Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)

Ему хотелось спать. Он отяжелел, но прилагал отчаянные усилия, чтобы не дать сморить себя сну.

Последний сполох памяти: вдвоем - санитар с шофером - тащат его к кровати и впихивают в нее, как куль. Потом он чувствует, как кровать начинает двигаться, - а может, ему это кажется ? - и его везут куда - то мертвенно белым коридором.

Две лампы, три, пять...

Ковальский очнулся в полной темноте. Она была такая густая, что подавалась под руками как мягкая пуховая подушка.

Вскочив с кушетки, он стукнулся лицом о стену и разбил бровь, но боли не почувствовал. Стал лихорадочно шарить руками вокруг - одни стены.

Ему в голову пришли зловещие московские рассказы о пропавших без вести людях, чьи почки, сердца и легкие продавались потом мафией за рубеж. В горле стало горько и сухо, словно его продрали наждаком.

В голове кружил птичий базар. Собраться с мыслями и обдумать ситуацию он просто не был способен.

Тогда, еще сам не зная зачем, Ковальский стал сам себя ощупывать. Пальто и шапки нет, но костюм на нем. Мало того - кошелек и часы.

Оосознав это, он похолодел: из неясного опасения - да кому, собственно, он, Андрей Станиславович Ковальский нужен!? Мысль о том, что его похитили , чтобы заполучить его внутренние органы стала обр/етать реалии...

Нащупывая каждый шаг и , как слепой, водя вокруг руками, он вдоль стены обошел все помещение. Оно оказалось небольшим квадратным. Никакого другого отверстия, кроме наглухо, как в бомбоубежище, закрытой двери, он не обнаружил. Свет, по всей видимости, включался снаружи. Как он ни старался, он не дотянулся ни до какого-нибудь окна, ни до вентиляционной шахты.

Ковальскому стало не по себе: на этот раз врожденный оптимизм его застопорило, словно в мозгу заело какой - то моторчик.

Еле - еле, потратив на это немало времени, он разглядел фосфорицирующие точки на часах:

" Два часа десять минут ночи..."

Он не сомневался:

" Утром придут, а тогда..."

Что вот делать теперь?! Хоть в голос вой!

Всю свою жизнь он из любой переделки выходил, а здесь?

В пятьдесят шестом, например, когда солдатом, девятнадцатилетним парнем, к мадьярам-повстанцам в Будапеште в руки попал: ведь выпутался ! "Поляк я", сказал. Потом начал рассказывать, как всю свою жизнь русских и коммунистов ненавидел..."Ступай на Запад, - посоветовали ему, - добирайся до Австрии!" Но он вернулся в Россию: как стариков мог бросить? Да и боялся, по чести говоря: что он о Западе тогда знал? В части не очень хотели, чтобы стало известно о плене, никакого дела заводить не стали.

А как он из - под плота перевернушегося выплыл? Приятель - головой о порог намертво, а он - ушибами да ссадинами отде лался...

Неужели так вот надсмеялась над ним судьба, и нарочно все под конец подстроила?

Но чем дальше, тем настойчивей, как слабый лучик в пещере стала мелькать у него в голове мыслишка: подвал - то подвалом, но ведь он и дверь в нем нащупал. А раз дверь, значит, есть и замок. А коли замок - то это уж его область, Станиславыча. Если не он, то кто же ?

Ковальский полез в пиджак, осторожненько прощупал подкладку. Однажды он обнаружил в ней провалившуюся стальную канцелярскую скрепку большого размера. Надо было, конечно, достать, выбросить. Да не сразу нашел дырку в карманах, через которую она завалилась...

"Господи! А вдруг вывалилась..."

От волнения на лбу его вздулись жилы, руки не слушались, дрожали, а он все двигал их вдоль полы пиджака, пытаясь унять эту дрожь, сосредоточиться.

" Есть..."

Он распрямил скрепку. Перекрестился.

"Господи, помоги!"

Сначала на него обрушился шквал надежды, но когда он занялся замком вплотную, шквал пронесло, а он остался. И еще с высоты гребня о каменистое дно шваркнуло. Ничегошеньки у него, холера бы его взяла, не получалось.

Вспотевшие руки скользили. Скрепка внезапно вырвалась из рук, упала. Ковальский беззвучно заплакал. Как в детстве.

Минут пять искал, ползал на коленях, смахивая с глаз слезы.

Надежда и отчаянье, как качели, носили его туда и сюда. Найдя скрепку, он поцеловал ее и возблагодарил Господа, даровавшему еще шанс.

Потом снова принялся копаться в замочной скважине. Замок оказался обычным врезным цилиндровым: он на своем веку открыл таких не меньше сотни обычной шпилькой. А тут...

Ему казалось, нервы его лопнут от перенапряжения, а сердце ухнет подстреленной птицей...

Ковальский начал вести счет. Вполголоса. Потом перестал: это отвлекало. Бросал, начинал, подвывал сам себе.

Подобрать положение штифтов, осторожно повернуть цилиндр...

И вдруг! Ригель, как по волшебству, отодвинулся.

Ковальский осторожно надавил на дверь, и она отошла, словно плита подземелья.

Молясь про себя и истово крестясь, Станиславыч ступил за порог. Темный коридор. Но слева, сверху сквозь оконце пробивался жиденький тусклый свет. Там, за ним, высился уличный фонарь. Время от времени слышался шум проезжавших машин.

За окном была свобода. Только вот удасться ли ему выбраться отсюда?

Ковальский долго прислушивался. У него даже заложило уши. Потом, крадучись, выдавил самого себя за дверь и дополз до окна: боялся, что любой шорох привлечет чье - то внимание, и тогда - пиши пропало.

Внезапно его охватил ужас: а вдруг на окне решетка?!

К счастью нет - обычная деревянная рама. Только слишком высоко оно!

Даже если он и доберется до него, как дотянется, отвернет верхний шпингалет?!"

Он заставил себя сосредоточиться, и понял: единственно, чем он могжет воспользоваться, чтобы вырваться из своей темницы, - кушетка. Надо было попытаться вытащить ее в коридор и приставить к стене.

Целых пять или даже десять минут осторожно, чтобы - не дай Б-г не зашуметь, он вытаскивал кушетку -волочить по полу не решился, - и, наконец, поставил около окна.

Оставалось самое трудное - взобраться! Кушетка была абсолютно гладкой, каждую секунду грозила опрокинуться назад под тяжестью громоздящегося на нее тела...

Раз пять ему удавалось подтянуть ноги почти до верха кушетки, но в последнюю секунду оказывалось, что ему не за что схватиться руками... Раза три - четыре, он пытался подняться и выпрямиться, но срывался...

Все у него затекло, болело. Но все же ему удалось одной рукой ухватиться за форточную завертку вверху и подтянуть ноги...

Окно было двустворчатое. Неимоверным усилием он отворил верхнюю створку. И в этот самый миг за окном раздались шаги.

Ковальский замер. Кто-то прошел по двору. Потом снова настала тишина. Но уже не та плотная, какую можно было с воздухом вместе резать ножом, когда он находился в подвале, а хрупкая, ломкая,- дотронься и треснет со звоном на всю улицу.

Переждав пару минут, Станиславыч стал пролезать в образо вавшееся отверстие...

Он весь исцарапался, разорвал пиджак, в конце-концов, за цепился за что - то брюками. Но распутывать ничего не стал - рванул, и брюки пошли надвое.

Зато сразу вывалился наружу - в неяркий свет, в холод.

На свободу.

Дальше все пошло быстрее. Он весь вывозился в мокром сне гу, но холода не заметил.

Он оказался в закутке мусорного отсека больницы, между зловонными контейнерами с пищевыми отходами, пустыми коробка ми от лекарств и битым стеклом. Теперь оставалось преодолеть невысокую кирпичную кладку.

Ободранным, преследуемым собаками котом протиснулся он между мусорными ящиками, уперся в забор. Руки доставали до верха, но зацепиться там было не за что, а подтянуться, снова, как это ему удалось в подвале, уже не было сил.

Тогда он подтащил один из вонючих ящиков, погрузил в него ноги. Вонь проедала его насквозь, ноги чавкали по мерзкой полужиже. Но все это было ерундой: он поднялся почти на полметра. Лишь бы выбраться, лишь бы спастись...

Он сел на забор, осторожно стал спускать вниз свое тело, руками все еще опираясь позади о камни и, наконец, прыгнул.

Впереди простиралась заснеженная территория какой-то большой больницы. Высокие корпуса, свет на всех этажах.

Утоптанная многими сотнями больных, посетителей, медперсоналом, тропинка вела к отверстие в решетке забора, а оттуда к проезжей части, к проносившимся с шумом машинам...

Он был на свободе...

По другую сторону дороги были дома. Ковальский бросился к ним. Дворами, мимо подъездов с заколоченной фанерой выбитыми окнами, котельных...

Как, куда, зачем - он потом вспомнить не мог. Главное оказаться - как можно дальше от страшного места. Пару раз заходил в пустые подъезды. Прислонялся к радиаторам центрального отопления. Он ведь был без пальто. Но отогреться не удавалось. Страх гнал его дальше.

Недалеко от какого-то мебельного магазина он увидел какого-то прохожего, бросился к нему, но того шарахнуло от него в сторону, как от привидения.

Часы показывали пять часов и семь минут утра. Москва досматривала последние сны. Все гуще становился поток машин. Кое-где в окнах уже ярко горели огни.

Внезапно Ковальский увидел патрульную милицейскую машину и бросился к ней наперерез. Водитель стремительно остановил опустил стекло, зло выругался.

- У пьяная рожа !

Выскочил дюжий сержант, схватил Ковальского за шиворот и сразу отвернулся: мерзостью в нос шибануло.

- Да не пьян я, мужики ! Вот вам крест ! Не пьян, родненькие ! Спасители вы мои !

От холода у него зуб на зуб не попадал...

- Ты что, дед ? Ну и воняешь ты...

Менты смотрели на него с явным недоверием. Но уж больно он был жалок, и на бомжа не походил.

Пожилой человек, он плакал. Но не как алкаши, гундося что - то невнятное и облиаясь пьяными слезами, а в голос! Ры дал, хватая их за форму.

Рыданья были такими истерическими, что мужики в форме не выдержали, запихнули его внутрь, дали шинель и - что еще не обычнее - налили в бумажный стакан кофе из термоса.

Станиславыч, трясясь всем телом, стал плести какую-то околесицу. Про "скорую", санитар которой предложил подвезти до дому, про больницу, куда его под угрозой затолкали. Про укол. Подвал. Скрепку. Про дверь, окно, мусорный ящик... Они, было, решили, что он спятил. Но Ковальский полез в бумажник, достал свои документы, пенсионное удостоверение, показал свой несложный инструментарий, рассказал, чем обычно занимается. Сообщил даже, в какую ментовку его приглашали однажды на консультацию.

- Капитан один... Вот фамилию забыл...

Сержант и водитель переглядывались:

Черт его знает: муть какая-то. Поди - разберись...

Лучше всего было отвезти в ближайшее отделение - в Тридцать Четвертое - пусть там сами разбираются, что к чему ?

- Ладно, дед ! Привезем - расскажешь...

Ковальский залез в машину. Не было на свете человека счастливей его. Заново родился. Воскрес...

В Тридцать Четвертом с ним занялись не сразу. Усадили в коридорчике на длинной деревянной скамье.

Он решил пристыдить блюстителей порядка самим своим присутствием. Но они не очень стыдились. Вот когда им нужно, - это другое дело. Тогда ты и друг желанный, и относятся к тебе совсем по - другому...

Менты проходили мимо него, как будто он был статуей. Каждый со своим делом. Приволакли нескольких пьяных, потом двух проституток. Провели, толкая, нагловатого молодчика в наручниках. Откуда-то донеслись вопли и ругань. Матюгаясь, прошел старшина с огромной бабищей. Интересно, за что это он взял ее ?

Не раз у него мелькала мысль: плюнуть на все, уйти и здесь больше не появляться.

Но исходящий от него запах сделал свое дело. Это кто же выдержит вонищу такую ?

Дежурный позвал, наконец, Ковальского к столу занес в книгу доставленных:

- Фамилия, адрес, телефон...

Выслушав сбивчивые обяснения Ковальского, морщась, предложил:

- Я сообщу о вашем обращении в РУВД. Но, может, вам сейчас лучше бы до дому добраться, отмыться, а потом снова приехать. Метро уже открылось...

- Да не поеду я в таком виде на метро, - махнул рукой Станиславыч, а такси вот вы можете пригласить ?

- Это за чей же счет ? - спросил дежурный, усмехаясь.

- Как за чей ? За мой ! - удивился Ковальский.

Он достал бумажник, показал деньги в нем и поймал на себе удивленный взгляд дежурного и доставившего его сержанта: да, не пропойца... Дело, видать, серьезное!

Домой Станиславыч прикатил на такси и первым делом, сбросил одежду. Хотел ее сразу - в мусоропровод. Но потом раздумал, завернул в целофан, сунул за унитаз. А сам - в горячую ванну...

Приводил себя в порядок, пока за ним не приехали.

Майор по фамилии Ловягин - невысокий, угловатый - и как только таких недомерков в милицию принимают! - прошел по квартире, пригляделся, что да как? Лет ему было за сорок, может, сорок пять, видно, не одно десятилетие в ментовке отбарабанил.

Сел к столу.

- Где тут у тебя розетка?

Магнитофон включил.

Ковальский - теперь уже чистенький, аккуратный, успевший заморить червячка - напротив устроился...

- Что случилось? Давай говори, - предложил Ловягин. Сам приготовился слушать. Станиславыч снова повторил свой сомнительный рассказ. Как возвращался от знакомой, за полчаса до закрытия метро, как остановилась около него "скорая"... Про санитара, который предложил подбросить по пути...

- Потом в больницу привезли...

- Где больница ? Какая ? - майор Ловягин прямо вперед подался, вперился взглядом.

Глаза его были водянистыми, в таких и утонуть недолго: зазеваешься и расшибешься башкой об дно. Сам маленький, а руки - здоровенные...

- Да где ж мне знать, - изумился Станиславыч, - они же в "скорой" окна занавесками прикрыли...

- Да ты ж говоришь, - сбежал оттуда...

- Конечно сбежал, - обиделся Ковальский, - не сбежал бы, с вами бы не разговаривал.

Майор вытянул вперед нижнюю челюсть в насмешливой улыбке.

- Ты вот лучше скажи, Андрей Станиславович, - по имени отчеству, но вместе с тем уж больно пренебрежительно спросил майор. - Сколько вот ты хватил, когда у бабешечки своей сидел ?

- Да ерунду, - обиделся Станиславович. - Сто грамм, а потом еще пятьдесят ?

Майор постучал пальцами по столу:

- Сам считал ? Не сбился ?

- А чего сбиваться то было ? - вдруг почувствовал отчаянье - ему не верят - Ковальский.

- Ну, а если сбежал, как не посмотрел откуда ? - усмехнулся Ловягин. - Не Берлин ведь, все же - Москва ? Ты сам-то давно в Москве ?

- Сорок лет!

- Видал ? - насмешливо кинул майор, - значит город тебе знаком столица наша ?

Напрасно Ковальский демонстрировал скрепку, которой замок открыл, описывал, как выбрался через окно и, взобравшись на мусорный ящик, перелез через кирпичную кладку.

- Да подожди ты... Слова не дашь сказать... Ты в инопланетян веришь? Нет? - Ловягин продолжил. - Вот и я тоже.

Он продолжал демонстрировать недоверчивость, скетициэм, но внутренне был совершенно убежден: все было так, как Ковальский рассказал.

К нему стекалась вся информация о расчлененных трупах. Но, как опытный оперативный работник, он оставлял себе только те материалы, что не требовали особо долгих и муторных хлопот и могли оказаться перспективными. Остальное - под любыми предлогами тут же, через начальство, шли менее расторопным коллегам.

Без сомнения, ночью по городу кружил таинственный "амбуланс", подбиравший на улицах одиночек бомжей и пьяниц...

Это был второй сигнал.

До этого несколько дней назад в 137 отделение милиции в Бирюлево позвонил некий бомж, а в прошлом москвич, потерявший столичную прописку.

В сообщении, на первый взгляд, не было ничего тревожного: пока он на несколько минут оставил приятеля, чтобы сбегать за водкой, того увезла необычная по виду "скорая".

Ни на другой день, ни через неделю приятель так и не появился. На все обращения по "03" и в справочно- информационный Центр ответ был один: никаких сведений об этом случае не имеется.

Без сомнения, в обоих случаях был все тот же "амбуланс".

А сколько раз преступникам благополучно сходило все с рук? На этот вопрос никто не мог ответить.

Тот сигнал, из 137-го отделения, Ловягин не оставил у

себя - передал напарнику Чернышева: пусть подработает...

- Ладно, Андрей Станиславович, - он выключил микрофон. - Поехали к нам, на месте будет виднее.

Снова Ковальского привезли в к о н т о р у уже на ментовской машине после обеда. И не в 34-ое, а на Шаболовку, в Региональное Управление по организованной преступности, в РУОП.

Майор куда-то звонил, несколько раз надолго исчезал. Потом возвращался,

Станиславович прождал его у кабинета чуть не час.

Откуда было ему знать, что майор согласовывает с начальством вопрос кому передать Ковальского с его историей.

- Брать в производство каждый сигнал - значит связывать себе руки! А нам важнее сейчас общая картина этих преступлений по городу. Пока лишь анализ. Вот, когда процесс внезапно пойдет, мы сразу все и двинем. Все у нас будет под рукой, любая информация...

Когда Ловягин появился, лицо его светилось довольной улыбкой.

- Ну вот, Андрей Станиславович! Рассказ твой, оказывается, совсем не про нас...

Ковальский аж задохнулся от возмущения: это что значит, - не про них ? А про кого же ?

Но Ловягин, подняв руку, остановил его :

- Да подожди ты... Слова не дашь сказать. Есть у меня мыслишка полезная...

И замолчал.

Ковальский, насторожившись, ждал. Майор, словно отталкивая от себя все сомнения, наконец, произнес:

- Тут одна группа работает. Я думаю, рассказ твой... Ну, прямо находка для них...

Станиславыч не верил ни единому его слову. Но майор набрал какой - то номер и спросил:

- Мне майора Чернышева. Когда будет ?

Он посмотрел на Ковальского, потом на часы, повесил трубку:

- Через час -полтора появится. Хочешь ждать или домой поедешь, а мы тебя вызвоним ?

Но Станиславыч был упрям и домой ехать отказался.

- Ждать буду...

6.

Опыт подсказывал Чернышеву, что их загнало в тупик. Путь из тупика мог быть только назад - снова к месту происшествия, в квартиру где был убит Ли, к его соседям...

К инвалиду в коляске, что в доме напротив, к "Телеглазу"!

Чернышев так и сделал.

Снова поднялся на этаж. Опять, как и в первый раз, постучал в дверь, и перед ним снова возник его сверстник в инвалидной коляске.

Желтовато - серое лицо. Яростный пристальный взгляд.

- Я думал уже не появишься?!

- Некогда, братан. Как ты?

- Я то в порядке. Не нашел, кто китайца пристрелил?

- Нет, пока. Думал, у тебя что есть.

- А ты не ошибся! - он постучал рукой по коляске. - Вспомнил. Может, тебе и сгодится? Когда "коты" , что проститутку привозили, отъехали, минут этак через десять, я заметил на другой стороне "скорую". К кому - то приехала...

Виктор задумался.

- "Скорая"? А в ней ?

- Не видел... Может, упустил...

Они помолчали.

"Телеглаз" вопросительно поглядывал на Виктора, тот улыбнулся.

- Может оказаться важным, может нет. Но все равно спасибо...

- Это не все. "Скорая"была какая-то необычная. Я таких и не видел. Явно иностранная. Сзади двери двустворчатые, два окошка. Под одним запаска новая.

- Слушай, а что если я попрошу тебя поездить с нами показать похожую... - решился Виктор. - Сможешь, а ?

- Думаю, что да, - пожал тот плечами.

Виктор внимательно на него посмотрел:

- Не трудно будет ?

- Из дому выехать ? - почти задохнувшись, спросил тот. - И просить не надо...

Виктор протянул ему руку:

- Завтра мы у тебя...

Он вышел, но еще постоял в подъезде пару минут. Ему надо было отойти. Сбросить с себя груз перенапряжения. Больше ого, - вернуться из той дальней командировки, откуда если и возвращаешься, то начисто разбитый выпотрошенный.

Утром к "телеглазу" нагрянула вся троица.

Сначала свезли каляску вниз на лифте, потом подняли в специально взятый с этой целью милицейский "газик".

Сам герой дня заметно волновался: на короткое время он снова оказывался " в спарке" с напарником - равным и необходимым...

Каждый из троих уделял ему внимание: даже смуглый симпатичный малый, которого он сначала принялся за кавказца, а потом разглядел - кавказского там ничего нет: оказалось, израильтянин.

Поехали сначала на Арбат, в Платную перевозку больных. Чернышев, в первую очередь, подумал о ней, услышая об "иномарке".

Но нет! Прокол!

В Институте скорой помощи имени Склифосовского - тоже неудача. Подались к метро "Темирязевская" к президентскому Оздоровительному Центру результат тот же.

По предложению Анастасии поставили "газик" на Садовом, в районе Триумфаальной площади. Стали ждать. Куда там...

Чернышеву пришла в голову удачная мысль:

- А не закатиться ли нам позавтракать. У меня, например, с утра ничего ничего во рту не было...

Подъехали к "Софии". Благо ресторан был в нескольких десятках метров. Вынесли инвалидную коляску, помогли "Телегазу" помогли ему вьехать внутрь.

На них оборачивались.

Никто, правда, ни слова не сказал, но все взгляды посетителей были прикованы к ним, к инвалидной коляске, которую они вкатили в зал. К столу.

На лицах читалось даже - скрытое, но вежливое осуждение, будто эти четверо сделали что - то не соответствующее правилам приличия.

Кроме израильтянина никто из четверки другого и не ожидал.

Не выставлять на общее обозрение инвалидов, больных и стариков стало нормой. Только сами странные посетители никакого внимания на это не обращали. Осторожно вытащили "телеглаза" из коляски и бережно усадили за стол.

С официантом беседовал Крончер: у них, у иностранцев, это лучше получалось. И долларов больше, и язык, соответственно, развязан.

Потом Алекс принялся рассказывать про то, как проходит реабилитация солдат и офицеров - инвалидов в Израиле...

Чернышев готов был его сожрать с потрохами: неужели он не видит, что человеку больно, когда ему напоминают о его ущербности?

Анастасия сидела молча, и вообще словно отсутствовала. " Что это с ней приключилось? - подумал Виктор. Ему казалось прежде, что кроме своих коней, она в упор вокруг никого не видит.

А Алекс нес свое: армия, видите ли, не только платит пенсию, но и берет на себя оплату учебу в университете. По скидке предоставляет машины со специальным устройством, и парализованные могут перемещаться из коляски на автосиденье сами.

"Телеглаз" сначала слушал недоверчиво, а потом все более и более внимательно, даже стал расспрашивать.

Выходило - многие инвалиды занимаются спортом - плавают, играют на своих колясках в теннис, в баскетбол.

- У нас это тоже начинается...- кивнул "Телеглаз".

- Наши на международных Олимпиадах инвалидов всегда срывают кучу медалей. Страна ведь крохотная, а за полвека шесть войн...

- Ну что у вас там за войны...

- Не скажи. В семьдесят третьем по обе стороны Суэцкого канала билось больше танков, чем под Прохоровкой...

- Ну да?!

Из спиртного "Телеглаз" заказал себе только баварское пиво, и кажется, разочаровал этим Виктора...

Потом все повторилось в обратном порядке. Они усадили инвалида в коляску, погрузили в машину и вновь выехали на Триумфальную.

И тут им, наконец, улыбнулась удача. Мало того - дважды подряд.

Едва завидев первый "амбуланс", их попутчик оживился:

- Вот он... Как раз этой марки...

Их "газик" рванул следом. Чернышев хотел лучше рассмотреть машину. В это время появился и второй "амбуланс". Лиха беда - начало...

Чернышев и Анастасия переглянулись: еще бы! Они видели такую машину! В Медицинском центре! У Рындина!

Они отвезли инвалида домой.

- Если что снова, - вздохнул "Телеглаз" - я готов...

- Главное, - не сдавайся ! - пожелал Алекс.

Виктор незаметно стукнул его в спину.

- Ты чего там выпендриваешься ? - зло накинулся он, когда они садились в машину. - Что, не понимаешь, что есть вещи, о которых лучше не говорить ? Не колоть глаза несчастьем ?

Алекс, кажется, в первый раз за все время в Москве, завелся:

- По-твоему, несчастье от этого исчезнет ? Легче станет кому - то ? он поддал носком колесо рядом стоявшей машины, а, садясь, громко хлопнул дверцей.

- Слушай, ты, - отчеканил металлическим голосом Виктор, - ты в чужой монастырь со соими порядками не лезь !

- А это что, твой монастырь, что ли ? - бесцеремонно откликнулся Алекс. - Ты, что ли, в коляске ездишь ?

Виктор посерел: послать бы сейчас этого наглеца далеко...

- А ну прекратите ! - вмешалась Анастасия.

- Я лично прекращать не собираюсь. - окрысился Алекс, - - Если инвалиды живут среди нас, а мы не делаем вид, что они не существуют, они и вправду верят,что такие же, как мы, а мы - как они....

Раздосадованный Виктор махнул рукой:

- Да ну тебя... Тоже мне гений психологии нашелся...

Они уже гнали в сторону Садового кольца.

В этот момент Виктора окликнули по сотовому телефону.

- Чернышев, ты?

- Ну!

Звонил майор Ловягин из РУОПа, крутой, но уж больно неприятный мужик - маломерок.

- Тут тебе есть работенка...Начальство уже распорядилось. Приезжай бери... - Он в нескольких словах пересказал происшедшее с Ковальским. Место это, оно где-то в районе Каширки. Давай, жду.

- Едем в РУОП... - только и сказал Чернышев.

К разговору об отношении к инвалидам больше не возвра щались. Только Крончер спросил неожиданно:

- Как ты считаешь, Виктор? Мне что ж лучше по-прежнему делать вид, что мы все- гиды? Или мы все трое все-таки полицейские?

-Знаешь, - Виктор посерьезнел. - У тебя в Москве представитель полиции. Вот ты ему и задай этот вопрос. А пока все будет по-прежнему...

- Вон он сидит там, в коридоре. Я попросил подождать.

Ловягин ничем не выдал своего торжества, в конце-концов, он все-таки сбагрил этого мужика с его дурацкими фантазиями .

Чернышев отлично понимал разыгрывающееся перед ним действо. Майора Ловягина он давно отделил от фанатов: "темная лошадка".

Вообще-то, и не он, Чернышев, это первым заметил: чем меньшего роста человек, тем неукротимее кипят в нем амбиции.

- Тебя представить ему?

- Я уж сам.

- Давай. Он - Ковальский Андрей Станиславович. Видимо, поляк...

Станиславыч отогрелся в "газике" душой. Интеллигентного человека сразу видно. У этого и тон другой, и жесты без приблатнености.

"Сразу видно, - культурный человек..."

Напарники Чернышева - мужчина и женщина - ему тоже понравились. С ними он чувствовал себя гораздо увереннее.

- Да я по запаху это место найду, где я вылез из жижи...

Он даже хотел рассказать анекдот про ночного варшавского золотаря, ехавшего во главе зловонного обоза на бочке с дерьмом, но раздумал. Пришлось бы вспоминать встретившуюся на въезде в город пани-курву. А тут дама...

Он закашлялся.

- Поганое место...

Как и Ловягин, Чернышев тоже подумал: на Каширку надо, в больницу... Там рядом Онкологический научный Центр.

Другого похожего места в этом районе не было. Да и милицейский патруль, доставивший Ковальского в Тридцать Четвертое, подобрал его в районе Каширского проезда. По-видимому, выбравшись из подвала, бедолага перебежал Каширку и направился по Старокаширскому шоссе к Варшавке. В одном из домов между обоими шоссе был и мебельный магазин. Возможно, Ковальский говорил именно о нем.

- Напомните, пожалуйста, описание "скорой"... - попросил Чернышев.

- Я же говорил...

За эти сутки со Станославычем беседовало несколько человек, и он уже не помнил, кто и о чем его спрашивал, кому и о чем он рассказал.

- Я такой не видел. На базе "Мерседеса". Между кабиной и кузовом на окне пестрая шторка...

О " Крокодиле Гене" перед стеклом у водилы он забыл, а, может, посчитал, что уже упоминал не раз. Но именно Чернышеву и его группе сведения об этом не поступили.

- Еще запаска сзади...

Чернышев переглянулся с партнерами.

Приметы "амбуланса" сходились с теми, что указал инвалид - афганец, и они сами видели на Триумфальной... Машин этих становилось в Москве все больше.

Такой же "амбуланс" стоял во дворе в хозяйстве у Рындина, да только "Милосердие,97" находилось не на Каширке, а далеко отсюда, в самом Центре!

Они не заметили, как подъехали к комплексу больничных зданий. К большому разочарованию Ковальского и членов оперативной группы оказалось, что территорию больницы пересекало нсчетное количество тропинок, заканчивавшихся отверстиями в решетке забора. При свете дня все выглядело абсолютно другим.

Словно потерянный кружил Ковальский между корпусами.

- Не нервничайте...

Чернышев знал эту больницу.

Одно из зданий - наиболее престижное - числилось за Литературным фондом России, и все друзья отца, и отец тоже, не раз укладывался с повышенным давлением в "писательский корпус". Палаты там были просторные, на одного человека. Удобно, можно работать и даже принимать посетителей.

Длиннющими тоннелями, не поднимаясь на поверхность, тяже лых больных перевозили отсюда в другой - центральный корпус: на рентген, в операционные, реанимацию. Кроме того по этим же туннелям ежедневно развозили еду...

Виктор со своей командой сразу же направился в центральный корпус, растянувшийся едва ли не на километр. Устрашенная их решимостью гардеробщица, ни о чем не спрашивая, приняла у них одежду. Узнав, где располагается начальство, они мимо киосков с галантереей, книгами и одеждой они прошли к лифту.

Их принял заместитель главного врача по хозяйственной части. Но рассказывать ему, что произошло, они не стали. Поинтересовались арендуются ли какие-нибудь помещения посторонними коммерческими структурами. Тот что-то промямлил: якобы и сам не полностью в курсе дела.

- Видитке ли происходит определенная коммерциализация медицины. Необходимость содержать себя. Но лучше, - посоветовал он, - обсудить этот предмет непосредственно с главным. А что, собственно...

Чернышев, когда у него пропадало настроение, становился весьма невежливым собеседником, и каждый кто лез к нему с вопросами, рисковал напороться на откровенную грубость. Зам главного быстро это почувствовал, потому не продолжил, а только спросил:

- Могу ли я чем-то быть полезен?

- Я сам позже скажу вам об этом...

Тот с улыбкой развел руками.

Без проводника они лифтом спустились в подвальное помещение. Оно оказалось огромным, с идущими по сторонам ответвлениями, отсеками. Коридоры даже днем были пусты, только время от времени впереди или сбоку мелькала фигура в больничной пижаме или белом халате.

Станиславыч напрягся, когда вошли, губу закусил. Но ничего вокруг ни о чем не говорило его памяти.

По указанию Чернышева, и Анастасия и Крончер, каждый в отдельности, набрасывал для себя схему размещения помешений. По большей части они оказались запертыми...

- Тут дверь не та, а тут замок не врезной...

Главное же, нигде в конце отсеков они не обнаружили ни одного окна, поднятого над полом настолько, чтобы человек обычного роста не мог до него дотянуться...

Они повернули назад. Вышли во двор. Зашли с тыльной стороны здания. Дурнопахнущие контейнеры, о которых рассказывал Ковальский, были уже вывезены. Нигде не было видно и коробок от лекарств.

В конце центрального здания в одном месте виднелась

кирпичная кладка, но она была значительно ниже той, какую обрисовал Ковальский. Кроме того, рядом не было окон. И это все тоже мало походило на то, что рассказывал Станиславович.

Мужик просто расстроился:

- Вы мне верите ? Нет, правда, - верите ?

Виктор должен был его успокоить.

- Верю, и еще как, - На него Чернышев не держал ни малейшего зла, был терпелив и покладист. - То, что мы пока еще ничего не нашли - ни о чем не говорит. Разыщем, не сомневайтесь, - и он успокаивающе похлопывал Ковальского по руке.

Впереди, за забором, высилась огромная, похожая на вытянутую литровую банку, башня Онкологического научного Центра. Они прошли туда.

Тут тоже был заместитель главврача, ведавший всем сложным хозяйством. Чернышеву показалось, что он отнесся к их визиту с подозрением. К Онкоцентру тянулось немало жучков, зарабатывавших на новых "чудодейственных" препаратах.

Там, в Онкоцентре, было еще больше помещений в подвальном этаже и обследовать их все в течение одного дня не было никакой возможности.

Подвалы, описанные Станиславычем, на эти не походили: не было и мертвенно-бледного света, который он видел ночью.

Снаружи обнаружили мусорные контейнеры с пищевыми отходами, но кирпичная кладка, через которую перелезал ночью Ковальский, отсутствовала начисто. Коробки из под лекарств тут оставляли в подсобном помещении, которого, клялся Станиславыч, там, откуда он бежал, и в помине не было.

- Нет, похоже, там, где мы были, больше подходит...

Они снова вернулись в центральный корпус.

В подвал спустились теперь другим лифтом, попали в другой отсек. Отсюда знакомым ему туннелем Чернышев вывел их в "писательский" корпус, но это им снова ничего не дало.

Между тем, известие, что в подвале больницы милиция что-то ищет быстро распространилось среди ее обитателей...

В новом корпусе к ним подошел врач, симпатичный, молодой мужчина в белом халате и шапочке, с рукой подвешенной на бинте через шею. Представился. Фамилия оказалась грузинской,имя-отчество и внешность абсолютно русские.

- Чем могу служить, друзья?

Чернышев что-то пробурчал про лекарства, про возможную контрабанду импортных препаратов.

Врач тонко улыбнулся и благожелательно бросил:

- Если вы хотите, чтобы я помог вам, а я готов это сделать, но прежде, пожалуйста, поставьте меня в известность об обстоятельствах... Что-нибудь случилось?

Виктор бросил сквозь зубы, что это его забота - майора милиции Чернышева, и он не собирается никого ни о чем информировать в том числе и его... доктора... Как его ? Кавтарадзе ?...

- Вы можете полностью на меня рассчитывать...

- Я, знаете ли, я как-то привык обходиться своими силами, без чьей либо посторонней помощи, - теперь он, улыбался улыбкой змеелова, который приподнял свою раздвоенную на конце острую палочку. - Но за предложение, он ухмыльнулся еще демонстративней, - спасибо...

Поразительно, но на врача и это не подействовало.

- Вы тоже - работник милиции ? - спросил он небрежно у Ковальского.

Тот смутился, покраснел, стал что-то мямлить...

Нет, он не из милиции, но милиции всегда помогал и помогает...

Виктор вздернул брови: движением руки остановил Станиславыча. Сказал сухо:

- Вопросы задаю я. Все отвечают только мне. До свиданья, доктор...

Кавторадзе ретировался смущенно.

Настроение Чернышева портилось все больше. Ковалерийским наскоком на больницу нельзя ничего добиться. Надо отступить, чтобы позже вернуться. Требовался толковый информатор, разговоры по душам с нянечками, секьюрити, гардеробщиками... Наблюдение за машинами скорой помощи, списки врачей, административно-технического персонала...

В конце их долгих проходов с Чернышевым по сотовому телефону связался его постоянный дублер, напарник из РУОПа, сидевший с ним в одном кабинете.

- Тебе звонил человек по имени Марс. Сказал, что ты в курсе.

- Да...

- Из Ташкента вылетает Мустафа Раджабов, бортпроводник узбекских авиалиний. Ты им интересовался. Прилет сегодня в Аэропорт "Домодедово"...

- Ну время-то прилета ты, по крайней мере, ты сообразил узнать? - он и напарник вели непрекращающуюся игру, в которой Чернышев постоянно наезжал на коллегу, а тот простодушно оправдывался.

- Обижаешь, начальник! Через два с половиной часа ты должен уже быть в Домодедове...

- Ну, молодец. Хвалю.

- Рад стараться, господин майор.

Чернышев дал "отбой", взглянул на часы, обернулся к своим:

- На сегодня все. Сваливаем. У нас нет времени...

Сквозь стеклянную стену вестибюля Кавтарадзе наблюдал отъезд ментов из больницы: их старшего - задиристого грубияна- майора, симпатичной "следовательши", как определил ее для себя Геннадий, высокого смуглого молчуна-секьюрити и еще одного человека, сразу вызвавшего у него подозрения, который не походил на мента ни внешностью, ни возрастом.

Кавторадзе уже знал о чрезвычайном происшествии ночью: когда из специальной выгородки у подсобного помещения из-под замка сбежал привезенный "скорой" мужик-донор. Примет его Геннадий не представлял, но мужчина, приехавший с ментами, вполне мог оказаться именно им.

Тут в вестибюле, где, кроме него никого не было, Кавторадзе по сотовому телефону, набрал номер Медицинского Центр "Милосердие, 97" .

Прямая линия с Рындиным была занята.

Геннадий положил телефон его в кожаный чехол и забарабанил по столу пальцами: эта ситуация ему не нравилась, совсем не нравилась...

Вторая попытка через минуту-другую оказалась более удачной. Трубку снял Рындин.

- Олег ! - Кавторадзе был явно в смятении, Рындин это сразу почувствовал.- Сейчас в больницу приезжала милицейская команда. Во главе какой-то майор с женщиной. Повидимому, сотрудницей...

Рындин внимательно слушал.

- С ними еще один - высокий, черноглазый малый. Загорелый, смуглый. Всю дорогу молчал...

Рындин не перебивал его.

- И еще какой- то тип лет шестидесяти... Не тот ли это... которого, ну ты сам знаешь?!

Рындин невольно представил себе гримасу недоумения и досады на красивом генкином лице, однако, сдержался, заметил спокойно:

- Я тебя не запугиваю... Просто ты должен понимать, что такая возможность тоже существует... Обрисуй мне женщину. Короткоострижена, с серыми глазами...

- Да. Майор с седыми висками, лет тридцати пяти...

- Резок в общении...

- Как в точку попал.

- Это те самые "брат" и "сестра"... - Рындин разложил все по полочкам - Панадис послал их ко мне, когда у него самого сорвалось с китайцем. Третий с ними - израильтянин, партнер Панадиса...

Мустафу Раджабова, бортпроводника узбекских авиалиний, притормозили в девятиэтажном "Профилактории летного состава" в аэропорту "Домодедово".

Стюард - крепкий скуластый парень с выпуклым лбом и квадратным тяжелым подбородком - прошел туда, протиснувшись между десятками расставленных в беспорядке по площади автобусов, такси, частных и служебных машин и по дороге обогнул поднятый на пьедестал первенец межконтинентальных рейсов "ТУ-104".

Профилакторий размещался в одном из нескольких кирпичных зданий, высившихся на краю небольшой рощи. Раджабова встретила знакомая аптечная тишина выкрашенных в неяркие цвета коридоров, за стенами которых всегда кто-то отдыхал вернувшись из рейса...

- Мустафа Раджабович... - молоденькая медсестра в окошечке поманила его. - Тут вас ждут...

Она вышла из своего кабинетика, осторожно шаркая тапочками по ковровой дорожке, чтобы никого не разбудить,

проводила в одну из комнат...

Он не ждал неприятных неожиданностей. Был абсолютно чист. В сумке его тоже не было ничего предосудительного.

Навстречу ему из лифта прошли люди ростовского экипажа.

- вам сюда...

Она не зашла туда, неслышно прикрыла за ним дверь.

По-прежнему ничего не понимая, он остановился. В комнате на четверых кровати были аккуратно застелены, пусты. В средине стоял большой квадратный стол. Напротив окон, на стене, висела карта авиалиний Евразии...

За столом Раджабова ждали трое. Он видел их впервые. Высокий, лет сорока, с дерзким взглядом; молодая женщина с короткой, медного цвета стрижкой и худой, нескладный малый с крупными темными глазами и натренированной фигурой спортсмена.

- Ну вот, мы с вами и встретились, - сказал тот, что постраше, представляясь, - майор милиции Виктор Чернышев.

Он открыл красные корочки, подождал , пока бортпроводник ознакомится со всеми записями.

- А это - показал он на двух других, рядом с ним - мужчину и женщину, - капитан израильской полиции Алекс Крончер и старший лейтенант милиции Анастасия Гончарова...

Стюард набычился, не произнес ни слова и, не спросив разрешения, присел на ближайший стул .

- Это что ж, арест ? - его могучий, почти квадратный подбородок тяжело ткнулся в форменный застегнутый сзади на шее галстук-регату.

Тот, кто назвался майором милиции Чернышевым, смотрел на него с вызывающей усмешкой.

- Может статься и так, - ухмыльнулся он, - еще не решили...

- Вы что, забыли, что я - гражданин другой страны?! - с угрожающим пафосом в голосе произнес пилот.

- А и так, - вызывающе произнес тот же майор в штатском. - У вас есть возражения ?

- Тогда зовите консула: ничего я без него вам отвечать не буду...

Челюсти его были теперь крепко сцеплены.

Чернышев ответил - он был тут за старшего.

- Какой грамотный: консула ! Ему хочешь звонить ? Ну, давай ! Сейчас предоставим тебе такую возможность...

Он позвонил кому-то по сотовому телефону.

- Помоги выяснить номер телефона узбекского посольства в Москве. И сообщи мне сюда, ладно ?...

Чернышев дал отбой.

- Сейчас мне сообщат... Но я должен предупредить, - майор держался чрезвычайно уверенно. - К уголовной ответственности привлекают по месту совершения преступления. И вне зависимости от гражданства...

Раджабов приподнял тяжелый подбородок, прислушиваясь.

- Мы пока тут просто разговариваем с вами. Если же появятся дипломаты, - быстро прошлась по нему взглядом спутница майора, - все кончится иначе. Даже при лучшем для вас исходе на международные рейсы вы уже никогда не попадете. Ни здесь, ни в другом месте. Это уж, как пить дать...

- Это почему же?! - как можно небрежнее спросил бортпроводник.

- Из-за груза, который вы перевозили Китайцу. Имя "Ли" вам что-нибудь говорит?

- В первый раз слышу.

- И вы, безусловно, не знаете, что Ли пристрелен у себя дома. Не всякий такого удостаивается!

- Я ничего не знаю.

- Еще бы, - ехидно вставил Чернышев, - в "Ташкентской правде" об этом не напишут...

Стюард нахмурился: на крупном лице заходили мощные желваки.

- Да вы о чем это ? Еще пришьете что - нибудь...

- В его в записной книжке ваши координаты. - сказала женщина. Хотите убедиться?

Чернышев вмешался в разговор.

- Думаешь, у нас, в московской милиции никого нет, кто бы по-китайски читал? Держи!

Майор протянул ему записную книжку. Он блефовал: если бы пилот раскрыл ее, оказалось бы что Ли все свои записи делал по-русски.

Но бортпроводник нервничал и ее не коснулся.

- А если даже и знал я убитого ? Это что- основание для ареста ?

- Ну, зачем так ?! А транспортировка органов для пересадки через Россию! - оборвал Чернышев. - Это ведь по поручению китайца. Как они попали к нему?

- А, может, у него большие связи на родине...

- С кем? Он что, на базаре их покупал ? - как ножом полоснул Чернышев.

Но бортпроводник не обратил никакого внимания на его реплику.

- Трансплантанты идут из китайских тюрем. Там растреливают по нескольку тысяч человек в году... - пожал он плечами.

Глаза у Чернышева стали злыми, колючими.

- Понимаешь, используют люди медицинское утильсырье... - повернулся Чернышев к Насте. - а тут находятся такие, как мы, что им мешают...

- Хреновина какая-то, - возмутился стюард.

- Хреновина ? - зыркнул на него Чернышев. Еще какая! В Китае расчленяют трупы людей. Кто они? Почему их жизненно важные органы переправляют в Ташкент, а оттуда гражданин Узбекистана доставляет эту человечину в Москву... Кто это оплачивает? Из каких средств? Разве не хреновина?

Он обернулся к женщине, своей коллеге.

- В Интерполе уже давно интересуются этой цепочкой...

Стюард не произнес ни слова. Выдержке его можно было только позавидовать.

- Мне лететь обратно...- Он взглянул на часы.

- Мы вас снимаем с рейса и берем с собой.

- Зачем? - провис в воздухе угрюмый вопрос. - В чем конкретно моя вина?

- Это вам объяснят в прокуратуре. Для начала вы будете допрошены о ваших взаимоотношениях с убитым. Вы подозреваетесь в том, что являлись соучастником тяжелейшего уголовного преступления, - вступила в разговор молодая женщина - офицер милиции. - Речь идет о принуждении к изъятию органов человека для трансплантации... Каким же надо быть выродком, чтобы этим заниматься...

- Это я - выродок ? - желваки на скулах стюарда снова вздулись. - Да если на то пошло, благодаря этим почкам и печенкам сколько жизней людских спасено...

- Да он, оказывается, благодетель! - Чернышев вскочил, прошелся по комнате.- Жизни спасал! А ты ему судом грозишь?!

Раджабов следил за ним исподлобья.

Когда майор возвратился и снова сел за стул, он спросил с вызовом:

- А что, лучше было бы, если бы трансплантанты свиньям выбросили? Или в мединститутах для студенческого обозрения заспиртовали? Вы что, - налился бураковой синевой бортпроводник. - Не знаете, о ком речь идет ? Что все это - мразь уголовная! Казненные воры и разбойники...

Майор и женщина-офицер переглянулись.

- А вам точно известно, кто был там растрелян, в Китае ? - в голосе женщины звучал откровенный сарказм.

- Ему ведь справки оттуда выдали! - зло отозвался Чернышев и обернулся к карте Евразии с авиамаршрутами на ней. - Из Пекина и Ташкента. Официальные: казненные, они - преступники... И все такое.

- А если и преступники? - вдруг спросил до сих пор молчавший израильский полицейский. - У вас есть право распоряжаться их телами?

Аргумент был совершенно неожиданный.

- Они разве - не люди ? Их и без того наказали самым жестоким образом, а теперь еще и распотрошить надо ?

Теперь все глядели на него.

- Ну, если бандит для вас как и праведник - одно и тоже, бортпроводник не закончил фразы, - тогда молчу....

- Послушайте, вы, - вдруг взъерепенился израильтянин, - это там, показал он взглядом наверх, в потолок, - решать будут: чего заслужил растрелянный, а чего - нет ? А здесь, на земле, ни власти, ни вы телом его распоряжаться не можете. Оно не вам принадлежит, а семье его, родным. И должно быть захоронено...

Анастасия бросила на него быстрый взгляд. То ли он ее чем-то удивил, то ли застал врасплох.

- У нас смертной казни нет, но если, кто в тюрьме умер, обязательно тело семье возвращают. А за погибшего, вообще, на любые условия пойдут. За морского десантника, моего однополчанина, он в Ливане погиб - сорок тел боевиков-шиитов вернули и еще шестьдесят живых выпустили из заключения... Человек заслужил вечный покой. Нет прощения,то му, кто лишает мертвого успокоения...

- Что же и меня тоже судить будут?! За что?

- Как соучастника. Процесс будет громким... - Чернышев постучал по столу. Опять этот израильтянин высунулся не по делу. - С репортажами в газетах и на телевидении... Твой президент Ислам Каримов тебе еще это вспомнит... Тогда уже загремишь под фанфары и надолго...

Стюард с силой сжал под собой стула, на котором сидел.

- Так как ? - жестко осведомился Чернышев. - Будем вызывать представительства посольства Узбекистана...

- Да чего вы хотите от меня? - со злостью вскинулся бортпроводник.

- Мы предоставляем вам единственную в своем роде возможность помочь себе и нам... - заговорил майор. На этот раз тон его был сух и официален. Больше того: я могу обещать, что об этом разговоре никто не будет знать...

Бортпроводник уперся в него тяжелым взглядом.

- Если вы согласны, мы постараемся, чтобы имя ваше ни разу не было упомянуто в связи с этим делом. Сейчас это еще целиком в наших руках. Материалы будут выделены в отдельное производство и на них будет поставлен крест...

- Что я должен сделать? - глухо выдавил бортпроводник.

- Это уже другой разговор...Кто вместо Ли приедет вас встречать, когда?

- А я почем знаю ? - буркнул он.

- Может, и не знаете, - согласился майор, - но будете знать. Они с вами свяжутся. Не могут не связаться ! А вы свяжитесь с нами. Когда бы это не произошло: днем, ночью - неважно. Сразу же...

- Не знаю... - Он все еще колебался. - может быть...

Чернышев снова прошел по комнате и остановился рядом с ним.

- Уверен, мы найдем общий язык...

- Это почему же?

- О вас хорошо отозвался один мой знакомый...

- Кто?

- Марс. Начальник уголовного розыска в о з д у ш к и.

- Вы знакомы? Откуда вы его знаете?

- Мы вместе были. В Афгане...

Панадис сидел в баре на высоком и не очень удобном сиденьи и посасывал коктейль. Он попросил бармена сделать ему покрепче и теперь наслаждался. Не пил, а тянул через пластиковую трубочку.

В какой-то момент он скосил глаза и замер: роскошная дива с пламенного цвета копной длинных волос в нескольких шагах от него делала заказ почтительно склонившемуся к ней официанту.

Панадис любил блондинок. Ощутить такую рядом с собой - об этом можно было лишь мечтать.

Романтикой сегодня отдавало все: полусумеречный фон бара, плавающие в волнах негромкой мелодии голоса, неторопливые движе ния посетителей,а главное - эта вот кино-фотомодель, которую если и увидишь, то только на странице журнала или в телевизионной рекламе.

Панадис не отводил от нее взгляда. Ему вспомнились газетно журнальные байки будто в каждом человеке скрыты тайные магнетические силы, и поймал себя на том, что лихорадочно ищет их в самом себе.

Собрав всю свою волю, он послал незнакомке телепатическую команду: "Обернись!" У него ничего, естественно, не вышло. Но когда уже он совсем потерял надежду, фея вдруг повернулась в его сторону и задержала на нем свой взгляд. Случаются же чудеса...

Панадис очаровательно улыбнулся, приподнял бокал с коктейлем и слегка поклонился, давая понять, что не только заметил ее, но и оценил.

Фея кивнула, и Панадис, - словно в нем взыграл боевой горн, - сделал ей ручкой и показал на место рядом с ней: мол, можно ему присесть ? Она не возражает ?

Все сегодня складывалось не так как обычно, словно это был, как говорят игроки, "его день". Ты ставишь, и тебе везет, и все вокруг смотрят только на тебя и суеверно тебе подражают. Потому что, когда так дает, так везет, - нет сомнения, что ты отмечен удачей, и надо держаться к тебе как можно ближе.

- Доктор Панадис, - представился он, подсев к фее, и фатоватые узенькие усики его вытянулись в стрелочку.

- Елена, - слегка поклонилась она ему в ответ.

- Вы кого - то ждете ? - тут же осведомился, чтобы отсечь все возможные неприятности, Панадис.

Не хватало еще, чтобы на горизонте появился какой - нибудь наглый и насквозь приземленный деляга, а то и гориллы - телохранители рядом с ним, и его, Панадиса, бесцеремонно бы оттеснили в дальний угол, постаравшись как можно ощутимей унизить. А то и просто грубо отшвырнули бы подальше с пути, как нечто неодушевленное и несущественное.

Женщина его мечты рассеянно улыбнулась и ободряюще покачала головой:

- Нет !

И, словно прочтя на его лице, что за мысль мелькнула у него в голове, тут же от души расхохоталась.

- Уж не приняли ли вы меня за местную жрицу любви ?... Нет - нет, я приехала встретиться с сестрой !... А вообще - то я из Ванкувера...

- Да ? - все еще недоверчиво проверял эту версию Панадис. - Хороший город...

- Вы бывали там ? - удивленно раскрыла свои неправдоподобно длинные ресницы фея.

В Ванкувере Панадис не был, но крупные и богатые города с детства были его страстью, и он знал о них достаточно, чтобы удивить собеседника. Поэтому он небрежно кивнул: знак, не требующий особых комментариев.

- Что вас там поразило ? - поинтересовалась фея. - Как вам наши свистящие часы, которые выпускают пар, когда отмечают время ?

Панадис почувствовал облегчение: она верно назвала подлинную ванкуверскую достопримечательность. Чисто английский, кстати, снобизм - ну у кого еще кроме бледнолицых бритов мог бы вызвать сентименты подобный раритет. Может, это дань изобретшему паровую машину Джону Уайту ?

- Я слышал, скоро название Ванкувер имзменят на Гонкувер, - засиял он очаровательной улыбкой. - Это правда, что треть населения у вас китайцы из Гонконга ?

Фея моргнула, и Панадису показалось, что ее ресницы дразняще задели его горло. Он вздрогнул. С его стороны это был настоящий сексуальный угар.

- В последнее время их и правда очень много приехало в Британскую Колумбию. Всем, у кого в кошельке деньги, Канада предоставляет гражданство...

Перед Панадисом теперь встала другая задача: если она, действительно, та, за кого себя выдает, о как и чем привлечь ее внимание?

Он стал рассказывать, что часто летает на хирургические операции. Оговорился, что у него есть свой собственный метод, правда, какой и в чем заключается, он предусмотрительно не уточнил. Закончил же тем, что в Баку у него своя частная клиника, но он, в скором времени, собирается перебраться в Соединенные Штаты, в клинику Гарвардского университета.

Новая знакомая кивала. В ответ рассказала о своем муже: он - канадец, богатый, добрый, очаровательный,

- Но, знаете, так вот получилось, он намного старше меня...

Правда, у них великолепные отношения, и он ей полностью доверяет...

Известие о старом муже подстегнуло Панадиса: адреналин забахал у него в крови, как мотор без глушителя. Он осмелел настолько, что положил руку на ладонь феи, и она не отняла - только улыбнулась.

Это и вправду был "его" день. День, когда он мог ставить крупные ставки...

Панадис обожал игру, но рисковал всегда крайне осторожно - проигрыш погружал его в уныние, а он старался всегда, что бы настроение у него было все время ровным и бодрым.

Как бы случайно он рассказал вдруг, что недавно развелся.

- Надеюсь, правда, что с женой у нас отношения останутся дружеские и теплые...

Он сообщил еще, что у них - пятнадцатилетняя дочь, и ее он обожает. Когда он поедет в Америку, он обязательно возьмет ее с собой.

Он заказал два коктейля, один очень крепкий, еще большую коробку конфет. Выпили за встречу. В какой-то момент новая знакомая предложила поменяться бокалами.

- Пусть каждый узнает теперь мысли другого...

Он принял это с восторгом.

Панадису вдруг стало казаться, что он знаком с Леной много лет и все эти годы мечтал обладать ее прекрасным, сводящим с ума телом...

Он был в ударе: сыпал анекдотами, которые всегда держал наготове, чтобы блеснуть в обществе. Намекнул, что вместе с одним израильским профессором они должны вскоре полететь в Скандинавию для сложнейшей в своем роде, может быть, первой в истории такого рода операции.

Ему показалось вполне естественным, что изящная и красивая дама согласилась пойти с ним танцевать и разрешает ему не только прижимать ее, но и касаться - правда, легкими, птичьими движениями - бедер и ягодиц.

В голове чуть кружилось, но он приписал это внезапно поднявшемуся у него артериальному давлению. Такое уже бывало с ним.

Когда заиграли "слоу", он, буквально, влип в нее. На секунду ему показалось, что какой-то тип, танцевавший рядом, переглянулся с его спутницей. Панадис насторожился, но сколько не следил потом за Еленой, ничего подобного, не обнаруживал. В конце - концов, решил, что ему просто померещилось.

Он разошелся до такой степени, что, уже не скрываясь, вжимался набухшей ширинкой в партнершу.

Между тем, с ним происходило нечто странное, эффект повысившегося давления исчез. Мочевой пузырь у него просто разрывался. К тому же он ощутил резкую слабость, которой, однако, не придал значения.

Его потянуло на подвиги...

Когда они сели, Панадис спросил, где живет ее сестра, и фея ответила, что та проживает на проспекте Мира. Но сама она у нее не останется и должна вернуться в "Интурист", потому что каждую ночь ей звонит муж и она после двенадцати предпочитает бывать в номере, чтобы не вызывать у него лишних и никчемных волнений...

- Я вас обязательно провожу, - с жаром сказал Панадис.

Новая знакомая не возражала.

Панадис решил ковать железо, пока горячо:

- Вы разрешите мне выпить с вами чашечку кофе? Мне бы очень хотелось...

Она деликатно не ответила. Чтобы разогреть ее, Панадис стал с растущим энтузиазмом принялся рассказывать о тайнах секса...

Она слегка прикусила губу и старалась не смотреть ему в глаза, но не прерывала. Панадис все больше ощущал слабость, ему приспичило в туалет. Останавливало его лишь опасение, что, если он встанет сейчас со своего места, все вокруг увидят, как вздулись у него брюки.

Панадис всегда считал, что создан для секса, но ему в этом не очень то везло. Неужели же сейчас, когда ему, наконец, неожиданно подвалила удача, что-то может его остановить...

- Вы меня раздразнили, - услышал он ее голос.

Это было чистое безумие.

Он даже думал о том, что если все сложится так, как он хочет, он уже ее никуда от себя не отпустит...

Тем не менее, терпеть больше он был не в состоянии, необходимо было смочить затылок, облегчить мочевой пузырь... Тем более он ни за что бы не воспользовался туалетом в ее в номере.

Надо было решить все свои проблемы до отъезда из бара.

- Леночка, - с жаром помял он ее руку и посмотрел на нее влажным от похоти взглядом, - вы меня простите, я только на пять минут...

Панадис поднялся из-за столика и почти бегом спустился вниз в туалет. Он был здесь на уровне мировых стандартов. Писсуары напоминали фарфоровые седла, краны - позолочены, всюду чистота, блеск.

Отчего ему так плохо? Панадис смочил голову под краном. Прошел в кабину. Кружилась голова, рот был горячим, дыхание затруднено. Панадис опустил крышку унитаза, тяжело сел.

" Чертова слабость...- подумал он. -Что со мной?!"

Кто-то дернулся к нему в кабину, но обнаружив, что она занята, открыл дверь в кабинке рядом. Может быть, такой же раб секса, как и он.

Интересно, ощущает ли тот через тонкую и не доходящую до потолка перегородку биотоки его, Панадиса?..

Панадис не видел и не мог видеть, что этот кто-то, закрывшись в кабине, осторожно встал ногами на унитаз и оказался над ним. Еще мгновенье - и, перегнувшись через перегородку, он ловко швырнул вниз тонкое лассо. Бегущая петля обхватила горло Панадиса, который даже не успел сообразить, что происходит. Незнакомец тотчас подался назад, с силой потянул за собой удавку.

На мгновение Панадису показалось, словно гигантское не подъемное колесо своей стотонной тяжестью, ломая шейные позвонки, наехало ему на горло. Сопротивляться у него уже не было сил.

Ватная слабость в груди, в коленах, густой и душный туман в голове.

Перед тем, как окончательно отключиться, Панадис не успел даже сделать последний и умиротворяющий вздох, а ведь он так стремился к нему. Не менее страстно, чем пару минут назад хотел ощутить под собой роскошные формы его воплотившейся в реальность сексуальной мечты...

Короткий предсмертный храп - и распухший язык тяжело вывалился изо рта...

Молодой человек с лицом поп-звезды в соседней кабине для верности пару минут не отпускал удавку, натягивая ее на себя.

Кто-то еще вошел в туалет, но к этому времени все было закончено вощедший ничего не услышал. Возможно, даже не заподозрил, что кто-то находится внутри, в кабинах.

Убедившись, что туалет снова опустел , убийца покинул свое убежище, на секунду-другую приоткрыл кран умывальника. Тугая, словно нагазированная струя с шипеньем ударила в раковину...

Находу вытирая руки, он протиснулся в коридор. За то время, пока Панадис отсутствовал, его спутница расплатилась за себя и теперь дожидалась своего партнера.

Он издалека показал глазами, что все в порядке и пора линять.

Фея, надев дорогую шубу, оставила бар. В тридцати шагах от выхода ее ждала машина.

Партнер уже сидел на водительском месте. Чуть приподняв полы шубы, она уселась рядом с водителем и издала глубокий вздох:

- Фу ! Я думала, это никогда не кончится. Вот прилип...

- Ну-ка, проверь платье, - усмехнулся водитель, - нигде не мокро?

Отъехав на порядочное расстояние, водитель набрал номер главы Медицинского центра "Милосердие, 97".

- Вот и мы. Здравствуйте...

Рындин был у себя, он ждал звонка:

- Наконец-то! Рад вас слышать. Как вам Москва на этот раз? - Он не узнал своего голоса: непривычная ломкость с хрипотой. - Как проводите время?

- Все в порядке. Все очень нравится...

Итак, доктор Панадис мертв...

Высокооплачиваемые киллеры, работающие на пару, приехали из Прибалтики. Заказ ими был отработан. За гостиницу расплатились заранее. Ближайшим ночным поездом они выезжали в Санкт-Петербург, а оттуда утром возвращались самолетом домой. Окончательный расчет с Рындиным должен был произойти через час - в ресторане на Ленинградском вокзале.

Но Рындин все не вешал трубку. Размышлял: уж очень профессионально работают...

Киллер с лицом поп-звезды на другом конце провода тоже ждал.

- Что, если вам еще задержаться в Москве до утра? У меня есть одно небольшое предложение. Речь идет о заказе. Он может вас заинтересовать...

Киллер ответил с едва уловимым акцентом:

- Поезда ходят и днем тоже. Все зависит, насколько он проработан...

- Не беспокойтесь. Мой сотрудник сейчас приедет и все объяснит. Заодно и произведет полный расчет...

Конечно, Анастасия не должна была этого делать. Привести к родителям Алекса означало вступить на чужую оборонительную полосу, не имея карты минных полей.

Лицо матери стянуло в холодную маску. Не такого парня желала она своей дочери: ведь обожглась уже однажды.

Не помог даже букет орхидей - какие Крончер, стараясь быть галантным, как аристократ в допотопном фильме, вручил хозяйке дома. Та улыбнулась, но это была улыбка неподкупного судьи, который вынесет суровый, но справедливый приговор, несмотря на все попытки подсудимого расположить к себе суд.

Не о том мечталось, не того хотели...

Смуглое лицо, здоровенные глазищи, какой - то совсем не российский взгляд! Чужой. И этот акцент, который, просто режет слух...

Отец держался более нейтрально, но не было никаких сомнений, что и ему этот шаг Анастасии не принес радости.

Чем дальше, тем большим было его разочарование.

- А что, вы нигде не учились ? - спросил он, услышав, что Алекс пошел работать в полицию сразу после армии.

Тот пожал плечами:

- Не успел...

Отец Анастасии был заслуженным мастером спорта, чемпионом по стипл-чейзу, тренером, и раньше часто выезжал за границу. Поэтому и держался он более свободно и уверенно.

- А так можно? Не имея специального образования, получить офицерский чин?

Алекс удивленно вздернул брови:

- Но ведь я и в армии был офицером, а потом кончил курсы офицеров полиции...

- А сколько продолжается учеба на офицера в армии ?

Анастасия посмотрела на него умоляющим взглядом.

Могла бы и не просить: он и сам понимает, как надо разговаривать с родителями.

- Полгода, господин...

- Сергей Петрович, - тут же подсказал отец Анастасии.

- Сергей Петрович, - поправился Алекс.

- И это все ? У нас - годы на это уходят...

Алекс вежливо закивал:

- Да, у вас, конечно, лучше... У нас времени для этого не хватает, попытался он оправдаться. Но неудачно.

- И где вы служили ?

- В десантных частях...

Сергей Петрович - невысокий подтянутый мужчина лет пятидесяти, в спортивном костюме сборной, с гербом канувшего в Лету "СССР", кивал в такт этой мужской беседе.

Алекс попросил воды или колы, и мать Анастасии с укоризной вдруг сказала:

- Но ведь мы сейчас сядем за обед...

Алекс покраснел. Пытаясь смягчить возникшую неловкость, Сергей Петрович спросил:

- Пришлось воевать ?

- С террористами ? Да, конечно...

- Да оставь ты его, папа ! - взмолилась Анастасия.

Но отец не отставал, может быть потому, что его разбирало любопытство.

- Нам показывают по телевидению...

- Сейчас вы можете судить объективнее, чем раньше...

- А у нас Настя после Юридического института... - вдруг возникла рядом мать.

Алекс видел, как краска заливает лицо ее дочери. И снова на выручку ей пришел отец:

- Вы вот скажите мне, у вас тоже есть мафия ?

Алекс удивленно выпятил нижнюю губу:

- А где ее нет ? Она, как гидра: отрубаете одну голову, вырастает другая...

За обедом он чувствовал, что его внимательнейшим образом разглядывают. Правда, всякий раз, когда он мог поймать их взгляд, и отец, и мать делали вид, что посмотрели на него случайно.

Сергей Петрович налил в рюмки водку. Алекс героически выпил, но скривился так, будто проглотил ежа. Это тоже не способствовало обеденной оттепели.

Алекс бессовестно хвалил все, что ему подавали, но хозяйка дома на эту лесть не подавалась, и даже всадила ему легкую шпильку:

- У вас, наверное, правила хорошего тона имеют куда большее значение, чем у нас...

Он сделал вид, что это его нисколько не укололо. Успокаивал себя тем, что если бы он пригласил Анастасию к себе домой, то и там заподозрили бы, что все это неспроста, и атмосфера была бы точно такой же. Возможно, даже и вопросы.

После обеда отец Анастасии закурил и предложил Алексу. Но тот сказал, что не любит дыма, и спохватился только тогда, когда Сергей Петрович в расстройстве погасил сигаре ту.

Все складывалось не так, и вскоре после обеда он поспешил откланяться. Анастасия пошла его провожать. Разговор у них тоже не клеился. За глупости надо расплачиваться, думала она.

Но когда он почти неощутимым движением уткнулся ей в волосы и стал втягивать в себя ее запахи, она снова почувствовала, что под ногами у нее плывет земля...

Вернулась быстро, и тогда начался второй акт драмы.

- Анастасия ! - официально и с легкой толикой истеричности провозгласила мать, - Ты думаешь, что делаешь ?

- А что я делаю ? - последовал не менее нервный вопрос.

- Кого ты привела ? Иностранца ? Израильтянина ?

- Могла бы и не приводить. Я - взрослый человек и решаю сама, что можно и что нельзя.

Отец не вмешивался. Мать смотрела на нее как когда - то в детстве, когда ей казалось, что Настя поступила против всяких правил. И дочь это заело:

- А чем тебе не нравятся израильтяне ? - вспыхнула дочь.

Эта была вторая крупная ошибка

- Ты - действительно взрослый человек, но рассуждаешь, как ребенок. Он иностранец, ты забыла ?! Что из всего этого получится ? Что - нибудь серьезное? Да ни в жизнь ! А ведь тебе вот-вот - двадцать семь...

Дочь молчала, и это ее подстегнуло.

- Ты должна думать о себе. Ты - русская, что ты там в этой стране евреев будешь делать ? Или, может, он согласится ради тебя бросить свой Израиль ?

В голосе матери слышался сарказм.

- Между прочим, чтобы ты знала, мама, у них в Израиле тоже есть конная полиция...

Мать даже руками всплеснула:

- Смотри, куда зашло! Ты о чем говоришь?! Слышишь, отец? "Конная полиция..." А жить как будете? На два дома ? Неделю там, неделю здесь ? А кто дети у тебя будут? Здесь - евреями или там русскими ? Там ведь национальность по считается по матери, а не по отцу...

Все, что говорила мать, было правдой, и наверное, поэтому вызывало такую боль. Ведь сама Анастасия от себя все такого рода вопросы инстинктивно отталкивала. Мать же - вот она логика человека в возрасте под пятьдесят ! - все сознательно обнажала и обостряла.

- Один раз ты уже обожглась ? Помнишь ? Я ведь тебе говорила:" Влюбилась? Не рвись замуж!" Чего в огонь лезла - то ? В семье всегда один любит, а другой позволяет, чтобы его любили...

- Ну, ты, мать, все границы перешла ! - вмешался до сих пор молчавший отец. - Этак ты далеко приедешь...

Он не на шутку рассердился.

- Уже приехала, - мстительно бросила Анастасия. - Ты-то не знал, что она тебе себя любить позволяла...

И вдруг ее обожгло: а, может, знал и глаза закрывал?..

Сергей Петрович покрылся бураковой лиловостью. Когда через много лет совместной жизни вдруг из подполья памяти на чинают вылезать на свет взаимные счеты и обиды, семья, как корабль, садится на мель. И даже если его удается снять с нее, днище часто оказывается уже протараненным.

В матери эта чисто спортивная жесткость и готовность стоять на своем давала себя иногда чувствовать. Но обычно она как бы жила сама по себе в подкорке, за кулисами, а на сцене - на лице и во всем внешнем ее облике, как мастерски сделанная театральная декорация, играла ровная, спокойная и заботливая улыбка. Только такой характер мог позволить ей много лет сохранять звание абсолютной чемпионки в конном спорте.

Где - то внутри Анастасия была уверена, что спорт не только многое дал матери, но и многого ее лишил. Вначале - легкой беззаботности юности, затем - готовности уступать и прощать. Выскоблил в ней начисто природную ласку, не дал развиться незлому юмору и умиротворенности, наконец, отнял у нее способность дружить. В людях мать всегда почему - то видела не друзей, а соперников.

- Ты всегда делала то, что хотела, - с горечью бросила мать в спину уходящей Анастасии.

Чтобы обрести прежнее душевное равновесие, Анастасии надо было остаться одной. В личной жизни, увы, она чувство вала себя куда менее уверенно, чем в своей собственной профессии...

Пытаясь как-то разобраться в том, что произошло - встре ча с Алексом, размолвка с матерью, - Анастасия снова уткнулась лбом в железную стену выбора: или - или ? Неужели нет ничего между тем и этим ? Почему вдруг исчезли все оттенки и нюансы? Правда ли и в самом деле, что в семье всегда один любит, а другой позволяет, чтобы его любили ?

Доверчивый и уступчивый отец, волевая, целеустремленная и суховатая мать... Интересно, - она изменяла ему ?

Ее бы, даже если бы очень захотела, Анастасия не могла представить себе в роли женщины, которой муж наставляет рога...

И вдруг ее обожгло: она знает, что ее так привлекло в Алексе!.. Ласковость безграничная - не забота, нет, - теплота, какой ей всегда так не хватало, и которой даже отец стеснялся, когда рядом находилась мать.

Наверное, это естественно: человек ищет то, чего у него нет.

Мать права во всем, что она сказала. Мало того, - ее прогноз безошибочен, как компьютерный расчет. Почему же тогда эта тщательная обдуманность так отталкивает ее от себя ? Вызывает такой внутренний протест и желание поступать вопреки и только вопреки?

Следующий день был субботний, и они не поехали в больницу на Каширку - администрация в этот день отдыхала.

Чернышев не ждал быстрых результатов беседы с бортпроводником, объявил выходной.

Вечером Алекс с Настей снова отправились в дискотеку. Алекс танцевал правильно, но несколько неуклюже. Но даже эта неуклюжесть в движениях трогала ее каким-то непонятным образом. Ее, двадцатисемилетнюю женщину, три года замужем и два с половиной в разводе, - он вновь заставил почувствовать себя девченкой.

Алекс был моложе ее на год и, то казался ей ребенком, то - умудренным опытом, похожим на отца человеком, на которого хотелось положиться. В ее прошлой жизни была страсть, а нежности не было. А в нем была нежность, и не было страсти. И нежность эта сбивала с ног, как хорошая порция алкоголя.

По дороге назад из дискотеки она решала почти гамлетовской неразрешимости проблему: позвать его к себе или не звать ?

Они подъехали к ее дому. Часы показывали час ночи. Ей надо было в течение секунды решить: предложить ему выйти из такси или нет? Дверца была уже открыта.

- Хочешь выпить чашку кофе ? - спросила она, словно прыгнула с пятого этажа и распласталась, разбив все косточки, на тротуаре.

Он прикрыл глаза и полез из машины.

- Еще бы !

Они вошли в парадную, поднялись на лифте. Ей было безразлично, видит ли их кто-либо из ее соседей. Потом щелкнул замок тяжелой металлической двери, которую она поставила, как только начала жить самостоятельно, и они зашли в ее однокомнатную квартиру.

Со шкафа тотчас прыгнул сиамский кот и потерся головой о ее ноги. Алекс взял его на руки, и эта зверюга не окрысилась, а выгнула шею и позволила себя гладить. Говорят, человек больше всего раскрывается в своем отношении к животным.

Он втянул носом в себя запахи и сказал:

- Твоя квартира пахнет также, как ты: весной, цветущим лугом и лесом...

Она поставила на газ турку с кофе.

- Хочешь есть ?

Он не ответил. Рассматривал с интересом ее комнату. Мебель, которую она купила недавно в чешском магазине - на итальянскую не хватило денег. Задержал взгляд на занавесях у балконной двери.

- На, посмотри пока...

Она сунула ему альбом.

На снимках были лошади и люди. Умные большеглазые нервные морды животных на фотографиях сменяли портреты родителей Анастасии и ее самой верхом и пешей, на пьедестале почета, со всеми чемпионскими рагалиями и в милицейской формой, иногда с коллегами, иногда с сестрой...

- Ну вот, все готово. Садись к столу...

- Вот сейчас, ночью?..

Она чувствовала в нем какую-то врожденную деликатность и полное отсутствие позы...

Он не подсаживался поближе и не лез с приставаниями. Самое большое, что он позволил себе - погладил ее по голове. И она закрыла глаза, потому что от этого прикосновения ей стало теплей и уютней.

Она зажгла толстую фигурную свечу, которая вот уже много лет стояла на ее секретере, потушила верхний свет.

Они сидели на софе, перед дессертным столиком на колесиках - ели гренки, которые она быстро приготовила, и пили кофе в маленьких фарфоровых чашечках. Еще Анастасия подала две рюмки со сладким ирландским ликером и отключила телефон. Алекс вырубил свой сотовый еще раньше, войдя в квартиру.

Ужинали молча, порой перебрасываясь короткими фразами.

Алекс нашел в приемнике тихую джазовую мелодию и, облокотившись на стену и скрестив ноги на софе, - ей почему- то не показалось странным то, что он не снял туфель, - плавал где-то чужих и экзотических морях.

Иногда он подтягивал мелодию. Негромко, неназойливо, очень в ритм. Голос у него не был профессиональным, но зато - довольно приятным и очень интимным. Она против воли закрывала глаза, и теплая, расслабляющая волна грела ее, вызывая почти неодолимое желание заплакать. Может, за те обиды, какие выпали на ее долю, а, может, - за возвращенную ей нежность, какой он ее одаривал одним своим присутствием.

Было уже больше двух, когда она постелила себе на софе, а ему на раскладном кресле. Он залез под ледяной душ, обтерся насухо простыней, подошел к ней.

- Ты подарила мне такой вечер, какого у меня, кажется, никогда не было...

У нее в глазах зажглись слезы, но он этого не мог видеть. Тихо поцеловав ее в лоб, он отправился в свое кресло и поставил возле себя транзистор, из которого все еще лилась тихая нежная мелодия...

Что толкнуло ее встать, придало решимости, на какую она не была прежде способна? У нее уже несколько месяцев не было мужчины,а те встречи, которые выпадали раньше, были случайными, оставляли потом чувство глубочайшего унижения.

Она прошла ровно четыре шага. Но ей показалось, это долгий и немыслимо тяжкий путь. Что она делает? Что будет потом?

Длинные и сильные руки бережно уложили ее рядом с собой. Горячие губы коснулись места над ухом, возле волос. Он гладил ее нежно и медленно. Едва касаясь. Наверное, поэтому когда он прижимал ее к себе, она забивалась в него вся, как маленькая девочка, наслушавшаяся страшных сказок. Под одеяло. С головой.

А потом все повторялось снова. И снова...

Под утро у кого-то из соседей под окном сработала установленная в машине сигнализация. Такое теперь случалось по нескольку раз за ночь. Разбуженный дом костил последними словами хозяина злополуной лайбы, который так и не появился.

Когда Анастасия очнулась, ее голова лежала на плече Алекса, а губы касались его подбородка. Она осторожно приподнялась. Алекс повернулся на бок. При свете наступающего утра на правой его лопатке виднелась небольшая зеленого цвета татуировка - меч, увитый оливковой ветвью.

Алекс тут же проснулся.

- М а к а р а ? - произнес на чужом языке.

И волшебство тотчас закончилось. Сказочные часы пробили полночь, и с их последним ударом Золушка должна была вприприжку бежать домой, чтобы успеть к условленному сроку. Карета превратилась в тыкву, запряженные в нее кони - в крыс...

Наступали будни. За окном мерцал в полусумраке снег, торопились какие-то люди.

- Ничего не было, - сказала она.

- Все было, - ответил он. - В нас самих... Ты жалеешь ?...

- Нет ! Только благодарна тебе за все...

Она ответила так, как подумала. Зачем прятать голову в песок? Надо глядеть в глаза жизни. Принимать ее, как есть, а не такой, какой она, якобы, должна быть по чьей-то, пусть умной, но искусственной схеме.

- И я тоже, - сказал он. - Ты знаешь, о чем я подумал ?

- Нет, скажи...

- О свободе...

Она смотрела на него теперь без улыбки.

- Если бы не свобода, мы бы никогда не встретились...

Может быть, он был прав. А может, - и нет ! Кто знает ?!

- Будешь пить кофе ?

- И не только кофе, - сказал он, - я хочу есть...

И они ели омлет, который она сделала, и закусывали салатом. Алекс уверил ее, что это самый вкусный завтрак в его жизни. Он собирался уйти.

- Ты льстишь, - сказала она, улыбнувшись.

- И не подумал, - откланялся он. - Знаешь почему ?

- Скажи !

- Потому что завтракали мы с тобой...

Она подошла к нему:

- Проводить тебя?

- Ни в коем случае.

Она заглянула ему в глаза. Попросила:

- Не иди до метро пешком. Бибирево -место не очень спокойное. Возьми такси...

- О кей, - сказал он.

Легко притянув ее к себе, он снова вобрал в себя ее запах, и она подумала, что еще минуту, и она плюнет на все и

не поедет на дежурство в Полк. В сущности, она прикомандирована к группе Чернышева в РУОП... Но та, другая Настя, что все еще жила и распоряжалась в ней, строго ее оборвала: "еще чего !"

Он тронул губами ее губы.

- Бай!

Улица называлась знакомо: " Костромская..."

Алекс сразу вспомнил своих коллег - костромских ментов. С какой радостью он бы принял их у себя в Иерусалиме!

Проходя между домами, Крончер включил сотовый телефон и сразу послышался вызов. Скорее всего, его аппарат стоял на автоматическом дозвоне. " Возможно, еще с ночи..."

- Алекс! - голос был незнакомый. - Я звоню по просьбе майора Чернышева из РУОПа. Он ждет вас в Центре. В гостинице "Минск". Есть важные новости. Он просит немедленно к нему подъехать. В рецепции гостиницы вам все скажут.

- Я понял.

- Гостиница "Минск". Ее все знают...

Рядом со двора выезжала "девятка". Алекс поднял руку, но опустил ее, когда машина приблизилась: это не был частник. Вверху, на крыше кабины синел сигнальный стакан, внутри, кроме водителя на заднем сидении сидели мужчина и женщина.

Тем не менее машина остановилась.

- Куда вам? - спросил водитель.

- В Центр. К гостинице "Минск"...

- Может возьмем? - спросил он у своих пассажиров, - Нам по дороге...

Молодой, высокий мужчина, со вкусом одетый, с лицом поп- звезды и его спутница - с копной пламенного цвета длинных волос - пожали плечами.

Алекс сел впереди, рядом с водителем. "Девятка" легко развернулась...

В ту же секунду у него перед глазами мелькнуло что-то черное. Наброшенная через голову петля врезалась в горло. Мужчина и водитель одновременно схватили его с двух сторон, прижимая к спинке сидения.

В руках у женщины оказался шприц и она с размаха со всей силой ткнула его сквозь одежду Алексу в плечо. Удавка на горле ослабла...

- Давай быстрее... - сказала женщина. - Нам оттуда до Аэропорта еще пилить и пилить...

Это был последний проблеск памяти: дальше шла тягучая и клейкая мгла...

Очнувшись, Алекс обнаружил, что на нем рубаха с длиннющими рукавами, какими в психиатрических клиниках связывают буйных. Рукавами ее он был привязан к кровати. Руки оказались стянутыми так крепко, что малейшее напряжение мышц вызывало боль.

Ясно: его похитили! И как!

Оглянуться он не мог: косил глазами насколько позволяли путы. Окон в помещении, где он лежал, не было: только в щелку над дверью проникала узкая полоска света.

Что это? Подвал? Склад? Чего они хотят? Может, выкуп? Кто были эти люди в машине - женщина и мужчина? Повидимому, он попал в руки какой-то банды крутых местных мафиози.

Он не знал, сколько времени ему пришлось пролежать в неподвижности... Внезапно вспыхнул свет, послышался металлический щелчок замка, и дверь бесшумно открылась...

В проеме появился человек в серой элегантной тройке и со вкусом подобранном галстуке.

Узкое лицо, длинные волосы, бородка и усы, как у Христа на полотнах старых итальянских мастеров...

Мгновенный рывок памяти, и Крончер уже знал, кто перед ним.

Рындин смотрел на него холодно и деловито. Так,наверное, разглядывали когда-то раба на торгах. Взвешивающе. Изучающе.

Глава Медицинского Центра "Милосердие, 97" приблизился вплотную к Алексу, и живая икона обернулась ликом Сатаны. Но Крончер не отвел взгляда.

В конце - концов, его, израильского полицейского, точно также могли захватить свои собственные уголовники - торговцы наркотиками - и тайно вывезти, пусть в тот же Ливан...

Главное не показать, что ты боишься их.

Всегда помнить, что к радости бандитов, в чьи руки попал полицейский, примешивается и животный страх перед неминуемой расплатой - потому что за гибель своего полиции во всем мире мстят люто и без всякой скидки на срок давности.

- Очнулся, жид ?

Глаза Рындина были неподвижны, крылья носа вздрагивали. Алекс вспомнил, как в двенадцатом классе ездил с одноклассниками в Освенцим. Там он впервые и услышал это слово.

Рындин усмехнулся.

- Молчишь, еврей ?

В слово "еврей" Алекс вкладывал религиозный смысл. С иудаизмом были связаны праздники и традиции, история и память. Для себя и для своих сверстников он был лишь израильтянином. Не только по языку - по ментальности: привычкам, раскованности и внутренней свободе, какую мало где еще встретишь.

Теперь Алекс мог отвести взгляд: его оскорбляли. Он не боится -ему мерзко.

- Молчишь?! - Рындин ткнул носком туфля Крончера в бок. - Ты еще заговоришь у меня...

Он подвинул стул - белый, стоявший у такого же, окрашенного в больничный цвет стола. Сел.

Одного своего заклятого врага и конкурента он уже устранил, другой у него в руках.

- Ну как ? Удалось вам с Панадисом ликвидировать меня, а ? Оказывается, это не так легко сделать, как вы думали... Не правда?

Алекс знал: вступать в диалог с такого рода людьми еще опаснее, чем молчать. Каждое твое слово накачивает их ненавистью: они вспомнают весь причиненный тобой им страх и унижения, и в крови у них начинает кипеть адреналин.

- Это он тебя нанял, а ?

Рындин достал сигарету, закурил. Пустил дым Алексу в лицо.

- Хочешь закурить? А? Не слышу! Скорее всего, не куришь. У вас берегут себя... Не пьют, не курят. Чистые легкие, здоровая печень. Но это мы сможем скоро проверить...

Он встал, прошелся по комнате и, остановившись возле кровати, окинул закутанную в смирительную рубаху фигуру задумчивым взглядом.

- Ты ведь знаешь, чем мы занимаемся, а ?

Алекс упрямо отводил глаза.

- Нет ? Наверное, знаешь. Я тебе на всякий случай расскажу. Чтоб ты не сомневался...

Он помолчал с полминуты и продолжил:

- Мы поставляем для трансплантации человеческие органы: сердца, печени, легкие, почки, селезенки, роговые оболочки глаз...

Снова уселся, теперь уже на краешек стула.

- Все это очень и очень дорого стоит: ты ведь, наверное, догадываешься. Многие тысячи и тысячи баксов. И достаем не так, как твой наниматель - Панадис - через китайскую мафию, а гораздо проще...

Тон был спокойным, даже ироничным.Как если бы он разговаривал с ребенком, которого еще долго надо учить уму-разуму.

- И знаешь, как ?

Получает удовольствие, подумал Алекс, глядя на Рындина.

Прямо, как если бы раздевал женщину...

- Мы вылавливаем бомжей. Их сейчас много развелось по Москве...

Алекс не выдержал. Перевел взгляд на главу Медицинского центра. Это была не просто неосторожность - глупость. Лицо Рындина просветлело от удовольствия: он увидел, наконец, то, чего так долго и томительно ждал жертва дрогнула, пусть даже на мгновение. Крончер представил себе, что его ждет.

Рындин продолжил с еще большим подъемом:

- Наша "скорая" собирает их на чердаках, в подвалах. На вокзалах, возле рынков и складов...

Крончер собрал всю свою волю, чтобы изобразить улыбку. Ему это удалось. Иконописный лик потемнел от злобы, сильные и холеные руки сжали сиденье стула.

- Рассказать, что мы с ними делаем? Извольте, сэр:мы их усыпляем, а потом - потом расчленяем. На те же почки, печени, сердца...

Алекс держал улыбку, как впавший в истерику солдат - знамя. Вокруг бушевал огонь, смерть была совсем рядом, и избежать ее было невозможно. А раз так, надо было обуздать рвущийся наружу звериный страх и встретить ее Курносую нахальной усмешкой. Может, это ее хоть как-то отдалит...

- Ты считаешь это аморальным? А быть человеческим мусором - морально ? Пьянью, дранью и сранью ? Портить своей вонью воздух, красть, блевать, паразитировать ?

Он слегка успокоился и поиграл сотовым телефоном.

- Ты когда - нибудь плавал в дерьме ? Нет ? А я - да ! Еще как ! И, вот видишь - выплыл ! Получил образование, стал врачом, владею бизнесом, который не всякому снился... И отдать его никому не отдам... Не отступлю.... А тех, кто станет наступать мне на ноги...

Он бросил на Алекса взгляд полный холодной иронии и набрал номер:

- Как у тебя?

И через полминуты:

- Твой клиент проснулся, и мы с ним беседуем. Он парень умный. И ушлый... Но ничего, мы и не таких ломали...

Рындин в каком-то известном только ему ритме постучал ногой по полу:

- Я ему готовлю сюрприз... Завтра ты мне понадобишься. Будь здоров, спасибо!

- Ну, - обернулся он к Алексу, - ты и вправду не хочешь знать, какой сюрприз? Но все равно я тебе расскажу. Смотри!

Он встал, прошелся по подвалу, щелкнул пальцами.

- Это должно быть чем-то неординарным. Что надолго за помнится. А, представляешь, Крончер, если сделать документальный фильм? Полно ведь богатых людей, готовых купить такую пленку...

Он остановился перед Алексом.

- Меня осенило! Знаешь, что я могу с тобой сделать ? Забетонировать!

Его глаза были глазами совершенно нормального человека. Человека, который способен взвешивать и оценивать свои поступки. Такого, который не позволит себе пойти на поводу у какой - либо маниакальной идеи.

- В Москве много строек. И столько же крупных котлованов для фундаментов, которые надо залить бетоном... Мы подгоним к одному из них кран. Подвесим на стрелу увесистый куль... Ты ведь догадываешься, кто там будет, в этом куле ? Да, ты прав: в нем будешь ты! Мы сбросим куль в раствор и еще зальем парой десятков тонн сверху...

Улыбка сошла с лица Алекса, и Рындин это заметил. Но особой радости не проявил. Голос его, наоборот, стал задумчивым:

- Как ты думаешь, сыскная братия способна будет тебя там найти? Ну, предположим, заподозрит даже: но ведь поздно будет! Вскрывать десятки тонн бетона заново?! А, если, я еще попрошу сверху арматуры положить и снова бетона подбавить?..

- Я думал ты просто преступник, - прознес Алекс. - Но нет! Ты преступник и маньяк вместе, в одном лице...

Рындин улыбнулся легко и свободно. Он заставил сфинкса заговорить.

- Но ты не беспокойся. Я мог бы сделать это с Панадисом. Но ты - не он. С ним мы одного поля ягода, а ты... Тебя просто наняли, и ты согласился. Клюнул на деньги ! Ты ведь любишь деньги, жидюга, а ?!...

Он встал, поправил желто - коричневый галстук, застегнул пуговицы на костюме и, зевнув, оповестил:

- Нет, это было бы романтично, но глупо. С тобой мы поступим иначе. Пустим на запчасти. Ты ведь моложе, здоровей, а, значит и трансплантанты надежней...

Снова металлический щелчок замка, Рындин шагнул в раскрывшуюся, как дверца банковского сейфа, дверь. С минуту было слышно, как он поднимается по деревянной скрипучей лестнице, которая находится сразу за дверью.

Вверху он остановился. Опять щелкнул замок, за ним выключатель.

Тюрьма Крончера погрузилась снова в темноту.

Собственная, его Алекса, судьба была решена: ему было суждено сгинуть далеко от дома, среди чужих, за абстрактные идеалы добра...

Труп Панадиса обнаружили только поздно ночью, перед закрытием ресторана. Секьюрити, обходивший здание, дернул ручку кабинки в туалете, дверца не открылась.

- Мистер... - на всякий случай позвал секьюрити. Никто не отозвался.

Заснул что ли? А, может, плохо стало! В щели под дверью что-то темнело.

Секьюрити поднялся наверх за старшим смены. Вдвоем они смелее забарабанили в дверь. Снова никто не ответил.

- Давай, - старший показал глазами.

Секьюрити вошел в соседнюю кабинку, встал на унитаз. Заглянул за перегородку.

- Постой! Тут, кажется, жмурик...

Внизу лежал грузный крупный мужчина, голова его касалась двери...

- Я сейчас открою...

Он лег грудью на перегородку, продвинулся ближе к двери, перегнулся. Осторожно, рукой в платке, повернул завертку. У него был недолгий опыт службы в органах.

Дверь открылась. Лежащий на кафельном полу человек был мертв.

- Давай, звони ментам, старший... Теперь нас с тобой затаскают...

- Ты че? С чего бы это?

- Я-то знаю. Тут сейчас пол-Петровки съедется.

Секьюрити, как в воду смотрел.

Он только не упомянул РУОП, а, между тем, те появились почти сразу.

Убитый оказался гражданином Азербайджана, поэтому на место происшествия прибыли также представитель консульства и ответственный сотрудник, представлявший в Москве МВД республики. Их присутствие было весьма важным, поскольку убийство могло было быть совершено на националистической почве и иметь неожиданные последствия. Ведь из-за общей криминальной обстановки взаимоотношения недавних народов- братьев в последнее время были весьма напряженными.

Чернышева вызвали из дома, и он появился одним из первых. Еще по телефону он узнал имя убитого: Константин Панадис...

Убийство было, безусловно, сязано с преступным промыслом, каким занимался этот тип.

Виктор постарался сразу же собрать свою группу, но ни у Гончаровой, ни у Крончера телефоны не отвечали. Он выехал один. Ресторан находился недалеко от "Тверской", в центре города. Он быстро добрался...

Еще издалека Виктору бросились в глаза развешанные по фасаду мигающие разноцветные фонарики и милицейская круговерть сигнального огня над кабинами служебных машин. Смерзшийся снег по сторонам тщательно вычищенных дорожек то и дело менял свой цвет...

Чернышев, не раскрывая, предъявил удостоверение.

Старший оцепления у входа молча козырнул. Кроме милицейских в вестибюле никого не было. Сразу у входа Чернышев лоб в лоб столкнулся с майором Ловягиным. Старший опер РУОПа шел с молодым официантом, который был выше его на две головы. Они направлялись в бар.

- Пойдем, - показал Чернышеву Ловягин на портьеру, за которой скрывался вход.

" Знает кошка чье мясо съела..." - подумал Чернышев. Ловягин, спихнувший ему накануне материал о похищении специалиста по замкам Станиславыча - теперь демонстрировал широкий жест.

- Как жизнь? - Он дружески хлопнул Чернышева по спине.

- Нормально. Что здесь?

- Убитый сидел сначала за стойкой, - Ловягин обвел официанта водянистым взглядом, - потом пересел к одной дамочке...

- А она?

Ловягин был в курсе:

- Вскоре уехала...

- Рассчиталась?

- К ней нет претензий.

- Женщина была одна?

- Он с ней тут познакомился... - Ловягин потер одна о другую своими большими, обращающими на себя внимание руками. - Судя по всему, покойный был записным бабником. А девица выглядела потрясающе. Мне уже несколько человек об этом сказали. Не исключено, что Панадиса из-за нее и замочили...

Они прошли к столику - единственному, остававшемуся неубранным. Кроме дессертных тарелок с пирожными и бокалов с коктейлями, половину стола заняла роскошная коробка шоколадных конфет.

Официант объяснил:

- Я ждал, что он вернется, оплатит заказ. А потом, когда его нашли, секьюрити предупредил: на столовых приборах могут остаться отпечатки пальцев...

- Что убитый заказал?

- Выпивку для обоих... Конфеты, сладкое...

- Ничего не трогай! - приказал Ловягин официанту. - Тут работа для экспертов. Это их хлеб. Я сейчас вернусь. Побудешь тут, Чернышев?

Тот пожал плечами: да, иди. Чернышев его не долюбливал, не понимал: " кислое с пресным..."

Недомерок, но за чинами не гнался. На освобождение заложников, на задержания особо-опасных - убийц и насильников вызывался сам и шел впереди. За чужие спины не прятался. Первую пулю посылал в престуника, а вверх только вторую. Обид тоже никому не прощал. Ни в Афгане, ни в Чечне. Ни здесь, в Москве. От такого можно ждать всего. Подвиг и преступление. Беззаконие и самопожертвование...

Пока Ловягин ходил за криминалистом, Чернышев, осмотрел стоявшую на столе посуду: пили на брудершафт, что ли ?!

На бокале, стоявшем у тарелки покойного Панадиса, остались следы губной помады.

" Стоп! Это еще что?!"

На дне бокала виднелись следы белого кристаллического по рошка, не успевшего раствориться.

" Клофелин?"

Было похоже, что Панадису перед случившимся подсыпали сильнодействующее средство, понижающее давление...

Труп обнаженного Панадиса, прикрытый до пояса простыней все еще находился в туалетной комнате. Его уложили на носилки.

Чернышев с трудом узнал щеголеватого холеного бизнесмена от медицины в синюшнем одутловатом обнаженном мужчине с узкой полоской усов на круглой физиономии.

Одежда убитого была сложена в пластиковый пакет. Сбоку же , на носилках, в другом полиэтиленовым пакете, лежали документы, обнаруженные в одежде. И отдельно удавка - аккуратно разрезанная, перед тем, как снять с трупа, и тщательно упакованная.

Глубокую странгуляционную борозду на шее жертвы еще надлежало описать... Судебно-медицинский эксперт - молоденькая женщина- врач в длинной шубе до пола - надиктовывала такому же молодому следователю прокуратуры свой раздел в протоколе осмотра трупа.

Вся прибывшая на место происшествия бригада была молодой.

Чернышев не был участником осмотра.

Его проблемой был Чень и переправляемые им из Китая трансплантанты. В этом направлении его надежды а успех были связаны с тайным помощником, которого подобрал ему Марс - бортпрводником узбекских авиалиний...

Обстоятельства убийства Панадиса, однако, могли пролить свет на межклановые московские разборки в сфере бизнеса, связанного с пересадкой внутренних органов.

Осмотр закончился уже на рассвете.

Виктор снова позвонил Анастасии. На этот раз она сразу сняла трубку.

- Ты можешь приехать?

- Есть новости?

- Панадис убит.

- Панадис?!

Анастасия помолчала.

Сообщение о неожиданной насильственной смерти даже чужого и малосимпатичного человека, с которым недавно общался, разговаривал, в первую минуту способно шокировать.

- Застрелен?

- Задушен петлей. В ресторане...

- Давно?

- Поздно вечером. Я думаю, это имеет отношение к разгрому Медицинского центра...

Чернышев разговаривал из вестибюля ресторана. Служебный персонал еще не разъезжался. Оперативники тщательно опрашивали не только бармена каждого официанта. Убийца не мог не попасть в их поле зрения. Кто-то, возможно, выглядел подозрительно, проявлял интерес к потерпевшему, к его очаровательной соседке...

Тут же допрашивали секьюрити- как тех, кто нес службу внутри ресторана, так и тех, стоял на входе, снаружи. По заведенному тут правилу они записывали номера припарковывавшихся у ресторана машин...

- Алекс не появлялся? - поинтересовалась Анастасия.

Чернышеву не понравился ее вопрос. В нем явно присутствовал скрытый упрек. А он не любил, чтобы его тыкали носом в ошибки.

- Нет, а что ?

- Его телефон не отвечает. Может его, вообще, нет в гостинице.

- А я - что?! За его нравственностью обязался следить?!

Он не спускал обид никому. Близкие меньше других могли рассчитывать на снисхождение.

Голос Анастасии прозвучал сухо и жестко:

- Ты чего, командир? Забыл, с кем имеем дело? А тебя самого разве чуть не замочили в Янги-Юле. А сейчас этот случай с Панадисом...

- Ладно ! - сказал он примирительно. - Подъезжай на Шаболовку. Я сейчас буду там. Начнем искать...

Через полчаса он уже был в РУОПе.

Здание Регионального Управления по организованной преступности было построено как райкомовское. На фасаде еще красовались монументальные знаки партийной символики. Дневное напряжение по ночас тут спадало. В коридорах не было никого лишнего. Автоматчик у входа, правда, не садясь, - стоя, в любую минуту готовый к появлению начальства, - вместе с дежурным рещал кроссоврд.

Из трамвайного депо неподалеку доносилось дребезжание вы езжавших трамваев...

Чернышев, первым делом, позвонил Крончеру по сотовому телефону. Никто не отвечал.

Чертыхнувшись, Виктор достал телефонный справочник, набрал номер дежурного администратора.

- Вас беспокоит майор Чернышев из МВД... - так это выглядело короче и солиднее. - Меня интересует господин Алекс Крончер из 736-го номера. Он прибыл из Израиля. Посмотрите: его ключ на месте?

- Минутку... - это был глухой голос, бодрствовавшего всю ночь администратора. - Есть. Ключ висит...

- То-есть, он с вечера не брал его?

- Повидимому. Я его вообще не видела... Может вы позвоните на этаж...

- Давайте номер...

Дежурной по этажу, в отличии от администратора, видимо, удалось выспаться - голос был бодрый:

- Я заступила с вечера. При мне он не приходил.

Крончера она отлично помнила:

- Высокий, стройный такой? Глаза, как головешки... Весь вечер и всю ночь не был...

Виктору это не понравилось.

Поразмышляв он пришел к выводу, что вечер Крончер мог провести с Анастасией.

Он припомнил, что в последнее время их отношения друг к другу изменилось. Оба больше молчали, как люди, боящиеся случайно проговориться о своих тайнах. Разговаривая между собой, подолгу смотрели друг другу в глаза.

Почему она вдруг звонила Алексу так рано? Интересоваась, как он добрался до гостиницы?!

Ему пришло в голову, что Крончер и Анастасия могли провести вместе не только вечер, но и ночь.

Виктор никогда бы не позволил себе задать ей столь бестактный вопрос, если бы от ответа на него не зависело нечто очень важное: когда Крончер попал в беду? Еще с вечера. Ночью. Или перед рассветом...

Он позвонил Анастасии, но ее уже не было..

Чернышев на всякий случай набрал номер телефона Скорой помощи, затем - Бюро несчастных случаев. Человек по имени Алекс Крончер в числе обращавшихся за помощью в истекшие сутки не значился...

Не было также зарегистрировано ни одного несчастного случая с людьми, личность, которых была бы неустановлена.

Неопознанных трупов по Москве также не значилось.

Он еще связался еще с Костромой. А вдруг напомнили о себе дружки по выпивке, и израильский полицейский на воскресенье смотался туда: а чего? Всего четыреста километров...

- Ничего не знаю... - проокал нараспев костромской дежурный. Хотя... Минутку! Тут у меня в смене один, который тогда с ним в ресторане праздновал...

На несколько секунд в трубке воцарилась тишина. Потом снова возник голос костромича.

- Нет, говорит: не было его! А что случилось?

- Да ничего, - слукавил Виктор. - Он все грозился как-нибудь к вам съездить...

Его тревога росла. Он связался с ответственным дежурным на Петровке.

- Проверь израильтянина... Может доставлен в какое- нибудь отделение или в вытрезвитель...

- Поддает? - удивился ответственный.

- Не шибко. В вообще-то, он в завязке...

- Давай данные.

- "Алекс Крончер, на вид 26, рост 185-190, худощавый, брюнет, одет в темплую спортивную куртку голубого цвета и кофейного цвета ботинки фирмы "Скечерс"...

- Фирмы "Скечерс"...

- Это с твердыми носками, - Чернышев вспомнил объяснение Алекса, туда американцы металл под кожу заделывают...

Появилась Анастасия, неприветливая, слишком сильно накрашенная. С таким густым макияжем он ее прежде никогда не видел. Все ясно: не спала... Глаза злые, растревоженные. Проревела всю ночь...

- Что-нибудь есть? - поинтересовалась с порога.

- Нет пока. По скорой, по бюро несчастных случаев - ничего.

- Я знаю, тоже проверила...

- Я запросил Петровку. Может куда-нибудь доставили...

Виктор заварил кофе и достал из стола какое-то печенья. Грызли молча, настроение было тягостное.

Чернышев снова соединился с дежурным на Петровке.

- Как там насчет Крончера?

- Не доставлялся, не задерживался...

- Спасибо.

- А в область не звонил? - Анастасия поставила чашки на подоконник. Потом помою...

- Пока не звонил.

- Я сейчас займусь.

Она расположилась за соседним столом: тут стояли два телефонных аппарата - параллельный и еще один, с другим номером. Связалась с дежурным в Никитском переулке, бывшей "Белинкой".

Разговор с дежурным по области занял не больше минуты.

- ЧП у нас! Неопознанный труп мужчины. В двух рюкзаках. Город Видное, Ленинский район. Недалеко от станции...

- Виктор! - Она показала на телефон.

Чернышев снял вторую трубку, конец сообщения они прослушали оба.

- Труп расчлененный, без головы. Выехала оперативная группа. Свяжитесь попозже. Мне должны вот-вот позвонить с места происшествия...

Чернышев и Анастасия молча ждали.

- Ты помнишь какую-нибудь особую примету у Крончера? - не глядя в сторону Анастасии, спросил Чернышев. - Не хотелось бы раньше времени паниковать, запрашивать их представителя в Москве...

Анастасия, не поднимая глаз, обрисовала татуировку Крончера:

- Меч, обвитый оливковой ветвью. Это эмблема израильской армии. На лопатке справа...

Главное было произнесено. Оставались детали:

- Когда его могли захватить?

- После пяти утра...

Около десяти часов Чернышеву позвонила жена:

- Как ты там?

Он пробурчал нечленораздельно.

- Жив пока.

- Тут кто-то звонил ночью. Спрашивал тебя. И еще - не ты ли тот Чернышев, что работает в милиции?

- Я говорил тебе: отключай телефон!

Она стала что-то еще объяснять, но Чернышев прервал ее:

- Разберемся! А сейчас мне нужна линия. Сюда должны звонить.

Он грохнул трубкой.

Лицо у него заострилось, глаза из-за бессонной ночи и забот глубоко запали.

- Вот козлы !

Анастасия подняла на него выгоревший взгляд.

- Ты о чем это ?

- Звонили жене... - он поморщился, - спросили, тот ли я Чернышев, который работает в к о н т о р е . Думаю - до них дошло, что мент и экскурсовод, который обращался к Ченю по поводу сестры - одно лицо...

- Нервничаешь ?

Виктор дернулся, было, зло, но в глазах Анастасии читалась такая тревога, что он только махнул рукой.

- Я-то что? Главное, жена с детьми. Куда их спрячешь?!

Чернышев вздохнул, достал из дальнего ящика стола сигарету, что делал крайне редко. Раскуривал долго: рассматривал, как юлит в ней огонек, поблескивает, танцует, снова наплывает. Светлые точки. Как насекомые...

- Сейчас один исход. Или они нас, или мы их.

Информация из Видного задерживались.

При обнаружении расчлененного трупа главную роль с всегда играло судебно-медицинское исследование, но что-то важное могло стать известным уже в самом начале - в результате осмотра на месте.

Во все века трупы, как правило, расчленяли чтобы воспрепятствовать установление личности жертвы. Однако сейчас - в эпоху пересадок человеческих органов - страшная находка в Видном могла содержать оставшиеся части тела донора, с уничтоженными на них особыми приметами - родимыми патнами, татуировками, бородавками.

Отделенную голову могли сжечь где-нибудь в котельной или

обезобразить и увезти за сотни километров, а потом выбросить - хотя бы в тот же канализационный люк.

Следствию в таких делах остается уповать на опыт и профессиональную подготовку экспертов.

Обычно линии расчленения проходят по суставам. Поэтому по особенностям и характеру отделения частей тела можно судить как о предмете, которым производилось расчленение, так и о степени знакомства преступника со скальпелем и анатомией человека...

Чтобы поторопить время, Анастасия включила автоответчик.

За сутки, пока они не были здесь, позвонил с десяток людей. В основном, оперативники.

Зная, что их голоса записываются, все звонившие разговаривали неестественными напряженными голосами, забывали назвать себя, намеренно коротко рубили фразы.

Кроме самого Чернышева никто не смог бы во всем этом разобраться.

- ..." Виктор! Объект отсутствовал. Вызвал повесткой на среду!".. " Срочно позвони Гаранину, у него для тебя новости..."

Какой объект? Какому Гаранину? Какие новости?

Уже немолодой чуть дребезжащий голос, возникший внезапно на пленке, показался Анастасии удивительно знакомым - человек изъяснялся неспешно и весьма подробно, чтобы оказаться руоповцем.

" ... Вы палатки у метро "Добрынинская" представляете? Полукругом, в сторону универмага... "

Анастасия даже не могла понять, вначале, к чему он ведет.

" Там их, наверное, с десяток. А, может, и больше... И вот во второй от метро, в правом вернем углу... Цену я не посмотрел..."

Ковальский! Она узнала его - инженер, "специалист по замкам", с которым они разыскивали место его заточения в больнице на Каширке.

Анастасия внезапно вздрогнула. Еще не отдавая себе полностью отчета в том, о чем он говорит, а лишь почувствовав...

" Крокодильчик Гена"... Точно такая игрушка, как в "амбулансе", в кабине. Вот я подумал: " может водитель поблизости тут живет или работает..."

Она точно знала: ничего о "Крокодильчике Гена" Ковальский им не говорил. Может Ловягину?

Запись кончилась.

- Виктор! - она уже перекручивала запись на начало.

Лицо ее вспыхнуло.

- Зеленый крокодильчик в "амбулансе"... Помнишь?

Чернышев уставился непонимающе.

- Мы Рындина забыли!

Все произошло как-то быстро, сразу, в одну ночь.

И Панадис. И Крончер. Теперь этот расчлененный труп и эти ночные звонки ему, Виктору, домой...

- Послушай...

Избежавший страшной участи инженер снова повторил свою версию, записанную автоответчиком.

- Это Рындин... Дьявол в ангельском обличьи...

Пока Чернышев слушал, Анастасия снова набрала номер дежурного по области.

- Еще ничего не могу сказать... - дежурный был немногословен: его теребили со всех сторон. - Труп отправили в Бюро судебно-медицинской экспертизы...

- Что известно о потерпевшем? Мужчина молодой?

- У меня нет данных.

- На нем одежда?

- Одежды нет. Отсутствует часть внутренних органов... Извини, у меня на прямом проводе генерал. Звони.

Он положил трубку.

- Да, это тот самый "амбуланс". Рындина... - Чернышев оставил автоответчик. - С "крокодильчиком". Ну,и чего дальше делать станем? Будем звонить начальству? - Он усмехнулся. Он был снова жестким, насмешливым, каким его привыкли видеть. Анастасия мотнула головой:

- Когда тебя задержали в Янги-Юле, я ведь начальство не вмешивала...

Чернышев вздохнул:

- Я - другое дело.

В углу его рта запеклась сигарета. Он посасывал ее хотя она давно уже отгорела.

- Представь себе, что тебе звонит кто - то из подчиненных: так, мол, и так, мы считаем, что израильский полицейский, прикомандированный к группе Чернышева захвачен мафией. И, скорее всего, - расчленен... Да это ведь международный скандал, ничего больше!

Он сплюнул горчившие во рту травинки табака и резко ударил рукой по столу.

- Все правильно: что они могут там сделать такое, чего

мы не в состоянии ?!

- Едем ! - она потянулась за сумочкой. - Только бы не сидеть...

Виктор угрюмо усмехнулся:

- К Рындину?!

Виктор яростно потер подбородок.

- А дальше? Санкции прокурора у нас нет. Ни на задержание, ни на обыск. Брать Рындина ? Но он слишком завязан в этом деле. Путей для отступления у него нет...

- Да ты ж сам себя надежды лишаешь, - вырвалось у Анастасии.

- Рискнуть можно только с воспомогательным персоналом Медиуцинского Центра. С секьюрити или с кем-то из бригады "скорой". Но я один не смогу. Нужны двое...

Анастасия кивнула и уселась на стул поудобнее.

Сомневаться не приходилось: в напарники она предлагала себя.

- Не знаю вот, не подкачают ли у тебя нервишки ? - спросил он нерешительно.

- Не подкачают, - сухо заверила она его.

- Ты еще не знаешь, о чем речь идет...

- Мне все равно... - вырвалось у нее.

Он вздернул броси, но ничего не сказал. Только еще яростнее потер свою короткую шевелюру.

- Для Рындина альтернативы не существует: я уже высказывал тебе о нем свое мнение. Для него жизнь и его детище неразделимы. Что же касается его людей, - они расколются...

Он улыбнулся, но улыбка вышла кривой, глумливой.

- Если поймут, что смерть взяла их под руку, уже наклонилась и что-то шепчет... Кстати: оружие при тебе, подруга ?

Она поспешно кивнула.

- К делу мы сможем приступить только к вечеру...

- Не поздно будет ?

- До этого нам необходимо еще кое-что проверить. Набирай телефон оперативного отдела. Проси секретаря. Скажи, что мы сейчас приедем за бумагами...

Бумаги, заказанные Чернышевым, были готовы еще третьего дня установки на Рындина и его компаньонов, секретаря и нескольких сотрудников. Гаишник, проводивший внеплановый техосмотр "амбуланса" по заданию Регионального управления, тоже кое - что добавил.

С документами знакомились прямо в машине Чернышева - стареньком "фиате" - отец купил его себе еще в те времена, когда поэтический пафос был в почете и неплохо оплачивался.

Виктор теперь уже не расставался с сигаретой.

- Оба компаньона нам тоже подходят. Источники характеризуют людьми хитрыми, но не особо сильными. Оба под большим влиянием босса. Один с украинской, другой с грузинской фамилией... В принципе, ими можно было бы заняться...

- Постой ! Помнишь, врача, что подходил к нам, когда мы приезжали с Ковальским в больницу ? Кавторадзе... Он с Рындиным в одной упряжке...

- Попробуй его разыскать. Я пока посмотрю другие бумаги.

В первую очередь, его интересовади водитель и работавший с ним в паре санитар. Виктор погрузился в документы.

О санитаре там было написано немного...

"Из неблагополучной семьи. Еще до Армии состоял на учете в милиции. Сначала в детской комнате, потом в Инспекции по делам несовершеннолетних... Участвовал в групповом изнасиловании: дело прекращено за недокказанностью... За обирание пьяных направлен в СпецПТУ... "

Виктор взял новую сигарету, закурил...

"После возвращении из Армии связался с так называемой "спортивной мафией". По общему мнению, принадлежит к местной преступной группировке, занимающейся рэкетом торговцев соседних коммерческих палаток... В настоящее время значится в Центре "Милосердие, 97". Медицинского образования не имеет. В чем заключается его работа - неизвестно... С матерью и старшими сестрами ведет себя нагло. Соседи по подъезду его побаиваются, а женщины среди них избегали оставаться наедине в лифте..."

Анастасия в это время обзванивала ординаторские. Компаньона Рындина нигде не было. Она рискнула набрать номер кадровика больницы. Там было занято.

Чернышев перешел к бумагам на водителя.

" В прошлом - конвойные войска, сверхсрочник. Проживает на 3-ем Хорошевском. Семьянин. Жена, две взрослые дочки. Обе учатся. Достаток средний, особенно не шикует. Осенью купили "девятку". Летнее время проводят в деревне, в Можайском районе, на родине. Там у него родительский дом... Работает, по словам соседей, где-то в больнице. Всю дорогу пашет на санитарной машине. В основном, вечерами. С ним постоянно санитар - здоровый молодой парень спортивного вида, в камуфляжной куртке поверх халата..."

- Ну что там? - Чернышев увидел, как Анастасия, закусив губу, положила трубку.

- Кавторадзе срочно оформил отпуск. Где он - неизвестно...

- Это после нашей встречи с ним ?

- Скорее всего.

- А Павленко?

- Тот еще раньше уехал. Лечит сломанную руку...

Чернышев отложил бумаги.

- Выбора нет: остается водила "амбуланса". Вроде он по-проще...

Анастасия пожала плечами.

- Расстанемся до вечера: остались еще кое-какие проблемы...

У него улучшилось настроение.

Самое трудное - выбор решения - остался уже позади. Сейчас следовало заняться простыми обычными делами.

- Особо телефон не занимай, Настя. У борт проводника из Янги-Юля есть и твой номер тоже. Он может позвонить в самый непоходящий момент...

- Поняла. А что с Алексом?

- Примерно к восемнадцати подтягивайся к Медицинскому центру...

Виктор подхватил ее в отцовский "фиат" недалеко от шумного перекрестка. Метрах в ста пятидесяти от Центра "Милосердие, 97". Движение тут было односторонним. "Амбуланс" не мог его объехать...

- Как дела, старший лейтенант Гончарова?