Под крылом Вишну

Узкая зеленая полоса ровной земли у подножия Сиваликских гор — первой ступени Гималаев, переходящая в Великую Индо-Гангскую низменность, — вот что такое тераи. Жаркое солнце, ливневые дожди летом, зеленое буйство джунглей, раздолье для мошкары, пресмыкающихся, птиц и диких животных… Здесь живет около четверти населения Непала. Весь джут, сахар и около 80 % риса производится здесь. Здесь зародилась и промышленность.

Закладка первого камня

Приближался день рождения махараджадхираджа Махендры. К этой дате приурочивали торжественную церемонию закладки первого камня на строительстве завода сельскохозяйственных орудий, который сооружается с помощью СССР.

Этот завод станет первым современным металлообрабатывающим предприятием в стране. Здесь будут изготовлять плуги, бороны, простейшие молотилки, мотыги, серпы и другие сельскохозяйственные орудия. А в общем-то оборудование завода позволит изготовлять и более сложные изделия. Здесь можно будет ковать, штамповать, вытачивать, шлифовать, отливать, обрабатывать термически, даже с нагревом токами высокой частоты.

Строители к этому времени уже проделали огромную работу, включая обучение непальцев некоторым, пока только строительным, специальностям. Завод сооружается в тераях, вблизи города Бирганджа, рядом с сахарным заводом, совсем недавно построенным тоже при экономической помощи Советского Союза.

Церемония назначена на 9 нюня. Мы решили ехать только в день церемонии, чтобы быть в тераях как можно меньше, потому что стоит страшная жара, муссон в этом году запаздывает.

Утром маленький самолет «Дакота» поднял нас с аэродрома в Катманду и уже через двадцать минут приземлился на выжженной траве аэродрома в Симре. Это в тридцати километрах от Бирганджа. Уже садясь в «Волгу», которая нас встречала, мы почувствовали, что такое 42 градуса в тени в 9 часов утра. Жара почти лишила меня способности двигаться, но не убавила любопытства. Через окно машины в клубах ржавой пыли можно было рассмотреть серую равнину с редкими огромными деревьями, тоже серыми. Кое-где виднелись хижины из глины и прутьев или просто навесы из пальмовых листьев. Бедность, бедность…

По дороге еле-еле тащатся двухколесные повозки, запряженные парой грязно-белых быков. Эти крупные костлявые животные даже в грубом деревянном ярме гордо несут свою голову с острыми рогами. Все это живо напоминало Индию. Впрочем, здесь по-индийски выглядело все: и полуголые коричневые мужчины в тюрбанах, едущие на высоких повозках; и босые женщины, медленно идущие по краю дороги, прямые и стройные, похожие на статуи, в своих бесцветных одеждах, спадающих складками с головы до пят, на голове поклажа — плетеная плоская корзина или узел, согнутая темная рука поддерживает ее. А уж пыль и жара были подлинно индийскими. Но это и не удивительно: Индия рядом. Меньше двух километров отделяют Бпргандж от Раксаула, а Раксаул уже в другом государстве.

До церемонии, назначенной на час, близкий к закату солнца, у меня было много времени, но нельзя было и подумать куда-то идти и что-то смотреть. Жара увеличивалась, теперь в тени было уже 48 градусов. Все прокалилось под безжалостным солнцем и лежало бездыханно под слоем пыли. Трудно дышать, трудно смотреть, все время хочется пить…

Дом, где нам предстояло прожить одни сутки, непальское правительство арендовало для советских специалистов-строителей. Он принадлежал одному из отпрысков семейства Рана и имел собственное имя — Индра бхаван. Этот дом (в плане двутавровая балка) с кружевной сеткой галерей на первом и втором этажах был виден издали. Крылья дома огибали ступени широченной лестницы. Сквозной коридор соединял эту лестницу с такой же лестницей на другой стороне дома. Там был запущенный сад. Пальмы, магнолии, сал и трава в человеческий рост. «Раздолье для змей», — подумала я. И не ошиблась. Только за день до нашего приезда строители во дворе дома нашли семью кобр и хотели с ними расправиться, но не успели… о сохранении жизни змеям позаботились индийцы — повара и сторож.

Изнутри дом был так же неуютен, как привлекателен снаружи. Цементный пол, черные неровные балки на потолке, частая железная пропыленная решетка в оконных рамах. Отведенная нам комната была угловой и представляла собой куб. В каждой ее стене было по три двери, некоторые из них играли роль окон, другие были ложными. В доме вообще было очень много дверей. Это делается для того, чтобы злые духи не находили дороги внутрь, запутывались бы в дверях. Нам это не очень in по, но злым духам, видимо, яснее.

В комнате полумрак: окна завешаны грубой тканью. Под ногами хрустит песок, толстый слой пыли покрывает железную мебель: стол, стулья, шкаф. Только кровати деревянные, но это дерево не легче железа. Кровати почему-то стоят вкривь и вкось, далеко от стен, москитные сетки на них кое-как укреплены на рамах, что делает их похожими на катафалк…

Но сравнению с улицей в комнате прохладно, да еще и кондиционер стоит около двери. Хочется сесть, но ни до чего нельзя дотронуться, придется сначала повоевать с пылью — в жару, без ведра, без тряпки. В первые же минуты работы я почувствовала, что у меня есть «помощники»: маленькие черные комары дружно напали на меня и одновременно кусали ноги и руки, спину и лицо… А руки грязные и заняты. Хочу включить вентилятор, огромные лопасти которого свисают с потолка, ветер будет отгонять комаров, но выключателя нет. На его месте змеиными языками висят голые провода, я побоялась к ним прикоснуться. Нельзя было включить и кондиционер. А пить хочется!

Вышла на галерею. Жарко, как в печке. Кругом — ни души, дом как будто необитаем. Вернулась в комнату, взяла книжку, легла на кровать. Мозги, кажется, еще не совсем расплавились, но в текст книги вчитаться никак не могу. Лежу и думаю, долго ли мне придется здесь мучиться от жажды, жары, комаров, пыли и безделья.

Вдруг дверь без стука открывается, и я вижу бородатого индийца в марлевом дхоти. В руках у него большой термос, он ставит его на стол и уходит. Я накидываюсь на термос… вода в нем оказывается со льдом. Трогательное проявление внимания к русским…

Наконец пришел муж и двое специалистов. Включили и кондиционер и вентилятор. Комната наполнилась шумом, со стола полетела бумага, на дверях стали взлетать тяжелые занавески. Если сидеть около кондиционера, то с одного бока чувствуешь прохладу. Но охлаждаться уже некогда, надо ехать на строительную площадку, скоро начнется церемония.

У дороги, по краю лоскутков полей, уходящих к пальмам на горизонте, темнеет и слегка шевелится тол-на людей. Справа над ней на высоких шестах два огромных фотопортрета — махараджидхираджа Махендры и Н. В. Подгорного.

Начался митинг. Говорят на непали, русском, английском… Мы собрались здесь, чтобы стать свидетелями закладки первого камня… для сельскохозяйственной страны, какой является Непал… огромное значение… важный вклад в экономику… в отношения между Непалом и Советским Союзом… Большая страна… миролюбивая политика… бескорыстная помощь… бескорыстная дружба… Благодарны Советской России, великому русскому народу… поддержку… прогресс и процветание… доносилось до меня… Сахарный завод… сигаретная фабрика… электростанция, госпиталь… Биргандж… Джанакпур… Панаути… Катманду… Советский Союз… Подтверждение подлинной дружбы… Да здравствует… живет и крепнет вечно!

Когда речи смолкли, в толпе появились завихрения, из центра поток устремился к портретам. Здесь лежит фундамент будущего фасада заводского корпуса. В одном месте поднялась невысокая кирпичная кладка, рядом — горка кирпичей, ведро с раствором цемента, инструмент.

Министру промышленности Непала подали мастерок, он зачерпнул им раствора и сбросил в углубление, приготовленное в кладке. То же самое сделал и посол СССР в Непале. На цемент опустили мемориальную плиту.

Негромко зазвучал непальский гимн, вслед за ним почти без перерыва — гимн Советского Союза.

Над землей стремительно сгущались сумерки.

Теперь все пошли к деревянному бараку, где участников церемонии ждало угощение. Я вдруг почувствовала, что страшно голодна, с утра ничего не ела. Маленькие треугольные пирожки, от которых во рту заполыхало огнем, и кофе показались мне восхитительными.

Наступила ночь. Дорога, по. которой мы ехали в дом специалистов, шла как будто по пустынному полю: все поглотила тьма и тишина. Лишь громко, со звоном пилили на своих «пилах» цикады. Индра бхаван виднелся вдали расплывчатым белым пятном на черном фоне. Вблизи его белые стены не казались белыми, они были < плоть усеяны черными жесткими жучками, среди которых в разнообразных позах замерли раздувшиеся ящерицы. Пища сама лезла им в рот, но они наелись и больше не обращали на нее внимания. Эта пища просвечивала через их тонкую розовато-зеленую кожу и проступала бугорками… Вокруг электрических лампочек серыми облаками вилась мошкара.

Наконец, мы снова в нашей комнате.

Возимся с москитными сетками. Вся имеющаяся в комнате техника включена на полную мощность. Надо хоть несколько часов поспать, завтра утром рано подниматься. Моя кровать под вентилятором. Теперь понятно, почему она стоит так нелепо. Вентилятор гудит и обдает меня упругой струей. Я не выдерживаю, прошу мужа переключить вентилятор на меньшее число оборотов, а то я не усну. Но заснуть так и не удалось до самого утра, мы только измучились от жары и комаров, которые находили где-то лазейки, пробирались под сетку и звенели над ухом.

В Катманду я вернулась совсем больная и от бессонницы, и от угощения. Наша квартира показалась мне раем, а о тераях я вспоминала с ужасом.

Прошло немало времени, прежде чем я решилась ехать в тераи снова. Муссон давно прошел. В Катманду стали холодными ночи и очень холодной вода в водопроводе. Все мы стали шмыгать носами, в домах на каменном полу зябли ноги. Особенно неприятно было ложиться спать в холодную сырую постель. Захотелось погреться. А тут дорожники приглашают в гости.

Дорожники — это советские специалисты, приехавшие в порядке безвозмездной помощи строить в Непале шоссейную дорогу Восток — Запад протяженностью более тысячи километров. Дорога пройдет через весь Непал, по южной его части, от восточной до западной границы. Она будет частью большой трансазиатской автомагистрали, а точнее — войдет в ответвление этой магистрали, дорогу А-П. Вся система автомагистрали имеет длину 63,5 тысячи километров, главными в ней являются две дороги: A-I и А-II. Дорога A-I (длина 10 800 километров) пролегает южнее, чем дорога А-II, и пересекает Иран, Афганистан, Пакистан, Индию, Бангладеш, Бирму, Таиланд, Камбоджу и Южный Вьетнам. Дорога А-II (длина 12 985 километров) проходит по непальским тераям. Начинается она на ирано-иракской границе и заканчивается, в Индонезии, к берегу которой автотранспорт будет переправляться на специальных паромах. Дорога в основном уже готова. Когда будут построены некоторые отставшие участки дороги А-II (в Бирме и в Непале), она свяжет между собой следующие страны: Иран, Пакистан, Индию, Непал, Бангладеш, Бирму, Таиланд, Малайзию, Сингапур и Индонезию.

В строительстве дороги кроме СССР принимают участие Индия и Англия. Дороге уже дано имя — «Махендра раджпат». Наш участок длиной около 116 километров начинается от местечка Патлая вблизи Симры в тераях и идет к городу Джанакпуру (Восточный Непал). Этот участок дороги для Непала очень важен. Он свяжет центральный район страны с восточным. В настоящее время восточные и западные районы страны не имеют сообщения между собой (если не считать объездного пути через Индию), от этого очень страдает их экономика. В восточных районах, например, выращивают рис, а избыток его не могут продать в Непале, тогда как жители западных районов остро в нем нуждаются.

Название Патлая русский поселок строителей-дорожников получил от небольшого поселения вблизи. А в общем-то он находится в джунглях. Мне хотелось посмотреть настоящие джунгли и горную дорогу «Трибхуван раджпат», построенную индийцами около десяти лет назад. И вот в конце ноября 1966 года мы поехали в Патлаю на машинах.

От Катманду до Патлаи по прямой километров 60. По тропе, пролегающей через горы, — не больше 80, а по дороге Трибхувана — около 150. Сначала дорога идет на запад, потом поворачивает на юг под углом 90 градусов, короче говоря, делает огромный крюк. На пути надо преодолеть три перевала: на первом подняться на высоту до двух километров, спуститься в долину, снова подняться на 2,2 километра, спуститься, пересечь большую долину Полунг и подняться на высоту 2,8 километра. Крутой спуск с этого перевала по серпантинам дороги ведет на Великую Индо-Гангскую низменность. Тераи — ее кромка.

Из Катманду мы выехали в 10 утра. В этот час в долине было уже тепло и удивительно тихо, как бывает здесь зимой. С ясного, ярко-голубого неба Светит сверкающее, но незнойное солнце. У открытых дверей домин неторопливо возятся женщины, чем-то тихо забавляются полуголые ребятишки, на самой дороге, развались, как мертвые, спят после холодной ночи собаки. В этой прочной тишине, не нарушая ее, раздаются гортанные крики каких-то крупных птиц.

Изредка по улице прошуршит машина или пройдет прохожий. Вот гуськом идут полуголые кули, согнувшись под связками изогнутых дров, килограммов по сорок, не меньше.

Мы пересекли город. Узенькая улица перешла в дорогу, возвышающуюся над рисовыми полями, которая упиралась в громаду зелено-синих бархатных гор.

Остановка. Контрольный пункт. После проверки паспортов, людей и машин кривая лесина, перекрывающая дорогу, поднялась, разрешая ехать дальше. Дорога, добросовестно огибая горы, пошла на подъем.

С одной стороны стена, с другой — обрыв. Начались повороты: направо, налево… Нас прижимает то к одному, то к другому борту машины. Машина то наклоняется к стене, то заглядывает в обрыв. Иногда мы долго не отрываемся от какой-то стороны — значит, делаем поворот на 360 градусов, есть и такие.

Крутые срезы гор, спускающиеся к дороге, позволяют заглянуть в глубину их. Здесь они словно сложены из громадных кубов, выступающих одним углом. Там выпирают огромные валуны. Этот навис над дорогой и, кажется, готов рухнуть. Но чаще видны слоеные, круто изогнутые пласты, уходящие вниз. Поражают пласты, стоящие почти вертикально. Какая силища их перевернула!

Тут, в тени, все прикрылось ковром — по зеленому полю разводы черненого серебра, лиловатых крохотных цветов, тонких, длинных былинок или выпуклых темных букетов кустарника. Кое-где из стен сочится вода, в распадках шипят и пенятся потоки, местами они каскадом падают с валунов, там и сям перебегают через дорогу. Из обрыва к дороге поднимаются верхушки деревьев, кусты и пучки высокой травы. Некоторым деревьям удалось забраться на самый край дороги, и они красуются на фоне неба или дальних гор. Тени перекрывают дорогу. Тишина. Повороты, повороты…

За каждым поворотом своя панорама гор со своим передним планом, перспективой, небом, своим цветом и освещением. Нет конца разнообразию гор. Они то грозно наступают, давят своим величием, то отступают и манят чистыми красками… Перед нами глубоко внизу рыжеватая чаша долины. Ступенчатые рыже-серые корявые поля. Рис собран, теперь очередь за овощами, пшеницей.

Горы прикрылись белыми облаками. А одна стеклянная вершина проткнула их, и кажется, что она покоится на облаках. Вспомнилось, что у непальцев некоторые боги живут на горах. На самой высокой горе — Сагарматхе (Эверест) живет сам Шива. В этом есть своя логика. Горы реальны, прекрасны и недоступны, они выше облаков.

Встречный автобус, до отказа набитый людьми, узлами, корзинами, которые как-то удерживаются и на крыше, проносится мимо, прикрывшись смрадной завесой. Машины только успевают увертываться. Можно в стену врезаться, можно в обрыв скатиться… Водитель автобуса, как правило, индиец, ничего не боится, так как верит в свое бессмертие. Со своего высокого сиденья он смотрит вперед и жует бетель.

Следов этого ухарства на дороге немало. Нет-нет да и увидишь далеко внизу бесформенный предмет, который когда-то был машиной. А здесь горячая встреча двух машин произошла недавно. Одной машины уже не видно, а другую, наверно, еще не скоро удастся снять, она прыгнула на выступ скалы почти на двухметровую высоту и повисла правым боком над дорогой. Снимут машину и снова забудут об осторожности на этом месте. Предупреждающих знаков на дороге нет. Да и зачем они? Вся дорога — сплошное предупреждение.

Несколько поворотов, подъемов — и горизонт опять раздвигается. Теперь перед нами обширная долина Полунг. Значит мы на втором перевале. Долина усыпана темными сферическими бугорками. Быстро спускаемся вниз. Заметно теплеет. Теперь видно, что все вокруг усеяно валунами разной величины. Двухэтажные глиняные домики, окрашенные в два разных цвета, разбросаны среди полей. Вода в реке едва покрывает дно. Возле камней семья непальцев ловит голыми руками крохотную рыбешку.

Теперь дорога все время идет на подъем. На северной стороне под кручами лежит снег. Быстро бегут низкие серые тучи. Очень холодно, надеваем фуфайки. Скоро и перевал.

Остановились. Туман бежит на нас. Мы расположились на маленькой площадке, на ребре, каких немало отходит от вершины перевала. Внизу гигантский кипящий котел. Все вокруг только черное и серое, серое и черное. Силуэты огромных деревьев, то резко черные, как обугленные, то расплывшиеся, поднимаются из серых клубов «пара». «Пар» извивается, вздувается, опускается, но… в полной тишине.

У деревьев, которые забрались выше всех, нет верхушек. Их кто-то обглодал или опалил. Торчат острые черные зубцы, жесткая листва на длинных жилистых руках растет клубками. Рядом свисают седые бороды лишайников. Тучи цепляются за них и становятся их продолжением. Эти огромные бороды некоторое время дымятся, затем быстро соскальзывают вниз, в котел. Котел кипит, но вокруг зловещая тишина. Может быть, там, за клубами тумана, находится чистилище!..

В этом мрачном, по величественном месте мы молча и на этот раз без свидетелей пообедали. Котел все дымился и кипел.

Но вот на мгновение через тучи прорвался луч солнца и задымился. Он осветил кусок рыжего склона; на ближнем дереве заалела гирлянда листьев; сейчас же защелкали какие-то птицы… Волшебно хорошо!

Надо ехать дальше. Спускаемся. Серый клубящийся туман. Кусок дороги и призрачные тени по сторонам. Повороты, повороты… от них тупеешь. Скалы и зелень, зелень и скалы круто уходят вниз. Вот сквозь деревья стал виден знаменитый серпантин из тринадцати петель. Их видно почти все сразу. Все ниже, ниже… У последней петли невольно поднимаешь голову кверху, чтобы посмотреть, откуда же мы съехали. И видишь: высоко-высоко на этом огромном склоне бежит светлая машина, она не больше детской заводной игрушки.

После серпантина дорога идет по ущелью. Громады гор справа и слева. Внизу белое русло реки, тонкий ручеек пробирается под дальним берегом. Дорога становится спокойнее, меньше поворотов. Наступают сумерки. Кажется, в Патлаю до темноты приехать не успеем.

Впереди равнина. Сильно потеплело, несмотря на близость ночи. Возле дороги вкривь и вкось стоят шалаши и навесы — жилища крестьян. А вот и сами труженики в серых одеждах сидят у костров. Козы, буйволы, коровы… поля, поля. С них доносится сильный запах цветущей горчицы. Густые поросли сахарного тростника. Теперь мы едем быстро по прямой дороге, но уже с зажженными фарами. Въехали в джунгли. По обеим сторонам дороги немо и таинственно стоят деревья. Свет фар выхватывает из темноты стволы, то серые, голые, то перевитые лианами, то огромные, вывернутые из земли комли. В одном месте дорогу перебежал небольшой зверек с пушистым хвостом, в другом — группа шакалов оторопело смотрела на машину, стоя у опушки. Глаза их еще некоторое время светились в темноте. Попались две встречные машины. И снова тишина джунглей. Лишь гравий шуршит под колесами машины.

Вдруг слева среди деревьев мелькнул свет. Да, несомненно, это был электрический свет от целой грозди лампочек. Это неожиданно и тем более приятно. Оазис человеческой культуры в джунглях!

Машина круто повернула влево, почти не снижая скорости, и мы оказались у большого белого здания, из окон которого лился свет… и музыка. Прямо сказка! Нет, не сказка, а Патлая.

Патлая

Патлая! Это нерусское слово у меня вызывает прежде всего представление о русской сердечности и теплоте, потом — о физическом тепле: теплый воздух, теплая вода в водопроводе, теплая баня — русская баня в джунглях. Все в меру теплое, приятное. Это зимой. А с конца февраля в Патлае, как и везде в тераях, тепло начинает прибывать с каждым днем. Уж жарко, хватит! Нет, ртуть в термометре поднимается все выше и выше. В мае — июне земля жжет ноги через подошву обуви, а босые непальцы отказываются работать на трассе. После первых дождей температура сразу снижается градусов на десять (но это все равно больше тридцати), воздух становится густым и липким, прилипнет и не отходит, так же как и черные мелкие комары. Но это бывает летом, а теперь зима.

У дорожников закончился подготовительный период: строительная база была готова. Построен склад для прибывающих грузов, подъездные пути, мастерские для ремонта механизмов, пилорама, налажена дизельная электростанция, пробурены три артезианские скважины, построено здание конторы, к которому прилегает большой зал столовой и кухня. А напротив, через дорогу, достраивается поселок. Для русских специалистов три больших двухэтажных дома, поставленных в виде буквы «п» и коттеджи для непальской администрации и специалистов. Внутри двора большой бассейн, площадки для спортивных игр, открытый кинозал. За оградой, в джунглях, баня на колесах и прачечная.

К этому времени дорожники получили необходимые машины и механизмы, а главное — подготовили из непальцев рабочих, которые будут работать на этих машинах. Несколько десятков неграмотных крестьян научились водить автомашины и тракторы, управлять бульдозерами, экскаваторами, автогрейдерами. Другие вяжут металлические сетки для укрепления берегов рек, заготовляют щебень. А третьи — еще совсем «сырой материал», на строительство дороги они пришли недавно и еще ничего не умеют. Эти рабочие сейчас выравнивают площадку около столовой. Худые коричневые тела едва прикрыты. Выгоревшая, длинная, почти до колен, рубаха да тряпка на голове — вот и вся их одежда. Двое-трое из них еле-еле шевелят лопатой, а остальные, человек двадцать, даже не делают вида, что работают. Но вот словно по команде они все начали ковырять землю. Появился человек, одетый «роскошно»: дхоти[40], светлый пиджак, чалма и черные ботинки на босу ногу. Человек в чалме очень важно проследовал до площадки, которую благоустраивали рабочие, и опустился на корточки с края. Теперь рабочие будут работать, это пришел бригадир-надсмотрщик.

Рабочие — в основном индийцы, непальцы еще раздумывают — стоит ли работать? Если сегодня у них есть горсть риса, то они о работе думать не будут.

А вот этот молодой франт понял выгоду работы, он уже позволил себе удовольствие и роскошь: все верхние передние зубы пробуравил золотыми гвоздиками и теперь, то и дело улыбаясь, их показывает.

Дом у рабочих далеко, в Индии, они уходят или уезжают домой только на субботу, а остальные дни живут в кое-как сколоченных маленьких лачужках, окружающих поселок строителей. Ночью от холода или от страха рабочие жгут костры и сидят вокруг них. Естественно, что они не высыпаются и на работу выходят как вареные. Тем не менее эти люди, получающие две-три рупии в день, считают себя счастливыми. Но это не мешает им при приближении праздника (а их в Индии тоже очень много) бросать свои лопаты и кайлы, где попало, и уходить, не спросив разрешения.

Каждую ночь приблизительно в одно и то же время вблизи поселка в джунглях «дают концерты» шакалы. Они воют плачущими человеческими голосами, затем тявкают по-собачьи и снова воют, выворачивая душу.

Дорожники сообщили последние местные новости. Летом, перед муссоном, стояла страшная жара, как обыкновенно бывает здесь в это время, около 50 градусов в тени. Не только ручьи, но и многие реки совсем пересохли, в джунглях нет травы, а от подлеска остались только голые прутья. На территорию поселка часто заходили пятнистые олени. А однажды пришел леопард.

«В самый разгар зноя мы устраивали перерыв, — говорил рассказчик, — все прятались от солнца, и двор, тогда еще не огороженный, был пустым. Леопард вышел из джунглей и, как будто по знакомой дороге, сразу подошел к бассейну. Вода в бассейне не доходила до бортов сантиметров на сорок-пятьдесят. Леопард лег на борт, опустил свою широкую мягкую лапу в воду, сжав когти, вытащил и обсосал ее, снова опустил в воду. Один из рабочих-непальцев увидел пьющего леопарда и страшно закричал. Выскочили другие непальцы, зашумели, стали бить в жестянки, тазы. И леопард не спеша, с сожалением ушел в джунгли».

А на прошлой неделе возле склада убили огромного красивого удава. Длина — четыре метра, тяжелый и толстый, как бревно. Теперь, когда золотисто-коричневые кольца удава не могли сдавить в своих объятиях, женщины наперебой хотели сфотографироваться с ним. Сгибаясь под тяжестью, вешали его себе на шею, держали за хвост…

Нас разбудили птицы. Щелканье, щебетанье, свист. Утро уже не раннее, но еще бодрящее, в тени на кустах роса. Я вышла на веранду, в пяти метрах от нее забор, за забором джунгли. Огромные прямые деревья, одни с гладкими, другие с шершавыми стволами; у одних листья мелкие, у других — с две ладони, но те и другие растут очень густо. Листва шуршит, там кто-то копошится. С треском полетел вниз сучок. С одного дерева на другое перемахнула обезьяна. Я еще не видела обезьян в их стихии, захотелось посмотреть поближе.

После завтрака мы с женщинами пошли осматривать Патлаю и ее окрестности. Прошли сначала по узкоколейке, потом вдоль шоссе, по которому мы вчера приехали. Теперь под ярким солнцем в джунглях ничего таинственного не было. Лес походил на наш, только деревья крупнее, и сверху он как бы прикрыт толстым лохматым одеялом.

На обочине дороги молодое дерево стоит, как стог сена. При нашем приближении с него взлетела огромная стая зеленых попугайчиков, как будто вентилятор взметнул тучу листьев, покружил ими и снова втянул в зеленую шапку дерева.

С насыпи дороги виднеется что-то вроде просеки в лесу. Спускаюсь. Только одна женщина неуверенно пошла за мной. Затаившийся полумрак и сырость. Вверху зашумела листва. За нами следит любопытная мордочка. Вон еще, еще… Одна обезьяна вскрикнула и перемахнула на другое дерево, другая повисла вниз головой на хвосте, чтобы лучше нас рассмотреть. Это не те обезьяны, каких много во всех священных местах. Эти обезьяны серые, длиннохвостые. Говорят, они более агрессивны, великолепно владеют своим хвостом, могут им с большой точностью швырять камни… Мне не советуют углубляться в джунгли, выхожу на солнце. Оно уже припекает, температура не меньше тридцати градусов.

Мы заглянули на пилораму, в мастерские и в Дом дружбы. Дом дружбы — это небольшой обыкновенный дом под скатной крышей, стоит среди деревьев у дороги, невдалеке от ограды поселка. В нем одна просторная комната. Здесь на столах книги и газеты на английском и хинди, шахматы, шашки, приемник. Стенды с фотографиями, которые рассказывают о нашей стране: о труде, отдыхе, искусстве.

При клубе есть совет, куда входят, как положено при Доме дружбы, и русские, и непальцы. Совет организует мероприятия, подсказываемые самой жизнью.

Работают кружки по изучению языков: русского, непали, английского. Непальцы — инженеры и техники повышают свою квалификацию, для них советские специалисты читают лекции. Спорт в Патлае стал обычной составной частью жизни. После пяти часов дня, когда солнце уже не обжигает, до темноты взлетает волейбольный мяч, постукивают по столу целлулоидные шарики, грохочут городошные биты…

А в праздничные дни — и по случаю годовщины Великой Октябрьской революции, и по случаю Дурга пуджи, Индра джатры, словом, по любому подходящему случаю — устраиваются соревнования между командами советских строителей и непальцами. Волейбол, футбол, теннис, настольный теннис. В теннисе непальцы чувствуют себя уверенно, и призы на соревнованиях часто достаются им. Некоторые непальцы научились играть в наши русские городки, но здесь дело до «межнациональных» соревнований еще не дошло.

Соревнования всегда привлекают много зрителей. Приезжает иногда и сам мэр города Бирганджа мистер Гхош. Непальцы — народ общительный. Кроме того, они чувствуют доброе отношение к себе русских, отношение дружеское не на словах, а на деле. Основа дружбы, конечно, закладывалась в совместной работе. Русские работают бок о бок с непальцами. Крестьяне окрестных селений, нанявшиеся работать на строительстве дороги, на глазах веселели. Они могут учиться. Как в сказке! Они бесплатно приобретают профессию. И обучение простое, доходчивое. Наши инструкторы сначала сами учились непальскому языку. Это они обучили уже много десятков молодых непальцев управлять экскаваторами, бульдозерами, автомобилями, забивать сваи…

Для внешнего проявления дружбы иногда требуется какая-то необычная ситуация, какая-то особая причина. Такой причиной для проявления чувств непальцев к советским дорожникам послужил отъезд из Непала домой инженера по автомобильному транспорту Владимира Ивановича Усенко.

Свой коллектив провожал Владимира Ивановича, как обычно: был товарищеский ужин с тостами и песнями и много частных прощальных встреч — длительных и совсем коротких — посошок на дорожку. А вот как провожали Усенко непальцы: непальская администрация устроила в честь Владимира Ивановича для всего коллектива дорожников ужин с концертом. На концерт пригласили профессиональных индийских артистов из Раксаула, танцоров и певцов. Кроме того, была приглашена специальная «музыкальная» машина, оборудованная проигрывателем и усилителем. Такие машины состоятельные индийцы (и непальцы в тераях) нанимают на свадьбу. Музыка заполняла все паузы в программе ужина и слышалась всю ночь. Владимиру Ивановичу, да и всему коллективу строителей-дорожников, было высказано — неторопливо и с чувством — много похвал и добрых пожеланий. А чтобы Владимир Иванович не скоро забыл непальских друзей, ему вручили на память подарок.

В день отъезда Усенко непальцы, работавшие с ним, не явились на работу. Все они оказались на аэродроме в Симре. Такого количества автомашин и такого множества людей на травяном поле аэродрома здесь еще, пожалуй, никогда не видели. Тут была вся колония русских: строителей дороги и строителей завода, их жены, персонал непальской администрации, специалисты-непальцы, представители местных органов управления, сам мистер Гхош и много рабочих-дорожников и крестьян из соседних деревень. На Владимира Ивановича и его жену надели столько цветочных гирлянд, что они образовали хомут, поднявшийся сзади до макушки. Оказавшийся здесь американец с любопытством спрашивал: «Кого это провожают?» Услышав, что провожают русского специалиста, сделал постную мину.

Самолет в этот день по обыкновению опоздал часа на полтора, но никто не уходил. Наконец, началось прощание с отъезжающими. После русских к Владимиру Ивановичу потянулись с рукопожатиями все непальцы. Сначала они прощались по-непальски: говорили «намаете» и, сложив ладони, кланялись, а потом с чувством трясли ему руку. Самолету давно была пора подниматься в воздух, пилот был в кабине, все пассажиры на местах, кроме одного русского, но самолет ждал. И надо сказать, ждал вежливо и терпеливо.

Вот уже Владимир Иванович на лестнице у люка в самолет. Последний прощальный жест провожающим… И в этот момент вдруг все поле загудело. Протяжно и громко заревели все автомашины. Это был настоящий плач. И плакали не только клаксоны. Многие непальцы утирали лицо. Впереди плотной толпы стоял, устремив взор к самолету и безжизненно опустив руки, шофер Нарайян, по его щекам катились крупные слезы.

Самолет взлетел. Сейчас он чуть-чуть повернется, возьмет курс на горы и исчезнет. Но… пилот, видимо, понимая всю важность момента, развернул самолет и прежде, чем лечь на курс, сделал над аэродромом широкий круг, круг почета. И все это время с земли сотни рук посылали ему прощальный привет.

Местное население, зная о хорошем отношении к себе русских, часто обращается в поселок с разными просьбами. Главным образом это просьбы об оказании медицинской помощи. Иногда — о строительном материале. А не так давно к дорожникам обратились жители деревни, расположенной километров за пятьдесят от Патлаи, в районе новой базы дорожников на реке Багмати, где будет строиться самый большой из мостов на дороге. Они просили провести дорожку от трассы дороги к школе в их деревне. Не к деревне, которая была тут близко, а именно к школе. Наши специалисты пошли посмотреть, где стоит эта школа, определить, какой длины требуется дорожка. Оки пришли… к дереву. На утоптанной площадке под ним скрестив ноги сидело с десяток учеников разного возраста. Одни писали на грифельных досочках, другие что-то повторяли хором.

Строители сделали дорожку к этому месту, да еще и домик поставили. Этот небольшой дощатый домик из трех комнат будет школой. Строители на общественных началах любовно оборудовали ее по-своему: сделали парты, повесили в классах черные доски, купили тетради и карандаши. Они позаботились, чтобы парты ученикам пришлись впору.

Школу передали местному панчаяту. По этому случаю состоялась торжественная церемония в присутствии множества местных чиновников. Наши советские специалисты еще раз услышали от непальцев слова благодарности и в адрес своей Родины, и в свой лично. В заключение главный инженер строительства дороги П. А. Кравцов передал членам панчаята ключи от школы и пожелал юным непальцам успехов в ученье.

Биргандж и окрестности

В Биргандже. Биргандж по внешнему облику — город больше индийский, чем непальский. По его главной улице проходит спустившаяся с непальских гор дорога в Индию. Улица, довольно широкая, загруженная воловьими повозками на двух огромных колесах и обильно замусоренная, оглашается криками разносчиков товара и погонщиков волов, гудками машин и велосипедными звонками. Дома индийской архитектуры: кружевные панели балконов на тонких колоннах. С обеих сторон сплошные магазины, лавки, харчевни и портновские мастерские. Все максимально приблизилось к покупателю: товары, ремесленники, их изделия и отходы. Товары в витринах, на стенах лавок, на открытых дверях и над головами прохожих. Швейные машины стоят у мостовой, прямо на асфальте стегают ватные одеяла, жарят в жаровнях земляные орехи, сюда же выкидывают отбросы и выплескивают помои…

Обхождение с покупателями тоже индийское: вас зазывают, усаживают, предлагают воды или чаю и заваливают товарами. Стараются понять, что вам может понравиться, хвалят товар и «испытывают» его у вас на глазах, то есть растягивают, рвут, трут.

От главной улицы в обе стороны отходят темные, залитые помоями переулочки с низкими, тесно поставленными домами. Где-то среди них находится несколько начальных школ, Общество непало-советской дружбы, клуб, где иногда можно посмотреть кино, склады перевалочной базы грузов, поступающих из Индии… Вот и весь Биргандж.

На сахарном заводе. Это недалеко от Бирганджа. В настоящее время завод начал свой третий рабочий сезон. Уже издали видна очередь повозок с сахарным тростником, растянувшаяся перед заводом километра на полтора. Крестьяне, привезшие тростник, прочно обосновались на пустыре в ожидании своей очереди. Варят на маленьких кострах рис, спят…

Заводом управляют уже непальцы и работают на нем непальцы. Только двое советских специалистов и один чех еще контролируют процесс работы. Технолог показывает нам завод по порядку, начиная от железных челюстей конвейера, которые непрерывно жуют жесткие палки тростника, до складского помещения, в начале которого по желобку сбегает белый чистый сахарный песок. Удивительно, что чистый, несмотря на высокие сладкие наросты грязи внизу и белые заросли паутины на потолке. Впрочем, спасают механизация и автоматизация процесса. И непальцы в общем справляются с новой техникой, хотя в их генах еще не заложен опыт индустриализации. Правда, бывают и курьезы. Вот несколько эпизодов, рассказанных нашим специалистом.

Летом, когда завод стоит, все механизмы и аппараты его приводятся в порядок. И вот в комнате для механиков и слесарей мы увидели Тулси, рабочего-непальца, который сидел на полу и притирал большой вентиль, зажав его между колен.

— Милый! Да ведь тебе неудобно. И толку от такой работы мало.

Мы взяли и устроили этому слесарю хорошее рабочее место: стол, на нем привернули тиски, инструмент разложили… все как надо. «Теперь, Тулси, все будет рамро!» Ему все показали, вентиль зажали в тиски и ушли. Через некоторое время видим: наш Тулси работает, как и раньше, только забравшись на стол с ногами и зажав между колен вентиль вместе с тисками…

Потребовалось вбить крюк в стену. Рабочий Багван стал вбивать его в цементную стену, но, конечно, безуспешно. Ему подсказали: «Ты сначала вбей в стену деревяшку». Пошел Багван во двор, нашел большую чурку и стал выбивать для нее соответствующее гнездо в стене. «Зачем такое большое гнездо делаешь, Багван? Меньше надо». — «Я не нашел другой деревяшки».

Взяли мы у него чурку, раскололи и обтесали в два счета. Стоит Багван и языком щелкает…

Бригада непальцев взялась делать небольшой навес во дворе. Закончить работу обещают через две недели. «Тут дела ровно на два дня, — говорят им, — сделайте за неделю и получите в два раза больше денег».

Посовещались, посовещались непальцы, и бригадир их отвечает: «Не надо нам лишних денег, работать быстрее мы не будем, сделаем через две недели».

Не любят непальцы торопиться. Зачем? Через неделю работы не будет. А так целых две недели они будут заняты.

Нас, русских, здесь на заводе две семьи, был у нас общий повар, получал 100 рупий в месяц. Через некоторое время мы прибавили ему еще 20 рупий. Видим, на кухне все время торчит какой-то мальчишка. «Что это значит?» — спрашиваем повара. «Это мой помощник, — отвечает он. — Вы мне добавили жалованье, и теперь мне не надо самому работать руками».

Новый сахарный завод — не предприятие, а заводная современная «игрушка», но в первое время он работал нерентабельно, так как его рабочий сезон продолжался только два-три месяца в году, не хватало сырья — сахарного тростника. Непальцы его для промышленных нужд еще не сажают, не привыкли, и завод в основном перерабатывает то, что привозят индийские крестьяне из прилегающих к Непалу районов. Граница между Непалом и Индией открытая. А непальские рупии можно легко обменять на таможне на индийские и наоборот. Вот и везут крестьяне свой тростник туда, куда ближе.

Озеро удавов. Субботу, выходной день, мы решили провести на Озере удавов. Есть ли непальское название у этого озера, я не знаю, а назвала его так потому, что советские дорожники, так сказать, отбили его у удавов. Два огромных удава (один был четырехметровый) поплатились жизнью. Озеро находится недалеко, километров в двадцати от Патлаи, и стало местом отдыха.

От поселка Патлая на восток берет начало новая дорога, которую еще строят. Несколько десятков километров ее готово: отсыпано земляное полотно, покрыто щебнем и пропитано битумом. Дорога строится на совесть, добротно. Широкая просека, прямая, как стрела. Нам кажется, что мы едем по Подмосковью. Но это впечатление было недолгим.

Доехали до первой речки. Объезд по джунглям. Высоченный лес с серыми стволами далеко просматривается вдаль. Мрачновато. Солнце сюда не пробивается. Толстыми канатами свисают голые лианы, перекидываются с дерева на дерево, причудливо обвивают стволы деревьев.

Дорога делает поворот. Этот поворот не предусмотрен проектом. Виновник — вот это раскидистое дерево с листьями почти как у нашего тополя. Это пипал — дерево священное. Непальцы не позволили его выкорчевывать, а оно как раз оказалось на трассе дороги. Что поделаешь? Оставили.

Едем по белой, окатанной гальке сухого русла реки Дудхауры. Хоть бы узенький ручеек от нее остался. Дорога и дорога, только очень широкая, около трехсот метров, и сыпучая. Здесь предстоит соорудить большой мост. Вот в этих котлованах поставят высокие опоры. Река во время муссона бывает не только полноводной, но бурной и капризной. Тут и там по ней далеко, насколько хватает глаз, на белой гальке чернеют вывороченные с корнями деревья, кусты и целые островки земли… Это следы необузданной стихии. Река способна» а несколько часов отделить большой кусок берега, перенести с одного места на другое тысячи тонн песка и гравия, образовать большую мель.

К руслу подступили джунгли. Справа по каким-то приметам шофер нашел в них «ворота», и мы оказались на заросшей просеке, прямота которой еще указывает, что она сделана по шнурку. Это один из участков первого варианта трассы дороги, который был потом заменен другим.

Лес притих. В подлеске много веерных пальмочек, папоротник, деревца с листьями-лопухами, напоминающими дубовые, растут кусты высоченной слоновьей травы, часто попадаются рыжие пики термитников. В нескольких местах из-под машины выбегали дикие куры. Проскакал заяц. «А вон — тигр!» — тихо сказал шофер. И действительно, метрах в пятидесяти мы увидели тигра, неторопливо пересекающего просеку. Мы все легкомысленно смотрели на него так же, как в зоопарке, совершенно не думая, что он может быть опасен. А ведь этот хищник у себя дома.

Скоро мы повстречали чету крестьян, они были явно возбуждены, что с непальцами бывает очень редко. Эти крестьяне здесь в лесу пасут скот, и они тоже видели тигра. Я представила себя на их месте. Ведь они совсем беззащитны.

Дорога сделала поворот и стала подниматься в гору. Гора неожиданно круто спускалась прямо в озеро.

Красиво! Зеркальная гладь среди камышей в рамке кудрявых джунглей. На воде лодка и плот на бочках. «Малёк» — написано на лодке по-русски. Объяснений не надо. Приехали.

День провели прекрасно, хотя к середине дня в тени было больше тридцати градусов. Ловили рыбу, варили уху. Уха напоминала нашу уху, хотя рыба была не та — с острыми колючками и кусалась. А некоторые рыбки пищали и угрожающе ощеривались, когда их хотели взять в руки.

На обратном пути на просеке нас застал закат солнца. Сначала оно золотило верхушки деревьев, потом тушью вырисовывало причудливую сеть ветвей — на багряном фоне, потом несколько раз проглянуло карминными лучами между стволами деревьев и пропало. Небо сначала стало серым, а потом черным. Еще чернее были безмолвные джунгли, в которых наш джип небыстро пробирался вперед, касаясь боками кустов и травы. И мы все молчали, то ли устали, то ли чувствовали себя немножко виноватыми: задержались на озере дольше, чем было решено. Уж очень хорошо было возле озера после того, как солнце стало садиться.

Но все обошлось без приключений. Мы только много раз видели во тьме джунглей светящиеся глаза. Чьи они были, кто знает?

На выезде с просеки машину остановил вооруженный патруль. Нас спросили по-непальски, что мы везем. Нет ли с нами ружей или охотничьих трофеев? У нас ничего этого не было, и мы поехали дальше без задержки. Было даже приятно, что мы встретили живых людей.

А еще через полчаса мы были уже в другом мире, в Патлае. И джунгли уже не были властны над нами. Здесь люди смотрели кино, и репродуктор всей своей мощью обрушивался на зрителей по обе стороны экрана. Сегодня было очень много зрителей-непальцев, сидевших прямо на земле. Они бурно выражали свои чувства, одинаково радуясь и победе и поражению героев.

Нам было не до кино. Спать пора, завтра — в обратный путь, домой.

Тераи кончились. Дальше дорога уходила в Сиваликские горы — первую ступень Гималайского хребта. Под утренним солнцем эти массивные, отвесно поднимающие-г я над равниной горы были живописны и веселы. Гряда а грядой уходила к горизонту, каждая идеально раскрашенная в свой цвет. Местами нежнейшая сиреневатая дымка поднималась между грядами, тогда горы были полосатыми: кромка резких зубцов незаметно переходила в дымку и скрывалась за новыми зубцами. На ближних вершинах на фоне неба выделялись силуэты деревьев.

Дорога идет по краю обрыва, который спускается в белое русло реки. Противоположный берег поднимается отвесно, местами гладкой стеной, в других местах на склонах между грязно-белыми известковыми пролысинами клубится зелень деревьев.

Круче подъем. Над дорогой повисают скалы. Здесь в виде грота с сосульками, здесь в виде множества ромбов, тут — слоями, опрокинувшимися градусов на восемьдесят… А здесь гигантский валун под зеленой скатертью выпирает своим боком так, что невольно думаешь: «О, Вишну! Убереги и пронеси!»

По расселинам, рокоча и шипя, пробирается между валунами белая пена, обнимет большой валун и затем упадет с него стеклянной стеной. В тени огромных деревьев блестят, покрытые тонким зеленым «стеклом» камни. Далеко внизу шумит невидимая речка. Она, наверно, кипит, над ней, цепляясь за курчавые деревья, поднимаются и несутся в сторону густые белесо-серые клочья тумана. Вот они добрались до дороги, бегут по ней, лезут по скалам, устремляясь к небу, словно притягиваемые им.

Дорога врезается в туман. Выше и выше… Машина пыхтит, дышит с трудом. Впереди на повороте встречный автобус остановился, пропускает нас, здесь машинам не разъехаться.

Вдруг солнце скрылось. Пропыленное ватное небо сразу сделало все вокруг серым и зловещим. Близко перевал. На перевале мы вышли из машины. Здесь полагается отдохнуть и пообедать. Не так уж много мест на этой длинной дороге, где можно это сделать.

Здесь есть харчевня, шофер воспользуется ею. У нас же пища и питье с собой, мы постелили плед на маленькой площадке между валунами под огромным деревом с лакированными колючими листочками. Высота — почти три километра. Пустынно. Тихо и красиво.

Вокруг из серого тумана выступают отдельные деревья: гигантские и рукастые, почти все без верхушек. С «рук» клочьями спускаются лишайники, как будто это сгущенный туман зацепился за сучья и повис, не отрываясь от неба…

Однако туман пробирается и под фуфайки, начинаем дрожать. В машину садимся с удовольствием, в ней теплее. Теперь спуск, и повороты, повороты.

Вдруг на склоне горы появилось солнечное пятно — ярко-желтое. Туман расступается. Машина быстро спускается вниз. Вот уже и дорога под ярким солнцем, а рядом с нами, над обрывом, плывет двухсторонним мохнатым одеялом туча: серая снизу и золотистая сверху. Еще и еще повороты. Теперь каких-нибудь три тысячи поворотов — и мы дома.

Первенец индустриализации

В 1968 году мне представился случай жить в тераях около двух месяцев. Строительство завода сельскохозяйственных орудий подходило к концу — монтажники уступили место эксплуатационникам. Среди них не было термиста, и мне предложили на общественных началах поработать на заводе. И вот уже вместе с главным инженером строительства завода Леонидом Семеновичем Кравченко лечу в Симру. Там нас ждала машина, и минут через сорок мы были на месте, у дома Индра бхаван. Километрах в четырех от него, у дороги, стоит светлое здание с зубчатой стеклянной крышей. Это и есть завод сельскохозяйственных орудий.

— Хотите сегодня же посмотреть завод? — спросил меня Леонид Семенович.

— Да.

— Тогда после обеда поедем вместе. Я Вас представлю мистеру Сувалу, а завод покажу сам и с ребятами познакомлю. Да в столовой уже всех увидите. Кстати, сегодня будет не просто ужин, двоих специалистов провожаем в Москву.

Так я влилась в коллектив строителей. Для меня потекли совсем другие дни, не такие, как в Катманду. Наиболее интересные из них описаны в моем дневнике.

8 февраля. Мне предстоит жить в Индра бхаван, в том самом доме с кружевными галереями, который стоит на краю полей и где почти два года назад я провела ужасные сутки.

Теперь у меня другая комната, на втором этаже, очень узкая. Под высоченным потолком сильный вентилятор, две двери, одна напротив другой, позволяют устраивать сквозняк, кровать под сеткой, платяной шкаф, железные стол и стул, за занавеской полки, там термос и утюг. Но самое главное — у меня отдельный туалет, где кроме умывальника есть и душ. Вода, правда, не только из душа, но и из умывальника сначала льется прямо под ноги, а уж потом через дырку в стене по желобку стекает в сад. Желобков из стены выходит несколько, и таким образом деревья внизу ежедневно поливаются.

9 февраля. Уже три раза была на заводе. Познакомилась с нашими специалистами и с непальской администрацией: главным инженером Шрестхой и директором завода Сувалом. Мистер Сувал сказал, что приятно удивлен тем, что я инженер. Выразил желание присутствовать на моих лекциях по термообработке, которые я собираюсь читать для рабочих. Он по образованию геолог. Не так давно побывал в Москве, говорят, интересный человек.

Коллектив наших специалистов и рабочих небольшой, меня приняли хорошо.

10 февраля. Работа у меня на заводе самая разная, поскольку здесь организационный период. И проверка оборудования, и составление технологических карт и инструкций по технике безопасности, оснащение рабочих мест инструментом и материалами, термообработка небольших партий первой продукции, а главное — обучение работе термиста всего одного ученика — Николая Алексеевича. Мы с ним готовимся обучать группу непальцев, уже не за горами время, когда на заводе не будет русских. Но непальская администрация думает иначе. Рабочих никаких специальностей не готовят, а тех, которых наши специалисты по своей инициативе научили чему-то, недавно всех с завода уволили.

Говорят, что судьба рабочего зависит, во-первых, от принадлежности к касте, во-вторых, от взаимоотношения его с начальством. Достаточно небрежного (не очень почтительного) приветствия, чтобы вызвать немилость. А если ты родился в семье шудра и тебе положено быть мусорщиком, то на заводе тебе доверят только голик и тачку, хотя бы ты научился обращаться, скажем, со станком лучше, чем другой непалец из касты вайшья. Ты будешь ухаживать за станком: обтирать и смазывать его, убирать стружку, а тот, другой, — работать на нем. Старые традиции уже переселились на совсем новый завод.

Леонид Семенович рассказал: хозяйка дома, в котором мы живем, принадлежит к семейству Рана; она, дама предприимчивая, построила вокруг старого дома-дворца несколько современных домов и выгодно сдает их в аренду. Сама постоянно живет в Катманду, но здесь у нее есть молельня, перед нашим домом, за кустами. Эта дама очень набожна, но самой ей молиться, наверно, некогда, и она наняла молельщика. В Непале это допускается. Молельщик каждое утро до работы приходит в молельню, звонит в колокольчик. (Внимание! Я пришел и буду говорить с тобой, божество!) Он приносит богам подношения: рис, крошки другой пищи, лепестки цветов; все разместит, побрызгает водой, зажжет фитилек и помолится. После этого молельщик идет в дом к дочери хозяйки, которая живет рядом, благословляет всю ее семью, ставит им тики на лоб, а затем идет на работу. Работает он на заводе кладовщиком. Хозяйка платит молельщику рисом — 360 килограммов в год.

11 февраля. На заводе занимаюсь мелочами. Мистер Сувал завтра едет в Катманду решать в департаменте промышленности некоторые вопросы. Сама администрация, оказывается, даже многие мелкие вопросы не может решить без санкции департамента. Тем более это относится к набору рабочих. Все «казенные» места на учете.

На заводе положение такое: наши инженеры и рабочие трудятся, как говорится, на совесть. График работ опережается; в смету укладываются. А когда дело зависит от непальской администрации, то приходится проявлять настойчивость. Наши темпы ей не подходят. Торопиться и волноваться — нехорошо, дурной тон. И администрация не волнуется, не торопится. Каждое утро на оперативке представители администрации соглашаются с требованиями, предъявляемыми нашими инженерами, записывают их, но выполняют с большим скрипом, как будто не они будут хозяевами этого аккуратного завода.

Леонид Семенович обратил мое внимание на человека, который стоял внизу на широкой лестнице, спускающейся в сад. Это был худощавый, не слишком молодой человек. Нам жарко (днем сегодня температура и тени тридцать один градус), а непальцам кажется прохладно. На человеке широченные серо-белые полосатые штаны из ситца, огромный синий пиджак с русского плеча доходит ему почти до колен, голова повязана теплым шейным шарфом, узел под подбородком, а ноги босые. Это шофер. Теперь шофер, а полтора года назад он не умел делать ничего, был принят на строительство чернорабочим. Он сам никогда не забывает, кому обязан своим счастьем, и всячески хочет показать, как он благодарен русским вообще и главному сапу[41], мистеру Кравченко, особенно. Вот и теперь он знает, что Леонид Семенович его видит, и старается ему угодить. Шофер картинно стоит с толстой бамбуковой палкой, занесенной над головой. Через двери дома ему видна собачонка, намерения которой он хорошо понимает, она пробирается к задним дверям кухни в надежде поживиться чем-нибудь. Лицо шофера горит отвагой, сейчас он обрушит палку на бедную собачонку…

Перед закатом солнца шофер, не дожидаясь темноты, сядет с другими непальцами возле костра и будет петь монотонно и долго под аккомпанемент дроби, которую старательно будет выбивать на дне ржавой консервной банки коричневый подросток. Слушатели почтительно слушают песню, которую сочинил, видимо, сам шофер. Это песня о том, как он, неграмотный и жалкий человек, стал человеком счастливым. Теперь он управляет машиной, и она его слушается, и у него всегда есть рис. И все это только потому, что есть на свете такие хорошие люди, русские люди, и у них такой хороший сап… Слушатели полностью разделяют его мнение, потому что у одних почти такая же судьба, а другие мечтают о ней.

На работу шофер приходит немного раньше других и молится баранке своего джипа.

13 февраля. У нас на кухне работают два повара и помощник. Это молодые индийцы-мусульмане. По законам своей религии они не едят свинины и не могут к ней прикасаться. Поэтому, когда приходят выписанные из Советского Союза свиные консервы, этикетки с них приходится заранее срывать, чтобы не осквернять религиозных чувств поваров. Повара, молодые ребята, мясо очень любят и, если бы не огласка, ели бы, кажется, и свинину. Но они этого никогда не делают, как никогда не станут есть пищу, побывавшую на тарелке, предназначенной другому, они очень брезгливы.

Два месяца назад повара были очень озабочены, они боялись потерять место. Их вызывали в мусульманскую общину в Раксауле, где «прорабатывали» целых пять часов, а скоро еще предстоит «проработка» в местной общине за то же самое. В общину поступил донос, в котором говорилось, что повара, работающие у русских, оскверняют себя, прикасаясь к свинине. Подал жалобу уволенный за нерадивость помощник повара.

15 февраля. Живу, как в доме отдыха. В семь тридцать в столовой вместе со всеми меня ждет завтрак, в восемь от дома отходит машина, и через пятнадцать минут мы все на заводе до часу дня. Затем обед и отдых до трех часов. Снова работа на заводе два часа. В семь часов вечера — ужин, а дальше все время твое. Правда, скоро становится темно.

Это счастье, что не надо самой думать о еде, но буффало[42] — на завтрак, буффало — на обед, буффало — на ужин… уже надоело.

Сегодня ездила к дорожникам прививать оспу, так как оспа гуляет и в Раксауле, и здесь, в Биргандже.

Вечером одни играют в теннис, в домино, в карты, другие читают, ходят за покупками в Биргандж. Иногда смотрим кинофильмы, в которых каждая реплика героев всем известна наперед. Перед сном идем прогуляться. Ночи здесь стоят совершенно изумительные. Полная луна освещает притихшие деревья, дома и поля сквозь серебряную пыль, которая наполняет все пространство. Никогда раньше ничего подобного мне видеть не приходилось. Вокруг словно картина, исполненная серебряными точками. Резких контуров нет, все размыто, прозрачно и загадочно… Там, где дорога лежит в тени, идти немного жутко. Гулять можно только по дороге, в граве могут быть змеи и скорпионы. Дорога тускло серебрится, ноги утопают в теплой мягкой пыли, воздух не обжигает, как днем, и хочется идти и идти…

Из лачуг, стоящих у дороги, через щели в стенах пробивается красный свет. Иногда из темноты слышится тихий говор. Костров уже нет, дымом не пахнет. Даже собаки лают редко. Но нет-нет и раздастся издали какой-то странный гортанный крик, очень похожий на крики, которыми оглашаются дома, где появился покойник…

Однажды неожиданно из переулка вышли четверо вооруженных полицейских и подошли к нам. Они доброжелательно и настойчиво что-то говорили нам на непали. Мы все-таки поняли, что ходить ночью не надо. Теперь, видимо, гулять придется только на крыше дома, там, где устроен душ.

16 февраля. Пришла почта. В доме стоит тишина. Не стучат внизу под балконом пластмассовые шарики. Никто не вызывает Пышку, чтобы покормить с рук. (Пышка — пышнохвостая рыжеватая мангуста, которая живет где-то под домом, она стала ручной, знает свое имя.) Все превратились на одни сутки в писателей. Получили кучу писем, теперь отвечают на них. Времени мало, завтра почта уходит в Катманду. И у меня много работы, получила одиннадцать писем.

28 февраля. Вчера поздно ночью вернулась из поездки по Индии. На заводе не была почти неделю, но там в моих владениях ничего не изменилось. В общем все оборудование подготовлено к работе, только работать некому. Партию кхукри, предназначенную для подарков, мы вместе с Николаем Алексеевичем давно обработали. Он термистом стал поневоле, но эта работа ему нравится, он говорит, что по возвращении домой переменит свою специальность. Он внимательно слушает объяснения и охотно исправляет ошибки. С ним работать одно удовольствие.

29 февраля. Церемония передачи завода назначена на 11 марта. Теперь это точно, утверждено самим махараджадхираджем Махендрой.

4 марта. Неожиданно вместе с Кравченко лечу в Катманду. Немного отдохну от жары. Здесь теперь днем температура в тени тридцать шесть градусов, солнце сверкает так, что без очков ходить невозможно. Пыли стало еще больше, она постоянно висит в воздухе, прилипает к телу, раздражает. Ночью уже не требуется одеяла, но спать еще можно, если хорошо отгородиться от комаров.

8 марта. Сегодня мы вместе с Леонидом Семеновичем вернулись в Биргандж. Наши мужчины много потрудились чтобы доказать, как они уважают женщин (по крайней мере 8 марта). Ужин был обставлен торжественно. Вино, речи, цветы… Женщин в этой маленькой колонии (вместе со специалистами сахарного завода) всего три. Нас поздравили и всех вместе, и по отдельности, и устно, и письменно: перед каждой из нас лежал поздравительный конверт с красочной открыткой и подарок. Вскоре ужин перешел в концерт. Леонид Семенович пел под гитару, хорошо, задушевно пел. Другие декламировали, рассказывали, загадывали загадки, танцевали, плясали, шутили.

10 марта. На завод прилетели посол Советского Союза в Непале, представитель из Москвы и другие гости, много гостей. Только теперь наконец на заводе засуетились: все трут, обвешивают цветными флажками, ставят шатры, готовят какое-то подобие сцены, на ней — специальное место для Махендры. Неподалеку на кострах что-то варят и жарят. Завтра — церемония передачи завода непальцам.

11 марта. С самого утра на заводе полно людей. Черно-белые фигуры непальцев, белоснежные рубашки русских, нарядные платья и сари женщин. Одни ходят праздно, осматривают завод, другие — озабоченно, проверяют, все ли в порядке. Люди в защитной одежде заглянули даже под столы и стулья, под помосты и за занавески. Но, кажется, все нормально и все успели сделать. Что завод сегодня именинник, видно сразу при въезде на его территорию. Везде цветные флажки — над головой, по сторонам, на стенах здания. Журчит фонтан, зеленеют только что посаженные кусты и цветы. За углом, вдоль заводского корпуса, под открытым небом приготовлен «приемный зал». В голове его — сооружение на помосте под большим балдахином. Огромные фестоны из белого шелка. Вблизи — маленькая трибуна, в глубине синий бархатный диван для Махендры и кресла для прочих почетных гостей.

Перед головным сооружением на некотором расстоянии просторный цветной шатер защищает от знойного солнца ряды стульев для всех остальных присутствующих.

Вот эти ряды стали заполняться. Непальцы и русские, мужчины и женщины. Женщин-непалок немного, мужчины предпочитают оставлять их дома, когда идут к иностранцам. Чиновники столичные и местные из Бирганджа, сотрудники советского посольства, аппарата экономического и торгового советников, корреспонденты многих газет, непало-русская администрация завода и, конечно, все другие работники завода. Из Катманду в Симру прилетел специальный самолет. Дорожники из Патлаи приехали на торжество в полном составе на нескольких автобусах. Торжество большое. Металлообрабатывающий красавец-завод построен. Здесь под одной крышей все отделения: заготовительные, обрабатывающие и отделочные. Только два года! Для советских специалистов это были два долгих тяжелых года работы в непривычных условиях. Теперь от большой их группы осталось всего шесть человек.

Солнце палит. Время идет медленно. Ждут Махендру, все разбрелись. Вдруг под шатром стало многолюдно, шумно и суетно. В небе появился вертолет. Сверкнув на солнце и взметнув пыль и мусор, он мягко опустился на территорию завода за складом. Из вертолета вышел в светлом национальном костюме и черном топи маха-раджадхирадж Махендра Бир Бикрам Шах Дева. К нему уже приближались встречающие непальцы и охрана. У Махендры хорошее настроение. Свободный широкий шаг, кому-то посылает приветствие рукой. Красная дорожка ведет к сооружению под балдахином. Здесь, выстроившись в ряд, Махендру ждут представитель СССР, имеющий полномочия на передачу завода, посол, другие руководители советских учреждений и высокие непальские чиновники. С русскими Махендра поздоровался по-русски, за руку, с непальцами — по-непальски, на расстоянии.

Все усаживаются на свои места. У микрофона выступают директор департамента промышленности Непала, потом — мистер Сувал. Он коротко рассказал о заводе, ему важно было оценить, чего же стоит подарок. Подарок был достойным. Затем выступали русские: советник по экономическим вопросам, главный инженер строительства завода, посол. В заключение выступил министр промышленности Непала.

Щелкали фотоаппараты, шипели кинокамеры, щедро сверкало и жарило солнце…

Теперь (надо было осмотреть подарок. Вслед за Махендрой и его свитой все двинулись толпой к главным воротам, которые ведут в заводской корпус со стороны шоссе.

Махендра разрезал ножницами ленту и отодвинул занавеску с мемориальной доски, вделанной в стену: «Завод сельскохозяйственных орудий, построенный с помощью Союза Советских Социалистических Республик, открыт Его Величеством королем Махендра Бир Бикрам Шах Девой 11 марта 1968 г.».

Высокое, просторное помещение мягко освещено через фонари в потолке. Махендру ведут в заготовительное отделение. Молоты и прессы заинтересовали его. Завод показывают в рабочем состоянии. Из нагревательных печей вырывается пламя, пресс, вздыхая, выдает почти готовые детали для плуга. Управляют прессом, нажимая на педаль. Махендру просят наступить на педаль… и он сделал одну деталь собственной ногой. Нагрев металла током высокой частоты тоже обратил на себя внимание Махендры. Быстро прошли по литейному отделению, мимо отделения гальванических покрытий, мимо станков. Впрочем, здесь немного задержались. Станки разные, современные: металлорежущие, шлифовальные.

Через другие ворота вышли во двор, к сооружению под балдахином. По наружной лестнице поднялись на второй этаж в кабинет директора завода. Здесь полумрак и кажется прохладнее. На столе угощение по-непальски. Гости держатся свободно, шутят, улыбаются, с удовольствием закусывают.

Махендре и представителям непальского министерства и департамента преподносят подарки: кхукри, изготовленные на этом заводе. Неггальцы снимают чехлы с ножей, пробуют лезвия, любуются зеркальной их полировкой, изящной формой, щелкают языком. Подарок очень нравится.

Русским тоже преподносят подарки; литые барельефы из красной блестящей меди.

Па столе появилась папка. Наступил момент подписания акта о передаче завода, построенного Советским Союзом в дар непальскому правительству и народу. Текст этот акта написан на двух языках: русском и непали.

Потом провожали Махендру к вертолету. Вертолет, взлетев, снова обсыпал всех землей и мусором. Остальные гости разъехались до вечера.

Вечером на заводе был прием. Основную массу составляли непальские чиновники в черных пиджаках поверх белых национальных костюмов, в черных топи и черных ботинках. Под тентом на столе богатое угощение. Гости в шутливых разговорах вновь выражают восхищение заводом, объясняются в любви к русским людям, к нашей Родине, такой благородной, богатой, большой и холодной. Некоторые спрашивают: «А что вы еще нам подарите?»

12 марта. Сегодня на завод никто не ездил. Объявлен выходной. Я отправилась с Л. С. Кравченко и его женой на прогулку в джунгли. Мы уехали далеко за Хетауру к слиянию двух рек.

Недалеко от дороги стоит гигантский утес, похожий на нос корабля. Густой, почти без листьев лес на нем напоминает мачты. А сам «корабль» словно из песка с цементом, стоит отвесно и не рассыпается. Рядом прозрачная нитка ручья; стайки крохотных рыбок снуют в горячей мелкой воде. Остальная часть русла — просто сухая голубоватая крупная галька. Вот здесь мы и погуляли. На крутых берегах заросли лысых деревьев с белесой корой и голый кустарник, рыжими клочьями топорщится трава. А кое-где цветущие деревья, крупные кисти соцветий нежатся под солнцем.

По руслу можно гулять, не так опасно, место открытое, чистое… но солнце! Оно жарит беспощадно. Перед глазами мелькают желтые и зеленые круги… Надо идти в тень.

Смотрите, обезьяны! Стая длиннохвостых обезьян заметила нас и сопровождает, передвигаясь немного выше нас по деревьям. На вид эти чистенькие серебристые зверушки с белой грудью очень приятны, но мы не «заговариваем» с ними, нам известен их прескверный характер. Не без труда мы нашли полоску тени под песочным утесом и здесь отдохнули, поели. Двигаться не хочется. Жарища, пе меньше сорока градусов. Все кроме Леонида Семеновича разморились и молчат, один он, этот могучего телосложения мужчина с усами, не перестает шутить. Сегодня он прощается с джунглями. Скоро распростится и с Непалом.

На обратном пути остановились в Хетауре, зашли в лучший ресторан, чтобы напиться, но не все отважились на это.

По улице Хетауры шла свадьба; толпа людей, сопровождавших молодую чету. Время от времени в воздух взлетало облачко красной пудры. Но ни песен, ни плясок, ни шума.

13 марта. Были на заводе. Новые хозяева его не пылают трудовым рвением. Кругом мусор — следы прошедших торжеств, все рабочие бездельничают. Не стучит молот, стоят станки… Я дописывала конспект лекции, которая обещана непальской администрации.

14 марта. Снова выходной день. Теперь по случаю праздника Холи. Непальцы мажут (и поливают) друг друга краской. До обеда провела время на крыше, это хорошее убежище от охотников красить людей во что бы то ни стало.

15 марта. Праздник продолжается. Не выходим из дому. Вчера заводские знакомые непальцы врывались в дом, стучали в каждую комнату, охотились за каждым. Мужчин вымазали даже на крыше. Намерения, конечно, у непальцев самые хорошие, вымазать, посыпать или облить краской — значит желать человеку самого хорошего.

Но не всем нам хочется быть вымазанными. Догадливые мужчины встретили эту перспективу в трусиках и у них все было хорошо, а те, кого непальцы поймали внизу в хороших костюмах, сопротивлялись, была беготня, крик, шум. Меня же, когда я была на крыше, спросили, можно ли обсыпать красной пудрой, я ответила отрицательно, и меня не обсыпали. Но вечером, когда я выходила из столовой после ужина, два шофера, Сиам и Мухты, загородили мне дорогу; «Мимса! Литл, литл тика!» Они показали на ноготь своего мизинца и так смотрели на меня, что невозможно было их огорчить. Они оба поставили на моем лбу тику, очень аккуратно и след в след.

Вечером местные жители жгли огромные костры. Оттуда слышалась однообразная несложная музыка. Барабан и бубны. В стороне плясали под стать музыке — однообразно и несложно. На улице было много пьяных. Не от вина в основном, а от жевания какого-то наркотика. Казалось, что все, кто ходил по улице, были перепачканы краской. И сами они были в любую минуту готовы достать из кармана горсть краски и швырнуть ее.

Когда стемнело, мы пошли посмотреть на праздник с крыши. Огромные костры и вокруг них тени пляшущих. Загадочно и тревожно. И эта музыка, как молоток по голове, все одно и то же, одно и то же…

19 марта. Вчера и сегодня читала лекцию по термообработке. Вчера моим слушателем был только один Шрестха, а сегодня пришел и Сувал. Он сказал, что заглянул ненадолго, но просидел до самого конца, все два часа. Хороший у нас переводчик — Николай Николаевич, с ним работать легко.

Вчера вечером на заводе был снова прием в честь Леонида Семеновича, его проводы. Присутствовала вся местная и неместная непальская знать. Был мэр Бирганджа Гхош, комиссар зоны и другие. Непальцы устроили прием на русский манер: все гости сидели за столом и угощение было почти русским. А какие хвалебные речи говорили в адрес Леонида Семеновича! Сколько было высказано прекрасных пожеланий! Право, надо иметь каменное сердце, чтобы не расплакаться. Леонид Семенович был очень тронут. Те, к кому эти прекрасные тосты не относились, тоже были захвачены патриотической волной. Некоторым хотелось целоваться с непальцами, другим — кричать ура.

20 марта. Вот и знакомый аэродром Симры. У кромки его необычно много машин: легковые, джипы, лендроверы и даже автобус. Черно от людей на поле. Так здесь бывает нечасто. Здесь и все работники завода, русские и непальцы: администрация, рабочие, шоферы, повара и чуть не все дорожники и непальцы-чиновники. Провожают Леонида Семеновича. Об этом говорят гирлянды из живых цветов — на шее у него и его жены. Тут же на аэродроме фотографируются на память.

Жарко. Все устали, говорить уже не о чем, но никто не уходит. Все ждут посадки на самолет, который неизвестно, когда еще будет, так как, говорят, он сломался и где-то его чинят.

Я не только провожаю Кравченко, я возвращаюсь домой в Катманду. Прощайте, тераи, завод и друзья!

Торжества на сигаретной фабрике

В 1965 году при экономической помощи Советского Союза в Непале появилась первая собственная сигаретная фабрика. Ее построили в старинном городе Джанакпуре, который находится в тераях. К четвертой годовщине своего существования, в феврале 1969 года, сигаретная фабрика впервые подсчитала не убытки, а прибыли, и прибыли немалые — семь миллионов рупий. Поэтому фабрика собралась в этом году отметить свои «именины», 21 февраля, более пышно, чем всегда.

В газетах печатались статьи о фабрике, в кинотеатрах рекламировались сигареты фабрики. (В непальских кинотеатрах на западный манер сеансы начинаются с рекламы.) Издали буклет, который знакомил с фабрикой. В продажу поступил новый, юбилейный сорт сигарет в изящной упаковке. И само собой разумелось, что на фабрике будет устроен банкет. На него приглашались: министр промышленности Непала, секретарь министерства финансов, весь состав совета директоров фабрики, члены местного панчаята, руководители разных местных организаций, посол СССР в Непале, советники посольства, советские специалисты-дорожники и другие, а также вся администрация и рабочие фабрики.

Фабрика откупила рейсовый самолет (Катманду — Джанакпур), который предназначался для доставки высоких гостей в Джанакпур.

Мы с мужем были в числе приглашенных, но в Джанакпур не прилетели, а приехали на машине. Выехали мы из Катманду заблаговременно, 17 февраля, и 20 февраля под вечер благополучно приехали в гостевой дом в Джанакпуре. Все четыре дня мы были в пути. Побывали в Патлае, в Патне, в Барауни, проехали Мазаффарпур и много других индийских городков и селений.

Да, и Патна, и Барауни, и Мазаффарпур находятся в Индии. А мы и ехали по Индии. Из Катманду в Джанакпур на машине можно попасть только через Индию. Для нас это было интересное путешествие, и мы его даже удлинили немного. Но жителям Непала для того, чтобы попасть из одного его района в другой, в объезд по чужой стране даже и самой короткой дорогой неудобно и дорого.

Итак, наше путешествие в Джанакпур началось 17 февраля. Благополучно преодолев три перевала, к концу первого дня мы по знакомой уже читателю дороге Трибхувана приехали в Патлаю. Здесь у нас теперь есть «своя» квартира, где мы всегда останавливаемся.

Утром 18 февраля мы отправились в дальнейший путь, который теперь лежал через Биргандж и Раксаул по Индии.

Сразу же за Раксаулом вдоль дороги появились пальмы, этакие своеобразные стройные колонны с пучком вееров наверху. За дорогой — лоскутки полей. Поля более ухоженные, чем в непальских тераях. Дорога проходит по деревням, то есть мимо хижин-лачуг, которые теснятся к самой дороге. Большинство хижин — это сараюшки из соломы, а то и просто один навес на кривых невысоких палках. Дальше пошли хижины-мазанки из глины, очень маленькие, стогообразные с дырками вместо окон. Коричневые люди с белыми зубами, в серой одежде. Полуодетые и голые дети. Возле домов сидят на корточках мужчины и женщины, кажется ко всему безучастные. Рядом привязанная скотина: коровы или буйволицы покорно стоят или лежат в навозе.

Навстречу черепашьим шагом движутся повозки, нагруженные сахарным тростником. Два огромных деревянных колеса без ободов и два равнодушных ко всему вола, чаще всего белых. Тростник, несомненно, везут в Биргандж на новый сахарный завод.

Пейзаж очень скучный. Во всяком случае, такое впечатление он производит на меня. И пальмы не спасают, только подчеркивают эту плоскую скуку. Плоская земля уходит к горизонту, где на фоне неба вырисовываются пальмы разной высоты. Тихо, зелено и пустынно. Я знаю, как много здесь живет людей, вижу их в страшной тесноте возле своих жилищ, вижу землю, всю превращенную ими в поля, в эту лоскутную мозаику, а впечатление пустыни не пропадает.

В этот раз дорога по Великой Гангской низменности мне нравится больше, чем год назад, когда мы проезжали по этим же местам в первый раз. Мне кажется, что нынче все зеленее. Правда, пыли много и теперь. По мере того как день клонится к вечеру, в пыли, как в тумане, за четыреста метров уже ничего не видно. Не поэтому ли на людях здесь редко встретишь яркую одежду?

Мы едем по штату Бихар. С дороги пейзаж изредка разнообразится тонкими трубами фабрик. К вечеру, когда на землю уже спускалась темнота, мы въехали в город Патну.

Это неуютный, большой, но тихий город, типично индийский. Дома — от больших, казенного вида, до лачуг. Рикши на велосипедах, нищие. Под ногами мусор, битый кирпич, ямы, бугры. Полутьма.

Мы переночевали в гостинице «Отель Рипаблик». В номере очень рациональная планировка. Есть все необходимое и ничего лишнего. Уют создают ярчайшие занавески из грубой ткани. Ими задрапированы и наглухо закрытые окна (в номере есть кондиционер), и проем между двумя отсеками помещения, который одновременно служит кабинетом и будуаром, и кресла. Полумрак и прохлада.

Утром выехали из Патны. До Джанакпура так далеко, что надо думать о новом ночлеге. Ночлег в гостиницах маленьких городков нас не прельщает, мы хотим до ночи добраться до Барауни. Это тоже небольшой городок, но в нем есть поселок советских специалистов — строителей нефтеперегонного завода.

Вдали на плоской равнине контуры огромного промышленного предприятия. Оно слегка дымит, как будто дышит серое гигантское живое существо. Еще немного — и асфальт привел нас в просторный кирпичный городок. К машине подходят русские… здесь, за тридевять земель, где все, все не такое, как у нас. Они были рады нам не меньше, чем мы им.

Нам предоставили для ночлега целую квартиру, предназначавшуюся для специалиста с семьей. Дело в том, что теперь в поселке живет только двадцать советских специалистов, завод уже построен, а когда строился, то их было триста, и теперь помещения пустуют.

Поселок индийцы строили специально для русских специалистов. Мне показалось, что, строя его и желая, чтобы специалисты чувствовали себя как дома, индийцы при этом руководствовались тем, что знали о русских: страна их огромна, богата, люди в ней живут широко, привольно, много едят, холода не боятся, жару не переносят… а живут коллективно.

И вот что у них получилось.

Под одной крышей — огромное здание в три этажа из пяти крыльев. Длиннющие и высокущие коридоры-галереи, просторные лестничные клетки. Каблуки гулко отбивают каждый шаг. Чтобы попасть из одного крыла в другое, надо изрядно пробежаться. В доме есть столовая и клуб.

Площадь квартиры, где нас поместили, не менее семидесяти квадратных метров, высота метров пять. Поперечные плоские балки опоясывают квартиру, отделяя комнаты, расположенные анфиладой. Только дальняя комната-спальня отделена от других кирпичной стеной (впрочем, только до высоты опоясывающей балки), все остальные комнаты отделяются занавесками. Все в квартире рационализировано. Никакой прихожей. Попадаешь через плотно пригнанную дверь сразу в гостиную, рядом с ней за занавеской Направо — столовая, налево — крохотная кухня, отделенная встроенным шкафом, за столовой — детская спальня, за ней спальня главы семьи, там кондиционер. Второй кондиционер установлен в гостиной. В стены гостиной встроены гардероб, полки и полочки, в стены кухни — раковина для мытья посуды, стол и полки. В просторном санузле только унитаз и душ.

В квартире все было в порядке, были свет и вода, и мы хорошо отдохнули. Утром запаслись продуктами на дорогу, наполнили термосы чаем, попрощались с новыми друзьями и снова в путь.

Часу в пятом вечера асфальт индийских дорог сменила мягкая белая пыль. Машина, переваливаясь, плыла, по ступицу утопая в мягком лёссе и волоча за собой густой белесый шлейф. Индия кончилась, начался Непал. Тут мы оценили меткость определения, которое раньше слышали: «Непал начинается там, где кончаются дороги». Зато пейзаж теперь не такой унылый, по сторонам дороги все больше и больше деревьев. Вот и контрольный пункт в местечке Сита Мари. Пока продолжаются таможенные формальности, индийский чиновник предлагает чай.

Отправились дальше, закрыв почти все окна в машине. Но все равно, когда мы остановились недалеко от Джанакпура, чтобы стряхнуть пыль с одежды и с машины, у нас был вид грузчиков на мельнице.

Непал встретил нас у первого же селения огромной толпой. Тут и палатки, и выступления танцоров на повозке, и море людей, одетых в яркие одежды. Все толпятся на дороге, что-то грызут, смотрят товары, разложенные на песке… Что же это за праздник в Непале? Ах да! Третий день празднования Национального демократического дня. Наша машина потихоньку ползет дальше.

Наконец-то Гэст хауз.

Нам отвели комнату на втором этаже. Она фонарем выпячивалась во двор, и с трех сторон в ней были окна. Сейчас они пропускали не свет, а холод. Свет давал красный волосок электрической лампочки. Цементный пол, железный шкаф, железный стол и стулья. Куда ни повернешься — ушибешься. Кровати под дырявыми москитными сетками, на них по жесткой думочке и покрывало. Но все это не смущало, у меня нашлись и иголка, и нитки, и тряпки для пыли, и постельные принадлежности, и посуда, и кое-какая еда. (Вот преимущество езды на машине!) Мы предусмотрели и комаров, а вот холод…

Все говорили, что в Джанакпуре уже жарко, мы поверили этому, ведь этот город на юге Непала, и оставили свои теплые фуфайки в Патлае. В Индии мы о них не вспоминали, а вот теперь здесь, когда солнце село, мы начали стучать зубами. Чем тут поможешь? Так и пришлось стучать зубами в Джанакпуре две ночи и один долгий вечер. Первую ночь из-за холода мы почти не спали. Слушали лай собак и плачущее завывание шакалов.

Наконец через щели ставен стал пробиваться свет. Под окном неторопливо затюкал топор (конечно, не топор, а кхукри), и через каких-нибудь два часа бой принес нам в комнату завтрак — маленькие вареные яйца, соль, серый чай с запахом дыма и печенье.

После завтрака мы спустились вниз, где нас уже ждали женщина и необычно высокий для непальцев мужчина со спокойным красивым лицом. Это был генеральный управляющий фабрикой Гопи Мадав Девкота с женой. Жена Девкоты, болезненная и очень скромная женщина, говорила только на непали, поэтому все знакомство с ней ограничивалось улыбками. С Девкотой же мой муж был давно знаком по долгу службы, и я о нем немало слышала. Это человек, который живет не для себя, не ради своего благополучия и своих интересов. Он по-настоящему любит свою страну и свой народ и, когда ему представляется возможность, доказывает это.

Года два назад Девкоту назначили генеральным управляющим фабрики, дела которой были в плачевном состоянии. Девкота — человек образованный — приложил много труда и энергии, чтобы сделать фабрику не только рентабельной, но и процветающей.

Все предыдущие управляющие не смогли поставить новую фабрику на свои ноги. Девкота же как-то сразу вошел в ее дела, сжился с ней так, что не мог не думать о ней все время. Он, казалось, только о ней и говорил. А главное — он планомерно претворял в жизнь то, что сам же намечал. Интересно, что эти улучшения касались не только чисто технических или экономических вопросов. Девкота заботился и о рабочих фабрики.

Он разработал проект дальнейшего развития фабрики на несколько ближайших лет, в котором предусматривались, кроме увеличения производства и улучшения качества сигарет, и другие крупные мероприятия: бесплатное амбулаторное лечение рабочих, оплата фабрикой расходов на лечение рабочих в больнице в течение десяти дней в году, постройка школы и спортивных сооружений, а также домов для инженерно-технических работников и квалифицированных рабочих.

Девкота ввел на фабрике систему, которая заинтересовывала рабочих в состоянии дел на фабрике, в эффективной ее работе. Одно из мероприятий этой системы — отчисления на персональный счет рабочих. Отчисления делаются двух видов: отчисления из заработной платы (какой-то небольшой процент) и отчисления от доходов фабрики (эти отчисления значительно больше отчислений первого вида). При уходе с фабрики рабочий получает все накопившиеся на его счету деньги. А по мере того как они накапливаются, у рабочего остается все меньше желания уйти с фабрики.

Девкота предложил нам осмотреть город, пока еще было время до встречи гостей на аэродроме. Он хотел, чтобы мы осмотрели трикотажную фабрику, которая работала на японском искусственном волокне. По пути он говорил о городе. Говорил не так, как говорят многие непальцы, которые тоже любят свою страну. Те, другие, всегда гордились прошлым и обращали наше внимание на памятники старины: дворцы, храмы. Девкоту же интересовало настоящее, интересовало то, что могло способствовать развитию Непала. Не зря же он вез нас осматривать не храм, которым славится Джанакпур, а новую фабрику. Мне очень жаль, что нам не удалось ее увидеть.

Мы ехали все мимо каких-то пустырей, ведь Гэст хауз стоит на окраине. Вот и фабричные здания. Ржавые глухие стены за забором. Мы ищем подъезда к фабрике. Возле нее все разворочено: ямы, бревна, откуда-то взявшаяся грязь, когда полгода не было дождей… Так, покрутившись вокруг, мы повернули назад, пора было ехать на аэродром.

Дальше все пошло по расписанию. Встреча гостей, размещение их в Гэст хаузе, отъезд на сигаретную фабрику, осмотр фабрики и обед, отдых, снова на фабрику…

Сигаретная фабрика стоит на зеленой лужайке. Сама — хорошенькая игрушка, и вокруг нее опрятно, прибрано. Рядом построена сцена в виде раковины и ряды стульев перед ней.

В цехах фабрики тоже все было в порядке. Фабрика работала. Посетителей (восхищали автоматы: набивка сигарет, упаковка. У рабочих веселый вид, никто не болтается без дела.

Гостей пригласили обедать, одних — наверх, других — в специально приготовленное помещение внизу. Вверху, в светлом кабинете управляющего, середину занимал длинный стол, накрытый простынями, по стенам — стулья. На столе в эмалированных мисках угощение: салаты и мясные блюда под разными соусами, гороховая подливка. Бери тарелку и накладывай огромной поварешкой.

Гости расселись по стульям с тарелками и повеселели.

Здесь было совсем мало женщин. Моей соседкой оказалась пожилая княгиня, вдова. Она родилась в Непале, замуж вышла за индийского раджу небольшого княжества. Раджа вскоре умер, и она сама управлялась с «хозяйством» до тех пор, пока земли княжества не были присоединены к другим землям, объединившимся в единую независимую Республику Индию. Княгиня за конфискованную землю получает компенсацию и живет теперь в Варанаси. В Непал она приезжает каждый год, чтобы навестить родственников, а сюда на прием попала с одним из них…

Вечером под открытым небом возле фабрики, где была построена сцена, состоялось короткое торжественное собрание и большой концерт. Ораторов было много, но они не утомили слушателей, говорили недолго и живо, не по бумажке. Наиболее серьезным было сообщение Девкоты. Цифры, факты… А остальные ораторы-непальцы, казалось, соревновались между собой в остроумии. И публика, сидящая на стульях и на земле, не раз громко смеялась. Министр промышленности вообще построил свою речь на шутках: «Сам я не курящий, но теперь, кажется, буду курить, потому что новая фабрика выпускает очень вкусные, хорошие сигареты» и т. д.

После речей, в которых упоминалась и бескорыстная помощь Советского Союза Непалу, и доходность фабрики, было награждение работников фабрики — участников недавних спортивных соревнований — подарками. (Прямо как на каком-нибудь заводе у нас дома!) Затем начались выступления артистов — приглашенных со стороны и артистов-любителей, своих фабричных. Публике очень нравились шуточные номера — пантомима, дурачества, фокусы. В заключение показали наш цветной фильм о Советском Союзе.

Мы смотрели на сцену, судорожно кутаясь в пыльники, не способные согреть. Непальцы, сидящие на земле, были одеты не теплее, но никто из них не думал покидать свое место и после того, как концерт кончился.

На другой день с утра мы поехали осматривать знаменитый храм Джанаки, или храм Сита-Рама, этого блюстителя былой славы Джанакпура.

В настоящее время Джанакпур — город и по непальским понятиям небольшой. «Небольшая деревня», — говорят о нем непальцы. Старинная его часть — всего одна улица, искривленная во всех трех измерениях. Почерневшие, прижавшиеся друг к другу типично непальские дома. Подкосы, нависшие крыши, маленькие окна с деревянными решетками. Торговая улица, где нижний этаж — сплошные двери. Другая часть города раскинулась широко, состоит из невзрачных домиков, не имеющих стиля. Кое-где стоят коттеджи, несколько искусственных прудов с разрушенными стенками, базарная улочка с кое-как построенными лавками, стоящими вкривь и вкось.

Если по базарной улице и старинной торговой мысленно провести условно прямые линии, то в их пересечении окажется обширная, ровная площадь, это площадь перед изумительным творением рук человеческих — храмом Джанаки.

Понятие «храм» здесь охватывает все священное место — крепость-монастырь с ее квадратным внутренним двором, где и стоит собственно храм Джанаки.

Трудно описывать такие сооружения, которые строились многие десятки лет. Некоторое представление об этом священном месте дает фотография фасада крепости. В Непале такой храм один, от типично непальского он далек. Когда смотришь на него, сразу представляется Северная Индия: ее бескрайнее чистое голубое небо, на фоне которого красуются высоко поднятые характерные купола, беседки, башенки величественных памятников архитектуры, оставшихся от времен владычества Великих Моголов — резиденция-крепость шахов Красный форт (в городах Агре и Дели), усыпальница Тадж Махал (г. Агра), усыпальница шаха Акбара и др. И здесь, в Джанакпуре, башни (правда, не такие легкие и прозрачные), накрытые «шляпой» с полями, фестоны на крыше, балконы и балкончики и галереи с тонкими колоннами, стрельчатые проемы входов, окон, ниш; цветная керамика, цветное стекло, искусный пестрый рисунок украшений и кружево решеток.

Сам храм Джанаки — это вычурная и пестрая постройка. За основу взят куб, который потом украшали всеми элементами восточной архитектуры и отделывали и цветным стеклом, и яркой цветной керамикой, и мозаикой, и узорными решетками до тех пор, пока хватало фантазии и пока ни на стенах, ни на крыше уж не оставалось места. Впрочем, по углам храма как-будто есть еще свободное место. Все четыре угла его резко выделяются среди сверкающей пестроты своей белизной. Углы храма словно четыре квадратные белоснежные башни под своим замысловатым куполом, облепленным украшениями. Башни двухэтажные, на каждом этаже с двух сторон стрельчатые ниши. Колонны между нишами и их верх имеют цветную отделку, но это не мешает «башням» оставаться белыми. При солнечном освещении белые части их нестерпимо сверкают, сами излучают свет, и лучшего украшения им не надо. Кроме того, они резко подчеркивают все богатство соседних украшений.

Внутри храм разделен на две части; переднюю, доступную свету и ветру, и заднюю — глухую, темную. Пол, стены и потолок облицованы прекрасно отполированным светлым мрамором. Пол уже сильно истерт босыми ногами посетителей, углы, которые служат местом для приношений богам, испачканы остатками пищи и птичьим пометом. С потолка свисают в обеих половинах огромные хрустальные люстры. А больше в храме ничего нет. Зато есть обитатели. В глубине храма на скрещенных ногах сидит длинноволосый садху, прямой и сосредоточенный, с потупленными глазами. Другой садху бойко подбегает к каждому из нас и просит пожертвовать на храм, протягивая черную чашку. По верху всех построек, как бывает обычно и в других священных местах, бегают ловкие обезьяны, а внизу ходят вялые, тощие собаки.

В народе храм больше известен как храм Сита-Рама. Сюда, особенно в праздник Рамнавами, индуисты приходят ежегодно, чтобы поклониться идеальной паре героев «Рамаяны», Сите и Раме. Приходят для того, чтобы «вспомнить и гордиться» тем, что Сита, эта идеальная женщина, родилась здесь, в Джанакпуре. Вместе с этим вспомнить и о том далеком идеальном времени, когда все были счастливы на непальской земле, и именно в этом районе.

В то время Джанакпур был столицей крупного государства Видеха, которым управляли раджи династии Джанака. И соседнее с Видехой государство было знаменитым, это было царство Кошала, которым управлял Дашаратха, отец достославного Рамы. Оба государства разделяла только река Гандаки. И было в них обоих много схожего, хорошего.

О Джанакпуре той поры и теперь непальцы рассказывают (и пишут) со множеством подробностей.

Город тогда был очень большим. У него были широкие улицы, много садов и прудов, возле которых паслись коровы, а дома отличались красивой архитектурой. С четырех сторон в город вели, ворота, и возле каждых ворот был большой базар.

На улицах было много повозок, и всегда можно было видеть воинов из касты кшатриев, одетых в шкуры леопардов, на которых они охотились ib ближайших лесах. Впереди важно шествовавших воинов носильщики несли их штандарты.

Джанакпур был центром арья дхарма — «благородного учения» (т. е. индуизма), из которого черпала знания вся Индия. Сами высокообразованные раджи династии Джанака с уважением относились к ученым мужам из других мест, приглашали их к себе и брали под свое покровительство, поэтому при их дворе всегда было много мудрецов и философов. Здесь звучали ведические гимны, а брахманы, одетые в лучшие в мире шелка из Варанаси, украшенные золотом и разрисованные сандаловой пастой, устраивали религиозные диспуты, в которых могли участвовать и женщины.

Науки и искусство спорить поощрялись раджами, иногда победителю диспута назначался приз. Однажды приз состоял из тысячи коров, причем к рогам каждой коровы был привязан кусок золота.

Так вот, в ту пору, когда в соседнем княжестве Ко-шале у раджи подрос старший сын Рама, в Джанакпуре во время правления раджи Сидхвайя Джанаки подрастала красавица Сита. Рама и Сита полюбили друг друга…

Вся история их любви и жизни, полной приключений, подробно изложена в «Рамаяне». Для индуистов имена их священны. Они верят, что в то золотое время, когда Рама и Сита поженились, народ соседних царств, Видехи и Кошалы, жил в мире и благополучии. Непальцы верят, что в «Рамаяне» под видом борьбы Рамы с Раваной описана действительная история борьбы арпев с людьми, жившими на юге, предводителем которых был Равана. Во всяком случае все истории, описанные в «Рамаяне», индуистам близки и дороги.

Мы еще любуемся храмом Сита Рама. На обширной площади перед ним бродит много коров. У ворот полуголый садху самозабвенно без передышки повторяет: «Ситарам, Ситарам!..»

Еще один обед на сигаретной фабрике, и мы снова в машине. Едем по новому, более короткому маршруту без остановок. Очень торопимся и глубокой ночью добираемся до Патлаи. Пропылились насквозь, затекли ноги, хочется есть и спать… Как же мы были обрадованы и признательны дорожникам за их заботу: в нашей комнате было тепло, на столике стояла холодная закуска и термос с чаем, а на полу — ведро горячей воды и кипятильник. Спасибо, друзья!