По следам преступления

Оружейники, хирурги?

Сегодня эксперты-баллисты исследуют стрелковое оружие, связанное с преступлениями, — пистолеты, ружья и другое ручное оружие. Само слово оружие в обычном понимании почти отождествилось с огнестрельным оружием.

Однако понятно, что, например, римляне, не знавшие даже пороха, по-иному определяли понятие оружия. Император Юстиниан, проведший кодификацию римского права, ссылаясь на древние законы, писал: „Оружием обыкновенно называют то, что выпускают из тетивы, однако йод этим необходимо понимать все, что привыкли метать рукой”.

Римские юристы с полным основанием, в соответствии с требованиями того времени определили понятие оружия, но они не знали института экспертов-баллистов. Эксперты по оружию не были известны даже в средние века, когда стрелковое оружие уже использовалось, и в том числе интересующее нас ручное огнестрельное оружие, получившее широкое распространение в Венгрии в XVI веке. Хотя огнестрельным оружием пользуются вот уже несколько столетий, и, к сожалению, часто в преступных целях, институт экспертов-баллистов гораздо моложе. Раньше по делу о ранах, нанесенных оружием, суды запрашивали заключения, в лучшем случае, хирургов. Так, в будайском немецком городском суде заключение о том, каким оружием была нанесена рана, делал хирург. Подобное распоряжение содержит знаменитая „Каролина” — уголовный кодекс императора Карла V. Указанные постановления относятся к любым ранам, т. е. не только от огнестрельного, но и от различного колющего оружия.

Первый уголовный закон, связанный исключительно с использованием огнестрельного оружия, был издан австрийским императором Иосифом I. Во введенном в действие на территории Австрии кодексе говорилось, что во время следствия „необходимо установить орудие убийства, заметить качество пули и, если возможно, „сопоставить ее” с раной”.

Но кодекс Иосифа I не применялся в Венгрии, и прошло много времени, пока в венгерских судах появились эксперты-баллисты. Органы уголовного преследования и суды — если до этого вообще доходила очередь — просили произвести связанную с огнестрельным оружием экспертизу оружейников и стрелков.

Только перед первой мировой войной появились самостоятельные эксперты-баллисты. В большинстве своем это были отслужившие солдаты или профессиональные охотники, которые с помощью нескольких простых инструментов — ручной лупы, микроскопа, тисков и др. — пытались, с большим или меньшим успехом, дать ответ на интересующие следствие вопросы.

И лишь после второй мировой войны лаборатории баллистики стали оснащаться самыми современными оптическими и химическими средствами. Сегодня уже с помощью сложного микроскопа под большим увеличением одновременно исследуют стреляную пулю или стреляную гильзу, обнаруженные на месте происшествия, и те, которые получены от пробного выстрела из изъятого оружия, а затем фиксируют их на специальных фотографиях. Чувствительными химическими препаратами и с помощью ультрафиолетовых лучей можно обнаружить не видимые простым глазом следы выстрелов.

Таким образом, применение научных и технических достижений XX столетия заменило в экспертизе участие хирургов, оружейников, охотников.

Процесс старосты Бончака

4 июля 1669 года староста Бончак подал жалобу в земский суд трансильванского губернаторства на проживавшего в их деревне Яцко Калашчака, убившего его сына. Он обращался к суду с просьбой, чтобы обвиняемого приговорили к смерти по принципу „око за око, смерть за смерть”. В бумагах, составленных стряпчим, истец следующим образом описывал убийство своего сына:

„Господин помещик дал старостам деревень распоряжение собрать по домам крепостных овечий сыр. Староста-истец разослал своих сыновей по деревне для оглашения приказа помещика. Ответчик Яцко Калашчак пошел вместе с его сыном, который позднее и был убит. По дороге Яцко обогнал его и зашел в дом Юана Млинарцика, снял со стены висевшее на гвозде ружье и стал с ним возиться, но, когда хозяин сделал ему замечание, вновь повесил его.

Через некоторое время в упомянутый дом вошел также и сын старосты, который предложил Юану Млинарцику отдать овечий сыр, причитающийся господину помещику. Еще до того как хозяин ответил, Калашчак сдернул с гвоздя ружье и с возгласом „Сейчас я покажу тебе овечий сыр!” нажал на курок. Ружье выстрелило, и произведенный преднамеренно выстрел смертельно ранил сына старосты.

Ответчик признал перед судом, что он убил сына старосты, но отрицал, что сделал это преднамеренно. Он утверждал, что между ним и убитым никогда не было вражды. Отец Калашчака, который был присяжным, послал его вместе с сыном старосты объявить о сборе овечьего сыра. В дом Юана Млинарцика Яцко вошел раньше, а когда пришел сын старосты, он якобы хотел взять лежащее на столе ружье, однако, как только прикоснулся к нему, оно выстрелило. Пуля попала в стол, отколола от него кусочек и, отскочив, попала в сына истца. Но это получилось не преднамеренно.

Главный свидетель, хозяин дома Юан Млинарцик — владелец ружья, рассказал, что ружье ответчик снял с гвоздя еще до прихода сына старосты, разглядывал его, а затем положил на стол.

Когда сын старосты вошел в дом, то Калашчак сидел за столом и намеревался поднять ружье. Он взял его, хотел взвести курок, но, поскольку пружина была очень тугой, не смог удержать курок, и пуля попала сначала в стол, а затем в сына старосты. Ни Млинарцик, ни другие свидетели не знали, враждовал ли ответчик с сыном старосты.

Из судебных документов нельзя было установить, наложен ли арест на ружье, из которого произведен смертельный выстрел. Однако суд допросил еще одного свидетеля из живших по соседству с домом Юана Млинарцика людей именно по поводу состояния ружья. Этот свидетель показал, что курок ружья и пружина были с дефектами, и поэтому суд вынес следующий приговор:

„…из доказательств ответчика очевидно, что он убил сына истца не преднамеренно, а случайно, и это подтверждает показание того, кому принадлежит ружье”. Суд назначил за убитого юношу выкуп в 40 форинтов, если же стороны не удовлетворятся этим и по деревенской привычке начнут мстить друг другу, то суд предусмотрел штраф в размере 100 форинтов.

Как добывается наследство

3 мая 1851 года в половине десятого вечера в Немедской усадьбе Кишша раздался выстрел. В окне угловой комнаты первого этажа разлетелось вдребезги стекло, а сама просторная комната сразу же наполнилась запахом пороха. На маленьком столике, стоявшем против окна, были разбросаны игральные карты.

На одном из кресел, обитых красным плюшем, сидела средних лет женщина. Она настолько испугалась звука выстрела, что у нее не хватило сил даже вскрикнуть, а не то, чтобы вскочить и убежать. Стоящее рядом с ней кресло было пусто. За мгновение до выстрела на нем сидела девушка лет двадцати, которая теперь медленно сползала с него на ковер, покрывавший пол. Ее глаза закрылись, губы беззвучно шевелились, а на правой стороне груди на бледно-зеленом шелковом платье появилось быстро расползавшееся кровавое пятно.

Сидевшая в кресле Кальманне Пацолаи, оцепенев от страха, ждала, что за окном раздастся новый выстрел. Проснулся и ожил дремавший до этого дом. В коридоре, ведущем в комнату, послышались быстрые мужские шаги. Дверь распахнулась.

В низком дверном проеме появился хозяин дома, уездный начальник Лайош Кишш.

— Что случилось, мадам Жужанна? — спросил он задыхающимся от бега голосом.

— Убили бедную Анну, — прошептала она прерывающимся голосом и кивнула головой в сторону лежащей на полу девушки.

Ответ был не совсем точен. Двадцатилетняя Анна Ташши, свояченица уездного начальника, еще была жива. Она прожила еще несколько часов и скончалась лишь на рассвете, так и не приходя в сознание.

Покушение в считанные мгновения превратило тихий дом в растревоженный улей. Отправившиеся уже спать члены семьи выбежали из своих комнат, загорелся свет и в комнатах прислуги. Во дворе кто-то громко закричал: „Огня!”, и от этого крика в окрестностях долго звучало эхо. Вскоре возле уездного начальника оказался его дворецкий и доверенное лицо — Иштван Хегедюш. Из находившегося поблизости дома начальника почты запыхавшись прибежали игравшие там господа, и среди них Кальман Пацолаи, муж мадам Жужанны.

Прозвучавший весенней ночью выстрел всколыхнул спокойствие не только Немеди, забытой богом деревни комитата Тольна. Через некоторое время на нее обратили внимание и газеты. Не только австрийская ежедневная газета на венгерском языке „Мадьяр хирлап” рассказала об этом; имена участников кровавой драмы вскоре появились и на страницах европейских газет. Читатели Парижа, Брюсселя и Лондона с интересом ждали все новых и новых вестей о расследовании преступления.

Однако мы бы ошиблись, если бы приписали интерес газет к смерти Анны Ташши наступившему „мертвому” сезону. Несмотря на лето, в сенсационных событиях недостатка не было. Газета „Мадьяр хирлап” за 31 июля 1851 года, которая впервые сообщила об убийстве, писала на такие темы: „Означает ли приближающееся солнечное затмение конец света?”, „На рацкевейской границе украдено стадо в шесть сотен голов!”, „В Альфельде ограблено три почтовых дилижанса!”, „Императорская полиция назначила большую награду тому, кто поймает грабителей!”

Таким образом, уголовная хроника не жаловалась на отсутствие материала, но самой большой сенсацией все же было преступление в Немеди.

После совершения преступления уездный начальник Лайош Кишш как официальное лицо исполнил свои обязанности. Он сразу же направил одного слугу к местному судье, а второго — в близлежащую деревню Шимонторня, где находился недавно установленный пост императорской полиции.

К утру прибыла официальная комиссия. Медицинский эксперт по имени Лазар Аренштейн, дипломированный хирург, осмотрел труп девушки, а административные чиновники „провели необходимое расследование”.

„Проведенное расследование” вначале не обещало быть очень объемистым.

На членов официальной комиссии обнаруженные следы в усадьбе Лайоша Кишша произвели, так сказать, однозначное впечатление. Под окном, через которое был произведен смертельный выстрел, обнаружили следы преступника; через сад они вели к высокой каменной ограде, за которой была найдена лестница, специально принесенная преступником из одного амбара. Именно этим путем преступник мог подобраться к освещенному окну и, встав на небольшую земляную насыпь, произвести смертельный выстрел.

Таким образом, было установлено, что двадцатилетняя девушка стала жертвой ошибки или неточного выстрела преступника. Данное предположение подкрепляла записка, которую спустя пять дней, 8 мая, нашел домашний учитель детей Лайоша Кишша в саду.

Следовательно, убийца возвратился на место преступления и оловянным карандашом на кусочке мятой бумаги косыми строчками написал:

„Подожди, собака Лайош Кишш!” — таково было обращение, а из записки читатель мог узнать, что уездный начальник вновь избежал смерти, а „невинная молодая женщина” стала жертвой по ошибке.

„Не бойся, собака Лайош Кишш, в следующий раз я не промахнусь!” — так заканчивалась записка.

У убийцы, вероятно, были серьезные причины вновь проникнуть в охраняемый сад усадьбы и оставить угрожающее письмо.

За прошедшие после убийства дни произошло многое. Прежде всего слух об убийстве распространился в Тольнских и Шомодьских деревнях, а там очень хорошо знали уездного начальника Лайоша Кишша. Не забыли его темных финансовых махинаций, злоупотреблений и предательства идей венгерского национального освобождения: во время вооруженной борьбы он перешел на службу к австрийцам.

„К убийству определенно приложил руку Лайош Кишш!” — повсюду звучал приговор общественного мнения. Это мнение дошло и до нижестоящих административных органов и судов.

Молодой юрист Янош Хертте был заседателем дунафельдварского районного суда. Задача заседателя, по современным понятиям, складывалась из деятельности судебного трактователя и следователя. Хертте, следует сказать к чести его, старался добросовестно выполнять свою задачу. Он не был бесчувственным к тем трагедиям, которые жизнь преподносила изо дня в день.

С полным правом мы можем предположить, что он страстно искал правду и делал все, чтобы узнать ее с помощью более или менее эффективных орудий и средств того времени.

В лице Якаба Кути, дунафельдварского заместителя прокурора, он нашел хорошего помощника, который, подобно ему, был полон решимости докопаться до тайны преступления в Немеди.

„Божьи жернова медленно мелют” — гласит старая поговорка, и это было особенно справедливо в этом случае, когда возникла опасность того, что между жерновами окажется значительное лицо.

Прошло приблизительно два месяца, пока удалось добиться возобновления расследования. Для дачи свидетельских показаний привели тех лиц, которые знали о подозрительных событиях до и после трагического вечера 3 мая.

Труп убитой девушки был эксгумирован 5 июля 1851 года. Это явилось исходной точкой, ибо при первом расследовании — только из чувства стыда — добропорядочный Аренштейн осматривал труп девушки в платье, а вскрытие вообще не было произведено.

Эксгумацию и вскрытие произвели главный врач комитата Тольна Йожеф Трайбер и его коллеги.

С похвальной точностью в трупе вскрыли канал пули, вошедшей с правой стороны груди и вышедшей под лопаткой. С полной определенностью установили причину смерти: в трупе, а также в одежде обнаружили вызвавших смерть так называемых „мальчиков” („фицко”) — нарезанные кусочки олова продолговатой формы.

Проведением эксгумации и вскрытия медицинские эксперты завершили свою работу, но перед другими экспертами стоял еще целый ряд задач.

Заседатель Хертте, обладавший хорошей криминалистической интуицией, понял значение выяснения специальных вопросов, связанных с огнестрельным оружием — оружием совершения преступления. Поскольку убийство девушки было вызвано выстрелом, то вполне логично, что он стал искать оружие, из которого был сделан выстрел.

Исследование началось с учета ружей и пистолетов. Предположение, из которого исходил Хертте, было очень логичным: кем бы ни был преступник, он принадлежал к числу лиц, проживавших в доме. В доме оружие было только у Лайоша Кишша; таким образом, орудие убийства необходимо искать среди многочисленного оружия Лайоша Кишша. Предположение оказалось верным, но только опоздало на два месяца. Свидетели показали, что в вечер совершения преступления из правого ствола двуствольного охотничьего ружья Лайоша Кишша стреляли. На следующее утро, хотя в усадьбе из-за траура и не готовились к охоте, Лайош Кишш приказал своему слуге выстрелить и из второго ствола, а затем прочистить ружье. Возможно, тем самым уничтожили следы преступления на орудии убийства или же это было случайное совпадение.

Внимание Хертте было обращено на обнаруженные в господской усадьбе оловянные пули и дробь. Он произвел обыск в доме, стараясь найти пули, похожие на обнаруженные в трупе куски олова. Но не нашел.

Через свидетелей он попытался выяснить, пользовался ли Лайош Кишш подобными пулями.

Хертте допросил дворецкого Кишша, которого сразу же после убийства арестовали, — ибо кто же может совершить преступление в господской усадьбе, как не дворецкий?

— Были ли подобные „фицко” у твоего хозяина?

— Не знаю, я не видел.

— Где хозяин держал „фицко” и дробь?

— В закрытом ящике письменного стола.

— Не хочешь ли ты, лживый негодяй, сказать, что хозяин от тебя, своего доверенного человека, запирал дробь?

— Я не знаю, ваше превосходительство.

Итак, оплачиваемый уездным начальником дворецкий молчал и терпел брань возмущенного заседателя. Однако попытка узнать подробности о дроби и „фицко” оказалась ненапрасной. Из показаний другого свидетеля выяснилось, что Лайош Кишш еще до начала освободительной борьбы приобрел много оловянных пуль, но после убийства они все исчезли. Осталась только дробь для охоты на дичь.

21 июля, то есть спустя два с половиной месяца после совершения убийства, Хертте вновь обыскал часть сада под окном. Он искал остатки бумажного пыжа. Но и их не обнаружил.

По распоряжению Лайоша Кишша стены дома побелили как снаружи, так и изнутри. Следы были уничтожены.

Изъятое оружие попало в руки к оружейному мастеру Фридриху Бауэру. Честный ремесленник был привлечен как „знаток” (эксперт). Он разобрал оружие и посмотрел, чем оно заряжено. Осмотрел и вычищенное двуствольное ружье, из которого стреляли, но он не был волшебником и не мог сказать, чем из него стреляли.

Экспертизой огнестрельного оружия завершился лишь первый период борьбы между Лайошем Кишшем и заседателем районного суда. Направление интереса Хертте было верным, но несовершенство методов экспертизы оружия, а также опоздание на два месяца охладили его пыл.

Однако в немедской усадьбе были и другие следы. Их тоже подвергли новому изучению.

Чьи следы вели через обнесенный каменной стеной сад? Следы были оставлены сапогами с косостоптанными каблуками. У кого из жителей усадьбы есть такие сапоги? У уездного начальника.

Из Дунафельдвара послали стражника Галшаи, чтобы он изъял сапоги уездного начальника с косостоптанными каблуками. Однако стражник не мог один явиться в господскую усадьбу, он должен был взять с собой деревенского судью. Судья Янош Ковач находился в это время на лугу. Поэтому стражник должен был пойти за ним и позвать его домой.

В маленькой деревеньке все только и говорили о поручении, полученном стражником. Было три часа дня, когда стражник с судьей прибыл в дом Лайоша Кишша.

К этому времени сапог уже и след простыл. Слуги не отрицали, что такие сапоги были, но их „поглотила” земля или они сгорели в какой-нибудь печке. Все остальные сапоги изъяли, сравнили размеры с размером, снятым со следов. Размеры совпадали, но ни у одной пары не было стоптанных каблуков.

При расследовании убийства Анны Ташши не остались без дела и графологи. Хотя девушку убили оловянной пулей, но преступник или его сообщники постарались, чтобы свою роль сыграли и письменные доказательства. Запутавшая следы записка, которая спустя два месяца вновь появилась с аналогичным содержанием, является типичным случаем, когда хитрый преступник, сделав промах, перехитрил самого себя.

Логически письмо предполагаемого убийцы — противника Лайоша Кишша — было ошибкой, в которой он брал на себя ответственность за убийство девушки.

Графологическую экспертизу почерка в записке произвели всезнающий Якош Хертте и заместитель прокурора Якаб Кути. Два молодых энтузиаста от начала до конца тщательно исследовали записки и установили, что в записке, найденной 8 мая, можно заметить те же особенности, что и в письме Лайоша Кишша. Спустя два месяца, когда Лайош Кишш находился под арестом, в деревне якобы вновь появился убийца с записками, и они подряд проверили лиц, подозреваемых в сообщничестве, — от жены Кишша до Кальмана Пацолаи. На отдельных листах бумаги были сделаны пробные образцы почерка и изъяты старые письма указанных лиц. В Немеди и окружающих деревнях Хертте обошел всех торговцев и достал у них образцы писчей бумаги, которой они торговали.

Старался он не напрасно. Оказалось, что новую записку написала одна из подруг жены Кишша по ее просьбе.

Заседатель Хертте хотел сделать точный план господской усадьбы и положения обнаруженных там следов.

Он по очереди обошел всех инженеров, проживавших в комитате, но ни один из них не взялся за это поручение. Все боялись всесильного уездного начальника. В конце концов Игнац Никли, „толковый и понимающий” архитектор, взялся за это дело и под личным контролем заседателя составил чертеж места происшествия.

Заседатель воспользовался присутствием архитектора и для выполнения других, не связанных с архитектурой, задач. Об этом он так писал в своем рапорте.

„В этом же случае я попросил архитектора Игнаца Никли, чтобы он быстрыми шагами прошел от двери обеденной комнаты, выходящей в коридор, до того окна комнаты, через которое был произведен смертельный выстрел, досчитал там до шести и после этого вновь быстро вернулся назад. Когда это было сделано, то, согласно моим карманным часам, которые я держал в руке, для совершения этого прохода потребовалось не более одной минуты!”

Зачем же потребовалось, чтобы архитектор под надзором заседателя „быстро бегал” по господской усадьбе? Только для того, чтобы достоверно экспериментальным путем проверить алиби уездного начальника Лайоша Кишша.

Эксперимент доказал, что у преступника после того, как он распрощался с игравшими в карты женщинами, и перед тем, как он вновь появился, было достаточно времени, чтобы выбежать в сад, произвести выстрел, а затем вернуться к несчастной жертве покушения и его очевидцу.

Петля вокруг Лайоша Кишша затянулась. 15 июля на основании возникших подозрений его арестовали, и спустя полтора года, 12 ноября 1852 года, Печским императорским уголовным судом был вынесен приговор по его делу.

„Лайош Кишш, заключенный первой категории, за совершенное им преступление и в назидание другим был приговорен к смертной казни через повешение”.

Однако преступник в результате бездеятельности австрийской администрации и полиции сумел уничтожить почти все прямые улики. Именно поэтому приговор Печского областного суда основывался на восстановлении логической связи косвенных улик.

Суд прежде всего исключил вероятность того, что госпожу Анну Ташши убил преступник, не связанный с господской усадьбой.

В тот весенний вечер, после ужина, в огороженный двор усадьбы — его охраняла свора злых сторожевых собак — незнакомый человек не мог ни проникнуть, ни тем более покинуть его незаметно.

У девушки не было врагов ни личных, ни материально заинтересованных.

Смерть девушки была выгодна только ее шурину: заехавшая к нему погостить, она везла с собой 10 000 форинтов, полученных от продажи скота.

Жертва не могла погибнуть и из-за промаха, из-за неточного выстрела. Игравшая с ней в карты Кальманне Пацолаи сидела ближе к окну и довольно далеко от девушки, да и кому нужно было убивать пожилую женщину?

Пока Лайош Кишш был в доме, он находился в другом месте комнаты. И вряд ли с трех метров в освещенной комнате можно перепутать сидящую в кресле девушку со стоящим 45-летним мужчиной.

Подходящий для убийства случай создал сам Лайош Кишш. Под предлогом ремонта он снял с окна комнаты девушки жалюзи, и он же почти насильно задержал Кальманне Пацолаи, чтобы она осталась играть в карты.

Хотя преступнику удалось уничтожить вещественные улики, связанные с огнестрельным оружием и следами ног, но эти обстоятельства были учтены как подозрительные.

На основании графологической экспертизы суд признал в качестве неоспоримого факта, что вводящие в заблуждение записки были написаны: одна — Лайошем Кишшем, а другая — по его поручению после ареста. Однако судьба уездного начальника — убийцы была решена судом тогда, когда прибыло письменное заявление Яноша Колонича, члена опекунского совета области Шомодь.

„С содрогнувшейся от боли душой, но с чистой и искренней верой переступаю я порог этого Высокого Суда”, — начал он свое послание в патетическом тоне тогдашних официальных бумаг, однако очень скоро перешел к изложению обвинений против Лайоша Кишша:

„То, что он любым способом стремился погубить девушку и именно это было его намерением, выяснится из материалов процесса, согласно которым в прошлом он просил уже двух врачей за определенное вознаграждение убить девушку. Это ему не удалось, поскольку у врачей, к которым он обратился, совесть оказалась сильнее обещанной награды”.

Утверждение члена опекунского совета подтвердили в своих показаниях перед судом и два указанных врача. Согласно этому, суд признал доказанным тот факт, что преступник уже 10 лет тому назад покушался на жизнь девушки.

О приговоре Печского суда дали подробные отчеты как местные, так и зарубежные газеты, и общественное мнение с удовлетворением встретило суровый приговор.

Однако ошибается тот, кто полагает, что этим приговором завершалось обратившее на себя внимание дело. После длившегося полтора года процесса и вынесения приговора в суде первой инстанции машина австрийского императорского правосудия завертелась с поразительной быстротой.

Через неполных два месяца после смертного приговора дворянин Лайош Кишш вновь предстал перед судом. Теперь приговор ему выносил императорский главный суд второй инстанции в Шопроне. И не надо забывать, что Шопрон был гораздо ближе к Вене! Спустя несколько дней появился новый приговор: Лайош Кишш за недостаточностью улик оправдывается от обвинения в убийстве, но его приговаривают к двум годам тюрьмы за совершенную десять лет назад попытку отравления. Поведение императорского суда очень ясно: если Кишша признать виновным в совершенном убийстве, то его необходимо приговорить к смертной казни, а за покушение десятилетней давности для дворянина и уездного начальника достаточно одного года-двух лет тюрьмы.

Напрасно мы будем искать в австрийских и венгерских газетах того времени голос общественности, возмущенной оправдательным приговором.

В 1851 году еще в ходе процесса иностранные газеты, не ограниченные австрийской цензурой, регулярно печатали отчеты о деле, местная же печать рискнула сказать об этом только в двух коротеньких сообщениях.

2 июля было опубликовано заявление Лайоша Кишша, сделанное публично, в котором он отвергает распространившиеся слухи в связи с его участием в убийстве, и редакторы газеты „Мадьяр хирлап” доводят до сведения читателей, что они лично ни на минуту не верили обвинениям, предъявленным „выдающемуся общественному деятелю”.

Через полгода, в то время, когда вокруг судебного процесса велись подспудные, скрытые бои, вновь выступила официальная газета императорского правительства. Она лаконично сообщила, что „Лайош Кишш постоянно находится в тюрьме, однако важные обстоятельства обвинения против него так и не увидели свет”.

Что могло быть причиной оправдательного приговора главного суда, а затем императорского кассационного суда? Может быть, верховные императорские суды в 1850-е годы вели либеральную политику?

Современники, естественно, имели свое мнение, но из-за цензуры и частых обысков в домах вряд ли они поверяли его бумаге. Оставшиеся в архивах судебные материалы также содержат однозначные ссылки. Среди материалов процесса фигурирует один мрачный документ в черной рамке с собственноручной подписью в правом углу командующего военным районом в Шопроне генерала Алеманна. Документ на немецком языке был составлен в самые мрачные дни террора против патриотов, 27 февраля 1850 года, и выдан землевладельцу Людвигу Кишшу из села Немеди. Генерал Алеманн давал Людвигу Кишшу разрешение держать у себя оружие во время чрезвычайного положения. Австрийские военные власти считали уездного начальника достойным этого на основании его заслуг, а спустя два года главный суд спас ему жизнь. Напрасны были старания мелких судебных чиновников-правдолюбов, напрасно пользовались они научными методами уголовного расследования, ставшими впоследствии общепринятыми; при содействии императорских властей убийца ускользнул из рук правосудия.

…И сто двадцать пять лет спустя…

В наши дни в Венгрии относительно редко происходят преднамеренные убийства с применением огнестрельного оружия. Большую часть работы экспертов-баллистов составляют несчастные случаи, связанные с беспечным обращением с оружием, несоблюдением правил охоты. Но тем не менее вооруженные необходимыми специальными микроскопами, фотоаппаратами и другими оптическими приборами эксперты-криминалисты вместе с другими специалистами — медиками, химиками, физиками, трасологами — оказывают помощь в раскрытии преступлений.

Мы вновь находимся в области Тольна. И даже не очень далеко от того места, где была расположена господская усадьба Кишша в Немеди. И если бы мы взяли чертеж места происшествия, составленный архитектором Игнацем Никли, то могли бы почти точно воспроизвести его применительно к преступлению, которое произошло осенью 1976 года.

Спустя 125 лет после немедского преступления, осенью 1976 года, в ранние вечерние часы тишину холмов в области Тольна вновь нарушили выстрелы. Из окна одиноко стоящего в нескольких сотнях метров от оживленного шоссе дома со звоном вылетело оконное стекло. На несколько минут все стихло, а потом хлопнула дверь домика, и в тишине раздался испуганный женский крик.

Когда на крик женщины молодой человек, проезжавший на велосипеде по шоссе, подъехал к маленькому одинокому домику, то в единственной жилой комнате он обнаружил за столом напротив окна мужчину средних лет. Из его виска текла кровь, и на желтой поверхности стола расплывалось красное пятно. Молодой человек не надеялся получить вразумительные разъяснения от перепуганной и рыдающей женщины лет сорока, но он понимал, что совершено тяжкое преступление. Ему не оставалось ничего другого, как сесть на велосипед и отправиться в расположенный в нескольких километрах поселок. Оттуда он позвонил врачу и в милицию.

Вскоре на место происшествия прибыла машина скорой помощи, а затем и милиция. Вмешательство врача уже ничем не могло помочь. Мужчина скончался через несколько минут после доставки его в больницу.

Осмотр места происшествия начался с комнаты. До убийства в комнате находились двое: Йожеф Пиллер и его сестра Мария Пиллер. Йожеф Пиллер сидел за стоящим посередине комнаты столом, а Мария разбирала в шкафу белье; дверцы шкафа оставались открытыми и в момент осмотра места происшествия.

Напротив стола в сад выходило старинное маленькое оконце с двойной рамой. Внешнее стекло было разбито, остатки его по окружности держались в раме, а центральная часть разбилась на множество острых осколков, которые валялись под окном на земле. На внутреннем стекле было видно небольшое отверстие диаметром в несколько миллиметров. Отверстие с внешней стороны стекла было уже. Над столом висела старинная керосиновая лампа, хорошо освещавшая маленькое помещение.

Следы не оставляли сомнения в том, что выстрел произведен из сада, и оперативная группа продолжала там осмотр. В свете мощных ламп на земле под окном были обнаружены глубоко вдавленные в почву мужские следы. Резкие очертания следов, вмятые в след мелкие комочки почвы указывали, что они совсем свежие и оставлены самое большее за несколько часов до осмотра места происшествия. Дорожки под окном не было, свежих садовых работ не производилось, поэтому с полным правом можно было предположить, что следы оставлены преступником.

Следы ног хорошо отпечатались на мягкой садовой почве, причем таким образом, что можно было легко установить маршрут. Эти следы задали оперативной группе много работы. С наиболее отчетливых сделали гипсовые слепки, следы сфотографировали и тщательно измерили расстояние между ними, установили их положение. Одновременно началось преследование преступника. Из милицейской машины выпрыгнула немецкая овчарка. Хозяин дал ей немного отдохнуть и приказал: „След! Ищи!” После нескольких безрезультатных попыток собака решительно направилась к шоссе. Но через сто метров она вновь остановилась. На мягкой земле были видны следы шин, педали и руля велосипеда. Следы колес вели по пыльной земляной дороге к ближайшему шоссе.

На следующий день рано утром оперативная группа продолжила свою работу. Гипсовый слепок сняли и с отпечатков шин; для экспертного исследования в чистый герметически закрывающийся стеклянный сосуд запечатали образцы почвы из-под окна и других мест в саду. Собрали образцы и тех растений, цветов в саду, которые были обнаружены вокруг следов преступника. Поскольку вечером следы были еще совсем свежие, проводник собаки произвел консервацию запаха, чтобы розыскная собака смогла произвести выбор преступника. На один из следов пинцетом наложили стерильный кусочек материала и, подержав некоторое время, поместили затем в герметически закрывающийся сосуд. Вскоре приступили к работе трасологи и эксперты-баллисты.

По следам можно было восстановить ход совершения преступления. Преступник, крупный мужчина, приблизился к дому Йожефа Пиллера со стороны шоссе на велосипеде. Вдали от дома он положил велосипед на землю и продолжил свой путь пешком. Через окно дома он заглянул в освещенную керосиновой лампой комнату. Он отчетливо мог видеть сидящего напротив окна за столом Йожефа Пиллера, а распахнутая дверца шкафа закрывала Марию Пиллер. Он выстрелил в мужчину, обошел дом, вошел в комнату, затем вернулся к оставленному велосипеду и выехал на нем к шоссе. Большое движение на шоссе не позволило установить его дальнейший маршрут.

Оставались открытыми два важных вопроса: кто и за что убил Йожефа Пиллера?

Обычно работе следователей наряду с выводами, вытекающими из осмотра места происшествия, действенно помогают показания свидетелей. Однако в этом уголовном деле в отношении свидетелей следователи находились в особом положении. Дом Йожефа Пиллера был расположен в нескольких километрах от ближайшего населенного пункта. Вечером во время совершения преступления на ближайших полях и виноградниках уже никто не работал. Найти свидетелей было непросто.

Однако свидетель случившегося был — находившаяся за дверцей шкафа Мария Пиллер. Но ее допрос в качестве свидетельницы являлся сложным и сомнительным до решения вопроса о вменяемости Марии Пиллер. Расстройство речи, глухота затрудняли допрос, и следователи сомневались, можно ли верить ее словам.

После основательной подготовки ее допрос все же оказался результативным. Используя советы психиатров и психологов, удалось довести до ее сознания вопросы, после чего она дала логичные показания. Психиатры и психологи внимательно следили за ходом допроса по протоколам и магнитофонным лентам, фиксировавшим показания. Они пришли к выводу, что Мария Пиллер вменяема, ее умственное состояние не исключает возможность дать достоверные свидетельские показания.

После того как прозвучал выстрел, Мария посмотрела, что произошло с ее братом, затем вышла, чтобы принести воды и смыть кровь. Когда она вернулась, то обнаружила в комнате мужчину. Она испугалась и закричала, а мужчина убежал. Она описала его внешность: он был одет в спецовку, а на ногах — резиновые сапоги. Мария сказала, что лицо мужчины ей знакомо, но она не помнит, откуда.

Показания Марии Пиллер, несмотря на то что из-за ее душевного состояния их следовало воспринимать критически, дали новое направление следствию. Первостепенной задачей было установление того факта, где она могла видеть этого мужчину. Поскольку по месту жительства она редко встречалась с незнакомыми людьми, то наиболее вероятным было то, что она видела его на работе.

До того, как по состоянию здоровья Мария перестала работать, она трудилась на местном кирпичном заводе. Таким образом, необходимо было проверить, могла ли она там видеть убийцу.

Началась кропотливая утомительная работа. Надо было проверить сотни мужчин — рабочих кирпичного завода, тех, кто подходил к описанию, данному Марией Пиллер. С помощью руководства завода, хорошо знавшего своих работников, отобрали около дюжины мужчин. После их проверки по месту жительства, образу жизни и алиби, остался один человек — слесарь Янош Ковач. Он решительно отрицал какую-либо причастность к убийству.

Хотя образ жизни Яноша Ковача, пьянство, пристрастие к огнестрельному оружию, угрозы огнестрельным оружием и усилили против него подозрения, тем не менее его виновность необходимо было доказать.

Первый момент доказательства, так называемое опознание, был успешным — из большой группы лиц Мария Пиллер уверенно указала на Яноша Ковача.

На следующих этапах доказательства главную роль играли эксперты. Перед баллистами стояла трудная задача.

Производившие вскрытие врачи обнаружили в теле погибшего маленький, сильно деформированный кусочек олова. Гильзы на месте преступления найдено не было. Путем анализа под микроскопом эксперты установили, что кусочек олова является остатком пули спортивного оружия венгерского производства. Однако сама пуля была выстрелена из самодельного или переделанного оружия. Экспертиза установила, что преступник держал оружие совсем близко от оконного стекла, всего в пяти сантиметрах.

Во время допроса Янош Ковач прибег к одной уловке Для доказательства своей искренности он признался, что на протяжении нескольких десятков лет прячет боевой пистолет, но отрицал, что совершил убийство. Он даже показал тайник, где хранился пистолет. Следователи быстро раскусили его тактику: ценой признания в совершении более мягко наказуемого преступления он хотел спастись от последствий более тяжкого преступления.

Частичное признание в незаконном хранении оружия, в противоположность намерению Яноша Ковача, только усилило подозрения. Во время следствия удалось найти свидетелей, которые знали, что Ковач прячет пистолет и хочет его переделать таким образом, чтобы он был пригоден для стрельбы спортивными патронами. Но вот что оказалось более важным: из тайника извлекли несколько пачек спортивных патронов, пули которых совпадали с пулей, обнаруженной в теле жертвы.

Под тяжестью улик Янош Ковач сознался в убийстве Йожефа Пиллера. Он рассказал, что жил на широкую йогу, пьянствовал, из-за чего у него возникли денежные затруднения. Он думал, что Йожеф Пиллер хранит дома много денег, и захотел заполучить их. Однако он не знал, что пожилой мужчина живет вдвоем с сестрой. Спасаясь бегством с места происшествия, он смог унести с собой только портативный радиоприемник.

После этого Янош Ковач сделал признание и в отношении использованного огнестрельного оружия. Он рассказал, что, кроме пистолета, он прятал и спортивное ружье, из которого и застрелил Пиллера. Преступник рассказал, как спрятал в стоге соломы оружие, радиоприемник и резиновые сапоги.

Последний этап следствия заключался в нахождении этих улик: за полтора месяца, прошедших со времени совершения убийства, стог убрали. Необходимо было опросить еще несколько десятков новых лиц, чтобы напасть на след оставленных в стоге предметов.

Исследования трасологов подтвердили подозрения против Яноша Ковача. Эксперт заметил на гипсовом слепке, сделанном на месте происшествия, и резиновых сапогах подозреваемого признаки (потертости, трещины, повреждения), которые доказывали, что следы оставлены сапогами Яноша Ковача. Расстояние между следами, слегка неестественное положение одного следа ноги также были характерны для преступника.

Спустя два месяца после совершения преступления материалы следствия стали полными. В этом деле — совсем не так, как в деле об убийстве 1851 года, — исключающие сомнения заключения экспертов, вещественные улики, показания свидетелей доказали, кто является преступником, что послужило мотивом преступления и каким оружием оно было совершено.

Эксперты по баллистике по делу Сакко и Ванцетти

С 1850 по 1920 год огнестрельное оружие прошло большее развитие, чем за все предшествующие 300 лет. Вместо кремневых заряжаемых со ствола пистолетов и ружей уже в 1860 году появилось заряжающееся с казенной части огнестрельное оружие, которое дало преимущество прусским войскам в Кениггрецкой битве с австрийцами. В последнее десятилетие прошлого века получило распространение многозарядное оружие, в повсеместное употребление вошли револьверы.

После окончания первой мировой войны во многих странах, и особенно в США, на внутреннем рынке оживился самый прибыльный бизнес столетия — торговля оружием. Демобилизованные солдаты приносили с собой найденное или захваченное оружие, прежде всего пистолеты.

Вернувшиеся с войны миллионы людей попали в капиталистических странах в обстановку кризиса и растущей нищеты, обострившихся общественных противоречий. Как неотделимый спутник нищеты в капиталистическом мире повсеместно росла и становилась более жестокой преступность.

5 мая 1920 года в маленьком городе США Броктоне полиция арестовала двух итальянских рабочих Николу Сакко и Бартоломео Ванцетти. В то время об их аресте не сообщила даже местная газета.

Однако, когда семь лет спустя, 23 августа 1927 года в чарлестонской тюрьме подключенное к электрическому стулу высокое напряжение оборвало жизнь двух итальянских рабочих, их имена уже знали повсюду.

Почти одинаковыми у них была не только насильственная и несправедливая смерть, но и весь их жизненный путь.

Ванцетти был старше, он родился в 1888 году в Северной Италии, а Сакко спустя три года — в Южной Италии. Независимо друг от друга в один и тот же год — в 1908 году, подобно многим тысячам неимущих итальянских молодых людей, вступили они на землю Соединенных Штатов Америки. Ни у одного из них не было профессии, но они не боялись никакой работы. Трудно перечислить, чем они только ни занимались: были дворниками, работали на строительстве дорог, на металлургическом комбинате, мойщиками посуды, на кирпичном заводе и камнедробильне. Но где бы они ни работали, везде они были безымянными, безродными эмигрантами, ненавидимыми местными жителями.

В конце концов Сакко устроился рабочим на обувную фабрику в Мил форде в Новой Англии, женился, стал воспитывать детей; Ванцетти жил в близлежащем городке Плимуте и занимался торговлей рыбой. Оба они принимали активное участие в профсоюзном движении и познакомились во время антивоенных акций.

Закаленных в борьбе Сакко и Ванцетти не испугала и волна террора, начавшаяся после войны. Они руководили забастовками, вели рабочие кружки, выступали на митингах, на предприятиях.

Весной 1920 года они отправились в Броктон, чтобы оказать помощь арестованному итальянскому рабочему и организовать в его поддержку массовые митинги на местных предприятиях. Во время этой поездки их и арестовали.

Днями длились допросы двух итальянских рабочих, которым даже не сообщалась причина их ареста:

— Что вы делали и где были вчера?

— Что вы делали позавчера, позапозавчера, позапозапозавчера?

— Что вы делали 15 апреля 1920 года?

— Где вы были 24 декабря 1919 года?

Затем в комнату вводили свидетелей. Свидетели беспокойно осматривали лица арестованных, и потом некоторые едва заметно отрицательно качали головой, другие же молча показывали на Сакко или на Ванцетти. И лишь спустя несколько дней выяснились цель и причина этой трагической мистификации. В эти дни — 24 декабря 1919 года и 15 апреля 1920 года — в округе были совершены два преступления.

Утром 24 декабря 1919 года в Бриджуотере на улице была произведена попытка вооруженного ограбления машины фирмы Уайт. В ней под охраной трех служащих везли зарплату для рабочих — 30 тыс. долларов. Пассажирам машины повезло, поскольку во время нападения между нападавшими и машиной встал трамвай и благодаря этому перс-стрелка не привела к человеческим жертвам.

Спустя некоторое время, 15 апреля 1920 года, в маленьком городишке Саут-Брейнтри произошло нападение с гораздо более трагичным исходом. В три часа дня на улице перед филиалом обувной фабрики „Слейтер и Моррил” неизвестными нападавшими был убит кассир Ф. Парментер и сопровождавший его А. Берарделли, у которых забрали 15 тыс. долларов, предназначенных для выплаты зарплаты служащим фабрики. После захвата ящика с деньгами двое вооруженных пистолетами грабителей скрылись на автомашине. Кроме них в машине находилось еще три человека.

В совершении этих двух преступлений и подозревались Сакко и Ванцетти; таким образом власти хотели скомпрометировать профсоюзное движение.

В совершении первого преступления — попытки ограбления в Бриджуотере — обвинили Ванцетти. Но не потому, что они отнеслись к нему с большей симпатией. В этот день Сакко, как многие сотни его коллег, работал на милфордской обувной фабрике. Его коллеги — англичане, поляки, итальянцы — могли подтвердить, что известный как отличный рабочий Никола в этот день усердно делал выкройки из кож.

Не зная того времени и места действия, можно подумать, что на судебном процессе Ванцетти не угрожала опасность, если попытку ограбления действительно совершил не он.

„Докажет, что в это время он не был в Бриджуотере и все! — подумает кто-нибудь из читателей. — Ложные обвинения отпадут”.

Но все случилось иначе!

Несмотря на подтвержденное 28 свидетелями алиби, суд приговорил Бартоломео Ванцетти к 15 годам каторжной тюрьмы за попытку ограбления.

Второй процесс — теперь уже против двух обвиняемых — начался спустя год, в конце мая 1921 года.

Кратко суммируя составляющий несколько томов материал судебного заседания, мы можем сгруппировать доказательства следующим образом.

1. Доказательства обвинения в отношении того, что 15 апреля Сакко и Ванцетти находились в Саут-Брейнтри, на месте ограбления.

2. Доказательства защиты, которые подтверждали, что в указанное выше время обвиняемые находились в другом месте.

3. Доказательства экспертов по баллистике.

Большинство свидетелей обвинения составляли служащие обувной фабрики, которые на звуки выстрелов бросились к открытым окнам и оттуда наблюдали быстро разыгравшиеся события и бегство грабителей.

Большинство этих свидетелей имели в своем распоряжении приблизительно две секунды, чтобы заметить исчезновение ожидавшей приблизительно в сорока метрах от них машины.

Несколько свидетелей — среди них Мэри Сплейн, — несмотря на неблагоприятные для наблюдения условия, „показали пример” на удивление острого зрения и способности запоминания.

На заседании Мэри Сплейн показала:

„Занимавший в машине место между передним и задним сиденьем человек был несколько выше меня. Его вес равнялся приблизительно 140–150 фунтам. Он выглядел мускулистым и очень подвижным. Его рука свидетельствовала о силе…”

Логично последовал вопрос прокурора:

— Видели ли вы с тех пор этого мужчину?

— Да, он сидит здесь, на скамье подсудимых.

Напрасно защита пыталась подтвердить алиби обвиняемых против показаний свидетелей обвинения. В тот день Сакко обратился за визой для посещения родственников в итальянское консульство в Бостоне. В нем он пробыл всю первую половину дня.

Подтверждение алиби для Ванцетти также не составляло трудностей. С помощью своих покупателей он мог подтвердить, где он находился все это время.

Свидетели защиты были хорошими свидетелями, надежными свидетелями, но у них был один недостаток: они были не англосаксонского происхождения, а американскими гражданами итальянского происхождения. В глазах массачусетских присяжных, консервативных фермеров и мелкой буржуазии, все они были „диго”, которые договорились с помощью лжеприсяги спасти попавших в беду соотечественников.

Было привлечено четыре эксперта-баллиста. Два — со стороны обвинения, два — со стороны защиты. Их подготовленность и заключения, можно определенно сказать, не делают им чести.

Вот несколько выдержек из протокола заседания.

(Первый эксперт обвинения):

— Имя?

— Уильям X. Проктор.

— Род занятий?

— Я 23 года работаю в службе безопасности…

(Входит второй эксперт обвинения):

— Ваше имя?

— Чарльз Дж. Ван-Амбург.

— Какой у вас чин? Могу ли я называть вас капитаном?

— Да. Этот чин я имел во время войны, сейчас у меня этот же чин, я офицер запаса армии США.

Экспертов защиты также нельзя считать хорошо подготовленными, знающими специалистами.

(Третий эксперт):

— Имя?

— Джеймс Е. Бэрнс.

— Профессия?

— 30 лет работаю инженером по баллистике в компании „Картридж”.

— Помимо работы в фирме, имеете ли вы опыт обращения с оружием?

— Естественно. Я люблю охотиться и в полиции занимаюсь спортивной стрельбой. Я член массачусетской стрелковой команды и мастер-стрелок США. В последний раз на соревнованиях против команды Западно… (Защитник прерывает пустившегося в пространные объяснения эксперта.)

(Четвертый эксперт):

— Имя?

— Дж. Генри Фитцжеральд.

— Профессия?

— Я руковожу экспериментальной лабораторией оружейного завода Кольта. До этого я работал в отделе револьверов торговой фирмы „Ивер Джонсон”.

Таким образом, предрешавшая судьбу двух обвиняемых экспертиза по оружию была доверена этим четырем лицам. Ни один из них не был подготовленным экспертом-баллистом. Обладающий 23-летним опытом Проктор, по его собственному признанию, до сих пор выполнял отдельные, частные экспертизы и не обладал элементарными техническими познаниями и знанием оружия. Несмотря на то что вернувшиеся из Европы американские солдаты привезли с собой десятки тысяч изготовленных на европейских заводах пистолетов, Проктор не знал даже наиболее распространенных типов иностранного огнестрельного оружия.

А трое его коллег чувствовали себя как дома в торговых и технических вопросах производства оружия, но были абсолютно некомпетентны в отношении судебных баллистических экспертиз.

И они должны были поведать истину в отношении огнестрельного оружия массачусетским присяжным, рекрутированным из предвзятых к подсудимым, набожных фермеров и мелких торговцев!

— Скажите, пожалуйста, присяжным, из оружия какого типа и чьего производства, по вашему мнению, были выпущены смертельные пули? — задал первый вопрос прокурор в отношении происхождения вынутой из трупа пули.

Присяжные и публика в зале заседания с напряжением ожидали ответа эксперта Проктора на этот вопрос, имевший решающее значение в процессе.

— Эта пуля выпущена из 32-миллиметрового пистолета „Кольт”.

— На чем вы основываете свое заключение, мистер Проктор?

— Современное оружие обладает нарезным стволом, — начал судебный эксперт, — а это означает, что на внутреннюю поверхность ствола с помощью металлообрабатывающих машин нарезается резьба определенного размера. Таким образом, внутренность ствола состоит из выступов и расположенных между ними борозд, которые располагаются в стволе в форме правильных спиралей.

Когда во время сгорания имеющегося в гильзе пороха возникают газы, то они выталкивают пулю — несколько большего калибра, чем внутренний размер ствола, — и нарезка, расположенная на внутренней поверхности ствола, придает пуле вращательное движение.

— Какова функция нарезов на внутренней поверхности ствола оружия?

— Совершая обороты вокруг своей оси, пуля покидает выходное отверстие ствола оружия и тем самым точнее выдерживает направление в воздухе. Достаточно посмотреть в ствол невооруженным глазом и можно увидеть нарезы. Нарезы оставляют на металлической рубашке пули небольшие углубления, и эксперты-баллисты, определив расстояние между следами, оставленными нарезами, и направление их наклона, устанавливают, из какого типа оружия был произведен выстрел.

— У этой пули, — Проктор показывал извлеченный из тела жертвы один кусочек металла, — нарезы наклонены влево и оставляют широкий след. След в таком направлении и такой ширины оставляет только ствол пистолета „Кольт” 32-го калибра.

Проктор ошибался. В действительности нарезы стволов многих других моделей пистолетов оставляют подобные по наклону и ширине следы.

Заключение эксперта, однако, не удовлетворило даже прокурора. Но не потому, что было ошибочным, а потому, что не было достаточно отягчающим для обвиняемых.

Пистолет „Кольт” 32-го калибра в то время был очень распространенным оружием в США, и известный оружейный завод, кроме экземпляра, попавшего в руки Сакко, изготовил многие сотни тысяч единиц этого оружия. Итак, прокурор ожидал от экспертов, чтобы в качестве оружия, с которым было произведено ограбление и убийство, вполне определенно был назван пистолет Сакко.

— Можете ли вы дать определенное заключение, что пуля, вызвавшая смерть, была выпущена из изъятого в качестве улики автоматического пистолета „Кольт”? — снова обратился прокурор к эксперту.

— На мой взгляд, внешний вид пули, вероятно, подтверждает то предположение, что она была выпущена из изъятого в качестве улики пистолета, — дал ответ, обдумывая каждое слово, Проктор.

Более необоснованное и данное в более дезинформирующей форме заключение, на наш взгляд, едва ли попадало в суд. Необоснованным оно было потому, что на основании размеров бороздок на пуле и увеличенной с помощью филателистической лупы фотографии пули никто не в состоянии определить марку оружия, из которого пуля выпущена.

Многое раскрывает следующая формулировка заключения: „Вид пули, вероятно, подтверждает предположение…” Какая неопределенность!

Спустя годы, когда дело Сакко и Ванцетти стало всемирной темой, был пролит свет на причины формулировки Проктора.

Позднее под присягой эксперт признал, что уже перед заседанием он высказал прокурору свои сомнения в связи с идентичностью пистолета Сакко и то, что в исключающей сомнения форме он не согласен высказаться за идентичность изъятого в качестве улики оружия. Прокурор вынужден был довольствоваться и этим, а судья, вопреки своим обязанностям, не обратил внимание присяжных на то, что заключению эксперта, данному в такой неопределенной форме, нельзя придавать доказательственную силу.

Подобный „профессионализм” виден и в позиции, которую заняли эксперты в отношении обнаруженной на месте преступления гильзы.

Боек пистолета ударом по расположенному в донышке гильзы капсюлю круглой формы воспламеняет находящийся в гильзе порох. Проктор и Ван-Амбург с помощью ручной лупы исследовали отпечаток на донышке изготовленной из желтой меди гильзы и быстро составили экспертное заключение, подтверждающее обвинение прокурора.

Было бы неверно, если бы мы подумали, что приговор по делу Сакко и Ванцетти о террористической деятельности был решен экспертом по баллистике. Для полицейских и судебных органов США итог процесса был уже предрешен. Колебания экспертов по баллистике и их некомпетентность только способствовали осуществлению этих целей.

Лоуренс Летерман, руководитель бостонской следственной конторы министерства юстиции США, спустя несколько лет после процесса писал: „У здешних представителей министерства юстиции было мнение, что осуждение Сакко и Ванцетти под предлогом совершения ими убийства было единственным способом обезвредить их. Сакко и Ванцетти были анархистами, но не были вооруженными грабителями. Документы и досье бостонской следственной конторы могли бы пролить свет на подготовку дела Сакко и Ванцетти”.

С вынесением смертного приговора в 1921 году дело Сакко и Ванцетти не закончилось. За их жизнь боролись вплоть до дня казни — 23 августа 1927 года. Часто казалось, что их удалось спасти от электрического стула. Многие свидетели обвинения и уже упоминавшийся эксперт-баллист Проктор под присягой сделали заявление о том, что в своих свидетельских показаниях ошибались или дали экспертное заключение пристрастно. Однако прошение о пересмотре дела, поданное на основании этих заявлений, судья Тэйер отклонял вновь и вновь.

— Меня не убедили в невиновности осужденных! — таков был его ответ.

В 1926 году вновь промелькнул луч надежды. Челестино Мадейрос — осужденный к смертной казни гангстер — во время прогулки в тюрьме признался в том, кто в действительности принимал участие в ограблении и убийстве в Саут-Брейнтри. Позднее в своем показании судье он подробно рассказал, что это преступление совершила бесчинствующая на Атлантическом побережье банда Морелли, и указал на относящиеся к делу улики.

Тем не менее ни массачусетский суд, ни Верховный суд США не были намерены учесть эти факты. Они дали возможность скрыться действительным преступникам и настаивали на исполнении приговора двум итальянским рабочим.

В шестилетней борьбе за жизнь Сакко и Ванцетти неоднократно возникали вопросы и к экспертам-баллистам. За шесть лет наука и техника прошли большое развитие. В 1920 году на всемирно известном заводе „Лейца” начали выпускать сравнительные микроскопы, которые спустя несколько лет стали непременным вспомогательным средством при исследовании пуль и гильз. Но исследование с помощью сравнительного микроскопа в деле Сакко и Ванцетти играло очень сомнительную роль. Специальная комиссия из трех человек, созданная в 1927 году губернатором Фуллером, заслушала нового эксперта-баллиста. Этот эксперт теперь уже с помощью сравнительного микроскопа исследовал вещественные улики и подтвердил заключение Проктора.

В 1961 году улики вновь попали под сравнительный микроскоп, но опять заключение осталось неизменным. Сомнения не смогла рассеять даже экспертиза, повторенная через тридцать четыре года! Не беря в расчет возможности преднамеренной манипуляции, каждый специалист, имеющий дело с металлами (для этого не надо быть и экспертом-баллистом), знает, какие изменения способна вызвать коррозия на поверхности металлов даже не за тридцать лет, а за гораздо меньшее время. Коррозия поражает прежде всего именно те поверхностные особенности, которые представляют собой основу для идентификации экспертами-баллистами.

Человечество не забыло дело Сакко и Ванцетти. Не только прогрессивные круги мира вспоминают 23 августа 1927 года, годовщину казни двух невинных людей, не только их родственники, дети и внуки вновь и вновь обращаются к президенту США и требуют морального и юридического удовлетворения, но и суды все еще занимаются этим делом.

Важное событие в последующей истории дела Сакко и Ванцетти произошло перед пятидесятой годовщиной их казни. В июле 1977 года Мишель Дакакис, губернатор штата Массачусетс, в присутствии внука Николы Сакко подписал заявление: „Судебный процесс против Николы Сакко и Бартоломео Ванцетти не был корректным и не соответствовал предписаниям… Суд находился под воздействием антикоммунистической кампании и на него оказало влияние предубеждение к иностранцам”. Одновременно 23 августа 1977 года — пятидесятую годовщину их казни он объявил „днем памяти Сакко и Ваниетти”.

Даже в том случае, если и не состоялась полная юридическая реабилитация Сакко и Ванцетти, если за заявлением губернатора можно подозревать внутриполитические мотивы: приобретение сочувствия итальянских и других средиземноморских эмигрантов, официальные круги США в июле 1977 года впервые признали то, что мировое прогрессивное общественное мнение знает и заявляет вот уже пять десятков лет: Сакко и Ванцетти стали жертвами судебного убийства.

Через 10 лет после войны

После второй мировой войны большое количество огнестрельного оружия попало в преступные руки. Даже спустя 10–15 лет после окончания войны с помощью этого огнестрельного оружия совершались преступления.

Осенью и зимой 1954 года спокойствие населения на северном берегу Балатона нарушили чрезвычайные события. После отъезда отдыхающих жители деревень, погрузившихся в провинциальную тишину, постоянно находились в тревоге из-за совершавшихся преступлений.

Первые выстрелы не вызвали особых толков. Никто не погиб, раненых тоже не было, лишь основательно были напуганы два молодых человека. И не без причин…

В октябре 1954 года два друга Ференц Мориц и Иштван Тамаш на мотоцикле ехали по шоссе из Балатонэдерича в Сиглигет. Был поздний вечер, время перевалило за 11 часов, когда в ночи один за другим прозвучали два выстрела. Уже после первого выстрела юноши посмотрели в сторону звука и у моста, на шоссе среди кустов заметили огонек, вылетевший из ствола при втором выстреле.

Других выстрелов не последовало, а мотоцикл своим шумом заглушил менее громкие звуки, которые производил убегавший через кусты преступник.

Два молодых человека не были ранены. При выстрелах они ощутили небольшие удары по мотоциклу, но больше ничего не произошло.

Вскоре они остановились и лишь тогда заметили, что из бака вытекает бензин. Вероятно, нападавший хорошо целился, так как пуля попала в бензобак.

Следствие не могло установить, кем являлся преступник. У Ференца Морица и его друга больших ценностей не было; вероятно, нападавшим двигало другое. В тот вечер двое юношей навестили в Балатонэдериче своих знакомых девушек. Девушки, приехавшие из другой области страны, работали в деревне и снимали жилье у Кальманне Намени. Знакомых мужчин, которые из ревности совершили бы вооруженное нападение, у девушек не было.

Спустя три месяца, 23 января 1955 года, Йожеф Мадьяр ехал из Тапольцы в Балатонэдерич, чтобы навестить свою пожилую сестру Йожефне Генчине. Вдова одиноко жила в бецехедьской давильне.

Но брат с сестрой в жизни больше не встретились. Войдя в давильню, Йожеф Мадьяр поздоровался, но его приветствие осталось без ответа. Он осмотрелся и увидел лежавшую на полу сестру. У ее головы растеклась лужа крови.

Милиция безуспешно искала свидетелей. На редконаселенном холме, покрытом виноградниками, зимой бывало мало людей, а те, кто были, не могли дать какого-нибудь объяснения ни в отношении совершенного преступления, ни в отношении подозреваемых лиц.

К делу подключились эксперты. Сантиметр за сантиметром исследовали они пол и мебель квартиры, чтобы найти пулю и стреляную гильзу. На теле жертвы были две раны, указывавшие на количество выстрелов. Одна пуля прошла через тело, и ее удалось обнаружить в мебели. Отыскались также и две гильзы. Вторую пулю судебно-медицинские эксперты вынули из трупа женщины во время вскрытия.

Экспертиза ранений на трупе позволила реконструировать предполагаемый ход совершения убийства. Одна пуля попала женщине в лоб и вышла сзади через затылок. Второй выстрел был произведен в затылок. Таким образом, можно было предположить, что убийца сначала находился перед жертвой и произвел в нее первый выстрел, а затем, когда она упала на пол, выстрелил ей в затылок.

В деревне еще не улеглось возмущение, когда произошла новая кровавая драма.

27 января в Балатонэдериче вновь прозвучали выстрелы. Во дворе Кальмана Намени нежданно появился Ференц Санто — муж его дочери, с которым она была в разводе, и во время жаркого спора обвинил тестя в том, что тот встает на пути между ним и его бывшей женой. Перепалка становилась все белее резкой, и в конце концов Ференц Санто выхватил из кармана пистолет и произвел в тестя три выстрела. Кальман Намени упал на землю. Его дочь, наблюдавшая за всем из дверей дома, увидев, что в разгаре спора из кармана бывшего мужа появился пистолет, с криком выбежала на улицу.

Но ярость Санто уже обратилась на жену. Он начал преследовать бегущую по улице беременную женщину и, нагнав, несколькими выстрелами из пистолета убил ее. После этого он покончил жизнь самоубийством у себя дома. Из прощального письма выяснилось, что он давно готовился к жестокому преступлению. Бывший во время второй мировой войны фашистским полевым жандармом, он не смог найти свое место в новом обществе. Не желая работать, он вел такой образ жизни, который, учитывая его буйный характер, шаг за шагом вел к роковому концу.

Санто, который мог бы дать ответ на события последних месяцев, умер. Чтобы пролить свет на все совершенные преступления, эксперты должны были заставить заговорить немых свидетелей. Понимая значение обнаруженных на месте преступления гильз и вынутых из трупов пуль, с ними обращались так, как будто они были изготовлены не из металла, а из стекла: с большой осторожностью завернули их в вату и положили в маленькие коробочки. Пистолет Ференца Санто был передан в лабораторию баллистической экспертизы. Здесь из него произвели пробные выстрелы в вату, чтобы получить пули для сравнения.

Кропотливая работа длилась несколько дней. Система линз специального микроскопа многократно увеличила изменения на пуле, вызванные нарезкой, затем рядом с ними проецировались следы на пулях пробных выстрелов. Таким способом производили непосредственное сравнение следов нарезов на двух пулях. Эксперты не могли довольствоваться только исследованием калибра и размеров следов нарезов ствола, они должны были зафиксировать и дать заключения о мельчайших царапинах.

Эксперты по порядку вели исследование вещественных улик, обнаруженных при убийстве вдовы Генчине, вынутую из бензобака мотоцикла Ференца Морица пулю, а также пули и гильзы, обнаруженные на месте убийства семьи. Экспертиза была сложной. Трудности вызвал, главным образом, анализ следов на пуле, извлеченной из бензобака, так как она прошла через железную стенку бака и была очень сильно деформирована. Однако следы от нарезов ствола остались и на этом искореженном кусочке свинца, а линза микроскопа отчетливо выявила их.

После пуль наступила очередь гильз. Под сильным точечным светом ламп микроскопа можно было ясно видеть, что форма, расположение бойка, ударявшего по капсюлю, и следы выбрасывающего и подающего механизма были похожими.

Ференц Санто умер и не мог дать показания о совершенных им преступлениях. Однако выявленные под микроскопом экспертов характерные признаки, имевшие размеры в сотые доли миллиметра, исключая всякое сомнение, доказали, что пули, выпущенные из пистолета бывшего жандарма, явились причиной смерти не только его и жены, но и вдовы Йожефне Генчине, и это же оружие использовал убийца и против Кальмана Намени, Ференца Морица и Иштвана Тамаша.

Санто Ференц умер, немые свидетели вместо него, естественно, не могли рассказать подробности преступлений — почему он убил вдову и почему напал на двух молодых людей. Можно лишь предположить, что постоянно сталкивавшийся с денежными затруднениями Санто брал взаймы у своей соседки деньги и в конце концов застрелил ее, либо отказавшись платить долги, либо намереваясь ограбить ее. Покушаться на двух молодых людей его заставила, вероятно, ревность, поскольку они ухаживали за проживавшими у его тестя девушками и время от времени перебрасывались словами и с его женой.

Ференц Санто умер, и мотивы его преступлений можно объяснить только предположениями. Однако взаимосвязь между тремя преступлениями даже при отсутствии свидетелей можно установить, вне всякого сомнения, с помощью экспертизы вещественных улик.

Безобидная игрушка?

Тишина обеденного перерыва была нарушена громким звуком выстрела. Взгляд нескольких людей, гревшихся на солнце в дверях цеха, обратился в направлении звука.

— Не глупите, — проворчал в сторону столпившейся возле верстака с тисками группы один пожилой слесарь. Бо́льших слов дело не заслуживало, ведь ничего не произошло. Ребята, играли”.

Осенью 1963 года трое молодых людей — слесарь, подсобный рабочий и ученик — занимались в цеху „безобидным” занятием. Один из них принес откуда-то пять малокалиберных патронов. Сначала они хотели с помощью увеличительного стекла поджечь порох.

В конце концов выдумали более занятную „игру”. Они достали где-то обрезок трубы, к которой точно подходили патроны. Трубу зажали в тиски, и вскоре прозвучал первый „выстрел”. При выстреле вторым патроном перед трубкой они держали кусок доски. Небольшой кусочек свинца вошел в доску на несколько миллиметров.

Подсобный рабочий Йожеф Херцег тоже вертелся возле баловавшейся с патронами группы. Тихий, замкнутый молодой человек никогда не был центром компании, но он был рядом и наблюдал. И когда самодельное примитивное оружие выстрелило, у него заблестели глаза. Вечером в поезде — когда возвращался к себе домой в деревню — он думал о том, мог бы он сделать такое же. Он вынул бумагу и нарисовал чертеж самодельного „чудо-оружия”.

Спустя несколько дней Херцег приступил к выполнению своего плана. В цеху он отобрал из отходов обрезки труб, винты, куски железа. Сверлил, резал, пилил, сваривал. Изготовил оружие. Новоиспеченный оружейник не скрывал от коллег, чем он занимается. Когда только выдавалось время, он вынимал ту или иную деталь и работал над ней. Некоторые интересовались, что он мастерит, другие давали советы, как надо делать.

Через два месяца был изготовлен первый пистолет. Это был не крошечный, игрушечный пистолет, а внушительное оружие. С этим большим неуклюжим пистолетом едва ли можно было выиграть стрелковые соревнования, но так или иначе на расстоянии нескольких метров из него можно было попасть пулей в нарисованный круг размером с человеческую голову.

— Это только начало, — подбадривал себя Йожеф Херцег и вскоре приступил к изготовлению второго пистолета. Он был меньше по размерам и весу, и из него было легче стрелять. Но и второй, усовершенствованный, пистолет делал только один выстрел, после чего гильзу необходимо было выталкивать спереди через ствол.

Следующий пистолет был уже двухзарядным. Весь свои двухгодичный опыт изготовления пистолетов Йожеф Херцег вложил в это изделие из стали и меди.

Поведение молодого человека в цеху не изменилось. Он держался тихо, замкнуто, как и раньше. Коллеги не признавали в нем „изобретателя пистолета”, и после изготовления этого оружия молодежь цеха по-прежнему не очень-то искала его общества.

И тем не менее что-то изменилось. В повседневной текучке он нашел себе друга-подростка.

Ласло Теме был на пять лет моложе Херцега. Они были родом из одной деревни. Теме тоже работал в Будапеште. Дорожное знакомство (они встретились в поезде) все больше крепло, и в конце концов Херцег показал усовершенствованный пистолет другу, разинувшему рот от удивления.

С этого момента пистолет стал единственной темой их разговоров. Позднее они встречались не только в поезде. Теме все свое свободное время проводил в обществе оружейника-любителя. В 1965 году они выехали к границе. Когда увидели, что вокруг никого нет, то попробовали поймать на мушку пистолета какого-нибудь неосторожного фазана. Но большого ущерба фазаньему поголовью они не нанесли. Едва ли можно было попасть в быстро двигающихся птиц из пистолета без прицела.

Но все более частые совместные прогулки имели и другое последствие.

Херцег и Теме взламывали давильни, подвальчики и скрывались с одним-двумя демижонами[4] или маленькими бочонками вина. Кроме вина, они крали все, что попадало им под руку: посуду, инструменты. На бессмысленность этих краж указывало то, что постепенно у них все больше и больше скапливалось вещей, которые они не могли сбыть. Ощущение безопасности в значительной мере подкреплялось оружием и „осмотрительной организацией”.

— Пока я наполняю бочонок, — командовал Херцег, — оставайся снаружи на углу давильни и охраняй!

— Если кто-нибудь покажется, то я выстрелю в него из двух стволов, — воинственно бодрился подросток.

Потом они договорились, что будет лучше, если он сначала сделает предупредительный выстрел и только после этого начнет стрелять. К счастью, в эти осенние вечера поблизости от давилен было пустынно и ни в кого не пришлось стрелять.

— Надо добыть денег, много денег, — все чаще повторял Херцег. Они нацелились на мотоциклы.

Скука железнодорожных поездок сменилась обсуждением планов добычи денег. Фантазии двух молодых людей не хватало на отчаянные планы с большим размахом. Их интеллектуальные способности не превышали уровень примитивности пистолетов, которые они носили в сумках и с помощью которых хотели осуществить свои планы.

В декабре 1965 года два молодых человека сошли с поезда за три остановки до своей станции и направились на базарную площадь маленького городка. Обычно после окончания работы на площади перед корчмой собирались возчики, отсюда они отправлялись домой в близлежащие деревни с кошельками, полными дневной выручки. План был очень прост: попроситься на одну из повозок и в пустынном месте вынуть пистолеты. То, что добыча составит максимум несколько тысяч форинтов, не беспокоило двух парней.

Однако в этот вечер базарная площадь была пуста. У корчмы не было ни одной повозки. Но они не хотели уходить ни с чем и взломали стоявший на плохо освещенной площади ларек. Добычу поделили пополам. Домашние дивились вынутым из сумок шоколаду, письменным принадлежностям, рыбным консервам, напиткам, но ни о чем не спрашивали. Родители, которые считали себя честными людьми, молча наблюдали за „баловством” ребят, которые ни на шаг не приблизились к своим мечтам о мотоциклах. Им нужно было „разработать” новые планы.

— Учитель сегодня продал свою машину, — сообщил однажды Теме. — На эти деньги мы оба могли бы купить себе по мотоциклу.

Несколько дней они изучали образ жизни одиноко живущего человека, и на рождество 1965 года залезли к нему в квартиру. Теме стоял на улице с пистолетом. Он хорошо знал учителя, был его учеником долгие годы, но сейчас не задумываясь убил бы его. В это время учитель спокойно развлекался со своими друзьями — деньги он держал в сберегательной кассе. Тем не менее два преступника не ушли с пустыми руками: в постели под подушкой нашли пистолет учителя. Они были довольны и уверены, что их не выдадут ни свидетели, ни следы.

Спустя месяц, в январе 1966 года, в субботу в 10 часов вечера на краю одной деревни раздались выстрелы, а затем послышался звавший на помощь отчаянный женский крик.

Из-за окружавших футбольное поле кустов появилась истекающая кровью женщина, а рядом с тропинкой, в снегу лежал мужчина. Пока жители деревни нашли его, он уже умер. Жители знали жертв нападения — супругов Хамваши. Женщина была директором винного магазина, а муж работал в Будапеште. Тяжелораненая женщина показала:

— После 10 часов мы с мужем отправились домой. Я несла корзину, в которой была посуда и продукты. Возле футбольного поля мы заметили, что за нами крадутся двое неизвестных. Я обратилась к ним с вопросом, что они хотят, а в ответ мужской голос прокричал: „Стреляй”. Через несколько мгновений из пистолетов, которые держали в руках эти люди, вырвался огонь, и я услышала выстрелы. Муж кинулся на стоявшего ближе к нему неизвестного, но выстрел в упор заставил его упасть. Второй напал на меня, опрокинул на землю, в плече я почувствовала острую боль. Он несколько раз ударил меня кулаком в лицо, и на некоторое время я потеряла сознание. Когда я пришла в себя, то увидела, что один нападавший в темной маске на лице наклонился над моим мужем и, расстегнув его пальто, шарит у него в карманах. Второй нападавший — тоже в маске — обыскивал упавшую на землю корзину. Они не обращали на меня внимания, я поднялась и концом карманного фонаря, который был у меня в руках, стала бить наклонившегося над корзиной нападавшего и звать на помощь. Не знаю, откуда у меня взялась смелость и сила, но я так ударила мужчину в маске, что он позвал на помощь своего сообщника, крикнув: „Стреляй, стреляй!”

Второй подбежал и каким-то твердым предметом вновь ударил меня по голове. Но они определенно боялись, что на шум сбегутся люди, и вскоре скрылись.

Нападавшие не достигли цели. Хотя и убили невинного человека, а другого тяжело ранили, не добыли ни одного филера, так как у супружеской пары не было с собой выручки магазина. На месте преступления остался самодельный двуствольный пистолет, выпавшая из настоящего пистолета обойма и много стреляных гильз.

Двое нападавших бежали до самого дома. На другой День выбросили из окна поезда украденный у учителя пистолет и вовремя появились на работе. Были уверены, что двух усердных молодых людей никто не будет подозревать. Но они ошибались.

Эксперты тщательно исследовали обнаруженный на месте преступления двуствольный пистолет.

Было установлено, что он изготовлен обладающим навыками работы с металлом человеком, на хорошо оборудованном рабочем месте и хорошими инструментами. Пули, извлеченные из тела жертвы, найденные в снегу гильзы и выпавшая во время нападения на Хамвашине обойма свидетельствовали о том, что смертельный выстрел был произведен из 7,65-миллиметрового настоящего пистолета.

Теперь в общую картину укладывался и взлом квартиры учителя. Была найдена и еще одна улика: учитель передал гильзу от пробного выстрела своего пистолета. Микроскоп экспертов обнаружил на ней и на найденных на месте преступления гильзах одни и те же характерные следы.

Квартиру учителя осмотрели вновь, теперь уже сантиметр за сантиметром. И не напрасно. На одном из шкафов был обнаружен остаток отпечатка пальца, который не принадлежал хозяину дома. Отпечаток пальца, предположительно, оставил вор, позднее превратившийся в убийцу!

Через несколько дней у железнодорожной насыпи был найден и пистолет. Вскоре прибыло телефонное сообщение эксперта: это оружие убийцы.

Спустя несколько дней двое молодых людей были арестованы. Напрасно они пытались все отрицать: эксперт-дактилоскопист установил, что отпечаток пальца, обнаруженный на шкафу учителя, принадлежит Йожефу Херцегу.

Преступники ответили за содеянное перед судом. Однако суд не смог распространить привлечение к ответственности ни на членов семей двух преступников, ни на коллег Херцега по работе, хотя они были свидетелями того, как два молодых человека скатились на преступный путь, — на тех, кто был молчаливым наблюдателем или подающим идеи болельщиком длившегося годы производства оружия, что привело к убийству.

К счастью, не каждый самодеятельный оружейник убийца, но дюжинами исчисляются те смертельные или заканчивающиеся тяжелыми ранениями случаи, которые вызваны огнестрельным оружием домашнего производства.