу Анелька. – Он зарабо­тал! – И прибавила, похлопав по спине своего любим­ца: – В жизни не видала такой работящей лошади!

Войтек и не знал, как славно бывает на душе, ко­гда тебя хвалят за хорошую работу.

На этот раз он ждал вечера с особенным нетерпе­нием. И не напрасно ждал: чуть только наступила ночь, Войтек снова превратился в человека.

Тихонько вышел он из конюшни, взял в сарае большую лопату и зашагал к лесу – туда, где уже несколько дней трудились, поднимая новину, Анелькины женихи, парни из ближних и дальних мест.

В небо выплыла полная луна, и стало светло как днём. Войтек ещё издали увидел ровно нарезанные полосы земли – по краям они были обложены белы­ми камешками, каждая на свой лад. Камешки блесте­ли под луной, как нитки светлых бус. Сколько таких нитей протянуто по земле, столько женихов сватается к Анельке. Много! И сосчитать трудно…

Войтек остановился, погрозил лопатой и сказал громко, так, словно его могли услышать парни, рабо­тавшие здесь днём:

– Вот как! Вы уже начали работу, а я ещё только начинаю… Вы вскопали ваши полосы на целую треть или даже наполовину, а я ещё и делянку свою не успел отмерить… Но всё равно, не вы, а я окончу работу раньше! И не на ваших полосах, а на моей озимые взойдут лучше! И ни с кем из вас, а только со мной Анелька пойдёт под венец! Да, да, только со мной, по­тому что я люблю её больше вашего и лучше вашего знаю, какое это счастье для человека приложить к де­лу руки, пару здоровых, крепких, сильных рук!

И с этими словами он во весь дух кинулся бежать к лесу, туда, где белели ровные полосы белых ка­мешков.

Прежде всего он выбрал себе клочок земли на са­мой окраине поляны, почти у опушки леса. Обмерил его шагами, чтобы был ни больше, ни меньше, чем у других, обложил по краям камешками и взялся за ло­пату…

Уже луна спряталась за лесом, а он всё рабо­тал.

Уже начинало светать, а он и не думал об отдыхе.

И только когда первый луч солнца пробился из-за утреннего облачка, лопата со звоном упала на землю…

Вороной конь, весь в поту и мыле, словно он всю ночь без устали скакал по дорогам, медленным шагом возвращался к воротам усадьбы.

Увидев его, Анелька громко засмеялась.

– Где это ты пропадаешь по ночам? Кто тебя го­няет? – спросила она. – Уж сегодня-то нам, верно, не придётся ехать за водой – на тебя и смотреть жалко!

Но Войтек, тяжело поводя боками, подошёл к боч­ке на колёсах и сам стал в оглобли.

Ранним утром он возил на огород воду; до обеда возил с поля клевер; с обеда до вечера возил из лесу дрова.

Когда они с хозяином двинулись со двора в по­следний раз, рядом с отцом уселась Анелька – ей хо­телось посмотреть, как идёт работа на целине.

Чуть только парни увидели на возу красную юбку и белую рубашку, все, как один, побросали лопаты и сбежались поздороваться с Анелькой и стариком, а заодно похвалиться – кто сколько успел.

Старик помалкивал и только слушал, поглядывая на полосы и одобрительно покачивая головой. Зато Анелька и слушать никого не захотела! Она отверну­лась и пожала плечами:

– Нечего сказать, хороши работнички! Рады су­дачить целый день, как старые бабы… Работы на зло­тый, похвальбы на сто!

Парни притихли и, понурив головы, разошлись по своим полосам. А старик с дочкой поехали дальше.

Около самого леса Анелька окликнула отца:

– Ой, татусь! Поглядите-ка! Ещё одну полоску начали. Только не видать, кто на ней работает…

Старик приложил ладонь к глазам:

– Твоя правда, дочка! И когда только успели? Вчера под вечер земля здесь была ещё не тронутая…

Он слез с воза и пошёл поглядеть, Анелька – за ним.

– Ой, татусь, примечаете? Никак, это наша ло­пата лежит…

Старик наклонился, поднял лопату.

– Наша! Надо её с собой забрать.

Анелька задумалась.

– Нет, – говорит, – не надо! Может, тот, кто её сюда принёс, ещё вернётся и опять работать захочет. А у него лопату унесли… Оставим лучше!

– Как хочешь, дочка.

И лопату оставили там, где она лежала.

Когда стемнело, Войтек опять вышел из конюшни в человечьем образе и осторожно пробрался на свою делянку.

Он работал, не разгибая спины. Лопата молнией сверкала в лунном луче. Крупные капли пота стекали у Войтека со лба и росой падали на землю.

Когда забрезжил рассвет, на делянке у него было уже сделано не меньше, чем на других полосах.

«Догнал! – подумал Войтек. – Теперь надо обо­гнать…»

– В добрый час, Войтусь!

Кто-то легонько тронул его за плечо. Он обернул­ся. Перед ним стояла ведунья. А возле неё – чёрный пёс, чёрный кот и сорока-вертихвостка.

Войтек испугался и обеими руками схватился за свою лопату.

Ведунья засмеялась.

– Ты что это? Никак, лопатой от меня отбивать­ся вздумал? Брось! Я тебе ничего худого не сделаю.

– А зачем вы пришли?

– Посмотреть на тебя… Молодец! Скоро от ло­шадиной шкуры избавился.

– Не совсем ещё!.. – пробормотал Войтек.

– Погоди. Придёт время – и совсем избавишь­ся. Да ты не голодный ли? Кто много работает, то­му и есть надо побольше. Вот у меня лепёшки и тво­рог. Подкрепись!

– Некогда мне! – ответил Войтек, налегая на лопату.

– Ну не хочешь есть, так вот выпей глоточек. Это тебя славно освежит.

Войтек взял у неё из рук глиняный кувшин и с жадностью напился. Питьё было кисловатое, чуть терпкое и нежно пахло лесными травами.

– Спасибо, – сказал Войтек и вернул кувшин.

Он сразу почувствовал, что сил у него прибыло вдвое, как будто за плечами были не долгие часы тя­жёлого лошадиного труда, а лёгкий праздничный день, сытный обед и хороший отдых.

Он обрадовался и принялся за работу ещё горячей и усердней.

И вот на востоке посветлело. Первый солнечный луч тронул верхушки деревьев.

Тут лопата выпала из рук Войтека. На крайней полосе, у опушки леса, стоял вороной конь и рыл копытом землю.

Ведунья словно и не заметила, что случилось с парнем. Она спокойно ходила меж кустов и собирала душистые листики мяты.

Зато чёрный пёс и чёрный кот грустно опустили головы. А сорока-вертихвостка взлетела на ветку ста­рой развесистой груши и застрекотала:

– Ничего, Войтусь! Потерпи ещё немножко. Она говорит: придёт время и ты совсем избавишься от лошадиной шкуры! Тогда не забудь и про нас! Не за­будешь?

И тут ведунья обернулась, взглянула на Войтека через плечо и сказала тихонько:

– Ну и работящий конь этот вороной! Мало того, что целые дни работает, как лошадь, – так ещё и ночью трудится, как человек…

Не успела она договорить эти слова, вороной конь пропал, словно провалился сквозь землю. На его ме­сте стоял Войтек, прежний Войтек – такой, каким в последнее время он бывал только по ночам.

– Спасибо вам, матушка, на добром слове, – сказал он ведунье. – Теперь-то я знаю, чего стоит доброе слово, если его скажут от души и вовремя. И поэтому… – он хитро поглядел на ведунью, – поэтому я тоже хочу сказать вам одно словечко. Какие хорошие, какие работящие у вас помощники! В жиз­ни не видел я пса, который был бы таким верным сторожем, кота, который ловил бы столько мышей, и сороки, которая расклевала бы столько жуков и гу­сениц…

Услышав это, чёрный пёс благодарно завилял хво­стом, чёрный кот замурлыкал, словно у него почесали за ухом, а сорока стала весело прыгать с ветки на ветку.

Ведунья погрозила Войтеку пальцем:

– Вот ты какой! Ну ладно… Возьми всё-таки эту лепёшку с творогом. Ведь овса тебе больше не да­дут – ты уже не лошадь!

И, положив подле Войтека лепёшку, ведунья опять скрылась в лесу, а с нею чёрный пёс, чёрный кот и сорока-вертихвостка.

Войтек съел то, что ему дали, и снова взялся за лопату. Он думал об Анельке: что-то скажет она, ко­гда заметит, что её вороной исчез? Пожалеет ли о нём?..

А в это самое время Анелька ходила по двору, за­глядывая во все углы и окликая своего любимца. Она зашла в конюшню, побывала и на огороде, и на берегу пруда. Вороного коня не было ни на пруду, ни в огороде… Ей сделалось грустно.

– Татусь! – сказала она отцу. – Моего вороно­го нигде нет. Он пропал.

Старик почесал за ухом.

– Что ж, – сказал он. – Как пришёл, так и ушёл.

Но для Анельки это было плохое утешение.

– Нет, я не успокоюсь, пока не найду его, – ска­зала она. – Пойду искать! Может, он пасётся возле леса… Может, на клеверном поле… Мне так его жалко!

– Иди, если хочешь.

Анелька пошла.

Идёт, идёт, за каждый куст заглядывает, всех по дороге расспрашивает… Нет, никто не видел вороного коня!

Так добралась она наконец до леса. Видит: на крайней полосе, у самой опушки, работает парень. Лицо у него загорело почти дочерна, зато волосы вы­цвели чуть ли не добела. Работает он, не разгибая спины, ничего вокруг не видит и не слышит. Лопата так и мелькает у него в руках, и камни дождём сып­лются в придорожную канаву – только и слышно: стук, стук, стук, стук… А сорная трава кучей лежит на краю полосы.

Смотрит Анелька: кто бы это мог быть? Издали не разглядеть. А кажется ей, что где-то она этого пар­ня уже видала.

Вышла она потихоньку из-за кустов, подходит всё ближе и ближе. А Войтек чуть заметил её – вскинул лопату на плечо и поскорее зашагал к лесу.

Удивилась Анелька. Не было ещё такого случая, чтобы парни от неё убегали.

Присела она на камень, сидит и думает:

«Не век же тебе, голубчик, за деревьями пря­таться. Выйдешь когда-нибудь!»

А Войтек примостился в лесу на пне и тоже ду­мает:

«Не век же тебе, голубушка, на этом камне сидеть. Уйдёшь когда-нибудь. Ты со мной разговаривать не захотела, и я с тобой говорить не хочу. До тех пор не стану говорить, пока озимые не взойдут и ты не ска­жешь, что мои лучше всех!..»

Так сидят оба: она в поле на камне, он на пне в лесу. Сидят, ждут.

Идёт мимо женщина с ребёнком на руках. Увиде­ла она Анельку, удивилась:

– Ты чего это тут сидишь? Поджидаешь кого-ни­будь?

– Нет. Конь у нас пропал. Искала я его, искала и притомилась. Сижу отдыхаю. А вы куда идёте?

– Да вот сыночка к ведунье несу. Захворал он у меня. Ты туда дорогу не знаешь ли?

– Нет, не знаю. А вы, если дойдёте, спросите у неё, где нашего коня искать. Спросите?

– Ладно, спрошу. – И женщина пошла дальше.

Входит она в лес. Видит: на пне парень сидит, опёрся обеими руками на рукоятку лопаты, смотрит сквозь кусты в поле.

– Ты не знаешь ли, где ведунья живёт? – спра­шивает женщина.

– Как не знать? Знаю. Вот пройдёте по этой тро­пинке сквозь лес, выйдете на опушку – там она и жи­вёт. А вы зачем к ней идёте?

– Да вот сыночка несу. Захворал он у меня. А ты у неё бывал?

– Бывал.

– Что ж, добрая она или злая?

– Угодите – так добрая, а не угодите – так злая. Уж вы постарайтесь угодить.

Всполошилась женщина:

– Да как угодишь-то?

– А я вас научу. Есть у неё чёрный пёс, чёрный кот и сорока-вертихвостка. Похвалите их, скажите, что они усердные, работящие, – она это любит.

– Вот спасибо тебе! Уж я похвалю. – И женщи­на пошла по тропинке.

А Войтек вдогонку ей кричит:

– Сделайте милость, спросите у ведуньи, что де­лать парню, если ему работать надо, а он не может: мешают ему. Спросите?

– Спрошу, спрошу.

Только женщина скрылась в лесу – идёт по той же дороге дряхлая старуха. Дошла до опушки, уви­дела Анельку, удивилась:

– Ты чего это, красавица, без дела сидишь, в лес глядишь? Поджидаешь кого?

– Да нет… Конь у нас пропал. Думаю: не в лесу ли заблудился?

–Так ты бы пошла поискала,

– Искала уж. Прямо с ног сбилась. Может, сам придёт…

– Что ж, всяко бывает. Может, и придёт. Посиди, подожди.

Вошла старушка в лес. Видит: лежит под кустом парень, ветки рукой раздвинул, глядит куда-то в поле.

– Ты чего это тут лежишь? Больной, что ли? Так пойдём со мной, – я к ведунье иду. Говорят, хорошо она людям помогает.

– Это как сказать… Кто угодит, тому помогает. А не угодишь – ни с чем отошлёт.

– Да как же ей угодить-то?

– А вы, бабушка, похвалите её пса, кота и соро­ку. Очень она это любит. Скажите, что они усердные, работящие. Не забудете?

– Что ты, что ты! Первым делом скажу. Вот спа­сибо, что научил. – И пошла дальше.

А Войтек вслед кричит:

– Бабушка, спросите у неё заодно: что делать парню, если ему работать вот как надо, до зарезу, а нельзя: мешают. Спросите?

– Спрошу, спрошу.

Ушла старуха. Выглянул Войтек из-за кустов: тут ли Анелька? Тут. Сидит на камне.

Так бы и пропал у него весь день, да, на счастье, набежала на небо чёрная туча. Такой дождь хлы­нул – только держись!

Накинула Анелька на голову фартук и со всех ног пустилась бежать домой.

А Войтеку дождь нипочём. Он вышел из лесу и принялся за работу.

Вечером, когда Анелька пошла по воду, у колодца её остановила ведунья. Она была одна, без своих провожатых. Не было с ней на этот раз ни чёрного пса, ни чёрного кота, ни сороки-вертихвостки.

– Вот что, девушка, – сказала ведунья. – Ты своего вороного напрасно не ищи: не найдётся! Да не ходи до поры до времени к опушке леса, на послед­нюю полосу, а то всё пропадёт.

Сказала и ушла, как пришла.

Послушалась её Анелька – больше к лесу не хо­дила: боялась, что всё пропадёт.

Работала Анелька как будто по-прежнему: всюду поспевала, со всеми делами управлялась, но стала она какая-то тихая, задумчивая, словно кто её под­менил.

А Войтеку больше никто не мешал работать. Ве­дунья каждый день приходила к нему, приносила ему еду и питьё, настоенное на лесных травах. Напьёшь­ся – и вдвое сильней станешь. Ночью спал он в лесу под деревом, а чуть свет вставал и принимался за ра­боту.

Но с каждым днём на сердце у него становилось всё тяжелее.

«Ну, что ж, землю я вскопал не худо, ни одного корешка не оставил, ни одного камешка. Теперь надо бы её удобрить… А чем? »

Когда-то дома мать круглый год выгребала из пе­чи золу и бережно пересыпала в дощатый ящик. Ящик для золы стоял у них в сенях. А во дворе за ко­ровником высилась большущая куча навоза, куры и петухи любили рыться в ней, переговариваясь на сво­ём птичьем языке…

В те времена ему бы не пришлось думать, чем удобрить поле. А теперь у него не было ни дома с тёп­лой печкой, ни двора с хлевом.

И Войтек не спал ночи, ломая голову над тем, как же ему быть…

Он и не знал, что по окрестным деревням ходит босой мальчик с корзинкой, ведром и деревянной ло­патой в руках. Он заходил в избы и просил дать ему «так, самую малость – горсточку золы», бродит по дорогам и собирает в корзину навоз. Каждый день он относит ведро и корзину в лес, золу высыпает из вед­ра в яму, навоз складывает в кучу и прикрывает ело­выми ветками и соломой.

Но Войтек в деревни не заглядывал и поэтому ничего не слыхал про мальчика с корзиной и лопатой.

И вот настал день, когда мальчик сам пришёл к нему на поле. Он остановился у края полосы, снял шапку и сказал:

– Здравствуй, Войтусь!

Войтек с удивлением поглядел на него:

– Здравствуй, паренёк. Ты кто такой?

Мальчик усмехнулся:

– Эге! Ты, я вижу, забыл того чёрного пса, что стерёг дом у ведуньи. А ведь это я и есть. Ты освобо­дил меня от заклятья. Спасибо тебе!

– Так это ты, братец! Ну как же я рад, что ты опять стал человеком! Что скажешь?

– Да ничего особенного, Войтусь, меня снова бе­рут в пастухи. Но дело не в этом. Я пришёл тебе ска­зать, что припас кое-что для твоего поля. Пойдём посмотрим.

Войтек пошёл вслед за мальчиком и увидел пол­ную яму золы и высокую кучу навоза – пожалуй, по­выше той, что была у них во дворе за коровником.

Ну и обрадовался же Войтек!

– Вот спасибо, приятель! А я-то думаю: пропало всё моё дело…

И он опять принялся за работу.

Скоро земля у него на полосе была как ни на одной другой. Она стала рыхлая, жирная – только сей. Да вот сеять-то ему было нечего…

Он вспомнил поле, на котором трудились его отец и дед и которое он забросил. Вспомнил амбар, кото­рый сам разобрал по брёвнышку, потому что ему лень было ездить в лес по дрова… И на душе у Войтека стало горше прежнего.

Он и не знал, что на мельнице – подручным у мельника – уже много дней работает какой-то паре­нёк. Он заботливо подбирает каждое упавшее зёр­нышко. Зёрна, просыпанные перед мельницей или разлетевшиеся из-под жерновов, он сметает в кучу метёлкой и ссыпает в мешочек.

Не знал Войтек, что каждый вечер к мельнице приходит девушка, берёт у мальчика мешочек, уно­сит к себе и целыми днями сидит, склонившись над столом и перебирая зёрна. Рожь она кладёт в одну сторону, пшеницу – в другую, а всякий мусор выбра­сывает в печь.

Урожай в тот год был богатый. Особенно хорошо уродилась пшеница. Поэтому пшеничных зёрен попа­далось больше, чем ржаных. Зёрна были крупные, чи­стые, словно янтарь. Как раз для сева.

Войтек никогда не заглядывал на мельницу и ни­чего не слышал про паренька и девушку. Но вот как– то раз они сами пришли к нему на поле и принесли вдвоём тяжёлый мешок.

– Это ещё что? Кто вы такие! – спросил Вой­тек.

Юноша и девушка переглянулись и весело рас­смеялись.

– А ты разве не помнишь чёрного кота и сороку? Ты нас освободил от заклятья, а мы тебе принесли немного пшеницы, чтобы ты засеял своё поле. Погля­ди – хорошая?

Войтек до того обрадовался, что все слова расте­рял. Только одно и нашёл: «Спасибо!»

Он развязал мешок, наклонился над ним и стал перебирать зёрна, осторожно, бережно, словно они были стеклянные и могли разбиться.

Потом он выпрямился и пошёл по полю широким шагом, рассыпая вокруг полными горстями золотые зёрна пшеницы.

А на меже стояли паренёк с мельницы, девушка и пастух, который нарочно прибежал из деревни, чтобы посмотреть, как Войтек начнёт сеять. Все трое гляде­ли и радовались, что каждому из них удалось внести свою долю в труд их старшего друга, Войтека.

* * *

А когда деревья начали ронять на землю желтые и красные листья, на поле в зелёном возке приехала Анелька. Рядом с возком шагал её отец. Он нарочно шёл пешком, чтобы лучше осмотреть полосы.

Возле каждой борозды стоял тот, кто превратил бесполезную пустошь в плодородное поле, стоял гордый и радостный, как на празднике.

На самом краю, почти у опушки леса, стоял Вой­тек. Он исхудал, потемнел от солнца и ветра, но зато сделался таким крепким и сильным, каким не был ни­когда.

Зелёный возок медленно катился вдоль полос, и старик внимательно осматривал на ходу каждую делянку.

Он приговаривал:

– Молодцы! Молодцы! Славно поработали! – а сам всё подгонял и подгонял своих сивых.

И только у последней полосы старик придержал коней и остановился.

Долго и пристально, хозяйским глазом, оглядывал он поле. Нигде не было заметно ни одной проплеши­ны. Всюду, куда ни поглядишь, подымалась молодая пшеница, ровная, густая, стебель в стебель.

И лицо у старика словно осветилось.

Он подозвал остальных парней и сказал торжест­венно:

– Самые лучшие озимые на этой полосе!

И Анелька повторила:

– Самые лучшие – здесь!

* * *

К венцу Войтек с Анелькой поехали в зелёном возке. Возок везли гнедые – откормленные, гладкие, весёлые.

Посажёной матерью была ведунья из старого ле­са. Она осыпала хмелем молодых и первая затянула свадебную песню:

Вкруг жердиночки в саду

Вьются кудри хмеля.

Пусть всегда живут в ладу

Войтек и Анеля!..