Под жарким солнцем

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Илюсик был в семье одиннадцатым ребенком.

В пятницу, к вечеру, перед самым заходом солнца, когда еще не успели зажечь в начищенных до блеска подсвечниках молитвенные свечи, предвещавшие приход святой субботы, закончив работу в помещичьей усадьбе, Авраам поспешил домой.

У порога встретила его подвязанная чистой простыней бабка Брайна в черном чепце и, смиренно, благочестиво улыбаясь, торжественно сообщила:

— Поздравляю, реб Авраам, поздравляю, ваша Зельда родила мальчика.

Подведя его к постели, где лежала резко осунувшаяся после тяжелых родов жена, она добавила:

— Посмотрите, какого она принесла молодца… крепыш, богатырь, жить ему до ста двадцати лет!

Авраам долго рылся в карманах, старался найти монету-другую, чтобы отблагодарить повитуху за принятие родов, за добрые слова и пожелания, но там и ломаного гроша не оказалось. А признаваться в этом ему не пристало, и он продолжал шарить в пустых карманах, делая вид, что намерен вознаградить ее за труд и старания.

Между тем бабка Брайна не переставала восхищаться новорожденным:

— Нам бы с вами, реб Авраам, столько счастливых лет, скольким я младенцам помогла за свою жизнь появиться на свет божий, но такого мальчугана, как ваш новорожденный, право, не упомню. Увидите, реб Авраам, сколько радостей он доставит вам и вашей Зельде, дай бог расти ему здоровеньким!

— Спасибо, спасибо, вознагради вас господь за вашу добрую душу, за ваши благочестивые дела.

— Должна вам сказать, что господь бог пока что не очень торопится вознаградить меня… Мы же живые люди, душу надо чем-то поддержать… Может случиться, что, когда появятся божьи милости, уже не будет сил принять их…

Авраам понял, на что намекает бабка Брайна, и ему ясно стало, что красивыми словами тут не отделаться, и начал оправдываться:

— Я, милая моя Брайна, в долгу у вас, сохрани бог, не останусь. Чуть только поправится Зельда, мы с вами расквитаемся. Но сами понимаете, что ее прежде всего надо поставить на ноги. А нынче, как положено по обычаю, вероятно, нагрянут мальчики, чтобы поздравить роженицу, надо раздобыть для них хотя бы медовых пряников. Да и мы с нашими ребятишками тоже живые люди… Одним воздухом не обойдемся…

— А я-то, а я-то надеялась, что господь снизошел к нашим молитвам, благословив вас таким удачным сыном, и что нам с дочерью — горемычной вдовой — благодаря этому удастся чем-нибудь разжиться к субботе.

Авраам широко развел руками, сильно хлопнул себя по бедрам и отчаянным голосом сказал:

— В честь новорожденного бог не ниспослал мне ничего такого, из чего я смог бы воздать вам должное за то, что вы помогли дитяти увидеть свет божий. Так что же мне делать?.. Думаю, что господь простит нам, если не встретим святую субботу так, как он нам повелел… Побежал бы куда-нибудь занять немного денег, но видите, солнце садится, пора зажигать свечи.

Зельда лежала с закрытыми глазами и тихо стонала. Услышав, с какой болью в душе муж объясняется с Брайной, она подозвала его к себе и, напрягаясь изо всех сил, прошептала:

— К субботе я успела приготовить все как надо… Чолнт[1] дети поставили в печь. Пусть Брайна отпразднует с нами…

У Авраама точно тяжелый камень с сердца свалился. Он был рад, что сможет справить субботу не хуже людей.

— Слышите, слышите? — обратился он к повитухе. — Зельда приглашает вас с дочкой к нам… Отпразднуем вместе…

— Халу я тоже успела испечь, — тихо продолжала Зельда. — Пусть Брайна зажжет свечи и помолится за меня тоже, а ты, Авраам, ступай в синагогу, а как вернешься, справишь «кидиш»[2]. Вино в шкафчике…

Теперь только, придя немного в себя, Авраам заметил, что во всех уголках сверкает чистота, в доме уютно и, как всегда в канун субботы, дети умыты, опрятно одеты, а у девочек аккуратно заплетены косички.

Авраам никак не мог постичь, каким это образом умудряется Зельда сводить концы с концами на скудный его заработок, который приносит ей раз в неделю, — умеет накормить десять ртов да еще отложить кое-что на субботу и праздники, чтобы справить их не хуже людей. Он был уверен, что на всем свете не найти такой умной, умелой, экономной и изворотливой хозяйки, как его Зельда. Никто неспособен, как она, бесконечно стирать, чинить, латать, ушивать, уширять, лицевать, перешивать, превращать рубахи в наволочки, простыни в фартучки, юбчонки в штанишки, и что только она не придумывает, чтобы дети были обуты, одеты, и не кое-как, а даже нарядно.

…Когда Авраам узнал, что родился мальчик, он сразу задумался, как наречь сына. Обычно, когда рождался ребенок, он спрашивал Зельду, чье имя из своих покойных родственников она хотела бы ему дать.

— Ты уж назови его именем какого-нибудь из своих покойников.

— Я хотел бы назвать его в честь моего деда, того самого, который был в мире праведных уже тогда, когда мы поженились. Был он здоровяк, каких мало, работник что надо. К тому еще голова у него была светлая — настоящий мудрец. Слава о нем шла по всей округе, и отовсюду обращались к нему люди за добрым советом. Звали его Илья, а величали Илья-пророк, как в писании.

— Ну, так давай назовем его Ильей. Пусть пойдет он в деда здоровьем, трудолюбием, головой и пусть доживет до ста двадцати лет.

Младенец, однако, никак не походил на богатыря, каким его представила отцу повивальная бабка. Это был худенький, бледненький ребенок, но жизнь била в нем ключом. На редкость подвижный, неугомонный, он улыбался, делал такие уморительные гримасы, что мать таяла от удовольствия, жалея, что нет рядом Авраама, который вместе с нею смог бы порадоваться, глядя на сына.

Очень долго тянулись для Зельды будни, и слишком короткой казалась ей суббота, когда можно было усладить отцово сердце рассказами о детях, особенно о меньшеньком.

Время текло в непрерывных трудах и заботах. В один счастливый день Илюсик стал на ножки, а немного спустя неожиданно затопал по комнате. Он падал, поднимался, снова падал и снова поднимался, побуждаемый бурлившей в нем жизненной силой; когда подрос, стал бегать, взбираться на крыши, чердаки, деревья, не раз срывался оттуда, но продолжал резвиться, не обращая внимания на синяки, шишки, кровоподтеки, ссадины и царапины.

Шалости и озорные его проделки сильно огорчали Зельду. Выходя из себя, она причитала:

— Не иначе, дьявол какой-то в тебе сидит. До каких пор ты будешь носиться как угорелый? Не напастись на тебя ни ботинок, ни штанов. Утром постирала рубашку, а к вечеру она стала как тряпка. Кем же ты вырастешь? Что из тебя получится?..

Она все собиралась пожаловаться Аврааму на Илюсика, но всякий раз откладывала, опасаясь сурового наказания. Лишь изредка, когда особенно донимал, ее прорывало:

— Ох, Авраам, знал бы ты, что я терплю от твоего драгоценного сына…

— А что случилось? Набедокурил?..

— Лучше не спрашивай, озорство его прямо-таки невыносимо…

— А что ты хочешь? Ребенку пристало проказничать, к тому же он младшенький и мы его избаловали, — успокаивал Авраам жену. — Бог даст, родишь благополучно, перестанем потакать ему, и он небось присмиреет.

…Но и после того как Зельда родила двенадцатого ребенка — девочку Генечку и грошовую ржавую селедку приходилось теперь резать не на тринадцать, а на четырнадцать кусков, она все же то и дело подсовывала Илюсику кусочек побольше и пожирнее, оправдываясь:

— Он же у нас такой худенький — косточки сквозь кожу просвечивают, ему еще расти да сил набираться, а где он их возьмет — из тарелки пустых щей, что выхлебывает за день?..

Устав от непрерывной беготни и озорства, Илюсик, заходя в дом, взбирался на окошко и пристально глядел на улицу, по которой все еще шли и шли шеренги людей, одетые кто как — в свитках и лаптях, в серых заячьих шапках, а кто в рваных, изношенных пальто, в истоптанных сапогах и бутсах, с полными мешками за спиной.

Рядом с шеренгой шагал военный и отсчитывал шаги:

— Раз, два, раз, два…

Звучный мягкий баритон затянул:

Илюсик уже знал эту песню. Он тоже выстраивал ребят на улице, так же, как командир, отсчитывал: «Раз, два, раз, два…» — и они тоже пели эту песню.

Он только не понимал, почему заглушают эту песню плач и за сердце хватающие жалобные возгласы женщин и детей, бежавших за колонной.

— Мама, почему так плачут на улице?

— Потому, дитя мое, что гонят их на войну…

— Почему же надо плакать?

— Их могут убить, и детишки их останутся сиротами.

— А кто войну делает?

— Царь…

— Почему же он такой злой, этот царь, что хочет убивать людей?

— Когда вырастешь, дитя мое, сам поймешь…

— А когда же я вырасту? Когда я стану взрослым? — приставал Илюсик.

В пятницу вечером, когда Авраам, как обычно, в канун субботы приехал домой, он спросил, что нового, и как бы между прочим сказал:

— У пана уже некому работать…

— Ну так что? У тебя голова болит за него?

— Уже детей берут на работу.

— Может быть, ты хочешь, чтобы и твои дети стали холопами? Не доживет твой пан до этого…

— Мы там хотим работать, мы пойдем работать, — в один голос объявили ребята.

— Туда я вас не пущу, хватит с нас и того, что отца впрягли в ярмо, — взволнованно возразила Зельда.

— Хотим работать, хотим папе помочь, — не унимались ребята.

— Ты видишь, Авраам, какие у тебя помощники… Даже Илюсик хочет скорее вырасти, чтобы помочь тебе зарабатывать деньги…

— Пока что ихними заработками сыт не будешь, — вздохнул Авраам.

— Сейчас нам трудно, но что делать? Надо начать учить детей ремеслу. Я пыталась пристроить их, но ремесленники не хотят брать учеников. У многих я уже была, можно сказать, пороги обила, а что толку: у кого есть ученик, а кто выжидает, что вдруг его на войну возьмут, а кто вернулся с войны калекой и сам ничего делать не может. А дороговизна растет, заказов нет, мастера сами ходят без дела. Надо хоть девушек пристроить, завтра же схожу к модистке, может, она возьмет учениц.

— А я хочу только в имение! — заявил Илюсик. — Что там делают?

— Пашут, сынок, сеют, картошку сажают, — ответил отец.

— И хлеб сеют? — допытывался Илюсик.

— И хлеб.

— Значит, все там растет и люди не голодают? Почему же мама не хочет, чтобы мы там работали?

— Вот выучишься ремеслу, заработаешь деньги и всегда сытым будешь… — объяснила мать.

— Но я хочу быть крестьянином, — настаивал Илюсик. — У них всегда есть картошка, хлеб, молоко, мясо… Они всегда сыты… Они еще продают на базаре…

Глазки его загорелись, у него захватывало дыхание при одной только мысли о хлебе и картошке.

Умные рассуждения сынишки привели Зельду в такой восторг, что она обняла его, прижала к груди, целовала и нежно приговаривала:

— Радость моя, счастье мое, светлая головушка моя, чтобы здоровеньким рос на долгие годы…

Когда Илюсик вырвался из объятий матери, Зельда подошла к Аврааму и с материнской гордостью сказала:

— Ну, ты слышал, как рассуждает твой младшенький…

Счастливая, радостная улыбка озарила всегда омраченное нуждой, озабоченное лицо Авраама, и он ответил:

— А что ты думаешь, сынок прав, и даже очень прав… Он как взрослый рассуждает. Совсем неплохо было бы, если бы дети наши работали в имении. Они научились бы обрабатывать землю… И может, бог даст, скоро все перекрутится, перемелется, и нам улыбнется счастье, заимеем кусочек землицы… И тогда станем на ноги, тогда добьемся того, о чем мечтали наши деды и прадеды, — найдем, как в песне поется, «в сохе — счастье»… Я давно присматриваюсь к жизни крестьян и вижу, что у них тоже немало нужды и горя. Но все же у кого клочок земли имеется, живет кое-как, собирает картошечку, немного пшенички, ржи… У кого коровка есть, имеет молочко, маслице… Илюсик — ребенок, и то это понимает, а ты хочешь детей только ремеслу учить… Подумаешь, какое счастье у сапожников или портных: когда подвернется какая-то работа, то кое-как перебиваются, а когда работы нет, то бегают с высунутыми языками и, как говорят, три раза в день умирают с голоду.

С минуту Зельда молчала, словно вдумываясь в его слова, потом, махнув рукой, сказала:

— Ой, Авраам, Авраам, не утешай себя несбыточной мечтой… Собственного клочка земли тебе не видать, как не видать своих ушей. Мой отец покойный, царство ему небесное, тоже мечтал об этом. Он даже собрал немного денег, дал задаток пану и думал уже, что вот-вот заведет хозяйство, купит лошадь, корову, но появился пристав и сказал, как в книге Шолом-Алейхема описывается про Тевье-молочника: «Изойди», это значит — вон из деревни, тут не место для тебя. Вам запрещено заниматься земледелием.

— Может быть, все же избавимся от этого зла и заживем как все люди, — вздохнув, сказал Авраам. — Вот я слышал, что существуют где-то на юге Украины земледельческие колонии и евреи — потомственные хлеборобы — работают на земле не хуже других…

— Дай бог, твоими устами да мед пить.

Везде и всюду уже знали, что в Петрограде скинули царя, но в имении, где работал Авраам, все шло по издавна заведенным порядкам.

В первые дни, как только до пана дошла эта ошеломительная весть, он в панике удрал куда-то, но тут же вернулся и по-прежнему властвовал в своем имении.

Сбежавшие с фронтов солдаты будоражили холопов, собирали митинги, призывали крестьян забрать землю и конфисковать имение помещика. В тревоге пан как в лихорадке метался, исчезал, снова появлялся, снова исчезал.

Однажды, поздно вечером, возвращаясь из дому в имение, Авраам еще издали увидел высоко вздымающиеся огненные языки, разлившие по горизонту багрово-красное зарево. Чем ближе он подходил к имению, тем отчетливее видел разбушевавшийся страшный пожар.

«Что случилось? — подумал он. — Что горит? Неужели никто не тушит пожар?»

Когда Авраам подошел к усадьбе, он увидел несколько человек с пылающими факелами в руках.

— Пойдем, Авраамка, пойдем, браток, лупить проклятого пана! — кричали они, хватая его за рукав.

Взбудораженный Авраам смотрел на них обезумевшими глазами и никак не мог понять, чего от него хотят.

— Ну что ты стоишь как истукан? — потянул его один из них, с белобрысой бородкой и закисшими трахомными глазами.

— Но что стряслось? — допытывался Авраам.

— Как — что? Ведь революция! — воскликнул мужичок с белобрысой бородкой.

У пораженного этим известием Авраама перехватило дыхание, он не смог вымолвить ни единого слова.

— Революция, браток, революция! — кричал третий парень, худощавый, с узким обросшим лицом. — Не веришь? Где ты был? С неба свалился, что ли? Революцию проспал!

— Вчера я весь день был дома… слышал, что на улице что-то творится: шумят, кричат, я и подумал, что солдат на войну гонят, — как бы оправдывался Авраам.

— Долой войну! Земля — крестьянам! — до хрипоты кричали батраки. — Пойдем-ка расквитаемся с паном, пойдем! Чего стоишь?

До сознания Авраама все еще не доходило, что здесь происходит. Еще в пятом году, когда был совсем молодым, он впервые услышал это магическое слово — «революция». Уже тогда холопы жгли помещичьи усадьбы. Огнем и дымом были охвачены многие губернии. Но солнце, которое ненадолго засияло для рабочего люда, вскоре закатилось в бездонной пропасти крови и слез.

Когда повстанцы и с ними Авраам с пылающими факелами подошли к усадьбе помещика, там уже было много народу. В зареве пожара горел помещичий дом. Авраам отчетливо видел, как разъяренный народ метался по двору, как врывался в распахнувшиеся двери дома и хозяйственных строений — искал помещика.

— Он уже удрал, скрылся… Испугался, дьявол проклятый, чтобы горячая пуля не угодила в его волчье сердце! — раздавались голоса.

Несколько человек с красными повязками на рукавах свиток и изношенных чумарок пробовали удержать разъяренную толпу, кричали:

— Успокойтесь! Спокойно, спокойно! Не жгите добро! Теперь оно наше… Мы хозяева! Нашей кровью, нашим потом нажито!..

Высокий, широкоплечий мужчина с темно-русым чубом взобрался на каменную ограду и, открывая митинг, энергично размахивая руками, громко и горячо заговорил:

— Товарищи и братья! Мы, бывшие холопы, панские рабы, вместе с нашими братьями, рабочими и крестьянами, становимся, значит… ну… мы становимся, как говорится… хозяевами… Наши мозолистые руки все это создали. Значит, пусть живет и здравствует революция!

Сотни голосов слились в единый громовой крик:

— Ура! Ура!.. Да здравствует революция!..

Несколько человек, стоявших у ограды, подхватили оратора, подбрасывая его вверх, начали качать:

— Ура! Ура!

Когда народ немного успокоился, на ограду взобрался другой оратор — бородатый, в грязной старой шинели; он снял единственной уцелевшей на войне рукой шапку с головы и, размахивая ею, что есть силы закричал:

— Мы, солдаты, более трех лет валялись в окопах и заявляем, что не хотим больше проливать кровь в интересах помещиков и буржуазии!.. Долой кровопролитную войну! Да здравствует революция! Ура!

— Ура! Ура! Ура! — подхватили все в один голос.

Не успел умолкнуть этот оратор, как на каменную ограду взобрался третий, четвертый…

Авраам стоял среди разбушевавшейся толпы и с затаенным дыханием прислушивался к каждому слову ораторов. Его голос сливался с возгласами других:

— Ура! Да здравствует революция!

Митинг затянулся допоздна. На следующий день опять митинговали, казалось, что этому конца не будет. Аврааму хотелось быть вместе со всеми, кричать, радоваться, шуметь, но его с неистовой силой потянуло домой, скорее сообщить Зельде и детям, что свершилась революция. Они ведь, бедные, сидят босые дома, не могут выйти на улицу и не знают, что в мире произошло. Не чувствуя под собой ног, он помчался домой. К счастью, по дороге ему подвернулась подвода, и он быстро добрался до дома. В дом он ворвался словно вихрь. По его возбужденному лицу Зельда сразу заметила, что стряслось что-то невероятное. Но пока она успела о чем-то спросить, он выпалил:

— Зельда, дети, революция!..

— Что случилось, Авраам? Говори толком, я ничего не понимаю, что ты говоришь. Скажи скорей, что стряслось?

— Я же говорю тебе, что революция!

— Почему же ты вдруг среди недели домой пришел?

— Я же говорю тебе, что революция!

— Так не работают?

— Конечно, не работают… Пан удрал.

— А имение? Что там будет теперь? Кто там будет хозяином?

— Говорят, что мы, рабочие, станем там хозяевами.

— А кто же работать будет?

— Мы будем работать.

— А кто же будет хозяином?

— Говорят же тебе, что мы.

Услышав рассказ отца, Илюсик понял, что немедленно нужно всем сообщить эту радостную весть, и стремглав побежал на улицу, крича изо всех сил:

— Революция! Революция! Революция!

Вместе со своими братишками и сестренками, вместе со всей детворой закоулка они вихрем носились по улицам и кричали:

— Да здравствует революция!..

…Авраам по-прежнему работал в бывшем помещичьем имении. По решению ревкома рабочие выбрали комитет, который взял на учет имущество, переданное в его распоряжение. Комитет следил, чтобы все было цело, ничего не растащили, и всюду навел строгий порядок. На Авраама была возложена обязанность следить за скотом. Днем он и несколько рабочих кормили скот, поили, доили коров и следили, чтобы в коровниках был порядок и чистота, а ночью Авраам стоял на посту и охранял имение от налетов банд, которые повсюду грабили и зверствовали.

Вырваться домой и отвезти семье паек, который комитет выдал рабочим, ему не удавалось.

«Что делать? Как быть?» — беспокоился он.

Набравшись смелости, он пошел к председателю комитета и выпалил ему все, что накипело на душе:

— Двенадцать детишек у меня… Они ведь, упаси бог, могут с голоду умереть… Даже паек, который получаю, я не могу им передать… Войдите в мое положение, пожалейте моих детишек и отпустите меня на пару часов.

— Ну посуди сам, как я могу тебя отпустить, когда кругом орудуют банды, каждую минуту они могут ворваться к нам, разграбить и разорить наше хозяйство… А кем мне тебя заменить?

— Это-то так, но все же нужно войти и в мое положение, — умолял его Авраам. — Детишки ведь голодают… Что делать?

Председатель беспомощно развел руками:

— Не знаю, прямо не знаю, как мне быть с тобой. Отказать тебе грех, а отпустить не могу. — Подумав немного, он добавил: — Знаешь что, зайди-ка завтра, может быть, что-нибудь соображу.

Хотя председатель ничего ему не пообещал, все же Авраам не терял надежды, что тот исполнит его просьбу. Ночью, стоя на посту, он с нетерпением считал часы и минуты, оставшиеся до утра. Как назло, время тянулось очень медленно. На рассвете вдруг раздались выстрелы и сразу же последовала команда: «В ружье!» Перестрелка усилилась. Бой был длительный и тяжелый. К утру все затихло, банда отступила.

«Все пропало, — с досадой подумал Авраам. — Теперь уж мне не вырваться домой».

Усталый и подавленный, он прилег отдохнуть, но заснуть никак не мог, вертелся с боку на бок. Когда наконец задремал, услышал голос:

— Мегудин, ты хотел отвезти семье продукты, давай побыстрей, сейчас пойдет подвода в город.

— Продукты для семьи… — бормотал он спросонья.

Ему казалось, что это сон, но, раскрыв глаза, он увидел председателя комитета, который тормошил его:

— Скорей, Мегудин, скорей! Комитет выделил немного продуктов и для твоей семьи.

— Выделил? — изумленно переспросил Авраам. — В самом деле? Ой, спасибо, большое спасибо вам!

— Скорей, подвода уже стоит около амбара. Смотрите только не задерживайтесь, сразу же обратно! — строго наказал председатель.

Пока Авраам добежал до амбара, подвода была уже нагружена картошкой, капустой, кулями с пшеном, мукой и даже дровами.

— Гайда, гайда, быстрей садись на подводу, — торопил председатель.

Увидев подводу с продуктами и дровами, Авраам оторопел, сразу не нашел слов благодарности за заботу о его семье.

— Спасибочко, спасибочко, — без конца повторял он. — Не беспокойтесь, я сразу же вернусь, — заверял он.

Давно уже у Авраама не было такого приподнятого настроения. Ему казалось, что он едет домой на большой праздник. Шутка ли, сколько продуктов привезет. А Зельда его такая хозяйка, что надолго растянет их. Муку она придержит на «приварок», а иногда, возможно, и побалует детишек, приготовит им запеканку или блинчики… Но сегодня они наверняка его не ждут. Хорошо, что он заявится неожиданно, да еще с таким добром. Если в доме совершенно пусто, Зельда быстро состряпает что-то вкусненькое, ведь она такая мастерица, все горит в ее руках.

Подвода незаметно подъехала к дому. Илюсик и Мишка услышали грохот колес, подбежали к окошку и радостно закричали:

— Папа! Папа приехал!

Разутые, они выбежали встретить отца.

— Куда вас несет в такой холод?.. А ну-ка марш в дом! Сию же минуту! — рассердился Авраам.

Весело подпрыгивая, дети вернулись в дом и с радостью сообщили:

— Папа что-то привез нам! Он сгружает узлы.

Дети натянули на себя что попало и кинулись опять на улицу к отцу, но Авраам начал уже вносить привезенное добро в дом.

— На, принимай вот, — поздоровавшись, подал Зельде узлы и тут же вернулся к подводе.

— Ой, картошка, капуста, смотри, даже мука! — радовались дети. Они, обгоняя друг друга, побежали навстречу отцу, который еле втащил в дом тяжелый мешок.

— Что ты еще привез? И это все нам? — спрашивали дети.

Зельда сложила узлы в сторонке, посмотрела, что в них, и, ошеломленная, спросила:

— Где же ты нашел такой клад? Неужели это все нам?

Авраам улыбался. Ему приятно было смотреть, как она все еще не может поверить, что все продукты он привез для них.

— Все это комитет мне отпустил…

— Какой комитет? Дай бог ему здоровья. Видно, хороший человек, пожалел наших детишек.

— Комитет — это не один человек, а несколько рабочих, которых мы выбрали, как бы тебе сказать, главными…

— Так пусть они все будут здоровы! Раз они из наших людей, они понимают наше положение и могут нам посочувствовать, — отозвалась Зельда. — А я уж, грешным делом, подумала, что раз ты стал вроде хозяина вместо помещика, то про нас забыл…

— Что ты говоришь, Зельда? Как такое тебе на ум могло прийти?.. — Авраам нежно погладил жену по голове. — Я еле вырвался на полчасика отвезти продукты и повидать вас. Ты представить себе не можешь, что у нас творится…

— А что творится, что без тебя обойтись нельзя? — спросила Зельда. — Даже пан, бывало, отпускал тебя каждую пятницу домой.

— Мы должны навести порядок в своем хозяйстве, — ответил Авраам. — Наш председатель говорит, что мы и рабочие и солдаты, должны и работать и охранять свое добро. Меня же поставили главным над скотом, и я должен следить, чтобы он был вовремя накормлю, напоен, чтобы всюду было чисто и ничего не растаскивали. Как видишь, забот немало.

Прощаясь с Зельдой и детьми, Авраам сказал:

— Если я не так скоро приеду, не волнуйтесь, я не всегда могу вырваться. Председатель комитета обещал, чем только можно будет, помочь нам.

Обратно Авраам вернулся вовремя, как обещал председателю. На следующий день, когда тот пришел в хлев проверить, как идут деда, он добродушно спросил:

— Ну, ты был дома?.. Как жена, детишки? Они довольны привезенным?

— Еще бы! Очень довольны. Спасибо вам! Большое спасибо!

Председатель уже собрался было уходить и вдруг, вспомнив что-то, спросил:

— Ты что делал прежде у пана?

— Везде работал: и в поле, и в лесу. Куда пошлют, там и работал.

— Понимаешь, сейчас уже надо подумать о севе. Зима пролетит, настанет время сева, а это может нас застать врасплох. Прежде всего, я думаю, надо посоветоваться с людьми, которые работали в поле, у них большой опыт, они знают, где, что и как сеять.

Аврааму было приятно, что председатель разговаривает с ним как с равным, советуется по хозяйственным делам. Прощаясь, председатель будто бы невзначай сказал:

— Постараемся весной выделить небольшие участки земли нашим рабочим, чтобы каждый мог посадить немного картофеля, капусты и другие овощи.

— Ох, как было бы здорово! Вот это дело! Просто спасете нас! — одобрительно воскликнул Авраам.

— Мы поможем распахать, постараемся снабдить семенами, — продолжал председатель.

От этой вести сердце Авраама радостно забилось, лицо засияло.

— Наконец-то мы заживем… Всю жизнь мечтал о клочке земли, на котором можно было бы что-то посеять и посадить… Скорее бы сбылось это!

Весть об участке земли, который комитет выделит своим рабочим, обрадовала семью Мегудиных — от мала до велика. Илюсик был на седьмом небе.

— Когда? Когда это будет? — не давал он покоя отцу, как только тот появлялся дома.

— Весной, весной… — отвечал он. — Как только снег сойдет.

— А сколько нам дадут земли? — интересовался Илюсик. — А что посеем? А ты меня возьмешь с собой?

— Возьму. Все поедут работать. Нам дадут семена, и мы все посеем, — радостно отвечал отец.

— Я буду погонять лошадей, — заявил Илюсик.

— А я буду сеять, — отозвался Мишка.

— Всем работы хватит, — сказала Зельда. — Слава богу, что дожили до этого. Если будем живы-здоровы, будет у нас своя картошечка, морковочка, лучок, свеколка… У меня, кажется, завалялось немного фасоли, мы посеем и ее. Посадим и тыкву… Увидите, какие блюда можно из нее приготовить. А какой цимес из морковки можно сделать, — размечталась она.

— Ну, а ты не верила, что у нас когда-нибудь будет свой клочок земли… — с достоинством сказал Авраам. — А когда есть землица и не поленишься обработать ее как надо, то все, все вырастет на ней.

Зима была суровая, не переставая бушевали метели. Начался отел коров, и Аврааму пришлось дежурить в коровнике. Зарывшись в сено, он не переставал думать о Зельде, о детях. Вырваться домой было невозможно, а морозы не ослабевали, метели не прекращались.

«Наверное, продукты кончились у них, дров нет, — тревожился он. — А детишки сквозь заледеневшие окна выглядывают, не еду ли я». Он представлял себе, как они сидят возле чуть теплой печки, греются и мечтают, чтобы скорее наступила весна и скорее приступить к работе на земле. Им, наверное, уже во сне снится, как растут картошка, морковка, фасоль и тыква.

Потом наступил день, когда рабочим начали выдавать пайки. Авраам взял подводу, погрузил продукты, дрова и поехал домой.

Дети сидели закутанные в одеяла и дрожали от холода. Увидев отца, они обрадовались, выбежали навстречу и начали помогать разгружать подводу. Зельда быстро затопила печку, сварила картошку, вскипятила чайник, накормила мужа и детей. В доме стало тепло, уютно и весело. Дети обступили отца и забросали вопросами:

— Когда же дадут землю? Когда будем сеять? Когда опять приедешь?

Как ни не хотелось Аврааму уезжать, но он не стал задерживаться, быстро собрался и, попрощавшись, отправился обратно.

Через несколько дней морозы ослабли, с юга подул теплый ветер, насыщенный запахами пробуждающейся земли, на деревьях набухли почки. Их приятный пьянящий аромат едва доносился сюда издалека, но Авраам уже ощущал его. Ослепительно яркое солнце на ясном небе, серебристые струйки талой воды, стекающие с крыш, темные пятна осевших снежных сугробов — все это предвещало, что весна приближается, что она уже близко. Из далеких теплых краев вот-вот прилетят с веселым гомоном птицы. Они будут петь и радоваться возвращению в свои села, в свои гнезда. Радоваться будут и его детишки: придет весна и осуществится наконец-то их мечта — копать, сеять на своей земле.

В бывшем имении в эти предвесенние дни шла усиленная подготовка к весне: ремонтировали инвентарь, подкармливали лошадей, готовили семена к посеву.

Неожиданно откуда-то поползли страшные вести. Из уст в уста передавали, что немецкое войско кайзера Вильгельма движется сюда и захватывает город за городом.

«Может, бог даст, их остановят и они к нам не доберутся», — утешал себя Авраам.

Но кайзеровские войска, словно саранча, приближались и приближались, нагоняя ужас и страх на жителей городов и деревень.

В эти тревожные дни жизнь в имении шла по строго установленному порядку. Хотя и доносились слухи, что вместе с оккупантами возвращаются обратно хозяева фабрик, заводов и помещики, работа здесь шла по-прежнему интенсивно.

В ясный солнечный день, когда по-весеннему весело шумели ручейки, заливая долины и овраги, наступил грозный час. Как черная туча перед бурей, ворвались сюда оккупанты.

Члены комитета и часть рабочих ушли в лес. Остальные едва успели скрыться кто куда. Еле волоча ноги, подавленный, Авраам ушел домой. Тихо, словно тень, он открыл дверь и увидел детей. Они, как обычно, начали прыгать и кричать:

— Папа, папа пришел! Уже весна, папа, когда же нам землю дадут? Когда же мы будем копать и сеять?!

Авраам с горечью и жалостью молча смотрел на детей, застыв на месте.

— Что с тобой, Авраам? Что случилось? Почему ты так расстроен? — забеспокоилась Зельда.

Авраам сокрушенно махнул рукой, тихо сказал:

— Конец, Зельда, конец…

— Что значит конец?

Авраам подошел к ней и едва слышно шепнул:

— Мы уже больше не хозяева имения, пан вернулся обратно…

Долгожданная весна пришла, но ни Илюсик, ни остальные дети уже и словом не обмолвились о земле, которую им обещали дать. Они молча сидели у окна и, прижавшись друг к другу, смотрели, как по улице маршируют чужие солдаты и поют песни на непонятном языке.

— Зачем они пришли сюда? Это пан их привел? Правда, что они хотят забрать нашу землю? — приставал Илюсик к отцу…

— Они, окаянные, затем и пришли сюда…

— А когда их прогонят отсюда?

— Скоро, скоро, сынок.

— Надо поскорее прогнать их, ведь уже весна, нам надо пахать и сеять…

Удрученный, печально смотрел Авраам на голодных детей и бормотал с болью в душе:

— Что делать? Что делать? Как будем жить?

— Не отчаивайся, Авраам, что-нибудь придумаем. Свет клином не сошелся… — утешала его Зельда. — Не нас одних постигло такое несчастье. Что люди будут делать, то и мы…

— Когда и другим тяжело, разве мне легче?

— Пойди пройдись немного, поговори с людьми, — посоветовала Зельда. — Послушай, что они собираются делать.

— Куда идти? О чем говорить? Они тоже не знают, что делать…

Немного погодя он все же вышел на улицу и подался сам не зная куда. На улицах было пусто, безлюдно. Кое-где прошмыгнет человек и сразу исчезает. Только возле рынка он заметил толпу людей. Подойдя к ним, он услышал, как один высокий, широкоплечий мужик в свитке рассказывал:

— Пан вернулся и начал буйствовать, жестоко расправляться со всеми, кто хозяйничал в имении, когда тут были красные. Панские прислужники ловят наших людей, убивают их, вешают, пытают и мучают до полусмерти… редко кому удается вырваться живым из рук палачей.

Это известие вконец пришибло Авраама. Осторожно оглядываясь, стараясь никому не попадаться на глаза, он побрел обратно. Неожиданно недалеко от своего дома он встретил соседа Моисея Кимблака. Сгорбившись, тот изо всех сил тащил нагруженную тачку с дровами. Авраам не сразу узнал бывшего кантора, которого привык видеть в синагоге всегда в атласном кафтане, опоясанном широким шелковым кушаком, в ермолке. Надрывая горло, кантор молил всевышнего, чтобы он пожалел людей и ниспослал им благодать. Теперь Моисей стал жалким, надломленным, согнувшимся под тяжестью нужды и горя.

«Вот что нужда делает с человеком, — сочувственно подумал Авраам. — Кантор, как лошадь, тянет груз. Может, и мне взяться за такое дело?»

Напрягая последние силы, Моисей Кимблак карабкался в гору со своей тачкой, нагруженной тяжелыми поленьями дров. Авраам чувствовал, что он вот-вот выбьется из сил и упадет вместе с тачкой, скатится вниз и, упаси боже, покалечится или разобьется. Авраам подтолкнул тачку, и она вкатилась на гору. Обернувшись, Моисей, весь мокрый от пота, увидел Авраама.

— А я думаю, почему это мне легко стало, — сказал Моисей, — оказывается, это вы руку приложили. Большое спасибо. Сам бог вас послал. Если бы не вы, я уже, может быть, лежал под горой.

— Что вам сказать? Конечно, было бы лучше, если бы этот груз лошадь тащила. Но что поделаешь? Когда нет лошади, сам превращаешься в лошадь, душу не выплюнешь… Для меня ничего нет трудного, лишь бы заработать на кусок хлеба.

Моисей сел на оглобли своей тачки, вытер пот со лба и, тяжело дыша, спросил:

— Откуда идете, реб Авраам?

— Ищу кусок хлеба для своих детей и не знаю, где его найти.

— Может быть, и вам хочется впрячься в оглобли?

— А почему бы нет? Наверное, придется… А что делать? Скажите правду, на хлеб можно заработать этим?

— Если бог посылает заработок, можно кое-как прожить.

Авраам только собрался поподробнее расспросить об этом, но тут подошел хозяин дров.

— Ради бога, прошу вас, скорее везите дрова. Я очень тороплюсь, — попросил он. — Отсюда уже недалеко.

Моисей покатил тачку дальше. Авраам постоял немного, глядя вслед, и быстро зашагал. Идти домой с пустыми руками и видеть своих детей голодными ему было тяжело, и он долго еще бродил по улицам. Зельда уже не знала, что и думать.

— Где ты пропадал целый день? — наконец увидев Авраама, обрадованно спросила она.

— Искал работу.

— Умойся, перекуси хоть немного.

— Ты что-нибудь сварила?

— А как же… Сварила. Я все углы обшарила и кое-что нашла.

Зельда подала мужу тарелку кулеша, которую он сразу же опустошил, добавила еще немного. Когда Авраам поел, она сказала:

— Моисей Кимблак ждал тебя и не дождался.

— Моисей Кимблак?

— Он сказал, что видел тебя сегодня.

— А что он хотел?

— Я поняла, что он хочет продать тебе тачку.

— Тачку? Видно, ему тяжело таскать се… Я видел сегодня, как он из последних сил карабкался в гору. Если бы я не помог ему, не знаю, что б с ним было.

— Ну, так что он хочет? Если ему трудно, тебе разве будет легче? Не по твоим силам это…

— Станет теплее, мне помогут дети, мы сможет подрабатывать… Но где взять деньги, чтобы купить тачку? Разве только кто-то даст в рассрочку?

— Она и даром нам не нужна… То, что не годится кому-то, и нам не годится… Я понимаю, что Моисей хочет купить лошадь и стать извозчиком.

— Извозчиком? Ох, дожить бы мне до того времени, чтобы мы могли купить лошадь! Кто бы тогда со мной сравнялся… Я думаю, что он подработал на тачке и может купить лошадь, — высказал Авраам предположение.

— Все равно не хочу, чтобы ты покупал тачку. Ни ты, ни дети твои не впрягутся, как лошади, в оглобли!..

Последние слова Зельда выкрикнула, словно бы рассердившись.

— Что же мне делать? Скажи сама… на что будем жить?

— Что-нибудь придумаем.

— Что ты придумаешь?

Авраам знал: Зельда может придумать такое, что ему никогда и в голову не придет. По ее глазам он заметил, что она уже что-то надумала.

— Ну, скажи, скажи — что? — приставал он.

— Вот увидишь… Все будет, с божьей помощью, хорошо, — не желая раньше времени говорить о том, что думает предпринять, старалась она ободрить его.

Как бы нужда ни давила на них, Авраам никогда не вспоминал про Зельдино приданое, хранившееся в сундуке с тех пор, как они поженились. Зельда же ни на минуту не забывала об этом. Шутка ли сказать, ведь ее мать начала собирать деньги, когда она была еще маленькой девочкой.

— Бог даст, подрастешь, станешь невестой, это будет твое приданое, — бывало, говорила мать, когда подходила к заветному узелку, добавляя еще несколько копеек.

После помолвки Зельды с Авраамом мать поехала в город и купила на собранные деньги подвенечное платье, шелковый шарф, пуховый платок, пару сережек, колечко и другие вещи. К этому она еще добавила все, что у нее осталось от наследства своей матери — Зельдиной бабушки: брошку, турецкий платок, одеяло, пару шелковых платьев, — и все это подарила ей в день свадьбы.

За всю свою жизнь Зельда почти не надевала ни эту одежду из приданого, ни серьги, ни другие украшения. Беспросветно протекала их семейная жизнь, без радостей и веселья. Угнетала постоянная забота о куске хлеба, о том, чтобы накормить детей, одеть их, обуть. Но они не унывали, верили: подрастут дети, наступят лучшие времена. Вот почему Зельда до сих пор, что бы ни случилось, не притрагивалась к заветному приданому. Она решила: когда дочери выйдут замуж — это будет их приданым. Но теперь наступила лихая година, и она задумала продать приданое, чтобы купить лошадь. Авраам станет извозчиком и сможет прокормить семью. Но всякий раз, когда она подходила к сундуку, где лежали вещи, у нее сжималось сердце. Наконец, овладев собой, она свернула все в узелок и понесла торговцу Арону Менакеру. Тот вертел эти вещи, ощупывал, осматривал с разных сторон, искал недостатки. Наконец, пренебрежительно спросил:

— Сколько вы хотите за это?

— А сколько даете?

Торговец назвал такую мизерную цену, что Зельду будто крапивой обожгли. Она плюнула, схватила узелок и возмущенная пошла к выходу.

Торговец побежал за ней:

— Вернитесь! Давайте поторгуемся, мы сойдемся в цене.

Зельда с презрением повернулась к нему:

— Чтоб вы сгорели! Вам бы только людей обманывать и наживаться на чужом горе и несчастье!

Но возвратиться домой с пустыми руками она не могла. Расстроенная, стояла и думала, что делать. Вдруг ее осенила мысль: ведь можно обратиться к людям и попросить у них денег взаймы. Она зашла к извозчику Пине Егесу, с которым Авраам много лет дружил. Не успела Зельда рассказать о том, как они бедствуют, Пиня сказал:

— Мы, как вы знаете, люди не богатые, но всегда готовы поделиться с вами последним… Я советую вам: займите деньги, найдутся люди, которые пойдут вам навстречу, и купите лошадь. Помогу и я вам чем смогу. Когда сможете, тогда и отдадите. Могу еще дать вам свои старые дрожки со сбруей, и пользуйтесь, пока не купите новые.

Вернувшись домой, Зельда рассказала Аврааму о том, что люди готовы поделиться последней копейкой, лишь бы помочь им встать на ноги. Авраам был очень тронут:

— Слава богу, что есть еще такие люди. Значит, не пришел еще конец света.

— Загляни к знакомым извозчикам, я уверена, что они помогут тебе купить лошадь. Дрожки и сбрую Пиня обещал дать. Вот и начнешь, в добрый час, зарабатывать, — сказала Зельда.

На следующий день Авраам раздобыл немного денег и, хотя, по его подсчетам, этого еще мало было для покупки лошади, все же пошел на ярмарку узнать цены. Долго бродил там, подходил к одному крестьянину, к другому, пробовал торговаться с ними и, якобы не соглашаясь с ценой, шел дальше.

— А мою лошадку не хочешь купить? — подозвал его цыган — борода с проседью, в широких шароварах, подпоясанный красным кушаком.

Авраам взглянул на его тощую кобылу и молча прошел мимо. Но цыган вцепился в него и не отпускал:

— Ты еще такого коня не видел. Не смотри, что он тощий, зато мчится как вихрь. Он просто загнан и изморен. Отдохнет — это будет не конь, а лев.

— Сколько просишь за него?

— Сколько даешь? Говори…

От цены, названной цыганом, Авраам предложил половину.

— Не торгуйся. Такой дешевки нигде не найдешь, — уговаривал его цыган. — Я отдаю тебе лошадь почти даром, а ты еще ломаешься… Просто так получилось, что я не могу держать коня, потому и продаю. Если бы я подкормил его немного, ты бы втрое дороже за него заплатил.

Цена действительно была небольшая. Аврааму не терпелось купить лошадь, но у нее был такой ужасный вид, что всякий раз, когда цыган бил по рукам, предлагая заключить сделку, у Авраама подкашивались ноги. К цыгану подошел второй покупатель, стал предлагать бо́льшую цену. Авраам хотел воспользоваться этим и ускользнуть от цыгана. Но тот, отталкивая второго покупателя, не переставал уверять Авраама, что еще уступит в цене, так как придерживается обычая не отпускать первого покупателя. Авраам пытался объяснить, что у него нет таких денег, цыган сбавил еще несколько рублей. Дрожащими руками Авраам вытащил из-за голенища деньги и забрал лошадь. Цыган насыпал в мешочек немного овса, немного ячменя и сказал:

— На, будет чем на первых порах кобылу накормить.

Как бы желая убедить Авраама в том, что он сделал удачную покупку, второй покупатель шел следом, предлагая ему возможность заработать, но Авраам и слушать не хотел, поспешил домой. Лошадь сначала шла нормально, но потом начала отставать. С трудом дотащившись с нею до дому, Авраам ввел лошадь в конюшню и вошел в дом.

— Ну, сторговал что-нибудь? — спросила Зельда.

— Купил лошадку.

По его тону Зельда догадалась, что муж не в восторге от своей покупки. Увидев доходягу, которую привел Авраам, Зельда чуть не потеряла сознание.

— Ой, горе мне, что ты наделал? — запричитала она, заломив руки. — Где были твои глаза? Я бы даром такую дохлятину не взяла, ее и собаки не станут есть.

Шум, поднятый женой, окончательно убил Авраама. Набравшись храбрости, он принялся ее утешать:

— Не кричи, Зельда. Лошадь не такая уж плохая, как тебе кажется… Она только изморена. Вот увидишь, когда она, с божьей помощью, отдохнет, это будет лошадь как все лошади, нужно только получше ее подкормить.

Как ни старался Авраам убедить Зельду, успокоить ее не мог. Она не переставала причитать:

— Не уговаривай меня. Это все равно что ты выбросил деньги собакам под хвост или у тебя их украли.

Узнав, что отец вернулся с ярмарки, дети побежали в конюшню. Увидев лошадь, они стали радоваться и плясать:

— У нас уже есть лошадь! Своя лошадь! Мы будем на ней кататься! Ездить верхом!

Отца забросали вопросами:

— Она наша? А во что мы ее запряжем? А где возьмем дрожки? А вожжи мы где возьмем? И кнут? А как зовут лошадь?

Мотелэ вскочил на кобылу, но Илюсик схватил его за ногу, начал стаскивать:

— Не мучь лошадку… Надо дать ей отдохнуть.

Авраам насыпал в корыто немного овса, и лошадь охотно начала хрупать.

— Так, так, — Авраам, довольный, погладил Илюсика по головке, — если она будет есть, она скоро поправится.

— А чем мы будем ее кормить?

— Надо достать, сынок, немного овса, половы и сена.

Отыскав старый мешок, Авраам пошел на базар купить корма для лошади. Илюсик вошел в дом потихоньку, чтобы никто не видел, отломил кусок макухи, которую мать купила вместо хлеба, и отнес лошади. Лошадь съела и макуху. Илюсик с любопытством смотрел, как она ест. Если бы он не боялся матери, то забежал бы в дом и крикнул: «Идите посмотрите, как лошадь уплетает макуху!»

Вернулся отец с мешком половы, а Илюсик все еще вертелся на конюшне возле лошади. Поставив мешок в угол, Авраам зашел в конюшню и увидел Илюсика.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Я кормлю лошадь, хочу, чтобы она скорее поправилась и набралась сил.

Отдохнув немного и подкрепившись, лошадка стала веселее, резвее и даже нередко озорно ржала.

— Ну, кормилица, давай испытаем счастье извозчика, — сказал Авраам, погладив лошадь.

На другой день Авраам привез от Пини Егеса дрожки, которые тот одолжил ему, обмыл их, смазал оси, упряжь, почистил и починил свою одежду, чтобы не выглядеть таким убогим, и начал готовиться к первому выезду.

Подкормив лошадь, он запряг ее в дрожки и выехал со двора.

Извозчики у вокзала встретили новичка с насмешкой.

— Посмотрите-ка на этого льва, которого впряг наш новичок в дрожки, — с усмешкой сказал один из них, широкоплечий крепыш с красным лицом. — Останемся мы теперь без куска хлеба. Пассажиры увидят такого льва, впряженного в карету, в нашу сторону и смотреть не захотят.

— Ты ошибаешься, — бросил в ответ другой, невысокий, с редкой черной бородкой. — Наоборот, они удерут от него, испугаются, что лошадь разнесет дрожки.

Авраама их насмешки раздражали, но он молчал. В конце концов он не стерпел:

— Чего ржете? Над бедностью смеетесь? Кляча может стать хорошей лошадью, а хорошая — клячей.

— Да, так, так! — раздались голоса. — Он прав… Чужую курицу, да еще плохонькую, всегда клюют. Если будут пассажиры, всем хватит… Ваш кусок хлеба никто не заберет.

Авраам целый день простоял у вокзала, но поезд не пришел. Изредка появлялись пассажиры, но к извозчикам не подходили. Извозчики разъехались в разные стороны без седоков, а Авраам все стоял, голодный и усталый, и терпеливо ждал: может, кому-нибудь понадобится.

Совсем стемнело, когда Авраам, разбитый, расстроенный, поехал домой.

Недалеко от дома его догнал Моисей Кимблак. Он сидел на облучке своего фаэтона в чумарке с кушаком. Черная борода его распушилась, пышущее здоровьем лицо сияло, глаза искрились от удовольствия, что его хорошо ухоженная лошадь мчится так быстро. Моисей вначале горделиво пронесся мимо Авраама, но тут же придержал лошадь, остановился:

— Реб Авраам, я вас не сразу узнал. Вы, в добрый час, купили лошадку?

— Да, купил… Но по сравнению с вашей лошадью моя — дохлая кошка.

— Ничего, реб Авраам, не огорчайтесь, это лучше, чем ничего. Со временем купите лучшего коня. Я тоже немало помучился, пока стал извозчиком, как говорится, не хуже других.

Моисей стегнул лошадь и хотел ехать дальше, но снова придержал ее, сказал:

— Я вижу, что вы едете порожняком. Пассажиры сегодня были?

— Пока почина не имел.

— Может, завтра, бог даст, придет поезд… Вы знаете, как идут теперь поезда. Останавливаются в пути, угля нет, машинисту приходится искать дрова, чтобы отправиться дальше… Вы должны ездить по улицам… Случается, пассажиры ищут нас, а мы — их… Завтра, если попадется хороший пассажир, я пошлю его к вам.

— Спасибо, ведь завтра пятница, авось бог пошлет кого-нибудь к субботе, — отозвался Авраам.

Домой он вернулся поздно вечером. Зельда с детьми уже поджидала его.

Увидев усталое, мрачное лицо Авраама, Зельда вздохнула, поставила на стол немного картошки, кусочки макухи и стакан чаю с сахарином Аврааму на ужин.

— Сегодня поезд не пришел, поэтому совсем не было пассажиров, — сказал Авраам. — Говорят, завтра пассажиры будут.

Едва волоча ноги, он добрался до постели и сразу заснул. Проснулся на рассвете, на улице еще было темно, но он захватил немного овса для лошади и сразу выехал, боясь, упаси боже, опоздать к поезду.

Город только начинал просыпаться. Куда-то торопились отдельные прохожие; оборванные и чумазые беспризорные дети с черными лицами выглядывали из котлов для варки асфальта, в которых они грелись, а сейчас решали, куда бы им направиться, чтоб стащить или выклянчить что-нибудь и заморить червячка. Нищий, которого Авраам еще вчера заметил на углу, уже стоял на своем месте. Обнажив искалеченные на войне руки, он пел душераздирающую песню и просил Христа ради милостыню.

Когда Авраам подъехал к вокзальной площади, там уже стояло несколько извозчиков. Он стал в стороне и принялся ждать.

Неожиданно появился Илюсик.

— Ты зачем прибежал? — рассердился Авраам.

— Почему без меня уехал?

— Что тебе тут делать? Зачем тащился в такую даль?

— Я на подводе доехал… Хочу тебе помочь.

— Сию минуту уходи домой.

— Не пойду, буду помогать… Увидишь, как помогу…

Вскоре резкий гудок локомотива всколыхнул предрассветную тишину.

Илюсик побежал навстречу выходящим из вагонов пассажирам с криком:

— Кому нужен извозчик? Пожалуйте сюда, а то мы скоро уезжаем!

Не успели извозчики оглянуться, как Илюсик уже привел двух пассажиров с чемоданами.

— Куда вам? — обратился Авраам к одному из них.

— На Раскопную, — ответил тот.

— А вам? — повернулся он ко второму пассажиру.

— На Садовую.

— Это в противоположных направлениях. Если хотите, подождите немножко, я приеду за вами, — предложил Авраам.

— Хорошо, — согласился пассажир.

Авраам хлестнул лошадь; он уже давно не был так счастлив, как в эту минуту, когда убедился, что его лошадь действительно тянет, что колеса дрожек катятся легко и что сегодня он принесет первый заработок — заработок извозчика.

Когда Авраам возвратился к вокзалу, второго пассажира уже не было. К счастью, вскоре прибыл второй поезд. Илюсик снова побежал на платформу и привел пассажира. Везти его нужно было далеко, и дорога предстояла нелегкая, но Аврааму не хотелось упускать такой случай. Он молил бога, чтобы лошадь не обессилела в пути и чтобы успел вернуться домой до зажжения свечей к субботней трапезе.

Надвигались сумерки, начинало темнеть, когда он с большим трудом довез пассажира до места и вернулся домой. Дома Зельда уже зажгла вечернюю лампаду и, прикрыв глаза ладонями, начала молитву над зажженными свечами.

Пока Авраам распрягал лошадь, кормил ее, Илюсик сообщил маме, братишкам и сестренкам радостную весть:

— Сегодня были пассажиры. Мы неплохо заработали!

Авраам умылся, поздравил всех с наступающей субботой и, подходя к Зельде, сказал:

— Сегодня я должен бы пойти в синагогу и поблагодарить бога за то, что он благословил нас к субботе неплохим заработком.

— Бог простит тебе, — отозвалась Зельда. — После такого тяжелого дня ты разве в силах идти в синагогу?

Она приготовила субботний стол. Вместо двух хал, как следовало по обычаю, она положила два куска макухи, накрыв их белой скатертью.

Авраам помолился, Зельда и дети уселись вокруг стола. Авраам произнес, согласно ритуальному обычаю, молитву «кидиш» и снял скатерть, но вместо двух кусков макухи там лежал лишь маленький кусочек.

— Где же макуха? — удивленно спросила Зельда. — Ведь я приготовила на столе два больших куска, куда они делись?

Илюсик покраснел и смущенно признался:

— Я отдал макуху лошади. Она сегодня заработала на хлеб и еще будет зарабатывать. Нужно, чтобы она набралась сил.

За субботний день лошадь отдохнула, подкормилась, повеселела. С воскресенья до четверга Авраам выезжал на вокзал, но не всегда находил пассажиров. В пятницу прибыли два поезда, и он неплохо заработал. Ему хотелось обрадовать семью, но, как назло, лошадь понуро плелась, и они только к вечеру приехали домой. Он надеялся, что за субботу опять подкормит лошадь, она отдохнет, наберется сил и в воскресенье они успеют на вокзал к первому поезду. И если улыбнется счастье и будет пассажир, а то и два сразу, как это было сегодня, и если даже с ним расплатятся не так щедро, как в этот раз, все равно будет неплохо, лишь бы вернуться домой не с пустыми руками.

Наскоро поужинав, Авраам вышел в конюшню. Он собирался на ночь замесить в корыте отруби с мякиной, но, услышав, что кто-то возится в стойле, испуганно спросил:

— Кто там?

— Это я, папа, — отозвался Илюсик.

— Что ты там делаешь?

— Я хочу покормить лошадь, но она ничего не ест.

— Дай ей отдохнуть. Она очень устала. Уходи оттуда, слышишь?

— Но почему она не ест? Я принес ей макуху и немного овса, а она и не притронулась к нему.

— Я тебе уже сказал, что лошадь выбилась из сил и ей надо отдохнуть, — еще больше рассердился Авраам. — Иди домой.

Илюсик пошел из конюшни, беспокойно спрашивая:

— Почему лошадь такая скучная? Почему она ничего не ест? Неужели только оттого, что устала?

Эти мысли тревожили Илюсика, он не находил себе места. И, хотя продрог и устал за день так, что еле держался на ногах, он решил все же еще раз заглянуть в конюшню. Войдя туда, он увидел отца, который нежно гладил лошадь по крупу, по гриве. Притаившись в уголке, Илюсик услышал:

— Ешь, милая, ешь, родная, набирайся сил, ты же наша кормилица… Мы ведь сегодня с тобой неплохо заработали, и я хочу тебя овсом побаловать.

Илюсику хотелось подойти к лошади и дать ей кусок макухи, который остался у него в кармане, но он не решался выдать себя.

— Господи, неужели она заболела? — прошептал отец, и от этих слов Илюсика бросило в дрожь.

Он осторожно выбрался из конюшни и побрел домой.

— Где ты был? Мало намаялся за день? Сию минуту спать! — приказала ему мать.

Илюсик лег, но сразу заснуть не мог. Он слышал, как вернулся отец, как молча беспокойно вздыхал. Но вскоре усталость взяла свое, и Илюсик заснул.

Сквозь сон он слышал, как отец несколько раз ночью вставал с постели и выходил из дома.

Проснувшись утром, он первым делом спросил:

— Ну, как лошадь, папа? Она уже отдохнула, начала есть?

Едва скрывая волнение, Авраам промолвил:

— Кажется, лучше…

Илюсик хотел встать и побежать в конюшню, но его не пустила мать:

— Рано еще, спи. Куда тебя несет?

Уловив момент, когда она вышла из дома, Илюсик побежал в конюшню. Как и вчера, лошадь стояла в стойле и была понурой. Когда мальчик к ней подошел, она обнюхала его и отвернула голову. Корм, который на ночь приготовил ей Авраам, лежал в корыте нетронутым.

«Неужели она так и не прикоснулась к нему? — подумал Илюсик. — Но ведь отец сказал, что ей легче. Он, наверное, видел, что лошадь ночью все-таки ела».

— А где папа? — спросил он у матери, вернувшись в дом.

— Ушел в синагогу, — ответила Зельда. — А зачем он тебе нужен?

— Наша лошадка, кажется, заболела, — сказал Илюсик.

— О господи, этого нам еще не хватало! Мы уже и так достаточно наказаны. Если бог есть на свете, он должен смилостивиться над нами, не допустить, чтобы на нас обрушилось еще одно несчастье.

— А услышит ли бог молитвы отца? Он же очень далеко…

— Кто знает, может быть, услышит.

Измученный бессонной ночью, с тяжелым сердцем пришел Авраам домой. По обычаю, он пожелал Зельде и детям доброй субботы. Но прежде чем сесть к столу, на котором стоял кое-как состряпанный чолнт, Авраам решил сходить в конюшню. Хотя Зельда и дети были голодны, они терпеливо ждали отца, чтобы вместе с ним приступить к субботней трапезе. Авраам вернулся из конюшни подавленный, пытаясь скрыть волнение. Зельда поняла, однако, что с лошадью неладно.

— Ну, как там наша кормилица? — спросила она.

— Ничего, только, видно, очень ослабла после вчерашнего… — уклончиво ответил Авраам.

— Почему ты скрываешь от меня беду? Думаешь, я не вижу, как ты маешься. На тебе ведь лица нет…

Авраам хотел как-то оправдаться, но не находил нужных слов.

Зельда начала упрекать мужа:

— Я же тебе говорила, что не надо было покупать эту клячу. Вот, наградил нас цыган добром. Всю жизнь будем его помнить…

Она хотела сказать, что еще, чего доброго, лошадь скоро сдохнет, но, посмотрев на бледное, полное печали лицо Авраама, вовремя сдержалась.

— Да, Зельда, лучше бы я сам вместо лошади впрягся в бричку…

— Перестань, Авраам, успокойся. Я погорячилась. Не думай ничего плохого, — начала утешать его Зельда. — Бог даст, лошадь поправится.

Авраам часто бегал в конюшню и то возвращался мрачный как ночь, то с улыбкой, надеясь, что лошадь скоро поправится. Прошло два дня, и Авраам совсем пал духом.

«Что делать? Как спасти кормилицу?» — думал он.

В доме давно уже нет крошки хлеба, да и макухи не на что купить. Чем кормить детей? Как поддержать больную лошадь?

На третий день лошадь повеселела. Она съела немного половы с отрубями, горсть овса и выпила воды. Авраам вывел ее из конюшни, провел по двору несколько раз туда и обратно и увел в сарай.

Приободрившись, он вернулся в дом, радостно сообщил:

— Слава богу, лошадь поправляется!

— И завтра мы поедем на вокзал за пассажирами? — спросил Илюсик.

— Надо ехать, сынок… Надо заработать на хлеб… Если все будет благополучно — поедем, — ответил Авраам.

Поднявшись чуть свет, Авраам накормил лошадь и никак не мог решиться поехать к вокзалу. Но желание заработать взяло верх. Не успел он запрячь лошадь, как подбежал Илюсик и спросил:

— Папа, ты поедешь к вокзалу за пассажирами? Подожди меня, я поеду с тобой.

— Не надо! Слышишь, не надо. Зачем тебе мерзнуть, ведь на улице холодно. Сиди дома.

— Поеду, поеду… Хочу тебе помочь, — упорствовал Илюсик.

Сколько его ни уговаривали остаться дома, ничего не помогало. Наконец отец с сыном сели на дрожки и отправились на вокзал.

До прибытия поезда оставалось мало времени, однако Авраам не гнал лошадь… На вокзал они поспели вовремя. На этот раз пассажиров было немного, они выбирали экипажи получше. Авраам остался без седока.

— Ну, что ты скажешь! Хоть бы один пассажир обратил на нас внимание! — с досадой воскликнул Авраам. — Все почему-то обходят нас стороной.

— Будем ждать следующего поезда, — отозвался Илюсик.

Вскоре вокзал опустел. Было слышно, как завывает пронизывающий холодный ветер. Продрогший Илюсик свернулся калачиком и задремал. Авраам прохаживался по вокзальной площади и упорно ждал, не подвернется ли случайно человек, которому надо подвезти какой-нибудь груз. Но каждый раз он возвращался к дрожкам ни с чем. Вскоре на вокзал стали съезжаться извозчики. Подошел второй поезд. Авраам и Илюсик что есть силы кричали: «Извозчик! Кому нужен извозчик! Кого подвезти! Недорого!» Но к ним так никто и не подошел.

— Ну, что поделаешь? — с досадой говорил Авраам. — Нас будто кто проклял. Поездов больше не будет, все уже разъехались…

— Как же мы вот так домой вернемся? Мама ведь нас ждет.

У Авраама слезы наворачивались на глаза, но он сдерживался. При виде расстроенного отца у Илюсика защемило сердце, ему тоже захотелось плакать.

— Может быть, кто-нибудь подойдет к нам, — утешал он отца.

Они постояли на вокзале еще немного. Когда шел мимо одинокий прохожий, Илюсик кричал: «Кому извозчик!» — но к ним никто не подходил. Начало темнеть.

— Уже поздно… Поедем домой, сынок. Может быть, завтра нам повезет больше… — сказал Авраам.

— Подождем еще немного, — попросил Илюсик.

Постояв некоторое время, они направились домой. Ехали медленно. Лошадь, опустив голову, еле плелась. Авраама стало клонить ко сну. Илюсик уже дремал на дрожках. Они проснулись от резкого толчка, лязга и грохота колес. Дрожки стремительно понеслись вперед.

— Смотри, папа, как лошадь побежала! — восторженно воскликнул Илюсик.

— Вот если бы она всегда такой резвой была, мы бы горя не знали, — ответил ему отец.

Но тут он увидел, что дрожки катятся с бугра. Авраам натянул вожжи, сдерживая лошадь, но та вдруг через несколько шагов начала валиться на землю.

— Ой, папа, лошадь падает! — испуганно закричал Илюсик.

Авраам торопливо соскочил с дрожек и подбежал к лошади. Освободив от упряжи, он попытался поднять ее, но она только смогла привстать на передние ноги и снова свалилась. Холодный пот прошиб Авраама. Дрожа от волнения, он попробовал поднять лошадь за хвост, но безуспешно.

— Помоги мне, сынок, — обратился он к сыну.

— А как? Чем?

— Я протяну вожжи под бок лошади, и мы поможем ей встать.

— А ей не будет больно?

— Не будет. У нее сил не хватает, вот мы и поможем ей. Возьми этот конец и крепко держи его, а я потяну.

Авраам напряг все силы, пытаясь приподнять лошадь. Она сделала попытку подняться, но тут же упала, вытянув ноги.

Наступила осенняя ночь. Густая тьма окутала все вокруг. Когда из-за густых облаков выглянула луна, лошадь открыла глаза и, словно прощаясь со своими заботливыми хозяевами, посмотрела на Авраама и Илюсика; они увидели, как лошадь содрогнулась всем туловищем и затихла. Авраам вытер градом лившийся с лица пот, глубоко вздохнул:

— Конец пришел нашей кормилице. Больше она уже не встанет.

— А что мы скажем маме? — спросил Илюсик, и слезы брызнули из его глаз.

Сколько Авраам ни уговаривал Илюсика уйти домой, тот остался с отцом. Было уже далеко за полночь, когда они, сняв упряжь с павшей лошади и впрягшись в дрожки, подошли к дому. Услышав их шаги, Зельда бросилась к двери:

— Авраам, Илюсик? Это вы? Что случилось? Я всю ночь глаз не сомкнула. Не знала, что и подумать.

Один за другим с постелей вскочили дети и обступили Авраама и Илюсика.

— Где вы были? Почему так долго не приходили? Мы уже думали, что на вас разбойники напали… — не могла успокоиться Зельда.

Немного погодя, заметив, что Авраам и Илюсик молчат, она вновь засыпала их вопросами:

— Ну что же все-таки с вами случилось? Что скрываете от меня? Ой, горе мое горькое!

Обняв Илюсика, она расплакалась, но тот, глядя на отца, ждал, пока он начнет рассказывать. Авраам хотел заговорить, но в горле будто ком застрял, на глаза наворачивались слезы, и он не смог произнести ни слова.

— Где лошадь? Где дрожки? — не унималась Зельда.

— Дрожки стоят во дворе, а лошадь…

— Лошадь околела? — наконец догадалась Зельда. — Я так и думала, что это случится.

— Что теперь говорить? Горю не поможешь! Разве я хуже хотел сделать, купив эту лошадь? А теперь ума не приложу, что делать? Хоть в петлю лезь…

Авраам хотел еще что-то сказать, но у него перехватило дыхание. Слезы душили его, он изо всех сил сдерживался, чтобы не заплакать.

— Почему бог нас так жестоко наказал? — произнес он. — За какие грехи? Ведь мы никому не делаем зла. И как мы теперь с долгами рассчитаемся? А дети? Чем кормить их будем? — Слезы ручьем лились из его потускневших глаз.

На следующий день утром, когда в ожидании поезда извозчики выстроились в ряд на привокзальной площади, Пиня Егес рассказал рядом сидящему на дрожках Шлеме Попелюхе о несчастье, постигшем Авраама Мегудина.

— Ой, ой, — сочувственно покачал головой Попелюха. — Жаль человека. Как он, бедняжка, жить будет? Какая бы ни была кляча, он все же мог что-нибудь заработать…

— Что и говорить, большое несчастье, — вздохнул Егес. — Надо было бы помочь ему.

— Надо, конечно, надо, — согласился Попелюха. — Думаю, что каждый из нас, чем сможет, не откажется выручить человека из беды.

— До прибытия поезда осталось минут двадцать. Можно еще успеть собрать немного денег, — предложил Егес. — Наверное, дома у него и куска хлеба нет.

— Пошли. Я первый даю двадцать рублей.

— И я столько же дам, а нужно будет — добавлю.

— И я добавлю.

Не успели Егес и Попелюха приступить к сбору денег, как извозчики, узнав, что у Авраама Мегудина околела лошадь, один за другим начали предлагать свою помощь.

Первым откликнулся Сендер Клафтер — щупленький человек в великоватой для него чумарке. Шепелявя, он сказал:

— Я готов помоц. У меня в кармане цервонец, даю его…

Червонец предложил и Тимофей Ковальчук — высокий, краснощекий, с жиденькой бородкой.

Пока поезд подошел, извозчики собрали больше двухсот рублей.

Пассажиров было мало. Егес и Попелюха решили до следующего поезда куда-нибудь податься, чтобы немного подработать.

— Давай по пути завезем Аврааму деньги, — предложил Егес. — Надо с ним поговорить, пусть чувствует, что его не оставили в беде.

— Ну давай, — согласился Попелюха.

Они сели на дрожки и поехали.

В доме Мегудиных было тихо, все были грустны, озабочены.

«Что делать? Как жить?» — сверлили голову Авраама тревожные мысли.

Как Зельда его ни утешала, он никак не мог прийти в себя от постигшего их несчастья.

Вдруг Авраам подумал: «Надо снять шкуру и подковы с околевшей лошади. Шкуру можно будет продать, а подковы могут еще пригодиться, если когда-нибудь заимею другую лошадь. Но как ее вывезти в поле? Придется попросить кого-нибудь из извозчиков помочь».

В это время в дом вошли Егес и Попелюха.

— Зельда, посмотри только, какие к нам гости пожаловали! — воскликнул Авраам, увидев их.

Зельда, возившаяся в соседней комнате, прибежала, предложила гостям стулья.

— Спасибо, мы спешим… Мы, проездом, решили ненадолго зайти к вам, — сказал Попелюха.

— Моему Аврааму уже некуда спешить, — вздохнула Зельда. — Вы уж, наверное, слышали о нашей беде…

— Слышали, слышали. Да, большое несчастье для извозчика, когда он лишается лошади… Но унывать не надо. Найдутся люди, которые помогут вам, — вмешался Егес.

— Кто нам может помочь? — отозвался Авраам. — И чем могут помочь?

— Вам нужно помочь купить новую лошадь, чтобы вы опять начали зарабатывать, — добавил Попелюха. — А пока что мы вам принесли немного денег…

— Денег? — удивился Авраам. — Если займешь деньги, надо их вернуть, а когда я смогу? Или вы собрали подаяние?

— Реб Авраам, извозчики решили поделиться с вами своей трудовой копейкой. Такое может с каждым из нас случиться. Как же пережить это тяжелое время, если мы друг другу не поможем? — сказал Егес, вынул из кармана деньги, завернутые в бумагу, и положил на стол.

— Заберите их! Я не возьму!

— Не упрямьтесь, реб Авраам, возьмите деньги. Не вечно же будет у вас такое тяжелое положение, — возразил Егес. — Вернется наша власть, начнете зарабатывать, станете на ноги и вернете их. Завтра или послезавтра еще принесем, купите другую лошадь.

Авраам колебался, но Зельда уговорила его, и он согласился взять деньги с условием, что вернет их.

Когда Егес и Попелюха собрались уходить, Авраам как бы невзначай сказал:

— Я еще шкуру с лошади не снял.

— Надо снять. За нее можно выручить немного денег. И подковы пригодятся, — отозвался Попелюха.

— А где она лежит? — спросил Егес.

— Под бугром, — ответил Авраам.

— Поедем, поможем вам вывезти ее в поле, — предложил Попелюха.

Взяв с собой старших сыновей Мотю и Мишу, Авраам поехал с извозчиками, которые отвезли лошадь далеко в поле и сразу же уехали. Авраам с детьми сняли с лошади шкуру и подковы и закопали тушу. Домой они вернулись под вечер и застали тут Моисея Кимблака с женой Этей — черноглазой шустрой женщиной, которая принесла полную корзину с продуктами, чтобы накормить голодную семью.

— Вам, наверно, не до еды было… — сказала она, выкладывая угощение на стол. — Ешьте, ешьте на здоровье.

Изголодавшиеся дети набросились на принесенное и жадно начали уплетать кому что попало. Разорвав на кусочки краюху хлеба, они хватали прямо из горшка картошку, а кто с ложкой набросился на кашу, кто из крынки пил простоквашу, кому достался кусочек мяса, кому селедка, а кому холодец.

— А вы почему не едите? — обратилась Этя к Зельде. — Божьим духом, что ли, сыты? Ешьте, надо набраться сил, чтобы пережить все невзгоды…

— Да, да, надо иметь много-много сил, чтобы перенести свалившиеся на нас несчастья, — тихо промолвила Зельда.

На ходу она немного поела и стала изливать Эте душу.

Вскоре вошел Авраам со старшими сыновьями, поздоровался с гостями, подсел к Моисею.

— Еще успеете поговорить. Сперва садитесь к столу, перекусите немного, — предложила Этя. — Вы, наверно, ничего не ели.

— Не до еды было, — ответила Зельда. — Спасибо вам за заботу…

Авраам сказал Моисею:

— Видите, как мне не везет… Только что снял шкуру и четыре подковы — вот все, что осталось от моей лошади.

— Знаю, все знаю, реб Авраам, — сочувственно глядя на соседа, ответил Моисей. — Но что поделаешь?.. Как вам помочь?

— Чем вы можете мне помочь? Разве только вздохом… Спасибо вам, что вы пришли… посидим хоть немного, поговорим… Горечь души своей отведу. Ведь я так надеялся, что наконец-то нам станет легче жить, так на́ тебе… — вздохнул Авраам.

Но Моисей, видимо желая отвлечь его от тяжелых дум, вдруг заговорил о другом:

— Знаете… задумал продать свою лошадь.

— Продать? А что случилось? Ведь лошадь у вас как будто хорошая.

— Лошадь отменная. Выносливая, крепкая. Но…

— Так в чем же дело?

— Видите ли, я собрал немного денег, мне подвернулась более видная лошадь к моему фаэтону, и я решил купить ее… Когда пассажир подходит к извозчику, он прежде всего смотрит на лошадь, затем на фаэтон, а уж потом на хозяина.

— У вас, слава богу, и так отбоя нет от пассажиров… Если бы мне бог помог заиметь такую лошадь, как ваша, я просто был бы счастлив.

— Я и хочу вам удружить ее.

— Вы что, смеетесь надо мной? — с горькой обидой отозвался Авраам. — Ведь вы знаете, что у меня и ломаного гроша за душой нет, а предлагаете купить свою лошадь.

— Реб Авраам, как вам могло такое прийти на ум, что я могу смеяться над вами?! Я знаю, что у вас нет денег. И все же я предлагаю вам купить мою лошадь. Мне известно, что извозчики собрали для вас немного денег и соберут еще. Сколько сможете, дайте мне, остальные я подожду…

Аврааму неудобно стало, что он великодушие Моисея принял за насмешку. Поблагодарив его, он сказал:

— Я еще старые долги не выплатил, и опять залезать в долги…

— Никто у вас пока ничего не требует. Когда у вас будут деньги, тогда и отдадите.

— Долг — это петля на шее, — ответил Авраам. — Я готов все что угодно делать, лишь бы не задолжать.

— Ничего, ничего, начнете зарабатывать, станете на ноги, дети подрастут, наступят лучшие времена, тогда расплатитесь, — уговаривал его Моисей.

— О, если в самом деле дадите вашу лошадь на выплату, вы просто спасете меня и мою семью. Но все же я боюсь воспользоваться вашей добротой. Ведь лошадь — живое существо; не дай бог, случится опять беда, что я делать буду? Я не только себя, но и вас подведу. Подумайте хорошенько об этом… Я ведь и так наказан, зачем же и вас подводить?..

— Верю вам, реб Авраам, верю, как себе. Я, и не только я, все, кто знают вас, вашу порядочность, переживают вместе с вами постигшее вас несчастье. Все извозчики, как только узнали об этом, предложили свою посильную помощь. Каждый готов был поделиться с вами последним куском хлеба. Помните, реб Авраам, как я со своей нагруженной тачкой карабкался в гору? Если бы не вы, я, может быть, лежал бы под горой… А теперь хочу вам помочь выкарабкаться из беды.

Слова Моисея Кимблака так тронули Авраама Мегудина, что он не удержался и громко сказал жене:

— Слышишь, Зельда, наш добрый сосед отдает нам свою лошадь на выплату!

Прослезившись, Зельда обняла Этю, душевно поблагодарила ее, затем подошла к Моисею, подняла руки вверх, как бы желая благословить его, и промолвила:

— Ангел небесный послал вас спасти нас и наших детей…

— Никакой ангел нас не посылал к вам, — ответил Моисей. — Долг каждого помочь человеку в горе…

Наутро Моисей Кимблак подъехал к Аврааму и, передавая ему свою лошадь, сказал:

— Возьмите, в добрый час, ее, и дай бог, чтобы она служила вам не хуже, чем мне. Кормила она меня неплохо. Хотя на вид она неприглядная, зато крепкая, поднимешь кнут — помчит.

Впервые после беды Авраам улыбнулся, запряг лошадь в дрожки и поспешил к поезду.

Извозчики встретили Авраама радостно, поздравили его, пожелали иметь много пассажиров и хороших заработков. А как только прибыл поезд, уступили ему первых двух пассажиров, и он вернулся домой с хорошим заработком.

Илюсик простудился ночью, которую он провел с отцом возле околевшей лошади, и проспал радостное событие, когда Моисей Кимблак привел к ним свою кобылу: не видел, как отец запряг ее в дрожки и поехал на вокзал. Он метался в бреду, ему мерещилась больная лошадь и то, как она околела. Утром он почувствовал себя лучше, а когда узнал, что отец уехал на новой лошади на станцию, хотел побежать туда, но мать его удержала. Ослабев от болезни, он тотчас уснул, проснулся поздно вечером, когда отец уже вернулся домой.

Авраам вынул из кармана первые заработанные деньги, Зельда одолжила у соседа немного керосина, и в доме сразу же стало светло. Раздобыла она и хлеб, и картошку, поставила варить ужин.

Как ни удерживали Илюсика, он соскакивал с кровати и бежал в конюшню посмотреть на новую лошадь. Возвращался оттуда радостный и счастливый:

— Она хорошо ест… Я ей подсыпал в корм отрубей, она тут же все проглотила… Значит, сильная и будет хорошо тянуть! — ликовал он.

Зельда подала на ужин только что сваренную картошку, нарезала хлеба, поставила чай с сахарином, и все наконец-то сытно поели.

С трудом удалось удержать Илюсика в постели еще один день, а поутру, прежде чем отец успел оглянуться, он уже сидел на дрожках и поджидал, когда начнут запрягать лошадь; как только прикрепили вожжи, они оказались в руках Илюсика.

— Я буду погонять. Я умею… — заявил он отцу.

— Куда ты поедешь? Ведь ты еще болен, сейчас же иди в дом! — сердился отец.

Крепко уцепившись руками за вожжи, невзирая на попытку отца уговорить его по-доброму остаться дома, Илюсик, как заправский извозчик, погнал лошадь.

Увидев в окно, что Авраам выехал, Моисей также поспешил на станцию.

Сегодня ему хотелось пощеголять. Гордый, самодовольный, он сел на облучок своего поблескивающего, недавно покрытого лаком фаэтона и, погоняя купленную вчера гнедую кобылу в нарядной упряжке, увешанной бубенчиками, будто хотел сказать: смотрите, едет на своем лихом коне Моисей Кимблак, уступайте ему дорогу.

Сынишка Моисея — Иосик мечтал о том, чтобы сесть с отцом на облучок, как Илюсик, взять в руки вожжи и помчаться на этой красивой резвой лошади, которая несется как вихрь.

Вчера, как только отец привел ее домой, он побежал к своему другу Илюсику.

— Пойдем, посмотришь, какую лошадь купил отец… Ни у кого такой нет… Ты и не видел такой красотки, — хвастался Иосик.

А Илюсику хоть бы что. Он только спросил:

— А ты умеешь вожжи держать? Удержишь лошадь?

— Конечно, умею. И удержу ее, еще как…

Иосика удивляло, что его друг не хочет поглядеть на их красивую лошадь и не завидует ему. Он был сейчас у родителей единственным ребенком. Шестеро детей у них умерло от разных детских болезней. Поэтому родители дрожали над ним, хорошо одевали и баловали, а он тянулся к хибарке Мегудина, к детворе этой семьи, особенно привязался к Илюсику. Нередко получал от друга колотушки, но не убегал от него, во всем старался подражать ему. Если в студеные дни Илюсик выбегал босиком на улицу, Иосик тоже разувался, но всегда простуживался и долго болел, а Илюсику же все сходило…

— Ты болеешь, потому что ты слабый, — дразнил его Илюсик. — А я не простуживаюсь, потому что сильный…

— Почему Илюсик говорит, что он сильный, а я слабый? — задетый за живое, спрашивал Иосик свою мать.

— Потому что он хорошо ест, а ты ешь плохо, поэтому и болеешь.

— Я дома ем плохо потому, что наедаюсь у Илюсика… — оправдывался Иосик.

— Чем ты там наедаешься? Похлебкой? У них ведь у самих нечего есть.

— Если бы ты знала, какая вкусная у них похлебка… Илюсик просит добавку, и я тоже прошу…

— Разве от этой похлебки будешь сильным?

— А Илюсик вот сильный! Посмотрела бы ты, какие сильные у него братишки.

— Ел бы ты хорошо дома, был бы сильнее их, — убеждала его мать.

— Я буду, буду есть, только уговори папу дать мне подержать вожжи, когда он поедет на станцию.

— Что ты, что ты, сынок! Разве можно? Лошадь же тебя, не дай бог, вместе с фаэтоном разнесет.

— А почему Илюсику дают?

— У них лошадь смирная, а у нас…

— Ничего, я ее удержу.

Не сразу мать согласилась на просьбу сына, но потом подсказала мужу, чтобы он разрешил Иосику держаться за вожжи, а сам управлял лошадью.

Иосик был на седьмом небе. Фаэтон Моисея Кимблака вихрем примчался на привокзальную площадь, со всех сторон обступили его извозчики:

— Вот это да!.. Вот так лошадь, орел, да и только!.. — раздались восхищенные голоса. — Теперь, Моисей, ты всех заткнешь за пояс.

Пронзительно засвистел паровоз, оповещавший о прибытии поезда. Извозчики побежали ловить пассажиров.

Вышедшие из поезда пассажиры шли к фаэтону Моисея Кимблака.

«Подвезите, пожалуйста, мне срочно нужно…», «И меня, я заплачу сколько захотите…», «И меня захватите…» — перебивая друг друга, слышались голоса.

В стороне, где стояли дрожки Мегудина, Иосик увидел Илюсика и его отца, которые поджидали пассажиров. Но никто не подходил к ним, и мальчик принялся звать их:

— Кому извозчик, кому извозчик?! Недорого возьмем…

Иосик соскочил с фаэтона, подбежал к Илюсику и вместе с ним во весь голос закричал:

— Кому извозчика, кому извозчика?! Недорого возьмем…

Днем после обеда у Мегудиных распахнулась дверь, и, по-субботнему разодетый, вошел Моисей Кимблак.

— Вот это гость! — пошел навстречу вошедшему Авраам и радостно воскликнул: — Зельда, Зельда, посмотри, кто к нам пришел.

— О, дорогой сосед, благодетель наш! — почтительно отозвалась Зельда. — Садитесь, пожалуйста, садитесь. Мы не находим слов, чтобы выразить нашу благодарность за все, что вы для нас сделали! Вы просто спасли нас и наших детей… Надеюсь, мы в долгу не останемся. С благодарностью вернем все, до копеечки… А всевышний с лихвой воздаст за ваше великодушие.

— Вы дали нам настоящую кормилицу, — добавил Авраам. — Каждый день бог присылает мне пассажира, иногда даже двух или трех. С пустыми руками я больше не возвращаюсь домой.

— Слава богу, что хоть немного зарабатываете на жизнь, — сказал Моисей. — Я очень рад, что сделал богоугодное дело… Конечно, я мог бы вывести свою лошадь на ярмарку и взять за нее больше денег, но мне хотелось определить ее в хорошие руки, а главное, помочь вам.

— Что-что, а кормилица наша ухожена: Авраам смотрит за ней и дети тоже, особенно Илюсик.

— А как вы ее назвали? — спросил Моисей.

— Так же, как вы ее называли, — Лован.

— В какой-то книжке я читал рассказ о лошади, которую тоже звали Лован, — сообщил Моисей, — она была очень сильной и смирной, и благодаря ей хозяин разбогател… Может быть, и этот Лован окажется таким, как та лошадь…

— Вашими устами да мед пить, — отозвалась Зельда. — Скорее бы выбиться из нужды и начать по-человечески жить.

— Я слыхал, что у извозчиков скоро будет много работы, — сказал Моисей.

— А что? Прибавится поездов? Пассажиров будет больше.

— Да нет.

— А что же? — интересовался Авраам.

— Говорят, вот-вот вернется наша власть и бедняков опять переселят из подвалов в квартиры богатеев.

— Этих бедняков из подвалов я готов перевозить даром, — сказал Авраам, — только была бы здорова моя кормилица.

— Надо, чтобы мы все были здоровы, — добавил Моисей.

Он приложил ладони ко лбу и тихо запел:

Моисей затянул известную песню извозчиков «Выезжаю я в ночку темную…».

Авраам, Зельда и дети подпевали ему. Вдруг из угла, где сидели дети, кто-то затянул новую песню:

По-своему переделав новую песню, Моисей Кимблак громко запел:

Все в доме подхватили:

В городе прошел слух о том, что кайзеровское войско собирается покинуть город.

— Перед уходом они могут прихватить с собой наших лошадей, — высказал предположение Моисей Кимблак.

— А что вы думаете? Постесняются?.. — подхватил Пиня Егес. — Разве вы не видите, что день и ночь к вокзалу тянутся подводы и арбы, груженные хлебом, фуражом, вагоны загружаются лошадьми, коровами, свиньями, птицей, грабят наше добро…

Извозчики, у которых были хорошие лошади и дорогой красивый выезд, избегали показываться в городе.

«Моя лошадь не такая уж видная, — думал Авраам, — немцы на нее не позарятся». Он продолжал свободно разъезжать на своих дрожках в поисках заработка. Извозчиков стало меньше, и ему чаще, чем раньше, попадались пассажиры.

Внезапным ударом красные почти без боя захватили город. Отступая в панике, немцы бросали вооружение, обозы, эшелоны с награбленным добром.

В это предрассветное утро Авраам, по обыкновению, приехал на вокзал — авось придет какой-нибудь поезд. Но неожиданно увидел красные войска. Не веря своим глазам, он начал кричать:

— Наши, наши пришли!

И погнал лошадь обратно, чтобы скорее сообщить эту радостную весть дома.

Прошел день, второй, жизнь в городе начала налаживаться, но пока поезда не прибывали, и никто не знал, когда они появятся.

На третий день Авраам встретил на привокзальной площади Моисея Кимблака.

— Ну, я же говорил, что скоро появятся наши… — улыбаясь сказал Моисей. — Пока поезда пойдут, надо кое-как перебиться. Поезжайте в город, может, кого-нибудь подвезете…

Чтобы сократить путь, Авраам с большой привокзальной улицы свернул в закоулок, который вел к базару.

Вдоль базара тянулись ряды лавок, палаток с потемневшими от времени вывесками, на которых были намалеваны сапоги, шапки, замки, яблоки, груши, кочаны капусты, свекла… На дверях лавок и мастерских висели заржавевшие замки. Чем ближе к базару, тем отчетливее доносился шум и гам.

Слепые нищие играли на гармошках, пели грустные песни и просили милостыню. Шарманщики с попугаями и гадалки дурачили народ, обещая всякие блага. Продавцы любыми способами расхваливали свои товары. В шуме отчетливо доносилось чье-то пение:

Авраам остановился в сторонке и стал следить за толпой — может, кто-нибудь подойдет и попросит что-нибудь отвезти. Вдруг раздались крики, визг, прогремели один за другим выстрелы. На базаре поднялась паника.

— Что случилось? Куда это все бегут? — пытался Авраам разузнать у бегущих мимо него людей.

— Не видите? — указал один из них в сторону базара.

Суматоха усилилась. Авраам стоял ошеломленный, не знал, что делать.

— Удирайте! Что вы стоите? Чего ждете? — подбежал к нему высокий человек в фетровой шляпе. — Убегайте! Налетела банда. Они убрали охрану и убивают каждого, кто попадается на их пути. Пока подойдут наши, они могут черт знает что натворить…

Авраам хлестнул лошадь. Но, когда он добрался до дома, уже и на их улице гремели выстрелы. Тут и там слышен был звон разбиваемых стекол, пух и перья из разорванных подушек носились в воздухе, словно пушистый снег.

Зельда металась по двору в поисках надежного убежища для детей.

— Быстрее распрягай лошадь и поставь на место! Ты слышишь, что творится? — сказала Зельда. — Боже мой, что же это за напасть на нашу голову! Эти головорезы могут в любую минуту ворваться в наш дом.

— Они могут, упаси боже, нашу лошадь забрать… Куда бы ее спрятать? — заволновался Авраам.

— Зачем им твоя лошадь? О чем ты думаешь, ведь наша жизнь на волоске…

С той стороны, где жил Моисей Кимблак, послышалась стрельба, донесся душераздирающий крик.

— Боже мой, убийцы совсем близко. Что ты мечешься, Авраам?! Прячься скорее! — закричала Зельда и толкнула его к погребу.

С жалобным плачем прибежал сын Моисея Кимблака — Иоська.

— Ой, ой, папу убили… Они хотели забрать лошадь, а он не отдавал, и они…

— Папу убили? Когда?.. — дрожащим голосом переспросила Зельда. — Какой ужас… Скорее идите в погреб! — Она схватила Иоську за руку и потащила за собой.

Крик и плач, доносившийся от дома Моисея Кимблака, все усиливался. Зельда хотела побежать туда, но вспомнила, что затолкала детей в яму и так накрыла их, что они могут задохнуться.

— Боже мой, что я наделала… Могла своими руками довести до беды!

Смертельно бледная, она откинула с ямы солому. Дети лежали там еле живые.

Иоська не переставая кричал:

— Хочу домой! Хочу домой! Хочу к маме!

— Вот немного поутихнет, пойдем к вам, — пыталась успокоить его Зельда.

Иоська вырвался из ее рук и побежал домой. Зельда бросилась за ним вслед, хотела вернуть. Навстречу ей бежала Этя. Она рвала на себе волосы, горько рыдала:

— Ой, горе мне! Что эти разбойники сделали?! Осталась я несчастной вдовой с несчастным сиротой. Моисей хотел спасти лошадь и потерял жизнь.

Увидев Иоську, Этя прижала его к груди:

— Что мы будем делать без отца? Куда мы денемся?

Вдруг она рухнула на землю.

— Воды! Скорей воды! — кричала Зельда. — Ей стало дурно!

На другой день после налета банды Строкопытова люди боялись показаться на улицах. Зельда всеми силами удерживала Авраама, а он рвался выехать с лошадью и дрожками на заработок.

— В таком несчастье люди, наверное, ищут извозчика, — размышлял он, — ведь уже все стихло, выстрелов не слышно. Чего же мне сидеть?

Улицы были пустынны, безлюдны. Стекла окон во многих домах были разбиты. Из дворов доносились крики и плач.

— Может, отвезете покойника? — спросил женский голос.

— Ой, какое несчастье! Покойника? — переспросил Авраам.

Страшное слово «покойник» прозвучало в ушах Авраама и отдалось болью в сердце.

— Ой, горе, какое горе! — ломала женщина руки.

— Кто мог подумать, что среди бела дня как саранча налетят бандиты, — отозвался Авраам с глубоким сочувствием. — Когда будут похороны?

— После полудня.

— Подъеду.

— Не забудьте, очень прошу вас, приезжайте.

— Как можно при таком горе забыть? Большая семья у вас?

— Семеро детей.

— Семеро детей?! — схватился он за голову. — Семь сироток, бедненьких, осталось…

Извозчик в чумарке с красным кушаком, промчавшись на фаэтоне, крикнул Аврааму:

— Чего ты медлишь? Сейчас должен прибыть первый поезд. Наверно, будут пассажиры.

Авраам дернул за вожжи и поехал. Но тут же со двора выскочила другая женщина и убитым голосом попросила:

— Пожалейте и доставьте жертву на ее вечный покой.

— Где взять силы перенести столько горя? Три несчастья сразу свалились на меня, — послышался третий голос.

«Что же делать? Ведь я уже обещал отвезти двух покойников», — подумал Авраам. Дрожь прошла по его телу от мысли о том, что есть столько жертв.

Плач, доносившийся из каждого дома, мимо которого он проезжал, не переставая преследовал его. Рыдания слышались на второй и на третьей улице, а лошадь, как назло, еле тащила ноги.

Недалеко от привокзальной улицы Авраам увидел Нисона Прира, низенького, сильно сгорбленного старичка с большим ящиком стекла на плечах.

— Куда вы едете, реб Авраам? — остановил Нисон извозчика.

— Куда же мне ехать? Ищу пассажиров и кому что подвезти.

— А мне бандиты подбросили заработок. Они разбили у людей стекла, и теперь у меня есть работа. Будь у меня много стекла, я мог бы разбогатеть.

— Для одного беда, а для другого еда, — печально сострил Авраам.

— Разве я виноват, что бандиты разбили у людей стекла, — оправдывался Нисон. — А если бы ураган их разбил, была бы обида на бога? Я стекольщик и свой кусок хлеба зарабатываю честно.

— А у кого я потребую деньги за свой труд? — огорченно отозвался Авраам. — У ангела смерти? Или у убитых? Или у несчастных вдов и бедных сирот? Это ведь несчастье, реб Нисон. Как же можно горе превращать в заработок?

— Но живой человек должен каждый день кормиться, — возразил Нисон. — А когда хочется есть, ищут заработок…

…Пока Авраам добрался до вокзала, пассажиров уже не было, а извозчики разъехались кто куда. Постояв с полчаса, Авраам потерял всякую надежду найти пассажира и поехал за покойниками.

Когда он вернулся после похорон домой, Илюсик спросил:

— Были сегодня пассажиры?

— Много пассажиров было сегодня. Убитых…

Зельда тяжело вздохнула:

— Ой, горе наше… Столько безвинных людей ушло на тот свет.

Зельда хорошо знала, что дома куска хлеба нет и ей нечего дать поесть Аврааму, но все же подошла к шкафчику, долго шарила там руками и наконец спросила:

— Может, хочешь выпить стакан кипятка?

— Не беспокойся, Зельда, ничего не хочу.

— У тебя, наверное, сегодня во рту и крошки не было?

— Ну и что же? Люди ведь постились, молили бога, чтобы он сжалился и больше не посылал горя на наши головы, и я тоже постился.

— Но нечем закусить после поста.

— Завтра похороны Моисея Кимблака, снова будем поститься. Но дети… Их жалко…

— Нужно что-то раздобыть… — отозвалась Зельда.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Долго стояли извозчики с опущенными головами вокруг мертвого тела Моисея Кимблака. Их лица были грустными и выражали горе, боль. Всю свою жизнь они привыкли произносить только «вье» и «но», и сказать несколько слов им было нелегко. Высокий широкоплечий извозчик тихо произнес:

— Ай-ай-ай, какой хороший человек был!

— Честная душа, — добавил другой.

— Он никогда никого не обижал, ни у кого не отбивал пассажиров, — отозвался третий.

— Наоборот, он старался подослать другому пассажира, — сказал Авраам, — старался, чтобы другой тоже заработал кусок хлеба. Царство ему небесное.

— И там, на том свете, пусть будет он нашим защитником, — со вздохом добавила Зельда.

Шлема Попелюха подошел к покойнику, вскинул голову, как набожный еврей перед молитвой, и сказал:

— Нужно быть большим разбойником, чтобы поднять руку против такого тихого человека и убить его… На его Ласточке помчится убийца и будет убивать людей. Так пусть же его, злодея, настигнет пуля, а на том свете рассчитаются с ним как со злодеем! Аминь!

Шлема Попелюха слегка наклонил голову, как Моисей Кимблак, когда он пел свою любимую песню «Выезжаю я в ночку темную». И траурным голосом начал заупокойную молитву:

Голос его постепенно повышался. Он вставлял и собственные слова в молитву, просил у покойника прощения, если когда-нибудь обидел его или причинил неприятности.

Четыре извозчика, высокие и здоровые как дубы, отнесли Моисея Кимблака на кладбище — на вечный покой.

Опечаленные и убитые горем возвратились с похорон Авраам и Зельда. Голод и переживания совсем свалили их с ног. Дети сидели изморенные в ожидании родителей. Увидев их в окно, Илюсик первый выбежал им навстречу.

— Ты голоден, дитя мое? — погладила Зельда его по головке.

— Я не голоден, мама, я лошадь кормил, чтобы завтра, когда папа поедет на вокзал, она лучше тащила.

— Ты все заботишься о лошади, — Зельда прижала мальчика к себе. — Сейчас что-нибудь приготовлю поесть.

Зельда развела огонь в печке и поставила варить картошку. Авраам вышел в конюшню посмотреть на лошадь. Возвращаясь обратно, он на пороге столкнулся с высоким худым мужчиной, в потрепанной шинели, в очках, с папкой под мышкой.

— Мегудин здесь живет? — спросил он.

— Здесь…

— Я записываю детей в школу.

— Вот как! — удивился Авраам. — Еще не успели похоронить жертвы погрома, и кто его знает, что случится завтра, а вы уже собираете детей в школу.

— Теперь, я думаю, уже будет спокойно, и дети смогут нормально учиться, — ответил пришедший. — Они и так уже много времени потеряли.

Авраам вошел с пришедшим в дом, подал ему стул и сказал Зельде:

— Товарищ пришел записать наших детей в школу.

— В школу? — переспросила она: — Очень хорошо, очень хорошо, что заботятся о наших детях.

— Учиться, учиться! — закричали дети. — Меня запишите! Меня запишите! Я хочу учиться! И я! И я тоже!

Пришедший вынул из папки большой лист бумаги и стал расспрашивать:

— Фамилия, имя? Сколько лет? Родной язык? Где учился? В каком классе?

Дети стали отвечать, перебивая друг друга.

— Подходите сюда по одному.

Представитель школы подозвал Илюсика:

— Как тебя зовут? Читать, писать умеешь? Ты уже учился в школе?

Побеседовав с Илюсиком и другими детьми, он все записал и сказал:

— Завтра приходите в школу, вам скажут, когда начнутся занятия.

— Уже завтра? — удивилась Зельда. — Это очень хорошо, но в чем же они пойдут в школу? Ведь они голые и босые. На всех одна пара сапог.

Представитель школы не знал, что ответить.

— Надо что-то придумать, — пробормотал он. — Я запишу, что детям не в чем ходить. Может быть, найдем средства для помощи остронуждающимся. В школе ежедневно будут давать горячие завтраки.

— Завтраки? Даже будут кормить детей, слышишь, Авраам? — обрадовалась Зельда.

— Я хоть босиком пойду в школу, лишь бы учиться! — воскликнул Илюсик.

— И я тоже! И я тоже! — галдели остальные дети.

— Конечно, детки, будете учиться, — успокоил их представитель школы.

— С одеждой мы что-нибудь да придумаем. Я перелицую, перекрою, — сказала Зельда. — Но как быть с обувью? Просто не знаю, что делать. Остается только на дрожках отвозить их в школу. Но ведь там тоже нельзя ходить босиком.

— Хорошо, Зельда, я их отвезу в школу, но когда я выезжаю за пассажирами, дети еще спят, — отозвался Авраам.

— Ну хорошо, я же сказал, что мы подумаем, — пообещал представитель школы. — С сегодняшнего дня вы — ученики трудовой школы номер одиннадцать, — на прощанье сказал он детям. — Школа находится недалеко от вас. Подвальная, двенадцать. Завтра, когда вы придете, вам скажут, в какую группу зачислены.

— Хорошо, хорошо, мы придем, обязательно придем! — кричали дети, провожая его.

Хорошие вести, которые принес представитель школы, немного отвлекли Авраама и Зельду от горя, дети даже забыли о голоде, томившем их. В котелке на печурке варилась картошка.

Вдруг Зельду осенило: просеять ячменную муку, купленную Авраамом для лошади, и засыпать в котелок, тогда вся семья досыта поест, да еще останется для детей на завтра.

Похлебка была горьковатой, и драло горло от колючек, но все же Авраам и дети облизывали пальцы и ели с большим аппетитом.

— Где ты взяла муки для такого блюда? — спросил Авраам Зельду.

— Украла у лошади, — призналась Зельда.

Когда Авраам проснулся, он никак не мог понять: день сейчас или ночь.

— Ты все еще не ложилась спать? — спросил он у Зельды, которая сидела при свете коптилки и шила.

— Светает уже, — ответила Зельда. — Я нашла твои старые валенки и решила сшить из них башмачки.

— Ты всю ночь шьешь? Что же ты сшила?

— Вот, посмотри, они у меня уже почти готовы.

Авраам подошел, посмотрел на башмачки и улыбнулся:

— Ай да молодчина ты, Зельда. Из ничего ты делаешь что-то… Какие башмачки… Будто их делал мастер. Очень хорошо, что ты до этого додумалась. Я уже не знал, что делать. Мне и к поезду нужно поехать, и детей отвезти в школу. Кто знает, успею ли я к тому времени.

Авраам умылся, съел тарелку вчерашней похлебки и поехал к вокзалу. Через полчаса проснулся Илюсик, протер заспанные глаза.

— Где папа?.. Мы не опоздаем в школу?

— Спи, спи, еще рано. Папа уехал на вокзал.

— Он же может там задержаться, как же мы в школу пойдем?

— Вы сами пойдете в школу. Я вам сшила башмачки.

— Башмачки? Какие башмачки?

Илюсик соскочил с кровати, схватил пару башмачков и надел их на ноги.

— Ой, хорошо, мама, хорошо! А Мотелэ ты тоже сшила?

— Всем сшила. Девочкам я уже давно сшила такие башмачки. Я тебе еще курточку сошью. Я ее уже начала и скоро закончу.

— Сшей мне поскорее, мама…

Зельда примерила Илюсику курточку, которую перешила из своего старого костюма.

Услышав разговор про курточку для Илюсика, Мотелэ соскочил с постели:

— Ты только Илюсику шьешь? А мне?.. Мне тоже не в чем в школу ходить.

— У тебя есть что надеть, Илюсик же совсем раздет, — сказала Зельда. — Но я сошью курточку так, чтобы ее смог и другой надеть… Ну-ка, попробуй, сынок, примерь.

Мотя примерил курточку. Зельда, где нужно было, немного поправила ее.

— Точно на тебя сшито. Мне не хватает лишь кусков для карманов… Даст бог, когда папа начнет зарабатывать как следует, мы вам купим новую одежду.

Зельда еще не успела дошить курточку, как Илюсик уже надел ее и вместе с братьями и сестрами пошел в школу.

Каждый из них потом рассказал, что он видел и слышал в школе.

— Через несколько дней нас уже начнут учить читать и писать, — радовался Илюсик. — Учитель сказал, что мы много времени потеряли и должны будем за год пройти несколько классов сразу. Меня вызвали к доске и велели писать и считать. Я все выполнил, и учитель сказал, что я молодец.

Те дни, когда Илюсик ходил в школу, были для него самыми счастливыми. Он мог и учиться, и побегать с ребятами, и к тому еще съесть вкусный завтрак.

Придя домой, он сразу принимался за уроки. Вечером, когда Авраам возвращался, усталый и разбитый, домой, он слушал, как Илюсик читает:

— Ма-ма, па-па, ко-са, ро-са.

— Слышишь? — радовался, подмигивая Зельде, Авраам.

— Слышу, слышу, — отвечала Зельда, счастливо улыбаясь. — Он читает, не сглазить бы, как Миша.

— В былые времена паренек с такой головой мог стать бухгалтером у пана, а то и управляющим, — радовался Авраам, — а при Советской власти он сможет стать кем захочет.

На улице становилось все холоднее и холоднее. Выпал снег, наступили морозы, и начались большие метели. Башмачки, которые сшила Зельда, давно уже порвались, теплой одежды тоже у них не было, и мальчикам приходилось поочередно надевать единственную пару сапог и рваный ватник и по очереди ходить в школу. Девочкам Зельда на зимнее время отдавала свои валенки с заплатами, плюшевый жакет и старый турецкий платок, и они также по очереди ходили в школу.

В те дни, когда Илюсик не ходил в школу, он смотрел через маленькое, затянутое льдом окно на улицу. Его как магнитом тянуло туда, но мать не пускала. Однажды, когда отец, как всегда, уехал на вокзал к поезду, а мать ушла за чем-то на базар, Илюсик намотал на себя тряпье и выскочил на улицу, взобрался на нанесенный ветром снежный сугроб и, размахивая руками, начал кричать:

— Долой буржуазию… Да здравствует революция!

Пылкий оратор провалился по уши в глубокий снег и еле выбрался из него. Все же он пытался влезть на более высокий сугроб и опять провалился. Красный от мороза, он снова еле выкарабкался и начал лепить снежных солдатиков, «вооружая» их палками, которые обозначали у него винтовки, и командовать:

— По белым пли!.. Пли!..

В самый разгар «стрельбы» появился Иоська, начал кидать в солдатиков Илюсика снежки и кричать:

— По белогвардейцам огонь!.. Пли!

— Почему мои солдатики белогвардейцы?

— Потому что я большевик, — отвечал Иоська.

— Почему ты большевик?

— Потому что я сильнее тебя.

— Сейчас я тебе покажу, кто сильнее.

Илюсик повалил Иоську в снег и начал лупить его кулаками по лицу. У Иосика из носа пошла кровь.

— Ну, кто сильнее? Кто?.. — кричал Илюсик.

— Ты в самом деле думаешь, что ты сильнее? Думаешь, я терпеть буду?.. — И Иоська налетел на Илюсика, впился ногтями ему в лицо.

Снег стал красным от крови обоих ребят. Кто знает, сколько длилась бы эта «схватка», если бы не пришла Зельда. Увидев, как Илюсик и Иоська лежат на снегу, колотят друг друга, она ужаснулась.

— Что вы делаете? — крикнула она. — Почему деретесь как петухи? Смотрите, снег покраснел от вашей крови…

— А почему он говорит, что сильнее меня и не хочет быть буржуем? — орал Илюсик. — Вот я ему и доказал, кто сильнее.

— Вовсе не доказал… Мы еще посмотрим, кто сильнее, — защищался Иоська.

— Сию минуту прекратите драку! — приказала Зельда. — Идите в дом, я вас умою…

Одной рукой она обхватила Илюсика, другой Иоську и потащила в дом. Они вырывались, пытались снова напасть друг на друга, но в конце концов Зельда уняла их.

— Вы же можете остаться без глаз, — сердилась она.

— Он первый полез, — оправдывался Иоська. — Хотел, чтобы я был буржуем. А почему он не хочет быть буржуем?

— Тоже мне буржуй, — рассмеялась Зельда.

— Мы ведь играли, — пояснил Илюсик.

— Ничего себе игра… Дерутся до крови, и это называется игрой? Смотрите, чтобы больше этого не было, — предупредила Зельда. — Ведь Иоська сирота, его нельзя обижать… — Она погладила его по голове, сказала: — Идем в дом, я тебя накормлю. Мама твоя ушла и не скоро вернется.

— Не пойду к вам, — обиженно заявил Иоська. — Я вашему Илюсику еще покажу!.. Я ему задам…

— Ах так, да я тебе сейчас… — Илюсик кинулся на Иоську.

— Опять полез драться? — Зельда схватила Илюсика за руку. — Хватит! Слышишь? Лучше помиритесь.

— Ни за что! — воскликнул Илюсик.

Угрожая друг другу, они разошлись по домам.

Прошло несколько недель, а Иоська все не появлялся в хибарке Мегудиных. Илюсику же так хотелось помириться со своим другом. Он с нетерпением ждал того дня, когда подойдет его очередь надеть единственные в семье сапоги, чтобы пойти в школу. Но Иоську он там не встретил.

«Что случилось? — подумал Илюсик. — Может быть, он заболел после того, как я его поколотил?»

Не терпелось зайти к Иоське домой, но он побаивался. После долгих раздумий Илюсик решил подождать, может, все-таки встретится с ним в школе. Но Иоська опять не явился на занятия.

В этот раз учитель вызвал Илюсика к доске, он отвечал уверенно, четко, без запинки.

— Кто тебе передает домашние задания, когда ты не ходишь в школу? — спросил его учитель.

— Раньше ко мне каждый день приходил Иоська Кимблак, теперь никто не приходит…

— А как же ты готовишь уроки? Кто тебе помогает?

— Никто. Сам понемногу готовлю по учебнику.

— А почему Иоська Кимблак не приходит в школу? Он заболел?

— Не знаю.

— Как это ты не знаешь, ведь он твой друг?

— Мы с ним поссорились.

— Из-за чего же?

— Просто так…

— Скажи, пожалуйста, что значит просто так? Может, он тебя обидел?

— Нет.

— Так в чем же дело?

— Я хочу с ним помириться.

— Так и надо. Очень плохо, что не интересуешься, почему он в школу не ходит. Прошу тебя зайти к нему домой и узнать, что с ним случилось.

Илюсик слушал учителя опустив голову.

— Хорошо, я зайду, — пообещал он.

На пороге Иоськиного дома Илюсика встретила Этя:

— Вот гость какой! Почему так долго не заходил?

— Некогда было…

— Тоже нашелся занятой человек! Ты лучше скажи, за что Иоську так избил?

— Он меня тоже избил.

— Значит, вы квиты… Ну, проходи, проходи, чего стоишь?

— А Иоська что, болен?

— Нет, подожди немного, он скоро придет.

От горя и свалившихся на нее забот лицо Эти осунулось. Она спросила:

— Ну как у вас дома? Что-то давно маму не видно.

— Она немного приболела…

Вдруг дверь отворилась, и в комнату вошел Иоська.

Илюсик бросился к нему.

— Почему ты не приходишь в школу? Почему не заходишь ко мне? — он спрашивал Иоську так, будто они совсем не ссорились. — Учитель просил узнать, что с тобой…

— В школу я больше ходить не буду.

— Почему?

— Я должен помогать маме, мы ведь скоро уезжаем в Америку.

— В Америку? — переспросил ошарашенный Илюсик. — Это, наверное, очень далеко?

— Да, далеко, так далеко, что когда у нас день — у них ночь, а когда у них ночь — у нас день. Мы будем ехать туда три недели: сначала поездом, а потом пароходом.

— А почему вы уезжаете так далеко?

— Там живет мой дядя. Он прислал письмо и приглашает нас переехать к нему. В письмо дядя вложил шифкарту[4]. Там нарисовано море и кораблик. Я бы показал тебе, только мама ее спрятала.

— А что вы там будете делать, в Америке?

— Дядя пишет, что он нас устроит.

— Ты не знаешь, в Америке тоже была революция?

— Не знаю… Если не была, то, наверное, будет.

…Возбужденный этой вестью, Илюсик побежал домой.

— Вы знаете, Иоська уезжает в Америку!.. Он уже не ходит в школу и помогает матери собираться в дорогу, — едва отдышавшись, сказал он родителям.

— Что ты говоришь! — воскликнула Зельда. — Это ведь так далеко, на краю света… Я слышала, что у Эти там живет брат. Он, наверное, узнал об их горе и решил помочь. Надо было давно проведать ее. Я все время собиралась, но никак не могла выбраться. Столько дел, что даже не знаю, на каком я свете.

— Пойди, обязательно пойди, — вмешался Авраам, — узнай, не нужно ли им чем-нибудь помочь. Мы ведь им деньги должны. Покойный Моисей, царство ему небесное, нас тогда так выручил… Надо немедленно им отдать долг, ведь деньги могут в пути пригодиться.

— Я пойду с мамой, — заявил Илюсик, — мне хочется посмотреть на шифкарту. Иоська говорит, что там нарисован корабль… Папа, ты когда-нибудь видел настоящий корабль?

— Нет, не видел. У нас тут нет кораблей. Они плавают по морям и большим рекам.

Мотя взял учебник географии и стал рассматривать карту.

— Вот тут Америка, — указал он, — она со всех сторон окружена водой.

— Так мир устроен, — сказал Авраам, — воды больше, чем земли. Лучше было бы все наоборот. Тогда бы и нам, может быть, достался клочочек земли.

Илюсик с нетерпением ждал наступления весны. Отец говорил, что весной будут делить помещичью землю и они тоже смогут получить хотя бы небольшой участок. Он ждал, что вот-вот отец разбудит их рано утром и скажет: «Ну, дети, пора вставать, сейчас запряжем лошадь и поедем пахать». Но проходит день за днем, а он будто забыл об этом. Так прошла весна.

По целым дням Авраам мотался на своих дрожках, то спешил на вокзал к поезду за пассажирами, то к рынку или к какому-нибудь складу, — может, надо кому-то перевезти груз.

Вдруг он услышал, что на панской земле выделяют участки под огороды.

— Надо было и нам похлопотать, — говорили ему извозчики. — Сходи туда.

— Да, да, надо сходить, — соглашался Авраам, но никак выбраться не мог.

— Ты уже был в имении? — приставал к нему Илюсик. — Когда ты наконец соберешься?

— Пойду, пойду, сынок, — отвечал он.

Как-то, когда Илюсик особенно приставал к отцу, вмешалась Зельда:

— Ну, сходи наконец, почему так долго собираешься? Ведь все тебя просят, может, и в самом деле можно выхлопотать клочок земли…

— Ладно, пойду, обязательно пойду, — твердо пообещал Авраам.

— Знаешь, папа, ты иди в имение, а мы с Мишкой вместо тебя поедем на вокзал. Если подвернется заработок, мы его не упустим.

— Хорошо, хорошо, — согласился Авраам.

С того времени, как он последний раз был в имении, здесь все изменилось до неузнаваемости: скот и инвентарь разграбили, помещения стали разрушаться, земля заросла бурьяном, все кругом одичало. Лишь кое-где попадались обработанные под огороды участки.

«Мы ведь тоже могли бы иметь огород и не мучиться, — досадовал Авраам. — Напрасно я долго собирался… Нашлись более расторопные люди…»

По пути домой Авраам узнал от хозяина одного огорода, что на землях бывшего имения создали совхоз, который уже начал работать, и рабочей силы им больше не требуется.

«Значит, землю здесь уже не получишь», — с досадой подумал Авраам.

Эта весть огорчила извозчиков. Они часто собирались в доме Авраама и обсуждали, как им дальше жить.

— Надо подать прошение, чтобы нам выделили землю в другом месте, — предложил Попелюха.

— Кому же? — спросил Пиня Егес.

— Ясно кому, — ответил Авраам. — Надо обратиться к тем, кто ведает землей… Наверное, в исполком, там сидят люди умные, они разберутся и помогут нам.

— Правильно говорит реб Авраам, но мне кажется, что следует обратиться повыше, — посоветовал Попелюха.

— Цто знацит — повыше? — спросил Клафтер.

— К самому Калинину надо обратиться, — ответил Попелюха. — Надо написать и объяснить, что уже появляются автобусы и скоро извозчики не нужны будут. Поэтому просим войти в наше положение и выделить немного земли, чтобы мы могли с нашими лошадьми обработать ее и кормить жен и детей.

— Неужели у Калинина нет других забот, как думать о нас, — возразил Егес.

— А я думаю, цто луцце обрацица к мештной влашти. Они на меште шкорее разберуцца, — отозвался Сендер Клафтер.

— Что тут спорить, — сказал Авраам, — можно написать и Калинину и местной власти. Думаю, так скорее решится наш вопрос.

С тех пор как Илюсик узнал, что извозчики написали письмо Калинину, он покоя не давал отцу:

— Нет еще ответа от Калинина?

— Нет, сынок, пока нет. Извозчиков в России много, а забот у Калинина хватает и без нас, — пояснил ему отец. — Во всех городах появились автобусы, трамваи, и отовсюду извозчики пишут ему и спрашивают, что делать. Кроме извозчиков пишут, наверное, и портные, и сапожники, и кузнецы, все, кому что нужно, обращаются к нему. Вот надо землю пахать, но у крестьян не хватает ни лошадей, ни плугов. Хлопот у Калинина много… Надеюсь, что он и о нас, извозчиках, не забудет, поможет нам. А пока нам трудно приходится. Даже извозчики, которые имеют шикарные фаэтоны с лихими конями, упряжь с бубенцами, тоже ходят без дела. На каждом шагу только и слышно, что люди продают лошадей, подводы, чумарки, кушаки и устраиваются кто куда.

Среди обездоленных извозчиков, у которых другого выхода нет, как прозябать тут и часами простаивать в надежде, что какой-нибудь пассажир опоздает на автобус или кому-то надо подвезти груз, был и Авраам Мегудин.

Прошло уже немало времени, а ответа из Москвы все нет и нет. Все же Авраам не падал духом, подбадривал извозчиков:

— Надо набраться терпения… Быстро, как нам хочется, ничего не делается… Товарищ Калинин и даже работники нашего райисполкома, к кому мы обращались, люди занятые… У них забот по горло… Пройдет немного времени, и мы получим ответ, увидите, получим!

Порой случалось, и сам Авраам терял надежду, что придет ответ.

— Что будет, Зельда, если нам не ответят, сколько можно мучиться, у меня уже больше нет сил… — в отчаянии говорил он.

А Зельда, как всегда, подбадривала, старалась успокоить его. И он опять уезжал в надежде найти какой-нибудь заработок.

Рано утром, когда Илюсик проснулся, дома не было ни отца, ни матери.

Выучив стихотворение, заданное в школе, Илюсик подошел к окну и увидел сверстников: они весело резвятся, а ему нечего надеть на ноги, и он вынужден сидеть дома. Мимо окна прошмыгнул паренек в великоватом для него ватнике и повернул к ним во двор. Вскоре постучали в дверь.

— Кто там? — спросил Илюсик, подбежав к двери.

— Здесь живет Мегудин? — послышался голос.

— Да, а что вам нужно?

— Откройте, вам письмо.

— Письмо? — переспросил Илюсик.

Он стремительно открыл дверь и схватил письмо.

— От Калинина, — прошептал он дрожащим голосом и, вскрыв его, прочитал:

Илюсику хотелось скорее сообщить отцу эту радостную весть, но не во что было обуться, а на улице уже холодно. Была бы мать, он надел бы ее ботинки. Но усидеть в доме не мог. Выбегал босиком на улицу и тут же возвращался, снова выбегал и снова возвращался. Через минуту опять выбежал и с письмом в руках хотел ринуться на вокзал, и тут пришла мать. Увидев его босым на улице, ужаснулась:

— Ты что? С ума сошел? Куда тебя несет в такую холодину?.. Немедленно беги домой, слышишь?.. Иди, иди…

— Письмо, письмо! — крикнул Илюсик, помахивая конвертом.

— Какое письмо?

— От Калинина… Дай мне свои ботинки, я отнесу его отцу…

Дома Зельда сняла ботинки, протянула их Илюсику.

— Надо срочно найти отца, — сказала она, — сбегай на вокзал, может быть, он еще там.

— Я найду его, мама, непременно найду.

Зажав в руке конверт, Илюсик убежал. Он был полон гордости, что к ним в дом пришло письмо от самого Калинина, хотелось остановить каждого встречного и поделиться этой новостью. Быстро добравшись до вокзала, он стал искать глазами отца и не находил его.

— Где отец? — отдышавшись, спросил он Пиню Егеса, который замыкал очередь извозчиков.

— Повез пассажира. А что случилось?

— Письмо пришло от Калинина! Письмо! — еле сдерживая волнение, сообщил Илюсик.

— Вы слышите! Письмо от Калинина! — крикнул Пиня.

Извозчики столпились вокруг Илюсика.

— Читай! Скорее читай! — слышалось со всех сторон.

— «Товарищу Мегудину, — начал читать Илюсик. — Ваше письмо товарищ Калинин…»

В это время на привокзальной площади появились дрожки Авраама.

— Реб Авраам! Скорее сюда! Письмо от Калинина! — закричали извозчики.

Авраам пробрался к Илюсику, взял письмо. Пробежав листок глазами, он сказал:

— Надо поехать в исполком. Калинин просил, чтобы там срочно разобрались с нашим делом.

— В исполком! Скорее в исполком! — послышалось со всех сторон.

Забыв о пассажирах, извозчики отправились к зданию исполкома.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В исполкоме извозчиков принял уполномоченный по переселению — высокий худой человек с длинной шеей, продолговатым лицом и большими черными глазами.

— Вы, значит, хотите переселиться на землю? — уточнил он, усадив посетителей.

— Да, мы написали об этом товарищу Калинину и вот получили ответ, — отозвался Авраам, протягивая конверт.

— Я об этом знаю, — сказал уполномоченный, — товарищ Калинин просил нас помочь вам.

Он встал из-за стола, вынул из сейфа папку.

— Вы ведь обратились с такой же просьбой и к нам, — продолжал он, найдя нужную бумагу. — Этот вопрос скоро будет рассмотрен в исполкоме. Мы получаем много заявлений и от кустарей, которые хотят переустроить свою жизнь. Они тоже просят помочь им. Но свободной земли в нашем районе мало. Вот и придется, наверное, расселить вас в других местах.

— Скорее бы все решалось, — сказал Попелюха, — а то сил больше нет. Порой день и ночь стоишь на вокзале, а пассажиров нет. Так не только семью, но и лошадь не прокормишь. Того и гляди, что она протянет ноги.

Извозчики поддержали товарища. Уполномоченный внимательно выслушал их.

— Товарищи, я хорошо понимаю ваше положение, — сказал он, — но тут одного сочувствия мало. Вам нужна практическая помощь. Я думаю, что, пока вопрос о переселении на землю будет разрешен, вам надо найти какую-нибудь работу.

— Вот-вот, это дело, — отозвался Пиня Егес.

— С транспортом у нас плохо, — продолжал уполномоченный, — а строительство разворачивается большое, вот мы вас и используем. Пока не прибудут машины, нам очень нужны ломовики… Я сейчас позвоню товарищу из транспортного отдела и расскажу о вас. Что касается сельскохозяйственного коллектива, то попрошу представить список желающих и указать состав семьи, тягловую силу и имеющийся у вас инвентарь. Когда все будет готово, зайдите ко мне.

Немного выждав, он спросил:

— Может быть, у кого-нибудь есть вопросы?

— Я хочу уточнить, — поднялся Попелюха. — Список людей мы составим, а насчет имущества могу вам сказать, что, кроме нужды, у нас ничего нет…

— Есть еще и жены и дети, которые просят есть, — добавил Пиня Егес.

— Я знаю, что вы не богачи и что у вас есть жены и дети, — улыбнувшись, ответил уполномоченный. — Но речь идет о создании сельскохозяйственного поселения, и нам необходимо знать количество трудоспособных людей, тягловой силы, инвентаря, чтобы определить, какие наделы земли вам предоставить и какую помощь оказать.

— Вы хотите учесть тягловую силу, — сказал Пиня Егес, — однако лошадь лошади — рознь. У многих из нас не лошади — клячи.

— Ну что ж, вы правы, — согласился уполномоченный. — Укажите, пожалуйста, еще количество рабочих лошадей.

— Хороший хозяин может из плохой лошади сделать хорошую, — сказал Авраам, — все зависит от ухода. Был бы только корм.

— Правильно! Правильно! — раздались голоса со всех сторон.

— Это все верно, — заметил уполномоченный, — только с вашей тягловой силой нельзя построить крепкое хозяйство. Вам потребуются еще лошади. Государство выделит для этого кредиты, и вы закупите все, что вам необходимо на первых порах.

— Вот было бы здорово! — оживился Попелюха. — Тогда мы спасены.

— Будет! Все будет! Подождите немного, — успокоил извозчиков уполномоченный.

Шло время. Дети Авраама незаметно подрастали, но, как и прежде, в стужу они ходили в школу по очереди — кому достанутся сапоги. Прошел уже почти месяц с того времени, как при содействии исполкома Авраам начал работать на складе строительных материалов. В его обязанности входило нагружать и выгружать различные грузы. Тяжелая работа сильно утомляла Авраама. Почти не чувствуя ног, он возвращался домой. Корма для лошади по-прежнему было мало. Впряженная в телегу с большим грузом, она едва волочила ноги.

— Ничего, потерпи немного. Скоро все образуется, — утешала Авраама Зельда.

Сэкономив немного денег от скудного заработка Авраама, она купила на базаре поношенные ботинки для Моти и Миши, и вскоре старшие сыновья уже помогали отцу в работе. Время от времени Авраам заходил в исполком узнать, как обстоит дело с переселением на землю, но нигде в окрестностях города не находилось свободных земельных участков.

В один из хмурых осенних дней в хибарку Мегудиных зашел щуплый пожилой извозчик в бурке, спросил:

— Где реб Авраам?

По его возбужденному виду Зельда поняла, что он принес какие-то важные вести.

— Он на работе. А что случилось?

Извозчик извлек из кармана газету, протянул ее Зельде:

— Почитайте, тут написано о земле. Мне эту газету дал пассажир…

Извозчик, видимо, был не силен в грамоте и ждал, что кто-нибудь выполнит его просьбу. Илюсик оторвался от уроков, которые готовил в эту минуту, взял в руки газету и развернул ее. На первой странице крупными буквами было написано: «Постановление ВЦИК СССР о выделении земли для нужд трудящихся евреев в северной части Крыма».

Эта весть быстро распространилась по городу. В дом Мегудиных стали приходить извозчики. В тяжелых сапогах, чумарках, подпоясанных цветными кушаками, с кнутом в руках, они не раздеваясь шли в комнату и становились в кружок около Илюсика, которому сегодня уже много раз пришлось читать вслух постановление. Среди них были Пиня Егес, Попелюха и даже те извозчики, которые были редкими гостями у Мегудиных.

— Дайте мне своими глазами взглянуть на эту газету! — потребовал Иона Штепер, здоровенный, широкоплечий человек с большим шрамом на правой щеке, бывший буденновец. Он взял из рук Илюсика газету и, беззвучно шевеля губами, принялся читать.

Когда вконец уставшие после тяжелого трудового дня Авраам, Миша и Мотя вернулись домой, тут было полным-полно народу.

— Вы слышали, реб Авраам? — спросил Иона.

— О чем?

— О постановлении.

Газета вернулась к Илюсику, и он снова медленно, с расстановкой начал ее читать. Извозчики молча вслушивались в каждое слово постановления.

— Вы помните, я первый предложил написать Калинину! — после недолгой паузы заявил Попелюха, когда Илюсик кончил читать.

— Помним, помним, — отозвался Пиня Егес. — Но ведь мы не одни писали. По этому декрету придет помощь не только нам, извозчикам, но и другим беднякам.

— Шкажите мне, што это за Крым? Там што, много швободной земли? — спросил Сендер Клафтер.

— Крым?! — оживился Иона Штепер. — Я хорошо знаю Крым, мы оттуда Врангеля выгнали. Ох и трудно же было выкуривать оттуда белых! По горло в холодной воде переходили Сиваш… Вы слышали, что такое Сиваш?.. А Перекоп?.. Ну и тяжелые же там были бои! Сколько крови пролилось!

— А я слышал, что там всегда тепло, — заявил Пиня Егес, — что бурки, чумарки, кожухи и валенки можно будет продать.

— Ну, это сказки про белого бычка, который летал по крышам, — возразил ему Иона Штепер. — Когда я воевал с белыми, на Перекопе случались холодные ветры и сильные морозы. Так что не торопитесь продавать шубы и валенки, они вам еще сгодятся.

— А где нам будут давать землю, возле Перекопа или там, где тепло? — спросил лысый извозчик.

— В постановлении сказано, что в районе Джанкоя и Курман-Келемчи, — заметил Авраам. — Может, кто-нибудь знает, где это?

— Как раз в Джанкое стоял наш штаб, — ответил Иона. — Я там несколько раз видел Буденного. В бою под Джанкоем убили мою кобылу… Вот это была лошадь! Неслась как вихрь. Я буду счастлив, если когда-нибудь заимею такую же…

— А как там в районе Джанкоя? — спросил лысый.

— Кругом степь, конца и края не видно.

— Почему степь? — недоумевал Попелюха. — Ведь я слышал, что в Крыму море и люди ездят туда лечиться. И если там так много хорошей земли, почему ее никто не использует? Неужели там нет крестьян?

— Я тозе хотел задать этот вопрош, — вмешался Сендер Клафтер.

Их слова сильно озадачили извозчиков. Они вопросительно поглядывали на Штепера и ждали, что он скажет.

— Я видел только голую степь… И еще отары овец. Мы тогда ели одну баранину. Нам говорили, что эта земля принадлежала помещику, который разводил там овец… — отвечал он.

— Ну что ж, — заметил Авраам, — я долгое время был батраком у помещика и хорошо знаю, что такое земля. Она требует рук, а мы все привыкли к тяжелому труду, и нам ли его бояться? Мой отец и дед мечтали о том, чтобы купить хотя бы малый клочок земли, а тут нам дают ее бесплатно да еще обещают оказывать всякую помощь…

Извозчики с вниманием слушали Авраама. Некоторые из них в знак согласия кивали головами.

— Мои родители тоже хотели иметь немного землицы, — заявил Попелюха.

— Да, многие из нас желали этого, — сказал Авраам, — но закон запрещал нашему брату владеть землей, даже тем, у кого были деньги. Я помню, что, когда был еще маленьким, в нашем доме собирались гости и пели песню «В сохе — счастье».

— И у нас тоже, — поддержали его другие.

— С каким упоением ее пели! — продолжал Авраам. — Ведь земля — это наша мечта.

— А теперь она сбылась, — добавил Попелюха, — бери землю и как хочешь хозяйничай на ней!

На минуту в комнате стало тихо. И тут кто-то крепким голосом затянул: «В сохе — счастье…»

Несколько голосов его дружно поддержали:

Возчики пели с большим чувством. Кто-то уже переделал песню на свой лад и хриплым голосом пропел:

Илюсик тихо сидел в сторонке и внимательно прислушивался к разговорам старших. Но когда извозчики начали петь, он запел вместе со всеми, и перед его глазами предстала картина, подобная той, которую видел в школе: он идет по полю вслед за плугом с кнутом, закинутым за плечо, а отец с торбой в руках идет за ним следом и рассеивает по вспаханной земле зерна. Илюсику стало досадно, что рядом с ним сейчас нет Иоськи. Вот бы, наверное, он обрадовался. Если бы немного раньше дали землю, они, может, не уехали бы… А если написать ему письмо: «Дорогой Иоська! Приезжай скорей. Нам дают землю в Крыму. Мы с тобой будем пахать и сеять…» Но куда ему писать? В Америку, Иоське? Совсем как в рассказе, который недавно читали в школе: «На деревню, дедушке».

Уполномоченный по делам переселенцев хорошо знал положение извозчиков и, когда Иона Штепер зашел к нему, сразу же посоветовал:

— Не тяните с переездом. Срочно посылайте в Крым ходоков. Пусть они ознакомятся с обстановкой и выберут место, где поселиться. Тогда сразу же будет решен вопрос о кредитах для хозяйственных нужд и средствах для переезда.

Тепло попрощавшись с уполномоченным, Иона пошел домой. Там его уже ждали извозчики, записавшиеся в переселенческий коллектив.

— Он сказал, что надо послать в Крым ходоков, чтобы они выбрали для нас землю… — сказал Иона.

— Это дело серьезное, — отозвался Шлема Попелюха, — ведь землю, как жену, выбираем на всю жизнь.

— И поэтому не надо медлить, — добавил Пиня Егес, — ведь кроме нас, наверное, есть и другие переселенцы, как бы они не захватили лучшие земли.

— Давайте шкорее выбирать ходоков, — предложил Сендер Клафтер.

— Ну что ж, тогда проведем собрание, — заключил Иона Штепер, — ведь здесь почти все записавшиеся в переселенческий коллектив. Какие будут кандидатуры?

— Я думаю, что самый подходящий человек — это Иона Штепер, — предложил Пиня Егес. — Кто из нас лучше его знает те места?

— А я предлагаю Авраама Мегудина, — сказал Попелюха, — реб Авраам человек степенный и мудрый и к тому же знает толк в земле.

— Правильно! — послышались со всех сторон голоса.

Когда Авраам вернулся домой и сообщил, что его выбрали в ходоки, Илюсик даже подскочил от восторга.

— Поезжай! Скорее поезжай, папа! — закричал он. — Мне так хочется в Крым!

Зельда сразу же начала собирать Авраама в дорогу. Положила в сумку смену белья, полотенце и немного еды.

— Смотрите, дети, слушайтесь маму, помогайте ей, — наказывал Авраам. — А вы, Миша и Мотя, каждое утро выезжайте на вокзал, а если там не будет пассажиров, то узнайте, не требуется ли перевезти какие-нибудь грузы на складах…

— Не беспокойся, папа, — заверил его Мотя, — все сделаем.

— А я буду ухаживать за лошадью, — заявил Илюсик, — точно так же, как это делаешь ты, папа.

Весь этот вечер в дом Мегудиных наведывались извозчики, и каждый из них напутствовал Авраама. Одни просили выяснить, что растет на крымской земле, какая там земля и много ли выпадает дождей; другие интересовались, есть ли там поблизости базар и какие там цены. На следующий день все желающие переселиться провожали ходоков. Когда поезд тронулся, извозчики, стараясь не отставать, шли за вагоном. И даже стук колес и свисток паровоза не заглушали их голосов.

— Не забудьте захватить с собой немного земли… Узнайте, как там насчет воды! — кричали они.

Прошло всего несколько дней, а извозчики уже начали ждать своих ходоков.

— Когда же наконец они вернутся? — интересовались они. Илюсик каждый день бегал на вокзал встречать поезд и вглядывался в окна вагонов, не увидит ли там отца.

Ходоки приехали на восьмой день поздно ночью, когда город уже давно спал. Тем не менее уже рано утром об их приезде знали все извозчики и тотчас собрались у дома Мегудиных.

— Ну, рассказывайте скорее, как там и что, — попросил Попелюха, когда Авраам показался в дверях.

— Давайте подождем Иону, — предложил Авраам, — мы с ним договорились, что рассказывать будем вместе.

Однако извозчики продолжали настаивать, и Авраам начал свой рассказ:

— Ну, что вам сказать? Это степь, голая степь, конца и края не видно. Куда ни глянь — везде земля с небом сливается. Хоть бы одно деревце или кустик где-нибудь встретились…

— Совсем как в то время, когда мы воевали с Врангелем, — добавил подошедший Иона Штепер, — поэтому и белых оттуда было нелегко выкурить. От пуль и снарядов укрыться негде было.

— А море там далеко? — поинтересовался Пиня Егес.

— Далековато, — ответил Иона, — только ветерок оттуда часто дует.

— Ну, а земля? Какая там земля? — спросил Попелюха.

Авраам достал из кармана небольшой мешочек и высыпал его содержимое себе на ладонь.

— Вот она, эта земля, — сказал он и стал растирать ее на ладони, — в вагоне совсем высохла. А на вкус немного солоновата.

И, чтобы еще раз удостовериться в этом, Авраам лизнул ее языком.

— Не земля, а клад, если только попадет в хорошие руки, — продолжал он. — Мы заходили в колонию, где живут немцы. Какие там богатые хозяйства! Вот нам бы такие…

— Ну, а дожди там часто бывают? — спросил Пиня Егес.

— Когда мы приехали, как раз прошел дождик, — ответил Авраам, — слякоть была такая — ног из земли не вытащишь. Что ни говори — чернозем. Местные жители говорят, что места там засушливые — дождей очень мало. Глубокие колодцы роют.

— Што там раштет? — послышался голос Сендера Клафтера.

— Да все: пшеница, ячмень, овес, просо, подсолнух, только картошка, говорят, плохо растет. Но на том участке, который нам выделили, сейчас, кроме трав, ничего нет. Раньше эта земля принадлежала помещику Люстиху. Он в этих степях большие отары овец разводил.

— Я слышал, что овцы любят жесткую траву, — сказал Попелюха.

— Да, трава там жесткая, — подтвердил Иона Штепер. — Это — курай, буркун, осот, свинорой. Мы привезли с собой эти травы. Кто захочет, может на них посмотреть.

— И черный перец там растет? — в шутку спросил Попелюха.

— Черный перец растет там, куда мы прогнали белых, а в Крыму растет только красный, — пояснил ему Иона. — А еще там растут арбузы, дыни, огурцы, помидоры, яблоки и груши…

— Ого! Так это же в самом деле настоящий клад! — заявил Попелюха.

Илюсик еще никогда не видел степь, но она влекла его к себе с могучей силой. Подражая отцу, он растирал между ладонями землю, которую привезли ходоки, и даже языком пробовал ее на вкус. С большим любопытством он всматривался в степные травы. Их названия он сразу же запомнил.

По рассказам отца он ясно представлял себе степь, ее залитые солнцем бескрайние просторы и мысленно видел себя окунающимся в высоко поднявшиеся травы, которые щекочут его и укрывают, как птиц, зайцев и других степных обитателей. Хотелось поскорее попасть в степь, и он не давал покоя отцу.

— Когда же, папа, мы, наконец, поедем в Крым? — спрашивал он.

— Сколько раз я тебе говорил, что там, кроме земли и неба, ничего нет. Даже от дождя и ветра негде укрыться, — отвечал ему Авраам.

— Ничего, папа, я на голой земле спать буду. Дождя и ветра я не боюсь, — настаивал Илюсик.

— Тебя там, не дай бог, может змея укусить, — пугала его Зельда.

— А я и змеи не боюсь, — отвечал Илюсик. — Я разрублю ее лопатой, и она сразу же умрет. Если, папа, ты не возьмешь меня с собой, я все равно туда убегу.

— Ну что это за чертенок, — ворчал Авраам, — другие дети как дети, а этот как задумает что-нибудь, никак его не остановишь. Вот смотри — Миша и Мотя остаются здесь, чтобы работать и помогать матери. И ты тоже должен ей помогать в хозяйстве и учиться. Там ведь школы нет. А когда я построю дом, тогда мы все переедем в Крым.

— А я тебе буду там помогать, — не унимался Илюсик.

Никакие доводы и даже угрозы не помогали — Илюсик стоял на своем. Скрепя сердце Авраам решил взять его с собой.

Несколько дней, отведенных для сборов в дорогу, прошли довольно быстро. И вот уже все извозчики, пожелавшие переселиться в Крым, погрузив вещички, ожидали отхода поезда. Провожающие их родственники и друзья шумели, кричали, шутили, некоторые из них вытирали выступавшие на глазах слезы. Наконец, медленно набирая скорость, поезд тронулся в дальний путь. Вагоны будто проплывали мимо полей и лесов. Монотонный стук колес убаюкивал пассажиров. Свободные от повседневной суеты и непрерывных поисков заработка, извозчики ушли в свои думы.

— Нас, словно деревья, вырывают с корнем из земли, где мы родились и жили, и пересаживают в другое место, — сказал со вздохом кто-то в глубине вагона.

— Не беспокойтесь. Эти деревья попадут на более плодородную почву. Они укоренятся и еще как будут расти! — заверил всех Иона Штепер.

Поезд шел медленно, останавливаясь на всех полустанках. Когда же случались крупные станции, где он стоял подолгу, пассажиры выходили из вагонов и на кострах варили кто что: одни — картошку, другие — кашу из овсянки, третьи — затирку, четвертые — кулеш. Коротая время в долгом и утомительном пути, рассказывали друг другу разные веселые истории, смеялись, играли в разные игры, пели. Как-то, когда окна вагонов начала затягивать вечерняя мгла и многие пассажиры стали дремать, Попелюха, словно под впечатлением невеселых дум, затянул песню:

Извозчики подхватили:

Они пели о своей тяжелой жизни, а колеса вагона упрямо выстукивали другую песню — о новой доле, которая ждет их в крымских степях.

Время от времени извозчики спрашивали ходоков:

— Ну как, далеко еще?

— Еще далеко, — отвечал Иона Штепер, — вот когда подъедем к Перекопу, считайте, что мы почти на месте. Перекоп — это ворота Крыма. Когда приедем туда, я вам покажу место, где с нами разговаривал Фрунзе. Простой он был человек. Ел с нами из одного котелка. И даже ложку, кажется, как наш брат красноармеец, хранил за голенищем. А что за конь у него был! Одной масти с моим, только у его коня грива была погуще и хвост подрублен. Фрунзе меня называл по имени — Иона, а не красноармеец Штепер, как было положено. Значит, он за близкого друга меня считал. Кабы я знал, что нам придется переехать в эти степи, то выбрал бы для нас самый лучший участок земли. Но разве тогда я мог думать об этом?

Илюсик где-то видел картинку «Взятие Перекопа» и не мог себе представить, что в этом сражении участвовал Иона Штепер, тот самый извозчик, которого он встречал почти каждый день. Ему хотелось задать Ионе очень много вопросов, но трудно было оторвать взгляд от бескрайних полей, тянувшихся вдоль дороги. Они были покрыты темно-бурыми прошлогодними травами. Местами темнели полоски свежевспаханной земли, над которыми кружились стаи ворон. Время от времени в окнах вагона видны были села, которые совершенно не походили на те, что встречались в начале пути. Хаты здесь были белые с черной окантовкой у земли и небольшими окошками, а крыши соломенные или камышовые.

Смеркалось, когда показалась Таврия. С каждой минутой становилось все темнее, и степь, о которой так много рассказывали ходоки, исчезла во мраке.

— Перекоп проедем на рассвете, — заявил Иона Штепер, — если хотите его увидеть, ложитесь пораньше спать.

Но Илюсик не мог уснуть. Он не отходил от окна, силясь что-нибудь разглядеть в темноте. Скоро, однако, усталость взяла свое, он присел, чтобы немного вздремнуть, и крепко заснул.

— Перекоп! Перекоп! — услышал он сквозь сон, вскочил со скамейки и подбежал к окну.

— Где? Где Перекоп?

— Смотри, вон там, — показал ему Иона.

Поезд стремительно мчался по крымской земле, которую так мечтал увидеть Илюсик.

От станции Курман-Келемчи, куда переселенцы прибыли, до выделенного им участка было еще довольно далеко. Все стремились как можно скорее добраться до места, но идти на ночь глядя с большими узлами в руках никто не решился. Ночевать пришлось в тесном и грязном здании полустанка. Илюсик проснулся, когда еще не рассвело, в окошко видно было, как в слегка посветлевшем небе проплывают едва заметные тучки. Быстро наступил рассвет, и переселенцы один за другим начали подниматься. Вскоре они уже тронулись в путь. Сразу же за небольшим станционным поселком начиналась степь. Утренний холодный ветерок шевелил мокрую траву. Влажный воздух был насыщен запахом залежной земли, перепревших трав и горькой полыни. На востоке в ярко-красном зареве показалось солнце. Залитая его сиянием, во всей своей красе предстала перед путниками степь.

— Смотрите, сколько земли! — захлебываясь от волнения, воскликнул Илюсик. — И что, вся эта земля будет нашей? Сколько же хлеба и картошки тут можно посадить!

От широкого простора захватывало дух.

— Вы думаете, что степь кончается там, где небо сливается с землей? — спросил Иона Штепер и показал пальцем вдаль. — Нет, братцы, там тоже степь. Бывало, еду я на лошади, уже сотни верст отмахал, а конца степи все не видно.

— Вот это да! — воскликнул Попелюха. — А я всегда думал, где бы найти клочок земли, чтобы посадить тыкву для цимеса к субботнему столу.

Ослепительно яркое солнце уже высоко поднялось над степью и сияло в голубом небе, по которому проплывали белые облачка. Утренние росинки на травах сверкали точно жемчужины, искрились оранжево-золотистыми огоньками. Вдруг где-то впереди зашевелилась трава, и показался перепуганный заяц. Он на мгновение застыл на месте, подняв уши, и пустился наутек от непрошеных гостей.

— Тю-ю-ю! — закричал ему вслед Попелюха.

Илюсик побежал было вслед за зверьком. Но неожиданно почти из-под его ног выскочил другой заяц и вскоре исчез в траве.

— Еще один…

Внимание Сендера Клафтера привлек маленький серый зверек, который шмыгнул в свою норку.

— Это суслик, — пояснил Авраам.

— Шушлик? — обрадовался Клафтер. — Мне рашкажывали, што шнимают шкуру ш шушлика и шьют шубы.

— Вот начнут они пожирать наш урожай, тогда еще посмотрим, кто с кого будет шкуру снимать… — заметил Авраам.

— А как же от них избавляются? — спросил Пиня Егес.

— Я слышал, — ответил ему Авраам, — что в их норки льют воду и тогда они выскакивают оттуда…

— Но для этого надо, чтоб было много воды, а здесь, говорят, с водой очень плохо, — возразил ему Пиня Егес.

— Воду можно добыть из-под земли, только для этого колодец надо вырыть, — пояснил Иона. — А ведь посмотрите, трава растет здесь сама по себе, значит, и другое что-нибудь может вырасти.

Солнце поднималось все выше и выше, и вскоре стало нестерпимо жарко. Нагруженные тяжелыми узлами и тюками, переселенцы едва передвигались по степи. Даже ветерок, который обдувал их и раньше приносил прохладу, теперь не освежал. Никто уже не замечал ни зайцев, ни сусликов, ни других обитателей степи.

— Далеко еще идти? — то и дело спрашивали извозчики.

Впереди показались долгожданные два небольших кургана, которые служили ориентиром для ходоков.

— Если справа есть лощинка, то это — наша земля, — заявил Авраам.

— Вы, наверно, даже сами не знаете, куда нас завели, — с отчаянием сказал Пиня Егес.

Все остановились. Иона бросил на землю свои пожитки, распрямился и быстро зашагал куда-то в сторону.

— Эге-е-е, — вскоре издалека послышался его голос.

Возчики оглянулись и увидели, что Иона бежит к ним, размахивая руками.

— Это здесь! Здесь! — кричал он.

Переселенцы в изнеможении уселись на свои вещи, отдыхая после трудной дороги. Солнце неумолимо пекло, но спрятаться от него было негде.

— Давайте поставим палатку, — предложил Авраам.

— Прежде всего надо помолиться, — заметил Попелюха и нараспев начал: — Да будет благословенна земля, которая нас кормит и станет нашим родным домом.

— И руки, которые ее обрабатывают, пусть тоже будут благословенны, — добавил Авраам. — Земля без рук только траву питает…

Переселенцы развернули извозчичий брезент и начали ставить палатку. Узлы и тюки вскоре были разложены по местам, но никто, несмотря на усталость, не располагался тут отдыхать: людям не терпелось осмотреть свои будущие владения. Им было еще трудно представить себе, что эта пустынная, поросшая травой земля скоро станет для них родным домом.

Авраам ходил по степи, внимательно вглядываясь в знакомые ему приметы. Все было вроде бы так, но, с другой стороны, и не так по сравнению с первым их приездом. Он вспомнил, что неподалеку находится полуразрушенный домик, который, по рассказам старожилов, был построен еще в те времена, когда в крымских степях хозяйничал помещик Люстих. Екатерина II подарила эту землю его предкам, и они использовали ее как пастбище для огромных отар овец. А этот домик долгое время в ненастную погоду служил убежищем для пастухов, но теперь уже пришел в негодность.

— Ну что, прогуляемся немного? — предложил Авраам Ионе.

— Куда мы пойдем?

— Ну, хотя бы к тому домику, что стоит на пути к немецкой колонии Ной-Берлин.

— Что ж, хорошо. Заодно зайдем в колонию и наберем там воды.

— Я тоже пойду за водой! — заявил Илюсик и выхватил из рук Ионы ведро и чайник.

Некоторое время все шли молча.

— Я думаю, что этот домик можно отремонтировать, — сказал Авраам.

— Сейчас посмотрим, — откликнулся Иона.

Домик стоял на пригорке. Отсюда, видимо, пастухам было удобно наблюдать за отарами овец. С пригорка открывался вид на немецкую колонию Ной-Берлин.

— Так, значит, воду можно набрать там? — спросил Илюсик. — Я быстро сбегаю.

— Подожди, тебе будет тяжело, — сказал Авраам.

— Ничего, папа, я наберу только полведра, — успокоил его Илюсик и побежал.

Вдоль дороги тянулись еще не убранные кукурузные и подсолнечные поля. Очарованный открывшейся перед ним красотой, Илюсик с любопытством рассматривал ярко-желтые шляпки подсолнухов. Ему хотелось подойти к ним поближе и дотронуться до них рукой, но он так и не решился сделать это. С противоположной стороны дороги на столь же длинных стеблях раскачивались под ветром закутанные в листья увесистые початки кукурузы с белыми кисточками на концах. Немного поодаль тянулись темно-желтые полоски конопли и льна, а чуть в стороне от них, среди перепутанных засохших плетей, лежали на земле темно-зеленые и полосатые арбузы и светло-желтые дыни.

Солнце уже клонилось к закату, а Илюсик все стоял и смотрел на диковинные растения, которых раньше никогда не видел. Мысль о том, что скоро стемнеет и он не найдет обратную дорогу, испугала Илюсика. Он побежал по дороге и вскоре был уже в колонии Ной-Берлин. В нерешительности остановился посреди ровной широкой улицы, не зная, куда ему дальше идти. Он оглядывался по сторонам и видел повсюду просторные дворы, огороженные со всех сторон белокаменными оградами. Ограды были все на один лад и как две капли воды походили одна на другую. В палисаднике в строгом порядке росли фруктовые деревья, а за ними виднелись дома, покрытые черепицей или дранкой. Несколько в стороне стояли хозяйственные строения, стога сена, соломы и аккуратно сложенные стебли кукурузы.

Увидев во дворе одного из этих домов колодец, Илюсик решил зайти туда. Калитка легко отворилась, и тут же, почуяв чужого человека, залаял огромный пес. Из дома выскочил полный мужчина с темной, тронутой сединой бородкой, посмотрел на стоящего неподалеку от калитки паренька и раздраженно-зло спросил:

— Чего тебе надо?

— Я хотел бы набрать у вас немного воды…

— Кто ты такой?

— Мы переселенцы… Только приехали…

— Какого черта ты шляешься здесь! Скорее убирайся отсюда, чтобы духа твоего больше не было!

Пораженный потоком ругани, Илюсик выскочил со двора словно ошпаренный кипятком. Мужчина подошел к собаке и спустил ее с цепи. Пес подбежал к ограде и заметался возле нее с бешеным лаем. На пороге дома показался Пауль, сын хозяина, — светловолосый подросток с упитанным, круглым лицом.

— Что случилось? Почему ты кричишь? — спросил он.

— Какой-то бродяга забрел сюда, вот я его и выгнал. Да так, что он, наверное, забудет сюда дорогу.

— Вот я сейчас ему покажу! — Пауль, приоткрыв калитку, остановился, вложил в рот два пальца и пронзительно свистнул.

Илюсик обернулся и увидел, что со двора на него мчится огромный пес. От неожиданности он выронил на землю ведро и чайник и что было силы бросился бежать. Пес в несколько прыжков догнал Илюсика и, вмиг разодрав своими острыми зубами в клочья одежду, принялся кусать его, впиваясь зубами в голые икры.

Услышав крики мальчика, откуда-то выскочил мужчина с палкой в руках и отогнал разъяренную собаку.

— Пошел вон! Пошел вон, проклятый! — кричал он.

Пес отступил, но Пауль снова стал натравливать его на Илюсика.

— Сейчас же прекрати! — приказал ему мужчина. — Ну и зверюга же ты! Зачем спустил собаку на парня?

— А чего он лезет к нам во двор? — забубнил Пауль.

— Что значит лезет? Я был во дворе и все видел. Вы с отцом еще ответите за это! — пригрозил мужчина и, взяв за руку дрожащего от обиды и боли Илюсика, повел к себе в дом.

Прошло много времени, как Авраам расстался с сыном, но Илюсик все не возвращался.

— Наверное, осматривает степь. Он же у вас такой любознательный, — успокаивал его Иона Штепер.

Стало темнеть, и Авраам не на шутку испугался.

— Зачем его отпустил одного, — корил он себя, — ведь парень мог заблудиться. Но, кажется, я хорошо объяснил ему, как идти. Дорога здесь прямая… Что же могло с ним случиться?

Когда темнота полностью окутала степь, вконец отчаявшийся Авраам пошел в колонию Ной-Берлин, чтобы узнать, не видел ли там кто-нибудь сына. Не пройдя полдороги до полуразрушенного домика, он при свете луны узнал впереди силуэт невысокого человека, который шел навстречу.

— Илюсик? — с тревогой в голосе спросил Авраам.

— Па-а-а-па! — отозвался сын и, не обращая внимания на боль в ногах от укусов, бросился к отцу.

— Где ты пропадал? Ты весь продрог, — сказал Авраам, прижимая к себе дрожащего Илюсика. Пальцы его нащупали голое тело, проступающее через разодранную одежду сына. — Что случилось? — тревожно спросил он.

— Они… они… — начал было Илюсик, но слезы душили его, и он заплакал.

Наутро все переселенцы знали о приключившейся с Илюсиком беде.

— Это дело нельзя так оставлять. Идем в сельсовет! — решительно заявил Иона Штепер.

В немецкую колонию Ной-Берлин они пошли вчетвером: Иона, Авраам, Сендер Клафтер и еще слабый после вчерашнего дня Илюсик. Он узнал двор, где хотел набрать воды. Авраам приоткрыл калитку, и тотчас, почуяв чужих, залаяла собака. Пес рвался с цепи, захлебываясь от лая, но на сей раз из дома никто не выходил. Выждав немного, переселенцы пошли по улице. Над домом из кирпича с железной крышей, выкрашенной в зеленый цвет, развевался красный флаг. Это был сельсовет. Авраам, Илюсик и Сендер Клафтер остались во дворе, а Иона вошел в полутемный коридор, который вел в большую комнату, где стояли канцелярский стол, небольшой шкаф и множество стульев. Справа была дверь, на которой висела табличка с надписью по-немецки. Иона догадался, что это кабинет председателя сельсовета. Приоткрыв дверь, он увидел немолодого кряжистого человека в выцветшей гимнастерке с черным, тронутым сединой чубом. Тот сидел за столом и что-то писал. По шинели и шапке, висевших на вешалке, Иона сразу же признал в нем буденновца. Спустя минуту они уже беседовали как старые добрые друзья. Узнав, что привело Иону в сельсовет, председатель нахмурился и опустил голову.

— Да, я знаю об этом возмутительном случае, — сказал он. — Это позорное пятно на всей нашей колонии. Гражданина, совершившего такое злодеяние, мы будем судить и строго накажем.

Председатель немного помолчал и добавил:

— А я уж собрался идти разыскивать вас. Кстати, где сейчас хлопец?

— Он во дворе.

— Надо, чтобы его осмотрел фельдшер. Пойдемте, я провожу вас.

Во дворе Иона представил землякам председателя сельсовета:

— Знакомьтесь — товарищ Фридрих Зигфрид, буденновец.

Председатель крепко пожал всем руки, сказал:

— Ну что ж, поздравляю вас с приездом. Теперь мы будем соседями, и надеюсь, что станем добрыми друзьями. Хочу вас заверить, что такой позорный случай, как вчера, больше никогда не повторится.

Потрепав по голове Илюсика, он спросил:

— Ну, как себя чувствуешь, хлопец?

— Уже лучше.

— Спасибо тому доброму человеку, что промыл его раны и перевязал их, — поблагодарил Авраам.

По пути к фельдшеру Фридрих расспрашивал переселенцев об их жизни, о нуждах, которые они сейчас испытывают.

— Сюда приехала пока только небольшая группа, — сказал Авраам. — Мы должны подготовиться к приезду весной остальных членов нашего коллектива. А пока нам нужно срочно приступить к строительству домов и хозяйственных помещений, вырыть колодцы и где-нибудь приобрести инвентарь и семена.

— Об этом надо поговорить в районе, — посоветовал председатель. — Как раз завтра мне нужно быть в райцентре, вот и заеду за вами. А если понадобится наш совет или помощь — приходите.

— А где нам на первых порах брать воду? — озабоченно спросил Авраам.

— Ну, это совсем просто, — ответил председатель. — Во дворе сельсовета есть общественный колодец. Приходите и пользуйтесь им, сколько вам нужно. — Улыбнувшись Илюсику, он добавил: — Спускать собак на вас больше никто не посмеет.

Пока фельдшер делал Илюсику укол и обрабатывал раны, Фридрих стоял во дворе с переселенцами и что-то оживленно с ними обсуждал.

Возвращающихся из колонии Ной-Берлин Сендера Клафтера и Илюсика первым заметил Шлема Попелюха.

— Швежую воду нешем! Швежую воду! — радуясь как ребенок, еще издалека закричал Сендер.

— Воду! Воду принесли! — передавали друг другу переселенцы.

Все прибежали со своими стаканами и кружками и, обступив со всех сторон ведра, по очереди черпали воду.

— Какая вкусная водица! Холодная! — почти после каждого глотка приговаривал Попелюха.

Когда все вдоволь напились, Пиня Егес вылил остаток воды в котел, поставил его на треножник и принялся варить кулеш. Попелюха принес большую охапку курая и со словами: «На тебе, жги и ужин скорее вари» — бросил его в костер. Курай пылал, и ветер подхватывал и гнал по степи клубы дыма. Попелюха и Егес, приплясывая, кружились вокруг костра и пели песенку, которую сложили совсем недавно:

К костру подошли Авраам и Иона, отставшие от Илюсика и Сендера Клафтера.

— Стоило нам принести немного свежей воды, как вы все уже развеселились, — улыбнувшись, заметил Авраам.

— Когда цыган поет? Когда он голоден, — отозвался Попелюха. — Проголодавшись, поют, чтобы скоротать время, пока готовится ужин.

Кулеш получился на славу. Все ели с большим аппетитом, черпая еду ложками прямо из котелка. Насытившись, переселенцы перебрались в палатку и, зарывшись в солому, засыпали один за другим.

Наутро к переселенцам подкатила двуколка. Председатель сельсовета, приветствуя всех, поднял кулак вверх, как это делали немецкие коммунисты:

— Рот фронт!

— Рот фронт! Рот фронт! — послышались голоса Илюсика и Сендера Клафтера, которые радостно встретили товарища Фридриха.

Авраам и Иона в это время в отдалении промеряли участки, планируя, где строить дома. Они были настолько увлечены работой, что не заметили приезда председателя. И, лишь вернувшись к палатке, увидели двуколку и Фридриха, который стоял с переселенцами и беседовал.

— Рот фронт, геноссен! — приветствовал он Авраама и Иону. — А я за вами. Ну как, поедем в районный центр?

— Конечно, — отозвался Авраам, — мы с товарищем Штепером как раз обдумываем, как нам строить поселок.

— Может быть, я смогу вам чем-то помочь, — предложил Фридрих. — Давайте посмотрим вместе.

Иона, Авраам и председатель пошли по степи, оживленно беседуя. Илюсик неотступно следовал за ними.

— Сначала надо выяснить, где ближе всего вода, и на этом месте вырыть колодец, — посоветовал Фридрих.

— А рядом с колодцем можно построить коровник, — вмешался в их разговор Илюсик.

Председатель с любопытством взглянул на него:

— Почему ты так думаешь?

— Я это видел у вас в колонии.

— Вы посмотрите-ка на него, за ним гналась собака, а он все успел углядеть, — сказал Фридрих, и все рассмеялись. Он потрепал Илюсика за вихор и добавил: — Я думаю, что со временем из него получится хороший хозяин.

Когда они вернулись к двуколке, все переселенцы были уже в сборе. Фридрих сел на двуколку и спросил:

— Ну, кто же из вас со мной поедет?

— Реб Авраам! Пусть едет реб Авраам! — послышались со всех сторон голоса.

— Ну что ж, если так, то поедем, — сказал Авраам и прыгнул в двуколку.

Фридрих натянул вожжи, и они тронулись с места.

— Не забудьте о кредитах. Не забудьте о стройматериалах! Привозите хорошие вести! — кричали им вдогонку.

Когда двуколка скрылась из виду, Сендер Клафтер задумчиво произнес:

— Какой хороший целовек этот предшедатель. Мы ему цузие, а он так бешпокоитшя о нас.

— Мировой парень! Недаром он — буденновец, — согласился с ним Иона Штепер.

— А что значит «Рот фронт, геноссен!»? — поинтересовался Попелюха.

— «Рот фронт» — это их приветствие, что-то вроде нашего «шолом алейхем»[5], — пояснил Иона, — а «геноссен» — это товарищи. В колонии я слышал, как председателя сельсовета все называют «геноссе Фридрих».

— Наверное, слово «геноссе» употребляют, когда говорят о почтенном человеке. Что, наверное, то же самое, что наше «реб», — сказал Пиня Егес.

— Замечательно! — заявил Попелюха. — Пускай они у себя в колонии называют его «геноссе Фридрих», а для нас он будет — «реб Фридрих».

Понемногу переселенцы разбрелись кто куда, а Илюсик вернулся на место, где предполагалось строить поселок. Подражая Ионе, он измерял шагами участки земли.

«Вот на этом месте, — думал он, — может, будет стоять наш дом. Но не такая хибарка, как раньше, а красивый большой дом. А кругом, там, где сейчас голая степь, будут поля, через которые протянутся дороги. По дорогам будут ходить и ездить много-много людей. И куда бы они ни уезжали отсюда, их будет тянуть домой, так же как птиц, которые всегда возвращаются в свое гнездо. А вот здесь, на этом месте, может быть, выроют колодец, без которого, как говорил председатель сельсовета Фридрих, невозможна жизнь в степи. Без воды не могут существовать ни человек, ни животные, ни растения. Сюда, к колодцу, придут люди после тяжелого трудового дня, чтобы утолить жажду. А неподалеку от него будут стоять длинные корыта с водой». Такую картинку Илюсик видел в школьном учебнике. Из одного корыта будут пить тучные коровы и маленькие телки. А возле другого, вытянув длинные шеи, будут толпиться стаи белоснежных гусей и уток. А потом, утолив жажду, они, переваливаясь с ноги на ногу, цепочкой потянутся домой.

Замечтавшись, Илюсик на мгновение забыл, что он стоит в голой степи, где, кроме неба и земли, ничего нет. Ветерок задорно посвистывал, и Илюсику казалось, что степь — это колдун, который покажет еще много чудес, а сейчас напевает ему знакомую песенку и зовет к себе:

За время пребывания в степи Илюсик заметно окреп, подрос, стал серьезнее. Повседневные заботы, как лучше устроить жизнь на новом месте, заставили его вникать во все дела переселенческого коллектива и взвалить на себя непосильную по его молодым годам ношу. Быстрая хватка, меткие замечания, рассудительные высказывания по самым насущным интересам коллектива, будь это вопрос о севе, уборке, закупке стройматериалов и скота или планировании будущего поселка, создали ему доброе имя трудолюбивого, смекалистого парня, которому можно все доверить. И переселенцы все чаще и чаще стали его называть вместо привычного Илюсик — Илья.

Когда в коллективе возникла необходимость закупки нескольких лошадей и быков, решили посоветоваться об этом с председателем сельсовета Фридрихом Зигфридом. Переговорить с ним поручили Аврааму. Илья напросился пойти туда вместе с отцом.

На следующий день они отправились в сельсовет Ной-Берлин, но председателя на месте не застали. Авраам и Илюсик вышли из сельсовета на улицу и увидели, что у соседних ворот стоит, опираясь на палку, высокий сутулый старик с густой окладистой бородой, широким лицом и большой шишкой на лбу.

— Гутен таг, — поздоровался с ним Авраам. — Может быть, вы знаете, где геноссе Фридрих Зигфрид?

— Он недавно уехал на своей двуколке, должно быть в райцентр. А зачем он вам нужен?

— Надо поговорить с ним об одном деле… А вы случайно не знаете, не продает ли кто-нибудь здесь лошадей?

— Лошадей? Нет. Нам самим не хватает. Когда здесь были белые, они забрали у нас лучших коней, остались одни клячи. А когда пришли красные, они отдали нам своих раненых и измученных лошадей, которые были им больше непригодны. Вот все, что у нас осталось.

— Да мы особенно хороших коней не ищем, — заметил Илья. — Нам нужны лошади или быки для работы в хозяйстве.

— Так, так, — кивнул головой немец. — Сходите вон в тот двор, третий отсюда, справа, его хозяин, кажется, хотел продать кобылу, она тощая, но резвая. Такую лошадь можно купить за небольшую плату. Наших таврических коней тут осталось мало, а лошади из других краев тяжело переносят наш климат, и бывают случаи, что даже гибнут…

— Выходит, что из других краев нельзя приводить сюда лошадей? — спросил Авраам. — Вот мы привезли издалека своих, и слава богу…

— Трудно сказать, как когда… Иногда они хорошо приживаются, а то и тяжело болеют, — ответил немец. — Когда на Перекоп наступали красные, они оставили тут много раненых и ослабших коней из Сибири, Киргизии, Украины. Они переболели и теперь стали такими же выносливыми, как и наши, местные.

— Я вижу, что вы большой знаток лошадей, — сказал Авраам.

— У вас столько волос не будет на голове вместе с бородой, сколько лошадей мне на своем веку пришлось видеть и лечить. Мой отец был здесь ветеринаром, и я с ним разъезжал по деревням и хуторам Таврии, а когда он умер, я заменил его и сам начал выхаживать лошадей…

— Ну, так где же нам купить лошадей или быков? Может быть, стоит сходить в ближайшие селения и попробовать прицениться?

— Я думаю, тут не стоит покупать. Тут могут вам всучить таких лошадей, от которых хозяева хотят избавиться… Больших деревень у нас нет, кругом одни хутора, где живет беднота — переселенцы из разных областей, батрачившие у помещика Люстиха… Много лет они вообще были безлошадными… А вы-то сами откуда будете?

— Мы переселенцы. Поселились в степи неподалеку от вас.

— Ах, зо[6], я так и думал… Один подлый человек тут недавно натравил собаку на вашего парня… Собака чуть не разорвала его… Это не ваш ли сын пострадал?

— Да, он.

— Ум готтес виллен![7] — воскликнул немец. — Я слышал, что будет суд и этого подлеца как следует накажут.

— Куда же нам податься? — недоумевал Авраам. — Что вы посоветуете?

— Сходите на ярмарку. Туда приводят лошадей со всего нашего Тавричанского края. Но будьте осторожны, там бывает всякий люд… Глядите, чтобы вас не обманули.

— Спасибо за добрые советы, — поблагодарил Авраам.

Тепло попрощавшись, Авраам с Ильей пошли своей дорогой.

Авраам убеждал сына, что нет смысла идти дальше, надо вернуться домой.

— Все равно ничего тут не найдем, лучше, следуя совету, пойдем на ярмарку, — может быть, там будет что-нибудь подходящее…

— Нет, нет, папа, давай пойдем в ближайшие хутора, посмотрим, как люди живут, может, узнаем у них что-то новое, — упорствовал Илья.

— Еще успеем побывать у них. Без особой надобности некогда расхаживать. Ты ведь и сам знаешь, сколько у нас дел: колодец надо выкопать, с минуты на минуту могут привезти стройматериалы.

— Тогда я пойду один!

— Что значит один? Я тебя не отпущу! Ты забыл, как тебя травили собакой?

Сколько Авраам ни уговаривал сына вернуться домой, Илья твердо стоял на своем, и отец уступил. Они расстались на развилке дорог. Вскоре, однако, Авраама охватила тревога.

«Что я наделал, где была моя голова? — корил он себя. — Зачем отпустил его одного… Раз он так заупрямился, надо было пойти вместе с ним… Ведь кругом степь, глушь…»

Он готов был побежать вслед, догнать сына, но в какую сторону податься? Разве можно найти песчинку в необъятных просторах степи?

Не чувствуя ног, Авраам с трудом добрался до палатки и упал на свою постель.

— Что случилось, реб Авраам? — с тревогой спросил Попелюха.

— Ничего, — слабым голосом ответил Авраам. — Я просто устал.

Узнав о его возвращении, в палатку стали заходить переселенцы.

— Ну что хорошего вы узнали? — поинтересовался Иона Штепер.

— В немецкой колонии лошадей никто не продает. Нужно ехать на ярмарку.

— А где Илья?

— Пошел дальше. Мне не удалось уговорить его вернуться домой. Я так беспокоюсь о нем… Кто знает, что может случиться с ним в пути.

— Не беспокойтесь, реб Авраам, — такой парень, как ваш Илюша, нигде не пропадет. Это даже хорошо, что он пошел посмотреть на окрестные села. Вот увидите, он принесет нам интересные новости.

— Здесь так разбросаны хутора… Как бы не заблудился…

— Кто-кто, а Илья не заблудится, — вмешался в разговор Попелюха. — Вы плохо знаете своего сына… Он скорее нас всех найдет дорогу…

У Авраама стало легче на душе, и, когда все вышли из палатки, он крепко заснул. Сумерки уже сгустились над степью, когда он проснулся, а Ильи все еще не было. Надвигалась ночь, все кругом затихло. Лишь Авраам не находил себе места, сидел у входа в палатку, вслушиваясь в каждый шорох, доносившийся из степи. Ему представлялось, что Илья сбился с дороги и бродит по ночной степи или ходит по незнакомому хутору от дома к дому и не может найти себе ночлег. Чудилось, что на него напала свора свирепых собак. Наутро, вконец измученный, Авраам решил пойти искать сына. Он приготовил небольшой узелок и собирался уже отправиться в путь, как увидел, что к палатке подкатила двуколка. Сидевший в ней человек остановил лошадь, спросил:

— Здесь живут переселенцы?

— Да. А кто вам нужен?

— Я хочу видеть главного…

— А что?.. Если у вас какое-то дело, говорите…

Человек спрыгнул с двуколки, хотел что-то сказать, но словно ком застрял в горле, он не смог вымолвить ни слова.

— Откуда вы? — заинтересовался Авраам.

— Из колонии Ной-Берлин.

— Кто вас послал сюда?

— Председатель сельсовета Фридрих Зигфрид. Я должен вырыть вам колодец.

— Ах, это вы?! Дорого мы заплатили за полведра воды! — вырвалось у Авраама.

— Покажите, где мне работать?

— Подождите, я посоветуюсь.

Авраам хотел найти Иону, но вспомнил, что тот недавно уехал в райцентр.

Вдруг послышался чей-то голос:

— Илья! Где ты пропадал? Отец уже собрался идти тебя искать.

Авраам бросился навстречу сыну, обхватил его, прижал к груди и взволнованным голосом спросил:

— Ну, где ты был? Я уже не знал, что подумать… Но слава богу, что благополучно вернулся… Ты, наверное, голоден? Сейчас я тебя накормлю.

Авраам взял в палатке миску, наполнил ее кулешом из котла на треножнике.

— Иди, сынок, поешь, — ласково позвал он Илью.

Закончив разговор с Попелюхой и Егесом, Илья повернул в палатку. Проходя мимо немца — Ганса Бютнера, остановился в изумлении. Бютнер резко отвернул голову, избегая встретиться с ним взглядом.

Пока Илья ел, Авраам вышел к немцу.

— Вы мне покажете наконец, где копать? — с затаенной злобой спросил Бютнер.

— Человек, с которым я должен посоветоваться, уехал.

Раздраженный, Бютнер прыгнул в двуколку и взялся за вожжи.

— Вы даже не взглянули на парня, которого чуть не растерзала ваша собака! — упрекнул его Авраам.

Избегая неприятного для него разговора, Бютнер натянул вожжи, и двуколка тронулась с места. На ходу он бросил:

— Когда мне приехать?

— Приезжайте завтра утром!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Илья подробно рассказывал о том, что видел и слышал в окрестных селах, хуторах и поселках, где он побывал. Глаза его загорались, когда он говорил о коммуне в Кара-Чокраке, о ее людях, полях, садах, о лошадях и коровах, о несметных богатствах, нажитых коммунарами.

— Научиться бы нам так работать! — с воодушевлением восклицал он. — На полях, где растут пшеница и рожь, ни травинки не найдете, а лошади и коровы упитанные, красивые, как на картинках, а сколько кур, гусей, уток и другой живности — просто не счесть. Новенькие, выкрашенные в красный, зеленый и другие цвета плуги, сеялки, веялки, жатки, все названия машин даже не упомнишь.

Когда переселенцы собирались у костра за обедом или ужином, они засыпали Илью вопросами:

— Когда организовалась коммуна? Какие там снимают урожаи? Как живут коммунары?..

На все вопросы Илья отвечал четко и ясно:

— Как только прогнали белогвардейцев с крымской земли, сразу и организовали коммуну, а организатор — красный командир-буденновец.

Услыхав это, Иона Штепер вскочил с места:

— Буденновец? А как его фамилия?

— Кузич.

— Кузич?.. Подожди… Я слышал о таком командире. Он, кажется, командовал эскадроном… Как же он додумался организовать коммуну?

— А что тут удивительного? — отозвался Попелюха. — Шутка ли, человек командовал эскадроном, так разве он не сумеет собрать людей, чтобы обрабатывать землю, да еще когда государство помогает ему и во всем идет навстречу…

— Э-э, не говори, — возразил ему Иона Штепер, — можно быть геройским командиром, командовать эскадроном, саблей крошить врагов, но землю обрабатывать, братцы, это дело тоже не шутейное… Тут надо знать, как пахать, как держать в руках косу, тяпку, когда и что сеять, да еще руководить людьми, обучать их, показывать, как надо работать, а это совсем не легкое дело… К тому же надо знать толк в земледелии…

— Наверно, этому он научился, — сказал Илья. — Мудрость, как вести хозяйство, он перенял у одного бывалого старожила степей — деда Никитича. Нашел его не Кузич, а командарм Фрунзе перед самым штурмом Перекопа. Тогда нужно было найти такое место в Сивашском заливе, где можно было бы провести вброд войска и вооружение. Начали искать человека, который хорошо знает эту местность. Таким оказался дед Никитич. Он знал, где какая возвышенность, где какая лощинка, в которой можно укрыться от противника и где враг мог закрепиться. Дед исходил Сиваш вдоль и поперек и без особого труда указал подходящее место, через которое красные войска, искусно маскируясь, незаметно перебрались на другой берег и нанесли смертельный, удар белогвардейской армии Врангеля. Фрунзе вызвал Никитича к себе, выразил ему благодарность за помощь, оказанную красным полкам, штурмовавшим Перекоп, и приказал выдать ему шинель, буденновку и зачислить почетным буденновцем. Когда отгремели бои в Крыму, Кузич отыскал деда Никитича и попросил найти подходящий участок земли, чтоб создать коммуну. Никитич подобрал хорошее поле для зерновых культур, низину для овощей, склон для сада и виноградника. Кузичу понравилось это место, которое находилось вблизи поселка Кара-Чокрак. Тут поселились бывшие буденновцы. Государство отпустило кредиты для устройства хозяйства, и коммунары приступили к работе. Первый урожай сразу же дал им возможность стать на ноги. Но больших успехов коммуна добилась после того, как Кузич с дедом Никитичем побывали в Москве у Ленина и с его помощью получили первый трактор «фордзон».

— Трактор получили? — переспросил ошарашенный Попелюха. — Как, ты сказал, его называют? «Фердзон»? Это, наверно, на чужом языке. «Ферд» — по-нашему «лошадь», а «зон» что значит? Это на чужом языке…

— Не «фердзон», а «фордзон», — поправил его Илья. — Это американское название.

— Все равно лучше его называть «фердзон», — отозвался Попелюха, — ведь он тащит, как лошадь… — Обращаясь к Илье, он спросил: — Ты сам видел этот трактор?

— Конечно, я видел его, — ответил Илья. — Его и называют «стальной конь».

— Его надо назвать не стальной, а золотой конь, — начал острить Попелюха, — кормить его не надо, подгонять кнутом тоже не нужно, а тащит он, говорят, за тридцать, а то за все пятьдесят лошадей… Был бы у нас хоть один такой трактор, мы бы горы перевернули…

— Увидите, будет у нас не один, а много тракторов, — сказал Илья, — надо только научиться работать, как в коммуне. Дед Никитич мне кое-что пояснил… Я уже знаю, как надо пахать, когда и как надо сеять, какие семена нужны и сколько. Еще о многом-многом он мне рассказал и обещал нам помочь…

— Надо будет подойти туда, — отозвался Иона. — Если там действительно так, то я, можно сказать, там свояк… Почему председатель сельсовета ничего не говорил о коммунарах-буденновцах?.. Мы же, можно сказать, соседи… Я хочу поговорить с бывшим командиром; может быть, он меня даже знает и мы с ним друзья-приятели… и он нам чем-нибудь поможет… Если в коммуне свой трактор, то что им стоит вспахать нам пару десятинок…

— Дед Никитич обещал приехать к нам, — продолжал Илья. — Как только я объяснил, где мы поселились, он сразу сказал, что это бывшая земля помещика Люстиха. Он даже знает, что в домике, в котором мы живем, останавливались на отдых пастухи помещичьих отар. Когда он услышал, что я расспрашиваю людей, как обрабатывать эту землю, что лучше всего сеять на ней, он мне сказал: «Приходи ко мне домой, я помогу тебе разобраться». Хозяйка его меня очень хорошо приняла, накормила, приготовила ночлег. Дед всю ночь со мной беседовал, отвечал на все мои вопросы, рассказал о разных происшествиях, совершившихся тут, в крымских степях. Рассказывал он со всеми подробностями, как в свое время поведал ему его отец, который слышал об этом из уст своего деда.

Одно из таких сказаний особенно запомнилось Илье.

С незапамятных времен в таврических степях жили люди. В поте лица обрабатывали землю и кормились тем, что дарила им матушка-земля. Летом тут нещадно палило солнце и, когда не было дождей, сжигало все дотла, и часто людям угрожала голодная смерть. Они молились всевышнему, чтобы сжалился над ними, напоил их поля, чтобы хлеб уродил и был корм для скота. Но бог был неумолим, не внимал их мольбам, и посевы часто выгорали. Однажды летом, когда хлеба начали наливаться, пошел дождь, он очень обрадовал людей. Дождь не переставая лил день и ночь, затопил поля, и люди начали просить бога сжалиться над ними и остановить дождь. Но ливень лил и лил, пока не погибли хлеба и скот, и люди в отчаянии начали разбегаться кто куда. Степь превратилась в пустыню. Ветры оплакивали матушку-землю, оставшуюся на вечные времена безлюдной и одичалой. Только один мудрый человек, понимавший тайны земли, не ушел отсюда. Пока лили дожди, он собирал воду, сберег ее, и, когда снова наступила засуха, эта вода спасла ему жизнь, и он, как и раньше, самозабвенно и преданно трудился на земле, которая его кормила.

Закончив этот сказ, дед Никитич просил передать людям, которые поселяются на древних землях крымских степей, чтобы они берегли и ценили каждую каплю воды, ибо вода здесь основа основ и без нее нет жизни.

Строительство поселка для коллектива «Красный извозчик» не прекращалось до поздней осени. Наступившие раньше обычного холода застали переселенцев врасплох. Не закончены были постройки домов, амбара и хлева, да и колодец пока не был вырыт. Жить в неотапливаемой времянке стало невыносимо трудно, поэтому Иона Штепер предложил вернуться домой, к семьям, с тем, чтобы ранней весной приехать сюда опять и продолжить начатое.

— Разве можно бросить все на произвол судьбы? — возразил Авраам. — К весне тут всё растащат, и нам заново придется строить. Я думаю, что нужно поднатужиться и закончить несколько домов и хлев. Авось и погода скоро изменится, и мы сможем продолжить работу.

Однако извозчиков тянуло домой, к семьям. После долгих споров решили все же закончить один дом и хлев, оставить здесь на зиму Шлему Попелюху и Сендера Клафтера, которые нанялись на зиму батраками в близлежащую немецкую колонию к гроссбауэру[8] с тем, чтобы они присматривали за добром коллектива.

…Чем ближе подходил поезд к родным местам, тем больше ощущалась зима. В окне вагона теперь уже чередовались окутанные глубокими сугробами леса и поля, сливаясь в ослепительно белые дали. Тут и там виднелись крестьяне на санях, которые прокладывали колею между двумя затерявшимися в снегах деревушками. В родные края поезд прибыл на третий день пути, когда уже стемнело. Весть о возвращении извозчиков быстро облетела город. Всем хотелось знать новости от переселенцев, и люди отовсюду стекались в их дома. Особенно многолюдно было у Мегудиных. Сюда пришли извозчики, которые еще не решились записаться в переселенческий коллектив, назвавший себя «Красный извозчик», кустари-одиночки — сапожники и портные, мелкие торговцы и деклассированные элементы, стремившиеся приобщиться к продуктивному труду. Хоть и трудно было им тронуться с насиженных мест, но далекая степь, «земелька» манила их, манила надежда на лучшую жизнь, но и пугала. И как только Авраам Мегудин появился, его обступили, засыпали вопросами:

— Расскажите, реб Авраам, чем пахнет эта земелька? Стоящее ли это дело? Может ли нас кормить?

— Кто будет работать — будет сыт… — ответил Авраам. — Земля любит трудовые руки… Манна небесная нигде не сыплется на голову. Пока что там голая степь. Небо и земля — больше ничего там нет.

— Кто ищет легкую жизнь, — вмешался Илья, — там он ее не найдет…

— Зачем пугаешь людей? — упрекнул отец Илью. — Кто желает переселиться на землю, понимает, что едет туда не в бирюльки играть…

— Верно, верно, реб Авраам, — угодливым тоном отозвался Арон Каминер — бывший зажиточный торговец, который стал прикидываться бедняком и изо всех сил старался пролезть в коллектив и поселиться на земле. — Волков в степи нет, а с людьми всегда можно поладить.

Арон Каминер из кожи лез вон, старался задобрить Авраама, чтобы тот простил ему попытку за бесценок купить у Зельды вещи, которые она хотела продать. Готов был объясниться, попросить прощения, но передумал: может, это забылось, зачем напоминать…

«Лучше внести деньги в коллектив для приобретения хозяйства», — решил Арон Каминер и даже закинул пару словечек об этом, как ввалились две женщины — одна высокая, худая, с турецкой шалью на голове, а другая низенькая, черноглазая, с огрубевшим смуглым лицом.

Едва переступив порог, высокая пискливым голосом воскликнула:

— Где мой?! Почему не приехал? Не случилось ли с ним что-нибудь, а вы от меня скрываете?

Низенькая женщина вторила ей:

— Почему мой не приехал? Что случилось?

— Успокойтесь, ничего не случилось, оба живы и здоровы, — ответил Авраам.

Но высокая не переставала кричать:

— Почему же он не приехал со всеми, если ничего не случилось? Или он забыл, что оставил здесь жену и детишек?

— Они остались работать в соседнем селе у хозяина, — объяснил Авраам.

— Убейте меня, но я не поверю, чтобы мой Сендер не захотел со всеми приехать домой! — кричала низенькая женщина.

— Не заговаривайте нам зубы, — не унималась жена Попелюхи. — Может быть, вы их уговорили, чтобы они остались в степи?

— А они, дураки, послушались, — добавила жена Сендера.

Женщины кричали, шумели. Авраам еле успокоил их, и, как только они ушли, разговор о степи возобновился.

Усталый с дороги, Авраам лег спать поздно, но, едва начало светать, был уже на ногах. Поспешил в конюшню, а там уже возился Мишка.

— Слава богу, уже есть помощь от детей, — сказала Зельда вчера, сообщая домашние новости. — Мишка ни дать ни взять — настоящий извозчик. Он, не сглазить бы, ловко научился подхватывать пассажиров, находить клиентов, которым нужно перевезти груз. Если бы ты видел, с какой гордостью он передает мне заработанные деньги…

Пока Мишка собирался выехать за пассажирами, Авраам осмотрел лошадь, заглянул в корыто.

«Слава богу, лошадка в теле», — подумал он.

Выйдя из конюшни, увидел Мишку со сбруей в руках, собиравшегося запрячь лошадь в дрожки.

— Куда поедешь?

— Сейчас поезд должен прибыть, а если пассажиров не будет, надо успеть на рынок, на склад.

— Хорошо, что справляешься без меня. Мне нужно будет заняться нашим переездом. Возможно, и теперь не все поедут… В степи еще жить негде. Пока снимем первый урожай, вам придется тут задержаться.

Мише было приятно, что отец считает его взрослым и разговаривает как с равным.

— Занимайся своими делами, а я останусь и сделаю все, что нужно будет… Извозчиков стало меньше, так что пока можно тут подработать.

Встала Зельда, затопила печь, замесила поставленное на ночь тесто, чтобы оно взошло. Ей хотелось к завтраку испечь Аврааму и Илюсику пару коржей. Она была рада, что сберегла немного муки, которую Миша принес с рынка, когда случился хороший заработок. Сегодня в доме будет праздник — вся семья поест пшеничного хлеба.

Зельда отгребла в сторону жар, очистив под, посадила хлеб и закрыла печь.

Проснулся Илья и остальные дети. Они быстро умылись и сели завтракать. На столе исходил паром только что сваренный картофель в мундирах и стояло кислое молоко в крынке. Свежеиспеченные коржи были так вкусны, что Авраам и Илья, давно не евшие домашней снеди, никак не могли насытиться. Зельда радовалась, глядя, с каким аппетитом все едят приготовленный ею завтрак. Несколько раз она подходила то к одному, то к другому, добавляла в тарелки картошку, подливала из крынки кислого молока, подавала коржи:

— Ешьте, ешьте! На здоровье!..

Когда все позавтракали и стали подниматься из-за стола, пришел Иона Штепер.

— Ну как? Отдохнули немного? — спросил он Авраама. — Может, пройдемся с вами на рынок, посмотрим, что можно купить для хозяйства нашего коллектива…

— А что за спешка? Вы же только вчера приехали, — вмешалась Зельда.

— Нам каждый день дорог, — пояснил Авраам. — Если даже ничего не купим, то хоть приценимся и подсчитаем наши возможности. В хозяйстве все важно и нужно, даже мелочи. Лавок там пока нет, и за всякой всячиной придется ехать к черту на кулички. Поэтому надо постараться все, что возможно, закупить здесь. Надо нам привезти с собой упряжь, подковы, гвозди, войлок, чтобы подложить под холки лошадям, разные винты, болты, замки…

— Вы правы, реб Авраам, надо действительно не терять времени, сразу же приступить к закупке необходимого и начать с мелочей, ибо без них нельзя обойтись, — сказал Иона, присев к столу.

— Может, перекусите немного? — пригласила Зельда Иону.

— Спасибо, я уже завтракал.

Зельда убрала со стола, дети разошлись кто куда. Только Илья остался сидеть на месте, слушая разговор отца с Ионой.

— Возьмите кусок бумаги или записную книжечку и запишите все, что надо купить, — предложил Иона.

— Мне кажется, — сказал Илья, — что надо захватить с собой сколько-нибудь бревен и досок для постройки землянки или домика. Там, в степи, ведь леса нет.

— Вот-вот! Молодец! Нам это не пришло в голову, — подхватил Иона. — Это очень важно. Запишите, реб Авраам.

— Нужно захватить еще лопаты, грабли, мотыги, — продолжал Илья. — Запиши это, папа.

— Лопаты? Зачем лопаты? — удивился Иона. — Каждый человек, который поедет, сам захватит с собой лопату.

— Весною, говорит дед Никитич, как можно скорее надо вспахать землю… Плугов у нас мало, так мы лопатами будем копать… — пояснил Илья.

— Резонно, — согласился Иона, — надо закупить побольше лопат, и, как только прибудем в степь, сразу же начнем копать.

— А посевной материал где мы возьмем? — спросил Авраам.

— Я думаю, что зерно мы на месте достанем, а семена овощей надо тут заготовить, особенно картофель.

Илья подбежал к сундуку, вытащил оттуда коробочки и мешочки, положил на стол.

— Я давно собираю семена тыквы, арбузов, дынь, гороха.

— Вот какой хозяин, — похвалил Иона. — Реб Авраам, у вашего сына жилка настоящего земледельца.

Была глубокая зима, стояли большие морозы, но во всех переселенческих семьях усиленно готовились к переезду на новое местожительство, распродавали годами валявшиеся ненужные вещи. День за днем носили и возили на тачках на толкучку разный домашний скарб: старую мебель, побитую шашелем, которая по наследству переходила из поколения в поколение, изношенную одежду, обувь.

Хоть Авраам знал, что весной семья полностью не сумеет выехать в степь, все же он велел упаковать и отправить все, что можно, чтобы легче было потом тем, кто останется здесь, двинуться в путь. Даже дырявое сито и треснутую макитру, которые Зельда хотела выбросить на свалку, он требовал захватить с собой, ибо в хозяйстве все может пригодиться.

— Да, да, папа, — поддержал Авраама Илья, — когда играл с Андрейкой, я видел, что его мать сажала наседку в такое сито, а в такой же макитре пищали цыпляточки и утята.

— Вот видишь, Зельда, все надо знать…

Когда женщины, готовившиеся в дорогу, пришли к Зельде советоваться, что взять с собой в степь, она рассказала им о дырявом сите и треснутой макитре:

— Иди знай, что даже такие вещи, которые наверняка надо выбросить, могут там пригодиться. Выходит, что все надо брать с собой…

В напряженные дни перед выездом Авраам и Иона были так заняты покупками для нового хозяйства, что о своих домашних делах им некогда было подумать, и поэтому их женам пришлось самим готовиться в дорогу.

Наконец все было готово к переезду, начали перевозить домашний скарб в специальные вагоны.

Одна за другой подъезжали нагруженные подводы, дрожки, тачки. Несколько человек, которые стояли около вагонов, не успевали укладывать привезенное, как подъезжали новые и новые подводы с ящиками, бочками, столами, кроватями, корзинами, ведрами…

Разгоряченный, вспотевший Илья помогал нагружать вагоны. Издали он увидел, что Пиня Егес с женой из сил выбиваются, помогая изнуренной лошади дотащить до места подводу с барахлом. Илья быстро перекинул в вагон наваленные узлы и освободил дорогу, чтобы можно было подъехать ближе. Вдруг с подводы с грохотом посыпались заржавевшие ведра, котелки, сковородки, горшки, самовар, медная кружка, бочки и перина, в которой была упакована посуда. Из рваной перины полетели пух и перья.

— Собирайте перья, а то Пиня с женой в степи будут спать на голой земле, — пошутил кто-то.

— Ничего, ничего, не беспокойтесь, хватит перьев в перине, — отозвалась Хана, жена Пини, — лишь бы крынки и посуда уцелели.

— Вот это хозяйка, — похвалил ее Илья, — молока еще нет, а крынки уже подготовила.

— Я даже маслобойку везу, — похвалилась Хана. — Мы ведь, можно сказать, крестьяне, так неужели у нас не будет коров, а раз будут, то и молоко и сметана будет…

— Если будем хорошими хозяевами, то все будет, — отозвался Илья.

Илья сунул в вагон несколько узлов, освободил дорогу новой подводе, но вагон уже был переполнен. Он собрался залезть в вагон, навести там порядок и вдруг увидел нагруженную тачку, которая медленно приближалась сюда.

«Может быть, это Минна Хасина», — подумал он.

С самого утра он выглядывал, не везет ли она вещи. Вчера ее мать была у них дома и сказала, что Минна с двоюродным братом подвезут часть вещей, а остальные они заберут с собой.

«Нет, это, кажется, не она, — решил он, всматриваясь в приближающуюся тележку. — Может быть, они решили вовсе не ехать? — подумал он. — Тогда мы с Минной расстанемся навсегда. Хотя бы попрощаться с ней…»

В школе он часто заглядывался на синеглазую, стройную, шуструю девчушку, она и теперь ему покоя не дает. Вчера ее мать сказала, что они твердо решили ехать, а их почему-то нет и нет.

Пиня Егес с женой перепаковали вещи и начали подавать их в вагон. Из какого-то ящика вдруг выскочила курица.

— Вы и кур везете? — спросил Илья. — Значит, мы будем иметь в дороге свежие яйца. А сковородка для яичницы у вас тоже есть?

— И петуха тоже везете? — отозвался какой-то шутник. — Очень хорошо, он нас завтра разбудит, а то мы можем проспать, ведь мы едем без проводника.

Илья засмеялся. Он помог уложить в вагон только что привезенные вещи и тут увидел Минну, катившую переполненную узлами тележку, девушке помогал двоюродный брат.

— Дайте-ка я вам помогу, — подбежал к ним Илья и схватился за тележку. — Как ты дотащила такой груз? Наверно, тебе трудно было?

По покрасневшему, мокрому от пота лицу видно было, что она очень устала, но не хотела в этом признаться.

— Ничего, ничего, кое-как дотащили, — ответила Минна улыбаясь.

Илья подвез тележку к вагону. Минна взялась за узел, но Илья остановил ее:

— Отдохни, я сам справлюсь.

Когда все вещи были уже в вагоне, Илья аккуратно сложил их и велел Минне проследить, чтобы остальное, что подвезет на подводе мать, положили туда же. Выскочил из вагона и, увидев издали подводу, пошел навстречу. Там были тюки сена, несколько мешков половы, овса и картошка.

— Зачем везете в степь корм для лошадей? — удивленно спросил Илья.

— Это остатки, там пригодятся, — пояснил Иона. — На первых порах, пока что-то вырастет, будет трудно. Трава там выгорает рано… А картошка будет для еды и на семена.

Иона Штепер озабоченно носился с одного места на другое, указывал, где и что надо сделать, к какому вагону проложить настил, чтобы завести туда лошадей, затем влез в вагон и по-хозяйски огляделся, определяя, как оборудовать стойла, где поставить корыта и построить нары для сопровождающих. Вернувшись на платформу, он хотел что-то сказать Илье, но с другого конца эшелона, где переселенцы все еще грузились, прибежал Авраам и, схватив сына за руку, запыхавшись, сказал:

— Идем, надо помочь разгрузить подводы, которые сейчас прибудут.

Минут через пять подъехали подводы, нагруженные плугами, боронами и еще каким-то инвентарем, необходимым на первых порах для хозяйства коллектива.

Авраам, Илья, Иона и еще несколько человек погрузили инвентарь, распрягли лошадей, вкатили подводы в вагон, ввели лошадей в теплушку, и, когда все было налажено, люди разошлись по своим местам. Паровоз звонко и протяжно загудел и потянул состав.

Илья крикнул:

— До свиданья, родной город! До свиданья, старый дом!

Ему казалось, что вокзал, с которого переселенцы уезжают, площадь, где он с отцом, как и другие извозчики, зимой и летом, в дожди, снегопады и метели стояли в ожидании пассажиров, все дороги кругом, все улицы и рынки, которые они исколесили на своих дрожках и фаэтонах, все друзья и товарищи — все провожают их и желают им счастливого пути.

И в самом деле, он услышал многоголосые возгласы провожающих:

— Счастливого вам пути! Счастливого пути…

По дороге они видели, что из-под снежного покрова тут и там проглядывают черные лоскуты земли. Напоенные ароматом пробужденной земли, теплые ветры оповещали, что идет весна, что она уже близка. И чем ближе подъезжали к новому месту, тем сильнее чувствовалось ее дыхание. Лучи весеннего солнца, проникавшие сквозь щели теплушек, согревали продрогших от ночного холода переселенцев, наполняли их сердца живительной силой.

— Ой, как хорошо, как приятно! Наконец-то свои косточки согреем! — слышались голоса.

По названиям станций, которые Илья запомнил в предыдущей поездке, он знал, что эшелон скоро проедет мимо озера Сиваш. Иона тоже напомнил об этом:

— Ночью, сынок, мы проедем Сиваш; если не проспишь, я тебе покажу место, где мы разбили Врангеля.

Это предложение Илье было по душе. Они с Минной посмотрят Сивашский залив, о котором слышали много преданий и легенд, видели в школе на картинках.

— Хорошо, я обязательно приду, — согласился Илья.

— Сейчас будет большая станция, напои лошадей, задай им на ночь корм и приходи к нам, а кто-нибудь пусть вместо тебя побудет возле них, — посоветовал Иона.

— Хорошо, хорошо, — обрадовался Илья. — Так и сделаю.

На этой станции эшелон стоял меньше положенного времени. Илья едва успел напоить лошадей, как локомотив загудел и поезд тронулся. Ему не удалось перейти к Ионе в вагон, и, как назло, поезд до следующей станции шел медленно, часто останавливаясь. Когда эшелон прибыл на ближайший полустанок, вечерние сумерки так сгустились, что кругом ничего не было видно. Илья подбежал к вагону, в котором ехала Минна, вскочил на подножку и открыл дверь. При слабом лунном свете и единственном фонаре, мерцающем на полустанке, он ничего не мог разглядеть.

— Кто там? — услышал он голос Минны.

— Это я, — тихо ответил Илья, приближаясь к ней. — Ты не спишь?

— Нет. Жду тебя, — прошептала она.

— Как медленно идет поезд… У Сиваша будем только поздно ночью, Иона хочет нам показать место, где разгромили Врангеля.

— Я знаю. Он говорил…

В вагоне было тихо, все спали. Они разговаривали шепотом, чтобы никого не разбудить. Им было так хорошо друг с другом, что они совершенно забыли об окружающих. Илья накрыл ладонью руку Минны и осторожно погладил ее. Он почувствовал, как девушка встрепенулась. Илья придвинулся к ней, крепко обнял и поцеловал.

— Перестань… Не надо… перестань, — шепотом попросила Минна, слегка отстраняясь.

Вдруг они услышали шаги, кто-то приоткрыл дверь.

— Сиваш! Подъезжаем к Сивашу! — крикнул Иона.

Илья и Минна стояли у приоткрытой двери вагона и при свете луны вглядывались в зеркальную гладь Сивашского залива.

— Смотрите, вот там мы ударили по Врангелю, — громко рассказывал Иона, чтобы Илья и Минна слышали его при усилившемся стуке колес. — Ох и громили мы его!.. Вода красной стала от крови… Такие там были бои.

— Где, где это место? — полюбопытствовал Илья. — Ничего не видно.

— Вот там, смотри туда! — кричал Иона, указывая пальцем.

— Где, где? — вглядываясь в даль, спросила Минна.

Все кругом было окутано густым туманом. На темном синеватом небосводе еле пробивались сизые пятна рассвета. Где-то далеко-далеко зажглись утренние звезды и погасли в густом предрассветном тумане.

— Скоро прибудем в наш новый дом? — послышался голос.

— Да, уже скоро, — отозвался Иона.

Как нарочно, поезд задерживался на всех станциях и полустанках. Наконец он замедлил ход и остановился на станции Курман-Келемчи…

— Приехали… Стоп! Приехали… — из вагона в вагон передавалась радостная весть.

Из раскрытых дверей теплушек выскакивали люди на пустую, неуютную платформу заброшенного, захолустного полустанка. Единственный фонарь, висевший около большого медного колокола, потух, сквозь поредевший туман показалась степь. Она пролегала сразу за глухой станцией.

— Боже мой! Посмотрите только, в какую глушь мы заехали! — воскликнула Хана. — Кругом только земля и небо…

— Хоть бы какое-то деревцо росло… Чем тут топят и как люди живут?.. — удивлялась вторая женщина.

— Будут деревья, и будет чем топить, — успокаивал их Авраам. — Хватит болтать, лучше помогите разгружать вагоны.

Переселенцы побежали к своим вагонам. Навстречу им шли мужчины, женщины, дети с мешками и узлами в руках.

— Складывайте все по порядку в одном месте, — распорядился Авраам. — Постель, котелки, продукты, посуду и другие вещи первой необходимости кладите в сторону… Это надо будет переправить в первую очередь, чтобы люди, прибыв на место, могли поесть и отдохнуть.

Пока выносили вещи из вагонов, Авраам, Иона, Илья и еще несколько человек выкатили брички, телеги, вывели лошадей, накормили и напоили их.

Позавтракав, начали загружать подводы домашним скарбом.

— Сразу захватить всех не удастся, придется несколько раз ехать туда и обратно, — предупредил Иона. — От каждой семьи останется тут человек смотреть за своими вещами.

Авраам велел привести в порядок построенные дома и землянки и перенести туда вещи; попросил Егеса, Илью и Клафтера сразу же вернуться с подводами на полустанок за остальными людьми.

— Смотрите не перегружайте подводы, лошади и так ослабли, дорога плохая, — предупредил Авраам. — Лучше лишний раз съездить, чем застрять в пути.

Добравшись до места, Авраам разместил людей по домам и землянкам и после ужина, который успели приготовить на треножнике, прилег в уголке и задремал.

Проснулся поздно ночью и услышал, что рядом кто-то возится.

— Подводы уже вернулись? — спросил он сонно.

— Мы еле дотащились, — услыхал он голос Ильи. — Лошади пристали… Одна подвода застряла в пути.

— Послали людей на помощь?

— Иона Штепер верхом поехал туда.

— А ты ел?

— Еще не успел.

— Сам поешь и накорми приехавших с тобой. В котле оставлена для вас еда.

— Люди очень устали и заснули на своих узлах.

— Иди, иди поешь и ложись спать, — приказал отец. — Ты ведь намаялся за день… Иди, иди…

— Хорошо, папа, сейчас пойду…

Авраам снова задремал. Поднявшись через час, подошел к постели сына, но его там не оказалось, и Ионы с подводой тоже не было.

«Где же Илья? — подумал он. — То ли с людьми возится где-то, то ли гуляет. Вот что значит молодость — придет на рассвете, вздремнет часок и утром опять на ногах…»

С последней подводой Иона вернулся под утро и чуть свет прибежал к Аврааму. Посоветовавшись, они решили сегодня же поехать в район узнать, как обстоит дело с семенами и инвентарем, которые еще осенью обещали коллективу выдать в кредит.

Илье хотелось поехать с ними, своими глазами поглядеть на новенькие, только с завода, покрашенные в зеленый и красный цвет плуги, бороны, сеялки, веялки. Но отец не разрешил:

— Ехать с нами в район тебе незачем, сами справимся… Завтра или послезавтра надо будет еще раз туда поехать… Главное — выписать то, что нам обещали… Привезти как-нибудь сумеем… Работы здесь по горло. Проследи, чтобы Попелюха отправил пару подвод за оставшимся на станции инвентарем. Остальные лошади пусть до пахоты отдыхают. Если у тебя будет время, сходи в поле, посмотри, можно ли уже на холмистых местах пахать.

— Сделаю! — ответил Илья.

Когда отец и Иона уехали, он с лопатой в руках отправился в поле и на высоких местах копнул землю. Почва была влажной и липкой, но лопата легко врезалась в нее. Переворачивая лопату за лопатой черную землю, он убедился, что пора начинать пахоту, и решил, пока отец вернется, вскопать, сколько успеет, лопатой.

Увлеченный работой, Илья не заметил, как к нему подошел Пиня Егес.

— Что ты тут делаешь?

— Вы же видите… Пробую копать, копается легко… Надо всем приступать к работе.

— Лопатами хочешь землю обрабатывать? — удивился Пиня.

— Сегодня еще нельзя пахать плугом, а лопатами можно вскопать очень много… Нельзя терять ни минуты…

— Ты прав, — подумав, согласился Егес.

— Созывайте людей, пусть захватят лопаты и начинают работать, — предложил Илья.

Минут через пятнадцать Илья увидел Пиню, спешившего к нему. Размахивая лопатой, он кричал:

— Люди идут! Все откликнулись… Скоро будут здесь.

Щуря глаза от ослепительно яркого солнца, Илья посмотрел в сторону, где должны были появиться люди, сказал:

— Да, идут. Пока что давайте распределим, где кто будет работать, чтобы не мешать друг другу.

— Раз ты первый начал копать, будь за старшего и командуй, — предложил Егес.

Илья отмерил полоски земли и расставил подошедших людей по местам.

Взглянув на вскопанный Ильей кусок земли, Пиня, добродушно улыбаясь, похлопал его по плечу, сказал:

— Да, ты работяга что надо. Видно, что ты крепко тут потрудился… Если бы все копали, как ты, мы быстро управились бы с севом.

— А как же, если работать, так работать… Если дружно взяться, можно весь этот кусок земли лопатами перекопать, — заявил Илья.

— О, слишком замахнулся… Половину бы перекопать, и то будет хорошо, — отозвался Егес.

От непривычки люди быстро начали уставать. По их лицам градом катился пот, но никто не посмел заявить, что устал, пока Илья сам не предложил:

— Ну, теперь передохнем немного.

Когда опять приступили к работе, вдруг пришла Минна.

— Я совсем не знала, что здесь работают, — краснея, оправдывалась она. — А когда узнала…

— Кто хотел — узнал и пришел… — упрекнул Илья.

— Как только узнала, что все вышли в поле, я тут же собралась идти, но Иона Штепер меня задержал и велел чинить мешки для семян.

— Зачем же ты сюда пришла? Поставили тебя на другую работу — и работала бы себе, — раздался чей-то голос.

— Она там все сделала и пришла сюда помогать, — пояснила мать Минны.

— Ну ладно, пришла сюда — работай, — отозвался Илья.

— А где мне копать? — смущенно спросила Минна.

— Вот тут, — указал Илья на узенькую полоску земли рядом с собой.

Взяв лопату, Минна стала копать. Увлекшись работой, она быстро устала. Лицо ее пылало, со лба катился пот, но она ни за что не хотела отставать от Ильи.

— Не захватывай много земли, легче будет копать, — передохнув немного, сказал Илья. — И глыбы надо разбивать…

— Где ты научился так быстро и хорошо копать? — полюбопытствовала Минна.

— Особого ума для этого не требуется, надо только захотеть… — ответил Илья.

Он подошел к ней якобы помочь разбить глыбу и, наклонившись, тихо шепнул:

— Выходи вечером после работы, я тебя буду ждать около твоего дома.

Послышался чей-то голос:

— Эй вы, труженики! Что делаете?

Илья повернул голову и увидел Попелюху, возвращавшегося со станции с нагруженной инвентарем подводой.

— Копаем. А что? Ждать, пока вы привезете плуги и бороны? — тем же тоном ответил Пиня Егес. — Отвезите инвентарь и приходите копать.

Наработавшись за день, Илья не чувствовал ни рук ни ног, но не ложился спать. Он решил подождать, пока приедут отец с Ионой, которые, по его расчетам, давным-давно должны были вернуться из района.

Поздно ночью Илья наконец услышал тарахтенье подводы.

«Это, наверно, они», — решил он и отправился к амбару. По дороге Илья встретил отца.

— Ну, мы кое-что привезли, — обрадовал Авраам сына. — Начнем завтра пахать.

— А что вы привезли? — спросил Илья.

— Иди, посмотришь и поможешь занести инвентарь в амбар, а я пойду еще кого-нибудь позову.

— Все уже спят. Они так устали за день, что еле добрались до постели.

— Если так, то придется самим управляться. Пошли.

Илье хотелось скорее рассказать отцу, что успели сделать за день, но времени не осталось, они уже подошли к подводе и принялись ее разгружать.

— Это еще не все. Через несколько дней получим остальной инвентарь, — сказал Иона. — А завтра надо ехать за семенами.

Разглядывая при свете луны новый плуг, сеялку, бороны, Илья восторженно воскликнул:

— Ну, теперь работа у нас пойдет!

Когда распрягли лошадей и поставили все на место, Авраам, Илья и Иона пошли домой. По дороге Илья начал рассказывать:

— На буграх уже подсохло, и мы раскопали большой кусок земли.

— Уже раскопали? Вот молодцы! — обрадовался Авраам.

— И даже забороновали, завтра там можно сеять, — продолжал Илья.

— Хорошо, что привезли лопаты, вот они и пригодились, — отозвался Иона.

Чуть свет Илья вышел в поле, лопатой копнул в одном месте, в другом, взял горсть земли, растер меж пальцев.

«Можно пахать», — подумал он. И, вернувшись домой, сообщил отцу:

— Я был в поле, за день хорошо подсохло, кажется, можно пахать.

— В такую рань ты уже сходил в поле?

— Что-то не спится… Нельзя терять ни минуты…

— Ну пойдем посмотрим.

Авраам проверил готовность земли к обработке, наметил несколько холмов для перекопки лопатами. Придя домой, он составил план полевых работ, позвал Иону и Пиню, чтобы обсудить его. В этот же день все вышли в поле.

Первый плуг повели Авраам с Ильей. Наметив пахотный круг, Авраам взялся за ручки плуга, лошади потянули, и лемех врезался в землю.

Илья радостно воскликнул:

— Пашет, ох как здорово пашет! Смотри, папа, как глубоко врезается лемех в землю!

На втором круге Авраам показал сыну, как правильно держать лемех в борозде, а сам, взяв вожжи в руки, сказал:

— Ты, сынок, проводишь первую борозду, как первоклассник пишет первые палочки в тетрадке. Научишься пахать — и вспашешь не одно такое поле, а будешь поднимать целые степи… В добрый час, сынок! В добрый час!

На недавнем собрании коллектива выбрали правление во главе с Авраамом Мегудиным. Оно сразу же развернуло большую работу. Вместе с полученным инвентарем были также пущены в ход все плуги и бороны, привезенные из дому. Попелюха и Егес, которые работали по соседству с Ильей и Клафтером, старались не отставать от них.

Авраам следил, чтобы вспашку проводили на должной глубине и не оставляли огрехов. Вслед за плугами пустили бороны. Корни курая, пырея и других сорняков забивали зубья бороны, приходилось их часто чистить.

Илья, решив бороновать свой участок вдоль и поперек, чтобы удалить оставшиеся корни и лучше разрыхлить почву, начал отставать от остальных пахарей. Зато во время сева у него сошники не забивались и огрехов не было.

Вскоре прошел теплый весенний дождик, и через неделю показались ровные дружные всходы зерновых.

Сердце Ильи наполнилось радостью.

— Первые ростки! — шептал он про себя.

Зеленя быстро пошли в рост, рядки сомкнулись, и еще недавно голая земля скрылась под ярко-зеленым покровом.

На баштане взошли арбузы, дыни, тыква. Хорошие всходы дали и пропашные культуры.

Срочно надо было все прорыхлить и прополоть, а рабочих рук не хватало.

В эту горячую пору у Ионы Штепера открылись раны, полученные в боях под Перекопом, и все тяготы легли на плечи Авраама Мегудина. Он из сил выбивался, чтобы самые срочные работы, которые нельзя было откладывать даже на час, были выполнены вовремя.

…Осмотрев посевы, Авраам к обеду вернулся домой и на пороге неожиданно встретился с Ильей.

— Что ты тут делаешь? — спросил он у сына.

— Жду тебя.

— А что случилось?

— Ничего. Утром, когда проснулся, тебя уже не было. Не знали, что делать, и мы, несколько человек, взяли мотыги и вышли на баштан.

— Только что был там. Заметил, что прополото, и решил, что это твоя работа.

Они вошли в дом, и Авраам начал изливать сыну свою душу:

— Что делать? Хоть разорвись… Когда Иона был здоров, я имел надежную опору, а теперь как бы лишился правой руки. С людьми надо работать, каждому показать, где и что делать. Везде нужен глаз да глаз, а работать некому… Поле огромное, а нас горсточка, если мы сегодня-завтра не закончим прополку и рыхление пропашных культур, трава их заглушит и наш труд пропадет.

— Знаю, папа, знаю. Об этом и хочу с тобой поговорить… Не могу видеть, как все чахнет и гибнет.

— А что я могу сделать?

— Надо немедленно вызвать всех, кто остался дома, — посоветовал Илья, — иначе мы с работой не справимся. Если даже кое-как закончим прополку, то сенокос и уборку сами не одолеем.

— Я сам об этом думал. Но как решиться вызвать людей, среди которых много стариков и детей… Летом еще так-сяк, а что будет, если мы до наступления холодов не успеем закончить дома?

— Перебьемся как-нибудь, нам нужны люди, без рабочих рук все пропадет, — настаивал Илья.

— Не хочу сам решать этот вопрос… Пусть каждый под свою ответственность вызывает свою семью. — Подумав немного, Авраам добавил: — Пожалуй, лучше будет обсудить это на общем собрании.

…Вечером переселенцы собрались в доме больного Ионы Штепера.

— Вы знаете, друзья, что дождя нет, посевы горят… — начал Авраам.

— Когда горит — надо тушить, а тушить нечем, — перебил его Попелюха.

— Когда горит, не ждут, пока все сгорит, тушат всеми силами, — продолжал Авраам.

— А нам чем тушить? — спросил Егес.

— Мотыгами, руками, кто чем может, — ответил Авраам. — Вот сегодня несколько человек пропололи большой кусок баштана, и ростки арбузов и дынь сразу ожили… Надо спасать и кукурузу, и подсолнух, иначе все погибнет. Необходимо, чтоб завтра все, как один, с мотыгами в руках вышли в поле. Пока это единственное спасение. Конечно, с мотыгами мы далеко не уйдем, надо срочно доставать культиваторы.

— Почему об этом не подумали раньше? — раздался чей-то голос.

— Мы не знали, о чем раньше думать. Готовили то, что требовалось к севу, и не успели вздохнуть, как нагрянули эти работы, — ответил Авраам. — Завтра поеду в район, может быть, там достану несколько культиваторов. Но теперь мы должны решить еще один важный вопрос: как быть с теми, кто остался дома? Без них нам никак не обойтись.

— Надо их вызвать… Давно надо было вызвать… Чего они там сидят?! — раздались голоса.

— А где мы их поместим? Ведь жилья еще нет. Вызвать, чтобы мучились? — спросил Авраам.

— Правильно! Верно!

— А разве нам хорошо без шемей… Надо шкорее штроить! — воскликнул Клафтер.

— Тише! Тише! Успокойтесь! — превозмогая боль, привстал на постели Иона. — Я думаю, что пока нужно вызвать только работоспособных.

— Правильно! Правильно! — поддержали его дружно.

Когда Авраам пришел на баштан, прополка шла полным ходом.

— Ну как, усвоили эту премудрость? — спросил он.

— Какая тут премудрость… — отозвался Попелюха. — Вырывать траву и беречь плети. Да еще не отставать друг от друга.

— Вот, вот, это главное, — кивнул головой Авраам.

Авраам шагами измерил, сколько пропололи и сколько еще надо сделать.

— Думаю, что сегодня вы кончите полоть баштан, — сказал он, — а завтра перейдете на кукурузу и подсолнухи… Я поеду в район и постараюсь достать культиваторы, и тогда дела пойдут у нас веселее…

Солнце так нещадно палило, что люди изнывали от жары и все же продвигались вперед. Густые облака пыли поднимались из-под их мотыг. Вокруг ничего не было видно.

— Ой, больше не могу, пить хочется. Хоть бы глоточек воды жажду утолить… Хоть бы на минутку солнце скрылось… — услышал Илья жалобный голос женщины, работавшей недалеко от него.

С разных сторон доносились глухие стоны и причитания измученных зноем людей.

Илье показалось, что и Минна, которая работала рядом с ним, начала сдавать. Он подошел к ней, хотел ей помочь и вдруг увидел выдернутые ростки арбузов.

— Чья это работа? — сердито спросил он.

— Не знаю, — смутилась Минна.

— Что значит не знаешь, если это на твоей полосе?

— Какая разница, все равно все погибнет, — вмешалась Шифра, подойдя к ним.

— Конечно, пропадет, если так работать, — упрекнул Илья. — Разве можно быть такой разиней?

— Что ты пристаешь к ней? — вспылила Шифра. — Из-за нескольких травинок поднимаешь такой шум… Как тебе не стыдно…

— Из таких травинок вырастают арбузы… Сколько труда нам стоило вспахать землю, посеять, сколько сил еще надо приложить, чтобы выросло… И потому больно смотреть, когда уничтожают ростки на корню, — возмущался Илья.

Эти слова очень задели Минну, от обиды ей хотелось плакать, но она изо всех сил постаралась сдержаться. Ведь она так стремилась не отставать от него, добросовестно работать, и вдруг такое…

— Посмотри мои рядки, увидишь, что нигде нет пробелов. Наверное, я проредила… А ты горячишься… — оправдывалась Минна.

Илье стало неловко:

— Если это так, то извини…

Горячий ветер, который подул с юга, усилился. Поднимая пыль, он хлестал, обжигал лица. Еще с большим упорством все старались закончить работу.

Поздно вечером измученные и усталые люди возвращались с баштана домой. На сей раз Минна шла не рядом с Ильей, а между матерью и Попелюхой и даже не смотрела в его сторону.

Попелюха бодрился, шутил и спел песенку, которую сам сочинил на мотив народной песни:

Все дружно захохотали.

— Может быть, хватит… — смутившись, попросила Минна.

— Разве нельзя пошутить? — недоумевал Попелюха.

— Сейчас не до шуток! — пристыдила его Шифра. — Кто знает, что еще принесет нам пыльная буря, которая не перестает буйствовать?..

— А что делать? Унывать, плакать?.. — возразил Попелюха, прислушиваясь к ветру. — Хочется хоть на минутку забыться…

— Да, сгорит наш посев, — со вздохом сказал кто-то. — О боже, что нас ждет…

Добравшись кое-как домой, переселенцы поужинали и легли спать.

Илья сильно устал, но заснуть не мог. Досада, что ни за что обидел Минну, не давала ему покоя. В конце концов сон одолел его, и он заснул. Сквозь сон слышал голос отца, который о чем-то говорил с Ионой.

Когда Илья проснулся, отец уже встал.

— Вы закончили прополку баштана? — спросил Авраам.

— Закончили, закончили. А вы поздно приехали?

— Ночью. Еле добрались. Такая черная буря, такая буря. Никак не утихает.

Ветер навевал гнетущую тоску на Авраама, но, услыхав, что закончили прополку баштана, он немного повеселел, на его мрачном лице даже показалась улыбка.

— Как только немного стихнет, надо сразу приступить к прополке кукурузы и подсолнухов, — сказал Авраам сыну. — Полоть вон сколько еще, а рабочих рук раз, два и обчелся.

— А людей уже вызвали из дому? Написали им, что захватить с собой? — спросил Илья. — Велели лошадей привезти?

— Все, все сделали, — успокоил Авраам сына. — Сегодня придется еще раз поехать в район, кое о чем похлопотать…

ГЛАВА ПЯТАЯ

На другой день Илья с нетерпением ждал возвращения отца. Услышав шаги, он выбежал на улицу.

— Папа, это ты? — спросил он, ничего не различая в темноте.

— Да, я.

— Ну, рассказывай, какие новости привез?

— Нам дали культиваторы. Теперь нам будет легче. Если поднатужимся, то через пару дней закончим рыхление и прополку кукурузы. Для тех, кто должен приехать, обещали выдать заимообразно немного продуктов и помочь завершить строительство домов… Временно поживут в палатках или землянках.

— Когда, ты думаешь, они приедут?

— Наверное, скоро. Мы просили их не задерживаться.

— Надо уже готовиться к сенокосу и уборке.

— Да, да. Нам обещали дать в кредит пару жаток.

— Каких? Лобогреек?

— Точно не знаю. Через пару дней сообщат, когда приехать за ними.

Утром Илья запряг лошадей в подводу, положил культиватор и поехал с отцом на кукурузное поле. Пока люди пришли туда с мотыгами, они успели обработать все междурядья, и прополка в рядах пошла быстрее.

Суховей утих, но солнце не переставало нещадно палить. За несколько напряженных дней удалось справиться с кукурузой и тут же переключиться на подсолнухи.

К этому времени прибыл эшелон с вызванными семьями переселенцев. Авраам Мегудин, Попелюха, Егес и еще несколько человек пришли на полустанок встречать их. Вырвавшись из крепких объятий своих близких, они поспешили вывести лошадей из теплушек, скатить подводы и помочь вынести из вагонов пожитки переселенцев. Когда всё выгрузили, запрягли лошадей в подводы и сложили на них вещи.

Увидев своих хозяев, лошади, как бы обрадовавшись, весело заржали. Только лошадь Авраама стояла понурив голову. Он подошел к ней, погладил по холке, заботливо сказал:

— Чего ты, Красотка, приуныла? Ты же опять с нами, вместе будем испытывать нашу крестьянскую долю… Не пассажиров и не багаж будешь возить, а пахать, сеять, жать, молотить…

Садясь на подводу, Зельда поглядела вокруг и, ужаснувшись, воскликнула:

— Ой, горе нам! В этой пустыне, между небом и землей, мы и будем жить?!

— Чего ты гвалт подняла? Приедем на место, увидишь — все не так страшно, как тебе кажется. В дворцах ты ведь никогда не жила, а если придется перебиться, тоже не беда, — успокаивал ее Авраам.

Нагруженные подводы одна за другой тронулись в путь. Желто-коричневая, зноем опаленная степь тянулась и тянулась вдоль дороги. По сторонам здесь и там мелькали полоски пшеницы, ячменя, кукурузы и подсолнухов.

Невыносимый зной сразу пришиб новоприбывших. Со всех сторон послышались жалобные возгласы:

— Задыхаюсь… Больше не могу… Дышать нечем… Как жить в этом пекле…

Суховей, который вчера немного притих, забушевал с новой силой, поднимая черные клубы пыли.

Насмерть перепуганные женщины, прижимая к себе детей, заплакали, запричитали. А ветер все больше усиливался, выл и кружил, засыпая все кругом пересохшей землей. Лошади начали биться и кружить во все стороны, невозможно было их удержать.

— Надо переждать, а то собьемся с пути! — кричал Авраам, но ветер заглушил его голос.

Когда стало чуть тише, донесся душераздирающий крик старика, который, подняв руки вверх, молил бога:

— О господи, помоги и помилуй! Останови ураган, а то мы погибнем в степи!

Наконец первая подвода двинулась дальше, за ней покатились остальные. Пока доехали до поселка, буря затихла.

Подъехали к поселку. Илья, поджидавший их, еще издали увидел мать, Мишку, остальных братишек и сестренок. Побежав им навстречу, он на ходу вскочил на подводу. Мать обняла его, поцеловала и плача сказала:

— Боже мой, как ты изменился, еле тебя узнала. Какой ты худой, измученный. Наверно, недосыпаешь, недоедаешь…

— Что ты, мама, мне тут хорошо, совсем нетрудно. И вам тут понравится.

Илья хотел перемолвиться словом с братишками и сестренками, но мать не выпускала его из своих объятий и все говорила и говорила:

— Ветер такой поднялся в степи, что я уже думала, что не доедем к тебе, мой ненаглядный, и мои глаза тебя никогда не увидят… Первый раз в жизни я вижу такую напасть… В разгар лета — метель, черная пыльная метель. Такая встреча, сынок, может быть, не к добру. Степь твоя, которую ты так полюбил, не хочет нас принять. А может, она тебе уже надоела?

— Нет, мама, нет. Она дикая, неосвоенная… Когда-то все домашние животные — коровы, лошади и птицы, вся домашняя живность были дикими, а теперь они нас кормят. Мы привыкнем к дикой степи, освоим ее, и она нам станет близкой и дорогой.

Подводы с переселенцами остановились.

— Ну, мы приехали, — объявил Авраам.

Илья быстро снял с подводы пару узлов, поднес к землянке, сказал:

— Пока мы тут будем жить.

— Ой, боже милосердный, куда нас завезли? Живой в могилу лезть, — схватилась за голову Зельда.

— Успокойся, ведь это временно, пока дом построим, — объяснил ей Авраам. — Мы можем жить в общей комнате нового дома, где мы с Илюсиком жили, но там не хватит для всех места.

— Под землей я жить не буду, лучше уж в палатке.

— Как цыгане будем жить, — вмешалась в разговор женщина, которая с узлами в руках прошла мимо. — Мы оставили дома, где жили как люди, и поехали черт знает куда, чтобы жить в голой степи, среди змей и ящериц. А что стоит пережитое нами сегодня и кто знает, что ждет нас тут, в пустыне…

— Кто знает, кто знает, что нас ждет… Но зачем думать о плохом? — начала утешать ее Зельда, хоть у самой было тяжело на душе.

Женщина махнула рукой и пошла своей дорогой. Со всех сторон раздавались недовольные голоса, выкрики и брань. Только Зельда немного успокоилась, смирилась со всеми неурядицами, подумав, что не от хорошей жизни они подались сюда. Вместе с детьми она перенесла вещи в землянку, разложила все по местам, убрала, и сразу стало уютно, тепло, как дома. Управившись с вещами, Зельда пошла в соседнюю землянку поглядеть, как устроились соседи.

Пока Илья ушел в поле посмотреть, не нанес ли суховей ущерб хлебам. Он был несказанно рад, что ветер особого вреда не причинил пшенице, только кое-где помял и засыпал землей.

Неожиданно Илья увидел Иону Штепера. Ослабленный и истощенный после болезни, он все же вышел осмотреть хлеба.

— И ты здесь? — удивился Иона. — Обошел все поля?

— Нет, только что пришел. Мне кажется, что пшеница не очень пострадала.

— А я как следует еще не разглядел.

— Виделись ли вы с людьми, которые приехали?

— Кое-кого видел. Надо помочь им устроиться, чтобы завтра они могли выйти на работу.

— Я хочу пойти посмотреть траву в долине. Она, наверное, в этом зное уже горит. Срочно надо косить…

— Да, да, немедленно надо приступить к сенокосу. Люди прибыли, косы есть, чего ждать? Все равно в долине жатки нельзя пускать.

— Поговорите об этом с отцом, а я пока все осмотрю…

Когда Илья вернулся домой, отца дома не было.

— Куда ты исчез? Я ведь тебя почти не видела… — начала жаловаться мать. — Побудь со мной немного, пообедай.

— Сейчас не могу, мама, скоро приду… Где отец?

— Он, наверно, пошел к Ионе.

— Мне срочно нужно его видеть.

Стремительно выбежав из землянки, Илья помчался к Ионе. Увидев отца, он, запыхавшись, выпалил:

— Был в долине…

— Знаю, знаю, — перебил его отец. — Завтра приступаем к сенокосу.

Рано утром все переселенцы с косами, вилами и граблями вышли на сенокос. Мрачные мысли, охватившие их в первые минуты приезда, рассеялись. Никто больше не ныл, не жаловался, не шумел, все работали усердно, дружно и добросовестно. К концу дня сено в долине было скошено, собрано и заскирдовано.

К вечеру Авраам привез из района две жатки. Утром их пустили в ход, и работа закипела.

— Зима долгая, все, что может пойти в дело, нельзя оставлять в степи, — твердил Авраам. — То, что не пойдет на корм скоту, используем на подстилку и топливо.

Вслед за жатками и косарями шли подростки и граблями подбирали все, что оставалось в поле. Скошенное сено перевезли на скотный двор и заскирдовали.

К этому времени поспели хлеба. На высоких местах почти все сгорело, а на пологих и равнинных урожай был очень скудный, колоски тощие, зерна мелкие, усохшие. Все собрали до единого зернышка.

…Люди знали, что зимой у них хлеба вдоволь не будет, но не падали духом. Созрели кукуруза, подсолнух, бахча. Огонек надежды вновь вспыхнул в их душах, когда увидали крупные початки кукурузы на высоких стеблях, большие головки подсолнухов, заполненные семечками, огромные полосатые арбузы и золотистые, с зеленоватым отливом, дыни.

— Вот видите, это мы всё мотыгами отвоевали у разбойника-суховея, — сказал Авраам. — Будем и впредь с ним драться…

Эти слова еще больше ободрили Илью. Еще не закончили уборку пропашных и бахчи, а Илья и Клафтер уже начали готовить поле к осенней посевной. Землю, вспаханную весной, теперь легче было обработать, но правление решило расширить посевной клин. Пришлось вновь поднимать целину. На ней, как и весною, торчала дернина, и тяжелыми дисковыми культиваторами, которые недавно приобрели, легче было разбивать комья.

Всю осень Илья безвыездно жил в полевом стане, полностью отдаваясь работе в поле, пока не закончил вспашку и сев озимых. За то время, что Илья не был в поселке, строительство домов намного продвинулось. Между двумя рядами застроек подводы, подвозившие строительный материал, обкатали проезжую дорогу. От дома к дому появлялись тропинки, во дворах возились люди, всюду видны были признаки зарождающейся жизни. Среди домов, похожих один на другой, трудно было найти свой дом.

Возвращаясь с поля, Илья шел по поселку и, прежде чем повернуть к землянке, в которой еще жила его семья, решил взглянуть на новый строящийся для них дом. Неожиданно он увидел Минну с граблями в руках, убиравшую свой двор. Взгляды их встретились. Илье хотелось подойти к ней и сказать: «Ну, хватит, Минна, сколько можно? Что я тебе такое сказал, что ты никак не можешь меня простить?..» — да появилась Шифра, а в присутствии ее матери он не хотел объясняться с девушкой. Минна, помедлив немного, ушла. Илья осмотрел свой дом и вышел в неогороженный палисадник, который был завален мусором и щебнем.

«Надо это срочно убрать», — подумал он, но почувствовал усталость и собрался домой. Вдруг он услышал голос Шифры:

— Куда идешь, Илюша?

— Домой.

— Почему тебя так долго не было видно? Ты уезжал куда-то?

— Да нет. Все время был в степи, пахал, сеял…

— Ну и закончили?

— Как будто бы. Вот завтра буду убирать палисадник, выкопаю ямки, потом достану саженцы и посажу фруктовые деревья.

— Дом еще не готов, а ты уже хочешь сад посадить… Хороший хозяин.

— Пусть растут пока…

— Нам тоже надо было бы, но… это нам не по силам.

— Пусть Минна начнет, я ей помогу.

— Спасибо, большое спасибо, Илюша. У тебя, кажется, хватает дел и без нас.

— Не беспокойтесь, найду время и для вас. Пусть только Минна начнет. Скажите ей…

— Скажу, непременно скажу…

Обещание Ильи помочь им тронуло Шифру. Она считала его гордым, заносчивым, а он, оказывается, чуткий, обходительный и добрый. Она поспешила сообщить об этом дочери.

— Послушай, доченька, Илюша хочет помочь нам вскопать палисадник и посадить фруктовые деревья. Хватит дуться, иди, он тебя ждет.

Зельда уже знала, что Илья вернулся с поля. Но прошел час, другой, а его нет да нет.

— Что могло случиться? — встревожилась она.

Илья явился домой радостный, сияющий.

— Мама… Я очень голоден…

— Сейчас, сейчас, сынок, я давно жду тебя с обедом, — засуетилась Зельда, накрывая на стол. — Где ты так задержался? Сендер Клафтер давно мне сказал, что вы приехали.

— Зашел посмотреть на наш дом, там почти все готово… Надо убрать двор, палисадник, — сообщил Илья.

— Ты бы раньше отдохнул, поел.

— Зашел на минутку и задержался…

— Что же ты там делал? — поинтересовалась Зельда.

— Хотел навести порядок в палисаднике… Соседи уже убрали свой двор, собираются вскопать палисадник, а мы…

Зельда догадалась, о каких соседях он говорит.

«Значит, помирился с Минной», — подумала она.

Ей доставляло удовольствие смотреть, как сын с аппетитом ест и, видимо думая о чем-то приятном, все время улыбается. Она подсела к нему в надежде, что он расскажет, поделится с ней. Но Илья молчал. Наконец спросил:

— Где папа? Где Мишка, Соня и все наши? Почему никого нет дома?

— Ребята после работы поели и ушли куда-то, а папа… Он либо хлопочет по хозяйству, либо ушел в правление. Недавно он забегал и спрашивал, не пришел ли ты. Может быть, он тебя ищет.

— Тогда я пойду, найду его… Мне он очень нужен.

— Посиди еще, сынок, он сам придет, — пыталась задержать его мать.

— Не могу, мама, не могу.

Ему не терпелось рассказать отцу, как они с Сендером Клафтером завершили вспашку и сев. Отец каждый день наведывался к ним, но почему-то перед окончанием работы не явился. Ему хотелось поговорить с ним и насчет саженцев, которые нужно срочно достать, чтобы до зимы успеть посадить в палисаднике. А главное, он спешил поделиться мыслями, осенившими его насчет коллективного сада.

Выйдя из землянки, Илья прежде всего направился в правление, но по дороге заметил, что возле дома Ионы стоит двуколка председателя сельсовета.

«Значит, и отец здесь», — подумал он. Тихо приоткрыв дверь, Илья увидел отца, сидящего за столом, рядом с Ионой; на другой стороне стола, положив ногу на ногу, увлеченно беседовал с ними председатель сельсовета Фридрих Зигфрид. Заметив Илью, он обратился к нему:

— А, молодой Мегудин. Как дела?

— Работаем, — бойко ответил Илья.

— Вспашку закончили?

— Да, закончили и уже посеяли озимые.

— Молодцы! Завтра пришлют вам трактор на несколько дней, станет легче. Сможете расширить яровой клин. За эти дни вы поднимете большой массив целины.

— Трактор? — удивленно переспросил Илья. — В самом деле трактор пришлют?

— Да, да. Об этом мне сообщил районный уполномоченный по переселению…

— О, трактор, шутка ли — трактор!..

— Постарайтесь использовать его как следует, чтобы не простаивал зря. Выделите людей в помощь трактористам, заранее наметьте, где и сколько поднять целины.

— А сколько человек нужно выделить?

— Двоих-троих, — ответил председатель.

— Кого бы нам послать? — спросил Авраам.

Илья надеялся, что назовут его. Но все молчали.

— Я думаю, что надо созвать правление и все обсудить, — предложил Иона.

— Да, да, — согласился Авраам. — Сегодня же и созовем.

— Мне пора, — поднимаясь с места, сказал председатель. — Приготовьтесь как следует и постарайтесь поднять как можно больше целины.

Поглощенный мыслями о тракторе, Илья забыл о саженцах и коллективном саде. Вспомнил об этом, когда председатель уже попрощался, сел в двуколку и уехал.

…Заседание правления закончилось поздно вечером. Обслуживать трактор выделили Илью, Попелюху и Клафтера.

Чуть свет Авраам и Егес выехали в степь, чтобы наметить массив для вспашки.

По дороге несколько раз останавливались, осматривали степь, старались выбрать наиболее подходящий участок.

— Какая разница, где пахать, — доказывал Егес, — степь обширна, и земля всюду одинакова.

— Но сеять будем весною, — значит, надо выбрать такое место, которое больше всего подходит для яровых культур, — пояснил Авраам.

Осмотрев некоторые косогоры и их отлогие места, решили расширить освоенный яровой клин.

— Так, пожалуй, будет лучше, — сказал Авраам, — посевы окажутся в одном месте и ближе к поселку.

Когда Авраам и Егес вернулись домой, люди, выделенные для обслуживания трактора, стояли возле правления в полной готовности: лошади были впряжены в подводу, на ней бочка с водой, лопаты и другой инвентарь, необходимый в поле.

Илья ежеминутно выбегал на дорогу, вглядывался в даль, не едет ли трактор. Увидев его наконец, крикнул:

— Едет! Едет!

— Где? Где? — подбежали к нему Попелюха и Клафтер.

— Смотрите, вон, вон!.. Даже грохот слышен…

— Шейчаш он будет ждешь! — воскликнул Клафтер: — Вот цорт, как он нешетшя шюда. Цей ум выдумал эту штуцку?

— В Америке, говорят, выдумали это, — отозвался Попелюха. — А я его еще не вижу.

— Да вот! Совсем близко! — кричал Илья. — Неужели не видите?

— Сейчас вижу! — обрадовался Попелюха.

С нарастающим грохотом трактор подъехал к правлению. Перепуганные, впряженные в подводу лошади, став на дыбы, рванулись вперед.

— Тпр… Тпр, — схватив вожжи, еле удержал их Клафтер.

Тракторист в больших защитных очках горделиво посмотрел на людей, которые мгновенно собрались тут, спросил:

— Кто председатель?

— Я, — отозвался Авраам, поздоровавшись с ним. — С нетерпением ждем вас… Горючего хватит?

— Думаю, что хватит. А воду подготовили?

— Да, да, полную бочку везем.

Когда тракторист выключил мотор и соскочил с трактора, Илья подошел к нему, спросил:

— Это «фордзон»?

— Да, «фордзон». Откуда знаешь, ты что, тракторист?

— Нет, просто знаю… Я был в коммуне и видел такой трактор.

— Вы слышите, как наш Илья объясняется с трактористом?.. Он уже и в тракторе толк знает, — громко сказал Егес, чтобы все слышали.

Тракторист, посмотрев радиатор, сказал:

— Не мешает подлить водицы.

— Сейчас, сейчас принесу, — Илья побежал за ведром.

— Мы вам выделили трех человек в помощь, — сказал Авраам. — Что нужно, они подадут и сделают. Может, подкрепитесь перед работой, позавтракаете?

— Спасибо, уже завтракал.

— Обед и ужин вам подвезем, поставим палатку, чтобы не мотаться туда-сюда.

Тракторист долил радиатор водой, включил мотор, трактор затарахтел, выпуская клубы дыма, и рванулся вперед, следуя за подводой, на которой ехали Авраам и его люди.

Прибыв на место, тракторист развернулся и, врезаясь лемехом в почву, начал первую борозду.

Попелюха затянул частушку, которую сочинил в честь прибытия трактора:

Минна знала, что Илья с трактором снова уехал в поле, но все же надеялась, что он урвет минутку и забежит к ней. Когда были в ссоре и девушка сторонилась парня, она и тогда не переставала тосковать и думать о нем, а теперь снова ощутила прилив нежности к нему. Ей было приятно, что Илья хочет помочь им перекопать палисадник, но она решила: пока он придет, сама все сделает.

Земля в палисаднике была твердая как камень, с глубокими травяными корневищами. Лопата с трудом врезалась в нее, но Минна не сдавалась и, натирая мозоли на руках, продолжала копать. Видя, как ей трудно, мать просила:

— Хватит, доченька, надрываться, бросай. Разве это по твоим силам? Илья освободится, поможет…

— Сама вскопаю, не белоручка. Сама начала, сама и закончу.

Упорство дочери было по душе Шифре, но вместе с тем она и жалела ее. Пыталась помочь, но Минна возражала:

— Не надо, мама, сама справлюсь, прошу тебя, не надо. Ведь сейчас тебе нельзя нагибаться.

— Хорошо, хорошо, доченька, ухожу. Только прошу тебя, отдохни немного, зачем через силу…

Шифре хотелось, чтобы все видели, какая Минна работяга, но, как назло, никто не появлялся.

Как-то проходя мимо землянки Мегудиных, она увидела Зельду. Поздоровавшись, спросила:

— Почему вы не бываете в своем новом доме? С божьей помощью, наверно, скоро переберетесь…

— Все собираюсь и никак не могу выбраться. Недавно Илюша был там, сказал, что соседи уже убрали двор… Наверно, это вы?

— Да, да… Илья к нам заходил. Слава богу, они помирились… Разве он вам не рассказал?

— Нет, ничего не говорил.

— Обещал даже помочь нам перекопать палисадник и посадить саженцы, — похвасталась Шифра.

— Очень хорошо, а почему бы не помочь соседям… — отозвалась Зельда.

Шифра ожидала другого ответа. Затаив обиду, она попрощалась и собралась уходить, но Зельда, как бы невзначай, сказала:

— Дети сами разберутся… Они еще не раз будут ссориться и мириться.

…Закончив пахоту, Илья захватил лопату и отправился в свой двор наводить порядок. Проходя мимо дома соседей, увидел Минну, усердно вытиравшую стекла окон. Незаметно подкравшись сзади, Илья руками закрыл ей глаза.

— Кто? — вздрогнув, воскликнула она, пытаясь освободиться. — Илюша, ты?

— Нет, нет, — запищал он не своим голосом.

— Пусти, пусти…

Илья убрал руки, и они рассмеялись.

— Давно закончил работу? — спросила Минна.

— В обед. Вижу, ты без меня вскопала свой палисадник. А ямки для саженцев я выкопаю.

— Где возьмешь саженцы?

— Достану.

Вечерело. Илья спешил до темноты выгрести мусор из палисадника, чтобы начать копать. Работал он быстро, переворачивая лопату за лопатой. Тихо садилось солнце на темно-синем небе. Откуда-то доносилась знакомая песенка:

«Это Минна поет свою любимую песню», — подумал он.

Звуки песни таяли в вечерней мгле. Илья тоже запел, вторя этим словам:

Он положил лопату, тихо подошел к Минне и, прислонившись к ней, таинственно произнес:

— Мы посадим сад. Деревья вырастут, зацветут… Это будет твой и мой сад…

Когда Илья впервые увидел трактор в коммуне, ему казалось, что это чудо, волшебство. И только теперь, когда три дня наблюдал за его работой, трактор стал для него реальностью. Пытливо присматриваясь к приемам тракториста, он старался вникнуть в механизм действия каждого узла, каждого винтика в моторе, но сразу постичь их магическую силу не мог. Всей душой он загорелся мыслью стать трактористом и, как этот парень с большими защитными очками, уверенно водить трактор по степным просторам. Но куда двинуться, куда податься? Вот-вот зима нагрянет, а у него нет ни обуви, ни одежки. Это его не пугало, он все больше задумывался о том, как разлучится с родителями, с Минной и со степью, к которой так упорно стремился.

Тоскливо завывающие ветры напоминали, что скоро наступит зима, надвинутся холода, а не все дома еще готовы. Как напряженно ни работали строители, они завершили только часть домов поселка. Дольше жить в сырой землянке невозможно: топлива было в обрез, корма для скота мало. Авраам из сил выбивался, искал выхода из тяжелого положения и ничего путного сделать не смог. Один за другим переселенцы заявляли, что уезжают отсюда.

— Сколько сил мы положили, чтобы устроить тут жизнь, крепко обосноваться на земле в степи, и вот на тебе — люди все бросают и разъезжаются, — жаловался отец Илье. — Из нашей семьи тоже мало кто останется, Соня скоро выйдет замуж и уедет, Мишку возьмут в армию…

«Как мне заикнуться, что и я собираюсь покинуть дом?» — подумал Илья.

— Идет зима, что теперь тут делать? — пробовал он намекнуть отцу.

— Работа найдется…

— Какая там работа? Кормить скотину, чистить конюшню или ходить за плугом я уже научился, погонять волов и поворачивать цоб-цобе тоже немудрено, а я хочу научиться чему-то более путному.

— Поехать учиться, получить специальность — другое дело… Но куда поедешь и чему хочешь научиться? Ты ведь так мечтал переехать в степь и стать земледельцем. Сколько мы пережили, пока переселились сюда, а теперь хочешь уехать? А куда?

— Найду куда. Трактористом хочу стать…

На суровом лице Авраама появилась улыбка. Он беспомощно развел руками, вздохнул и, покачав головой, сказал:

— Фантазер ты, сынок. Придумываешь такое, чего достичь нельзя. Где ты научишься этому? Сколько тракторов у нас в районе, сколько в губернии? Не так много, раз-два и обчелся. Мы были рады, когда заимели несколько лошадей, а тебе уже трактор давай…

— Но вот дали же нам трактор на три дня, а в будущем году дадут на больший срок.

— «Дадут»… — с горькой иронией взглянув на сына, сказал Авраам. — Сейчас нам его дали как переселенцам. Неужели каждый год нам будут трактор давать, разве больше некому помогать?!

— Появится, увидишь, появится много тракторов, а трактористов не будет…

— Тогда и думать будем, — прервал его отец. — Вот ты задумал саженцы посадить — это дело. А насчет коллективного сада надо похлопотать и рано весною посадить деревья, пусть растут. Помаленьку начнем врастать в землю, освоим ее. А ты задумал уехать кто знает куда…

Илье было жалко отца, он не мог видеть, как тот волнуется, переживает. Ему хотелось успокоить его, но не знал как.

— Мы достанем саженцы и посадим в нашем палисаднике, а насчет коллективного сада сейчас ничего уже не успеем, придется весной подумать.

— Кто, кто будет думать? — вскипел Авраам. — Что думать, руки нужны, а их у нас все меньше и меньше становится.

Зельда, все время прислушивавшаяся к разговору мужа с сыном, молчала. Не выдержав, она подошла к Аврааму и начала его успокаивать:

— Илья уже не маленький, он хорошо подумает, прежде чем покинет нас, а если уедет учиться, мы только радоваться должны… Я не раз говорила ему, что надо научиться какому-то ремеслу. Надо выбрать такую специальность, которая требуется везде, такую, как бухгалтер, агроном, ветеринар или врач.

— А тракторист кому нужен сейчас, кому? — продолжал кипятиться Авраам. — Если есть где-то трактор, то там и тракторист есть. А новые трактора когда еще будут? Может, лет через десять.

— Будут, и будут скоро! — убеждал Илья. — Иначе мы землю в степи не подымем. Целую осень от зари до зари пахали плугом — и десятой доли не сделали того, сколько трактор вспахал за один день.

— Разве я против трактора? — более спокойно проговорил Авраам. — Но пока его нет, нам не удастся скоро освоить землю, которую выделили нашему коллективу.

Зельда знала, что убедить Илью отказаться от задуманного почти невозможно. Все же она попыталась уговорить его остаться дома, никуда не уезжать. Прошло несколько дней, и в доме Мегудиных страсти как будто улеглись. Илья отправился в коммуну к Ивану Никитичу, принес оттуда саженцы, часть посадил у себя в палисаднике, а остальные понес к Минне.

Не застав ни ее, ни матери, он сам выкопал ямки и посадил их.

На следующий день, когда Илья пришел к ней, она, задумчивая, грустная, стояла в палисаднике и смотрела куда-то вдаль. Увидев Илью, Минна встрепенулась:

— Ой, Илюша! Хорошо, что пришел… Большое спасибо за саженцы, но неизвестно, кто будет пожинать плоды с этих деревьев…

— Почему? Мы с тобой…

— Мне сказали, что ты собираешься уезжать. Это правда?

— Да. Я пришел попрощаться.

— Даже так? А почему так поспешно?

— Надо. Хочу стать трактористом.

— И я хочу учиться.

— Посмотрю там, есть ли где, и сообщу тебе.

— Мама хочет вернуться обратно в город, а без меня она не поедет. Может, поедешь с нами?

— Пока не могу. Мне нужно поработать, накопить деньжат, купить что-то из одежки, а там увидим…

В полночь они расстались. На рассвете Илья сложил свои вещи в узелок и сказал матери:

— Дай мне позавтракать и что-нибудь на дорогу.

— Ты все-таки уезжаешь? — всполошилась мать. — Куда поедешь голый, босый, без копейки за душой? Пропадешь ведь.

— Ничего, мама, не волнуйся, руки есть, везде заработаю, — успокаивал ее Илья.

— Прошу тебя, сынок, подумай, — прослезилась Зельда. — Куда идешь и зачем — скитаться на чужбине?..

Вошел отец; увидев слезы на глазах Зельды, спросил:

— Что случилось? Почему плачешь?

— Илюша оставляет нас. Я успокоилась, думала, что он забыл о своей затее, а он опять…

— Зачем ты, мама, подняла такой шум, даже расплакалась? Я пока пойду в коммуну, Иван Никитич повезет меня в совхоз, где имеются машины и трактор, постараюсь там устроиться работать, заработаю немного денег, приоденусь. К тому же научусь работать на тракторе.

— Только и слышу: трактор да трактор, будь он неладен! — рассердилась Зельда. — Еще раз прошу тебя, сынок, не уезжай, появится у нас копейка, приоденем тебя, тогда, как и все, поедешь в город учиться.

— Зачем ты его уговариваешь? — отозвался Авраам. — Сколько можно толковать об одном и том же? Разве его переубедишь? Пусть, пусть едет в совхоз, — может быть, и в самом деле чему-то полезному научится там.

Несколько месяцев Илья проработал в совхозе, так и не увидев ни трактора, ни машины.

— Они на ремонте, — сказали ему.

Илья стал допытываться, где ремонтная мастерская. Узнав, что в межрайонной мастерской главным образом ремонтируют трактора, он упросил директора совхоза помочь ему устроиться там, чтобы получить возможность изучить трактор.

Работа в мастерской оказалась очень трудной и поглощала много времени. Редко когда ему удавалось видеть, как трактористы испытывают после ремонта трактор, и извлечь что-нибудь полезное для себя.

К одному из трактористов, уже немолодому, среднего роста, с худым длинным лицом и нежными синими глазами, Илья особенно привязался. Открыв ему свою душу, рассказал, кто он, откуда и как очень хочет стать трактористом. Тот выслушал его и сказал:

— Трактор, браток, тебе не лошадь. Когда лошадь устанет, подхлестнешь ее кнутом, она пойдет дальше, а трактором надо уметь управлять. Он состоит из многих частей и деталей, и даже из-за самого маленького винтика эта железная махина может остановиться.

— Но не родились же вы трактористом, наверное, где-то научились управлять им. Скажите, где я могу познать эту премудрость? — спросил Илья.

— Когда привели эти трактора, приехал человек и начал объяснять, что такое карбюратор, радиатор, зажигание… Сразу трудно было запомнить названия всех частей. Изучили мотор, разбирали его, собирали, и под руководством приезжего я начал водить трактор. Но где этот человек — не знаю, и где можно научиться этому делу — тоже не могу сказать.

— А как же мне научиться? — допытывался Илья.

— Ну, как тебе помочь? Когда подремонтируют мой трактор, я вернусь в совхоз. Поезжай со мной. Хозяйство у нас богатое, земли много. Ты молодой и, наверно, никогда не видел помещичье имение…

— Как раз видел, — прервал его Илья. — Отец мой работал у пана, самого помещика не довелось видеть, во время революции он удрал, а в его бывшем имении бывал; правда, я тогда был еще маленький…

— Земля помещика, на которой находится наш совхоз, занимала чуть ли не полгубернии, — продолжал тракторист, — сам понимаешь, что на лошадях и волах ее не вспашешь, вот и говорят, что помещик купил за границей трактор… Хоть он старенький, наши механики починили его, и мы до сих пор работаем на нем. Можешь посмотреть, он в мастерской на ремонте. А мой трактор новый, он здесь на профилактическом ремонте, скоро закончим и поедем… Ну как, поедешь со мной? Будешь мне помогать, присматриваться, что будет непонятно, спросишь, все тебе растолкую, и постепенно подучишься… Смотри только без моего разрешения не лезь к трактору, это тебе не игрушка, что-нибудь испортишь, обоим будет худо.

— За это можете быть спокойны, — заверял его Илья, — все буду делать как надо…

Вскоре Илья с трактористом уехали в совхоз. Весна была холодная и дождливая. Во время пахоты приходилось в сырости валяться в поле и мерзнуть, недоедать. Но все эти тяготы не сломили волю Ильи. Он был счастлив, когда тракторист допускал его к трактору и однажды, посадив за руль, сказал:

— Ну, включай мотор, браток, и веди. Смелее веди трактор. Хорошо, хорошо… Так, так, помаленьку и станешь настоящим трактористом.

…За все время, что Илья ушел из дому, он получил несколько коротких писем. В одном из них отец с горечью сообщил, что Иона умер.

В другом письме он сообщил, что их соседка Шифра с дочерью, не успев переселиться в свой новый дом, покинули поселок и куда-то уехали.

«Зря ты так старался посадить им саженцы», — укорил его отец.

С болью в душе воспринял Илья сообщение, что Минна покинула поселок.

«Вот почему она не отвечала на мои письма, — подумал он. — Куда она могла уехать? Неужели в тот вечер, когда я пришел к ней попрощаться, мы расстались навсегда?»

В каждом письме отец задает ему один и тот же вопрос: думает ли он вернуться домой?

Илья знал, что он там очень нужен. За время, что скитается с трактористом, он обносился, пришлось опять зимовать в совхозе и подработать немного денег, чтобы обуться и одеться.

В стране широким фронтом развернулась коллективизация. Газеты пестрели сообщениями о первых успешных шагах колхозов, о разбойничьих кулацких выстрелах, нацеленных в активистов — создателей новой жизни в деревне, о тракторах, которые двинулись на колхозные поля.

Теперь Илья мог осуществить свою мечту, поступить на курсы трактористов, которые повсеместно создавались, подучиться немного и стать трактористом. Но этим он уже не довольствовался. Прежние мечты развеялись. Илья уже увидел многое и по-новому начал думать и рассуждать, понял, что одного самоотверженного труда мало, надо учиться.

Теперь, когда перед ним открылась дорога, которую так долго и мучительно искал, он должен был решить: вернуться домой или поступить учиться.

И вдруг его потянуло в родной город, где родился, рос и учился. С тех пор как уехал в степь, он там ни разу не был. Может быть, и Минна там?

Приехав в город, он устроился на работу и поступил на вечерний рабфак. В напряженном труде и учебе проходили день за днем, но мысли о Минне его не покидали.

«Где она? Что с ней? — думал он, не найдя ее здесь. — Значит, уехала с матерью в другой город!»

Все же он не переставал искать Минну и случайно встретил ее.

Ошеломленные, они несколько минут стояли молча.

— Илюша, ты!.. — наконец воскликнула Минна. — Какими судьбами? Вот не думала, не гадала встретить тебя сегодня…

— А я давно тебя ищу… Потерял всякую надежду… Почему не ждала моего письма, как договорились? — упрекнул ее Илья.

— Я не могла… Если бы ты знал, какая тяжелая была зима… Мама заболела, надо было спасать ее, — пыталась оправдываться Минна.

— Знаю, все знаю. Но не все же уехали, другие мужественно пережили невзгоды…

— Я бы тоже осталась… Но мама…

— Эх, ты!.. А я, как устроился, написал тебе, но письмо вас уже не застало… Ну, как ты? — спросил Илья после короткого молчания.

— Учусь, а мама работает… Расскажи о себе, где был, что делал?

— Работал в совхозе, в ремонтной мастерской. Там многому научился, а теперь вот приехал сюда…

— Тебе надо учиться, я все время об этом говорила, а ты упорствовал, не хотел покидать степь…

— Трудно было уехать, работа меня там захватила. Я и теперь скучаю по степным просторам. Там трудно, очень трудно, но зато интересно, все приходится брать с боем.

— Ты уже давно здесь? Где живешь? — желая переменить разговор, спросила Минна.

— Живу в общежитии, работаю и учусь.

Они долго гуляли по улицам, вспоминали детство, школу, проходили по привокзальной площади, на которой Илья с отцом и другие извозчики ожидали пассажиров.

На следующий день Илья пошел к Минне домой. Мать как раз была во второй смене. Снова они долго вспоминали детство, жизнь в степи. Илья рассказывал ей о письмах отца, о новостях в поселке. Засиделись допоздна, забыв, что чуть свет надо идти на работу, а вечером — на занятия.

Встреча с Минной всколыхнула его душу. Хотелось скорее увидеться, снова и снова видеть ее, рассказать обо всем, что пережито за время их разлуки.

Урвав часок, он опять пришел к Минне.

— Где ты пропадал? Почему так долго не появлялся?..

Она хотела сказать, что с нетерпением ждала его, тосковала о нем, но сдержалась.

— Трудновато работать и учиться… Программа большая, приходится наверстывать упущенное… Много надо заниматься, свободного времени совсем нет, — оправдывался Илья.

— Учись, учись, я этому только рада, — нежно глядя на него, сказала Минна. — Приходи, когда сможешь…

В напряженной работе и усиленной учебе проходили месяц за месяцем, и все же Илье удавалось выкроить время, сходить с Минной в театр, кино, погулять по городу. Но письма отца часто заставляли его задумываться о доме, о полюбившейся ему степи.

— Меня так тянет туда, — признавался он Минне, — так тянет, что просто спасу нет… Отец пишет, что в поселке жизнь бурлит, как весеннее половодье… Тракторов полно, создали машинно-тракторную станцию, всю степь перепашут…

— Илюша, не надо бросать учебу. Ты ведь сам говорил, что умеешь ходить за плугом, а разбираться в машинах без знаний — нельзя.

— Ничего, там быстрее научусь… Первую борозду я ведь проложил, а теперь хочу перепахать всю степь…

— Я тебе давно советовала учиться. Если бы послушался меня, не стоял на своем, не торчал в степи, скоро стал бы агрономом или инженером… А сейчас опять собираешься совершить ошибку. Подумай, Илюша, хорошенько подумай.

— Не беспокойся, Минна, занятий не брошу, буду учиться и там. Поедем вместе…

— Что ты, что ты! Это же безумие — прервать учебу… Да и маму я на кого оставлю?

— Она поедет с нами.

— В степь мама больше не поедет.

— Почему не поедет? Если ты поедешь, и она поедет…

— Я считаю, что и тебе не надо ехать.

— Все же даю тебе время на размышление. До отпуска, решай…

Незадолго до каникул Илья стал просить отпуск у начальства, чтобы съездить домой. О своем предстоящем приезде в письмах он и не намекал, и поэтому его появление в поселке было для всех неожиданностью. Первым его увидел Пиня Егес и всем попадавшимся на пути говорил:

— Илья приехал… Илья приехал… Смотрите, вон идет!

— Где он?.. Где? — спрашивали возбужденные новостью люди.

Илью окружили со всех сторон жители поселка, среди них были Попелюха и Клафтер.

— Гошть, какой гошть! — громче всех кричал Сендер. — Так долго не давал о шебе жнать, мы уже думали, што шовшем жабыл наш.

— Ну, рассказывай, где был? Что видел? Надолго приехал или насовсем? — спрашивали Илью.

Илья не успел ответить, как прибежал отец.

— Пустите реба Авраама к сыну, пустите! — воскликнул Попелюха. — Расступитесь же!

Илья кинулся к отцу, который, прижав его к груди, радостно промолвил:

— Сынок, дорогой, так неожиданно! Идем скорей, обрадуем маму!

Они направились домой, и все собравшиеся пошли за ними.

— Какой красивый поселок стал, прямо не узнать! — восхищался Илья, глядя на два ряда домов, между которыми пролегала широкая улица с хорошо укатанной, наезженной дорогой.

Каждому хотелось о чем-то спросить его, что-то рассказать о жизни в поселке. Слушая их, Илья глядел на белокаменное, под черепицей, здание новой школы, на колодец с журавлем среди улицы, на множество тропинок, которые вели к коровникам, к амбарам, к дворам, где привольно гуляли птицы и хрюкали свиньи.

Илья горд был тем, что его отец и все переселенцы достойно пережили невзгоды, выпавшие на их долю, и, как растения во время засухи, глубже пустили корни в землю, закрепились в ней.

— «Новые Всходы» назвали поселок? — спросил Илья. — Но это уже не всходы, а плоды — плоды напряженного труда.

— Нет, нет, это лишь начало роста, — отозвался Попелюха. — Трудно нам было, ох как трудно, но мы выстояли и только теперь начинаем помаленьку приходить в себя. А сейчас, когда будем обрабатывать землю тракторами, мы покажем, на что способны.

Недалеко от дома выбежала навстречу мать, которой кто-то сообщил радостную весть. Обняв сына, она нежно поцеловала его, тихо приговаривая:

— Сыночек! Радость моя, счастье… Такой желанный гость… Почему не дал знать, когда приедешь? Мы бы встретили тебя.

— Ничего, мама, зачем меня встречать, я и сам приехал. Я так соскучился по вас… Как у вас дела?

— Зайдем в дом, обо всем поговорим, — сказал Авраам.

Из коротких писем, полученных от Ильи, Зельда и Авраам не могли понять, чем он занимается. Поэтому им хотелось как можно скорее остаться с сыном наедине. Но, как назло, сопровождали люди, которые не отпускали его.

Возле бывшего палисадника Минны Илья остановился. Смотрел на молодые деревца, которые посадил, и думал о Минне.

— Видишь, как они разрослись, — сказала Зельда, как бы читая мысли сына. — Наши деревья уже в этом году цвели.

— А кто теперь живет в этом доме? — спросил Илья, заглядывая во двор.

— Новый переселенец — хороший хозяин, — ответила Зельда. — Теперь при всех домах есть палисадники.

— Я вижу.

Незаметно они подошли к своему дому.

— Вот и наш дом, — сказала Зельда.

Илья смотрел на дом, на нарядившиеся в зеленый наряд деревья в палисаднике, которые, шелестя листьями, словно приветствовали своего хозяина.

— Как выросли, какими красавцами стали мои саженцы. Какая красота в палисаднике!.. — восхищался Илья.

— Это уже мамина работа, — отозвался Авраам.

— Успеешь, успеешь все увидеть, — сказала Зельда. — Идем скорее в дом, умоешься, перекусишь и отдохнешь, ты ведь, наверно, устал с дороги.

— Нет, мама, я не устал.

Зельда поспешила в дом, накрыла на стол и стала зазывать гостя:

— Ну, хватит, сколько можно… Успеете наговориться, ведь все остывает.

Люди наконец разошлись, и Авраам с сыном зашли в уже обжитый дом, полный тепла и уюта. На окнах висели белые занавески, комод, привезенный из старого дома, был застлан вышитым полотенцем, на нем расставлены фотографии — память разных лет.

Зельда большой медной кружкой набрала воды, налила в рукомойник и велела сыну умыться и поесть.

— Если бы знала, что приедешь, я наготовила бы столько — не уместилось бы все на столе, — говорила она.

— Что ты, мама, разве мало еды, и все так вкусно, просто объедение, давно такого не ел.

Авраам и Илья с аппетитом закусывали и увлеченно беседовали о колхозных делах.

— Дай ему хоть отдохнуть с дороги, — просила Зельда мужа. — Сколько можно говорить об одном и том же… Опять земля, пахота, лошади… Неужели вам это не надоело?

— А разве хлеб когда-нибудь надоедает? — возразил Илья. — А чтобы был хлеб, надо пахать, сеять, убирать…

— Я думала, ты уже забыл о земле. Кажется, немало поработал на ней… Хватит… Расскажи лучше о своей учебе.

— Я немного подучился, а теперь хочу работать.

— Уже выучился?.. Так скоро? Неужели возьмешься за старое: опять пахать, сеять?..

— Может быть… Попробую здесь работать и учиться.

— У кого тут будешь учиться? — спросил Авраам, недоумевая.

— Найду у кого.

— Почему не хочешь, как все, — учиться и потом работать? Почему ты делаешь все наоборот?.. Или будешь надрываться, чтобы успеть и то и другое? Работать всегда успеешь, а учиться надо, пока человек молод, — убеждала сына Зельда.

— Мама права, сынок, — отозвался Авраам. — Я бы сам начал учиться, если бы мог. Управлять лошадьми или быками — дело немудреное: скажешь «но», «цоб-цобе» или хлестнешь кнутом — и пошли. А с техникой справиться нелегко, сперва надо хорошенько получиться…

— На месте технику легче изучить… Механизаторы и трактористы мне помогут. Достану книги, буду читать и сам разберусь.

Отпуск Ильи близился к концу. Он должен был решить: вернуться в город или остаться дома.

Родителям хотелось, чтобы сын, их любимец, получил специальность, устроился, женился и жил возле них. Дочери замуж вышли, сыновья разбрелись кто куда, из всей семьи с ними осталась самая младшая, Генечка. И вот Илья надумал прервать учебу, и они огорчились.

— Почему молчишь? Почему не поговоришь с Ильей, чтобы не бросал учебы? — без конца теребила мужа Зельда. — Еще раз объясни ему, что он губит себя…

— Сколько можно говорить с ним об этом? Не надо больше напоминать, может, бог даст, передумает, вернется в город и будет учиться.

— Дай-то бог, но чует мое сердце, что это не так. Разве не знаешь Илюшу — что надумает, так и сделает.

— Хорошо, попытаюсь еще раз уговорить его, но уверен, что никакого толка от этих разговоров не будет, он все равно сделает по-своему.

— Все же попробуй; может, задумается и послушает родителей, — уговаривала Зельда.

…Усталый, весь в пыли, пришел Илья из степи. Взглянув на осунувшееся лицо сына, Зельда спросила:

— Наработался?

— А что, я должен смотреть, как другие работают?..

Он быстро помылся, переоделся. Мать подала обед, он ел и рассказывал, что успел сегодня сделать.

— Ты приехал сюда отдыхать или работать? — негодовала мать. — Тебе скоро уезжать надо, а ты с утра до вечера в поле.

— Я не устал. Я ведь не гость в колхозе, как же мне не помочь…

— Хорошо, что помогает, мы просто задыхаемся, рабочих рук мало, а работы по горло, — отозвался Авраам. — Но теперь, я думаю, сынок, тебе действительно уже надо немного отдохнуть, ведь там — работать и учиться — тоже нелегко…

Избегая смотреть матери в глаза, Илья сказал:

— Я, наверно, не вернусь в город…

— Ты все же решил неучем остаться?! Все парни и девушки, которые уехали отсюда в город, твои братья и сестры остались там — учатся и работают. А ты со своей светлой головой будешь простым хлеборобом, — с горькой обидой упрекнула мать.

— Не огорчайтесь, увидите, все будет хорошо. Я ведь остаюсь с вами, постараюсь освоить трактор, комбайн и все машины, которые тут имеются, и буду учиться…

— Да, ты действительно нужен тут, даже очень нужен, — вмешался отец, — но боюсь, что втянешься в работу и забудешь об учебе. Некогда будет тебе учиться, да и не у кого, а практики у тебя достаточно… Способности у тебя большие… Ну, предположим, станешь тут трактористом или бригадиром, а ведь можешь быть агрономом, ветеринаром или инженером. Неужели, имея крылья, не хочешь подняться выше?..

— Да, да, золотые слова. Так хочется, сынок, чтобы ты учился, я уверена, что станешь большим человеком, — внушала ему мать. — Когда закончишь, будешь иметь специальность, приедешь к нам работать.

Илья внимательно выслушал родителей, затем тихо, не спеша, словно взвешивая каждое слово, сказал:

— Нет, никуда не поеду, остаюсь здесь… Я поднял тут первую борозду, хочу продолжать…

Илья никак не мог решить: устроиться в МТС или остаться дома. Хотя урожай был скудный, но уборка затянулась. На стерне валялись колосья, оставшиеся после жатки, их надо было срочно подобрать, чтобы начать осеннюю пахоту. Неубранным остался большой массив кукурузы и подсолнуха, а рабочих рук очень мало.

Председатель метался, не знал, что раньше делать. Ему не хотелось упустить трактор, который получили по наряду МТС. Вот-вот он должен закончить вспашку одного участка, и, если не успеют убрать пшеничное поле, трактор будет простаивать или его заберут в другой колхоз. Несмотря на то что Авраам спешил в МТС, он на своей двуколке поехал в степь наметить, куда перебросить трактор. Вернувшись в поселок, возле правления он увидел Илью.

— Я очень тороплюсь, Илюша, — сказал Авраам, — прошу тебя, сходи в поле, справа около косогора пашет тракторист из МТС… Скажи ему, что, когда закончит, пусть переедет на пшеничный клин рядом с кукурузой… Ты знаешь, где это?

— Найду, не беспокойся, — ответил Илья. — Я вчера там проходил, хотел тебе сказать, что…

— Вечером поговорим, — прервал Авраам сына на полуслове и уехал.

Еще издали за околицей Илья заметил сквозь белую дымку тумана, окутавшего степь, трактор, но вскоре он скрылся.

Подходя ближе, он снова увидел трактор, но рокота не было слышно.

«Почему трактор стоит?» — подумал Илья.

Вблизи дороги, по которой шел Илья, он увидел двух парней — высокого, белобрысого, в старом ватнике, который погонял измученную лошадь, впряженную в борону, и второго — коренастого, смуглого, со смолисто-черными лохматыми волосами; он шел рядом и длинным шестом с железным наконечником очищал зубья борон от корней и травы. Забитые землей бороны скользили по поверхности, перескакивая через груды и глыбы.

Вглядываясь в лица ребят, Илья заметил, что смуглый парень как две капли воды похож на Попелюху.

«Наверно, сын его», — подумал Илья. Чтобы убедиться в этом, спросил:

— Как тебя зовут?

— Сема.

— А фамилия?

— Попелюха.

— А тебя? — спросил он у белобрысого.

— Гриша Мержин. Я недавно живу в поселке.

— Вам показывали, как надо бороновать? — спросил Илья.

— Тут был председатель, и какой-то дед приезжал с ним, — ответил Гриша. — Говорят, что его прислали помочь нам в работе. Он показывал, как чистить бороны.

— Но у нас что-то не получается… — робко сказал Сема. — Председатель ругался, что плохо вспахано. И еще что-то сказал…

— Что надо было бы дисковать, — подсказал Гриша.

— А чем вы чистите бороны?

— Вот этим… — Семка показал на длинную палку, лежавшую на земле. — Но бороны каждую минуту забиваются, и нам без конца приходится останавливать лошадей, а дед чистит их на ходу. Вот нам бы так научиться.

— Давайте я вам покажу, — сказал Илья.

Взяв палку с железным наконечником, он быстро и ловко на ходу прочищал бороны, выкрикивая:

— Давай, Семка, быстрей, быстрей! Погоняй!

Откуда-то появился тракторист — стройный парень с чумазым лицом и маленькими черными глазами.

— Пришлось остановить трактор, вся вода в радиаторе выкипела, — сказал он.

— Почему вовремя не запасли воду? — сурово взглянув на тракториста, спросил Илья.

— Обещали подвезти.

— Почему не подвезли?

— Уже везут, скоро подвода подъедет…

— Шляпы! — выругался Илья. — Надо было заранее запастись…

Он еще раз объяснил ребятам, как бороновать, и пошел в лощинку к трактору.

Пока тракторист наливал воду в радиатор и заправлялся горючим, Илья внимательно осматривал трактор.

— Это «Интернационал»? — спросил он.

Тракторист кивнул головой.

— Мощный трактор и новенький… С таким трактором стыдно так пахать.

— Почему стыдно? — вспылил тракторист. — Ты можешь лучше — паши сам!

Илья проницательно посмотрел на тракториста и с укором сказал:

— Зубастый ты парень, я вижу… Наверно, недавно курсы закончил… Только что вылупился из яйца, и уже гонору столько… При такой вспашке хлеб не вырастет!

— Чеши, чеши языком сколько хочешь, я тебе все равно не подчиняюсь, — огрызнулся тракторист.

— Мне председатель поручил присмотреть за вспашкой… Смотри, забракуем твою работу, почешешься…

Выругавшись, тракторист завел мотор, и трактор тронулся.

— Гляди, чтобы плуг не выскакивал из борозды, — сказал Илья прицепщику, — и так уже огрехов много.

Илья вернулся к парням, которые бороновали.

— Ну, я вижу, что ты еще не умеешь чистить бороны на ходу, — сказал он Гришке. — Дай-ка мне палку и внимательно смотри.

Не прошло и получаса, как Илья весь взмок от пота, но не сдавался, покрикивая:

— Давай, давай, Семка, быстрей погоняй…

Сделав круг недалеко от дороги, Илья увидел двуколку, на которой с кем-то сидел отец. Двуколка остановилась, и седоки пошли по вспаханной земле навстречу. Илья по походке узнал Ивана Никитича, бросился к нему, крепко обнял:

— Иван Никитич! Дорогой мой, как я рад вас видеть.

— И я тоже. А ты, соколик мой, говорят, давно приехал и не показываешься, — упрекнул Иван Никитич.

— Я был у вас, но никого не застал, — оправдывался Илья. — Собирался еще раз зайти…

— Вот видишь, я сам заявился… Ты что, в гости? Соскучился или как… Приехал ты в самый раз. Тут нужны твои молодые руки и смекалистый ум. Из района просили наш колхоз прислать к вам человека в помощь, вот меня и выделили.

— У вас же коммуна, — сказал Илья.

— А теперь уже колхоз, и, так как мы научились лучше других вести по-новому хозяйство, надо поделиться опытом с теми, кому труднее работать.

— О, если вы тут будете, то я уж непременно возле вас кое-чему научусь.

— А чему ты научился в городе?.. — поинтересовался Иван Никитич.

— Многому… Но еще надо учиться и учиться, — ответил Илья. — Ведь теперь обрабатывают землю не руками, а техникой.

— Век живи — век учись, — сказал Иван Никитич.

Он увидел, что Илья весь мокрый от пота и рубашка на спине стала белая.

— Когда весь пот из тебя вышел и соль пошла, — сказал Иван Никитич, хлопая Илью по плечу, — только теперь, мой милый, ты по-настоящему узнал цену хлеба.

— Но плохо еще обработана наша земля. Не успеют появиться всходы, как их заглушают сорняки, тянут соки.

— Вот этого допускать нельзя… Надо знать, мой дорогой, что, пока посеянные зернышки обильно не оросишь своим потом, они как следует расти не будут. Надо вовремя напоить их, защитить от холода, сорняков и всяких вредителей. Обо всем этом должен помнить хлебороб, если хочет, чтобы его труд не пошел насмарку. Ты понял, Илюша?

— Понял, понял, — отозвался Илья.

Незаметно Илья все больше и больше втягивался в дела колхоза и перестал думать о переходе на работу в МТС.

От Минны он получил несколько писем. Она интересовалась, как живется ему в степи, как он работает, а главное, не забросил ли учебу. Сознаваться, что за все время пребывания здесь не удалось урвать часок, чтобы взять книгу в руки, ему не хотелось. Но, зная, что сейчас горячая пора и он целиком отдается работе, она сама догадывалась об этом и в каждом письме напоминала: «Колхозные дела тебя затянут, и ты забудешь обо всем…» Да, Илья надеялся, что полевые работы скоро закончатся и он сумеет нагнать упущенное. А на деле все получилось иначе.

Трактор, присланный МТС, распахал землю, но не хватало борон, дисковых культиваторов, тягловой силы и мало было рабочих рук, чтобы подготовить землю к осеннему севу.

В первый же день, как только Иван Никитич приехал в колхоз, объезжая с председателем поля, он увидел большие глыбы и частые огрехи на вспаханной земле и забил тревогу:

— Кто так пахал? Последние капли влаги пропадают… Какой урожай может быть на такой земле?.. Надо срочно закрыть влагу! Срочно забороновать поле! Каждый час промедления будет стоить десятки пудов хлеба.

— Знаю, все знаю, Иван Никитич. А что я мог сделать, когда такое получилось, хоть караул кричи… Но теперь-то как выйти из этого положения? — И Авраам начал изливать перед ним боль своей души: — Тракториста нам прислали нерадивого, за ним надо было смотреть да смотреть, а я замотался… Бороны, что были у нас в коллективе, пришли в негодность. Их, может быть, можно было отремонтировать, но мы надеялись, что МТС пришлет нам свои, а они дали только одну, чтобы прицепить к трактору, а тракторист этого не сделал. Пришлось на лошади бороновать. А сколько целинной земли можно забороновать одной бороной?.. Люди измучились, лошади устали, а толку от этого чуть… Нам бы еще один дисковый культиватор, но как его раздобыть?

— Раздобудем, — отозвался Иван Никитич, — поедем в МТС, если там не достанем, поищем в других местах. У нас в колхозе он, кажется, есть. И бороны надо еще достать.

…Осенняя вспашка и боронование не были еще закончены, когда сюда прибыл старший агроном МТС — высокий, худой, с продолговатым лицом и прямым носом. Увидев Илью, он остановил его, спросил:

— Ну, как у вас идут дела? Пахоту закончили? К севу готовы?

Илья догадался по виду приезжего, по его тону, что перед ним какой-то начальник. Он не успел ответить на вопросы, как подошел отец с Иваном Никитичем. Агроном поздоровался с ними и что-то выяснил. Затем они пошли по вспаханному полю, о чем-то спорили. Вскоре Илья, который возился вместе с Семкой и Гришкой возле бороны, услышал голос отца:

— Мы еще не готовы к севу. Не забывайте, что земля наша в основном целинная… В отдельных местах пришлось снова перепахивать и еще раз бороновать.

— Земля сильно пересохла, — добавил Иван Никитич, — Надо обождать, вдруг дождик все же пойдет…

— Будет или нет… Спросите у господа бога, — перебил его агроном. — А когда сеять будете? Есть постановление, и я его не могу отменить.

— Но тот, кто выносил такое постановление, возможно, и не знал, что земля в этом колхозе сильно запущена и долгие годы не обрабатывалась… — сказал Иван Никитич.

— Вы, наверно, думаете, что умнее всех…

Илья услышал категорическое возражение агронома.

Все же Авраам и Иван Никитич под разными предлогами оттянули сроки сева. Они достали дисковый культиватор и бороны и начали обрабатывать вспаханный массив. Работа была очень трудной и потребовала большого напряжения сил.

Авраама вызвали в райцентр и потребовали, чтобы колхоз начал сев, а он доказывал, что из-за плохой вспашки, проведенной МТС, нельзя сеять, пока хорошо не подготовят почву.

В районной газете резко пробрали Авраама за то, что колхоз имени Свердлова долго не включается в сев. Ему даже вынесли выговор, но он спокойно продолжал готовить землю.

Когда уже больше тянуть нельзя было, Иван Никитич спросил Авраама:

— А кому поручите сев? Учтите, что это ответственное дело. Говорят же, что посеешь, то и пожнешь… Можно еще сказать: как посеешь, такой и урожай…

— Верно, верно, — согласился Авраам. — Хорошо было бы, Иван Никитич, если бы вы сами могли засеять первые гектары и показали кому-то из наших, как обращаться с сеялкой, как регулировать норму высева, как правильно устанавливать сошники.

— Хорошо, — согласился Иван Никитич. — Я покажу, покажу… Мне кажется, что думать тут особенно и нечего, к сеялке надо поставить Илью, он, наверно, это дело знает, а если не знает, то быстро освоит.

— Лучше кого-нибудь другого… Он ведь сильно измотался на бороновании, надо было бы дать ему передышку, — сказал Авраам.

— Ничего, молодой — вытянет.

Сразу же после разговора с председателем Иван Никитич поговорил с Ильей.

— Но разве можно сеять по таким глыбам? — недоумевал Илья.

— А что делать, не сеять вовсе?

— Сеять-то надо, но хоть бы еще раз пробороновать.

— Больше нельзя… Лошади устали, сев подорвем, — отозвался Иван Никитич.

Все же частично, там, где были особенно большие глыбы, еще раз пробороновали и сразу же приступили к севу.

Одно поле, которое было более подготовлено, Илья засевал под руководством Ивана Никитича. На втором он уже сеял сам. Но вскоре заметил, что сошники выскакивают из почвы и забиваются остатками корневищ, семена не высеваются. Он без конца прочищал их, но что делать с огрехами, не знал.

Вдруг его осенила мысль пройти с сеялкой вдоль и поперек, тогда меньше или совсем не будет огрехов. В совхозе, где он работал, для опыта сеяли таким способом. Перекрестный сев дает значительную прибавку урожая, но увеличивается норма высева.

Согласовывать свою затею с отцом Илья не решался: «Наверняка откажет». Посоветоваться с Иваном Никитичем тоже боялся — может заупрямиться, не поддержать его. Иного выхода, как взять все на себя, не было. «Риск — благородное дело», — решил он.

Илья вспомнил, что в совхозе один старик рассказывал ему, как сам сеял таким способом и получил большой урожай. Недолго думая, он решил: «Будь что будет, попробую».

Окрыленный этим замыслом, он велел Семке быстрее погонять лошадей, впряженных в сеялку, и тот, не жалея ласковых слов, похлестывал кнутом и кричал:

— Но, милые, но… быстрей, быстрей!

Когда засеяли поле вдоль и почти заканчивали поперек, вдруг откуда-то донесся голос:

— Что ты там чудишь?

Илья повернул голову и увидел невдалеке Ивана Никитича.

— Сошники забиваются, и много огрехов, и я…

— Кто тебе разрешил самовольничать? — резко перебил его Иван Никитич. — Что это тебе, игрушки?.. Тебе поручили такое ответственное дело, а ты…

— Иван Никитич… Иван Никитич… — пытался возражать Илья.

— Почему ты любишь делать все по-своему, не так, как люди делают?.. Что за вздор — сеять вдоль и поперек?! — кипятился Иван Никитич. — Как такое могло прийти тебе в голову?! Шутка ли, столько семян выбросить на ветер!.. Зачем ты это сделал? Зачем?! Сколько семян у тебя ушло на это?

— Не знаю. Сколько надо было, столько и ушло.

— Разве ты не знаешь, что существует норма высева?.. Имей в виду, за то, что ты такое натворил, тебя по головке не погладят.

— Иван Никитич, я уверен, что пропали бы не только семена, но и труд, если бы я сеял как обычно, а так…

— Что «так»? — еще больше вспылил Иван Никитич. — Не ожидал от тебя такого. Ты не только меня подвел, но прежде всего своего отца…

Илья выждал, пока Иван Никитич успокоится, и, утешая, сказал:

— Уверен, что не навредил колхозу, а пользу принес. Вот увидите…

Уверенность Ильи немного успокоила Ивана Никитича, он подумал: «Не зря же. Себе во вред Илья не полезет в такое дело…»

Более спокойно поговорив с Ильей и выслушав его, он все же решил сказать председателю:

— Не знаю, как быть, Илья натворил такое, что ему несдобровать…

— Что, что случилось?! — с тревогой спросил Авраам.

Выслушав Ивана Никитича, тот пришел в ужас.

— Как быть теперь? Что делать?.. — растерявшись, спросил Авраам. — Вот сорвиголова… Мне-то влетит за это в первую очередь. Как это я мог допустить? Чуяло сердце, что натворит беды… Мне так не хотелось, чтобы он сеял, — укорял себя Авраам.

Успокоившись немного, Авраам мало-помалу смирился с совершившимся фактом. Он никак не мог допустить, что Илья сделает такое, что может навредить колхозу.

«Наверно, он уверен в хорошем исходе, — утешал себя Авраам. — Но где взять семена, чтобы покрыть перерасход?»

Сколько он ни старался замолчать это, все же дошло до главного агронома, и тот поднял большой шум.

— Кто вам разрешил нарушать установленный порядок сева и транжирить драгоценный семенной материал? — суровым голосом спросил он Авраама.

— Никто мне не разрешал, я сам взял это на себя, — ответил Илья, который стоял рядом. — Земля была плохо вспахана; сколько мы ни старались ее обработать, ничего не получилось. Зря сеять я не хотел, было много огрехов, да и всходы заглушили бы сорняки, и погиб бы урожай.

— Сорняки надо полоть, — посоветовал агроном. — Я вижу, ты, парень, очень самоуверен… Кто тебя надоумил фокусничать? Вместо того чтобы сеять, как все, ты выдумал черт знает что!

— Я не выдумал, так делали на отдельных участках в совхозе, где я работал…

— Меня не интересует, кто что делал. Вы ответите за перерасход семенного материала и, если хотите, еще за срыв посевной. Ведь в колхозе не хватит семян, — значит, земля останется незасеянной…

— Я хотел сделать как лучше, — уверенно ответил Илья, — а вы мне угрожаете…

— Может быть, где-то и сеяли так, — уже спокойнее настаивал на своем агроном, — но учтите, то, что приемлемо в одних условиях, неприемлемо в других… За сев в районе нашей МТС отвечаю я. Если у вас было плохо вспахано поле, вы должны были прежде всего обратиться ко мне, и я бы решил, что делать, а не самовольничать… Придется привлечь вас к ответственности.

На всех заседаниях и совещаниях в районе без конца упрекали Авраама за перерасход семян, писали об этом в районной газете.

— Не отчаивайтесь, — утешал его Иван Никитич. — Надо терпеливо ждать до весны, тогда увидим, что даст посев Ильи.

С наступлением холодов, когда кончились все работы в поле, Иван Никитич решил вернуться домой. Авраам тепло попрощался с ним, поблагодарил за большую помощь, оказанную колхозу, и просил почаще приезжать к ним в гости.

— Перезимую дома, а весною в любом случае увидимся. Мне очень хочется знать, чем все кончится у Ильи… Парень у вас что надо. Какое мужество надо иметь, чтоб сделать такое… Не каждый осмелился бы идти на такой шаг.

— Ему надо обязательно каждый раз что-то новое придумать. Без этого он жить не может. А если задумает что-либо, уже не отступится, своего добьется.

— Что и говорить, хороший хлопец. Я давно прикипел к нему сердцем, но он слишком горяч, иногда надо его сдерживать.

— Попробуйте его сдержать! — отозвался Авраам. — Жаль только, что не учится.

— Ничего, жизнь заставит учиться, и он далеко пойдет, — сказал Иван Никитич. — Он, может быть, еще найдет такой клад, который нам и не снился. Возможно, я был с ним очень резок, но думаю, что он меня простит…

…Нагрянула зима. Теперь только, когда Илья освободился от полевых работ, его с новой силой потянуло к Минне.

«Может быть, и стоит вернуться в город, продолжить учебу и быть возле Минны», — все чаще и чаще думал он. Но вместе с тем и чувствовал, что долго не усидит там, душа его будет здесь, в степи, он постоянно будет думать о засеянном поле пшеницы, за которое его так ругали. Прав ли он был или просчитался? Как он будет смотреть людям в глаза, если не получится так, как он думал? Уехать — значит уйти от ответа. А потому надо оставаться, быть на месте.

Весна только подступала, но в колхозе уже начали готовиться к весеннему севу: ремонтировали инвентарь, готовили семена, чинили сбрую, подкармливали лошадей.

Пока МТС еще не успела в полной мере обеспечить хозяйство необходимой техникой, правление решило прикупить лошадей. Среди тех, которым было поручено подыскать их, был и Илья.

— Проветришься немного, рассеешься, повидаешь людей, — говорил отец. — Поедете в наши края, посмотришь, как люди живут в нашем родном городе, в окрестных селах, — может быть, останешься там…

Упустить случай побывать в родном городе, встретиться с Минной, от которой давно не было писем, ему не хотелось.

Дорога была долгой и тяжелой. Прошла неделя и вторая, и никаких известий от уехавших за лошадьми не поступило. Вдруг объявился Сендер Клафтер:

— Ох и купили мы лошадей, крашавчы, картинки, вше кнуты мозете шпрятать.

— А где остальные? — спросил Авраам.

— Ведут лошадей и шкоро приедут.

Прошла еще неделя, они не появлялись. Только на второй неделе поздно ночью кто-то постучал в окно.

— Кто там?

— Я, папа, открой!

— Наконец-то! Что случилось? Почему вы так долго ехали? — спросил Авраам, открывая дверь.

Вместо ответа Илья сказал:

— Идем скорее на станцию, тебя ждет Пиня.

Когда они подошли к вокзалу, Авраам увидел Пиню Егеса, ходившего взад и вперед возле теплушки. Лицо его было черное, мрачное, как после несчастья.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил Авраам.

Пиня раздвинул двери теплушки:

— Посмотрите, какая беда!

У Авраама потемнело в глазах. Он увидел пять тощих кляч и трех околевших.

— Сендер же сказал, что вы десять купили? — спросил Авраам подавленным голосом.

— Две в пути пали, — опустив голову, ответил Егес.

Илья долго не мог прийти в себя после несчастного случая с лошадьми. Не сразу он смог рассказать, как все случилось, вспоминая каждый раз новые и новые подробности.

А было это так.

Эти десять лошадей Илья с Егесом и Клафтером купили не сразу. Они ходили по селам, побывали на нескольких ярмарках. Пиня Егес и Сендер Клафтер — старые извозчики — понимали толк в лошадях, они осматривали их, щупали, заглядывали в рот и по зубам определяли, сколько им лет. Купленных лошадей ставили у знакомых извозчиков в родном городе и продолжали ходить по селам и ярмаркам, подыскивая новых. Пять лошадей они купили дешево и были очень довольны выгодной покупкой. Но потом оказалось, что лошадок накачали воздухом, и новые хозяева их, вернувшись из поездки, увидели вместо упитанных лошадей кляч. Одна лошадь была больна и в первый же день околела, пала и другая, ее выбросили в пути из теплушки. Одна за другой пали еще три лошади, когда поезд уже приближался к таврическим степям. Потрясенные случившимся, Илья и Пиня Егес еле добрались домой.

Уже запахло весной, потеплело. В колхозе усиленно готовились к весеннему севу. Уцелевшие, недавно купленные лошади едва передвигались, но благодаря хорошему уходу их удалось спасти.

По ходатайству правления Ивана Никитича снова прислали в помощь колхозу. Не засеянный осенью клин озимых засеяли чистосортной, приспособленной к местным климатическим условиям яровой пшеницей.

На поле, где Илья посеял озимую пшеницу, взошли ярко-зеленые, сочные всходы. Увидев этот зеленый ковер, Илья побежал к Ивану Никитичу и отцу сообщить радостную весть.

— Ну, зря я потратил семена? Сравните мой посев с обычным… Увидите, какая разница. Теперь делом могу ответить на все выпады против меня.

Урожай на этом поле был в несколько раз больше, чем в других местах. Об успехе Ильи заговорили на собраниях и совещаниях. В районной газете на все лады расхваливали его инициативу. Когда прибыл корреспондент уточнить некоторые подробности сева на этом участке, Илья сказал:

— Почитайте статью в вашей газете… Тогда требовали наказать меня за растранжиривание семян.

— Да, но мы хотим, чтобы наши читатели разобрались в этом вопросе, ведь это в какой-то мере новшество.

Не успел Илья закончить разговор с корреспондентом, как появились Иван Никитич с агрономом. Поздравив Илью, агроном сказал:

— Хорошо то, что хорошо кончается… Победителей не судят!

— Я тоже хотел накрутить ему уши за баловство, — пошутил Иван Никитич. — Я тогда очень испугался, когда увидел, что он не соблюдает установленных норм высева и что не хватит семян засеять остальную площадь, отведенную под озимую пшеницу. Пусть это будет добрым началом в его жизни, и пожелаем ему новых успехов…

— Такой метод сева нам известен, но он не испытан еще, — сказал агроном, — возможно, это случайный успех. Надо будет выделить опытное поле и исследовать разные методы сева, нормы высева…

— Верно, совершенно верно, — горячо поддержал это предложение Иван Никитич, — надо сейчас же договориться с председателем об этом, и пусть Илья работает и учится.

— А где председатель? — спросил агроном.

— Он уехал в район, должен скоро вернуться, — ответил Илья. — Зайдемте пока в правление, посидим, поговорим.

Они уселись за столом председателя.

— Я поговорю в районе, — сказал агроном, — чтобы создать у вас опытное поле, обеспечить его хорошими, проверенными семенами, удобрениями и техникой. Непременно похлопочу об этом.

— На маленьком клочке земли, где будут созданы благоприятные условия, немудрено получить высокий урожай, — заметил Илья.

— Чтобы применить агротехнические мероприятия на больших площадях, необходимо раньше проверить их в опытных условиях… — возразил агроном.

— Мы же не на опытном поле работали, а на плохо обработанной земле, — заметил Илья, — а какая пшеница уродилась.

— Золото, а не пшеница, — добавил Иван Никитич.

— Но это же был риск, — возразил агроном.

— Не риск, а смелый шаг, — сказал Иван Никитич.

Завязался спор между Ильей и агрономом.

Иван Никитич молча прислушивался к их разговору. И вдруг вспомнил легенду, которую слышал из уст отца. Когда агроном с Ильей умолкли, он рассказал ее.

— В наших краях с незапамятных времен жил мужичок, — начал Иван Никитич. — В поте лица мужичок обрабатывал свой надел земли, а хлеба досыта не ел. Однажды ему посчастливилось, и на его землице выросла высокая колосистая пшеница. Мужичок радовался: пшеница обеспечит его семью хлебом, они весь год будут сыты. Подул суховей, начало палить солнце, и хлеб сгорел. Несчастный мужичок пошел по миру, стараясь спасти жену и детей от голодной смерти. Идет мужичок, идет по дороге, встречается ему человек.

— Куда идешь и что ищешь? — спросил человек.

Мужичок рассказал ему, куда идет и что ищет.

— Зачем тебе так далеко идти, когда около тебя лежит клад.

— Что за клад, дорогой человек? — заинтересовался мужичок.

— Надо уметь только добраться до него, он лежит, этот клад, глубоко в земле.

— Как же мне добраться до него?

— Вот видишь, течет река, в этой реке тоже имеется клад. Иди к ней и расскажи о своем несчастье, может, она тебе поможет в твоем горе.

Пошел мужичок к реке, стал на колени, перекрестился и сказал:

— Дорогая река, смилуйся надо мной, именем всевышнего прошу тебя: спаси меня, мою жену и детей. Добрый человек сказал мне, что у тебя есть клад, помоги же мне, и несчастной жене, и нашим детям… Мы оросили землю своим потом, надеялись, что она родит хлеб и накормит нас, но, откуда ни возьмись, напал разбойник-суховей и, как кровожадный зверь, поглотил до единой капли соки земли, зной и засуха все сожгли, мы остались без куска хлеба и, если нам не поможешь, погибнем с голода.

Выслушав несчастного мужичка, река прожурчала:

— Мы готовы подарить тебе наш клад… Бери его, бери. Сколько тебе надо — бери, но как ты донесешь наш дар и как нам добраться до тебя? Злой дух суховея и лучи палящего солнца не допускают нас, потому что наши воды потушат жар засухи.

Расплакался мужичок и спросил:

— Что же мне все-таки делать? Моя единственная надежда на тебя.

— Не плачь, мужичок, — утешала его речка, — не долго тебе осталось ждать… Скоро придут умные люди и сотворят такие чудеса, которые помогут тебе раздобыть из-под земли потаенный клад, и воды наши придут к тебе…

— Так оно и будет, — сказал агроном, — а пока надо все делать, чтобы ни единой капли воды в почве не пропадало даром. Вот это действительно наш клад, который надо изо всех сил беречь!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

На очередном заседании правления Иван Никитич поставил вопрос о назначении Ильи бригадиром полеводческой бригады.

— Илья доказал, что ему, несмотря на его молодость, можно доверить это дело, — заявил он, — а я, если помните, давно просил отпустить меня домой. Когда понадоблюсь — всегда помогу вам. Да что говорить, здесь — мой второй дом…

— Илья-то, может, и справится с этой работой, — сказал Авраам, — но все равно его сейчас рано назначать бригадиром. Ему учиться надо. На курсы бы его послать! А пока пусть на опытном поле поработает. Потом видно будет! Бригадир-полевод, будем надеяться, выздоровеет… Тебя же, Никитич, не отпустим. Помоги нам, пока на ноги не станем.

После долгих уговоров Иван Никитич согласился остаться, но при одном условии — что Илью все же назначат бригадиром.

— У нас тогда появится надежная опора, — убеждал он. — Илья такой парень, что на него всегда можно положиться. Кто-кто, а он не подведет.

— У бригадира нет покоя ни днем ни ночью, а Илья еще молод, — упорствовал Авраам.

Но Ивана Никитича поддержали другие члены правления, и он вынужден был сдаться.

По окончании полевых работ Илья уехал на курсы. Вернувшись домой, он сразу же приступил к своим обязанностям. Хозяйство в колхозе разрослось, еще больше стал ощущаться недостаток рабочих рук. Это значительно осложняло работу, и Илья с удвоенной энергией взялся за дело. Его бригада состояла в основном из пожилых людей, и ему предстояло руководить ими. В работе порой приходится кого-то одернуть, отругать за недобросовестное отношение к делу или нерадивость. Это особенно сильно смущало Илью. На первом сборе бригады он кратко объяснил обязанности каждого ее члена и заявил: будет добиваться, чтобы все ценили каждую рабочую минуту, не теряли времени без толку, каждое задание выполняли добросовестно, в срок.

— На работу надо выходить вовремя, без опозданий, — заключил он.

— Значит, придется вставать вместе с петухами? — уточнил Попелюха.

— Когда понадобится, будем вставать и еще раньше, — ответил Илья. — Ведь хороший хозяин, уходя на работу, обязательно накормит свою скотину. А наряды будем намечать накануне вечером. Каждый из нас должен трудиться с полной отдачей сил, бороться за честь бригады. А если кто станет работать спустя рукава, подведет не только себя, но и всю бригаду.

На следующий день Илья пришел на хозяйственный двор на рассвете. Внимательно осмотрел инвентарь, валявшийся на земле под открытым небом. Заметив, что некоторые металлические части стали покрываться ржавчиной, покачал головой, затем, отобрав несколько плугов, дисковых культиваторов, борон и сеялок, заботливо прикрыл их кусками толя, который валялся посреди двора. За этим занятием и застал его Сендер Клафтер.

— Знацит, еще никого нет? — спросил он, поздоровавшись за руку с Ильей. — А я боялся, цто опоздаю.

— Как это — никого нет? — удивился Илья. — Я давно уже здесь. Мы ведь договорились встретиться сразу после того, как прокричат первые петухи.

— А цего нам шпешить? Еще ушпеем ш пошевом…

— Наоборот, реб Сендер, надо торопиться, — возразил Илья. — Первым долгом надо везде навести порядок. Когда вы были извозчиком, разве дрожки мокли под открытым небом, как этот инвентарь? Так все наше хозяйство быстро пойдет прахом. Вы заботились о дрожках потому, что они вас кормили. А тут, значит, можно шаляй-валяй… Как будем сеять, если сошники сеялок заржавеют?

— Штарый бригадир не раз штавил вопрош перед правлением, што надо поштроить навеш, — оправдывался Сендер, — но не было материала.

— Надо по-настоящему хотеть, и все найдется, — сказал Илья. — Разве трудно найти несколько бревен и кусок толя?

Пришли еще несколько членов бригады. Илья разъяснил им, что надо делать, и все приступили к работе.

— А тем, кто опоздал, мы для первого раза вынесем порицание. Ясно?

— Ясно, — в один голос ответили все.

Через несколько дней полеводческая бригада приступила к осенней вспашке. Утром, до прибытия тракторов и подвод с боронами, Илья уже был на месте. Измерил участок земли, который надо было вспахать, разбил его на две части — для каждого трактора, наметил место, куда подвезти горючее и где поставить вагончик для отдыха и ночлега трактористов. Все до мелочей было учтено для бесперебойной работы тракторов.

Целый день Илья не выпускал их из поля зрения. Он следил, как они пашут, боронуют, подмечая недочеты, помогал их исправить.

— Гляди, как наш новый бригадир мечется, ни минуты не сидит на месте, — сказал Пиня Егес своей жене, поварихе бригады. — Смотри, чтобы обед был вовремя. На минуту опоздаешь — влетит тебе…

— Не волнуйся. Обед будет готов минута в минуту. Илья распорядился, и мне подвезли продукты, воду и посуду. Чуть свет меня разбудил и строго наказал, чтобы обед был вовремя.

Точно в назначенное время повариха расстелила брезент, расставила на нем алюминиевые мисочки, нарезала хлеба. Трактористы и их помощники с аппетитом ели ароматный украинский борщ и хорошо зажаренную баранину с гречневой кашей.

Илья оглядел вспаханный массив и после обеда сказал трактористам:

— Ребята, много огрехов делаете и оставляете слишком большие глыбы.

— Ты что, в самом деле думаешь, что трактор — это мельница, которая все перемалывает? — отозвался Зяма Мецнер, невысокий коренастый парень. — Бывает же, что лемех выскакивает, вот и получаются неровные борозды.

— Не оправдывайтесь, я знаю, как трактор работает, — ответил Илья. — Отдельные места придется перепахать.

— Перепахать? — возмутился второй тракторист, Ефим Гонтов, круглолицый, с темно-серыми мечтательными глазами. — Зачем? Никогда от нас этого не требовали. А кто за нас выполнит норму? Ты?

— Не кипятись, — остановил его бригадир, — плохую работу не приму!

— Мы пашем не хуже, чем в других колхозах, — более спокойно заговорил Ефим. — Впервые слышу такие жалобы…

— Значит, плохие были хозяева, если принимали такую работу… — отозвался Илья. — Не буду срывать вам выполнение плана, только надо работать как полагается. Все же некоторые места надо будет перепахать.

— Это мы еще увидим, еще поторгуемся с тобой, — упрямился Зяма Мецнер.

— Заранее вас предупреждаю, ничего вы у меня не выторгуете, — решительно сказал Илья и ушел проверить, есть ли вода для заправки тракторов.

— Тяжелый человек наш новый бригадир, — издали услышал Илья. — Он нас замучает… Слишком горяч!

— Ничего, скоро ему надоест, увидите, что надоест… Он недавно стал бригадиром, потому так старается. Новая метла всегда чисто метет.

— Вы его не знаете. Он еще горяцее штанет, — предупредил Сендер Клафтер. — Это целовек, который никогда не уштает. Он никого не подгоняет, люди шами идут жа ним, цтобы не отштавать от него.

— Если это так, то вам придется крепко поднатужиться, — заметил тракторист, — мы вам не завидуем.

— Мы и тянемся за ним, — отозвался Сендер.

После того как бригадир сделал замечание трактористам, они начали пахать лучше. Илья дневал и ночевал в степи. Никто не знал, когда он приходит туда и когда уходит. Даже тогда, когда он на считанные часы уходил домой, душа его оставалась там. Он следил за малейшим ветерком, за каждым шевелением только-только распустившихся ростков, которые надо накормить, дать им силу для роста. Никто так не следил за тем, как всходит солнце и как оно заходит, с какой стороны подул ветер и что он нагонит — тучи, чтобы напоить землю, или принесет беспощадный зной, который высосет последние капли влаги из почвы, — предвестник засухи.

С каждым днем члены бригады и трактористы все больше привыкали к бригадиру, к его строгим требованиям, к его трудолюбию, которым он всех заразил. Они знали, что бригадир все до мелочей замечает, ничто не укроется от его глаз. Строго следит за тем, чтобы все было на месте, не валялось без толку, всюду был порядок. Вначале трудновато было выполнять его требования, но постепенно все вошло в привычку, и уже казалось, что иначе и быть не может.

— Случается ли, бригадир, что ты не замечаешь недостатков? — как-то раз добродушно спросил Ефим Гонтов.

— Бывает, что человек работает хорошо, но может еще лучше, — ответил Илья, — как же не сказать ему об этом. Понимаете, ребята, если бы я не был требовательным, делал вам поблажки, вы бы работали все хуже и хуже, а теперь должен вам признаться, что с каждым днем у вас все лучше и лучше получается…

Трактористам приятно было услышать наконец доброе слово от бригадира.

Зима была на носу, когда трактористы собрались уехать в МТС.

Илья попрощался с трактористами тепло, по-братски, перед отъездом даже выпил с ними по чарочке.

— Ну, братцы, вы, наверно, хотите, чтобы оценили ваш труд? — спросил Илья, взяв в руки стакан вина. — Кто, думаете вы, может оценить ваш труд?

— Конечно, в первую очередь бригадир, который с нами работал, — отозвался Зяма Мецнер.

— Нет, не он, — сказал Илья.

— А кто же? — в один голос спросили трактористы.

— Ну, правление, МТС, — пробовал угадать Ефим Гонтов.

После короткой паузы бригадир сказал:

— Урожай… Только по урожаю оценят ваш и наш труд.

Проводив трактористов, полеводческая бригада вернулась домой. В тот же день Илья получил письмо от Минны. Она писала, что все время ждала его приезда и уже потеряла надежду встретиться с ним.

Освободившись от полевых работ, Илья готов был поехать к ней, но задержали новые заботы бригады, и, только когда наступили холода, он наконец собрался в путь.

Вскоре вернулся домой, угрюмый, расстроенный.

Зельда сразу почувствовала, что с ним что-то неладно. Пыталась завести разговор о его поездке в родной город, о Минне, но он отмалчивался.

Как-то в минуты, когда Илья был в хорошем расположении духа, мать спросила:

— Что-то ты в последнее время загрустил…

— Это тебе кажется, мама.

— Я же вижу, что ты тоскуешь, сынок, места себе не находишь… Ну, скажи, что с тобой?..

— Ничего со мной не происходит.

— Почему ты ничего о Минне не рассказываешь? Вы поссорились? — пыталась вызвать его на откровенный разговор Зельда.

— Зачем ссориться?.. Просто она не хочет сюда ехать, вот и все.

— Так езжай ты к ней.

— Нет, не поеду, — решительно сказал Илья.

А письма, одно за другим, от Минны шли и шли. Илья читал их, перечитывал, долго писал ответ, рвал написанное и снова писал…

…Зима прошла быстро. Теплые ветры и ослепительно яркое солнце предвещали приход весны. Напоенные соками озимые зазеленели, ожили. Посев яровых и пропашных культур бригада Ильи Мегудина провела быстро. Пока появились всходы, они успели подкормить и прополоть озимые, которые быстро пошли в рост.

С первых дней весны установилась сухая, жаркая погода. Накаленная земля источала белое марево, которое переливалось в блеске солнечных лучей.

Осматривая каждый день молодые всходы, Илья щурясь поглядывал на небо: нет ли намека на облачко? Но небо было прозрачное, лазурно-чистое. На траве у дороги и на невспаханной земле в часы сильного солнцепека листочки начали сворачиваться. Это очень встревожило Илью, но хлеба, кукуруза, подсолнух и баштаны пока стояли свежие, будто напоенные соками, готовые выстоять под зноем в засуху.

«Дождика бы, хоть одного дождика, и мы спасены, — поднимая глаза к небу, думал Илья. — Хоть бы ветер не подул».

Через несколько дней земля стала трескаться и всходы начали вянуть. Это расстроило Илью так, что он даже почернел, как после болезни. Зельда, которая не видела его эти несколько тревожных дней, обомлела, когда он вошел в дом.

— Что с тобой, сынок? Посмотри на себя, на кого ты похож… Может, ты заболел? Скажи правду, что с тобой?

— Ты разве не видишь, мама, что творится? Хлеба горят! Мы столько сил положили, и все пойдет прахом.

Усталый и измученный ввалился в дом Авраам.

— Где ты пропадаешь?.. — спросил он у Ильи. — Я всю степь обошел. Не знал, что и думать…

— Как можно сидеть сложа руки, когда хлеба гибнут? Что делать, что делать? — Илья вынул из кармана несколько колосков и подал отцу.

Разглядывая растертые на ладони колоски, Авраам сказал:

— Они уже набирают молочную спелость. Еще немного, и они созреют…

— Потому-то я и тревожусь. Думаю, как спасти урожай. Ох, как нужен дождь… Только один дождь… и это бы нас спасло.

— Не падай духом, выстоит урожай, — утешал Авраам сына. — Ты отдохни немного, а я пойду.

— И я должен идти, меня люди ждут, — сказал Илья.

Зельда схватила его за руку, начала умолять:

— Отдохни хоть немного, ты ведь с ног валишься. Никуда я тебя не пущу!

Илья противился желанию матери, но сон его все же одолел. Присев на кушетку, он мгновенно заснул. Разбудил его страшный гул. Он подбежал к окну. На улице было темно. Вой ветра бил в уши, словно ножом полоснул по сердцу.

— Пропало, теперь уж все пропало! — воскликнул он.

Разбушевавшийся ветер рвал и метал, подымал клубы пыли.

— Боже праведный, гляди, что творится… Где отец? Может, он в поле? — начала беспокоиться Зельда.

Илья выбежал на улицу.

— Куда помчался, куда?! Посмотри, что кругом творится! — плачущим голосом кричала вслед мать. — Прошу тебя, вернись…

Неистовый ветер не давал Илье и шагу ступить.

«Вот напасть… Откуда это взялось на нашу голову?» — шептал Илья.

Он готов был ринуться на поединок с разъяренным зверем, который не переставал реветь и выть…

Едва немного утихло, Илья выехал в поле посмотреть, не нанес ли ветер урон урожаю. Еще издали он увидел полегшие ряды кукурузы и подсолнуха. Они лежали на земле где вырванные совсем, а где с оголенными корнями. Ближе к середине массива кукуруза и подсолнух стояли нетронутые. С трепетом в сердце он подошел к хлебам. Озимые только кое-где полегли. Илья вырвал пару колосьев, растер их пальцами, подумал: «Да, хлеба начинают созревать».

Он обошел пшеничное поле и, убедившись, что тут почти все в порядке, поспешил домой, чтоб сообщить всем радостную весть: хлеба целы и невредимы.

Навстречу ему на двуколке ехал отец. Еще издали увидев сына, Авраам крикнул:

— Ну, как там?

— Почти все уцелело.

— Неужели уцелело?

— Да, да! Все в порядке!

Из уст в уста по поселку передавали:

— В поле все уцелело!

Нарочным отправили в район экстренное сообщение:

Через несколько дней полеводческая бригада приступила к пробной уборке. Когда взвесили намолоченное зерно, то ни председатель, ни бригадир и никто из колхозников не поверили, что урожай такой высокий.

— Это, наверно, ошибка! — больше всех кричал Сендер Клафтер. — Давайте перевешим.

При повторном взвешивании получилось то же самое.

— Может быть, это только на маленькой площади… — высказал опасение Пиня Егес.

На следующий день бригада выехала убирать другой массив. Урожай был почти такой же: местами немного ниже, а местами чуть повыше.

Весть о высоком урожае в бригаде Ильи Мегудина молниеносно разнеслась по всей округе. На своей «эмке» приехал секретарь райкома партии и корреспондент районной газеты. Они зашли в правление и попросили вызвать бригадира полеводческой бригады.

Илья явился с поля загорелый, весь в пыли. Улыбаясь, секретарь взглянул на Илью, спросил:

— Вы бригадир полеводческой бригады?

— Да, я.

— Поздравляю вас и вашу бригаду с большим успехом, — торжественно приветствовал Илью секретарь, пожимая его руку. — Расскажите нам, пожалуйста, как вы добились такого урожая?

— Это какое-то чудо, — вмешался Авраам, — чудо из чудес… После невзгод, какие мы пережили, трудно было поверить, что мы вообще соберем какой-то урожай…

— Чудес, товарищ Мегудин, не бывает. Не наговорами, а руками бригадир и его бригада заколдовали землю, — сказал секретарь райкома. — Так расскажите нам, товарищ бригадир, как вы добились таких успехов.

— Трудом, упорным трудом, — коротко ответил Илья.

— Это понятно, — согласился секретарь, — но как вы организовали работу? Какие агротехнические мероприятия применяли?.. Хорошие, трудолюбивые люди есть во многих колхозах, но таких урожаев они не снимают… Тридцать восемь центнеров с гектара в наших условиях — явление небывалое.

— Я сам не ожидал, что получим такой урожай… Наша бригада все сделала, что было в наших силах, чтобы земля дала как можно больше хлеба.

— Все же, конкретно, что вы сделали, чтобы добиться такого урожая? Расскажите, пожалуйста, поподробней, — попросил корреспондент. — Мы хотим все это рассказать читателям нашей газеты… Наверное, многие бригадиры полеводческих бригад захотят последовать вашему примеру, им надо рассказать, как вы работали. С чего вы начали, какие трудности были у вас, как вы их преодолели.

Илья не знал, с чего начать.

— Кажется, легче работать, чем отвечать на столько вопросов, — сказал он.

— Конечно, получить такой урожай — дело не легкое: много самоотверженного труда вы вложили, большие трудности преодолели, большое упорство проявили, чтобы побороть стихию. Но для этого требуются знания, опыт. Пожалуйста, расскажите нам об этом.

Постепенно у бригадира развязался язык: он начал рассказывать, как расставлял силы во время сева и уборки, как преодолевал возникшие препятствия. Говорил он тихо, спокойно, с юмором. Корреспондент задавал все новые и новые вопросы, записывая ответы в блокноте. Затем начал выяснять подробности из жизни Ильи и его отца — председателя колхоза. Отвечать на эти вопросы помогали присутствовавшие здесь члены бригады.

Секретарь райкома во время беседы корреспондента с бригадиром разговаривал с председателем колхоза. Под конец он подвел некоторые итоги:

— Высокий урожай, который получила бригада Мегудина, — важное явление не только для вашего колхоза. Бригада доказала, каких успехов мы можем достичь, если будем как полагается обрабатывать наши поля… Она получила урожай с пятнадцати гектаров по сорок два центнера и на сорока — по тридцать восемь при среднем урожае колхоза девятнадцать центнеров с гектара. И это, конечно, немалый урожай. И я, дорогие товарищи, хочу спросить вас: сумеете ли вы получить рекордный урожай на большей площади?

Илья молча смотрел на своих людей, будто спрашивая их: «Справимся ли с такой задачей?»

— Попробуем, — ответил он уверенно.

В местных и даже в центральных газетах появились статьи о небывалом для этих мест урожае в бригаде Мегудина. В колхоз приезжали председатели, бригадиры и другие работники сельского хозяйства, чтоб выяснить, как здесь добились такого успеха. Райком партии решил рекомендовать Илью Мегудина председателем одного из соседних колхозов.

— Илья вырос у нас, и мы его никому не отдадим! — раздались голоса. — Мы его воспитали, он пережил с нами все невзгоды и должен и впредь работать здесь.

Когда Авраам узнал, что Илью хотят забрать отсюда, он поставил перед правлением вопрос, чтобы его освободили от обязанностей председателя колхоза и, если народ желает, выбрали вместо него Илью.

— Мне уже трудно стало работать, — сказал Авраам. — Я неоднократно обращался к вам с этой просьбой… Когда Илья стал бригадиром, я еще тогда предупредил, что мне неловко оставаться председателем, но правление не посчиталось с этим. Я думал, что это временное явление: Илья молод, он вот-вот уедет учиться… А теперь, поскольку его рекомендуют возглавить соседний колхоз, лучше, если пожелаете, он здесь останется вместо меня… Здесь он вырос, тут его все знают и он всех знает, здесь он сможет принести больше пользы, чем в другом месте.

Правление единодушно приняло предложение Авраама и решило обратиться в райком партии с просьбой поддержать решение членов колхоза имени Свердлова и оставить Илью на месте.

Было это в разгар уборки урожая. Поэтому Илья не смог принять дела от отца, да и прервать работу в своей бригаде тоже не мог, и пока все шло по-старому. Но Илья уже почувствовал, что на его молодые плечи лег большой груз, многие заботы. Теперь он должен будет отвечать не только за свою бригаду, но и за весь колхоз, за все его хозяйство, за всех людей. Новые заботы пробудили в нем свежие силы, в голове рождались все новые и новые планы. А пока он обдумывал, с чего начать, как сделать первые шаги.

Прежде всего он решил побывать в окрестных колхозах и посмотреть, как они работают, есть ли у них какие-либо новшества и можно ли что-нибудь из этого позаимствовать.

По пути Илья решил завернуть к Лизе. С тех пор как она зимою, в канун Нового года, во время переписи скота, появилась у них в колхозе имени Свердлова, он не переставал думать о ней. Вспомнил, как она пришла в их дом. Это было утром, во время завтрака. Как бы снова зазвучало в ушах ее приветствие: «Здравствуйте!» Он поднял глаза и увидел ее — в сером пальто с белым меховым воротником, в шерстяной вязаной шапочке, из-под которой выглядывали черные как смоль косички. Ее круглое, полное лицо зарумянилось.

— У вас имеется скот? — спросила она.

— Да. У нас корова и телка, — ответила Зельда. — Что вы стоите, заходите…

Девушка вошла в дом, села за стол, разложила ведомость.

— По решению правительства проводится перепись скота… Как ваша фамилия? — спросила она.

— Мегудин.

— Имя, отчество хозяина?

— Авраам Давидович.

— Значит, у вас корова и…

— И телка, — ответила Зельда, — но она принадлежит сыну, Илье Абрамовичу.

— Он с вами живет или у него своя семья?

— Какая разница? Это его телка. Он ее вырастил. Семьи у него еще нет, но, надеюсь, будет.

— Ну хорошо, — девушка записала все в ведомость.

Илья смутился, ему было неловко от слов матери: он, комсомолец, в глазах девушки, наверное тоже комсомолки, выглядел собственником.

— А разве наш сын не может иметь свою телку? Разве это грех? — словно читая мысли сына, продолжала Зельда.

Девушка пристально посмотрела на Илью, их глаза встретились.

— Вы уже вписали в ведомость мою телку? — шутливым тоном спросил Илья.

— А как же, записала, — ответила она в тон ему.

— Как видите, я увеличил поголовье нашей страны почти на корову…

— Вы, конечно, сделали доброе дело, — ответила девушка, вкладывая ведомость в папку.

Она уже собралась уходить, но почему-то задержалась. Зельда заметила, что девушка не очень торопится и Илья, который всегда спешит, спокойно сидит и беседует с нею.

Зельда отошла в сторону, чтобы не мешать им, и, не спуская с них глаз, старалась уловить, о чем они разговаривают. Ей хотелось подойти к столу и угостить гостью, но прервать их разговор долго не решалась. Наконец, улучив момент, она подошла и спросила:

— Может, выпьете стакан чаю и немного закусите?

— Спасибо, я уже завтракала, очень спешу.

Все же Зельда подала яичницу, масло, чай, нарезала свежего хлеба.

Илья уже позавтракал, но выпил чаю с девушкой. Она поблагодарила Зельду за угощение и, попрощавшись, ушла. Илья пошел за нею.

В окно Зельда видела, что они остановились у палисадника и долго еще беседовали.

«Никак не расстанутся, — подумала Зельда. — Может быть, это его судьба».

Она переживала, что с тех пор, как Илья расстался с Минной, он ни с кем не встречался и его молодые годы проходят в непрерывном тяжелом труде.

В тот вечер Илья пришел поздно.

— Где ты был, сынок, так долго? — спросила мать.

— Задержался, — неопределенно ответил Илья.

— Папа сказал, что видел тебя около фермы с какой-то девушкой. Это та самая, что скот переписывала?

— Да, я ее провожал.

— Она откуда? Из района?

— Нет, из Ратендорфа.

— Хорошая девушка, видать, вежливая, обходительная. Зельда заметила, что сыну приятна была ее похвала.

Через пару дней Илья поехал в Ратендорф. Вернулся домой радостный, глаза его сияли. Матери сказал, что был у Лизы.

С этого дня Илья зачастил к девушке: то проездом завернет в Ратендорф, то специально выберется к ней. О своих встречах он не всегда рассказывал, но мать догадывалась, что Лиза ему по душе, он тянется к ней.

…Когда появилась статья о рекордном урожае бригады Ильи Мегудина, отовсюду посыпались письма и поздравления, но Лиза ни словом не откликнулась.

«Не иначе, что-то с ней случилось», — встревожился Илья и отправился к ней, но дома ее не застал.

«Значит, она не больна». Успокоившись, Илья завернул в правление колхоза.

Председатель, высокий широкоплечий мужчина, увидев Илью, громовым басом воскликнул:

— Вот это гость! Какими судьбами?

Обняв его, он долго жал своей крепкой ладонью руку Ильи и без конца повторял:

— Ты, парень, молодец!.. Молодец!.. Тебе можно только позавидовать.

Он усадил Илью за свой стол, засыпал вопросами:

— Верно ли, что ты сам отсчитал по сорок миллионов отборных зерен на каждый посеянный гектар и что в этом секрет твоего рекорда?.. Не можешь ли ты, Илья, сказать, какой сорт ты высеял?

Илья не успевал отвечать на вопросы, а председатель задавал все новые и новые. И в это время в правление вбежала взволнованная Лиза.

— Кого я вижу! — воскликнула она изумленно.

— Вы что, знакомы? — спросил председатель Илью.

— Конечно, знакомы, — ответил Илья, смутившись.

— Кто не знает нашего зоотехника. Она во всем нашем округе известна! — хвастливо сказал председатель.

— Извините, пожалуйста, Михаил Львович, — резко оборвала его Лиза. — Вы мне очень нужны.

— Что случилось? Вы же видите, какой дорогой гость у нас… Может быть, можно подождать?

— Нет, нет! Понимаете, телка заболела…

— Ну так что?

— Подозревают, что болезнь инфекционная…

— Инфекционная! — воскликнул председатель тревожно. — Еще этого нам не хватало! До сих пор бог миловал, ни одного эпидемического заболевания у нас не было.

— Не знаю, может быть, обойдется, нужна срочная помощь ветеринара. Ответственность на себя не хочу брать.

— Что ж, надо немедленно послать за ветеринаром. Извините, пожалуйста, товарищ, — взглянув на Илью, сказал председатель. — Я быстренько отправлю машину за ветеринаром и сразу же вернусь.

— А мы с товарищем Мегудиным пойдем на ферму, — предложила зоотехник. — Хотите?

— Пойдем, пойдем, — согласился Илья.

По дороге их нагнал почтальон. Он вынул из сумки газету и, отдав ее Лизе, сказал:

— Получите!

На первой странице крупными буквами было напечатано: «Что показал рекордный урожай бригады Ильи Мегудина».

— Вот каким известным стал Илья Мегудин, — сказала Лиза, указывая на статью в газете. — Ну, теперь загордишься!

— Чем? Кто захочет, может этого добиться.

— Видишь, не у всех получается. А ты даже не счел нужным со мной поделиться… Я на тебя очень обиделась.

— За что? За то, что я не шумел, заранее не хвастался… Кто знал, что у нас получится такой результат? Сами не знали.

— Ты не сказал мне, когда все уже было известно. Так не поступают настоящие друзья. Поэтому я тебя и не поздравила, решила, что ты загордился…

— Как ты могла такое подумать?

Когда они подошли к ферме, председатель их уже поджидал.

— Машина за ветеринаром ушла, — сообщил Михаил Львович. — Где больная телка? Пойдемте туда.

— Она в изоляторе.

Увидев в руках Лизы газету, председатель спросил:

— Почта уже была? Это сегодняшняя?

— Да, сегодняшняя, — Лиза отдала ему газету.

— Опять статья о рекорде Мегудина… Глядите, не перестают писать о вас. Орел!

— Скоро и о вас напишут, обязательно напишут, не о полеводах, так о животноводах или о чем-то другом. У вас же тоже есть такое, о чем можно и нужно написать.

Авраам с нетерпением ждал сына. Тот рано утром уехал по делам в соседний колхоз и почему-то долго там задерживался. Авраам то и дело подходил к окну и выглядывал на улицу. Когда наконец-то к правлению подкатила колхозная двуколка, он выбежал на крыльцо и, прежде чем Илья успел остановиться, закричал:

— Тебя направляют в Москву! Слышишь, сынок, в Москву!

Илья соскочил с двуколки и, недоуменно пожимая плечами, спросил:

— В Москву? Кто меня направляет в Москву? Откуда ты это взял?

— Приезжал представитель райкома и просил передать, что тебя посылают на совещание в Кремль…

Весть о том, что Илья поедет в Москву, разнеслась по всему поселку. Когда они с отцом вошли в дом, там уже было полно людей. Все горячо поздравляли его.

— Будешь в Москве, — напутствовал его Попелюха, — расскажи там о нас, о нашей работе, как нам трудно было осваивать дикую степь…

— Илья и сам знает, что говорить, — перебил его Пиня Егес. — Башка у него варит… Он расскажет, кем мы были и кем стали.

Зельда прислушивалась к разговорам, и лицо ее светилось от радости, а на глазах проступали крупные росинки слез. Вместе с Авраамом она радушно встречала гостей.

— Заходите, заходите, пожалуйста… — приглашали они входящих.

— Разве вы могли мечтать о том, что вашего сына — сына бедного балагулы — пригласят в Москву, в Кремль, вместе со знатными людьми всей страны, — не переставал удивляться Пиня Егес.

— Илья это честно заслужил, — сказал Попелюха.

Долго еще собравшиеся высказывали свои соображения о предстоящем совещании в Кремле.

Радостную весть омрачила мысль: в чем проводить сына в дорогу, ведь в такой убогой, видавшей виды одежде нельзя ехать в Москву. Давно уже Зельда просит Илью зайти с ней в магазин, чтоб купить ему хоть какой-нибудь костюм.

— Ты выступаешь на собраниях, совещаниях, тебя слушают люди, а ты так одет… Нехорошо! — говорила она ему.

— Не беспокойся, мама, успеем. Не могу сейчас, полевые работы в самом разгаре, минуты свободной нет, — всегда отвечал он.

Такие разговоры Зельда заводила особенно усердно, когда увидела, что Илья начал заглядываться на Лизу.

— Как ты можешь приезжать к девушке в таком виде? — упрекала она сына. — Неужели тебе не стыдно?

— Ну, погоди еще немного, мама. Освобожусь, и мы с тобой поедем… — обещал Илья.

Он откладывал покупку костюма с зимы на лето, с лета на зиму. Но теперь, когда ему предстояла почетная поездка в Москву, Зельда решила во что бы то ни стало купить для него костюм. А тут, как назло, в магазине ничего подходящего не оказалось.

— Может быть, он в Москве что-нибудь купит, — предложил Авраам.

— Нет, в таком виде я его из дому ни за что не выпущу, — заявила Зельда. — Из-под земли надо достать…

И вдруг ее осенило.

— Знаешь, что я придумала, — неуверенно начала она, — только не смейся, пожалуйста…

— Ну скажи, что, что ты придумала? — заинтересовался Авраам.

— Мы сошьем ему костюм из… из суконного одеяла!

— Ну, ты просто умница! Мне бы это никогда в голову не пришло, — отозвался Авраам. — Только кто сошьет костюм? Здесь портных-то нет… и швейную машину найдем ли…

— Говорят, что Сендер Клафтер и Пиня Егес когда-то учились шить, — сказала Зельда. — Если они согласятся, я смогла бы им помочь.

Авраам отправился к Клафтеру, постучал в окно.

— Цто шлучилошь? — спросил Сендер, выйдя на крыльцо.

— Говорят, ты когда-то был портным?

— Какой я портной, ты же жнаешь, што я был балагулой. Правда, я немного уцилшя, но вше забыл. Вше же иголку могу держать в руках. А зацем тебе портной?

— Илье костюм надо срочно сшить. Он едет в Москву!

— Тогда обратитешь к Пине Егешу. Он был парижшким портным, а я, ешли нужно, помогу. Когда мне прийти?

— Сейчас. Прямо сейчас.

Когда Авраам вернулся домой вместе с Пиней, Зельда и Сендер Клафтер со всех сторон рассматривали одеяло и прикидывали, выйдет ли из него костюм.

— А вот и наш парижский портной, — сказал Авраам, указывая на Пиню. — Оказывается, он во время мировой войны сшил одному полковнику мундир.

Пиня выложил на стол иголки, нитки, ножницы, кусочек мела и попросил Зельду приготовить утюг. Затем надел очки и принялся осматривать одеяло. Когда в комнату вошел Илья, Пиня снял с него мерку, и работа закипела.

Всю ночь Егес мастерил костюм со своими двумя подмастерьями. Наутро, когда Илья, по обыкновению, собрался пойти в правление, его остановил Пиня:

— Одну минуточку, давай примерим костюм. А то тебя потом сюда не затащишь, и мы не успеем закончить.

Увидев, что костюм сидит на Илье хорошо, он прищелкнул языком и запел известную песню портных:

Песню подхватил Сендер Клафтер:

— Почему без толку? Ведь уже заканчиваете, — сказала Зельда.

— Это же песня, — отозвался Пиня Егес.

Вечером, когда Илья вернулся домой, костюм был готов.

— Ну, что ты скажешь? — спросил довольный Пиня. — Настоящий мундир, не хуже, чем у того полковника. В таком костюме и в Кремле не стыдно показаться.

До отъезда оставались считанные часы, но Зельда не переставала суетиться. Она что-то утюжила, зашивала, укрепляла пуговицы и укладывала чемодан. Не забыла положить даже иголку с ниткой.

— Хватит, мама, ведь уже все готово, отдохни немного, — говорил ей Илья.

Когда машина тронулась с места, Зельда крикнула вдогонку:

— Приедешь в Москву, не забудь написать нам… Будь осторожен, там ведь много машин…

— Хорошо, хорошо, мама, не беспокойся…

…На вторые сутки поезд прибыл в Москву. Выходя из бурлящего вокзала, который был переполнен гомоном уезжавших и приезжавших пассажиров, Илья сразу почувствовал ритм большого города с бесконечным потоком людей, грохотом быстро мчавшихся автобусов, троллейбусов, машин, звоном трамваев. Ему казалось, что закованная в асфальт земля, опоясанная рельсами, дребезжит от нарастающего гула и грохота, как во время бури или шторма.

Илья поднял глаза, хотел увидеть солнце, но оно спряталось где-то за многоэтажными домами.

— Садитесь, товарищи, — сказал один из тех, кто встретил делегатов, указав на автобус.

Все заняли свои места, и автобус тронулся.

— Смотрите, сколько народу, сколько машин, — сказал кто-то, глядя в окно.

— Да, жизнь здесь бьет ключом… — отозвался другой.

Автобус подъехал к многоэтажному серо-желтому зданию, на фасаде которого была вывеска «Гранд-отель». Отсюда виднелись позолоченные башни Кремля.

На следующий день утром, после завтрака, делегаты пошли на открытие совещания. Вскоре перед их глазами во всей своей красе предстала величественная Красная площадь.

От сознания, что он ступает по легендарной площади, сердце Ильи забилось сильнее.

Посланцы — хлеборобы нашей страны — задержались у Мавзолея Ленина.

— Ленин… Ленин, — услышал он шепот делегатов.

Молча они прошли мимо Мавзолея и повернули к Спасским воротам, откуда направились к белокаменному дворцу, в котором должно было открыться совещание. Мегудин на минутку задержался у высокой массивной двери с причудливыми, вырезанными из орехового дерева орнаментами и вместе с делегатами поднялся по мраморным светло-серым ступенькам лестницы, которая вела в вестибюль. Когда Илья вошел в просторный зал, мощный поток света переливающихся всеми цветами радуги хрустальных люстр ослепил его, словно степное крымское солнце с синим небосводом перенеслось сюда. С затаенным дыханием он начал осматривать зал, стены и потолок, которые были окаймлены мозаикой из драгоценных камней. Очарованный увиденным, Илья стоял и вглядывался в волшебную красоту Кремлевского дворца.

В торжественной тишине раздался голос председателя, объявившего об открытии совещания колхозников-ударников.

…Совещание в Кремле, на котором было много сердечных встреч и интересных сообщений, продолжалось четыре дня. Здесь Илья получил возможность взвесить свою работу и труд своей бригады на строгих весах, измерить его мерой в масштабе успехов всей страны. Ему стало ясно, как мало и ничтожно содеянное им по сравнению с тем, что рассказывается здесь, и решил, что, наверное, поэтому никто и не вспоминает о его рекордном урожае.

В конце совещания, после заключительного слова докладчика, председатель объявил, что Центральный Комитет партии и Всесоюзный Центральный Исполнительный Комитет решили наградить ряд передовиков сельского хозяйства. К трибуне подошел секретарь ВЦИКа, вынул из папки несколько листков бумаги и начал вызывать награжденных на трибуну. Каждая вызванная фамилия сопровождалась бурными аплодисментами.

Неожиданно для себя Илья услышал: «Мегудин Илья Абрамович — председатель колхоза имени Свердлова Курманского района, Крым, награжден орденом Ленина».

Илья встал. Зал гремел от аплодисментов… Как в степи во время засухи, когда растения тоскуют по капле влаги, а потом вдруг зашумит теплый летний дождь и все оживает, так и в его душе заклокотала радость, когда он шел по шумному рукоплещущему залу к трибуне, чтобы получить высшую награду страны — орден Ленина.

Когда Калинин прикрепил орден к лацкану его пиджака, Илья вспомнил наказ членов своей бригады: «Расскажи там, кем мы были и кем стали».

Михаил Иванович жал ему руку, а зал неистово гремел от аплодисментов. Илье казалось, что во дворце стало еще светлее, еще ярче засверкали светильники и люстры.

— Обещаю работать еще лучше, постараюсь оправдать столь высокую награду!.. — как клятва вырвалось у него из груди.

Илья сам не знал, как он набрался смелости выступить на встрече участников совещания с руководителями партии и правительства. Он не мог не высказать то, что его волновало, не давало покоя.

С юношеским задором попросил слова и запальчиво сказал:

— Считаю нужным обратить ваше внимание на то, что в колхозах, где выращивают хороших лошадей, почти всех их забирают для армии, а там, где похуже, они остаются в хозяйстве. Мне кажется, что такое положение не стимулирует выращивание хороших лошадей в колхозах.

— Правильно!.. Совершенно правильно… — раздались голоса.

Кончив говорить, Илья почувствовал на себе строгий, проницательный взгляд Сталина и долго не мог прийти в себя.

После встречи с руководителями партии и правительства участники совещания разбрелись по просторным залам дворца. В одном из них, около массивной колонны, на которой золотыми буквами были высечены имена многих героев, вошедших в историю России, Илья остановился посмотреть картины, воплощающие исторические легенды и былины.

Когда Илья повернул в вестибюль, к нему подошел высокий мужчина в очках и спросил:

— Вы Илья Абрамович? Мегудин?

— Да.

— Вы из Крыма, Курманского района?

— Да.

— Я председатель Комзета[9], — представился он. — Товарищ Калинин поручил мне передать вам, что он приглашает вас завтра, в двенадцать часов дня, в свою приемную на Воздвиженке.

— Меня?

— Да, вас, — подтвердил председатель Комзета. — Вы знаете, как добраться на Воздвиженку? Это возле Александровского сада.

— Не беспокойтесь, найду, — ответил Илья. Он попрощался с председателем Комзета и ушел к себе в гостиницу.

Всю дорогу он не переставал думать о встрече с Калининым. Зачем он приглашает к себе? О чем хочет говорить?..

Илья вспомнил, что Калинин побывал в еврейских переселенческих колхозах Крыма и, наверное, поинтересуется, как идут там дела. Всплывали все новые и новые предположения, о чем он может спросить.

На следующий день в назначенный час Илья вошел в приемную Калинина и неуверенно спросил секретаря:

— Товарищ Калинин пригласил меня сегодня…

— Как ваша фамилия?

— Мегудин.

— Пожалуйста, подождите немного, сейчас выясню.

Секретарь зашел в кабинет Калинина и, вернувшись, сказал:

— Михаил Иванович освободится и примет вас.

Прошли считанные минуты, Калинин широко раскрыл двери своего кабинета и сказал:

— Пожалуйста, товарищ Мегудин, заходите.

Илье показалось, что живой Калинин сошел с портрета, который он так много раз видел в школе, на стенах клуба и в книгах. Он предстал перед Ильей — простой, задушевный, с добродушной улыбкой.

— Садитесь, товарищ Мегудин, — гостеприимно показал Калинин на кресло у своего стола. — Расскажите, как живете, что делается у вас в колхозе?.. Изо всех награжденных орденом Ленина вы, кажется, самый молодой. Сколько вам лет?

— Двадцать два года.

— Ну вот, к двадцати двум годам вы уже заслужили такую высокую правительственную награду… В ваши годы знаете какую награду я получил? Каторгу… Нелегко было завоевывать новую жизнь. Наше государство нуждается сейчас в хлебе, сырье и во всем, что вы, хлеборобы, даете народу. Вот почему мы так высоко ценим ваши старания — добиться больших урожаев на колхозных полях.

Калинин, слегка наклонившись и внимательно глядя на Мегудина, спросил:

— Значит, вы теперь председатель колхоза? А до этого что делали?

— Мне было тринадцать лет, когда мы переселились в крымские степи, и с тех пор я работаю в сельском хозяйстве. Когда у нас в поселке был создан колхоз, я стал бригадиром — полеводом.

— Какие урожаи снимали раньше? И какие теперь?

— Как когда, в зависимости от погоды. Когда были дожди, снимали по пятьдесят — шестьдесят пудов с десятины, а в засушливые годы даже посевного материала не собирали.

— Вы не знаете, какие урожаи на этой земле были при помещике?

— Не знаю. Но какой урожай мог быть, если лемех плуга даже не касался этой земли… Рассказывают, что весной, бывало, несколько холопов выходили с полными торбами пшеницы за плечами и разбрасывали зерно по полю, потом выгоняли отары овец, которые втаптывали семена во влажную землю… Эту запущенную, затвердевшую землю нам пришлось поднять, обработать; несмотря на постоянные суховеи и засухи, мы получаем неплохие урожаи…

Калинин внимательно выслушал Мегудина, сказал:

— Среди евреев всегда были искусные мастера-ремесленники, трудящиеся, которые тянулись к земледелию, но царское правительство загнало их в черту оседлости и не допускало к полезному труду… Советская власть с первых же шагов положила конец национальному угнетению неравноправных при царизме народов… и создала все условия для их развития.

— Еще во время гражданской войны мой отец и другие извозчики из Гомеля мечтали о клочке земли. Наладилась жизнь в стране, они написали вам письмо и просили помочь им осуществить их чаяния, как сейчас помню тот день, когда получили ваш ответ… Мой отец и другие извозчики стояли у вокзала в ожидании пассажиров, а я босиком в мороз побежал сообщить им эту весть.

— Переселить десятки тысяч еврейских семей в то время было большим государственным делом… Вначале им было нелегко приспособиться к новым условиям жизни, они преодолели много трудностей, но выстояли. Теперь евреи обрабатывают землю не хуже других и успешно строят свою новую жизнь.

— В старое время — более ста пятидесяти лет тому назад — на юге Украины были созданы еврейские земледельческие колонии. Рассказывают, что предки колонистов, насильственно высланные царским правительством из западных губерний России в южные степи Украины, долго не могли приспособиться к новым условиям жизни и в большинстве своем погибали в пути и на местах от голода и эпидемий. А мы буквально за несколько лет в этой безводной степи стали на ноги, потому что Советская власть нам во всем помогла.

— Это замечательные плоды ленинской национальной политики… — заговорил Калинин, но его прервал телефонный звонок.

Михаил Иванович снял трубку, лицо его стало сосредоточенным.

— Да, да, верно, совершенно верно.

Когда Илья услышал слова: «Он сейчас у меня… Да, доводы обоснованные», — он понял, что речь идет о его вчерашнем выступлении.

— До свидания, Семен Михайлович, — закончил разговор Калинин.

Илья догадался, с кем говорил Михаил Иванович.

— Звонил Семен Михайлович Буденный. Сталин предлагает, чтобы ВЦИК принял постановление о порядке сдачи колхозами лошадей для нужд армии. Значит, вы правильно поставили этот вопрос. Надо поощрять тех, кто выращивает хороших лошадей.

— Очень хорошо… Это очень важно! — обрадовался Илья.

— Такое постановление будет принято, — заверил Калинин. — А теперь скажите, в чем вы нуждаетесь?

— В первую очередь нам нужна вода… Без воды наше хозяйство не может развиваться.

— Понимаю, что в крымских степях вода — вопрос жизни. Поговорю об этом с председателем Комзета, и вместе подумаем, как вам помочь.

Прощаясь с Мегудиным, Калинин пожелал колхозникам новых успехов в их работе.

Авраам Мегудин отправился в райцентр по делам, которые поручил ему перед отъездом Илья. Недалеко от соседнего поселка он поравнялся со всадником, который остановил его:

— Куда вы едете в такую пору? У вас там, наверное, праздник в самом разгаре?

— Праздник? Какой праздник?

— Вы что, радио не слушаете?

— Нет, почему же, каждый день слушаю. А что случилось?

— Как же это вы пропустили такую новость?.. Ваш председатель, кажется, сейчас в Москве, на этом, как это… собрании, что ли? Ну, в общем, куда съехались передовые колхозники.

— Ну и что?

— Как — что? Сегодня сообщили, что Илью Мегудина из колхоза имени Свердлова наградили орденом Ленина.

— Как? Вы сами это слышали?

— Ну да…

Эта новость так потрясла Авраама, что он с минуту стоял на месте, не зная, что ему делать — ехать ли дальше или вернуться домой. Немного придя в себя, он развернул двуколку и, стеганув лошадь, помчался обратно. Ему хотелось поскорее сообщить новость Зельде, детям и всем, с кем работал Илья.

Проехав немного, он приостановил лошадь.

«А может быть, это не так? — подумал он. — Может, это какой-то другой Мегудин? Но ведь сказали, что из колхоза имени Свердлова…»

Авраам снова погнал лошадь домой. Когда он въехал к себе во двор, лошадь была вся в мыле. Авраам быстро соскочил с двуколки, увидел Зельду, стоявшую на крыльце, и подбежал к ней.

— Ты слушала радио?.. — запыхавшись, спросил он.

— Что случилось, Авраам, почему ты вернулся? Чем ты так взволнован? — забеспокоилась Зельда.

— Говорят, по радио передали, что нашего Илью наградили орденом…

— Что ты говоришь!.. Орденом?..

Прибежали Попелюха и Егес. Перебивая друг друга, они восклицали:

— Поздравляем! Поздравляем! Илью орденом наградили!

— Это правда? — спросил Авраам.

— Я своими ушами слышал, что Мегудина Илью Абрамовича — председателя колхоза имени Свердлова — наградили орденом Ленина! — выпалил Попелюха. — Ясно? Может ли быть другой такой Илья Мегудин?..

— Это он, наш председатель, наш Илья! — захлебываясь от радости, подхватил Пиня Егес.

К Мегудиным начали собираться стар и млад. Женщины обнимали Зельду, целовали ее, мужчины поздравляли Авраама, Зельду и друг друга.

— Такая радость… Такая честь для родителей, для всех нас… Когда он уже приедет? Ох и будет праздник у нас, всем праздникам праздник!