Под крылом Вишну

Исторических памятников в Непале много, особенно в долине Катманду, и непальцы берегут их, правда, не очень ухаживают за ними, но и не уничтожают. Нередко можно видеть уцелевшие фундаменты бывших сооружений, или отдельно стоящие лестницы с каменными изваяниями львов, или вросшего в землю коленопреклоненного Нанди…

Древний дворец раджей

Старинные дворцы раджей в долине Катманду есть во всех городах — столицах бывших княжеств. Непальский историк Д. Р. Регми поясняет, чем отличаются дворцы раджей от обычных непальских домов: «Прежде всего — величиной». Это комплекс связанных между собой строений со многими внутренними дворами. Если посмотреть на постройки сверху, то увидишь как бы сетку, в отдельных пересечениях ячеек которой возвышаются башни. Здания, образующие дворы, часто являются просто узкими переходами или широкими полыми стенами, по верху их можно ходить. Основные постройки обычно четырехэтажные. Нижний этаж, так же как и во всех непальских домах, не был жилым, он служил арсеналом. На втором или третьем этаже находилось большое помещение, где могло собираться много народу. В Бхадгаоне, например, во Дворце пятидесяти пяти окон для собраний служили залы на втором и на третьем этажах.

Дворцы отгораживались стеноп «от соседей и от полей», замечает историк. Внутренние дворы имели форму квадрата или прямоугольника, они разной величины и назначения. Самый большой двор служил для проведения церемоний и приема посетителей, в другие просто выходили окна жилых помещений, в третьих были сады. Один из дворов — мулчок — предназначался для религиозных ритуалов, здесь молились и поклонялись богам. В этом дворе находился храм и боги тантристского пантеона во главе с особо почитаемым семейным божеством. У раджей династии Малла в Катманду таким божеством была богиня Таледжу.

В самом маленьком из дальних двориков дворца в Катманду находился источник воды и купальня — углубление в земле 2–2,5 метра, выложенное камнем; туда по желобкам в одной из стенок течет вода, поступающая с гор. Концы желобков отделывались золотом или позолоченной бронзой, а стенки купальни украшались каменными или бронзовыми изображениями богов. Отсюда брали воду для приготовления пищи, и здесь под струей воды, когда она была не очень холодной, семья раджи мылась.

Считается, что все дворцы в Патане, Катманду и Бхадгаоне построены примерно в один и тот же период, когда долиной управляли раджи династии Малла. Дворцы в Патане и Бхадгаоне построены на месте старых дворцов, а в Катманду — на новом месте. Все основные строения дворцов относятся к XVII веку, и только некоторые части их могли быть построены раньше. Какими были дворцы в более ранние эпохи — неизвестно.

В настоящее время уцелевшие дворцы в основном остались такими же, как и двести, и триста лет назад. Перестройке подвергся только дворец в Катманду, после того как в нем поселился завоеватель долины Притхви Нарайян Шах.

Древний дворец неварских и непальских раджей в Катманду стоит в центре города. Три площади: Басантапур, Дарбар и Ханумандхока, загибаясь, переходят одна в другую и охватывают его с юга, запада и севера.

Дарбар и особенно Ханумандхока застроены храмами так, что представляют собой просто широкий проезд между ними. Среди храмов есть небольшие каменные, монолитные, типично индийские храмы, есть храмы, похожие на беседки, есть — похожие на дома, но тон задают всему непальские храмы-пагоды с их взлетающими вверх многоярусными крышами. На более просторном Дарбаре храмы поднялись высоко на ступенчатых пирамидах, а на Ханумандхока они доверчиво, по-домашнему стоят на невысоком фундаменте, так что хорошо видна искусная деревянная резьба: разнообразные орнаменты, рельефные маски, раскрашенные страшилища, многорукие божества, эротические сцены.

Сюда, на площадь Ханумандхока, выходит маленькая дверь в толстой малиновой стене дворца. Через нее мы и войдем, чтобы осмотреть дворец.

Дворец строился для неварских раджей династии Малла, затем с 1768 года он долго служил непальским раджам из династии Шахов, которые и теперь управляют Непалом, но из другой резиденции.

Дворец давно стал музеем, но некоторые религиозные и государственные церемонии по традиции все еще совершаются здесь, на специальном месте во дворе и в зале для приемов.

Возле входной двери на высоком постаменте под полотняной красной накидкой стоит статуя Ханумана[17], вся красная от пудры и краски, которыми ее посыпают почитатели. Заплатив по рупии, мы прошли через толщу стены и оказались в углу обширного прямоугольного двора. Слева у входа — большая черная статуя бога Нарасингхи, получеловека-полульва. Вытаращив глаза и оскалив звериные зубы, Нарасингха человеческими руками разрывает живот своей жертве, грешнику-радже.

Несколько шагов — и виден весь двор. Посередине его прямоугольное возвышение — место для церемоний. В 1956 году здесь короновался Махендра. А сейчас здесь сидит на скрещенных ногах, одетый в свободные темные одежды, какой-то проповедник и что-то рассказывает сжавшимся в комочек мужчинам, которые сидят полукругом на почтительном расстоянии от него.

С трех сторон двор окружают малиновые стены с черными «кружевами». Две башни по углам. В дальнем углу справа башня поднимается над стенами главного помещения дворца. Темная массивная башня-пагода — самая высокая в Непале, у нее девять этажей. А напротив двери, в которую мы вошли, в углу — круглая очень изящная белая башня с пятью крышами-зонтами, тоже единственная в Непале. Это башня Ханумана. От этой башни почти до входных дверей вдоль стены тянется невысокий навес на сдвоенных легких колоннах. Здесь за низеньким барьерчиком стоит мягкое тронное кресло с позолоченной спинкой. В нем во время церемоний восседал раджа в окружении знатных мужей. Теперь же со стены за креслом безмолвно смотрит целый ряд портретов раджей Непала из династии Шахов. Эти правители знаменуют «эпоху большого непальского государства». Все остальные «эпохи» забыты, даже правление династии Малла, хотя дворцы, выстроенные ими, стоят перед нами. Портреты написаны в манере древних индийских живописцев (а может быть, они ими и сделаны) и едва ли имеют сходство с оригиналами. У всех смоляно-черные волосы и усы, масляные глаза лодочкой, крупные носы и сочные алые губы. Зато одежда! Здесь все точно: парча, шитье серебром и золотом, драгоценные камни…

Идем на противоположную сторону двора, к девятиэтажкой башне. Стены такие прямые и гладкие, как будто сложены недавно. Их пощадили даже землетрясения. Квадратные решетки окошечек в черных кружевах подняты к самым подкосам. Подкосы башни светлыми лучистыми веерами в коричневой тени крыш один над другим поднимаются к небу. На нижних подкосах хорошо видны раскрашенные фигурки. Многорукие божества в складчатых одеждах опираются на лотос, под лотосом двурукие существа без одежды. Все чем-нибудь заняты. Одни играют на флейтах, другие исполняют эротические танцы.

Угловые подкосы выглядят иначе, на них не божества, а разъяренные, словно рвущиеся с цепи животные с длинным телом и когтистыми лапами. С торцов каждой балки смотрит рожа полусобаки-полуптицы… На карнизах, косяках и поперечных балках — затейливый белый орнамент по черному фону.

Проходим через маленькую одностворчатую дверь в толстой стене. Темно. Земляной пол. Некрашеные деревянные столбы вместо колонн, без резьбы. Приставная узкая лестница круто поднимается к проему в потолке. На втором этаже светлее и просторнее, сюда можно втянуть лестницу и закрыть проем тяжелой крышкой. На следующий этаж тоже надо подниматься по приставной лестнице и так до последнего этажа. Интерьер помещения почти везде одинаков: деревянные колонны и больше ничего. На некоторых этажах они украшены резьбой, а вдоль стен идут скамьи. Это залы, рассчитанные на присутствие многих людей. На втором этаже находится комната, служившая спальней для раджи и двух его жен. Отсюда же раджа «поддерживал контакт» с народом, наблюдал его из окна или сам показывался в окне. Главная комната в личных покоях раджи по нашим понятиям совсем не комфортабельна. Она узкая, около двух метров шириной, длинная, с высоким потолком и тремя соединенными вместе окошечками, начинающимися от широкого выступа на полу. В окошечках нет стекол, они закрыты деревянными узорными решетками, расположенными наклонно.

— Через эту решетку отсюда можно видеть все, что делается на улице, а самому оставаться невидимым, — проговорил гид уже не раз слышанную нами фразу. Гид сказал нам об этом так, словно сообщал какой-то секрет.

Выступ в стене, не меньше метра шириной, который можно назвать низко расположенным подоконником, служил для обитателей комнаты и скамьей, и ложем. Все убранство комнаты когда-то составляли ковры, они покрывали пол, теперь же кирпичи пола оголены.

— А стены наверно тоже закрывались коврами или тканями? — спросила я.

— Нет. Стены и тогда были такими же.

Перед нами были нештукатуренные стены, обычная изнанка кирпичной кладки. Как видно, в те времена раджи были неприхотливы. Главной заботой была безопасность. Нигде не было и следов других удобств. Впрочем, их могли создавать слуги.

С девятого этажа во все стороны открывается широкая панорама. С северной стороны видны внутренние дворы, образованные переходами и галереями с башнями по углам. Говорят, здесь было девять дворов, теперь видно только пять, садов в них нет. Зелень есть только во дворе, где стоят храмы. Эти дворцовые храмы-пагоды поднимаются за дальней стеной-галереей. Выделяется храм богини Таледжу, покровительницы раджей, большой, на высоком ступенчатом постаменте, с тусклыми Золочеными крышами. От его закрытых растрескавшихся дверей веет таинственностью. Он больше, чем другие постройки, выглядит задумчивым и покинутым, хотя перед ним, наклонясь, стоят стелы-памятники, словно ревностная паства перед пастырем. Все вокруг — и двор, и ступени постамента, и крыша храма — заросло травой и мохом; постукивает на ветру какой-то медный лист…

На западе через Дарбар видно месиво черепичных крыш и серых стен. Вон башня Бхим Сена. Вон крыша храма, еще одна, еще. Мост через реку, совсем обмелевшую…

На южной стороне внизу под нами шевелится пестрый базар. На земле груды капусты, моркови, зелени, редьки, корзины мандаринов, твердых груш. Продавцы сидят под кое-как натянутой на шесты мешковиной. Щуплая женщина отчаянно лупит «священную» корову, которая уносит ноги, дожевывая пучок моркови. Оборванный мальчишка тянет руку за подаянием к женщине в европейской одежде. Индианка в голубом сари тщательно выбирает зелень. Показалась группа китайцев, одетых одинаково, в линяло-синие костюмы. Торговцы застыли в ожидании. К кому подойдут эти «оптовые» покупатели? Китайцы покупают, хотя и очень расчетливо, не так, как, например, русские, но зато сразу делают недельный запас на всю колонию.

Однако мы отклонились от темы.

Снова перед нами внутренние комнаты дворца, скорее напоминающие сарай или чердак. Впрочем, эта часть дворца давно необитаема. А вот сейчас мы пройдем в покои, где жил последний обитатель — раджа около ста лет назад.

Второй этаж. Одна длинная комната, высокий потолок, ряд больших окон выходит на восток. Окна застеклены, имеют двустворчатые ставни. Стены выкрашены масляной краской (почему-то показалось, что при прежних обитателях едва ли это было так). В противоположной от окон стене — маленькие ниши, в них ритуальные принадлежности и реликвии: медные сосуды, фитильки, искусственные цветы. Пол комнаты покрыт ковром. В центре — три низких круглых пуфа, на которых сидят со скрещенными ногами. На широком возвышении возле окон лежат на большом расстоянии параллельно друг другу три матраца: тот, что посередине — для раджи, по бокам — для двух жен. Раджа по обычаю женился сразу на двух женах.

В конце комнаты дверь ведет в небольшую темную гардеробную. На ковре сундук, окованный железом. И все. Ни зеркала, ни скамеечки, ничего больше. Значит раджи обходились без мебели, как обходятся без нее и теперь почти все непальцы. Какие-то хозяйственные помещения, находящиеся дальше, не подлежат осмотру.

К комнате, которую мы осмотрели, позднее было пристроено крыло прямоугольной формы. Это большой зал, куда ведет широкая винтовая лестница. Большие европейские окна застеклены и имеют ставни. Возможно, была и мебель, но теперь здесь нумизматический музей, которому достаточно витрин на ножках. В витринах на бархате рассыпаны непальские монеты. Серебро, золото, алюминий, никель, медь. Несколько сотен лет Непал чеканил монеты для Тибета. Самые древние монеты — измятые, неодинаковой длины обрубки металлических прутьев.

У дворца есть еще одна пристройка, сделанная не больше двадцати лет назад. Это здание в итальянском стиле из белого камня приклеилось к старым, темным помещениям со стороны площади Басантапур и выходит фасадом на площадь Дарбар. Здание ничего общего не имеет с непальским стилем. Впрочем, над входом чернеет вделанная в белую стену узорчатая балка с характерными длинными концами. Это дань непальскому стилю. Я заметила, что на всех новых больших зданиях всегда какой-нибудь кусочек делают в традиционно непальской манере, вероятно хотят показать, что традиции не забыты. Кроме этой балки, все остальное выглядит по-европейски: белме стены, колонны, аркада, балконы, большие застекленные окна. В этом помещении находится роскошный зал для приемов. Непальское правительство чаще устраивает приемы в Сингх дарбаре и в Ситал нивасе, но иногда и в этом зале на углу двух площадей. Читатель может представить себе его, читая главу «Индра джатра». Зал вклинивается чужеродным телом в древнюю крепость — резиденцию непальских раджей — и наглядно показывает развитие их вкусов, потребностей и жизненных интересов. Хотя производительные силы Непала в начале XX века еще оставались на уровне эпохи феодализма, потребности его правителей уже шагнули в капиталистический мир.

Поездка в Нувакот

В начале сентября мы отправились в Нувакот, ту самую крепость, захватом которой началось завоевание Непальской долины.

Еще двести лет назад Нувакот прикрывал доступ в Непальскую долину и считался неприступным. И молодой, горячий раджа княжества Горкха Притхви Нарайян Шах не сразу овладел им.

Мы выехали из просыпающегося города с северо-западной стороны, и теперь наш газик катился по горной дороге возле розовато-рыжих голых гор, изрезанных дождевыми потоками. Пустынные горы, освещенные сбоку утренним солнцем, пестрели треугольниками света и тени. Свежий воздух бодрил. Только изредка попадались встречные машины. Было не жарко и не пыльно. Мы рассчитывали через два-три часа быть в Нувакоте, до которого по справочнику от Катманду тридцать километров.

Приблизительно через час горы совсем изменились. Мы ехали подле мощных темных кряжей, стеной поднимающихся с одной стороны дороги. Вблизи отвесные стены оказывались покрытыми зеленым бархатом. Мох, лишайники, трава… и тонкая «стеклянная» пленка. Горы сочились водой. Рядом, подмывая горы, весело бежал ручей, то с нами наперегонки, то навстречу нам.

Вблизи дороги не видно никаких деревень, только отдельные домики на ступенчатых холмах далеко внизу.

Газик все время вертится то вправо, то влево, волоча за собой рыжую вуаль. Когда дорога шла по южным склонам гор, становилось очень жарко. Наша компания, две женщины и двое мужчин, приумолкла.

Давно позади остался перевал Какани, где мы останавливались. Там наверху стоит небольшая гостиница для туристов, предоставляющая «большие удобства» любителям горных красот: потолок над головой, кровать-матрац под тонким покрывалом, туалет без воды, иногда кое-что из еды, а главное — подзорную трубу. Мы для себя спросили только трубу.

Горы приблизились. Бело-серые морщины, ребра, молниеподобные изгибы. Слева, в затуманенной дали над линией гор, возвышается пик восьмитысячника Аннапурны с раздвоенной вершиной, за что он получил название Рыбий хвост, или Мачапучхре. Горы можно долго рассматривать и сегодня, когда по небу бегут облака. Картина становится еще пестрее. Но не хватает тех ярких, иногда просто неправдоподобных красок, в которые бывают окрашены горы на закате и на восходе солнца.

Снова в машине. Опять повороты, повороты…

— Скоро ли Нувакот?

Шофер-непалец Калидас не знает. Решили спросить у местных жителей. «О, Нувакот! Близко, близко. Коша два-три»[18]. Мы приободрились. Я внимательнее всматриваюсь в панораму, которая, все время меняясь, открывается со стороны обрыва. Но всюду только горы и горы. Дорога то поднимается, то спускается, и горы то удаляются, то приближаются, розовеют, синеют, сереют…

— Да скоро ли Нувакот? Мы проехали уже добрых 50 километров.

Пастух с длинной палкой, пасущий коз на крутом склоне горы, сказал: «До Нувакота недалеко, коша три-четыре, не больше». Выходило, что мы не приближались к нему, а от него удалялись. Но этого не могло быть, ведь дорога здесь только одна, заблудиться невозможно. Остается ехать вперед, хотя у всех затекли ноги, моей соседке от бесконечных поворотов стало плохо.

Горы и горы кругом.

Шофер встречной машины сказал: «Через три-четыре коша будет долина Трисули, а там недалеко и до Нувакота». Когда же мы преодолеем эти три-четыре коша?!

Мы заметили, что наш шофер спрашивал о дороге только мужчин. Оказывается, в Непале не принято что-нибудь спрашивать у женщин (тем более просто разговаривать с незнакомой женщиной), иначе вас могут заподозрить в дурных намерениях.

Опять виляем направо, налево. И незаметно оказываемся в широкой розовато-белесой долине. Темная нитка ручья в белом русле одна оживляла пустынную картину. Потом показалась плотина и ряд темных труб на южном склоне горы. Электростанция Трисули. Ее еще достраивают индийцы, но сегодня нет никакого движения, сегодня — суббота, день нерабочий.

В стороне за мостом взбирается в гору селение Трисулибазар. Сверху оно кажется ломаной линией из двух плотных рядов черепичных крыш. Подкосы, подпорки, небольшие черные проемы дверей под навесами. На бугристой дороге из земли выпирает крупный булыжник.

Мы расположились у воды и с аппетитом закусили. Высоко над нами, на третьей линии гор, обступивших долину, сквозь редкие облака на очень крутой горе вырисовывается в небе дом-коробка. Это и есть цель нашего путешествия.

Нувакот в переводе значит девять котов, девять мест для жертвоприношений. Если там действительно есть или было девять котов, значит это была не маленькая крепость. — Скоро увидим.

Осведомились о состоянии дороги. «Дорога проезжая», — ответили нам. Да, мы в этом убедились. Наш газик, ведомый спокойным малоразговорчивым Калидасом, взял-таки эту высоту, называемую дорогой. В нескольких местах он проехал по шаткому бамбуковому настилу над обрывом и много раз рыл «носом» глину горы, казалось повисая задними колесами в воздухе.

Чем выше мы поднимались, тем круче и неудобнее становился подъем. Дорога шла по одной стороне конуса, участки ее, круто поднявшись, резко ломались, меняя направление. В углах этой ломаной линии было очень тесно. Чтобы повернуться, машина с размаху упиралась «носом» в гору, потом, маневрируя, задним ходом поворачивалась в несколько приемов, съезжая колесами к покатой кромке обрыва. Вперед, назад, вперед, назад… Нет! Так испытывать судьбу можно только один раз. Руки сами собой впивались в борт машины. И не хочется смотреть вдаль, а только на рыхлый рыжий грунт дороги.

Наконец машина встала. Дальше надо идти пешком. Подъем близок к 45 градусам. Изгиб дороги, еще изгиб — и мы на вершине горы.

Высота орлиная! Вокруг крутые горы, облака бегут между вершинами.

— Вон на той горе, напротив, в 1743 году Притхви Нарайян Шах долго стоял лагерем со своим войском, — начал нам рассказывать добровольный гид.

Этот невысокий худощавый юноша в очках, одетый по-европейски, оказался возле нас вместе с группой мальчишек сразу же, как только мы появились в Нувакоте, как будто ждал нас. Он спросил, откуда мы и зачем приехали. Узнав, что мы русские, выложил все, что знал о русских. Затем без всякой просьбы стал рассказывать на приличном английском языке историю захвата Нувакота.

— Много месяцев наблюдал за Нувакотом с той горы Притхви Нарайян Шах, ничего не предпринимая, словно приучал к себе защитников Нувакота. А потом его лагерь куда-то исчез, нувакотцы потеряли его из виду. А между тем он переместился к ним поближе, вот на эту соседнюю и более высокую гору. Видите, она соединяется перешейком с горой, на которой мы теперь стоим. И однажды ранним утром тишину Нувакота разорвали истошные вопли. С этой горы во весь опор на Нувакот неслась лавина конников.

Гарнизон Нувакота не устоял. Не помогли и мощные стены башни. Просто ими не успели воспользоваться.

Юноша рассказывал с удовольствием и с некоторой гордостью. Принадлежал ли он к семье воинов, ведущей родословную из Горкха, или время сработало на победителя?

Мы идем по короткой улице. Небольшие домики, приземистые пустующие солдатские казармы, образующие дугу. Остатки богатой деревянной резьбы, старинные пушки и пирамидки каменных ядер — их никто не трогает, хотя все кругом кажется давно заброшенным.

На другой стороне улицы — два храма-пагоды и массивная, квадратная, грибообразная башня над обрывом. Это ее было видно из долины от самой реки Трисули. Башня — основное крепостное сооружение. Стены ее из малинового кирпича — и наружные и внутренние — так толсты, что в нижнем этаже, который служил складом оружия, а теперь совершенно пуст, было тесно.

В башне семь этажей, два приходятся на верхнюю, позорную башенку, возвышающуюся над массивной частью, которую на четвертом этаже опоясывает навесная крытая галерея — сплошной ряд окон в деревянной резьбе. Окна средних этажей и подкосы под галереей тоже богато украшены резьбой в непальском стиле.

Остальные постройки — бывшие казармы и жилые дома находятся в полной гармонии с главными. Все здесь нам знакомо. Как будто сюда в горы перенесли кусок одного из больших городов Непальской долины: Катманду, Патана или Бхадгаона.

И люди, и их занятия сотни лет назад были те же. Эти дома с подкосами, ступеньки полей внизу, привязанные к колышку козы и роющиеся в земле куры… Впрочем, это только внешнее впечатление. Вон на фасаде башни, над центральным окном, маленькая вывеска. Здесь помещается местный панчаят. Не берусь судить, насколько он полезен, действен, какими возможностями располагает, но все же это новое, прогрессивное.

А двести лет назад здесь в этой башне жил Притхви, возгордившийся победой и лелеявший мечту стать махараджей большого княжества. Здесь он копил силы для дальнейших походов. И время ему помогало.

Захват крепости не только открывал дорогу к Большой долине, но и делал хозяина ее богатым. До XVIII века через Нувакот проходил наиболее удобный караванный путь из Индии в Тибет. Тропа шла сначала вдоль реки Трисули до Расуа, потом через Керонг в Тибет. Гималаи она пересекала на высоте всего около двух тысяч метров. Княжества Большой долины теперь не могли пользоваться этим путем, и их торговые связи с Тибетом слабели, а у Притхви, наоборот, расширялись. Кроме того, жители долины Трисули становились подвластными княжеству Горкхд.

Надвигалась туча. Горы вокруг поблекли, и стало темно, как в сумерки. Нас совсем не прельщала перспектива попасть здесь в грозу, мы заторопились в обратный путь. Но дождь все же опередил нас. Хорошо, что он только бесшумно вспрыснул окрестности. Тем не менее дорога стала скользкой. А газику теперь приходилось на поворотах сначала заглядывать в пропасть, потом шажками, туда-сюда, поворачиваться…

Когда опасный спуск был позади, мы устроили привал тут же, у подножия горы. Надо было дать отдых шоферу, да и мы вдруг проголодались. Вокруг все располагало к отдыху: роща, сухая площадка под деревьями. Здесь пе было и следов дождя, а солнце светило по-дружески.

Дальше был уже знакомый путь по горной дороге. Двести лет назад этой дороги не было. Ее не было и десять лет назад. Где-то поблизости пролегает тропа, ведущая в Катманду по горам почти напрямик. Кули предпочитают ее и теперь, они считают, что по горам ближе, чем по дороге.

Ближние ворота Большой долины (Киртипур)

На юго-западе долины Катманду, недалеко от «входа» в нее, есть гора. Издали на фоне громад других гор она кажется маленькой. И в самом деле, она поднимается выше уровня долины всего на 100 метров. На ней теснятся кирпичные дома и тускло блестят полустертой позолотой шпили на храмах. Это Киртипур. В прошлом неприступная крепость. Но никаких крепостных стен здесь нет. Совершенно неприступной делали ее очень крутые естественные склоны горы. Эта гора — огромный пень, от которого только с одной стороны отходит узловатым корнем отрог, крутой и узкий, усеянный валунами. По отрогу идет грунтовая дорога, по которой не ездят, только ходят.

В Киртипуре и сейчас живут невары, предки которых двести лет назад умело защищали Киртипур. Даже хорошо вооруженное по тому времени войско Притхви Нарайян Шаха семь раз обращалось в бегство под градом камней (по другим сведениям, киртипурцы обращали в бегство войска Притхви два раза). И только на восьмой раз крепость была взята, и то не в открытом бою, а при помощи предателя, который под покровом ночи провел в нее вражеские войска через потайной ход.

Притхви был зол на киртипурцев за упорное сопротивление его войскам. Он повелел наказать их так, чтобы устрашить других непокорных. Всем мужчинам Киртинура были отрезаны носы, кроме музыкантов, — Притхви любил музыку.

В настоящее время Киртипур не имеет оборонного значения, ведь он теперь находится не на границе княжества, а в центре страны. Однако не в самом центре. От столицы близко, всего в пяти километрах, но… все дороги идут мимо Киртипура. Мимо него идет и прогресс. В Киртппуре даже лет электричества.

Никакими промыслами Киртипур не знаменит, население занимается исключительно сельским хозяйством. Теперь это только небольшая деревня.

Пешком по крутой дороге, как по насыпи, мы поднялись в гору и оказались на площади.

Серая земля, посередине прямоугольный пруд, стенки укреплены камнем. Вокруг дома, храмы, галерейки на тонких столбиках. Все это — и дома, и галерейки, и полуразвалившиеся храмики в виде узкой высокой копны на колоннах или в виде пагод все было так знакомо, как будто мы уже бывали здесь.

В сторону уходила, изгибаясь, узенькая улочка. Стена к стене стояли кирпичные дома в три-четыре этажа, но каждый по-своему выдвинул углы на улицу и у каждого крыша на разной высоте. На подкосах висят то связки красного перца, то связки чеснока, плетеные корзинки, а то и глиняные горшки… Улочка очень знакомая. Я ее определенно уже видела в Катманду или в Патане, а может быть в Бхадгаоне. Это те же непальские дома, характерные для всей долины Катманду.

Видела и эти житейские картины. У порогов своих домов сидят женщины с детьми на руках; другие, сидя на корточках, стирают в зеленой воде водоема, третьи, изогнувшись всем телом, несут на бедре в медном кувшине воду. На высоком приступке сидят на корточках двое мужчин и курят. Они молча смотрят на знакомую до каждой соломинки, до каждой навозной лепешки землю и со вкусом затягиваются дымом через кулак. На углу степенно, с чувством собственного достоинства стоит в ослепительно белой одежде молодой мужчина. Здесь, среди серого запустения, его чистая одежда сверкает больше, чем жемчужное зерно. Это брахман. А вот и не совсем обычная картина: группа мальчишек суетливо и радостно волочит неровное и тяжелое бревно.

Чувствуется, что они его тащат просто из желания действовать, и более того — действовать коллективно. Позднее, когда мальчишки подрастут, они, вероятно, потеряют охоту к работе, которую можно не делать.

Да, Киртипур показался нам знакомым. Но вон в конце площади, над обрывом, стоит маленький, невысокий старый храм с двуслойной крышей. Такого мы еще нигде в Непале не видели. Не в конструкции храма дело (храмы-пагоды вполне отвечают установившимся «стандартам»), а в том, чем он украшен, что поднесли ему верующие.

Стены храма увешаны буйволиными рогами. Связки рогов спускаются и с подкосов, вместе с ними качаются на ветру выцветшие флажки, и снова рога, рога…

В Киртипуре есть еще храм, весь облепленный металлической посудой: кастрюльками, мисками и ложками разной величины. Такие подношения божествам— как забота о том, чтобы им было из чего есть, — мы уже встречали в других местах, а храм с рогами — только здесь. Но непальцев в Киртипур привлекает не этот «рогатый» храм. Здесь есть два священных храма, которые часто посещают паломники: это храм Бога тигров и храм Ббдабхайравы. Оба храма весьма обветшали. Нам, непосвященным, они не показались интересными. Мы об этих храмах ничего не знали и не обратили на них большого внимания, не заметили и особого их почитания. Правда, была обычная суббота, обыкновенный день отдыха в Непале, день непраздничный, когда и люди и святыни были каждый сам по себе.