Побеги любви

33

Он уехал, но Ровена не была посажена в темницу, как она боялась. Он даже не поднял ее, чтобы она приступила к своим обязанностям, а оставил выспаться – в пустой комнате.

Уоррик попрощался с ней, однако, на рассвете. Она помнила это смутно, помнила, что он сжал ее в своих объятиях, прижал к себе и нежно поцеловал. Нежно? Да, она не ошибается в этом, потому что губы у нее воспалены и сейчас еще, и все же его поцелуй не причинил ей боли. Но она тут же опять провалилась в сон, как только он вновь положил ее на кровать, усталость после ночи, проведенной с ним, притупила ее интерес к тому, что он уезжает или вообще к чему-нибудь.

Теперь, когда она проснулась, ей стало интересно, почему он так ее поцеловал – непохоже на все его поцелуи, которые она получала – и давала – в течение этой долгой ночи. Ее воспаленные губы подтверждали то, что другие поцелуи были не столь нежны. Это не значит, что они ей не нравились. Удовольствие, которое она получила, намного превосходило то небольшое неудобство, которое испытывала. И сейчас, когда она вспоминала об этом, то удивилась, почему Уоррик был таким ненасытным.

Ясно, не потому, что она высказала вслух свое желание ласкать его. И все же – все же он нашел ее вскоре после того, как она покинула зал вчера днем, и отвел ее в свою комнату, где он показал ей последствия того, что она так раздразнила его.

Он был столь возбужден, что это получилось через несколько мгновений после того, как он уложил ее в постель. Она испытывала сначала неудобство, когда он погрузился в нее, но потом его бурлящая страсть была возбуждающа, и уже на втором движении ей хотелось того же, что и ему, а на третьем она потеряла голову. После чего он любил ее более связно, но с тем же пылом. И это было любовью, потому что он давал больше, чем брал, ни слова не упоминая о том, что стоит между ними.

В какой-то момент они оба почувствовали, что проголодались, и он пошел будить повара. Но это оказалось не нужно, потому что кто-то оставил подносы с едой в ближней комнате для них, так же как воду для умывания. Они оба поели, хотя пища была холодная. Они совсем потеряли счет времени.

Но ночь еще не кончилась, и Ровена не забыла о том, с чего она началась. Не забыл и Уоррик. Однако только после того как он убедился, что это иллюзия – пытаться заставить его орудие вновь оживиться, то согласился выполнить ее просьбу. И все же ошибся, потому что все равно не смог лежать перед ней слишком долго.

Дважды он пытался сдерживаться и каждый раз, когда терял контроль над собой, бросался на нее как дикарь, чтобы овладеть ею. Она начала облизывать его, начиная с шеи, медленно перемещаясь к плечам, потом по его крепким рукам, по его груди. Ей хотелось вылизать каждый дюйм его тела, но она еще не дошла до низа живота, как он втянул ее обратно в постель и вошел в нее. И пока он не выдохся, ей так и не удалось закончить то, что она хотела, и даже сейчас она вспыхнула, вспомнив его горячность и те звуки удовольствия, которые она из него исторгала.

Это казалось сейчас сном, то, какой он был с ней; настолько отличалось от того, что было раньше. Ни разу он не показал себя с жестокой стороны. И она изумилась теперь, когда припомнила, как часто он смеялся. Ночь, которую она никогда не забудет.

Чего она не знала и не узнает пока, потому что он уехал, – было ли его поведение результатом того, что она его соблазнила, или просто временное улучшение. Он прибудет обратно меньше чем через неделю, сказал он ей, но уже сейчас этот срок казался ей бесконечным.

Ровена вздохнула и стала одеваться. Она знала, что слишком нетерпелива, нереально предполагать, что она сможет так скоро усмирить дракона. Одна ночь не меняет человека. И одно маленькое напоминание о том, что разжигает его мстительность, – и он опять начнет выдыхать свое пламя. Но прогресс несомненен. Этого нельзя не заметить. И она не могла отрицать, что соблазнение Уоррика де Чевила не оказалось столь уж неприятным для нее делом, как она предполагала. Нет, это было приятно.

Она не знала, как уже поздно, пока не вышла в зал и не увидела на полу полоски света, которые обычно там бывали днем. В широкой комнате почти никого не было за исключением нескольких служанок. Одна из них Милдред, и она поспешила навстречу Ровене, увлекая ее за собой в кухню.

Ровена удивилась и спросила:

– Разве безопасно теперь, когда он уехал, если нас увидят разговаривающими?

– Черт с ним, с его приказом, – ответила Милдред. – То, что я узнала, не может ждать удобного случая. Но почему ты не огорчена его отъездом?

Ровена усмехнулась.

– Потому что я не в темнице.

– Нет, я не об этом, я о том, куда поехал лорд Уоррик. Не может быть, что ты не знаешь!

– Не знаю чего, Милдред? Уоррик сказал только, что он уезжает ненадолго, но не говорил, почему он уезжает. – Ровена начала хмуриться. – Этого не может быть, что на войну, нет, на столь короткое время.

– Нет, не на войну, на поединок. Гилберт вызвал его, и Уоррик поскакал на встречу с ним – лицом к лицу.

– Боже милостивый, один из них умрет. – Ровена побледнела.

Милдред посмотрела на нее.

– Конечно, – сказала она нетерпеливо. – Но сначала они узнают друг друга.

Ровена едва ли слышала ее, потому что в мозгу проносились картины того, какой Гилберт высокий, как хорошо он владеет мечом и насколько Уоррик склонен к честному бою, тогда как Гилберт – наоборот. Она почувствовала дурноту, поскольку перед ее глазами возникла картина – Уоррик лежит на земле… кровь…

Она тяжело опустилась на стул, плохо сознавая, что происходит вокруг. Милдред притронулась холодной рукой к ее щеке.

– Что с тобой, детка? – тревожно спросила она. – Это ребенок?

Ровена подняла на нее глаза с выражением крайнего отчаяния:

– Я не хочу, чтобы он умирал.

– А, – понимающе произнесла Милдред. – А почему он должен умереть? Он уехал, готовый ко всяким штучкам. Возможно, там и не дойдет до схватки, по крайней мере – между ними двумя. Я больше беспокоюсь, что Уоррик узнает, кто ты на самом деле. Как только он увидит Гилберта, то узнает в нем похитителя из Киркбурга и поймет, что он твой брат. Это не беспокоит тебя?

– Не по той же причине. Я знаю теперь, что он не убьет меня – по крайней мере не из-за моих владений, – добавила она с болезненной улыбкой. – Я боюсь его гнева, если он решит, что я обманывала его, не признаваясь в этом. За это я могу опять угодить в его темницу.

Улыбка Милдред была еще более болезненной.

– И скорее, чем ты думаешь, моя дорогая.

Ровена нахмурилась.

– Как это?

Милдред огляделась, чтобы убедиться, что они сейчас одни.

– Леди Беатрис затаила злобу с тех пор, как узнала, что ее выдают замуж за мальчишку из Малдуитов. Она в бешенстве на Уоррика, и если она чего унаследовала от отца, так это его мстительность. Она хочет заставить его пожалеть о том, как он с ней поступил, и хочет отыграться на тебе.

Глаза Ровены расширились.

– На мне? Но она пользуется властью теперь, когда Уоррик уехал?

– Некоторой, далеко не полной, но она слишком умна, чтобы полагаться на это и больше ни на что. Я подслушала ее разговор с сестрой прошлым вечером, и действительно умно то, что она задумала. Она не знает, за какое преступление Уоррик превратил тебя в пленницу, никто не знает, но она планирует приписать тебе кражу.

Ровена прикрыла глаза, потому что вдруг поняла.

– Она скажет, что я украла что-нибудь у нее.

– Да, и не что-нибудь, а ее наиболее ценную игрушку – жемчужное ожерелье, подаренное Уорриком. Мелисант поддержит ее, скажет, что только тебя видела в комнате перед тем, как оно пропало. Беатрис потребует потом обыскать ткацкую, а также комнату Уоррика, а именно там она спрячет в укромном месте ожерелье, чтобы подтвердить твою вину.

– И она даже не будет настаивать на том, чтобы меня посадили в темницу. Это будет сделано в любом случае до возвращения Уоррика, а он может поверить наговору. Он так часто называл меня маленьким воришкой. Он будет принужден наказать меня, сурово – возможно…

– Это не твоя забота, детка. Что случится с тобой до его возвращения, именно то, чем и надеется Беатрис удивить Уоррика.

Ровена нахмурилась.

– Но Джон Гиффорд…

– Его нет. Там другой тюремщик, известный своими злоупотреблениями над пленниками.

Ровена побледнела.

– Я… я видела его.

– И это еще не все. Беатрис будет настаивать на твоем допросе, чтобы якобы узнать, что еще украдено. Ты знаешь, как допрашивают пленников?

– Пытка?

– Да. Эта стерва надеется, что ты будешь изуродована, и… и потому Уоррик не захочет больше тебя видеть, и еще более – что ты потеряешь бэби. Вот чем она думает уязвить его, потому что знает – все знают, как он хочет сына, пока и незаконного.

– Все, меня тошнит.

– Я понимаю, – сочувственно сказала Милдред.

– Нет, действительно тошнит.

И Ровена выбежала в умывальную.

Когда Ровена вернулась, Милдред смочила полотенце холодной водой и положила ей на лоб. Ровена с благодарностью посмотрела на нее и спросила:

– Когда она собирается это осуществить?

– Когда Беатрис опоздает к вечерней трапезе. Это будет ее объяснение – что она хотела надеть ожерелье и не нашла его. Но ты сможешь уйти до того. Я приготовила тебе сумку с едой и одеждой – кое-что из твоей, но также из одежды служанки, потому что тебе надо соответственно одеться, чтобы можно было незаметно передвигаться. Я спрятала сумку в прихожей, и все ждала, когда ты выйдешь сюда.

– Я слишком долго спала.

– А, так наш план работает?

– Твой план, ну да, похоже на то, – Ровена усмехнулась. – Но это теперь не имеет значения.

– Нет, будет иметь большое значение, когда вернется Уоррик. И тебе вовсе не нужно уходить далеко. В лиге отсюда есть лес, достаточно густой, чтобы спрятать целую армию. Будь там поближе к опушке, и я пошлю Уоррика за тобой, как только смогу объяснить ему, что было необходимо, чтобы ты ушла.

– А ты не пойдешь со мной, Милдред?

– Мое отсутствие заметят слишком быстро, а это привлечет внимание к тому, что и тебя нет. А так они не начнут искать, пока Беатрис не обвинит тебя. И тебе легче будет выйти незамеченной в одиночку, мне надо быть здесь, чтобы убедить Уоррика в том, что Беатрис лжет.

– Ты забываешь, что он не слушает оправданий – по крайней мере от нас, – сказала Ровена тихим голосом. – Если я должна уйти, то лучше мне не возвращаться. Турес не слишком далеко отсюда…

– Это добрых три дня ходьбы пешком, – воскликнула Милдред с ужасом.

– Но мои люди там помогут мне или спрячут меня, пока я смогу придумать, как освободить мать из замка Эмбрей.

– Ровена, не может быть и речи о таком далеком переходе пешком и одной. Положись на Уоррика. Дай время, он поймет, что к чему. Я чувствую это.

Ровена покачала головой.

– У меня нет такого доверия. И теперь, когда думаю об этом, я не хочу, чтобы человек, который так испортил своих детей, воспитывал моего ребенка, понимаешь, Милдред?

– Его ошибка в том, что он этим не занимался, но вспомни, у них не было матери, которая бы за ними могла постоянно присматривать.

– Милдред, сейчас не время обсуждать этот предмет, – нетерпеливо оборвала ее Ровена. – Скажи мне только, как я смогу пройти ворота.

Что Милдред была недовольна тем, что ей не дают обсудить эту тему, было очевидно по натянутому выражению ее лица.

– Там только один сторож у внешних ворот. Ты пройдешь, пока я буду отвлекать его. Однако, если ты столь решительно настроена бежать, подожди в лесу один день, – нет, лучше, два дня, пока здесь поутихнет. Я смогу тогда присоединиться к тебе.

Ровена обняла ее с облегчением.

– Спасибо.

– Благодари меня после того, как я всю дорогу до Туреса буду брюзжать и говорить, какую глупость ты совершаешь.