Почему?

VI.

Поезд пришел ровно в 10 часов, когда розовая полоска зари потухла над лесом и на небо, сразу потемневшее, стала не спеша подыматься луна.

Поезд пришел из лесу, медленно-крадучись, подозрительно высматривая даль жестким светом своих трех глаз. И казалось, будто из лесу вылезало какое-то сказочное чудовище, таившееся там целый день и вышедшее теперь на добычу...

На платформе, залитой лунным светом, стоит кучка людей. Усталая от дневных впечатлений молодежь грустно поглядывает в даль, в лес с большим озером, кусочек которого серебрится вдали — и молчит. Белые платьица девочек в лунном свете выделяются странными, колеблющимися пятнами.

В стороне, под крышей, где тень косая и глубокая, два силуэта...

— Прощай, Леля — тихо говорит милый голос, такой близкий теперь, родной.

Боязливый поцелуй. И близко смотрят два глаза. А что они говорят, эти дорогие глаза... Без слез, давно уже иссякнувших. В них и темное равнодушие, бессилие и теплая ласка и жажда такой же ласки...

Опускает голову ему на грудь.

— Леля, скажи, почему... почему...

Леля молчит. Что он может ответить? Разве он знает, почему минута счастья принесла с собой этот бесконечный ужас и почему теперь в душе равнодушие пустоты...

— Пусть будет, что будет — думает он. — Да, пусть, что будет. Теперь уж все равно. Раньше был ужас, а теперь все равно...

Поезд подошел. Нарушая грустную тишину, резко ударил колокол и все побежали садиться. И странным казалось со стороны, как быстро карабкались темные фигурки по ступенькам вагонов. Точно убегая от чего-то, от этой тихой майской ночи, залитой лунным светом.

Пронзительно свистнул паровоз. И было похоже, точно кто-то большой и сердитый чему то очень обрадовался:

— Ох-хо-о!..

И пополз, громко пыхтя, по направлению к тому городу, откуда днем привез сюда кучку людей, уставших от городской зимы и захотевших солнца и зеленых деревьев хоть на один день, хоть на несколько часов...

Но теперь все ехали уже обратно и тащившее их чудовище, темное и сердитое, очевидно было чем-то довольно, так как все покрикивало, не то угрожая кому-то, не то победно: — Ох-хоо! Ох-ххо-хо-о-о!

И, наконец, совсем скрылось в темной дали.