По следам вампира. История одного расследования

Мы только что преодолели отроги Карпат. Деревни встречались всё реже и реже. Вдалеке время от времени появлялась то одиноко стоящая деревянная ферма, то неспешно двигавшаяся крестьянская телега. Освещённая ярким солнцем дорога, проложенная по почти отвесным склонам, поднимавшимся к неприступным вершинам, круто уходила в гору.

На пути изредка попадались охотничьи домики или наполовину покрытые мхом придорожные кресты, а иногда стоявшие на холме величественные руины старинной крепости, охранявшей вход в глубокое ущелье, на дне которого журчали воды реки…

Автомобиль с трудом одолевал нескончаемый подъём. Наверное, созданные человеком механизмы не приспособлены для этой земли невозможного.

Чтобы перебраться с одного взгорья на другое, чтобы достигнуть участка дороги, который по прямой был совсем близко, нам требовалось по несколько часов.

Автомобиль мы взяли напрокат в Бухаресте несколько дней назад.

Здесь все предоставляемые внаём машины были похожи одна на другую как две капли воды, а общественная жизнь отличалась утомительным однообразием. Надо было преодолеть отроги Карпат, пересечь границу времени, чтобы обнаружить частицу утраченной самобытности этой страны, её тайной души и необузданной страсти. Здесь мы больше были не в Румынии, а в ТРАНСИЛЬВАНИИ! Не в обиду будет сказано тем, кто устанавливает границы и составляет политические карты, но на таких горах не водружают знамя человеческое!

Нетрудно понять, почему недоступный анклав некогда был родиной даков, «долиной бессмертных», почитаемых древними греками!

Всё здесь — выси и бездны, то есть те масштабы, которых достойна настоящая жизнь.

С наступлением вечера мы прибыли в Бистрицу, таинственный город, о котором рассказывал Брэм Стокер.

Мы не знали, почему нам надо было прибыть именно сюда, почему наш путь к замку Дракулы лежал через Бистрицу, вопреки географической карте, которую я выучил наизусть. Но ошибки не должно было быть. У меня в путевом блокноте был указан этот город как место сбора членов главной румынской магической секты. На самом деле, речь шла о десятке человек, половина из которых даже не жила в Румынии. Ведь достаточно пересечь, точно так же как и мы, границу с чемоданами, набитыми ритуальными предметами, чтобы провести любую церемонию на любых румынских руинах. Этим, впрочем, и занимаются адепты красной магии, объединённые в Румынии в «Зелёный орден», когда наступает время ритуала.

Глава ордена ожидал нас в холле мотеля, находящегося немного в стороне от Бистрицы. Он не имел ничего общего с адептами оккультных наук. В своём строгом костюме он походил на некоего официального представителя, прибывшего с деловым визитом.

Когда мы подошли, Владимир С., одно из главных лиц, с которыми поддерживал контакт Ренато Д., смотрел на нас безучастным взглядом, словно обычай требовал, чтобы мы представились первыми. Я заметил у него на пальце перстень с вычеканенным драконом. Итак, мы оказались там, куда стремились. Молчание длилось минуты две, наконец, обладатель перстня нарушил его, сказав по-французски:

— Что вы хотите?

Вопрос застал нас врасплох. Он требовал совершенно чёткого ответа.

— Мы идём поклониться владыке в назначенный день и час.

— Куда вы должны прибыть?

— В Куртя де Арджеш, в замок Влада Дракула.

Владимир С. сделал нам знак говорить тише.

— День и час ещё не настали. Когда вы в последний раз говорили с Ренато Д.?

— Ровно неделю назад. Мы связались с ним в Венеции по телефону.

— Верно. Вас здесь ждут.

У него было маленькие колючие глаза, глаза животного, привыкшего жить в темноте. Он постоянно ими моргал, и этот тик придавал ему сходство с ночной птицей, по какой-то зловещей причине покинувшей своё горное гнездо.

— Что вам известно о вампиризме?

И опять его вопрос был точным, коротким и быстрым, словно выстрел.

— Я не думаю, что мы за пять минут смогли бы обсудить этот вопрос в холле мотеля. В конечном счёте, можно сказать, вампирическая магия стремится впитать в себя суть самой жизни за теми пределами, которые заставляют умирать.

— Ваше толкование оригинально. И, в сущности, не ложно. Но слова никогда ничего не меняли в человеческой натуре. Две тысячи лет разглагольствований, две тысячи лет сна. И знаете почему? Потому что человек боится опыта, испытаний, этой ужасающей его искры, которую он называет злом. Лишь эта искра способна сделать полной его жизнь. Жизнь длиною в тридцать секунд, двадцать лет или две тысячи лет. А знаете, сколько времени человек живёт по-настоящему? Всего несколько минут за всю жизнь, иногда — несколько часов. Я же утверждаю, что мы должны завоевать вечность. Но для того, чтобы вывести в мир, за пределы смерти, одно пробуждённое существо, надо вывести его из оцепенения, растопить тонны сковывающего его льда бездеятельности и невежества. Вы хотите быть среди тех, о ком я только что сказал?

— Мы приехали, чтобы испытать себя, но главным образом потому, что более не приемлем идею смерти. Мы знаем, что она — всего лишь иллюзия, что существует иная реальность. Но как сделать эту реальность органической, придать ей тело?

— Тело? Ваше тело уже существует. Пусть эта иная реальность всё время растёт в вас. Дайте бесконечной истине окутать вас, завладеть вами. Будьте тем, кто никогда не спит, тем, кто не делает ничего автоматически, тем, кто ни на секунду не забывается, будьте победителем бессознательного в себе, то есть победителем смерти. Ваше тело выживет. Как оно сможет подвергнуться разложению? Ваш пробуждённый дух будет удерживать молекулы плоти между собой. И тогда тело распадаться не будет. Тело превращается в прах из-за нехватки жизненной силы, от безжизненности. Если цемент между кирпичами вдруг рассыпается в пыль, дом рухнет. Сделайте себе цемент, который никогда не рассыпается… и ваше тело выживет в могиле.

— Но для этого существуют определённые приёмы.

— Я думаю, вы их знаете. Но одного лишь ритуала недостаточно. Надо ещё, чтобы ваш дух был постоянно проникнут идеей бессмертия. Сейчас вы поедете вслед за мной. Там посмотрите. Словом, недалеко отсюда есть место, где мы встречаемся. Своего рода загробный университет.

Он рассмеялся.

— Что вы хотите сказать?

— О, это лишь образ. Просто образ. Вот уже несколько месяцев, как мы обитаем на бывшем постоялом дворе, который ныне официально числится Домом культуры. Там можно также приучиться не верить в прах.

Наш автомобиль миновал Бистрицу и стал карабкаться по склонам предгорий. Спустилась ночь. Очертания гор стали казаться более дикими и ещё более навевали тоску. Казалось, из-за чёрных елей вот-вот появятся волчьи стаи. Нам встретилась старая повозка, освещённая мутным светом фонаря. Она спускалась по просёлочной дороге, опасно извивавшейся у края бездны.

В свете вышедшей луны перед нами открылся потрясающий своей печальностью вид окрестных гор и долин. Той же луны, что нагоняла ужас над водами Большого Канала в Венеции. Что Венеция, что Бистрица… Луна была везде одна и та же, с тем же тусклым взглядом безумного глаза.

Наконец, в темноте прорезались контуры двухэтажного строения постоялого двора. Квадрат желтоватого света указывал на чьё-то присутствие. Возможно, сторожа.

Наш провожатый сделал нам знак поставить машину у стены.

Свет фар скользнул по фасаду, а затем осветил угол нашего очередного пристанища. Автомобиль слегка царапнул по стене и остановился. Как только свет фар погас, наступила тьма и тишина. Несколько мгновений ужасного безмолвия, которое сразу же наводило на мысль и о начале сотворения мира, когда человека ещё не было, и о безмолвии, которое, несомненно, последует за концом света. Гнетущая зловещая вечная тишина, полная бесконечной смертельной истомы.

— Можно выходить, — наш провожатый открыл дверцу машины. Мы гуськом последовали за ним в направлении старинного строения, увенчанного светящимся квадратом.

Из слухового окна мансарды постоялого двора, служившей нам жилищем, открывался фантастический вид. Повсюду вокруг нас к солнцу тянулись бесконечные горы, загораживая собой тесные долины, казавшиеся недоступными для человека. Прямо перед нашим жилищем возвышались оголённые пики, напоминая о славе былых времён, когда на этих громадных скалах стояли настоящие крепости с тёмными стенами и массивными башнями.

Величественный густой лес придавал высокогорному пейзажу загадочность, словно скрывая под кронами своих деревьев древние тайны. В дверь мансарды постучали, и вошёл человек с тяжёлым блюдом в руках. Увидев открытое слуховое окно, он улыбнулся:

— Всем туристам нравится этот район Трансильвании. Но они его совсем не знают. Ведь они довольствуются тем, что двое суток проводят в городском отеле Бистрицы и как ветер носятся по горам, набивая карманы иллюстрированными открытками. Хотя для них это, пожалуй, и лучше.

— Почему же?

— В некоторых долинах здесь ещё встречаются волки. Эта земля не годится для отдыха. Уж поверьте мне.

Человек поставил блюдо, на котором был типично балканский завтрак, на столик и, показав на него, произнёс:

— После этого не откажите в любезности спуститься. Владимир ждёт вас.

Он поклонился и вышел, закрыв за собой дверь.

Так мы оказались в этом странном горном пристанище в качестве гостей «Зелёного ордена». Здесь был центр культа, в котором мы ещё слабо разбирались. Между тем день Великого ритуала приближался.

Когда я завтракал в этой средневековой мансарде, мне казалось, что я совершаю путешествие за пределы времени в стародавний детский сон, словно Алиса в Стране Чудес, когда на волшебной тропинке возникла тоска. Была ли тоска одним из тех редких чудес, которые ведут в заоблачное королевство? Вот так меня стал преследовать призрак бессмертия, подобный отвратительному скелету в роскошных одеждах… призрак королевской смерти.

Владимир С. стоял перед большим окном общего зала, одетый в длинный халат красного бархата.

Он молча созерцал сквозь стекло причудливые изгибы зелёных предгорий. Он походил на одинокую вышку, с которой живым сообщается о небесных знамениях и посланиях ночи. Затем он устремил взгляд выше.

— Завтра наверняка пойдёт дождь, — сказал он. Затем, медленно повернувшись к нам, продолжал. — Скоро всё затянется тучами. Эта ночь будет тёмной: вам следовало бы воспользоваться этим, чтобы испытать свои способности.

Он немного помолчал, прошёлся по комнате, а затем снова посмотрел на нас своими маленькими глазами ночной птицы.

— Каким образом, вы думаете, дух может выжить в теле, общаться с силами другого мира и даже заставить тело жить после распада мозга?

От этой фразы, произнесённой самым будничным тоном возле освещённого солнцем окна, у меня по спине пробежали мурашки. Смерть, постоянно смерть, в любой час дня и ночи — дух должен быть проникнут образом смерти и желанием её пережить!

Не дожидаясь нашего ответа, Владимир продолжал:

— Прежде всего, надо воздействовать на нашего двойника, сделать его автономным, заставить выйти из тела и блуждать в астральном плане, научить его жить независимо от тела и его рефлексов. Когда двойник будет в полном подчинении, сознание может покинуть тело и переселиться в двойника. После смерти двойник будет продолжать блуждать, но это уже будет сознательный двойник, и наши самые тонкие мыслительные механизмы с этих пор будут обретаться в нём. Теперь он станет властителем мысли, властителем тела и желаний. Тогда нам незачем будет сердце, печень или спинной мозг. И головной мозг сможет спокойно гнить в черепной коробке… Двойник становится активным, сознательным и заменяет собой все механизмы органической жизни. Он начинает жить и увлекает за собой тело, словно невидимый газ, надувающий воздушный шар. Лишённая жизни инертная масса сразу же обретает форму и воспаряет к небесам. Человек, который живёт полной жизнью в своём двойнике, который по-настоящему обитает в нём, такой человек никогда не умрёт, потому что он уже подчиняется законам, действующим на двойника.

Владимир ещё долго говорил о двойнике, о выживании и о смерти. Наконец, он распрощался с нами и вышел из комнаты. Мы слышали, как он спускался по лестнице, ведущей, несомненно, в одно из подземелий постоялого двора.

Мне представилось, как он пересекает Эреб, выйдя за границы человеческие, проникает всё дальше и дальше под землю… А навстречу ему один за другим поднимаются мертвецы… Я отогнал эту мысль и раскрыл окно, чтобы глотнуть свежего воздуха и развеять леденящее душу впечатление, оставленное его словами.

Мы не знали, ни что нам готовила эта ночь, ни каким образом «Зелёный орден» собирался на нас воздействовать. Владимир С. нам прямо заявил: «Воспользуйтесь этой ночью, чтобы подчинить вашего двойника». Я знал, что новолуние способствует выходу двойника, что оно притягивает тонкое тело, вызывает странные проявления, изменённые состояния, выражающиеся у нормального человека в бессоннице, нервной лихорадочности, затем в наплыве неконтролируемых образов, в потоке желаний, идущих из подсознания. Несомненно, достаточно было воспользоваться вполне определённым магическим приёмом, чем-то вроде заклятия, чтобы усилить эти явления и отделить двойника от физического тела. И кто знает, не имели ли и горы Трансильвании своего воздействия на дух человека? Вся магия прошлого оставалась действенной, и исходящая из этой земли энергия была спустя несколько веков той же. Ничего не изменилось. Возможно, Бессмертные ещё обитали в этих недоступных долинах, которые иногда открывались взору в разрывах горной цепи.

Как только мы легли, предчувствие опасности заставило нас изо всех сил сопротивляться сну. В течение часа я пытался держать глаза открытыми, устремив взгляд на гипнотизирующий отблеск свечи на стекле слухового окна. Затем мои глаза закрылись, словно не выдержав бремени густой тьмы, тяжело повисшей над горами и нашим жилищем. Под моими веками ещё плясал огонёк свечи. Мне казалось, что всё моё тело засыпало, но глаза, как бы обращённые вовнутрь, оставались широко раскрытыми. Мне по-прежнему виделся отблеск пламени, ставший очень далёким. Я продолжал погружаться в сон, который, словно защитная оболочка, обволакивал моё бодрствующее сознание. Мне казалось, что чем глубже становился сон, тем менее я имел право терять из виду светящийся отблеск, трепетавший во мне. Какой-то голос шептал бессвязные слова…

Кажется, я понял, что он говорил, и то, что он говорил, сразу же переполнило меня страхом… Что он сказал? Это ощущалось гораздо сильнее, чем слова, будто жара, или холод, или дыхание ужаса, как что-то невыразимое, но воспринимавшееся словно ожог или крик.

Как только голос замолк, отблеск, плясавший в моих глазах, взорвался, разбросав множество искр и отдавшись дикой болью у меня в голове, словно в неё ударила молния.

Моё дыхание стало неровным. С каждым вздохом мне было всё труднее получать воздух, словно ночная тьма поглощала кислород, разрежая атмосферу: тогда под моими веками возник образ, некая тёмная форма с пронизывающим взглядом, который был на месте отблеска свечи. Я не мог дышать. Эта форма, будто пиявка, присосалась к моим векам и, чтобы выжить, пила моё дыхание. Страх моментально охватил меня с новой силой: на одно дыхание нас было двое… Верное удушье… Образ исчез где-то на уровне моего горла, и я проснулся — или мне показалось, что проснулся — в незнакомом помещении.

Странная светотень лилась из отверстия, напоминавшего слуховое окно нашей мансарды. Было холодно.

Я проснулся, буквально был вырван из объятий сна, в результате сильного толчка в области сердца. Затем страх сменился удивлением. Дело в том, что моё жадное дыхание было ничем по сравнению с тем чудовищным дыханием, которое, казалось, исходило отовсюду! Комната была живой! Стены тяжело пыхтели, как кузнечные мехи! ЖИВАЯ КОМНАТА… И это оказалось точным словом, когда я обнаружил детали стен… стен, изборождённых голубоватыми венами, в которых текла жидкость, свечение которой усиливалось с каждой секундой. Я поднял глаза и увидел потолок, пронизанный нервами, подобный трепещущему куску плоти, конвульсии которого странным образом передавались моим собственным нервам. Понемногу я начал осознавать, что происходило: я жил в ритме этой комнаты! По стенке скользнула тень… Её пронизывающие глаза сверкали, как блуждающие огни. Мой рот медленно раскрылся, и я почувствовал, как из меня подымается дикий вой.

Тень встрепенулась, подскочила и направила на меня расплывчатый палец:

— Ты пойдёшь туда!!! Туда… Туда!!!

А потом — ничего.

Наступила пронзительная, словно крик, тишина без начала и конца. Обжигающий пот стекал у меня со лба, ощущался на губах, пропитывал насквозь рубашку… Это длилось долго, очень долго. Мне надо было вытереть испарину с лица. Я должен был поднять руку. Мне надо было поднять руку. Но ни руки, ни ноги меня не слушались. Моё тело было полностью парализовано. Я лежал на спине, как труп. Да, со стороны никто бы не подумал иначе. У меня был вид мертвеца. Жизнь продолжалась в этой оболочке из мёртвой плоти. Жизнь, кипение которой, казалось, хотело разорвать на части мой скелет. Но тело не поддавалось. И тогда я вновь ощутил конвульсию в области сердца. Всё моё тело неожиданно подскочило… Невероятная сила бросила меня на стену. Однако я ничего не испытывал, когда мои кости ломались, а голова раскалывалась. Никакой боли. Просто невообразимое головокружение в течение какой-то доли секунды, которую длился мой полёт.

Затем я почувствовал второй толчок. Я открыл глаза. Моё сердце билось в бешеном ритме. У меня было впечатление, что я умирал множество раз и жил в нескольких телах в течение одной ночи…

Тусклый свет дня пробивался сквозь приоткрытую ставню слухового окна. Моё тело было тяжёлым, во рту пересохло, будто бы накануне я принимал наркотики. Я с трудом приподнялся на кровати, чтобы открыть окно. Свежий воздух наполнил комнату. Я высунулся в окно, чтобы осушить вспотевший лоб. Зловещие силуэты далёких пиков освещались первыми лучами рассвета. Там, вдалеке отсюда, кто-то ждал меня на скорбной вершине, возвышавшейся над местечком Куртя де Арджеш.

Однажды утром на рассвете я поднимался по дороге невдалеке от нашего жилища. Внезапно, по неизвестной причине, всё окружавшее меня разом изменилось. Наступила осень. Сквозь лёгкую пелену тумана солнце ярко освещало горы. Я никогда ещё не видел этих мест столь прекрасными. На солнце пламенели красные листья деревьев. Весь лес, казалось, был охвачен пожаром. Я миновал полуразвалившуюся стену и оказался перед большим порталом. Человек в овчинном тулупе и высокой меховой цыганской шапке большими крестьянскими граблями преградил мне дорогу. Он бросил на меня враждебный взгляд и, сжимая свои грабли как оружие, приказал:

— Вы — уходить! Здесь частная собственность!

Долгая дорога в горах утомила меня. Я знаками показал ему, что хорошо его понял, и повернул назад. Однако, как только он скрылся из виду за поворотом дороги, я сошёл в подлесок, решив нарушить запрет. Что-то влекло меня в чащу, словно деревья скрывали какой-то секрет.

Минут пятнадцать я шёл лесом, пока вновь не оказался на дороге. Я обогнул портал и его странного сторожа. Солнце светило всё ярче и ярче…

Я шёл так, будто бы знал, куда иду. Мне казались знакомыми каждый участок пути, каждое дерево, стоявшее у дороги.

Я уже бывал здесь. Но когда? Провал в памяти.

Вдруг до меня из подлеска донеслись звуки, похожие на шум приближавшейся толпы.

Спрятавшись за деревом, я стал ждать. Я предчувствовал, что должно было произойти. Казалось, я это помнил. Эти звуки голосов, шелест листвы под ногами пробудили во мне тягостные чувства. В голову нахлынули лихорадочные тревожные образы.

Шум между тем нарастал. На краю дороги появилось несколько фигур, за ними ещё… На всех были траурные одежды. Они медленно продвигались по дороге, бормоча заупокойную молитву.

Похороны среди леса, вдали от всякого жилья!

Затем я увидел деревенскую телегу, покрытую чёрным бархатом. Гроб был открытым. Я с ужасом увидел труп молодой женщины, усопшей в расцвете своей красоты. На ней было красное платье, платье цвета осени для смерти и воскрешения. Её чуть приоткрытые губы обнажали два маленьких острых зуба, похожие на клыки дикого зверя, убитого охотником. Я знал её имя. Её звали Барбара. Теперь я знал, что эта женщина была мне знакома в другую, давнишнюю, эпоху. Это была Барбара фон Цилли, немецкая Мессалина, возлюбленная императора Сигизмунда, которая была вырвана у смерти и вошла в Орден Дракона, стала «живым мертвецом», душа которого принадлежала князю тьмы Владу Дракулу!

Похоронная процессия удалилась в сторону портала.

Я немного прошёл по дороге. Я знал, куда шёл и что должно было мне открыться. Лес вдруг расступился, и передо мной предстали тёмные стены замка с зубчатыми башнями, похожего на громадный корабль, стоявший среди могучих елей. Меня поразило ощущение печали, навевавшееся этим местом. Большая часть окон выходила на крепостную стену, словно глаза слепца. За одним из этих окон встретила смерть Барбара фон Цилли. Сквозь плиты, которыми был вымощен двор у парадного крыльца, пробивалась дурная трава. Всё здесь говорило о запустении, об отчаянии. Из зала тянулись громадные коридоры, бесконечные коридоры, покрытые многовековой пылью.

И тогда появилась некая фигура. Она стояла неподвижно, будто статуя, на верхней ступени огромной лестницы, одетая в старинный наряд. Она произнесла кошмарным голосом:

— Она мертва, не так ли! Что вам здесь делать?

Затем голос внезапно изменился. Он стал нежным и мелодичным:

— В конце концов, почему бы вам не быть моим гостем. Стол как раз накрыт на двоих.

На массивном дубовом столе стояли две фарфоровые тарелки. К моему ужасу, в одной из тарелок спала громадная чёрная кошка.

Фигура взмахнула рукой, и животное сразу же проснулось и спрыгнуло.

Я сел перед тарелкой. То же самое сделала и фигура в старинной одежде. Её горящие глаза взглянули на мою пустую тарелку.

— Неужели вы не едите кошек?

Она засмеялась, продолжая смотреть на мою тарелку. Что имелось в виду? Кошка… Почему кошка?

Я небрежно провёл рукой по тарелке. Она была тёплой, словно магнетически заряженной присутствием кошки. Из этой тарелки я должен был есть! Это слишком напоминало колдовство. Стол был накрыт не случайно. И не случайно на нём заснуло это странное животное.

Тарелка была пустой… и, тем не менее, тёплой, словно сохраняющей некое невидимое присутствие. И тогда у меня в голове появилась ясная картина. Я как наяву увидел комнату на верхнем этаже, комнату, которую хорошо знал. Большая кровать, стоявшая в глубине этой комнаты, сохраняла то же ужасное тепло, то же незримое присутствие.

Душа Барбары фон Цилли не покинула этого проклятого места. Мне казалось, что я видел её в глазах и повадках кошки, что она причастна к чарам, наведённым на мою тарелку… Хозяин же вдруг заговорил мелодичным голосом, голосом женщины… И этот голос приглашал меня на страшную трапезу. Стол становился алтарём таинственного ритуала. Я был приглашён для окончательного причащения. Я должен был отобедать со смертью, чтобы стать одним из адептов культа, чтобы стать бессмертным.

Открыв глаза, я увидел знакомые предгорья, окружавшие постоялый двор. Полуобвалившаяся стена у обочины дороги свидетельствовала о наличии какой-то древней постройки.

Натали, изучавшая эти развалины, удивлённо взглянула на меня:

— Где ты был? Я тебя три раза звала. Никакого ответа. Ты неподвижно сидел с закрытыми глазами на этом камне, словно спал.

— Я был здесь. Очень давно. Может быть, на месте этой стены некогда возвышался замок! Но я убеждён, что невидимое присутствие не ушло из этого места. Она ещё там!

— О ком ты говоришь?

Я рассказал ей о моём странном видении, и её лицо внезапно побледнело.

— Невероятно. Знаешь, что я только что обнаружила за этой стеной? — И она повела меня за стену. Там, заросший колючим кустарником, открывался вход в подземелье или, скорее, в то, что когда-то было подземельем.

— Там несколько ступенек, — проговорила Натали взволнованным тоном, — я только что спускалась туда… и знаешь что нашла? Труп кошки, лежащий возле разбитой тарелки.

Меня охватила дрожь. Где мы находились? На каком отрезке времени, на каком перекрёстке ужаса? Мы спустились по ступенькам, выбитым в скале.

Мы могли двигаться по проходу, лишь согнувшись вдвое, но вскоре перед нами встала непреодолимая преграда из камней, земли и корней. Я чиркнул зажигалкой. Натали нагнулась.

В этой естественной мгле лежал изъеденный червями труп кошки.

Я невольно подался назад. Сильный запах свидетельствовал о том, что процесс разложения начался давно.

Передо мной мгновенно пронеслась вереница образов: дубовый стол, кошка, спящая в странной тарелке, массивные башни замка, похоронная процессия, красные губы Барбары фон Цилли, обнажившие два ужасных заострённых зуба… Было ли это сном? Что в этом месте произошло? И откуда появились этот кошачий труп и эта разбитая тарелка? Какой ужас бродил по этим камням? Мы вышли из зловонного подземелья на свежий воздух и, усевшись на полуразрушенную стену, посмотрели друг на друга так, словно обладали страшным секретом. В глазах Натали засверкал древний свет. У меня был, я чувствовал, тот же ужасный изгиб губ… Мы были одержимы, околдованы сущностями, явившимися из прошлого, будто бы они вселились в нас.

— До наступления ночи нам надо выполнить одну задачу.

Я говорил вполголоса, словно опасаясь быть услышанным.

Натали поняла мой намёк.

— Мы вернёмся сюда с Книгой Абрамелина. Мы должны провести ночь в этом подземелье, правда?

Её улыбка больше уже не была человеческой. Это была улыбка из иных, очень далёких мест… Она сверкала на солнце, словно лезвие ножа.

Ночь выдалась светлой.

Луна освещала окрестности, насколько хватало глаз.

Мы прошли по тропинке, спускавшейся к подлеску, до развалин стены, скрывавших вход в древнее подземелье.

Казалось, всё вокруг нас застыло в ожидании.

Ночь была тихой. Лишь обычные шорохи леса нарушали тишину.

Постояв некоторое время неподвижно, вглядываясь в темноту, мы раздвинули кусты, преграждавшие вход в подземелье. Мы зажгли свечу, освещая ступеньки, уходящие вниз. И там, возле самого полусгнившего трупа, мы открыли маленький деревянный сундучок, содержавший атрибуты ритуала: Книгу Абрамелина, два бронзовых подсвечника, золотую жертвенную чашу с вычеканенным на ней драконом, кинжал, закалённый в крови принесённого в жертву животного, травы, необходимые для курений… и зеркало, в гладкой поверхности которого отражался в свете свечи низкий свод подземелья.

Именно здесь, я был уверен, было то роковое место, где Барбара фон Цилли ушла из жизни, чтобы войти в иную. Мы могли вступить с ней в контакт. Мы должны были это сделать.

Ей надлежало стать нерушимой связью, соединяющей нас с силами ночи. Это было её желание, я это чувствовал. Мы были призваны к ней.

Я зажёг оба подсвечника, поставленные по обеим сторонам кошачьего трупа.

Мы сидели на корточках вокруг этого разлагавшегося трупа, не имея возможности отдалиться от него, ибо теснота сковывала все наши движения.

Плоский камень послужил нам курильницей. Зажигая благовония, я знал, что через несколько минут в воздухе повиснет сплошная пелена дыма, благоприятствуя нашему «диалогу» с духом этих мест.

Я установил зеркало у входа в подземелье таким образом, чтобы оно отражало и посылало нам лучи луны. Мы знали, что влияние луны являлось определяющим. Она должна была впитать в себя весь магнетизм этого места, весь его эмоциональный заряд и заставить дух появиться и материализоваться.

Склонившись над трупом, я прочёл молитву, обращённую к духу кошки: «Сехмет! Ты, которая восседаешь посреди неба, расскажи нам о силе крови, которой наделено это место. Пробуди заснувшие голоса и заставь их выкрикнуть имена свои! Сехмет, Ази, Сокари, Апофис! Именем хранителя Великого Мрака, дай нам ключи от этого места, ибо сегодня мы твои гости!»

Произнеся эти слова, я взял ритуальный кинжал и стал медленно вонзать его в разлагающуюся плоть животного, пока он прочно не засел в ней, торча словно антенна и отражая пламя свечей. Тогда я достал из кармана небольшую бритву и полоснул ей себя по запястью, Натали сделала то же самое, и кровь двумя струйками потекла в чашу, стоявшую между нами.

Я открыл Книгу Абрамелина и начал читать тринадцатое вызывание, служащее «пробуждению трупа». Во мраке зазвучали слова тысячелетней давности, и мне стало казаться, что всё это происходит очень давно, над трупом молодой женщины, только что унесённой смертью…

Это происходило при дворе императора Сигизмунда Венгерского.

В конце вызывания мы по очереди сделали по глотку густой жидкости, содержащейся в чаше… нашей собственной крови, ибо кровь есть носитель воспоминаний. Затем с закрытыми глазами, погружаясь в медитацию после этого причащения, я сжал рукой обнажённое лезвие кинжала, торчавшее из разлагавшегося трупа. Ощущение было ужасным. Некий нервный шок вошёл мне в руку, какое-то непрерывное потрескивание, напоминавшее жужжание мириады насекомых.

Моя рука была будто парализована, обездвиженная энергией, исходящей из глубин смерти. Затем настала очередь плеча, которое постепенно окаменевало. Мне было холодно. Этот холод шёл изнутри костей, и он парализовал мой скелет, блокировал связки, занял пустоты моего тела, которое мне казалось лишившимся органов.

Я был скелетом, наполненным холодом, некой остекленевшей формой, охваченной смертью, открытой загробному пространству… Я нёс в себе смерть. Я чувствовал, как она жила во мне. ЖИВАЯ смерть, полная пронзительных воплей, глухих криков и тихих жалоб…

Безумная вибрация стала ещё сильнее.

Можно было подумать, что клинок кинжала проводил неизвестную энергию, которая буквально входила в меня, заряжала мою кровь, играла с моими молекулами… Глаза мне были даны, чтобы видеть. Эта мысль пришла мне на ум внезапно, точно сигнал тревоги. Я открыл глаза. Атмосфера была мрачная, затянутая дымом курений, густая, тяжёлая. Лунный свет проникал в подземелье, но не достигал его дна. Когда я схватился за лезвие кинжала, Натали задула свечи. Нам надо было видеть во мраке! Использовать взгляд кошки, взгляд, которому всегда открыты невидимые двойники вещей…

Итак, я широко раскрытыми глазами вглядывался в темноту. Но эти глаза уже были не моими. Они были мне одолжены на одну ночь, так как то, что я увидел, уже не относилось к миру человеческому.

Сквозь дым начало проступать лицо. Или, по крайней мере, что-то, напоминавшее лицо.

Оно было здесь, неподвижно уставив на нас взгляд своих широко открытых глаз, и у этого лица были трагические черты Барбары фон Цилли! На месте губ у него сверкали две молнии цвета слоновой кости.

Явление заставило нас содрогнуться. Но было ли это действительно лицом, вызванным из бездны, или мы были игрушками жуткой пещеры, наполненной дымом и ужасом? Однако я чётко видел эту форму, пришедшую из ночи.

Я прошептал имя «живого мертвеца», вызванного к жизни ритуалом Абрамелина. То, что было перед нами, этот огненный взгляд, эти молнии цвета слоновой кости я назвал Барбарой.

Её глаза смотрели на нас, то на одного, то на другого.

Это были глаза женщины без эмоций, горевшие адским огнём.

«Идите ко мне… мне надо, чтобы вы были рядом со мной, мне надо чувствовать ваше тепло, пить ваше дыхание…»

Кто это говорил?

Мне казалось, что я слышу эти жуткие слова, словно кто-то произнёс их внутри меня, кто-то, не бывший мной.

Этот голос, этот взгляд…

Всё казалось связанным с древним кошмаром. У меня было желание броситься к этому лицу, так как от него исходила какая-то непонятная загробная ностальгия. Ужас и желание смешались в моей душе.

В то же мгновение видение растаяло. Остались лишь мрак подземелья да белое пятно лунного света у входа в него. Но в действительности явление не исчезло. Его присутствием, ставшим теперь невидимым, наполнилось всё подземелье. Отравленная атмосфера входила в нас с каждым вздохом. Мы дышали кислородом смерти.

Я зажёг один из подсвечников, чтобы избавиться от иллюзий, которые иногда вызывает темнота.

Натали сидела на корточках у стены пещеры, обхватив голову руками. Она долго пребывала в такой прострации, а потом взглянула на меня.

В её глазах промелькнули искры… ужасные искры цвета крови.

У неё были глаза Барбары фон Цилли!

Я был загипнотизирован этим огненным взглядом, этой ужасающей сущностью, которая жила в ней, которая овладела её телом, её мозгом.

На её губах играла ледяная улыбка. Холодная, как лезвие бритвы.

В полумраке сверкали её зубы.

Затем она повернула голову и задула пламя свечей. Этот поступок был страшен, ибо он свидетельствовал о подчинении чужой адской воле.

Мне показалось, что подземелье, наполнившееся тенями и шорохами, заключаю в себе одном всю вечность. Благодаря этой чудовищной встрече, я был на грани раскрытия секрета всемирной смерти.

Из небытия ко мне потянулись две руки.

Я чувствовал, как пальцы бегали по моему горлу, скользили по моей шее… Тело Натали коснулось моего. Как во сне я положил руку на её ногу и погладил кожу. Она была холодной… холодной, как у тела, в котором отсутствует жизнь. Но её губы были горячими, словно вся её жизнь сосредоточилась в них, чтобы через поцелуи передать напиток, дающий бессмертие.

Эти змеиные ласки, адские ожоги… Всё это принадлежало к миру мрака, где смерти больше не существует.

Я поцеловал её в холодную щёку. Она пахла влажной землёй. «Для вас любить друг друга — это жить в смерти», — повторял голос, обитавший где-то во мне. Этот голос наполнил меня бесконечным желанием. Тогда я услышал голос Натали, шептавший мне на ухо.

«Кто ты? Почему ты здесь?»

Она вдруг резко отшатнулась к стене, словно отброшенная невидимой силой. «Прогони её! Прогони! Она больше не хочет уходить! Прогони её!» Она вдруг начала кричать, биться, конвульсивно размахивать руками, будто стремясь вырваться из крепких объятий.

В её взгляде больше не было обвороживших меня безумных искр.

Теперь у неё были глаза загнанного животного.

Вдруг её тело неподвижно застыло. Она вновь посмотрела на меня, и мне показалось, что её взгляд пронзил меня насквозь.

— Кричать ни к чему! — сказала она низким голосом, который было трудно узнать. — Я здесь. Я всегда здесь. Кто осмелится запретить мне приходить в это место? Это место навеки принадлежит мне! Вы мои, как и я ваша. Вам достаточно пожелать моего присутствия, чтобы я появилась среди вас. Нет! Не целуй меня больше! Вы могли бы умереть…

Лицо Натали подёрнулось дымкой грусти.

Наступила гнетущая тишина.

Превозмогая охвативший меня страх, я повторил во второй раз тринадцатое вызывание Мага Абрамелина: «Peger — Etiae — Gisig — Eaité — Repeg!…»

Натали смотрела пустым взглядом на клинок кинжала, по-прежнему вонзённого в труп кошки. Я повторил вызывание в третий раз. Мне надо было знать, несмотря на мой страх и ужас, витавший в этом месте, знать, не было ли всё это просто жуткой фантасмагорией…

Холодный пот покрывал всё моё тело, снова ставшее тяжёлым как свинец.

— Она возвращается… — прошептала Натали.

— Так надо. Без неё мы не сможем ничего.

Я ответил так категорично, что, казалось, обнаружил тем самым в себе одновременно две сущности: одну, которой не удавалось побороть страх, и другую, отрешённо наблюдавшую за происходившим, так, словно всё это уже было когда-то пережито таким же образом, в этом же самом месте. Внезапно я ощутил какое-то дуновение. Быть может, это ветер снаружи проник в подземелье?

Но это движение воздуха было мгновенным. За ним наступила необыкновенная тишина. И тогда до нас донеслись совершенно отчётливые звуки рыданий. У входа в подземелье, по-прежнему освещённого светом луны, скользнула форма, которую я узнал — лицо с неподвижным взглядом и двумя молниями цвета слоновой кости вместо зубов.

Но это длилось лишь какое-то мгновение.

Я почувствовал, что у меня остановилось сердце. Мне надо было встретить этот взгляд, выдержать его, если я хотел понять дремавшую во мне бездну.

Я услышал, как Натали двигалась в полумраке. Она шла медленно, осторожно, словно человек, ищущий что-то в потёмках. И тогда я увидел предмет, блеснувший у неё в руках — чашу, на дне которой оставалось немного нашей крови.

Она двигалась по направлению к странному явлению, и я понял, что она собиралась сделать. Она протянула руку и поставила чащу у входа в подземелье.

Ей достаточно было сделать одно-единственное движение, чтобы дотронуться до лица «живого мертвеца»!

— Она выпьет… она выпьет, — причитала она, словно молилась, — эта чаша для неё, наша кровь будет принадлежать ей.

Она продолжала идти, глядя в огненные глаза, сверкавшие в лучах луны. Вдруг у неё начали подгибаться колени. Она застыла в неподвижности, пригвождённая к земле какой-то таинственной силой.

Подняв глаза, я посмотрел на вход в подземелье. Лицо исчезло.

Натали медленно приходила в себя.

Я зажёг свечу и приблизился к месту, где блестел сосуд с изображением золотого дракона.

На краях чаши были свежие следы крови, будто кто-то только что пил из неё.

Когда мы выходили из подземелья, мы знали, что произошла какая-то перемена. Дыхание ночи шелестело в деревьях леса, обволакивало чёрные горы. Я уже знал, что власть тьмы борется со сном. Горы, реки, долины, леса — ничто не спало. Всё бодрствовало во тьме, всё стояло на страже секретов, ужасающих человека.

Наконец, когда мы подходили к постоялому двору, наступил рассвет, бледный и холодный. Под крышей светился квадрат слухового окна. В мансарде горел свет! Кто-то там бодрствовал… на нашем месте! Однако в доме царило безмолвие. Лишь двери хлопали от ледяного утреннего ветра. У входа на лестницу мы встретили Владимира С., стоявшего на последней ступени в накинутой на плечи шубе.

— Я ждал вас, — сказал он. — Ночь была необыкновенно холодной. Я подумал, что, вернувшись, вам захочется погреться у хорошего огня.

Действительно, очаг в мансарде полыхал вовсю. В нём трещало громадное полено, разбрасывая снопы искр. Тепло было приятным. Но я подозревал, обнаружив на подоконнике обгоревшие остатки трав для курений, что Владимир С. занимался тут совсем иными делами. Что ему было известно о подземелье, о нашем ритуале вызывания? Может быть, он в течение всей ночи пытался защитить нас своими собственными методами? А если — нет, зачем ему понадобилось проводить ночь в мансарде? И сегодня ещё мы не знаем ответа на эту загадку.

День вступал в свои права. На дереве, стоявшем возле нашего окна, пели птицы. Тепло комнаты окутывало нас сладкой сонливостью. У меня было необыкновенное чувство, будто бы мне было дано новое тело, что в чьей-то власти оказалось заменить все молекулы моей крови, переделать структуру моего мозга. Незаметно я заснул и увидел весьма странный сон: тёмный массив громадного замка, возвышавшегося на вершине отвесной скалы. Я взобрался по каменному склону и постучался в огромные чёрные ворота. Во дворе замка горели факелы и кружились тени, издававшие при движении шум крыльев летучей мыши. «Ты на пике, на краю Севера», — шептали тени, кружась вокруг огня. Меня охватил ледяной холод. На мгновение мне показалось, что я открыл какую-то ужасающую истину — что-то вроде самой тайны жизни и смерти.

Эта сверхъестественная сцена происходила во дворе замка, на месте которого сегодня остались лишь руины. Я знал действительное местонахождение этого замка смерти: КУРТЯ ДЕ АРДЖЕШ.

Снова Венеция

Владимир С. ждал нас в своём вечном халате красного бархата, удобно устроившись в одном из кресел общего зала. Он сидел, откинувшись на высокую спинку, скрестив на коленях пальцы в священном жесте. Он окинул нас взглядом своих серых глаз.

— Полагаю, вам никогда не приходило в голову посетить библиотеку? — торжественно проговорил он. С этими словами он показал на маленькую, обитую железом дверь в стене, встал и сделал нам знак следовать за ним. За дверью была узкая винтовая лестница, которая спускалась в крошечную комнату с низким потолком, обитую тёмным бархатом. Вдоль стен тянулись полки с древними книгами, придавая этому рабочему помещению вид подземной кельи, вырытой на бесконечном расстоянии от внешнего мира.

Владимир С. подошёл к массивному дубовому бюро и показал нам два, по меньшей мере, странных предмета — книгу в кожаном переплёте и необычный зелёный, остро заточенный карандаш.

— Перед вами две очень редкие вещи. Несколько лет назад с помощью этого карандаша одним из адептов была написана Библия Люцифера. Что же касается книги… — Он благоговейно положил на неё руку и стал нам её представлять. — Полюбуйтесь на работу переплётчика… Произведение искусства, не так ли? Особенно, если известно, что кожа, из которой изготовлен переплёт, принадлежала животному, принесённому в жертву. Она была выдублена древним способом, до сих пор применяющимся в этом районе Карпат…

— О каком произведении идёт речь?

— Это очень редкая книга, хотя вам знакомо имя её автора: Джакомо Казанова. Она называется Икозамерон, что означает «написанная за двадцать дней».

— Казанова… венецианский распутник?

— Он самый. Жаль, что миру известна лишь эта сторона его личности. Знайте, что им написаны не только «мемуары». Эта работа свидетельствует о его гениальности. Не соизволите ли присесть… Когда вы ознакомитесь с Икозамероном, поймёте, почему он по праву стоит здесь на почётном месте.

Мы были озадачены. Мы плохо понимали, что связывало Казанову с «Зелёным орденом». Эта загадка усилила моё волнение. Возможно, перед нами была одна из самых великих тайн истории…

— Вы помните, — начал Владимир С., — что в Венеции Казанова был заточён в темницу Герцогского дворца. Вам известна причина этого? Он был арестован «святейшей инквизицией» на основании доноса, в котором был обвинён в занятиях чёрной магией. Мануцци, шпион венецианских инквизиторов, обнаружил у него оккультные книги и рукописи, в частности, Ключики Соломона, произведения Агриппы и Книгу Мага Абрамелина.

Какова же была оккультная деятельность юного венецианца? В его письмах говорится, что он занимался не Каббалой, а искусством «Каб-Эли», то есть «камня солнца». Нам известен этот камень. Это — гелиотроп, именуемый ещё «солнцеворотом», поскольку он отклоняет солнечные лучи. Наши адепты называют его «камнем крови», так как он позволяет вызывать мёртвых и заставлять появляться вампиров. Когда-то он имел также медицинское применение, связанное с кровью, — он позволял останавливать кровотечения. Сейчас вы увидите, что факты весьма примечательны.

Казанова утверждал, что хранил свой магический секрет, полученный в результате посвящения, с девятилетнего возраста. Послушайте лучше, что он писал в первом томе своих «мемуаров» по поводу этого посвящения.

Владимир С. встал и решительно направился к полкам. Он вернулся с книгой и открыл её на одной из первых страниц:

— Вот что сам автор пишет о своей встрече с тайной.

Он принялся читать:

— «Я стоял в углу комнаты, прислонившись к стене, держась за голову и наблюдая, как кровь обильно струится из моего носа. Тогда мне было восемь лет и четыре месяца. Моя бабка Марция, у которой я был любимцем, подошла ко мне, вымыла мне лицо холодной водой и на глазах у всего дома посадила меня с собой в гондолу и отвезла на Мурано, густонаселённый остров, находящийся всего в километре от Венеции. Сойдя на берег, мы вошли в лачугу, где на убогом ложе сидела старуха, державшая на руках чёрную кошку, в то время как пять или шесть других лежали вокруг неё. Это была колдунья… Между двумя старыми женщинами произошёл разговор, предметом которого, вероятно, был я».

Владимир С. на мгновение прервал чтение.

— Далее автор рассказывает о странном ритуале, совершённом над ним старой колдуньей. «Она сказала мне, — пишет он, — что мои кровотечения мало-помалу прекратятся, если только я никому не скажу, что произошло, а в противном случае, пригрозила она, если я только осмелюсь открыть свою тайну кому бы то ни было, я потеряю всю кровь и умру. Разъяснив мне всё это, она сообщила, что на следующую ночь меня посетит прекрасная дама, от которой будет зависеть моё счастье, если у меня хватит сил никому не говорить об этом визите».

Владимир С. вновь прервал чтение:

— Вы поняли? Ребёнком Казанова страдал кровотечениями. С помощью «камня крови» он был магическим образом вылечен колдуньей с Мурано, одного из многочисленных островов венецианской Лагуны. Его подлинное посвящение состоялось на следующую ночь после его поездки на остров. Молодая женщина из загробного мира вошла в его комнату и наградила его поцелуем вампира. Таким образом, Джакомо Казанова вошёл в цепь и стал одним из венецианских адептов культа. Достаточно прочесть соответствующие страницы его «мемуаров»…

Услышанное нас глубоко взволновало.

— А он рассказывает об этой ночной встрече?

— Конечно. Слушайте.

Владимир С. перевернул несколько страниц и продолжил чтение:

— «Лишь только я лёг, то сразу же заснул, позабыв о предстоящем чудесном посещении, но, проснувшись через несколько часов, увидел, или мне показалось, что увидел, выходившую из очага ослепительную женщину, одетую в великолепные одежды. На голове у неё была корона, усыпанная самоцветами, которые будто бы разбрасывали искры огня. Величественно и ласково она медленно приблизилась ко мне и села на мою постель… Она долго говорила мне о чём-то, что я совсем не понял, поцеловала меня и ушла тем же путём, каким пришла. После этого я заснул… После поездки на Мурано и этого ночного посещения кровотечения у меня ещё случались, но каждый раз всё более и более слабые, и понемногу стала развиваться моя память. Я научился читать менее, чем за месяц…»

Владимир С. поднял на нас глаза. Он следил за нашей реакцией.

— Впоследствии Казанова создал свою собственную магическую систему, основанную на четырёх ключевых буквах: О, S, А и D. Он писал, что эти буквы содержали в себе «Четыре имени Высших Земных Разумов, которые должны оставаться в тайне». Он говорил, что всякий раз, когда встречался с этими «Высшими Неизвестными», он «на три дня лишался памяти». Это было проявлением магической силы его секрета, ибо этот секрет напрямую связывал его с духами «живых мертвецов», царившими на Лагуне. Но всё это ещё не является основанием для того, чтобы с таким почтением говорить об авторе этой маленькой книжки.

Он указал на Икозамерон.

— Сейчас вы поймёте, каким образом Казанова попал из Венеции в Трансильванию… Это было долгое путешествие-посвящение, о котором он и рассказывает в этом произведении. Вот о чём здесь идёт речь: молодой англичанин со своей женой отправляется в путешествие по Северному морю, горя желанием открыть неведомые земли, населённые гиперборейцами.

Вы знаете, что, по представлению древних греков, Гиперборея была страной Бессмертных и находилась здесь, в Трансильвании. Здесь Ясон искал Золотое руно, являющееся другой формой бессмертия.

Корабль взял курс на Северный полюс, поскольку путешественники надеялись обнаружить остров Бессмертных в Арктике, путая, в соответствии с бытовавшими тогда представлениями, Север магнитный и Север оккультный.

На первых же страницах книги корабль терпит бедствие в Заполярье. Герои были затянуты в гигантский водоворот, но по счастливой случайности они оказались при этом запертыми в деревянный сундук. В результате головокружительного спуска они достигли центра Земли. И здесь с удивлением обнаружили, что самое сердце земного шара населено странной цивилизацией. Эти хозяева подземного мира назывались «мегамикрами». Они выходили из бездонных колодцев и собирались в своих храмах, одетые в короткие красные накидки.

Там, под звуки подземного органа, они совершали свои богослужения. Казанова описывает громадные золотые блюда, на которых дымились пучки трав и цветов, обладающих магическими свойствами. Но кто же были боги, почитаемые «мегамикрами»? Для ответа на этот вопрос лучше обратиться к Икозамерону.

Владимир С. раскрыл маленькую книжку в кожаном переплёте:

— «…Богами мегамикров являются рептилии. Их головы в точности похожи на наши, но лишены волос. Нет ничего слаще их взгляда, он полностью завораживает того, кто осмелится посмотреть им в глаза. У них белые и острые костяные зубы, которые никогда не видны, потому что они всегда держат свои пасти закрытыми. Их голос — мерзкое свистящее шипение, вызывающее зубовный скрежет и холод в сердце — обращает мегамикров в трепет. Народ мегамикров поклоняется им…» Эти рептилии с заострёнными зубами и магическим взглядом являются змеями из Священного Предания, Властелинами подземного мира, князьями тьмы одного уровня с Владом Дракулом. Хотите более убедительное доказательство? Тогда слушайте, что сказал Казанова по поводу нравов мегамикров: «У моей жены случился приступ тошноты, а потом у неё из носа пошла кровь. Она стекала в миску, на четверть заполнив её. Но больше всего мы были поражены тем, с каким сладострастием и удовольствием наш мегамикр выпил в пять глотков всю эту ещё теплую кровь, и теми проявлениями признательности, которую он испытывал к моей жене и своим богам за эту пищу, которую он находил изысканной и которая на самом деле придавала ему новые силы».

— Адепты крови?

В ответ на мой вопрос Владимир С. улыбнулся:

— Хранители крови, первые жрецы красной магии. Но слушайте, что было дальше. Мегамикры являлись двуполыми существами, и герои нашей истории питались, высасывая молоко из их сосков.

Но это молоко было на самом деле нечто совершенно другое, как объясняет Казанова: «…Что за кушанье это молоко мегамикров! Оно заполняет нас своим вкусом и запахом, возбуждая в наших чувствах всё сладострастие, на какое мы только способны, все наслаждения, которые мы только могли пожелать, которые никогда ранее ни в малейшей степени не вызывались никакими яствами. Мы подумали, что то, о чём нам было известно из мифологии, не было сказкой, что мы находились в настоящем обиталище Бессмертных, что молоко, которое мы сосали, было нектаром, амброзией, что оно должно было дать нам то самое бессмертие, которым должны быть наделены эти создания… Эта трапеза длилась целый час, и я думал, что она никогда не кончился, но когда последние ушли от нас, мы с ужасом заметили несколько капель молока, попавших с их сосков нам на грудь. Цвет их заставил нас думать, что это была КРОВЬ».

Мы были поражены чёткостью изложения. Культ бессмертия, достигаемого через кровь в подземном мире, находящемся в самом сердце Земли… и всё это было описано венецианским распутником!

Владимир С. закрыл Икозамерон, немного помолчал, а затем продолжил свои объяснения:

— Настал день, когда оба героя Икозамерона покинули подземный мир. Один из мегамикров вывел их нескончаемыми коридорами на поверхность земли. Они вышли на солнечный свет именно здесь, в Трансильвании, возле одного из озёр в районе Зэрнешти. Казанова описывает этот край как королевство «пещер и сумрака». Намёк очевиден. Судя по написанному им, он знал всё, что только можно знать.

— Итак, путешествие-посвящение имело конечным пунктом этот район Карпат! Значит, мегамикры жили в недрах этой земли, и их мир начинался за бесконечными коридорами!

— Вы правильно поняли. Все адепты вампиризма когда-нибудь имели дело с властелинами недр, с мегамикрами. Орлиные гнёзда замков, выстроенные на некоторых горах, когда-то сообщались с чревом Земли через громадные подземелья. Вы уже, несомненно, видели одно такое подземелье, сегодня, увы, заваленное. Но есть ещё много других. Знаете, мегамикры раскрыли секрет бессмертия в борьбе со сном, в сопротивлении бессознательному состоянию, то есть Смерти. В Икозамероне Казанова утверждает, что мегамикры являются врагами старости и никогда не стареют: «…Чёрный сон, — пишет он, — вводит нам в кровь столь опасную вялость, что, совершенно очевидно, она заставляет нас стареть и ускоряет ход нашей жизни…» Вот почему в Икозамероне подземный народ никогда не поддаётся сну. Это — одно из основополагающих правил вампирического посвящения. Казанова же был в очень раннем возрасте допущен к вампирическому посвящению. Сегодня он тоже «живой мертвец», ибо победил страх смерти и освободился от уз могилы. Говорят, что Дракула был похоронен на острове на озере Снагов при входе в церковь. Впоследствии там неоднократно проводились раскопки. Напрасные старания. Могила пуста. То же самое произошло и с Джакомо Казановой. Он был похоронен в парке замка Духцова в Богемии, под надгробием, окружённым решётчатой оградой. Затем его могила была перенесена на несколько сотен метров, ко входу в маленькую церковь Святого Евстафия на берегу озера… Сегодня и останки, и ограда, и могильная плита — всё исчезло. Дракула и Казанова! Не правда ли, поразительное сходство даже в смерти… и после неё!

Владимир С. замолк. Маленькая читальня хранила тайны его страшных открытий. Стопки рукописей на дубовом бюро свидетельствовали о лихорадочной деятельности, непрерывно ведущейся в течение веков.

Не в таких ли лабораториях готовился человек нового цикла, совершенный человек, приход которого предвещали Ренато Д. и Владимир С., танцующий на развалинах мира за пределами жизни и смерти? Был ли Казанова одним из таких привилегированных существ?

Замок Дракулы

Наступило шестнадцатое сентября.

Я пишу эти строки при свете свечи. По телевизору передают Проклятие Фауста Гектора Берлиоза.

Этот вечер — выдающийся. В то время как я пишу, над моей головой происходит одно из самых редких событий — затмение Луны, точно в девять часов четыре минуты. Мне слишком хорошо известна важность такого ночного совпадения небесных тел, чтобы не учесть его при написании этой главы, посвящённой замку Дракулы. Даже сейчас, спустя несколько месяцев после нашей поездки в Карпаты, знамения ещё свежи.

Когда-то человек боялся затмения Луны. Воины бросали свои копья в направлении ночного светила, чтобы предотвратить злую судьбу.

Эта ночь — исключительная, крайне редкая в истории планетных циклов. Она благоприятствует колдовству и позволяет вступать в союз с самыми тёмными силами.

Мне осталось сделать лишь одну вещь: отложить на несколько минут недописанную страницу и подойти к обтянутому красным бархатом алтарю, на котором восседал Козёл древнего Шабаша… Я зажёг травы в курильнице. Густой чёрный клуб дыма скользнул по голубоватой глади экрана телевизора, на котором Фауст вызывал дух Мефистофеля, князя ада.

Все предметы в этой комнате участвовали в этой ночной феерии. Этим вечером телеэкран превратился в место действия ужасной трагедии Фауста, в отчаянии искавшего ключи к бессмертию. На алтаре горело холодное пламя свечи. Над алтарём висел чёрный металлический идол, найденный на кладбище Сан-Микеле. Он изображал Люцифера с козлиными рогами и ногами и крыльями летучей мыши… Я сижу в этой странной комнате на тринадцатом этаже жилого дома по улице Оливье де Серр в Париже и пишу эту завершающую главу.

Книги, стоящие на полке моей библиотеки, в мерцании свечей приобретают тревожные очертания. Тома по метафизике и древней магии, удлиняясь, встают, словно призраки, приветствуя лунное затмение и наступление на несколько часов Великого Мрака.

Возле подсвечника, освещающего мою страницу, лежит ночная бабочка, которую я только что раздавил. В этой комнате, освещённой пламенем, больше ничего не движется. Ночная бабочка покоится между пламенем и Луной, как жертва, принесённая духам огня и ночи.

Смотрящий из рамы портрет князя Дракулы кажется чистым порождением этой лунной субботы, её истинным лицом.

Итак, описание моих приключений в поисках «Чёрных властелинов» завершается при затмении Луны. Хотя, как могло быть иначе? Теперь я могу продолжить свой рассказ, вернувшись на несколько месяцев назад, на старинный постоялый двор под Бистрицей. День, последовавший за нашей встречей с Владимиром С. в странной читальне, показался мне решающим.

Я знал, что-то должно было произойти. Я чувствовал, как во мне возрастает то напряжение, которое доводит до предела людей с самыми крепкими нервами.

Владимир С. тоже ждал чего-то, но я не знал, чего именно.

Поздним вечером того же дня, словно отвечая чаяниям замёрзшей природы, разразилась сильнейшая буря.

Горы ощетинились молниями, многократно отражая раскаты грома. Казалось, один из дакских легионов в боевом порядке извергал грозу на своих недругов. Будто воинственное прошлое Трансильвании возрождалось в расколотом небе, и мне чудилось, что я там видел дакские щиты, украшенные драконами. Несколько тысячелетий назад Бессмертные этой долины уже носили изображение дракона на своём боевом оружии!

Мы собрались в большом зале постоялого двора. Каждая вспышка молнии придавала нашим лицам трагические черты, делая их похожими на каменные маски, на которых навеки застыла гримаса нескончаемой боли.

Натали попыталась улыбнуться. Но я знал, что она напряжена до предела. Дело было не столько в ударах грома, сколько в убийственном магнетизме, заряжавшем воздух. Именно он сейчас создавал гнетущую атмосферу.

Только прерывистые отблески грозы освещали нас, и в эти доли секунды я видел, что все мы ждали чего-то ужасного, вроде встречи с самой молнией. Порывы ветра сотрясали старый дом, и, наконец, пошёл дождь.

Теперь существовал лишь этот монотонный дождь, окутавший нас жидким саваном, сотканным из ностальгических мыслей и приглушённой боли.

Вдруг мы почувствовали, что стали свободны, может быть, немного ближе к этой дикой разбушевавшейся природе, к этому фантастическому небу, наполненному огнём.

Владимир С. не говорил ни слова. Я зажёг подсвечник. Пламя отбросило на стену чудовищную тень его головы.

Я выбрал этот момент, чтобы нарушить молчание, чтобы утвердить нашу независимость и показать, что наша судьба принадлежит только нам одним.

— День приближается. Завтра мы уезжаем в Валахию.

— В Валахию?

— В Валахию. То есть в Куртя де Арджеш.

— Кто вам сообщал о необходимости такого отъезда?

В его глазах блеснул огонь.

— Мы сами это решили. Впрочем, разве все мы не должны оказаться там в предусмотренный день?

Его лицо внезапно расслабилось, словно в результате какой-то пришедшей на ум мысли. Владимир С. в совершенстве владел искусством контролировать свои эмоции.

— В конце концов… почему бы и нет? Вы вольны ехать первыми. Всё-таки я дал бы вам совет. Ничего не пытайтесь делать до нашего прибытия… Вы ничего не знаете о том, что можете обнаружить. Смерть — ничто по сравнению с тем, что дремлет в недрах под Куртя де Арджеш.

Владимир С., глава «Зелёного ордена», несомненно, говорил со знанием дела. Но меня не покидала мысль об этой увиденной во сне крепости из чёрного камня, стоявшей на вершине скалы, бросая вызов людям и богам, прекрасной в своём погребальном величии. Её образ завораживал меня, привлекая какой-то колдовской силой.

Дождь кончился. Мы смотрели на небо, испещрённое звёздами. Там, вдали, за грядой гор, находилась скала «края Севера». Солнце стало уходить за горы, как только мы достигли Валашских Альп. Этот закат походил на знамение. Золотой диск скользил за чёрную гору. Он опускался в свой кровавый гроб, и у меня промелькнула мысль, вызванная откуда-то взявшимся суеверным чувством, что начиналась вечная ночь.

Мы ехали весь день, и двигатель нашего старого автомобиля начал перегреваться. Местность стала более равнинной. Мы были на границе Трансильвании и Валахии. Мы решили провести ночь в Рукаре, чтобы наутро прибыть в Куртя де Арджеш. Это решение казалось нам разумной мерой предосторожности. В самом деле, меня охватывала дрожь при мысли, что нам придётся скоротать эту первую ночь на руинах замка Дракулы. Ведь румынские крестьяне рассказывают, что с наступлением ночи проклятые руины становятся логовом ужаса!

Наконец, за поворотом появились крыши Рукара. Они, будто зеркала, отражали красные лучи заходящего солнца. Каждая крыша блестела, как лужа крови. На улицах было немноголюдно, словно у всех жителей была привычка с наступлением сумерек сидеть дома, запершись на два оборота ключа. Мы с трудом нашли гостиницу, не зная ни слова по-румынски и тем более не понимая странный диалект этого отрезанного от мира края.

Некогда Рукар был пограничным городом. Расположенный под сенью обступавших его со всех сторон гор, он, тем не менее, выполнял функции сторожевой заставы. Именно здесь в XV веке князь Дракула разместил арьергард своего войска, готовый в любую минуту выступить против турок или могущественного соседа, крепость которого возвышалась в долине Дымбовицы. Город ещё сохранил свой нелюдимый характер, который когда-то отпугивал гостей. Ночь усугубляла тревогу, навеваемую этими улочками, которые, казалось, вели в никуда.

В отеле «Эпис» нам, несмотря ни на что, удалось получить двухместный номер. Это было очень старое здание, окна которого открывались на горный ландшафт за чертой города. Моё внимание привлекло распятие, повешенное над кроватью. С металлической перекладины креста свешивались сухие цветы. Они были похожи на цветы чеснока…

Мы узнали ответ на эту загадку за завтраком от соседа по столу. Английский медик, проводивший со своей молодой женой отпуск в Валахии, объяснил, к нашему изумлению, следующее:

— В этой области ещё сохраняются обычаи предков. Вы могли в этом убедиться. Я имею в виду цветы чеснока. Народное поверье наделяет это чесночное сено силой отгонять злые чары ночи. В это время каждый год местные жители вешают головки чеснока и кресты при входе в свои жилища, наглухо закрывают все окна и двери. Некоторые ставят свечи и молятся в соседней церкви.

— Каждый год?

— Разве вы не знаете, что мы находимся накануне ночи Святого Георгия? Местные старики утверждают, что следующей ночью демоны вырываются на землю и царят там какое-то время. У всех свои поверья. Это ведь не более смешно, чем наше чудовище озера Лох-Несс или присутствие Христа в причастии.

Миновав долину Олта, мы стали взбираться на перевал «Красная башня», где ещё стояли развалины крепости, о которой говорилось, что «она приняла цвет крови сражавшихся». Эти руины возвышались на правом берегу горной реки, на нависших над дорогой прибрежных скалах.

Мы приближались к истокам Арджеша, над которыми сверкали снежные шапки гор Фэгэраш.

Чем дальше, тем всё суровей становились места, деревни — всё бедней, дома — всё неказистей, а их жители — всё нелюдимей и негостеприимней. Километре на тридцатом нашего пути появилась деревня Арефу, над которой высилось орлиное гнездо Дракулы.

Наконец, наша поездка закончилась.

Лучи солнца скользили по безмолвным фасадам домов. Перед нами открывался отнюдь не впечатляющий вид. Пик возвышался над самой деревней, и руины древнего замка, наполовину заросшие травой и кустарниками, были еле видны…

Но в самой атмосфере деревни, стоявшей у подножия горы, которая впитала в себя ужасные картины прошлого, был какой-то заряд жестокости.

Свет солнца был необычным, резким и разящим, словно осколки громадного разбитого зеркала. Такой свет, казалось, мог убить. Каждый луч холодной иглой проникал под кожу… Это был не летний зной, а огонь, царивший в этом месте. Мы сидели в машине, не решаясь выйти из неё, будто бы деревня Арефу находилась на другой планете.

Мне вспомнились сказания о строительстве этого замка ужасов.

Летопись той эпохи свидетельствует, что Влад Цепеш собрал около 300 знатных румын в своём дворце в Тырговиште на пышный пир. Во время застолья он расставил вокруг зала, где оно проходило, лучников, и в мгновенье ока гости превратились в его пленников. По его приказу их погнали в Арефу, куда они пришли через два дня долгого пути. Многие женщины и дети, говорится в летописи, не выдержали тягот и погибли в дороге. Выжившие же по приказу князя Дракулы сразу взялись за работу. Они построили крепость Куртя де Арджеш, ставшую орлиным гнездом князя. Из истории неизвестно, сколько продолжалась эта стройка. Каторжники изнашивали свои одежды, и «они падали с их спин», а они продолжали работать нагими, пока не падали сами, умирая от голода, холода, усталости, истощения. Значит, эта крепость была возведена на крови. Пот, кровь и плоть послужили раствором, намертво скрепившим эти камни.

Путь в Арефу к замку был нелёгок.

Мы, забыв об усталости, пробирались через заросли, не отрывая глаз от приближавшейся вершины.

Через час мы добрались до каменных груд, бывших некогда одной из самых мощных крепостей Валахии. Отсюда открывался головокружительный вид. Внизу краснели редкие пятна разбросанных по горным отрогам деревень. Далеко на севере сверкали снежные пики гор Фэгэраш…

Мы зажмурились.

Эта девственная чистота природы была ослепительной.

Мы были свидетелями союза льда и огня. Роскошное сияние обволакивало каменистую скалу, на которой мы стояли, зачарованные картиной пламенеющего льда.

Возле колодца под землю уходила лестница. Несомненно, это был тайный ход, о котором говорилось во многих рассказах, который вёл в пещеру, находившуюся у ручья, которую жители Арефу называют «Пивница». Здесь тоже, через несколько метров, тёмный туннель подземелья упирался в непроходимый каменный завал.

Через несколько часов начиналась ночь Святого Георгия. Следовало ли нам до захода солнца вернуться в Арефу или выстоять перед ужасом этих руин до рассвета?

Местные крестьяне часто рассказывают о проклятом замке, но не решаются сюда приходить, так как герой Брэма Стокера, говорят, по-прежнему обитает в этих местах. Те немногие сельские жители, которые рискнули побывать ночью в замке, не отправлялись сюда без старинного требника, отгонявшего, по их утверждению, злых духов, бродивших наверху. По словам Раду Флореску, автора биографии Дракулы, кроме орлов и летучих мышей в руинах бывают лисы, охотящиеся за крысами, а также заблудившиеся овцы, которые падают в провалы и, запутавшись в густых кустах, там умирают. И ночные серенады их блеяния, сопровождающегося воем диких собак на луну, нельзя слушать без содрогания. Время от времени, спустившись с гор Фэгэраш, сюда заходят медведь или рысь, но самыми опасными гостями этого места остаются волки. Если у Брэма Стокера их воющие стаи лишь сопровождали упряжку Дракулы, держась на расстоянии, то здесь, в долине у истоков Арджеша, они могут напасть на человека, просто взбесившись от зимнего уныния. В этих условиях всем понятно, что ночь, проведённая в замке Дракулы, рассматривается как вызов смерти, бросить который редко осмеливаются и самые отчаянные. Нам известен всего один житель Арефу, о котором говорят, что он один-единственный пережил это испытание…

Солнце медленно скрывалось за горами Фэгэраш. Снег блестел, словно озеро крови. Затем наступила тьма.

На развалины спустилась ночь. Между двух камней мы поставили зажжённый факел. Пламя горело совершенно ровно. В этот момент, наверное, жители Арефу осеняли себя крестным знамением, увидев этот красный свет на руинах замка.

Затем мы провели ритуал Абрамелина точно так же, как проделали его для вызывания Барбары фон Цилли.

Я произносил слова заклинаний с дрожью в голосе. Каждое из них окутывало нас ледяным покровом. Казалось, что каждое произнесённое слово начинало жить самостоятельной жизнью, что все они выстраивались за нами и смотрели на нас из тьмы.

Мы находились у входа в древнее подземелье замка. Факел освещал обломки стен замка, мрачные силуэты которых тянулись к луне…

И тогда налетел ветер. Ужасный высокогорный вихрь, закруживший вокруг нас гулом идущего войска. Он достиг замка и завыл среди руин. Мёртвые ветки, поднятые ветром, летели в бездну. Факел погас. Вокруг нас катились камни, словно невидимая рука вырывала их из земли. И тогда нам показалось, что замок вдруг осветился. Было ли это отражением лунного света от камней или ветер пробудил чары, заключённые в этих древних стенах? Но камни сверкали в ночи, будто чёрный снег! Это свечение длилось лишь мгновение. Затем руины вновь погрузились во мрак. Ветер прекратился. Он полетел дальше, словно гигантская тень, развернув огромные крылья в сторону гор Фэгэраш. Вершины, покрытые снегом, искрились, как зеркала, и их сияние напоминало свет далёких звёзд, едва различимых в глубинах неба. Бледный, призрачный свет.

Некто пробудился после долгого сна. Неосязаемое, жестокое, как буря, невидимое и холодное тело… И эта вышедшая из хаоса сущность ставила на каждой горе свой факел ужаса. Таковы были мысли, приходившие мне в голову на этих развалинах, населённых духами прошлого.

Нам было страшно… мы боялись каждого камня, каждой тени, каждого шороха, боялись самой тишины, боялись всего, будто бы каждый квадратный сантиметр этого места таил в себе ужас и безумие.

Нам надо было бежать, чтобы уйти от того, что шло от этой неописуемой нараставшей тревоги, которая собиралась материализоваться перед нами. В таком лихорадочном состоянии духа мы уходили от руин, цепляясь за камни, корни, придорожные кустарники. Спуск был долгим, нескончаемым, словно деревня Арефу вдруг оказалась стёртой с лица земли. Вокруг нас плясали тени, каждая смутная форма напоминала об опасности, а ветки, упавшие на землю, извивались как змеи.

Когда появились первые дома Арефу, мы, бросив испуганный взгляд назад, поняли, что душа древнего замка захватила всю округу, что и деревня принадлежала «Князю ночи».

В гостиничном номере свет горел всю ночь. Мы не тушили его, опасаясь густого мрака, в котором всё было возможно. Мы заснули с первыми лучами рассвета, но тревожные тени преследовали нас и во сне. Нечто подавляло меня. Какая-то таинственная форма, парящая в комнате, которую дневной свет был не в состоянии прогнать. Я проснулся около полудня с ноющей болью в шее, будто бы спал в неудобном положении, с тяжёлой головой, воспалёнными глазами.

Какое мне дело было теперь до ритуала «Зелёного ордена», до прибытия Владимира С. и Ренато Д., до проведения их мессы на руинах замка. Мы знали, что всё это могло лишь подкрепить то, что мы привели в действие. Дело было сделано. Некто проснулся среди камней, некто или нечто! И этот некто с этих пор жил для меня и ясным днём. Он не имел ничего общего ни с рогатым Сатаной, обитавшим в учебниках богословия, ни с ужасающим козлом, несущим огонь между рогами, ни с дикими демонами, населявшими христианский ад. Он походил на Ангела Бездны, о котором рассказывал Мильтон, на того, чей лоб бледен и перевязан золотой лентой, на грустного юношу, одно дыхание которого вырывает из мира мёртвых и превращает в сильную и просветлённую сущность. Он становился то воином древнего язычества, то высшим божеством, несущим искру творения в своём взгляде, то богом-создателем новой цивилизации, дающим людям ключи к бессмертию.

Среди вечных снегов, сверкающих над горами Фэгэраш, Дракула более не был князем Тьмы. Он превращался в солнечного героя, о котором говорилось в мифологии прошлого.

Мы поняли ошибку сатанинских сект, заблуждение этих жрецов, поклоняющихся дьяволу… То, чему они поклонялись, было лишь отражением их собственных видений. Дракула возвращался к жизни. Он был тем, кто победителем выходит из мрака, сверхчеловеческим разумом, превращающим страх в знание, а тьму — в вечное солнце. Не в этом ли заключалась двойная тайна древних посвящений? Маги прошлого утверждали, что «только тот, кто победит боязнь смерти, выйдет из земли и получит право посвящения в святые тайны».

Перевел с французского

А. ЗИМЕЛЕВ