По следам вампира. История одного расследования

Париж, 21 апреля

В доме № 23 по улице Клозель в зале редакции журнала Иной мир все работали над выпуском очередного номера.

Склонившись над пишущей машинкой у открытого окна, выходящего на шумный квартал Сен-Жорж, я заканчивал печатать последние строчки моего отчёта по вампиризму. В этой чисто литературной атмосфере между залом, служившим библиотекой, и маленьким кабинетом, в котором, зачастую до глубокой ночи, проходили наши метафизические беседы, казалось, что никакой Венеции никогда не существовало. А Ренато Д., не был ли он тоже химерой, ужасным сном, плодом моего собственного воображения, вымышленным с бредовой точностью от начала до конца?

Директор издания Роже Фалочи выслушал моё повествование с некоторым удивлением.

…Я только что закончил свой рассказ, и дрожь, звучавшая в моём голосе, наверняка позволила представить себе некоторые магические явления, с которыми я столкнулся в городе Дожей. Но у меня не было никакого желания публиковать свои приключения; я решил любой ценой забыть об общении с теми, кого Брэм Стокер называл «вампирическими личностями» (он утверждал, что встречал подобных существ в Лондоне в 1880–90 годах).

Однако у меня было время подумать о последствиях приобретения опыта такого рода. Я знал, что это приключение возложило на меня ответственность, которая никем и ничем не могла быть снята. Сон навсегда покидает тех, кто вернулся из мира, где царит ужас. И потом, как это забыть? Я вспоминал молодого парня, который принимал наркотики, чтобы забыть своё трудное детство. В восемнадцать лет он облил себя бензином и умер в диких муках.

Мне тоже забвение было не дано. Напротив, я уже пробовал опиум в течение более чем года, но вместо того, чтобы унести меня от ужасов тонких планов Вселенной, наркотик позволил мне созерцать мир сквозь исступление и ужас, делая всё более тонкой мою восприимчивость. Тогда я жил в состоянии своего рода сна наяву, на рубеже двух миров, предпринимая время от времени, движимый вдохновением, вторжение в один или другой из них. Таким образом, я нанёс визит Богу, а затем Дьяволу, прежде чем понял, что они были лишь двумя аспектами одного и того же начала. «Увидеть… а потом пытаться забыть, не в этом ли боги усматривают единственное преступление?» — шептал мне некий голос. «В тебя вошло нечто новое, — говорил мне тот же голос, — ты не можешь отказаться от своей судьбы, речь идёт о твоём спасении, о твоём выживании за пределами смерти. Ты отвергаешь такой вызов? Ты боишься борьбы с самим собой в конце пути, боишься, наконец, прийти к знанию? Зачем тебе нужны твои литературные исследования иного мира, если не для того, чтобы указать дорогу, которую тебе надо пройти, чтобы оправдать то, что ты написал!?» Тон этого голоса, моего собственного голоса, был суровым, не допускавшим никаких компромиссов, и я уже знал, что моим голосом говорила суровая правда.

Я покрутил валик своей пишущей машинки, чтобы перечитать последнюю страницу моей статьи, посвящённой вампиризму. «Это же я написал, — сказал я сам себе, — никто другой. Имею ли я право подписывать такую статью после стольких колебаний, после того, как я сам отказался от того, что делает её достоверной?»…

Я знал, что подобный текст накладывал на меня обязательство, что мне нужно оправдать его собственным опытом. Мы вырвались из города Дожей, как из смертельной западни. Теперь, пользуясь свободой выбора, мы могли по-иному взглянуть на наше приключение. Мне нужен был знак. Указующий перст, наставленный на путь, которым мне, быть может, стоило идти, не следуя, тем не менее, с закрытыми глазами в кильватере Ренато Д. Указующий перст не заставил себя ждать. Знак появился, когда пробило одиннадцать, в час, когда консьержка обычно приносит нам дневную почту.

Госпожа Мад стояла на пороге, словно искательница справедливости или, скорее, как посланница судьбы. Она протягивала мне плотно заклеенный серый пакет. На нём стояла подпись, сделанная красными чернилами: «Париж, улица Клозель, 23, главному редактору иллюстрированного издания Иной мир Ж. — П. Бурру».

Я поблагодарил консьержку и вернулся на своё рабочее место. И только тогда моё внимание привлёк почтовый штемпель, стоявший на пакете.

Название города, из которого он был отправлен, сразу же угрожающе бросилось мне в глаза: Венеция. Если бы мне сказали, что в пакет подложена бомба, я бы вскрывал его, пожалуй, с не меньшими мерами предосторожности.

Вместо адской машины там лежала простая тетрадь, на матерчатой чёрной обложке которой не было никакой надписи. Я медленно открыл её, словно дверь в неизвестность… «Дневник доктора Грига» — было неровным почерком выведено красными чернилами на титульном листе. Этот заголовок ничего мне не говорил. Но я с нездоровым, почти болезненным любопытством принялся за чтение этих нескольких страниц. Закончив читать, я так же медленно закрыл тетрадь и вложил её обратно в серый конверт.

Меня удивляла чёткость моих движений. Мои пальцы не дрожали, лишь сердце билось, может быть, немного сильнее обычного. Я попал в издавна ожидаемую вожделенную бурю. Теперь настал мой черёд действовать. Я знал, откуда шёл ураган, и мог защититься от него… или бороться с ним.

Когда я вышел на улицу Клозель со своим бесценным пакетом под мышкой, начался дождь. Я остановил такси и поехал на улицу Домсбаль, где меня ждала Натали. В пути меня не покидало ощущение, что должно было что-то случится. Что маленькая чёрная тетрадь, словно по волшебству, исчезнет, или что одна за одной улетучатся строки, написанные на её листках, чтобы окончательно запутать все следы. Но ничего такого не произошло. Когда я снова открыл чёрную тетрадь, я опять с тем же тревожным чувством обнаружил там тот же странный заголовок, написанный красными чернилами: «Дневник доктора Грига».

Дневник Доктора Грига

12 февраля

Дворец маркиза де Понте выходит на Большой Канал. Это чудо, с которым не могут сравнится ни наши шотландские замки, ни наши йоркширские имения. Настоящая театральная декорация, установленная здесь неведомо какой волшебной силой!

Вот уже два месяца, как я прибыл сюда на гондоле. У меня в кармане было достаточно денег, чтобы год прожить в этом городе, и рекомендательное письмо от посла Венеции в Лондоне. Оно позволило мне завязать знакомство с маркизом. Этого короткого письма, скреплённого официальной печатью, оказалось достаточно. И вот теперь Венеция стала моей второй родиной, и я здесь принят знатной семьёй так, словно эта была моя собственная семья. Маркиз — очаровательный человек, полный такта и предупредительности. Я думаю, что у него стоило бы поучиться обходительности всем нашим джентльменам, воображающим, что дворянский титул заменяет им хорошие манеры.

Среди обычаев этого дома, одним из них, наиболее близким нашему англосаксонскому духу, были удивительные беседы, которые мы вели до рассвета при свете свечей. Ибо маркиз являлся также и великим эрудитом, познания которого сильно удивили бы наших учёных мужей, которые думают, что им известно всё. Я с удивлением обнаружил в библиотеке дворца собрание очень редких книг. Там были древние работы по метафизике, чтение которых казалось мне наискучнейшим занятием. Маркиз же поглощал эти книги с такой жадностью, с какой некоторые поглощают бульварные романы.

Может быть, здесь дело было в семейной магии, в культурном наследии, превратившемся в наваждение! Он сам опубликовал сборник стихов под знаменательным названием «Праздник мёртвых». Эти стихи, казалось, прекрасно подходили к венецианскому характеру, так как в Венеции даже смерть является праздником. Просто мертвец надевает новую карнавальную маску, более тусклую и бледную… Но праздник, тем не менее, продолжается.

13 февраля

Каждый день к нам с визитом является граф Бороложовак, румынский дворянин, находившийся в изгнании по какой-то неясной причине, которую он, однако, не собирался никому открывать. От домашней прислуги, которой всегда всё известно, я узнал, что дело было в любопытной наследственной болезни, вызнанной климатом и уединённым географическим положением Балкан. Однако здешний климат для румынскою графе не мог быть более благоприятным. Влажность разрушала бронхи, комары разносили лихорадку… поговаривали даже о холере. Иногда в часы одиночества мне доводилось скучать по английским ландшафтам, но стоило провести вечер в театре «Фениче», как всё сразу же забывалось. Я думаю, что Венеция воздействует как волшебный эликсир забвения… В этом состоит истинная сила этого города, утратившего былую славу, но сохраняющего в своём взгляде пламя, которое придаёт куртизанкам вид королев. Недаром мы находимся здесь у врат Востока…

20 февраля

Граф Бороложовак переселился во дворец. По какой причине? Я не знал этого. Несколько раз я присутствовал при беседах маркиза де Понте и румынского графа. Хотя маркиз и является горячим приверженцем метафизики, надо сказать, что пыл его страсти к ней блекнет по сравнению с тем жаром, с которым говорит о ней румынский изгнанник. Он верит в демонов и в другую подобную чушь и доходит до того, что заявляет, что христианская религия бессильна что-либо сделать для нас, бедных грешников.

Наши священники, оказывается, самозванцы, похитившие знания древних жрецов, чтобы привлекать к себе паству… Вот это новость. Но, я думаю, граф, прежде всего, является одним из тех денди, которые пытаются привлечь к себе внимание всеми средствами, включая святотатство.

Однако ему удалось достичь своей цели, и маркиз, словно губка, впитывает его речи. В этой причудливой обстановке христианская мораль, которую нам преподавали в колледже, была бы незваной гостьей.

Итак, я должен смириться с этим… и попытаться понять.

26 февраля

Карнавал — исконно венецианский обычай, свойственный городу, где пересекаются нравы многочисленных, очень разнящихся между собой культур. Я решил сопровождать маркиза де Понте на площадь Святого Марка. Естественно, мы были снабжены традиционными масками. Маркиз надел свою с таким видом, будто готовился к некоей таинственной экспедиции. Он наглухо застегнул свою одежду и, повернувшись ко мне, сказал тоном, который я посчитал ироническим:

— Знайте, что карнавал — это период, в течение которого в Венеции встречается больше всего вампиров. Если вас это пугает, то советую вам запастись долькой чеснока. Говорят, что против них — лучшее оружие!

Гондола довезла нас до Пьяццеты. Там, к моему величайшему удивлению, он, под предлогом важной встречи, покинул меня, подмигнув на прощание. Я смог увидеть его лишь вечером следующего дня, распростёртого на кровати, у изголовья которой стоял врач.

28 февраля

Врач пришёл снова. Маркиз лежал в постели, бледный как смерть, одетый в длинную белую ночную рубашку, которая усиливала его сходство с призраком. Доктор измерил ему пульс и, повернувшись ко мне, покачал головой.

— Кажется, вы изучаете медицину. Советую вам не оставлять господина маркиза без присмотра.

— Что за причина его недомогания?

— О, самая обычная. Минутная слабость, вызванная перегрузкой интеллекта.

Он снова перевёл взгляд на своего больного:

— Вы слишком много отдаётесь исследованиям. Если это ещё повторится, одного кровопускания будет явно недостаточно. Позовите меня. Я, возможно, найду чудодейственные травы.

Я проводил доктора до прихожей. Он ещё раз повторил свои рекомендации:

— Следите, чтобы он меньше времени уделял своим изысканиям, заставляйте его, например, рано ложиться спать.

Я вернулся к маркизу. Он уже был на ногах и перед зеркалом застёгивал свою одежду, затем он повернулся ко мне и сказал:

— Сейчас я вам кое в чём тайно признаюсь, Григ.

Эта фраза, произнесённая невесёлым юмористическим тоном, как обычно, предшествовала причудливым речам, к которым маркиз меня уже приучил. Все его «признания» были на деле лишь смутными впечатлениями, моментами из мечтаний, которым он предавался, размышлениями вслух.

— Видите ли, — начал он, — вскоре после того, как вы покинули площадь Святого Марка, я встретил чудесное создание!

— Девушку!

— Да, если хотите. Она была в маске. Она согласилась проследовать со мной во дворец. Раздевая её, я понял, что передо мной была идеальная женщина.

Я, право, не знал, должен ли я был углубляться, вслед за маркизом, в эту тему идеальной женщины.

— А о ком идёт речь? Кто счастливая избранница господина маркиза де Понте?

Он немного помедлил с ответом, а затем вымолвил лишь одно, по меньшей мере, странное слово:

— Вампир!

— Полагаю, вы шутите?

— Ни в коей мере.

Он поднял рубашку и показал мне свою грудь, покрытую широкими, слегка затянувшимися ранами.

— Вот! Смотрите! Следы зверя. Между прочим, великолепного зверя.

— Так это она вам это сделала?

— Да, она!

Его глаза загорелись. В голосе зазвучали нотки странного перевозбуждения.

— Поскольку вы этого не изведали, вы ничего не можете знать об этом. Чувствовать, как любимая женщина высасывает вашу кровь во мраке комнаты… Вот что питает мир поэзии вот уже несколько веков…

— Я не знал, что вы подвержены отклонениям такого рода…

Не слушая меня, он продолжал словно самому себе рассказывать о своём ночном приключении:

— На ней была маска. Я не видел её лица. Во тьме мы встретились, во тьме и расстались. Но я знаю, что она была прекрасна. Я помню лишь её зубы… как множество маленьких зеркал, созданных для отражения Луны. Вас пугает этот поэтический образ? То, что она шептала мне на ухо, превосходит по смелости всё, что обычно слышится в будуарах, а кроме того — жестокость. Это владычица, которую я ждал.

— Вы должны снова увидеть этого ночного ангела?

— Да. Завтра. У неё. Она живёт в «Доме духов». Название этого дома восхитительно подходит к ней, не правда ли?

Меня удивляла взбалмошная беспечность маркиза.

Он провёл вечер за рабочим столом, а затем закутался в длинное пальто и приказал приготовить ему гондолу. Когда он отплыл от дворца на своё странное свидание, я подошёл к его письменному столу. Моё внимание привлекло наспех нацарапанное стихотворение.

«Великолепная ночь прогоняет сон… Я хочу принадлежать буре, освещающей ночь, потому что я услышал твой звонкий призыв… Твой голос в кроваво-красном тумане, подобен молнии, бьющей в гору…»

Маркиз де Понте вернулся ранним утром. Я узнал об этом, поскольку в полдень вновь пришёл доктор, вызванный прислугой. Маркиз лежал на кровати ещё более бледный и жутко изнурённый. Доктор обнаружил у него сильный жар.

Он приготовил отвар и задрал маркизу рубашку. И тогда я увидел глубокие раны… новые раны — цену, которую он заплатил за свою ужасную любовь.

12 марта

Я уехал в Падую, где должен был продолжать свои индивидуальные занятия. Туда мне пришло письмо, подписанное доктором Рениччи. Он сообщал мне, что маркизу де Понте становилось всё хуже и хуже. Он понемногу угасал с каждым днём, не прекращая, однако, с наступлением ночи разъезжать по городу.

Его случаем занялись многочисленные специалисты. Ни один из них был не в состоянии определить причины этой (таинственной болезни. Я написал маркизу, что хотел бы получить известие о его здоровье. Он не ответил. Спустя три дня, по настоятельной просьбе доктора Рениччи я вернулся в Венецию, чтобы присутствовать при отправлении чёрных гондол к острову Сан-Микеле. Маркиз де Понте умер на рассвете. Доктор признался, что не может понять, что произошло: «Накануне он сообщил мне, что вчера вечером у него должно было быть свидание с молодой женщиной. А наутро он был мёртв. На его теле я обнаружил странные раны. Я не видел таких никогда в жизни. Может быть, только в Неаполе, во время эпидемий холеры, когда крысы пожирали тела…

Я подозревал, что этот «дневник» направил мне Ренато Д. Он или один из его друзей. Однако, я не видел причин, по которым это было сделано. Я понял, что личность отправителя не имела никакого значения. Получил тетрадь я, и… должен был найти в ней смысл.

Среди улочек Латинского квартала затерялись старые лавки, где торгуют древними книгами, наполняющими лаборатории средневековых аптекарей. В одной из них, среди золочёных переплётов, пылящихся на этажерках, мы обнаружили экземпляр Книги Мага Абрамелина. Гюнтер X. указал мне адрес этого букинистического магазина в качестве места встреч одной из сект, занимающихся магией, которая называлась M.N.C. и имела целью борьбу с вампиризмом. «Нам надо разрушить творение чёрной магии», — утверждал верховный наставник этого движения Морадзано.

Наша встреча произошла в комнате за торговым залом лавки у карты Трансильвании, этой таинственной земли, которую древние называли «Долиной Бессмертных».

Морадзано представил нам философа секты, странного парня по имени Рам, заклятого врага вампиризма, как и он сам.

После закрытия лавки мы ещё долго находились там, сидя вокруг стола, заваленного книгами и картами. То, что в этот вечер было там сказано, в значительной степени удовлетворило моё любопытство. Так, я смог узнать о существовании магии, имеющей целью уничтожение вампиризма, поскольку, по мнению членов M.N.C., за горной цепью называемой Карпатами, вампиры существовали всегда.

— Я сам жил в Румынии… — заявил Рам пророческим тоном. — Очень давно. Короче говоря, в предыдущей жизни. Тогда я был князем Рамом, возлюбленным Стары, которая жила в этом оккультном ромбе Карпат. Мы сделали из этой страны «Раманию», то есть страну Рама. Тогда и Запад, и Восток объединились в коалицию, чтобы нас свергнуть. Нашим врагом было приходящее в упадок вампирическое дворянство Рамании. Таким образом, случилась война. Овен Рама сражался с кровавой птицей. Это произошло очень давно. Насилие и убийство разлучили Стару и Рама. Был пир огня… В 1973 году, во время прохождения кометы Кохутек, вампиризм снова проявился в Румынии. В этом же году я вспомнил свои предыдущие воплощения и понял, что по сей день продолжают действовать те же чары, идёт та же оккультная борьба. Нам не нужны христианские священники. К тому же, они больше и не верят в вампиров. Нам известны необходимые ритуалы, древние методы Рама, являющиеся единственным эффективным способом борьбы с Владом Дракулой и его легионами Зла.

Бредовость речей Рама изумляла меня. Я начал его внимательно слушать, лишь когда он заговорил об оккультных секретах и ритуалах, с помощью которых можно уничтожать вампиров. Но он не развивал этой темы и продолжал в духе тех же горячечных фантазий:

— Знаете ли вы, что в изначальные времена взорвалась планета, находившаяся между Марсом и Юпитером? Эта планета называлась Люцифер. Её жители достигли Земли, принесли в своём сознании бурю, бушевавшую в этой бездне. Эти инопланетяне были «Падшими ангелами», изгнанными с планеты Люцифер. Они колонизовали Землю, приобщили людей к чёрной магии и в качестве законов жизни утвердили убийство и безумие. Они были первыми вампирами, властелинами, пришедшими из Великой Тьмы Люцифера. Сегодня пришло их время. Мы являемся свидетелями нового воцарения вампиров и их Великой Тьмы. Недавно эти вампиры действовали посредством нацистов, напитывая себя вибрациями тоски и страданий евреев, заключённых в лагеря смерти. Теперь те же вампиры используют евреев, чтобы вызвать опустошительную «Хиросиму мозгов» на Западе. Будьте уверены. Лукавый существует и вполне заслуживает своего имени. Двойная молния уже сверкнула в 1933 году. Она ударит снова, но на этот раз колючая проволока будет натянута в астральном плане, а лагеря смерти будут лагерями духовной смерти. Тогда люди отрекутся от церкви, уже и так пользующейся малым влиянием, и их заставят исповедовать адскую религию верховного вампира — Люцифера, Чёрного Ангела.

Рам прервал свою речь. Он удивлённо, словно только что проснувшись, взглянул на нас.

— Зачем вам нужны все эти истории? Для вас это, несомненно, всего лишь заговоры. Неужели вы не понимаете, что существует угроза вампиризма и что мы должны сделать всё, чтобы её ликвидировать, если хотим остаться свободными?

Комната, в которой мы собрались, напоминала жилище сельского кюре. Передо мной сидели два фанатичных священнослужителя, определявших границы, законы, устремления и даже лицо добра и зла.

Но мне были любопытны магические ритуалы секты M.N.C. Быть может, через оккультные предания некоторым людям передались приёмы борьбы с красной магией… Возможно даже, с помощью оружия самой красной магии!

Мы ждали неделю, пока нас по-настоящему не ознакомили с тайной стороной деятельности секты и не допустили до присутствия на ритуале «борьбы». Церемония состоялась в подвальном помещении на улице Кондорсе, недалеко от «чудесной» букинистической лавки, являющейся штаб-квартирой движения.

Ритуал морадзано

«Существует три вида заклятий, — сказал наш Верховный наставник в подвале на улице Кондорсе. — Заклятия ненависти, или смертельные заклятия, любовные заклятия и самозаклятия. Для борьбы с вампиризмом мы используем заклятия первого типа.

Вы знаете, что существуют места, где свирепствуют адепты этого культа. Ещё несколько лет назад на кладбище Пер-Лашез существовало несколько могил, в которых лежали «живые мертвецы». Мы их обезвредили. Но как таковое это зло не исчезло. Есть секты, которые доходят до того, что устраивают культовые праздники поклонения силе тьмы. Мы боремся и с этими сектами тоже. Ритуал, на котором вы удостоились чести присутствовать, будет проводиться Рамом и мною. Он будет служить для уничтожения секты, которая в настоящее время совершает свои обряд где-то на Монмартрском холме. Я не сообщаю вам название этой секты. Знайте только, что речь идёт об адептах чёрной магии, практикующих ритуальные убийства животных. Сейчас как раз идёт их чёрная месса. Мы подробно и точно знаем, как протекает отправление их культа. Нам достаточно только в определённый момент их обряда, не медля ни секунды, нанести контрудар. У нас есть преимущество — мы их знаем, они нас не знают».

Странная же борьба идёт в этом оккультном вестерне, где, по утверждению великих жрецов, они сражаются, обмениваясь ударами смертоносных вибраций. Магические поединки существовали всегда, они проходят сейчас, в нашем XX веке, точно так же, как и в прошлом, всегда являясь столкновением добра и зла.

Несомненно, таким же образом когда-то христианские мистики побороли языческие культы, обвиняя их в том, что они основаны на колдовстве.

Морадзано открыл дверь и ввёл нас в узкий коридор: «Время пришло».

Мы шли запутанным путём через лабиринты коридоров, пока перед нами не появилось подземное помещение с выбеленными извёсткой стенами, уставленное простыми стульями. Мы уселись в заднем ряду, устремив взгляды на ритуальный стол, покрытый белым полотнищем с золотой каймой. Никто не посмотрел в нашу сторону. Казалось, никто не замечал своих соседей, чтобы лучше сосредоточиться на самом себе. Всего там было около десятка человек, одетых, как древние друиды. Ряды стульев, стоявших вплотную один к другому, разделял центральный проход. По этому проходу прошествовали руководители секты Морадзано и Рам. У последнего была сделана причудливая причёска, украшенная двумя рогами Овна. Его длинное красное одеяние волочилось по проходу, приковывая взгляды всех присутствующих.

С каждого края покрытого белой материей алтаря горело по свече из чистого воска. Я про себя перечислял предметы, установленные верховными служителями на ритуальном столике: вазу, наполненную, по словам великого жреца, магнетизированной водой, длинную металлическую стрелу, шпагу со стальным клинком, кадило и две восковые фигурки, завёрнутые в шёлк, одна из которых олицетворяла мужчину, а другая — женщину. Мне объяснили, что они были заряжены, а шёлк служил изоляционным материалом. В очерченный мелом на полу круг великий жрец заключил основные символы, используемые враждебной сектой. Круг защищали начертанные с его внешней стороны божественные имена: Адонаи, Иа, Шадай, Элохим, создающие по его периметру непреодолимый оплот. Морадзано с повязкой на лбу и железной стрелой в правой руке, а вместе с ним и Рам, замерли перед кругом.

Затем Рам окропил все стоявшие в круге предметы водой из вазы, произнеся при этом следующий заговор: «Властелины света, силою Овна наделите силой этот круг, чтобы он стал смертоносной западнёй для того, чтобы те, кто использует атрибуты зла, — он указал на ритуальные принадлежности, лежавшие в центре окружности, — были уничтожены навсегда».

Выпрямившись в полный рост, сведя вместе каблуки и направив носок левой ноги в сторону юга, а правую руку подняв над проклятым кругом, Морадзано начал тогда своё смертельное заклятие:

«Во имя Адонаи, Иа, Шадая и Элохима, во имя космической, солнечной, астральной и земной энергии, пусть наши враги, представленные в этих предметах, не смогут прожить более одной луны после моего смертоносного акта!»

Произнеся эти слова, он немедленно опустил руку и всадил длинную стрелу в центр круга, словно пронзая живое сердце. При этом на его лице отразилось страшное, почти невыносимое напряжение сил.

В ходе колдовского ритуала Рам усиливал защиту места, чтобы никакая враждебная энергия не могла проникнуть в его пределы. Куском угля он очертил вокруг участников ритуала громадный круг, а затем разбросал по периметру помещения горсти железных гвоздей. Я знал, что некоторые адепты этой секты носили на себе железные гвозди и куски угля «в качестве надёжного средства против возможной вампиризации», как сказал нам Морадзано незадолго до церемонии.

Мы наблюдали за развитием событий в качестве простых зрителей, задаваясь вопросом относительно эффективности подобных действий. Я оглядел комнату. Верхние половины стен до свода была увешаны оккультными треугольниками и всевозможными пантаклями, покрытыми древнееврейскими письменами.

Возможно ли было, что из такого места человек мог наслать смерть на расстоянии и нанести удар, а его жертва не сообразила бы, что с ней происходит?

Ритуал длился уже больше часа. И без того удушливая атмосфера стала ещё более тяжёлой из-за курений. Мне было трудно дышать. Натали сильно закашлялась. Для всех участников наше поведение было кощунственным.

— Пойдём отсюда, — пробормотал я вполголоса.

Человек с тяжёлым взглядом проводил нас до выхода, держа руку на груди. Он повернул к нам своё лицо мумии.

— Я не знаю, кто вы, — сказал он приглушённым голосом, чтобы не мешать продолжению обряда. — Я не знаю, ни кто вас привёл сюда, ни почему… Но вы заслуживаете судьбы тех, кого мы сегодня обезвредим.

Он говорил низким голосом, но его тон был совершенно бесстрастным, лишённым каких-либо эмоций. Его слова звучали как приговор, падая, словно нож гильотины, и я при этом не мог удержаться от мысли об инквизиторах прошлого, творивших суд с такой же ожесточённой убеждённостью.

Лишь только когда мы добрались до улицы Клозель, Натали заговорила об этом странном вечере:

— Думаешь, их методы эффективны?

— Весьма возможно. Несомненно, они используют ритуал, старый как мир. Когда-то эта литургия, должно быть, служила для борьбы с духами, которых называли «демоническими». Что же касается истинности и справедливости их побуждений… Борьба Рама с вампирами! Тогда надо согласиться с существованием Рама в Румынии несколько тысячелетий назад. Согласиться с его теорией сил добра и зла и верить вместе с ним, что вампиры — это демоны, пришедшие из преисподней. Это уводит в сторону от откровений Ренато Д. Для него вампиризм — это поиск бессмертия.

— А если вампиризм — это культ зла?

— Для этого надо сначала поверить в зло.

— Но наверняка существуют демонические секты. И чёрная магия не является иллюзией. Я не пойму, как можно оправдывать Чарлза Мэнсона, например, или Жиля де Рэ, у которого на совести не менее шестисот убийств.

— Мэнсон был дураком, а Жиль де Рэ — больным. Культ вампира, я в этом убеждён, представляет собой совершенно другое. Слишком просто приписать ему гнусные преступления, чтобы уничтожить его. Христиане делали то же самое, обвиняя кельтских жрецов в чёрной магии, утверждая, что бог Один является сатаной и что обряды друидов позволяли заключать сделки с адом. По причине того же фанатизма инквизиция жгла и пытала адептов древней магии.

После прогулки по городу наши голоса зазвучали оживлённее. Миновав огни Больших бульваров, мы шли теперь по улочкам квартала Сен-Дени.

— Все религии стремились победить смерть. Но ни одна это не признавала. У магии лишь одна цель — освободить человека от земных уз, а адепты магии погружаются в бесполезные занятия, превращающие великие тайны в оккультную бакалею, где предлагаются чудесные формулы и препараты. Вампиризм претендует на знание истинной дороги, ведущей человека к бессмертию. Это учение утверждает, что путь труден, что адепт перенесёт страшные потрясения, встретившись с жутью смерти, когда человек и ужас стоят лицом к лицу. Но оно утверждает также, что воля позволяет одолеть все препятствия и живым выйти из могилы. Следует ли пренебрегать таким учением под предлогом того, что оно ужасающе?

Мы прошли улицу Риволи и продолжали наш путь через старый квартал, окружающий церковь Сен-Мерри. Скульптура, возвышавшаяся над папертью, показалась мне знамением свыше. Речь идёт о том странном рогатом идоле, которого многие века почитают оккультисты, о Люцифере, поверженном ангеле, восседающем на престоле славы после восстановления своего былого могущества. Мог ли ангел зла сверкать так ярко?