По ту сторону зимы

ЭВЕЛИН, РИЧАРД И ЛУСИЯ

Пока они ехали в «субару», без отопления и с двумя полуоткрытыми окошками, одетые, как исследователи Арктики, Ричард рассказал женщинам, что несколько месяцев назад он пригласил на факультет прочитать лекцию двоих экспертов по трафику нелегальной рабочей силы. Именно этим, судя по наблюдениям Эвелин, занимались Фрэнк Лерой и Иван Данеску. Ничего нового, сказал Ричард, спрос и предложение существуют с тех пор, как было официально отменено рабство, но этот вид торговли никогда не был таким рентабельным, как сейчас; это золотая жила, сравнимая разве что с торговлей наркотиками и оружием. Чем жестче законы и чем строже пограничный контроль, тем более эффективна и безжалостна организация человеческого трафика и тем больше зарабатывают на этом агенты, как называют перевозчиков. Ричард полагал, что Фрэнк Лерой сводил перевозчиков с клиентами из Северной Америки. Типы вроде него не пачкали себе рук, они не знали в лицо мигрантов и не интересовались историями тех, кого обрекали на рабский труд в полях, в мастерских, на заводах и в публичных домах. Для него это были лишь порядковые номера, безымянный груз, который надо переправить, даже не такой ценный, как скот.

Лерой поддерживал видимость солидного бизнесмена. Его офис располагался на Манхэттене, прямо на Лексингтон-авеню, как рассказала Эвелин, и оттуда он вел дела с клиентами, готовыми использовать рабский труд, водил дружбу с прикормленными политиками и представителями власти, отмывал деньги и решал возникавшие время от времени проблемы с законом. Так же как он добыл для Эвелин удостоверение индейской девушки, он мог достать любые фальшивые документы за сходную цену, однако жертвам человеческого трафика они были не нужны, эти люди находились ниже радара, их было не видно и не слышно в теневом мире беззакония. Комиссионные он брал, должно быть, немалые, но те, кто занимался извозом, — вся цепочка — платили без разговоров, чтобы чувствовать себя в безопасности.

— Так ты думаешь, Фрэнк Лерой действительно намеревается убить жену и сына, как тебе говорила Шерил? Или это только угрозы? — спросил Ричард у Эвелин.

— Сеньора очень его боится. Думает, он может вколоть слишком большую дозу инсулина Фрэнки или задушить его.

— Но это же монстр какой-то, если жена может о нем такое подумать! — вскричала Лусия.

— И еще она думала, что сеньорита Кэтрин готова ему помочь.

— Ты считаешь, такое возможно, Эвелин?

— Нет.

— Какой мотив мог быть у Фрэнка Лероя, чтобы убить Кэтрин? — спросил Ричард.

— Например, Кэтрин узнала что-то про его дела и могла его шантажировать… — предположила Лусия.

— Сеньорита была беременна на третьем месяце, — перебила их Эвелин.

— Ничего себе новость! Почему ты раньше нам не сказала?

— Я стараюсь не распускать сплетни.

— Она была беременна от Лероя?

— Да. Мне сказала это сама сеньорита Кэтрин. Сеньора Лерой не в курсе.

— Может быть, Фрэнк Лерой убил ее, потому что она давила на него, хотя для мотива это слабовато. Может быть, это вышло случайно… — высказалась Лусия.

— Это могло произойти в четверг вечером или в пятницу утром, перед тем как он уехал во Флориду, — сказал Ричард. — Стало быть, Кэтрин умерла четыре дня назад. Если бы температура не была ниже нуля…

Они подъехали к Институту Омега около двух часов дня. Лусия расписывала им буйную природу этих мест, говорила о хвойных лесах, о старых деревьях, о густом кустарнике, однако большинство деревьев потеряли листву, и место было более открытым, чем они ожидали. Если там есть охрана или дежурный персонал, их легко могут заметить, но они решили рискнуть.

— Территория здесь огромная. Уверена, мы найдем идеальное место, чтобы оставить там Кэтрин, — сказала Лусия.

— Видеокамеры там есть? — спросил Ричард.

— Нет. Для чего развешивать видеокамеры в таких местах? Здесь нечего воровать.

— Очень рад. Но потом с тобой-то что нам делать, Эвелин? — спросил Ричард отеческим тоном, каким разговаривал с ней вот уже два дня. — Мы должны спасти тебя от Лероя и от полиции.

— Я обещала бабушке, что как я уеду, так и вернусь, — проговорила девушка.

— Но ты уехала, спасаясь от «Сальватручи». Как ты вернешься в Гватемалу? — спросила Лусия.

— Это было восемь лет назад. Обещания надо выполнять.

— Люди, убившие твоих братьев, мертвы или сидят в тюрьме. В бандах никто долго не живет, но насилия в твоей стране не стало меньше. И хотя уже никто не помнит о вендетте по отношению к твоей семье, молодая и красивая девушка, такая как ты, в любом случае очень рискует. Ты ведь понимаешь, правда?

— Эвелин и здесь грозит опасность, — вставил Ричард.

— Не думаю, что ее арестуют за то, что у нее нет документов. В этой стране одиннадцать миллионов иммигрантов в такой же ситуации, — сказала Лусия.

— Рано или поздно тело Кэтрин найдут, начнется расследование, связанное с Лероями. При вскрытии обнаружат, что она была беременна, и с помощью анализа ДНК установят, что отец ребенка — Фрэнк Лерой. Дальше узнают, что пропали и машина, и Эвелин.

— Поэтому она должна уехать как можно дальше, Ричард, — сказала Лусия. — Если ее найдут, то обвинят в краже автомобиля и могут решить, что она имеет отношение к смерти Кэтрин.

— В таком случае мы все трое будем втянуты в это дело. Мы соучастники в сокрытии улик, уже не говоря о том, что избавляемся от трупа.

— Нам понадобится хороший адвокат, — заключила Лусия.

— Никакой адвокат, пусть даже гениальный, не вытащит нас из этой передряги. А теперь, Лусия, давай выкладывай. Уверен, у тебя есть какой-то план.

— Есть одна идея, Ричард… Самое важное — доставить Эвелин в безопасное место, чтобы ни Лерой, ни полиция не смогли ее найти. Вчера вечером я позвонила дочери, и она сказала, что легче всего для Эвелин исчезнуть в Майами, где полно латиноамериканцев и есть работа. Она может оставаться там, пока все не уляжется, а как только мы убедимся, что ее никто не ищет, она сможет вернуться к матери в Чикаго. Между прочим, Даниэла предложила, чтобы Эвелин пока пожила у нее в квартире.

— Ты собираешься втянуть в это еще и Даниэлу! — возмущенно воскликнул Ричард.

— А почему бы и нет? Даниэла обожает авантюры и, когда поняла, во что мы вляпались, пожалела, что она не с нами и не может как-то посодействовать. Уверена, твой отец сделал бы то же самое.

— Ты говорила с Даниэлой по телефону?

— По «ватсапу». Да ладно тебе, успокойся, никто нас не подозревает, нет причин, чтобы прослушивать наши мобильники. А по «ватсапу» вообще этих проблем нет. Как только мы оставим здесь Кэтрин, посадим Эвелин на самолет до Майами. Даниэла ее встретит.

— На самолет?

— Она может летать внутри страны по своему удостоверению, но, если ты считаешь, что это слишком рискованно, отправим ее на автобусе. Такая поездка будет довольно долгой, дня полтора, я думаю.

Они ехали по Лейк-драйв мимо административных зданий, среди белоснежной панорамы тишины и безлюдья. Здесь никого не было с того дня, как началась непогода, дорогу никто не чистил ни машинами, ни вручную, но солнце растопило большую часть снега, который отовсюду стекал грязными ручьями. Свежих следов машин не было. Лусия привезла их на спортплощадку, она помнила, что там был большой ящик для хранения мячей, по объему подходящий, чтобы положить в него тело; так до него не доберутся койоты и другие хищники. Эвелин, однако, показалось кощунством положить Кэтрин в ящик для мячей.

Они подъехали к берегу широкого и длинного озера, по которому Лусия плавала на байдарке, когда бывала в институте. Оно было покрыто льдом, однако ехать по нему они не решились. Ричард знал, как трудно прикинуть на глаз толщину льда. На берегу они увидели ангар, лодки и причал. Ричард предложил привязать к бамперу «субару» одно из легких каноэ и ехать по узкой дороге, окаймлявшей озеро, в поисках удаленного места. Они могли бы оставить Кэтрин в каноэ на противоположном берегу, покрыв тело брезентом. Через несколько недель, когда все растает, каноэ поплывет по озеру и его найдут. Погребение на воде так поэтично, в этом есть что-то от ритуала викингов, добавил он.

Ричард с Лусией пытались отвязать цепь одной из лодок, как вдруг Эвелин вскрикнула и указала на деревья совсем близко от них.

— Что там такое? — спросил Ричард, полагая, что она увидела сторожа.

— Ягуар! — воскликнула Эвелин, изменившись в лице.

— Не может быть, Эвелин. Здесь эти звери не водятся.

— Я ничего не вижу, — сказала Лусия.

— Ягуар! — повторила девушка.

И тут им показалось, что в белизне леса они увидели силуэт крупного животного светло-желтого окраса, которое повернулось и одним прыжком исчезло в направлении садов. Ричард уверял их, что это мог быть только олень или койот; здесь никогда не водились ягуары, а если и были какие-то другие виды крупных кошек, например пумы или рыси, их истребили более века назад. Видение было таким мимолетным, что оба засомневались, было ли оно вообще, но Эвелин с изменившимся лицом направилась по следам воображаемого ягуара, словно не касаясь земли: легкая, воздушная, миниатюрная. Они не решились окликнуть девушку, опасаясь, что может кто-нибудь услышать, и последовали за ней, ступая неловко, как пингвины, чтобы не поскользнуться на льду, покрытом тонким слоем снега.

Эвелин летела на ангельских крыльях мимо главного здания, лавки, книжного магазина и кафе, обогнула библиотеку и зал для заседаний и оставила позади просторные столовые. Лусия помнила институт в самый сезон, когда везде было много зелени и цветов, ярких птиц и золотистых белок; что касается людей, одни, словно в замедленной съемке, занимались в садах практикой тайцзы[50], другие бродили по аудиториям и залам в индийских одеждах и монашеских сандалиях, а что до обслуживающего персонала, это были вчерашние подростки, от них пахло марихуаной, и они развозили на электрических карах большие пакеты и ящики. Зимняя панорама была безлюдна и своеобразно прекрасна, фантасмагория белизны создавала впечатление огромности. Здания были заперты, ставни на окнах закрыты, нигде никаких признаков жизни, будто люди последний раз были в этих стенах лет пятьдесят назад. Снег приглушал звуки природы и скрип обуви, и Ричард с Лусией шли за Эвелин будто во сне, бесшумно. День выдался ясный, было еще совсем рано, но им казалось, что их окутывает какой-то театральный туман. Эвелин прошла мимо кабинок и повернула налево по тропе, которая упиралась в крутую каменную лестницу. Она без колебаний поднялась по ступенькам, невзирая на то что лестница обледенела, словно точно знала, куда идти, и Ричард с Лусией с большим трудом последовали за ней. Они миновали заледеневший фонтан и каменную фигуру Будды и оказались на вершине холма, где находилось святилище, деревянный храм в японском стиле — квадратный, окруженный крытыми террасами, — духовный центр общины.

Они поняли: именно это место выбрала Кэтрин. Эвелин Ортега не могла знать, что святилище находится именно там, и на снегу не было следов зверя, которого видела только она. Бесполезно было искать этому какое-то объяснение, и, как всегда бывало в подобных случаях, Лусия благоговейно отступила перед тайной. Ричард ненадолго усомнился, в здравом ли он рассудке, потом пожал плечами и поддался общему порыву. За последние дни он потерял доверие к тому, что, как ему казалось, он твердо знал, и лишился иллюзий относительно того, что он все держит под контролем; он был вынужден принять, что знает очень мало, а контролирует и того меньше, но эта неопределенность больше его не пугала. Лусия сказала ему в ночь откровений, что жизнь сама о себе заявит и это будет тем лучше, чем меньше мы будем этому сопротивляться. Эвелин, ведомая безошибочной интуицией или призраком ягуара, убегающего в непроходимую сельву, привела их прямо в священное место, где Кэтрин мирно упокоится под защитой добрых духов, до тех пор пока не станет готова продолжить свой последний путь.

Эвелин и Лусия ждали под навесом террасы, сидя на скамье вблизи двух замерзших прудов, где летом плескались тропические рыбы и плавали цветы лотоса, пока Ричард отправился за машиной. Наверх вела крутая дорога для транспорта уборщиков и садовников, «субару» на зимней резине и с полным приводом вполне могла по ней подняться.

Они осторожно вынули Кэтрин из багажника, положили ее на брезент и понесли к святилищу. Поскольку зал для медитаций был закрыт на ключ, они выбрали мостик между двумя прудами, чтобы подготовить тело, которое так и застыло в позе эмбриона, а голубые глаза по-прежнему были широко раскрыты от удивления. Эвелин сняла с себя амулет богини-ягуарихи Ишчель, оберег ее предков, который дала ей целительница из Петена восемь лет назад, и повесила на шею Кэтрин; Ричард хотел воспротивиться этому, поскольку амулет мог стать уликой, но потом понял, что было почти невозможно вычислить по нему его хозяйку. Когда тело найдут, Эвелин будет уже далеко. Он ограничился тем, что протер амулет бумажной салфеткой, смоченной в текиле.

Следуя указаниям девушки, которая со всей естественностью взяла на себя роль жрицы, они проделали все основные погребальные ритуалы. В те минуты замкнулся круг для Эвелин, которая ни слова не могла вымолвить во время похорон своего брата Грегорио, а на похоронах Андреса не присутствовала. Она чувствовала, что, торжественно прощаясь с Кэтрин, она чтит тем самым и память о братьях. В ее деревне агонию или угасание больного человека принимали, не заламывая рук, без лишних жестов, ведь смерть — это порог, как и рождение. Человека поддерживали, чтобы он перешел на другой берег без страха и вручил свою душу Богу. В тех случаях, когда смерть произошла насильственно, в результате преступления или несчастного случая, ритуал был другой: надо было убедить жертву принять произошедшее, попросить удалиться и не пугать живых. У Кэтрин и ее неродившегося ребенка не было даже обычного заупокойного бдения, возможно, они еще и не поняли, что мертвы. Никто не обмыл ее, не смочил ароматной водой и не обрядил в лучшую одежду, никто не пел псалмы и не надел по ней траур, никого не угощали кофе, никто не зажигал свечей и не приносил цветов, и не было на ней черного бумажного креста, знака ее насильственного ухода. «Мне так жаль сеньориту Кэтрин, у которой нет ни гроба, ни места на кладбище; и бедного нерожденного малыша, у которого нет ни одной игрушки, чтобы взять ее с собой на небеса», — сказала Эвелин.

Лусия смочила носовой платок и вытерла запекшуюся кровь на лице Кэтрин, а Эвелин молилась вслух. За неимением цветов Ричард отломал несколько веток и вложил в руки Кэтрин. Эвелин настояла на том, чтобы он положил и бутылку текилы, потому что во время бдений всегда присутствуют спиртные напитки. Они стерли отпечатки пальцев с пистолета и положили его рядом с телом. Быть может, он послужит неопровержимой уликой против Фрэнка Лероя. Возможно, Кэтрин идентифицируют как любовницу Лероя, пистолет, из которого вылетела пуля, зарегистрирован на его имя, и можно доказать, что ребенок был от него. Все свидетельствовало против него, но осудить его не могли, — у него было твердое алиби: он находился во Флориде.

Они накрыли Кэтрин ковром, расстелили брезент, осторожно завернули в него тело и перевязали сверток веревками, которые были у Ричарда в машине. Как у всех построек института, у святилища не было фундамента, оно стояло на сваях, так что оставалось место, чтобы положить тело. Довольно много времени у них ушло, чтобы завалить камнями проход.

Когда весной растает снег, тело неминуемо начнет разлагаться и запах выдаст его местонахождение.

— Давай помолимся, Ричард, попрощаемся с Кэтрин вместе с Эвелин, — попросила Лусия.

— Но я не умею молиться, Лусия.

— Каждый делает это по-своему. Для меня молиться — значит расслабиться и поверить в тайну бытия.

— Это и есть для тебя Бог?

— Называй это как хочешь, Ричард, дай руку мне и Эвелин, встанем в круг. Поможем Кэтрин и ее малышу подняться на небеса.

Потом Ричард научил Лусию и Эвелин, как слепить снежки и сложить из них пирамиду с горящей свечой внутри, — он видел, как на Рождество так делали дети Орасио. От этой зыбкой лампады, сделанной из колеблющегося пламени и замерзшей воды, расходились между голубых кругов волны бледно-золотистого света. Пройдет несколько часов, и от пирамиды не останется следа, когда догорит свеча и растает снег.