По пути Ясона

Глава 1. На поиски истины

Так начинается первая сага в западной литературе о путешествиях — повествование о Ясоне (иначе Иасоне) и аргонавтах, отправившихся за золотым руном. Они снарядили большой корабль, на борт которого поднялись многие герои Древней Греции, и двинулись на поиски далекой земли на востоке. Там, на берегу широкой реки, рос дуб, на ветвях которого и висело золотое руно, охраняемое свирепым драконом. Вернув это руно в Грецию, царевич Ясон, «человек в одной сандалии», мог рассчитывать на обретение отцовского трона, узурпированного его дядей Пелием. На пути, как гласит предание, героям довелось испытать немало приключений: они высаживались на острове, населенном исключительно женщинами, которые рвались заполучить аргонавтов в мужья; они бились на кулаках с вождем варварского племени, причем проигравшему в поединке предстояло погибнуть; они проскользнули мимо жутких Сталкивающихся скал (Симплегад), сокрушивших множество кораблей. Слепой прорицатель, одолеваемый демоническими гарпиями, указал им верное направление; а когда герои наконец достигли далекой и желанной земли, царская дочь Медея столь горячо полюбила Ясона, что предала свою семью, помогла возлюбленному выкрасть руно и вместе с ним бежала в Грецию.

Неудивительно, что столь романтическая история пережила эпоху своего создания. По словам Гомера, это повествование было «на устах у всех», когда он приступил к сложению «Одиссеи». Греческие драматурги, не уступавшие в искусности и мастерстве Еврипиду, Эсхилу и Софоклу, посвящали аргонавтам свои пьесы. В III веке до нашей эры Аполлоний Родосский, возглавлявший знаменитую Александрийскую библиотеку, подробно изложил классическим гекзаметром историю аргонавтов:

Двадцать два столетия спустя мы с моими товарищами решили по-своему почтить память древних героев. Аполлоний следовал за аргонавтами в стихах; мы намеревались повторить их путь на деле. Мы построили точную копию корабля Ясона, двадцативесельной галеры 3000-летней давности, и отправились на поиски собственного золотого руна — фактической основы предания о Ясоне и аргонавтах. Нашим путеводителем была «Аргонавтика» Аполлония, обернутая в целлофан, который защищал книгу от дождя и пенных брызг. Пессимисты предрекали, что, если не задует попутный ветер, нам придется более миллиона раз на человека погружать весла в воду, прежде чем мы достигнем цели.

Наша галера — новый «Арго» — вызывала искреннее восхищение у всех, кто ее видел. На исследования, подготовку чертежей и строительство ушло три года, но всякому, кто любовался изящными обводами корабля, было ясно, что это время потрачено не напрасно. Пятьдесят четыре фута в длину, от мыска непривычного рылообразного тарана до оконечности кормы, галера походила на неведомое науке морское животное. Весла с каждого борта поднимались и опускались, точно лапы какого-то громадного зверя, крадущегося по спокойным темно-синим греческим водам. Два нарисованных глаза у носа настороженно всматривались вдаль, а на самом кончике тарана имелось углубление, чтобы держаться, и вода, заливаясь в него и стекая обратно в море, создавала впечатление, будто это ноздри, которыми корабль дышит.

— Что это там? — воскликнул вдруг кто-то, указывая чуть в сторону от курса галеры. — Какой большой плавник! Может, акула?

— Мне не приходилось слышать об акулах в Средиземном море, — ответил другой голос.

— Что там, Трондур? — крикнул я от кормила. — Что-нибудь интересное?

Мускулистый и бородатый гребец обернулся ко мне и дернул подбородком. С Трондуром Патурссоном, моряком и замечательным художником, мы уже совершили два плавания и знали друг друга настолько хорошо, что слова нам не требовались. «Йа!» — буркнул он, нагнулся и достал из-под гребной скамьи гарпун. Потом пробрался на нос корабля, и минуту спустя гарпун уже был крепко насажен на древко. Трондур замер с оружием в руке, выбирая момент для броска. Он выглядел настоящим Посейдоном.

— Всем приготовиться, — велел я. — Попробуем добыть эту акулу нам на завтрак.

Весла замедлили движение, люди старались грести как можно тише, чтобы не спугнуть добычу. Теперь галера еще сильнее, чем ранее, напоминала морское животное — хищника, подбирающегося к жертве.

Я слегка надавил на кормило, и нос корабля сместился чуть в сторону от прежнего курса и нацелился на черный треугольник плавника впереди. Похоже, акула не обращала на нас внимания. Я постарался припомнить все, что знал и читал о приемах и уловках китобоев. Может, стоит сделать несколько сильных и резких гребков, а дальше пусть корабль приближается к акуле по инерции? Или лучше продолжать грести, тихо и медленно? Первый вариант казался более предпочтительным.

— Левый борт, суши весла. Правый борт, гребем дальше.

Гребцы по левому борту прекратили грести, вода капала с лопастей их весел на темную, маслянистую поверхность моря. Люди по правому борту сделали пять резких гребков и тоже подняли весла в воздух. Галера скользнула вперед, одновременно плавно поворачивая. Мы почти настигли акулу. Я различал очертания рыбы — темное, почти сливавшееся с водой пятно около трех метров длиной. Акула наконец что-то заподозрила и начала отворачивать. Когда на нее упала тень галеры, рыба устремилась на глубину — и в этот миг Трондур метнул гарпун.

Попал! Гарпун с плеском вонзился в воду и внезапно застыл: две трети древка торчали над водой, а наконечник угодил акуле точно в бок. Впечатление было такое, будто гарпун угодил в кусок топляка. Тут ошарашенная акула задергалась, и вода вокруг нее забурлила. Трондур ухватил веревку, к которой был привязан гарпун, и потянул; мгновение борьбы — и гарпун, скрывшийся было под водой, вынырнул обратно и закачался на волнах. Увы, рыбе удалось освободиться. Трондур флегматично вытащил гарпун из воды и показал нам: зубья наконечника загнулись, и теперь гарпун подозрительно смахивал на острогу.

— Нехорошо, — пробурчал Трондур и с сожалением покачал косматой головой. — Надо было бросать глубже. — И показал рукой, что гарпун пошел слишком полого: чтобы он надежно закрепился в теле рыбы, следовало метать его под большим углом.

— Все, у кого мокро за ушами, — слушайте, — объявил Питер Доббс, — наш завтрак уплыл! А мясо акулы, между прочим, очень вкусное, если правильно его приготовить, да еще лучку добавить…

Питер, Трондур и еще двое членов экипажа галеры — наш доктор Ник Холлис и баталер Тим Редмен — были привычны к такого рода путешествиям. Все они сопровождали меня, когда я отправился на копии арабского парусного торгового судна VIII века из Муската в Аравии в китайский Кантон (свыше 8000 миль пути). Плавание продолжалось семь месяцев, мы изучали фактическую основу путешествий Синдбада Морехода, и наши товарищи-арабы научили нас местным рецептам приготовления акулы; надо признать, акулье мясо существенно разнообразило диету на борту. Естественно когда приспела пора набирать команду для повторения пути аргонавтов, я прежде всего обратился к своим прежним спутникам. Они не замедлили согласиться: Тим и Питер взяли отпуска на работе, Ник договорился с больницей о том, что у него будет свободное лето, а Трондур, который жил на Фарерских островах и зарабатывал на жизнь картинами и скульптурами, попросту сложил рюкзак (кисти, рыболовные крючки и гарпуны) и вылетел в Грецию.

Там они присоединились к двум людям, помогавшим строить корабль, — Питеру Уилеру, двадцатишестилетнему инженеру-англичанину, которому пришлось переквалифицироваться в плотника, и Джону Игану из ирландского графства Мэйо, мастеру на все руки и одному из двух фотографов нашей экспедиции. Другой фотограф, Сет Мортимер, примчался в последнюю минуту и выглядел пораженным до глубины души, когда ему сообщили, что здоровяк с бритой головой — наш старший гребец, который будет учить остальных премудростям гребли. Марк Ричардс неоднократно участвовал в состязаниях гребцов, благодаря чему накачал мышцы, как у культуриста; сочетание бритой головы и могучих мускулов превращало его в работорговца из голливудской исторической постановки. При этом он окончил Оксфорд и читал без словаря по латыни и по-гречески, что делало его незаменимым на борту — ведь мы пользовались оригинальным греческим изданием «Аргонавтики».

Гребное прошлое имел и Майлз Кларк, участник соревнований по гребле между Оксфордским и Кембриджским университетами (он выступал за Кембридж), а на носу располагался самый важный человек в экипаже — наш кок Питер Моран. Он только что получил диплом специалиста по отельному менеджменту и решил, что ему требуется передышка после пяти лет обучения, прежде чем надевать костюм и галстук, положенные по статусу. Дел у него хватало. Обнаженный до пояса, с грязными пятнами на веселом лице, он заправлял крохотной кухонькой на самом носу корабля: ему полагалось готовить на спиртовке еду для двадцати вечно голодных гребцов. Впрочем, надо отдать Питеру должное — подобная перспектива его нисколько не смущала.

— Если мне помогут чистить овощи, после еды будут за собой убирать, думаю, мы вполне уживемся, — сказал он мне. — Но учтите, я никого не подпущу к припасам. Иначе все будут отщипывать по кусочку, и мы в конце концов останемся ни с чем.

Наблюдая за своей воодушевленной командой, я испытывал искушение сравнить этих людей с теми героями, которые составили экипаж легендарного «Арго» в путешествии за золотым руном. В разных источниках упоминаются разные имена — ведь едва ли не каждый греческий город притязал на то, что его жители входили в состав команды Ясона; в итоге, если сопоставить все варианты, получится длинный список с представителями всех областей и важнейших городов Греции. Однако есть и те, чьи имена неизменно присутствуют во всех вариантах предания.

В кормчие Ясон выбрал Тифиса; как пишет Аполлоний, «лучше других феспиец умел предузнать, когда волны / Гладь взбороздят, умел предсказать по звездам и по солнцу, / Битву ли ветры начнут или ветер подует попутный». Впередсмотрящим взяли остроглазого Линкея, который, как гласила молва, был способен проникнуть взором даже в подземные владения Аида. Плотником на борту стал Арг, строитель корабля, «наилучшего среди всех, что гладь бороздили морскую». На борт взошел и быстрейший на свете бегун, Евфем из Тенара; о нем говорили, что он мог «пробежать по пучинам блестящего моря», не замочив ног. Упомяну также близнецов Кастора и Полидевка (Поллукса) — первый славился как искусный наездник, а второй был чемпионом Греции по кулачному бою (разумеется, подобный человек в команде необходим). Двое членов экипажа, Мопс и Идмон, были провидцами. Они толковали знамения, предсказывали будущее по полету птиц и по внутренностям жертвенных животных. Калаид и Зет — сыновья северного ветра Борея — унаследовали от отца способность летать. Коренастый Анкей, облаченный в медвежью шкуру, был столь силен, что мог соперничать с сильнейшим человеком на земле — с самим Гераклом.

Что касается последнего, когда именно он присоединился к аргонавтам и сколько времени провел в их компании — вопросы спорные; едва ли не каждый античный автор трактовал их по-своему. Для древних было попросту немыслимо, чтобы такой великий герой, как Геракл, не принял участия в походе аргонавтов, поэтому ему, что называется, постарались «подыскать местечко». Аналогичным образом в состав команды «Арго» включили и легендарного певца и музыканта Орфея: играя на лире, он скрашивал труды гребцов, его музыка успокаивала море и унимала гребцов, когда те ссорились между собой, а голос Орфея был настолько сладостен, что рыбы поднимались на поверхность послушать его песни.

Для меня история Ясона и поисков золотого руна с давних пор таила в себе неизъяснимое очарование. Подобно большинству людей, впервые я прочитал о Ясоне в школе, в сборнике греческих преданий, где рассказывалось также о Тесее и Минотавре, о двенадцати подвигах Геракла и о прочих событиях, случившихся по воле богов Олимпа, которые не упускали случая вмешаться в повседневную жизнь мужчин и женщин Древней Греции. Однако как историк географических открытий, изучавший литературные повествования о путешествиях, я начал понимать, насколько важна история Ясона и насколько она особенна. В западной литературе это — первое описание великого похода, сохранившееся до наших дней; оно предшествует даже «Одиссее» Гомера. Позднее я выяснил, что поход аргонавтов принято относить к концу бронзового века — к XIII столетию до нашей эры. Бессмертный «Арго» — первый корабль в истории, носящий собственное имя. Для моряка это имеет немалое значение: впервые корабль перестал быть безликим плавсредством, безымянной плавучей деревяшкой. «Арго» — корабль с характером; более того, согласно преданию, он умел говорить человеческим голосом и, когда было необходимо, давал мореходам советы. Само название участников похода — аргонавты — происходит от имени корабля; в современном мире, привычном к космонавтам, астронавтам и даже акванавтам, не стоит забывать, что аргонавты были первыми, кто отправился в чрезвычайно длительное и опасное путешествие.

Античная история и литература на протяжении столетий привлекала множество исследователей. Может ли быть, спросил я себя, что эти люди не выяснили досконально всех подробностей похода аргонавтов? Тем не менее я ощущал почти непреодолимую потребность заново изучить тексты, проштудированные великими учеными с энциклопедическими познаниями. И не будем забывать о возрасте предания. Ведь поход состоялся так давно, что просто не могло сохраниться всех указаний, необходимых для точного повторения маршрута аргонавтов. И все же, перечитывая «Аргонавтику», я не мог не поражаться тому обстоятельству, что география этого путешествия практически не вызывает споров среди ученых. Все исследователи соглашаются, что путешествие началось из Северной Греции, а завершилось на восточном побережье Черного моря, там, где прежде было Колхидское царство, а ныне находится Грузия.

Правда, на том согласие среди ученых иссякает. Одни полагают, что описание похода — чистой воды сказка, придуманная для развлечения. Другие считают, что поход и в самом деле имел место в конце бронзового века, однако последующие сказители придали ему несоизмеримые масштабы. Третьи указывают, что, хотя отсылки к походу аргонавтов встречаются уже в поэмах Гомера, первое «полноценное» изложение событий этого путешествия появилось лишь в середине III века до нашей эры, почти через тысячу лет после самого похода, если таковой и был предпринят.

Группа ученых утверждает, что поход был физически невозможен. По их мнению, корабль, построенный в конце бронзового века, не мог выдержать 1500-мильного перехода от Греции к берегам Колхиды. Этот примитивный корабль, говорят они, попросту развалился бы на куски при первом же порыве ветра. И категорически невероятно, чтобы подобный корабль мог пройти Босфорским проливом и Дарданеллами и попасть в Черное море. Эти критики считают, что противоборствующие течения Босфора слишком сильны, чтобы галера Ясона могла их одолеть. Потребовался бы корабль не менее чем с пятьюдесятью веслами, расположенными в два ряда друг над другом, чтобы пройти Босфор, а морские историки не обнаружили доказательств существования таких кораблей ранее VIII века до нашей эры. Также эти критики замечают, что после появления указанных кораблей произошел всплеск интереса греков к бассейну Черного моря, вследствие чего появилось множество колоний по его берегам. Иными словами, история аргонавтов опередила свое время. Ясон и его спутники не могли добраться до Колхиды, вряд ли они доплыли дальше современного Стамбула. Впрочем, отнюдь не все отрицают правдоподобность этого предания. По авторитетному мнению «Оксфордского классического словаря», описание похода аргонавтов — «одно из старейших греческих преданий, основанное, вероятно, на реальных событиях»…

Слово «вероятно», однако, выдает некоторые сомнения. И единственный способ доказать реальность плавания Ясона — построить корабль, аутентичный эпохе, провести его на веслах через Босфор и Дарданеллы, а затем пристать к суше в Грузии. Прежде чем всерьез задуматься над тем, осуществима ли подобная экспедиция, следовало уточнить достоверность основного источника — поэмы «Аргонавтика». Впрочем, ее автора, Аполлония Родосского, никак нельзя упрекнуть в склонности к баснословию — он был одним из выдающихся ученых своего времени, учился у великого Каллимаха, являлся придворным наставником Птолемеев и за свои заслуги был назначен главой Александрийской библиотеки, сокровищницы знаний древнего мира; работая над «Аргонавтикой», он наверняка пользовался свитками из собрания библиотеки. Нам также известно, что коллеги Аполлония тщательно изучали текст поэмы и указывали автору на неточности и ошибки. Считается, что первая версия поэмы была намного длиннее, но ее раскритиковали столь сурово, что Аполлоний даже покинул Александрию и несколько лет провел вдали от этого «светоча культуры», сокращая и перерабатывая текст. Второй вариант поэмы ученое сообщество встретило благосклонно, и, пусть даже современные критические мерки существенно отличаются от древних, не подлежит сомнению, что «Аргонавтика» — произведение весьма содержательное, написанное человеком сведущим, который изложил историю Ясона и аргонавтов на основании лучших источников тех дней.

Значит, текст поэмы может служить путеводителем для современных аргонавтов, но как быть с кораблем? Точнее, возможно ли найти достаточно сведений, чтобы построить копию корабля XIII столетия до нашей эры? Разумеется, в конце бронзового века воды восточного Средиземноморья бороздили самые разные корабли — грузовые, торговые, ходившие с Кипра и Леванта, равно как и с Крита и с материковой Греции, гребные, парусные, мирные и военные. И скорее всего, каждый тип корабля имел, так сказать, местные варианты, в зависимости от места постройки и своего назначения. Корабль Ясона, как следует из всех текстов, был галерой — вполне логичный выбор транспортного средства для экспедиции, которой, возможно, придется столкнуться с враждебными племенами. Лишь галера могла вместить столько воинов, сколько требовалось для вооруженного набега, если хранитель золотого руна, царь колхов, откажется отдать его миром.

Исследования морских историков за последние двадцать лет позволили накопить немало сведений о ранних греческих галерах, и из этих сведений явствовало, что галеры появились отнюдь не вдруг, не на пустом месте. Подобно «длинным кораблям» викингов, греческие галеры эволюционировали на протяжении столетий. Сегодня мы можем проследить историю северных драккаров, в чем-то сходных с галерами, на 1300 лет и можем утверждать, что изменения в их конструкции происходили очень и очень неспешно. Имеются все основания полагать, что строители галер были не менее консервативны. Иными словами, есть надежда, что доступный нам свод материалов позволит построить точную копию галеры конца бронзового века.

По «Аргонавтике», корабль строили на берегу бухты близ города Иолк, который ныне называется Волос и который был столицей царства Ясона. И тут мне несказанно повезло в моих изысканиях: я обнаружил, что древнейшее изображение греческой галеры — на фрагментах керамики — найдено именно в Волосе! Эти фрагменты, по сути, представляли собой осколки и находились в плохом состоянии, однако греческий археолог, проводивший раскопки в Волосе, сумел сложить их в нужном порядке и получил цельное исходное изображение (некоторые линии, конечно, пришлось дорисовать). Это не более чем набросок, но он имеет чрезвычайное значение, поскольку доказывает, что уже в XVI столетии до нашей эры (этим временем датируются фрагменты), за несколько веков до Ясона, греческие корабли уже обладали характерным изогнутым носом, приподнятой кормой и боковым рулевым веслом. Позднейшие изображения, датируемые VII–IV столетиями до нашей эры, снабдили меня информацией относительно технических подробностей — в частности, о способах крепления паруса.

Но насколько велика должна быть галера? «Арго», по утверждениям античных авторов, считался самым крупным и величественным кораблем своего времени; при этом его точные размеры нигде не называются. На борту, по различным источникам, помещались от тридцати до пятидесяти воинов (или даже больше), причем отнюдь не обязательно все они были также и гребцами. Размеры ранних греческих кораблей определялись не привычными нам измерениями (длина, ширина, высота), а количеством весел. У Гомера упоминаются три типа кораблей — двадцати-, тридцати- и пятидесятивесельные галеры. Я понимал, что строить пятидесятивесельный корабль невозможно: во-первых, где взять столько денег, а во-вторых, где я найду столько гребцов? С другой стороны, если совершить новый поход за золотым руном на самой маленькой из галер и если преодолеть на ней течения Босфора, мой эксперимент тем самым окажется более убедительным. Если я дойду до Грузии на двадцативесельной галере, значит, Ясону на более крупном корабле это осуществить было и того проще. Итак, очевидный выбор — скромная галера о двадцати веслах. Подобные корабли часто упоминаются в древних текстах, они составляли основу греческого флота, использовались в качестве разведчиков, сторожевых кораблей и курьеров. На такой галере Телемах, сын Улисса, отправился искать исчезнувшего отца — всего поколение спустя после Ясона. Если построить двадцативесельную галеру, у меня будет достоверный корабль той эпохи. А надежная команда, возможно, позволит в точности повторить путь Ясона и аргонавтов.

К кому обращаться по поводу корабля, я знал наверняка. Колин Муди, кораблестроитель, уже спроектировал для меня два корабля. Именно на его чертежной доске впервые возник «Сохар», торговое парусное судно VIII века, обшивку которого стягивали 400 миль канатов из кожуры кокосов и на котором мы совершили плавание по маршруту Синдбада. Еще раньше, в 1976–1977 годах, Колин подготовил спецификации на «Брендана» — лодку, обшитую бычьими шкурами, на которой я с тремя товарищами пересек Северную Атлантику, чтобы установить, могли ли ирландские монахи открыть Новый Свет за тысячу лет до Колумба.

Когда я позвонил Колину и сообщил, что хочу реконструировать древнегреческую галеру, он, похоже, нисколько не удивился. «Приезжай, — только и сказал он, — на месте все обсудим». Неделю спустя я сидел у него в кабинете, излагая свои соображения по поводу корабля аргонавтов и начиная понимать, что в очередной раз ставлю перед Колином чертовски трудную задачу. Чтобы систематизировать раскопанные мною сведения, Колин дотошно уточнил, сколько людей предполагается взять на борт и на какой срок, будут ли они ночевать в море или станут каждый вечер приставать к берегу, если последнее — на какой рельеф местности следует рассчитывать, в какое время года состоится экспедиция, какую древесину использовали древние, доступна ли она сегодня, если да — в каких количествах и какого качества, сколько времени я предполагаю провести на веслах и сколько — под парусом.

Я ответил на все вопросы, как мог, а перо Колина скользило по бумаге, фиксируя мои слова. Из града вопросов, которыми он меня забросал, я сделал вывод, что как раз такой проект требовался ему и его супруге Розмари в качестве передышки от повседневной рабочей рутины. Если я что-то и упустил в своих изысканиях, Колин и Розмари восстановят упущенное по своим архивам либо додумают: ведь сочетание глубоких познаний и гениальных озарений — их фирменный стиль. Перо Колина, продолжавшее фиксировать мои слова, вскоре примется рисовать наброски, из которых постепенно вырастут чертежи и подробные планы двадцативесельной галеры, каковой предстоит воскреснуть спустя три тысячелетия. К тому времени, когда я наконец покинул дом Колина, мы успели затронуть столь загадочные материи, как: почему древние греки делили олимпийский локоть на двадцать четыре пальца; сколько энергии потратит человек, если будет грести непрерывно на протяжении восьми часов; и возможно ли, что в старину строители заранее придавали нужную форму деревьям, которые предполагалось пустить на строительство корабля, пригибая их к земле веревками. Разговоры с Колином и Розмари всегда были для меня в радость, а скорость, с какой Колин набросал предварительный чертеж, выдавала его интерес к этому проекту.

— Все вроде бы получается, — сообщил он мне при нашей следующей беседе по телефону. — Логика присутствует. Одно ведет к другому.

— А что насчет начала постройки? — осторожно справился я. — Как по-твоему, строить будет трудно?

— Это зависит от того, кому ты поручишь. Знаешь, этот корабль, похоже, будет самой сложной из всех твоих реконструкций. Правда, — тут Колин хмыкнул, — чем труднее корабль строится, тем обычно лучше он себя ведет на воде.

Через две недели он прислал мне чертеж моего нового корабля. Шапка на листе гласила: «20-весельная галера Тима Северина, эсквайра. Предварительный чертеж № 365.1». Рисунок изображал вытащенную на слегка покатый берег галеру длиной 54 фута с девятифутовым бимсом шириной 4 дюйма, со скамьями для двадцати гребцов и — с хитрющей рожицей на виньетке, которую Колин изобразил над носом галеры.

— Покажи чертеж строителю и спроси, что он по этому поводу думает, — сказал Колин, когда я поздравил его с завершением работы. — А потом прикинем, какие изменения придется внести.

Беда была в том, что я еще не нашел строителя и не имел ни малейшего представления о том, где его искать. Вполне естественно, я хотел строить корабль в Греции. Но ведь не каждый день верфь получает заказ на постройку галеры конца бронзового века, так что мне нужен не обычный кораблестроитель, а мастер особого толка. Внезапно я сообразил, что надо найти кого-то, кто обладает связями в Греции и может посоветовать, куда обращаться, кто знает, где водятся корабельные мастера, наделенные воображением и готовые рисковать, кто посодействует в переговорах и объяснит, что именно мне нужно, кто, наконец, в равной степени свободно владеет английским и греческим языками.

И где же искать такого человека? В приступе оптимизма я решил, что мне следует посетить ежегодную Лондонскую международную корабельную выставку, которая проходит сразу после Рождества: там всегда хватает стендов компаний, которые предлагают аренду яхт в Греции. Быть может, потолкавшись и поспрашивав, я случайно узнаю имя какого-нибудь греческого капитана или яхтсмена, который достаточно хорошо осведомлен насчет местной ситуации с кораблестроителями.

Разумеется, я ни капельки не рассчитывал найти на выставке своего идеального кандидата. Но на первом же стенде, когда я объяснил, что мне требуется, девушка-ассистентка ослепительно улыбнулась и спросила:

— Почему бы вам не поговорить с Джоном Васом?

— Каким-каким Джоном? — переспросил я.

— Боюсь, я не знаю его настоящей фамилии. Ее очень трудно произнести, поэтому все зовут его Джоном Васом. Он живет в Афинах и помогает нам решать проблемы с арендой яхт. Он всегда приезжает на выставку и сейчас тоже здесь. Я видела его несколько минут назад. Если подождете, я его поищу.

Пять минут спустя меня представили крупному и необычайно мрачному человеку лет шестидесяти, который говорил гулким басом и безупречно изъяснялся по-английски. В своем темно-синем блейзере, серых фланелевых брюках, туфлях яхтсмена и с шарфом на шее Джон Васмаджидис походил на англичанина больше, чем сами англичане вокруг. Более тридцати лет он работал на авиакомпанию «Бритиш эйруэйз» в аэропорту Афин и вышел на пенсию в должности начальника представительства. После отставки он с энтузиазмом предался своей истинной страсти — хождению под парусами. Думаю, за свою долгую профессиональную карьеру он сталкивался со всевозможными проблемами и кризисами — с раздраженными пассажирами, опоздавшими на рейс, с теми, кто остался без багажа, с потерявшими билеты, с теми, чьи рейсы были отложены на длительный срок. Не сомневаюсь, что в кризисных обстоятельствах Джон проявлял себя во всем великолепии. Я не встречал другого человека, наделенного таким талантом успокаивать всех вокруг. Отчасти это объяснялось внешностью — Джон был дороден и внушителен, но прежде всего — его манерой держаться. Для него не существовало ни неразрешимых проблем, ни историй, слишком длинных для того, чтобы их выслушивать, ни обстоятельств, чрезмерно нагроможденных, чтобы в них разбираться. Нарочитая медлительность его движений была обманчива: действовал он стремительно, привлекая к сотрудничеству обширный круг друзей и опираясь на свой громадный опыт.

С самого первого нашего разговора у меня сложилось впечатление, что Джон знаком едва ли не с каждым кораблестроителем, парусным мастером и хозяином верфей в Греции — по крайне мере, отлично знает, как с ними связаться. Он сразу же предложил мне свою помощь. Мне предстояло связаться с ним по прибытии в Грецию, и он обещал оказать любое возможное содействие. В следующие полтора года, вместивших в себя подготовительную суету, строительство и испытания копии трехтысячелетней галеры, Джон сделал для нас очень много. Его умение разбираться с трудностями, неиссякаемое дружелюбие и поистине ангельское терпение оценили по достоинству: среди своих его называли не иначе как «Дядюшка Джон». Если у кого-нибудь из команды возникали какие-либо затруднения на греческой земле или требовался совет, неизменно звучало: «Обратись к Дядюшке Джону, он поможет».

Позднее в том же месяце, вооруженный картой дорог Греции и копией чертежа Колина, я отправился на арендованной машине осматривать те греческие верфи, которые рекомендовал мне Дядюшка Джон. Было очень холодно, перевалы главного хребта завалило снегом, и поездка скоро привела меня в отчаяние. Список верфей, составленный Джоном, был весьма коротким, однако располагались эти верфи на полуострове с таким разбросом, какой не привидится и в страшном сне. Час за часом я рулил по узким проселочным дорогам, которые имели склонность незаметно переходить в колеи на бездорожье и утыкаться в конце концов в стылый берег, заставленный полусгнившими остовами кораблей и рыбацкими лодками, вытащенными на зиму. Я быстро уяснил, что лишь владелец верфи может ответить на мои вопросы, а сами мастера не желают общаться с чужаком. Чаще всего выходило так, что владелец либо отсутствовал, либо скрывался где-то в дебрях очередного развороченного корабельного остова; в последнем случае он категорически не желал прерывать работу ради какого-то иностранца, которому взбрело в голову построить корабль бронзового века. Даже если мне удавалось извлечь хозяина из его укрытия, разговор обычно происходил метрах в пяти от ленточной пилы, работа которой делала сколько-нибудь осмысленное общение практически невозможным, в особенности когда беседа велась на чудовищной смеси английского и греческого.

Должно быть, я объехал не менее десятка верфей, пересек Грецию в ширину, побывал на близлежащих островах, но положительного результата не добился. Джон даже отвел меня на верфи Пирея, где, как ни поразительно, по-прежнему подвизались двое-трое умельцев, способных строить деревянные суда. Их мастерские были втиснуты между огромными корпусами кораблей, обреченных на слом, а сами мастера трудились под грохот молотов и шипение газовых резаков. Все, что я видел, приводило к мысли, что традиционное кораблестроение в Греции близко к вымиранию. Конечно, продолжали строиться рыбацкие лодки, но этим занимались, как правило, сами рыбаки, либо приглашенные плотники, либо энтузиасты. Профессиональных же мастеров, умеющих строить деревянные корабли, оставалась всего горстка. На верфях, осмотренных мною, занимались ремонтом, но новых кораблей не закладывали. Везде и всюду я слышал одни и те же объяснения — мол, нет подходящего дерева, нет спроса на традиционные суда, мастера ушли на пенсию или сменили место работы. Когда же — крайне редко — доходило до показа чертежей и я осторожно разворачивал перед местными изысканный набросок Колина, на меня смотрели с изумлением, а то и с откровенным недоверием к моим умственным способностям. Ради всего святого, кому нужен такой нелепый корабль? Самые просвещенные интересовались, не собираюсь ли я катать туристов. Стоило же мне упомянуть о намерении проплыть в Черное море, местные принимались качать головами, явно жалея безумного иностранца. Ну разве не безумие — это ж сколько мне придется заплатить гребцам?!

Только неподалеку от самого Волоса, где когда-то построили первый «Арго» из древесины с горы Пелион, нависающей над городом, мне удалось добиться проблеска понимания. Мастер искоса взглянул на чертеж и глубокомысленно заметил: «А, так вы хотите построить „Арго“». Сказано это было мимоходом, как если бы я просил построить обыкновенную прогулочную лодку. По счастью, мастер понимал по-немецки, и я, хоть и с запинками, сумел объяснить подробности. Но, когда я поинтересовался, возьмется ли его верфь за такую работу, он с сожалением ответил, что подходящую древесину подобрать крайне сложно и что он не может гарантировать достаточного числа строителей, чтобы уложиться в срок, поскольку сейчас нельзя подсчитать точное количество необходимых человеко-часов. Подобно большинству греческих верфей, на этой занимались ремонтом старых деревянных кораблей и лодок, а не строительством новых.

Разочарованный, я вернулся в Афины, чтобы поговорить с Джоном. Следующий день был моим последним в Греции. Я планировать слетать на другой остров, где, как говорили, может найтись опытный мастер. Но наутро задул сильный ветер, и рейс отменили.

— Почему бы вам не съездить на остров Спеца? — спросил меня Джон. — Да, ехать далековато, потому что все паромы отменили из-за непогоды, но если вы доедете до побережья напротив Спецы, то можете договориться с водным такси и вас доставят на остров. До него всего полмили. Я позвоню своему приятелю, попрошу подобрать для вас подходящего человека.

Спеца представлялась мне самым неподходящим местом во всей Греции для поисков мастера-корабела. Я слыхал, что этот остров приобрел популярность на рубеже минувшего столетия, когда зажиточные афиняне начали строить там летние дома. Потом начался туристический бум. Спеца одной из первых стала принимать туристов. Судя по другим городам, которые мне довелось повидать, из этого следовало, что меня ждут наспех возведенные бетонные коробки отелей и апарт-отелей на побережье, старенькие гавани с паромами, ежедневно извергающими толпы туристов, и рыбаки, забросившие привычные занятия и инструменты своей профессии ради куда более прибыльного катания иностранцев на лодках.

Первый взгляд на Спецу подтвердил эти опасения. Сойдя на берег в Новой гавани, я увидел все признаки туристического места. Неизбежная линия кафе протянулась вдоль гавани; стоял январь, поэтому окна заведений были плотно закрыты ставнями от студеного ветра. В щелки между ставнями можно было разглядеть сотни металлических столов и стульев, поставленных друг на друга; их ножки топорщились, будто лапы мертвых насекомых. Повсюду уныло свисали летние рекламные плакаты, предлагавшие гамбургеры и мороженое, призывавшие арендовать комнаты, зазывавшие в коктейль-бары и на лодочные прогулки. Некоторые порвались, и ветер теребил обрывки. По счастью, Спецу не постигла чума бетонных отелей; центр города почти не пострадал от туристического бума, однако поутру его узкие, извилистые улочки выглядели безжизненными. Ни единого живого существа, не считая пары полуголодных котов, которые прятались под деревянными прилавками на крохотном рыбацком рынке. Судя по отощавшим животным, обилия рыбы этой зимой на Спеце не наблюдалось. Водитель водного такси привязал лодку к дереву на причале и удалился в свой дом на задворках гавани, где местное население, очевидно утомленное летним нашествием орд туристов (восемнадцать часов в день семь дней в неделю с апреля по октябрь), отсыпалось и приводило в порядок расшатанные нервы. Казалось, весь остров эвакуировали из-за объявления о цунами.

Свернув налево, я двинулся по прибрежной дороге, которая, как уверял Джон, должна привести меня к Старой гавани, где трудятся корабелы. Мне надлежало спросить человека по имени Вассилис Делимитрос, который, как сообщили Джону, считался лучшим корабелом Спецы. При приближении к Старой гавани я начал различать характерные звуки — визг электрических рубанков, глухие удары молотов, жужжание сверл и надрывный вой ленточных пил. После запустения и тишины, царивших в Новой гавани, деловая суета в гавани Старой воспринималась как нечто невообразимое. Корабелы, закутавшись в теплые одежды от пронизывающего ветра, трудились весьма энергично, вдоль причалов сновали маленькие моторные скутеры. Электрические кабели тянулись от домов через дорогу минимум к пятнадцати корпусам кораблей различной степени готовности. Эти корпуса были разбросаны по гавани, однако в их расположении был определенный порядок, как у автомобилей, припаркованных на улице; одни стояли прямо на дороге, другие — посреди садика, а третьи — на каменистой дорожке, что вела к воде. Один корпус высовывался даже из гаража на первом этаже чьего-то дома, а на балконе над ним плескалось по ветру белье; на другой стороне гаража висела вывеска, извещавшая, что здесь находится дискотека. Это был, словом, истинный центр традиционного кораблестроения Греции, и мне пришло в голову, что, как ни удивительно, ремесло корабелов, отмиравшее на материке, продолжает процветать по соседству с туристической зоной.

Пролагая путь между штабелями досок и электрическими кабелями, я удостоился любопытных взглядов: мол, кого это там принесло? Одно из преимуществ туристического места заключается в том, что многие местные жители говорят по-английски. Когда я спросил, где я могу найти Вассилиса Делимитроса, мне тут же объяснили, куда идти; при этом любопытные взгляды сделались еще более откровенными. У Вассилиса последняя мастерская в ряду — пройти мимо невозможно.

Позднее я выяснил причину этих взглядов, одновременно любопытных и жалостливых. Вассилис пользовался репутацией человека нелюдимого и сурового; его считали не греком, а татарином. Работал он один и не терпел посторонних. Мне рассказывали, что некоему туристу, наблюдавшему, как Вассилис трудится над лодкой, пришлось трижды просить его объяснить, что именно он делает. Первые два раза ответом на просьбу было раздраженное ворчание, а на третий раз Вассилис резко обернулся, хмуря брови, и швырнул свой инструмент под ноги опешившему туристу со словами: «Вот! Если так интересно, работай сам!» И ушел, оставив беднягу-туриста в полной растерянности. Прочие корабелы Старой гавани, должно быть, прикидывали, каким приемом почтит меня Вассилис в разгар зимы, когда он вправе ожидать отсутствия надоедливых чужаков.

На дальней стороне гавани, поблизости от груды камней, я обнаружил покосившийся сарай, подпертый очередной дискотекой. У входа стояли две недостроенных рыбацких лодки, лежал штабель досок, а по соседству с досками пребывал невысокий мужчина в рабочих брюках и плотном шерстяном жилете. Он хмуро разглядывал одну из лодок, а в мою сторону даже не посмотрел. В руке он держал тесло, это что-то вроде помеси молотка с топором, и атаковал лодку с такой яростью, будто она была его личным врагом. Стружки разлетались во всех направлениях. Время от времени он останавливался, отступал на шаг, наклонял голову и придирчиво озирал лодку. Потом возобновлял атаку и его выразительное лицо отражало все, что он думал. На голове у него была диковинная шляпа, мятый серый колпак с пятнами масла, и на мгновение мне почудилось, что я вернулся в детство и вижу перед собой Румпельштильцхена из сказок братьев Гримм. Он метнул на меня взгляд исподлобья и вернулся к работе, а я наблюдал за ним. Работал он очень споро и совершенно очевидно не пользовался никакими измерительными приборами. На моих глазах несколько ребер лодки друг за другом приобрели едва ли не идеальную форму, каковой он, по всей видимости, и добивался. Атакуя дерево, он не медлил ни секунды, не сомневался ни в одном своем движении. Внезапно стаккато ударов тесла оборвалось: он вновь отступил на шаг и пристально оглядел лодку.

Полюбовавшись работой виртуоза, я отправился искать переводчика — Джон говорил, что Вассилис, поскольку он строит лодки и корабли почти исключительно для греков, вряд ли понимает по-английски. По счастью, владелец соседней дискотеки оказался на месте и согласился мне помочь. Вместе мы вернулись к сарайчику Вассилиса.

— Извините, мастер, — робко начал мой переводчик. — Этот человек хотел бы побеседовать с вами насчет новой лодки.

Вассилис с видом мученика опустил тесло и дернул головой, приглашая нас под крышу. Когда мы все оказались внутри, он извлек из кармана куртки, висевшей на двери, сигарету, предложил другую мне — я отказался — и закурил.

— Ну? — спросил он. Это было первое слово, которое я от него услышал.

Беседа получилась весьма короткой и чрезвычайно конкретной. Мой переводчик объяснил, что я ищу мастера, способного построить деревянный корабль.

— Не просто корабль, — вмешался я, — а особенный, историческую реликвию, таких не строили уже сотни лет, копию древнегреческой галеры.

Выражение лица Вассилиса не изменилось, он молча ждал продолжения.

— Вот чертеж, — сказал я, — сделанный специалистом. — И развернул изящный рисунок Колина прямо на верстаке, поверх точильных камней, банок с гвоздями и разнообразных инструментов. — Как, по-вашему, возможно сегодня построить такое?

Вассилис с гримасой человека, которому не терпится вернуться к настоящей работе, склонился над чертежом.

— Какая длина?

— Около 16 метров.

Молчание.

— Обшивку, — прибавил я, — нужно крепить так, как это делали в древности, деревянными клиньями. Я знаю, это может стать проблемой, но так поступали в старину…

— Не проблема, — буркнул Вассилис.

— Сколько времени займет постройка?

— Кокпит будет?

— Нет, просто открытая палуба.

— Мотор?

— Нет. Только весла и парус, как на настоящих галерах.

— Четыре-пять месяцев, — вынес вердикт Вассилис.

— Это не просто копия, — предупредил я. — Я хочу пройти на этой галере на веслах и под парусом в Черное море, повторить путь Ясона и аргонавтов.

Вассилис не отреагировал. Казалось, к разговорам он относится, как к своей работе, — ни малейших сомнений. Поэтому я собрался с духом и задал главный вопрос:

— Вы сможете построить такой корабль?

— Да.

— Когда начнете? Я бы хотел выйти в море в начале лета 1984 года.

Вассилис подумал.

— В следующем октябре.

Он затушил сигарету, вышел из сарая, взялся за тесло — и мгновение спустя во все стороны снова полетели стружки. Я понял, что разговор окончен.

Позднее, намного позднее, когда галеру готовили к спуску на воду, из Афин на Спецу приехал корреспондент греческой газеты, желавший взять у Вассилиса интервью. Почему он решил построить такой необычный корабль, с какими трудностями столкнулся, как их преодолел и тому подобное. А еще журналиста интересовало, почему Вассилис согласился рискнуть своей репутацией.

Мастер посмотрел корреспонденту в глаза и ответил:

— Для Греции.