Под крылом Вишну

Непальцы назовут вам длинный ряд достопримечательностей — это прежде всего храмы и храмы, храмы и священные места. Бассейны, источники, краны на источниках, камни, отверстия в земле — все это священные достопримечательности. Все они так или иначе связаны с религией. Второй род достопримечательностей тесно связан с правителями, с раджами. Дворцы, памятники, лес, парки, животные… Вот разве музеи стоят особняком. Для нас, правда, в Непале все так необычно, так своеобразно, что все кажется достопримечательным. Однако побываем сначала в Национальном музее и в трех самых древних священных местах долины Катманду: Свайямбхунатхе, Боднатхе и Пашупатинатхе.

Национальный музей

Дорога, извиваясь над рисовыми полями, ведет на запад долины, туда, где у темного края ее чаши видна священная гора Свайямбхунатх с грушевидной вершиной, сверкающей храмами, будто тремя кристаллами. Недалеко от горы, у дороги, находится Национальный музей.

У билетной кассы предупреждают: «Оставьте здесь сумки и фотоаппараты». Фотографировать можно, но это будет стоить три рупии. (А входной билет стоит всего 10 пайс!) Хороший признак, наверно, есть что посмотреть.

Мы вошли во двор, разлинованный дорожками на клетки ядовито-зеленых газонов. Слева на газон спускается крыльцо невысокого белого дома с коричневыми «кружевами». Справа решетчатые ворота ведут в другой двор, в глубине которого стоит большое невзрачное здание с галереями. Но мы сначала пошли не направо и не налево, а прямо. Здесь демонстрируется большой джип, совсем новый и целый. Джип как джип. А знаменит он тем, что в 1962 году под этот джип была брошена бомба, когда в нем ехал махараджадхирадж Махендра. Покушение не удалось, бронированный джип пе пострадал от самодельной бомбы, но служба его на этом закончилась.

Дом слева — хранилище произведений искусства. На втором этаже небольшое собрание картин писаных и тканых, а весь низ занимают статуэтки и барельефы богов, богинь и чудовищ. В одиночку, парами и группами. Из медных сплавов, из дерева, серебра, алюминия. Со столов и со стен — везде на вас смотрят бесстрастные фигурки. Двурукие и многорукие, вооруженные или занятые любовной лаской… Мы в царстве индуистской религии, здесь все герои из многомиллионного индуистского пантеона, все сюжеты из религиозных текстов. Бросается в глаза старательное подчеркивание у фигурок всех особенностей пола. Божества богато одеты. На всем искусные узоры. Эти медные, бронзовые, деревянные «кружева» не могут не нравиться, но со временем перестают поражать. Кажется, что повторяются и фигурки, и мотивы «кружев». Итак, искусство Непала, представленное здесь, не выходит за рамки религии. Легко понять, что она в Непале всесильна.

Переходим в здание напротив. Уже под навесом галереи нас встречают экспонаты. Небольшая бронзовая пушка — ствол на подставке — и горка каменных ядер. Дальше на полках длинными рядами поместились куски грубой деревянной резьбы, которая украшала когда-то снаружи дворцы и храмы: крупные фигуры многоруких богов и богинь, разъяренных страшилищ с длинными телами, похожих то на львов, то на козлов. В длинном темном коридоре размещена керамика: красноватые и серые необливные сосуды разной величины и формы, похожие на наши кринки, чайники, вазы… Много барельефов. Некоторые из них еще совсем недавно не только украшали, но и «охраняли» дома от злых духов. Например, Гаруда[19]. Непальцы считают, что в присутствии каменной или деревянной Гаруды на дом не осмелится сесть ни орел, ни ворона и, значит, такому дому не угрожает несчастье.

В темноте соседних комнат все экспонаты лишены красок. Здесь предметы народного быта: грубо сделанные орудия труда — соха, ткацкий станок (одна рама) — и плетенные из бамбука корзинки, блюда, циновки…

На втором этаже — два огромных зала, высоких и светлых. В первом на стенах во весь рост писанные маслом портреты своих и чужих властелинов. На большом полотне — охота со слонами на тигра, развлечение, доступное только власть имущим. Вот они сидят в безопасности на спинах слонов в расписных домиках, а слоны пробираются в зарослях травы выше их роста. Один слон ухватил хоботом тигра и поднял его высоко в воздух, сейчас грохнет оземь…

Посередине зала — ряд витрин с подарками Махендре от иностранцев. Здесь есть и наши российские: фигурки из кости, хохломские глиняные фигурки и тонко расписанные палехские шкатулки.

Во втором зале посередине тоже стоят витрины. Здесь без всякой системы лежат пропылившиеся ордена воинской и гражданской славы, трофейные и подаренные, а также образцы непальских орденов. Каких только орденов здесь нет! От скромных, железных, до драгоценных, бриллиантовых: непальские, французские, русские, английские, немецкие, индийские и другие. Среди украшений есть головной убор махараджадхираджа с огромным султаном из нежных белых перьев.

В простенках между окнами — опять портреты непальских раджей, разодетых в яркие и тяжелые от обилия украшений одежды. Парча, бархат, мех… Я долго смотрела на портрет Притхви Нарайян Шаха. Основатель Непала! Завоеватель. Человек, который жил двести лет назад. Облик его, если верить художнику, довольно обыкновенный, только взгляд недобрый, жесткий.

На противоположной стороне, вдоль всего зала, в несколько рядов размещены на подставках и на полу чучела зверей и птиц, которые водятся в Непале. Это явно неполное собрание экспонатов все же дает представление о богатой фауне Непала. Здесь огромные головы носорогов, буйволов, яков; чучела мощных оленей с массивными ветвистыми рогами и изящных пятнистых оленей с рогами легкими и разные козлы, кабаны… Тигры, леопарды, рыси, волки, шакалы, медведи гималайские, медведи бурые, обезьяны длиннохвостые серые и обезьяны обычные рыжеватые; гигантский питон, как бревно, растянулся среди облезающих чучел. А сколько здесь разных грызунов! А птиц! Одних попугаев больше десятка. Совы, орлы, фазаны, куропатки, дикие курочки, утки и множество мелких птичек. Жаль только, что многие из них уже теряют перья…

В особой небольшой пристройке в начале этого зала находятся фигуры царственных особ, неудачное подобие восковых фигур английского музея. Ни домашняя обстановка, ни затененное освещение не придали живости манекенам с лицами Трибхувана, Махендры и махарани Ратны.

Еще один зал с подарками Махендре. Вышивки, резьба по дереву, национальная одежда, оружие и картины. На самом видном месте висит картина китайского художника: Чжоу Эньлай рядом с Махендрой. Дружба не менее чем на 10 000 лет!

В зале третьего этажа — оружие: непальское и — главным образом — английское. Из непальского здесь сабли, пики, корги — нечто среднее между топором и палицей, какое-то колющее оружие клинообразной формы, какие-то диски с зубцами, назначение которых нам трудно понять, и кхукри — изогнутые широкие ножи. Стены нескольких залов увешаны английскими саблями и ружьями. Все одно и то же. И на полу в козлах стоят те же ружья. А вот тут что-то вроде пулемета с тонким длинным стволом. Вот и все, с чем воевали в англо-непальскую войну. Но оружия так много, кажется, что здесь собраны все трофеи.

Свайямбхунатх

После музея мы поехали в Свайямбхунатх. Он был уже недалеко.

Сначала мы попытались объехать кругом холм, на котором стоят храмы, но уже скоро у его подножия на восточной стороне мы остановились. Длинная каменная лестница взбирается к храмам Свайямбхунатха на вершину холма по прямой. У начала ее с обеих сторон сидят одинаковые громадные каменные статуи Будды на скрещенных ногах. Правая, непропорционально большая рука статуи покоится на колене, левая согнута в локте, ладонь лодочкой кверху — под грудью. Не то Будда просит подаяния, не то с улыбкой приглашает сесть? Мне больше нравится второе, и я забралась на ладонь Будды, чтобы сфотографироваться. Надо сказать, что непальцы вполне терпимо относятся к такому панибратскому отношению к их божествам.

С другой стороны холма мы тоже наткнулись на каменную лестницу, ее позеленевшие от моха и плесени ступени винтообразно поднимаются вверх по холму среди деревьев.

Тишина. Полумрак. Полупрохлада. По неровным каменным ступеням, подпрыгивая, спускаются босые непальцы. Листва деревьев сотрясается от возни обезьян. Воздух насыщен ароматами далеко не благовонными. Решаем, что лучше часть подъема проделать на машине. Для этого есть третья дорога.

Машина остановилась на ровной площадке, приблизительно на половине высоты холма. Дальше холм поднимается круче, среди узловатых деревьев без нижних ветвей вьются узкие ступени. Земля под деревьями словно вытоптана, ни травинки. Но что-то шевелится на ней? Серые комочки катятся вниз, посвистывают, постанывают…

Да это обезьяны. Как их много! Большие и маленькие. Недалеко от нас самец заботливо перебирает шерстку на спине самки. Другая обезьяна что-то кладет себе в рот совсем так, как это делают люди. Вдруг все обезьяны вскочили и мгновенно оказались на дереве… Что взбредет им на ум в следующее мгновение? Вспоминаем недавно услышанное: обезьяны иногда нападают на людей, могут укусить. Мы смотрим с опаской на этих зверюшек с желтыми бегающими глазами, но они на нас не обращают никакого внимания.

— Ах-ах-ах! — кричит худенькая маленькая женщина. Моментально к ней сбегаются обезьяны и цепкими лапками хватают с протянутой ладони зерна кукурузы. Дерутся, пытаются вспрыгнуть женщине на плечи. Убедившись, что все съедено, не спеша удаляются, только две юные, почти без шерсти, поджарые обезьянки долго еще забавляют зрителей своими проказами и обезьяньей акробатикой.

Последние, особенно трудные ступени, маленькие каменные воротца — и вот мы. на ровной площадке. Здесь тесно. В кольце обыкновенных трех-четырехэтажных домов, за которыми простирается ярко-голубое небо, все застроено странными для нас сооружениями невиданной формы и непонятного назначения. Необходимо время, чтобы воспринять то, что ты видишь. Смотреть трудно: кругом пестрота, все сверкает. Сверкает и медь, и позолота, и белые части сооружений — все излучает колючий свет.

В центре площади — ступа. Белая полусфера покоится в окружении «часовенок», храмиков, чайтьев[20], навесов.

На верху ступы — квадратная золоченая башня, на все стороны с нее смотрят вытянутыми по вертикали зрачками всевидящие глаза Будды. Башню венчает ступенчатая пирамида с зонтом и шпилем. Колышутся выгоревшая шелковая оборка и маленькие серебряные колокольчики… У основания ступы на каменной стене черная решетка с завитушками, в которой один возле другого вертикально установлены медные молитвенные цилиндры. На их почерневших боках — выпуклые изречения на санскрите. Кроме того, и внутри цилиндров находятся пачки листков с текстами молитв. Если покрутить цилиндр, то избавляешь себя от необходимости произносить эти молитвы вслух. Идут мимо цилиндров по направлению часовой стрелки непальцы и неторопливо правой рукой (правая рука не предназначена для очищения тела) приводят их во вращение, не пропуская ни одного. Значит много, много раз они возносят Будде восхваления и молитвы. Чем больше, тем лучше. «Ом мани падме хум!»[21]

Слева от ступы целое сборище тесно прижавшихся друг к другу серых чайтьев. Большинство из них похожи на пирамидки, собранные из колец и поставленные на куб, другие напоминают подсвечники. Впереди них, повернувшись углом и наклонившись к ступе, стоит совсем игрушечный индуистский храм-пагода с двухъярусной золоченой крышей. Все кругом бело-серое, а он коричнево-золотой. Все вокруг воспевает Будду, а он — какое-то из воплощений Шивы. Этот храм очень уважают, вот и сейчас возле него несколько человек ожидают своей очереди. Хотя немного требуется времени для воздания почестей божеству, которое там обитает, но в чреве храмика трудно поместиться и троим.

На восточной стороне в кольце домов, где живут служители храмов и в окнах сохнут подстилки, с подкосов свешиваются вязанки красного перца и чеснока, а внизу в лавках торгуют сувенирами, выделяется постройка. Простая, строгая, но видно, что это не жилой дом. Гладкая стена, просторный вход. Через распахнутые двери видна громадная желтая фигура сидящего на возвышении Будды. На нем кроме каменной одежды еще одежда из материи. Полуприкрытые длинные глаза Будды смотрят на приношения у его скрещенных ног. Тут стоят в медных кувшинах живые цветы, лежит горка риса и коптит масло, горящее в медных плошках. Видимо, огонь горит постоянно, так как стены и потолок покрыты толстым слоем сажи.

Перед Буддой в благоговении стоит группа тибетцев. Может быть, они слушают священные изречения. Справа на полу с десяток бритоголовых монахов в буром сидят на корточках перед низенькими столиками и, пригнув головы к коленям, все одновременно читают вслух с листов деревянной книги. Невдалеке в углу — огромный потемневший медный цилиндр, один из самых больших молитвенных цилиндров в Непале, прикасаться к которому считается особым счастьем.

Мы стоим не разговаривая, чтобы не обидеть верующих. Мы только смотрим… Вскоре к нам подходит монах и приглашает последовать за ним. У него было настолько открытое, честное и доброе лицо, что сомневаться в его хороших намерениях не приходилось, и мы пошли за ним.

Внутренняя кирпичная лесенка вывела нас на крышу храма. Какой вид открывался отсюда на долину Катманду! Очень фотогеничен Непал под слепящим горным солнцем. Все здесь красочно, ярко. Даже небо и то не такое, как у нас дома. Оно пронзительно голубое. Почва — рыже-красная, речки очень блестящие, зелень такая яркая, какую, казалось, могут изображать только дети на своих рисунках. Холмы в долине поднимаются одни над другими все выше и выше. Всюду рассыпаны домики: одинокие, группами, цепочками. Далеко разбросал свои дома Катманду, но вот белеет целая груда новых зданий, и упирается в небо башня Бхим Сена.

Монах, оказывается, здесь, на крыше этого храма, живет уже около трех лет и еще собирается прожить здесь семь лет, такой он дал обет. Живет на подаяния, укрытием служит ему легкий шалаш, не спасающий ни от зноя, ни от холода. Зимними ночами он и двое его товарищей обогреваются возле маленького костра. Одним из товарищей оказалась бритоголовая монашенка. Мы спросили, не жена ли она монаха?

— Нет, что вы! Монахи не женятся. Пожертвуйте на храм. — Монах протянул нам ученическую тетрадь, показывая, что нам надо указать там сумму пожертвования и расписаться.

Какое жалкое существование! Стоит ли то, ради чего был дан обет, таких лишений? Доживет ли монах до им самим назначенного срока? И кому от этого будет польза?

Мы спустились вниз. Жарко. Душно от специфического букета запахов. Лениво поникли гирлянды выцветших флажков над головой. Из-под навеса доносится негромкая однообразная музыка, не лишенная, однако, торжественности. Но кто ее слушает? Все здесь заняты сами собой. Может быть и музыканты играют для себя? Вот босая женщина в помятой одежде, с огромным красным пятном на лбу деловито переходит от одной «часовенки» к другой и бросает к фигуркам божеств в нишах по нескольку зернышек риса. Тотчас же за ней в «часовенку» спокойно забирается рыжая обезьяна, показывая свой красный зад, и подбирает рис. Захотела было полакомиться рисом и ворона, но обезьяна ощерилась на нее так, что вороне оставалось только принять пренебрежительный вид: «Подумаешь, пища!»

Вокруг ступы степенно идут непальцы-горцы. Тяжелая, темная одежда, коричневые плоские лица, тонкие косички давно нечесаных волос у женщин уложены кругами на голове, а у мужчин — торчат крючком сзади. Они кажутся равнодушными ко всему: к жаре, к слепящему солнцу, к запаху и к музыке… Но, может быть, это только нам так кажется. Может быть, эти люди здесь в сонной тиши в благоговении видят сияние нирваны? А нежнейший звон серебряных колокольчиков, доносящийся сверху, им кажется звоном, зовущим к ней?..

Сонная атмосфера Свайямбхунатха несколько раз в году нарушается. Сюда, например, устремляются тысячи паломников в день рождения Будды Гаутамы. В 1966 году он отмечался 4 мая[22]. Вся верхняя площадка горы со ступой в центре украшается тогда флажками. На стенах домов вывешиваются ветхие (а потому особенно ценные) парчовые полотнища с ткаными изображениями эпизодов из жизни Будды со дня его рождения и до того момента, когда он стал просветленным и достиг нирваны, сидя под деревом пипал. На одних картинках Будда — баловень судьбы, сын раджи, счастливый муж и отец, на других — нищий отшельник в лесу, сознательно изнуряющий себя голодом, затем Будда возвращается к человеческой жизни, и, наконец, он — просветитель и основатель новой религии. На северной стороне, за скопищем чайтьев, устанавливают в два ряда лицом друг к другу все знаменитые статуи будд со всего Непала. Зрелище интересное. Эти золоченые, с могучим туловищем, но без ног статуи стоят, чуть улыбаясь и полуприкрыв длинные глаза. На статуях украшения и кое-какая одежда из материи: белый балахон или что-то вроде фартучка из парчи, кроме того, бусы, ленты, цветочные гирлянды… На земле перед ними стоят живые цветы и курятся фитили.

Мимо, не спеша и молча, проходят непальцы, каждый бросает перед буддами по нескольку зерен риса… и к вечеру перед каждым из них на земле образуются из риса высокие конусы.

Люди пришли сюда пешком из дальних мест только за тем, чтобы поклониться буддам. Много народу посещает Свайямбхунатх в этот день, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что нам пришлось видеть во время праздника Саммек 15 января 1968 года.

Саммек празднуется раз в двенадцать лет. Из газет мы узнали, что это «самый священный религиозно-культурный праздник. Его празднуют с доисторических времен, его празднуют миллион лет в разных местах мира. Непал как одна из священных стран потому, что в ней находится место рождения Будды (Лумбинп), много раз пышно отмечал этот праздник. В 1948 году, когда он также отмечался в Катманду, его почтил своим присутствием махараджадхирадж Трибхуван».

Главной идеей праздника является братство и равенство всех без исключения людей независимо от их касты, цвета кожи и религии (!), которую они исповедуют. Об этом в одной из своих проповедей сказал Будда Гаутама.

Газеты пишут, что праздник существует «миллион лет». Видимо, это сильное преувеличение, так как считается, что Будда «родился» несколько позднее, около 2500 лет назад.

Равенство всех людей утверждается на празднике тем, что все собравшиеся на нем «садятся за один стол» и все вкушают одинаковую пищу (кстати, пищу вегетарианскую).

К середине дня вся обширная площадь возле подножия горы Свайямбху пестрела народом. Среди ярких одежд жителей долины много коричневых балахонов горцев и бурых тог бритоголовых монахов. Со стороны города на площадь ведет специально поставленная арка, увитая красным полотном и блестящими нитями; неподалеку — возвышение для музыкантов и места для иностранных гостей. Но выше всего специальный помост, напоминающий сцену, на которую с двух сторон ведут крутые лесенки. Это сооружение снаружи и изнутри завешано коврами и яркими вышивками и блестит на солнце сильнее, чем яркий цветок на клумбе. Этот домик-трибуна предназначен для самого почетного гостя на празднике — махараджадхираджа Махендры. На сцене под балдахином, где с потолка спускаются чешуйчатые, с кистями фонари, установлен золотой трои Махендры и два серебряных кресла. Хотя сам Махендра не будет присутствовать на празднике, но он прислал вместо себя «представителя», который и расположился на золотом троне. Этот «представитель» — меч Махендры в сверкающем золотом чехле на ложе из живых цветов. Цветы преподнесены высшими чинами духовенства при встрече «представителя».

Основная масса народа расположилась прямо на земле рядами вдоль протянутых веревочек на южной стороне поля, после того как туда же прошествовали все статуи будд, сколько их ни есть в Непале. Да, сегодня эти огромные позолоченные фигуры именно прошествовали вереницей на «своих» ногах в сопровождении толпы. Доброволец, несущий статую, надевает ее на себя (она полая), так что его ноги становятся ногами статуи. Все они «пришли» сюда с площади Ханумандхока, куда собрались накануне, а после полудня цепочкой один за другим вошли на поле через «триумфальную» арку. Время от времени играл оркестр, но никакой церемонии мы не заметили. Вскоре после того как будды были поставлены в ряд на земле, началась трапеза.

Сначала подали угощение к статуям будд, потом на шести больших медных подносах на земле поставили фрукты, сухой горох, крупу, бетель и другие яства перед «домиком» «представителя» Махендры, а затем стали оделять всех людей, кто сидел в ожидании трапезы на земле. Угощали вареным рисом с приправами, Тарелками служили зеленые листья. Раньше, говорят, кормили всех желающих в течение двух недель. В этот раз предполагалось, что кормление будет продолжаться дня три-четыре.

Задолго до трапезы и до прибытия статуй будд на особой площадке, обнесенной канатом, должно быть, шла служба самых высоких буддийских священников, облаченных в самые пышные парчовые одежды. В центре на кирпичном основании было какое-то подобие очага, в котором тлели дрова. Вокруг этого «очага» на подстилках, поджав ноги, расположилось духовенство, человек шесть-восемь. Они негромко читали вслух деревянные страницы книг.

Здесь же, за канатом, в уголке сидел по пояс голый йог. Ноги скрещены, спина прямая, руки вытянуты, ладони на коленях, лодочкой вверх. На теле йога, где только можно было поместить, стояли плошки с горящим маслом: на голове, на плечах, на руках, на бедрах, на коленях. На земле, у ног йога, язычки пламени образовали квадратный коврик. Что хотел показать этот йог здесь на празднике? Непонятно.

День стоял солнечный, тихий и теплый, он доказывал удивительную точность предсказаний местного календаря о погоде. С середины января должен быть поворот к теплу, и он произошел, а еще накануне небо было серым и мокрым, и холод пробирал до костей.

Мы находились среди других иностранцев на плоской крыше дома. Отсюда все прекрасно видно. Зеленое поле, на нем длинные ровные ряды людей, сидящих на земле, скрестив ноги. Справа выстроились в ряды и смотрят на трапезу большие золоченые будды, далеко впереди из красного «домика» трапезу разделяет «представитель» махараджадхираджа.

Таким образом — на земле мир!

Боднатх

Кому доводилось проезжать — по Ройял уэй, одной из главных магистралей Катманду, тот видел недалеко от резиденции махараджадхираджа храмы-пагоды. Их характерные крыши в несколько ярусов в любую погоду вырисовываются на фоне неба с запада. Здесь находится храм Нарайяна с золотым краном. Считают, ЧТО Храм построен очень давно, ещё при радже Бишвадёве. Из крана всегда текла вода на пользу людям. И люди были счастливы, потому что где вода, там жизнь.

Но настало время, когда вдруг перестала течь вода из крана. И кран стал сухим. Это было очень давно.

Люди страдали от жажды, и многие стали жаловаться на это радже Бишвадеве.

Раджа обещал помочь народу. Он стал усердно молиться в храме Нарайяна и однажды услышал голос, который советовал ему обратиться к астрологу. Бишва-дев пошел к знаменитому астрологу, и тот сказал, что вода снова пойдет из крана только после того, как будет принесен в жертву богам хороший человек.

Хорошим человеком считается такой человек, у которого есть тридцать два хороших качества. Бишвадев задумался, где найти такого человека. Пока найдешь хорошего человека, много времени пройдет, а люди будут страдать. Подумал так Бишвадев и не стал искать хорошего человека. Он решил принести в жертву богам самого себя. Позвал он к себе сына Мандева и сказал ему: «Сын мой, сделай хорошее дело. Сегодня ночью у золотого крана будет лежать злой дух. Ты возьми кхукри и отруби ему голову. И тогда из крана снова пойдет вода».

Сын обещал отцу, что выполнит его поручение. И когда наступила ночь, он пошел к золотому крану и увидел под ним закутанного с головой в одеяло человека. Не раздумывая, он отрубил ему голову… Но голова тут же прилипла к его ладоням. Мандев встряхнет руками, а голова снова у него в руках. Никак не может он освободиться от головы. И увидел тут Мандев, что это голова его любимого отца. И его обуял страх.

Сбежались люди. Они увидели, что из крана снова течет вода, и обрадовались этому, но они увидели и голову своего раджи в руках его сына… Тогда люди очень разгневались. Сын совершил страшный грех. Такой страшный, что даже каменные змеи, которыми была украшена стена вокруг крана, отвернулись от него. С презрением отвернулись от него и люди.

И пошел тогда Мандев к богине Ваджрайогини, чтобы узнать, как замолить ему свой невольный страшный грех.

И сказала Ваджрайогини, что он должен построить храм Будде в том месте, куда сядет курица. При этом богиня бросила наотмашь курицу. Курица летела, летела и села километрах в шести восточнее Катманду на невысоком холме.

И стал тогда Мандев строить на этом месте ступу. Строили ее двенадцать долгих тяжких лет. Все эти годы долину ни разу не полил дождь. Земля была, как в пустыне, белая, вся в трещинах, и на ней ничего не росло. Люди страдали от жажды и голода. Многие тогда погибли.

Не было воды даже для раствора, необходимого для скрепления камня на строительстве храма. Дело продвигалось очень медленно, но все-таки продвигалось, потому что Мандев не давал покоя строителям. Воду заменяли росой. Расстилали на ночь простыни и разные тряпки по земле, на них и оседала роса, а утром ее выжимали.

Мало того, что строить храм было невероятно трудно из-за жары и засухи, строительству еще мешал какой-то местный бог в образе кабана. Однажды он пришел ночью и разрушил все, что было сделано. Пришлось начинать сначала.

Но в конце концов храм был построен. Самый большой в стране буддийский храм. Сначала его назвали Кхасти, что значит — капля росы. Второе название храма — Боднатх, что можно перевести как «властелин Будда».

Очень удачно выбрала место для храма курица: совсем рядом проходит великая древняя тропа, соединяющая Тибет и Индию через Непал. Вокруг все соседние холмы съежились и не загораживают Боднатх. Он виден издалека.

Многие святые места в Непале заставляют паломников совершать трудный путь, прежде чем предстанут пред ними. От этого посещение их считается особенно ценным и почетным. Это — подвиг. А Боднатх берет совсем другим. Он находится где-то посередине трудного пешего пути, у самой дороги Заходи, отдохни. Помолись и подумай. Зимой — а великая тропа живет главным образом зимой — здесь не холодно, как в горах, и не жарко, как в тераях.

Еще в воротах паломники, торговцы с гор и монахи падают ниц перед святыней. Через ворота — небольшую арку у дороги — и неширокий проход, поднимающийся в гору, видна центральная часть ступы.

Огромная белая полусфера с золоченой башней наверху. С башни строго смотрят всевидящие глаза. Эти глаза с вертикально вытянутыми зрачками смотрят из-под сложной высокой шапки, которую образуют пирамида из 13 ступеней — ступеней на пути спасения — и сложный зонт, верхушкой которого является перевернутый колокол на растяжках. Высота ступы около 40 метров; диаметр многоугольного основания — примерно 70 метров.

Размеры ступы подавляют. Ступе придают величие, а человека заставляют чувствовать себя маленьким и ничтожным. Под солнцем нестерпимо сверкает и белая полусфера, и позолота башни. Царственность и великолепие!

Медленно, медленно люди в бурых балахонах и расшитых цветными нитками мягких сапогах подходят к ступе. Словно в нерешительности трогают огрубевшими руками молитвенные цилиндры. На все окружающее смотрят, как дети. Плоские коричневые лица простодушны, честны и наивны… во всем, что не касается денег. Цену своему товару они знают. Тибетцы, вернее, непальские горцы тибетского происхождения (видимо, бхотии), освоившись, обойдут огромную ступу кругом, прокручивая при этом все позеленевшие молитвенные цилиндры, укрепленные вокруг нее. Молитвы будут повторены многие сотни раз. Чем больше, тем лучше. «Ом мани падме хум!»

Ступа находится в кольце домов. Низ домов — сплошные лавки, в основном набитые товарами тибетского происхождения (сапоги, меховые треухи, шерстяные пояса, чесуча, фарфоровые пиалы и изделия из серебра и бронзы). Здесь фигурки богов, маски, разные сосуды, молитвенные цилиндры на палочках вроде погремушки (идет человек по своим делам и на ходу крутит цилиндрик, и летят ко всевышнему молитвы, выполняется заповедь: «Всегда думай о боге»), календари, имеющие вид медалей, которыми непонятно как пользоваться, коробочки для талисманов и украшения, украшения… В дальнем углу этого двора вход в просторный, но низкий и темный зал в сине-черных клубах дыма. На полу распростерлись бурые фигуры. В глубине зала на возвышении статуя Будды. Это буддийский храм.

Рядом выделяется своей светлой новой окраской и побелкой трехэтажный дом. Этот дом принадлежит представителю далай-ламы в Непале. По тропе, идущей из Тибета, к нему зимой и летом стекаются непальцы-горцы. Пришедший низко и почтительно поклонится со сложенными ладонями, остановившись у порога и сняв предварительно обувь. Он будет молча стоять, пока его не спросят, зачем он тут. Каждый пришелец приносит какие-то новости и какую-то дань.

Комнаты, в которых представитель далай-ламы принимает посетителей, все в дорогих тибетских коврах. Ковры на стенах, на диване, на скамьях, поставленных вдоль стен, и в несколько слоев на полу. В углу кровать под шелковым пологом, словно сложенная из мягких одеял и подушек от самого пола. Возле диванов и скамеек стоят низкие столики с перевернутыми пиалами. Завешанные шелковыми занавесками маленькие окна пропускают немного воздуха. В комнате полумрак, прохлада, тишина и устоявшийся запах ладана, меховых шкурок и пыли.

Хозяин дома, полный тибетец с лоснящимся благодушно-хитроватым лицом, не являет собой пример человека, ревностно стремящегося к нирване ни по виду, ни по поведению. Его монголоидное без растительности лицо непроницаемо и спокойно, но не бесстрастно. Это отнюдь не икона и не аскет. Он постоянно интересуется жизнью непальской столицы, двора Махендры, всем, что происходит в других районах Непала и вокруг него: в Тибете, Китае, Сиккиме, Индии. Желания в нем не угасли, от самых маленьких житейских до весьма серьезных. Например, говорят, что он стремится к освобождению непальской буддийской общины от опеки тибетского далай-ламы, которым в настоящее время является совсем неопытный человек, почти ребенок. Если непальские буддисты получат право на самостоятельное управление, то далай-ламой, конечно, будет он, нынешний представитель из Лхасы. А сейчас он простодушно щупает материю вашего платья и спрашивает, где она куплена и почем. Предлагает купить у него кольцо с бирюзой… а то не надо ли вам ковер? Представитель самого высокого духовного наставника, как видим, не боится прикоснуться к презренному металлу. «Страдания», из которых, по буддийской философии, состоит вся жизнь, ему явно еще не надоели. На его лице написано довольство, он часто улыбается, хитро спрятав глазки, со вкусом пьет ароматный чай, часто меняет свои бурые— из натурального шелка и парчи — одежды с богатым узором. У него есть жена, дочь и внучка. На женщинах тоже нет никакого отпечатка отрешенности от земного мира. Дочь и внучка одеты не по-тибетски и не по-непальски. Дочь получила светское образование, говорит по-английски. В Непале она гостит у отца, а потом поедет путешествовать по Европе.

Представитель далай-ламы тоже говорит на английском, бывает на приемах, устраиваемых непальским правительством, и у иностранцев, и сам принимает гостей. Я уж не буду говорить о его участии в религиозных церемониях, сборах и прочих мероприятиях.

— Много ли буддистов в Непале? — спросили его.

— О, много. Больше пяти миллионов.

Это было сказано с гордостью, за которой чувствовалась и сила власти. Но как отнестись к этому числу? Индуисты считают, что буддизм в Непале слабеет и в настоящее время его приверженцы составляют не больше 10 % населения, т. е. около одного миллиона.

Но считал ли их кто-нибудь? Да и так ли уж различны эти две мирно сосуществующие религии? Основу обеих религий составляет учение о карме (воздаяние за все хорошие и плохие поступки человека в настоящей жизни и в предыдущих рождениях. Душа, по представлениям обеих религий, не умирает, а только меняет оболочку, в которую заключена, — тело человека или любого другого живого существа), о переселении душ и о путях спасения.

Главное различие этих религий заключается в том, что буддизм более демократичен, он никому не отказывает в возможности спасения души — ни радже, ни рабу, ни шудре, тогда как брахманизм, являющийся основой индуизма, низшим сословиям общества — шудре и рабам — не обещает спасения души в потустороннем мире, а при жизни не позволяет им даже приближаться к храмам и другим святыням.

Непальский же буддизм, в общем не разрушая, а поддерживая сословное (кастовое) деление общества, разрешает исповедовать буддизм всем. Мало того, причастность к буддизму всячески поощряется, а выполнение его предписаний облегчается. В непальском пантеоне буддийских богов кроме Будды есть еще много богов и божеств, перенесенных из индуизма и из местных ранних верований, они получили титул бодхисаттв, то есть божеств, которые за свои заслуги уже удостоились нирваны и могли бы в ней пребывать, но из человеколюбия остались с людьми на земле для облегчения им пути к спасению, пути в нирвану. Бодхисаттвы, став ярыми поборниками индуизма, борются с еретиками и потому часто имеют устрашающий вид. Непальский буддизм примыкает к ламаизму — одной из ветвей буддизма, и у него, например, по сравнению с бирманским буддизмом своя теория и практика по вопросу о путях к спасению. Здесь путь к спасению ведет не через аскетизм, а через действия прямо противоположные. Вот почему эти действия можно наблюдать не только на индуистских храмах, но и на буддийских ступах и чайтьях. Вот почему глава буддистов в Непале не аскет и буддисты здесь не только не убивают никакую живую тварь, даже комара (как это наблюдается, например, в Бирме), чтобы не погубить души человека, которая, может быть, вселилась в него, но даже приносят кровавые жертвы богам, например Дурге, Бхайраве и др. Это делают буддисты… а между тем Будда не требует кровавых жертв.

Сейчас мы пойдем осматривать эту великую буддийскую святыню, самую большую в Непале, — ступу Боднатх.

Священное место Боднатх существует, говорят, не меньше двух тысяч лет, за это время сама ступа не перестраивалась.

На ступу с четырех сторон ведут ступени. Забравшись по ним на полусферу, видишь, что она покоится на высоком основании, каждая ступень которого — платформа с двенадцатью углами, имеющая в плане фигуру квадрата с наложенным на него крестом. У основания ступа обнесена глухим каменным забором, в котором сделаны глубокие стрельчатые ниши, в них цветные изображения будд в позе лотоса[23] с разным положением рук и других богов индуистского пантеона, молитвенные цилиндры. Лестница, ведущая на ступу с западной стороны, украшена скульптурами каких-то знатных всадников. У основания лестницы с обеих сторон — пристройки, почти пустые и весьма запущенные. Здесь к вам обязательно подойдут бритоголовые монахи в бурых тогах и протянут свои черные чашки. Подайте милостыню. Здесь установлен почти метровой высоты молитвенный цилиндр. Можете его покрутить. Таких цилиндров не так уж много в Непале, пользуйтесь моментом, принесите богам миллионы раз заклинания или молитвы.

Мы полюбовались со ступы видом на долину Катманду, на горы, на окружающий ступу двор и снова обратились к ступе. Какие строгие глаза на башне, а вместо носа — вопросительный знак. Башня стоит на огромной полусфере, гладкой, как яйцо. Однако на полусфере есть украшения — целый пояс небольших стрельчатых ниш. В каждой нише — фигурка… или две.

Один — это Будда, или бодхисаттва. Две фигурки демонстрируют тантристский путь спасения. Будда в объятиях своей шакти (женское божество). У буддистов шакти называют Тарой или Бхагавани, а у индуистов по-другому, но суть остается одинаковой.

В связи с этим мне хочется сказать немного о непальцах. Несмотря на то что для них с детства нет никаких тайн, а может быть, именно поэтому мы не наблюдали в Непале нездорового любопытства у подростков. И хотя мы знаем, что непальцы народ не стеснительный: на улице и моются, и натираются, ищут насекомых, отправляют естественные надобности там, где придется, при знакомых и незнакомых, даже при иностранцах, — они не производят впечатления распущенных людей в области секса. Их желания находятся в соответствии со средствами. Чтобы иметь «свою шакти», требуются деньги. Непальцы терпеливы и благопристойны. Ранние браки этому, конечно, способствуют, но дело, думается, не только в этом. У меня сложилось впечатление, что непальцы, заранее зная свой жизненный путь, свое предназначение, покорно следуют ему.

Пашупатинатх

Об этом старейшем священном месте индуистов я слышала с первых дней пребывания в Непале. Говорят, ему больше двух тысяч лет. Это место почитания Шивы — одного из трех самых главных богов индуистского пантеона. Наверно, каждый индуист считает необходимым хоть раз в жизни, как мусульманин Мекку, посетить Пашупатинатх, поэтому здесь бывает много паломников не только из разных уголков Непала, но и из Индии и других стран. Особенно много паломников собирается здесь зимой на праздник Шиваратрн. Они приходят пешком или приезжают издалека, чтобы поклониться Шиве, помолиться ему, совершить омовение в-священной реке Багмати. В Пашупатинатхе люди надеются исцелиться от физических или душевных недугов, просят помощи для преуспеяния в делах или для преодоления несчастья. Здесь просят Шиву в образе линги о ниспослании потомства, и здесь же хотел бы умереть каждый истинный индуист.

У Шивы бесчисленное множество обличий и имен. Легенды рассказывают, что ой может превратиться и любое живое существо: в комара, собаку, змею… Пашупатй одно из имен Шивы. Пашупатинатх в перево де значит «властелин животных» (натх — властелин, хозяин, пашу — животное).

Многообразны обязанности Шйвы. Главное — он покровитель всего живого. У непальцев есть еще особая причина почитать Шиву, он — покровитель Непала. В Непале находится и дом Шивы. Самые высокие, покрытые вечными снегами вершины Гималаев — его пристанище, а они здесь, в Непале. Слово «Гималаи» на санскрите значит «снежный дом» (гима — снег, алая — дом).

Шива очень любит жизнь, любит шутки, удовольствия, обожает наркотики… Но Шива вспыльчив. У непальцев даже есть выражение:' «Он сделал лицо, как у Шивы», которое относится к рассердившемуся, несдержанному человеку и которое осуждается. В гневе Шив. все разрушает и разоряет, поэтому он известен также как бог-разрушитель. Страшась его гнева, верующие никогда не забывают ублажать его.

Я много раз бывала в Пашупатинатхе, и каждый раз он поражал меня удивительным своеобразием. Осмотреть его за один раз невозможно, тем более невозможно, не будучи индуистом, сразу понять, что и для чего в нем. Здесь по обоим берегам горной реки Багмати собрались и знаменитые храмы-пагоды, и много храмов и храмиков другой архитектуры, ряды «часовенок», скопления островерхих чайтьев, фантастических статуй полулюдей-полуживотных пли полулюдей-полуптиц, барельефов многоруких божеств и богинь, каменных змей, горбатых быков, колоннады галерей, цепочки круглых гранитных тумб возле воды. А сколько каменных изваяний линги! Этот излюбленный символ Шивы, мужское начало, олицетворение силы и плодородия, находится и в центре самых важных храмов на высоком постаменте и в центре каждой «часовенки». Линги рядами стоят под открытым небом возле стен некоторых храмов, и прямо у вас на дороге торчат из земли…

В священном месте все священно, все почитаемо, по самый почитаемый — главный храм Пашупатинатх, чьим именем называют и само священное место. С постройки храма Пашупатинатх это священное место и зародилось.

Какими были первые храмы, неизвестно, как Неизвестна и их судьба. Известно только, что храм-предшественник, стоявший на месте существующего храма Пашу-патинатх, был разрушен термитами.

Постройку современного храма Пашупатинатх относят к 1692 году (время правления раджи Джита Митра Маллы). Есть основания считать, что стиль постройки такой же, как у старого храма, потому что другие перестраиваемые храмы в главном копируют своих предшественников, да и вообще стиль храмов-пагод, созданный, как считают непальцы, непальским архитектором (и скульптором) Арнико в XIII веке, так выразителен и самобытен, что все храмы этого стиля, построенные в разных столетиях, кажутся братьями. У них может быть низкий или высокий ступенчатый фундамент, может быть или не быть на нем квадрат деревянной колоннады, крыша может иметь от двух до пяти ярусов, но это всегда будет кирпичный куб под ярусами четырехгранных скатных крыш с загнутыми углами, подпертых резными подкосами.

Непальцы очень гордятся храмами-пагодами. Ведь считается, что они из Непала переселились в другие страны Востока, в Китай и Японию. Во всяком случае, известно, что архитектор Арнико был по просьбе китайского императора отпущен раджей Непала за большие деньги в Китай, где жил до самой смерти и построил несколько знаменитых храмов.

По преданию, место для строительства храма Пашупатинатх было указано коровой. У одного человека была корова. Она стала часто где-то пропадать и возвращалась домой без молока. Хозяин коровы решил проследить, куда она ходит, и однажды пошел за ней. Корова привела его на берег Багмати, остановилась… и вдруг хозяин увидел, что молоко у нее само вытекает из сосков и уходит в землю. На другой день все повторилось, на том же самом месте, причем молоко уходило в землю так, как будто его что-то притягивало. Тогда хозяин коровы стал копать в том месте, куда уходило молоко, и вскоре выкопал каменное изваяние линги, этого источника жизни.

У индуистов линга является символом жизни и почитается как символ самого Шивы. В праздник лингу обливают молоком. Поклонение линге обеспечивает потомство, поэтому лингу особенно почитают супружеские пары, у которых нет детей.

Итак, корова (напомним, что коровы в Непале священны) нашла изваяние линги. Это божественное провидение. Быть на сем месте храму Шивы! И храм построили. И стал он богатеть…

Раджи многих княжеств, которые существовали на территории теперешнего Непала до его объединения, соревновались между собой в щедрости приношений храму. Один дарил Шиве массивный золотой пояс, другой — ожерелье, чашу, оружие или листовое золото для позолоты крыши на храме. Во время религиозной церемонии туладан раджа дарил Шиве золото и ценности, весом равные весу его тела. Что же удивительного в том, что храм накопил много золота, серебра, драгоценных камней… Теперь, говорят, количество ценностей в храме значительно поубавилось, потому что ими воспользовались для компенсации «ущерба», причиненного рабовладельцам в 1924–1926 годах, когда в Непале было отменено рабство.

И вот я еду в Пашупатинатх. Это недалеко от Катманду, в трех-четырех километрах на восток, на берегу реки Бáгмати, там, где она прорыла глубокое ущелье в горе.

Посещение первое. Утро. Время близится к 10 часам. Все облито слепящим солнцем. Но еще не жарко. Тихо. Покой так пронизал все, что громкий крик голопузого мальчишки: «Энглези!» — при виде иностранцев или сигнал машины не нарушают его. Недвижны, как нарисованные, огромные деревья; согнулись серые под слоем пыли придорожные кусты и трава в рост человека.

Навстречу попадаются бегущие трусцой непальцы. Они несут на бамбуковых палках, как на коромысле, гроздья глиняных горшков в сетках или овощи в корзинах, а у этого в корзинах — с одной стороны сидит чумазый серьезный младенец, с другой — лежат сырые лепешки удобрения.

Поворот. Еще поворот. Вот и роща «танцующих» деревьев. Идут женщины и мужчины, главным образом женщины, идут не торопясь, с чувством исполненного долга и собственного достоинства. Эта дорога ведет к священному месту. Много обезьян. Одни шумно скачут по деревьям, другие сидят вдоль дороги. Людей не боятся.

Машина едет среди домов, старых, типично непальских. Красный кирпич, почерневшая деревянная резьба оконных решеток, балок, подкосов.

Еще поворот. Короткая улочка кишит народом. Дорога упирается в стену. Нет, это ворота. Главный вход в храм Пашупатинатх. Железные решетчатые ворота находятся между двух римских колонн, а над ними сложное нагромождение: галерея на тонких колоннах, золоченая крыша с загнутыми углами, на которой три колокола, перевернутых вниз, со шпилями из приплюснутых шаров. Стена по сторонам ворот и над воротами украшена лепкой: луна, солнце, чудовища, божества, переплетение змей. Без змей никак нельзя: змея в Непале — тоже предмет поклонения. Выше всех изображен сам Шива на лоне природы: снежные горы, луг, корова, речка…

Ворота охраняют два каменных льва и живой полицейский. Огромные львы с лапами-бревнами в ярости оскалили ряды треугольных зубов и выкатили глаза. У полицейского же вид вполне домашний до тех пор, пока он не завидел иностранцев, в данном случае нас. Он решительно преградил нам дорогу и показал надпись на двух языках — непали и английском, которая гласит, что храм этот только для индуистов. Всем «нечистым» вход запрещен во избежание осквернения храма. Несколько лет тому назад было сделано исключение для какого-то высокого иностранного гостя, ему показали храм, а на другой день весь храм мыли молоком. Сами понимаете — «удовольствие» не дешевое!

Через ворота на храм смотреть можно. Во дворе храма стоит бородатый козел с завитыми по спирали рогами, он жует и смотрит на вас наглыми глазами. Две черные запаршивевшие собаки лежат в тени, как дохлые. Обезьяны сидят недалеко от входа и подбирают, что-то с земли. Одна обезьяна спустилась со стены и не спеша забралась внутрь «часовенки». В углу двора отчаянно скандалят крупные желторотые птицы. Животные не относятся к «нечистым». Только иностранец не может переступить порога ворот. Храм совсем недалеко, но… его загораживает огромный зад позолоченного быка. Это Нанди — любимое животное Шивы, на котором он путешествует. Верно, бык платит Шиве взаимностью, преклонился перед окованными серебром дверями храма и, таким образом, встречает всех других поклонников Шивы задом, где мастер подчеркнул все его бычьи прелести и для лучшего обозрения их отвел в сторону хвост.

Налюбовавшись задом быка и воротами, мы пошли на берег реки в обход храма.

Булыжная мостовая спускается вниз. Слева у кирпичной стены сохнут поленницы коротких искривленных дровишек — не то корневища, не то пеньки каких-то деревьев. «Для погребальных костров» — догадываемся мы. Не сразу заметили на них обезьян. «Ой! Ой!» — послышалось рядом. Я увидела обезьянку с украденным белым узелком: она ловко взбиралась на стену, а сухонькая, босая непалка бросала ей вслед щепки.

Справа обширная галерея с черными деревянными столбами огибает группу монолитных конусообразных ступ, поставленных на общую высокую платформу. На галерее — веревки, подстилки, узелки, пепелища от костров… На нас смотрит много глаз, и вот мы уже в окружении целой толпы людей. Голые и полуголые, грязные донельзя ребятишки, женщины, такие растрепанные, что кажется, будто это сделано нарочно, старики, завернутые в серые тряпки. Все они, тесня друг друга, тянут к нам руки и кричат: «Пайса, пайса! Бакшиш, бакшиш!»

Еще немного — и мы на берегу Багмати. Река появляется из-за крутого поворота в глубоком ущелье, и кажется, что она выбивается из-под слоеной стены, ниспадающей в воду под крутым углом. В щелях и на выступах стены, изогнувшись, зацепились деревья. Скалы в кружевной тени листьев, зеленый бархат валунов у воды… Это единственное место, где скопилась тень и яркие краски. Все остальное, по крайней мере вблизи, серокаменное, облитое белым солнцем. Берегов реки здесь не видно, вода бежит по каменной «улице». И по i ногами у нас каменные плиты.

От ближайшего моста в гору поднимается широкая гранитная лестница. Над ней склонились узловатые ветки старых деревьев. По обеим сторонам лестницы — скопление серых построек, похожих на часовенки: одна над другой громоздятся их верхушки — каменные колокола. Слева на высоком уступе «часовенки» выстроились в длинный ряд вдоль реки, как на параде. Через арочные проемы видны гладкие столбики.

На берегу, где мы стоим, и вправо и влево тянутся галереи. Слева — галерея белая, приют паломников; за ней, поблескивая позолотой, поднимаются в гору к главному храму колокола и шпили. Справа — галерея мрачная, закопченная, перед ней в гранитные ступени врезаны круглые тумбы. Целый ряд. На четырех из них сейчас поднимается синий дымок над какими-то темными кучами…

В галереях находят себе приют садху[24] и простые паломники, облезлые собаки и священные коровы. И здесь вьются дымки маленьких костров, болтаются на веревках засаленные, дырявые подстилки, пахнет навозом и чем-то паленым. Кругом запустение… и вдруг слышится медное: там-мм! Кто-то вопрошает о своем счастье. (Это здесь-то!)

Зашли на мост. Ничего подобного я не видела раньше. Какое царство серого камня! Тяжелое, страшное, равнодушное… Как оно внушительно! Каким мрачным духом все пропитано здесь! Эти всюду торчащие колокола выразительно говорят: нам нет никакого дела до суеты людей. Мы вечны… да, здесь только мы вечны!

И этому нельзя не верить. Вон как покорны люди… и этот прозрачный сладковатый дым…

Жарко. Тяжело подниматься. Специальная смотровая площадка устроена высоко на горе, напротив главного храма Пашупатинатх, выше его золоченой двухъярусной крыши. Храм не очень высок. На севере гора, а на юге и на западе постройки загораживают его. Но отсюда, с высокого берега Багмати, он виден весь.

Это типичный храм в стиле непальских пагод. Кирпичный куб и два сплюснутых «уличных старинных фонаря» на нем; верхний «фонарь» меньше нижнего, углы загнуты, на самом верху — перевернутые колокола со шпилями. Нестерпимо блестит на солнце позолота.

Со всех сторон открыты серебряные двери храма, в одни входят, в другие выходят люди. Все босиком. Индуисты, перед тем как войти в храм, снимают с себя все, что сделано из кожи.

Возле храма, под навесом, музыканты. До нас доносится мелодичная музыка. Чадят вокруг храма специфические благовония. Это не духи, о них не скажешь, что ими дышал бы не надышался. Нет, эти благовония пахнут тленом. К этому запаху примешивается чад масла из медных плошек, опоясывающих маленькие храмики, которые, как выводок цыплят, стоят возле главного храма.

Храмики и храмы поднимаются на гору, спускаются с горы, перешагнули через Багмати и здесь рассыпались по обеим сторонам длинной каменной лестницы. Сколько их! Храмы скрывают за узорчатыми решетками блаженные улыбки богов. Боги наслаждаются. Они созерцают лучший мир. Земные блага только жалкое подобие того мира… Но и они, смотри, как хороши! Сверкает солнце, сверкает священная Багмати, сверкает золото храмов. Неправдоподобно пышно цветут круглый год деревья, кусты, цветы. Птицы всякий день славят блаженный покой…

Но божества знают: более таинственное, чарующее… там. Там! Там! Там-мм-м! Слышите? Священные колокола дают тот же ответ. Можете и сами дернуть их за язык. Там-мм!

Непальцы зажигают перед божествами огонь, мажут их красной и желтой краской (от этого некоторые особо почитаемые божества совершенно потеряли форму), бросают перед ними рис и лепестки цветов. Красные, желтые, розовые, белые лепестки рассыпаны всюду, и всюду слышен их острый, усиленный увяданием аромат. И по воде плывут лепестки и делают неширокий и мелкий сейчас, перед муссоном, поток ее пестрым. Озорные обезьяны перебегают через поток туда-сюда, голые ребятишки плещутся в нем. На широких гранитных ступенях около воды женщины расчесывают мокрые волосы и переодеваются. Мускулистый мужчина с «фиговым листочком» из тряпки благоговейно обливается священной водой. А у другого берега в реке тщедушный коричневый садху присел на корточки и, не сняв с себя землистого рубища, поливает голову с длинными свалявшимися волосами и полощет речной водой рот, выбрасывая ее фонтаном. А вот из двора главного храма, подпрыгивая по крутым ступеням, спустились двое молодых людей в черных узких брюках, белоснежных рубашках, с блестящими волосами и босиком. Они деловито поболтали в воде только кончиками пальцев ног и пошли к выходу вдоль набережной, не обращая внимания на купающихся полуголых женщин.

У самой воды врезанные в ступени стоят две прямоугольные большие тумбы, их назначение такое же, как у круглых, но ими пользуются реже; хотя они находятся гораздо ближе к храму Пашупатинатх и с них путь в рай короче, но… сожжение на них стоит в пять-шесть раз дороже.

Кажется, наши мозги скоро растают от жары, надо уходить с площадки. Вот и «часовенки» — подарки Шиве, подношения знатных богатых непальцев, может быть членов семьи многих поколений династии раджей Малла. Перед каждой «часовенкой» с западной стороны на земле — каменная фигурка коленопреклоненного быка. Но перед чем, собственно, бык преклоняется? Что там в центре «часовенок», помазанное желтой и красной краской, осыпанное лепестками живых цветов и зернами риса? Чему курят фимиам? Заглянем внутрь «часовенок». Линги. Везде линги…

Пройдем мимо этого строя символов и посмотрим, как останки человека покидают землю. Вон на том берегу лад тумбой струйка синего дыма, ветер доносит до нас его сладковатый запах… Но что это? Мы стоим у стены с окнами. Окна смотрят прямо на тумбы, с которых поднимается дым, а на стене написано «Hospital». Как госпиталь? Разве ему здесь место? Я поражена. Мне кажется это кощунством. Бороться за жизнь рядом с кладбищем. Но у непальцев другие убеждения, другая философия. Ведь место сожжения трупов — это только аэродром, с которого переселяются в лучший мир (конечно, если ты это заслужил). Так учит индуизм, так учит и буддизм. Блуждают улыбки на лицах и Вишну, и Шивы, и Будды… Лучший мир!

Вот на набережную Пашунатинатха принесли на носилках мужчину. Осторожно опустили на землю. Женщина в застиранном, мятом сари опустилась около мужчины на корточки и время от времени сгоняет с его лица мух. Но вот те четверо, что принесли больного, вернулись. Потоптались немного, быстро, быстро о чем-то поговорили и подхватили мужчину с носилок под руки и под коленки. Посадили на гранит у самой воды, тесно окружили, поят священной водой Баг-матн…

Что это? Больной приподнялся, протягивает к женщине руки, силится что-то произнести, лицо исказилось… Но окружающие, полуголые коричневые мужчины в длинных навыпуск рубахах цвета засохшей глины, знают свое дело: вливают в рот больного воду, вливают…

Больной больше не пьет. Душа его отлетела в тот момент, когда во рту у него была вода священной Багмати. Теперь эта душа попала прямо в рай.

Сверкает солнце… Сверкает Багмати… Сверкает золото храмов. Улыбаются божества. Там-мм-м!

Посещение второе. На этот раз я была в Пашупатинатхе с образованным непальцем из касты брахманов— Партибом, который хорошо говорит по-русски.

Он любезно согласился отвечать на все мои вопросы. Непальцы по каким-то признакам безошибочно определяют принадлежность к касте. Я в этом убедилась во время нашей прогулки экскурсии. Обычно в таких местах, как Пашупатинатх, иностранца (особенно русского) мгновенно окружает толпа нищих, назойливо требуя денег, в этот же раз, увидев моего спутника, они не решились даже близко подойти ко мне. И мы везде ходили без помех.

Машина не остановилась у главных ворот, ведущих к храму, а проехала дальше, пересекла Багмати по третьему каменному мосту и стала под огромным священным пипалом[25] на пологом берегу. В нескольких шагах от нас был вход в ограду храма Гухьешвари — кирпичная арка, украшенная с двух сторон картинами: навстречу друг другу в костюме Адама шагают мужчины в человеческий рост. Мужчина слева — здоровый, в теле, а справа — скелет, обтянутый кожей. Мой гид не счел нужным останавливаться возле этого храма и что-нибудь объяснять, он сказал, что в этот храм пускают только верующих и что мы туда не пойдем, да и нет там ничего особенного.

Мы стали подниматься по лестнице, которая шла круто в гору, опоясывая стену храма. Остановились на площадке. Здесь в стене были двери, и Партиб предложил мне через них посмотреть на Золотой храм. Этот храм чрезвычайно прост — небольшая квадратная кирпичная коробка, в одной стене простой проем двери, крыша отсутствует. Я подумала, что она разрушена. Нет, это такой храм. Неверующим к нему подходить близко нельзя, «да и смотреть там нечего», сказал Партиб. «Там внутри, посередине, находится дырка и больше ничего. Дырка, у которой нет дна. Непальцы верят, что это так».

— Но никто, конечно, не пробовал проверять, так ли это. Это категорически запрещено, — продолжал Партиб. — Только однажды это позволил себе один человек и заслужил навсегда прозвище «чокнутого».

— Чем же знаменит этот храм и что означает дырка? — спросила я.

В ответ услышала легенду.

«Нашелся человек, который усомнился, что у дырки в храме нет дна. Этим человеком был раджа, третий по счету после Притхви Нарайян Шаха. У раджи была любимая жена, и она заболела оспой. Они оба, раджа и рани, страстно просили помощи у богини, просили исцелить рани, сохранить ей жизнь. Но помощи не было. Рани умерла.

Тогда рассердился раджа и велел забить дырку в храме бамбуком. Один ствол бамбука ушел весь, второй ушел весь, ушел и третий, но после этого из дырки выступила кровь…»

— Вот и вся легенда, — сказал Партиб. — Она доказывает истинность верований. Верить надо свято и слепо. Нельзя требовать доказательств, нельзя сомневаться.

Партиб осторожно и чуть-чуть лукаво улыбнулся.

Мне осталось еще про себя добавить: «И нельзя задавать слишком много вопросов». Ведь Партиб, хотя и рассказал интересную легенду, на мои вопросы не ответил. Позднее от других непальцев я узнала легенду о происхождении этого храма без крыши. Называется он храмом Гуэссари. Вот эта легенда.

В далекие времена один из небожителей по имени Докчепразапати, отец тридцати трех миллионов дочерей, которые все стали богинями, так как вышли замуж за богов, устраивал праздник. На пиршество он пригласил всех своих дочерей с мужьями, кроме старшей — красавицы Сатидеви. Отец любил свою старшую дочь не меньше, чем всех остальных, но не переносил ее мужа, хотя им был сам Махадев Шива. Докчепразапати не мог простить Шиве того, что он женился на Сатидеви без согласия ее родителей, да и без ее согласия. Просто она ему понравилась, и он женился на ней обманом, приняв облик жениха на свадебной церемонии.

Сатидеви стало известно о предстоящем празднике. Сначала она очень огорчилась, что ее не зовут на праздник, потом рассердилась и устроила Шиве скандал; в конце концов она добилась того, что он отпустил ее в гости к отцу одну. Появившись у отца, Сатидеви спросила, за что же он так ее обидел, не позвал в гости, когда собираются все ее любимые сестры.

— Я потому не позвал тебя, — ответил отец, — что ненавижу твоего мужа Шиву.

Бедная Сатидеви от горя кинулась в горевший там жертвенный костер.

Шива очень любил Сатидсвп, он взял ее мертвое тело, взвалил себе на плечи и не расставался с ним. Что бы он ни делал, где бы ни был, мертвая Сатидевн всегда была с ним. В то время Шива исполнял должность «коменданта» земли и должен был смотреть за порядком. Вот и стал он ходить вокруг земного шара, не снимая с себя ноши и не переставая ни на минуту думать о пей.

Другие боги, в том числе Индра, видели, как неутешен Шива. Они опасались, как бы Шива не повредился разумом, и собрались на совет, чтобы решить, как освободить Шиву от его злополучной ноши. Они решили, что Шива бросит ношу, если она — извините! — испортится. А надо напомнить читателю, что боги нетленны. Боги послали на тело Сатидевн мух, которые сделали то, что происходит на земле со всеми телами смертных после их смерти. Тело Сатидевн стало распадаться на куски. Куски падали по дороге, а Шива даже не замечал этого. Куда бы ни падал кусок тела Сатидевн, там сразу из земли появлялась линга. Вот один кусок упал на землю возле Банепы (там теперь стоит храм), другой кусок — гуэссари[26] — упал как раз вблизи реки Багмати, туда, где теперь находится священное место Пашупатинатх.

Люди узнали об этом и со временем на том месте, где упала гуэссари, построили храм, который с детским прямодушием так и назвали той частью тела Сатидевн, которая упала с небес, — Гуэссари. Воронкообразное отверстие в центре на полу храма имитирует гуэссари.

Индуисты поклоняются этому храму с благоговением, ведь он хранит «вещественное доказательство» существования божеств вообще и богини Сатидеви в частности.

Потом мы поднимались по каменным неровным ступеням. Любопытные рыжеватые обезьяны сопровождали нас. Небо было серым, и моросил мельчайший дождь. Мне это нравилось, было не жарко. Па вершине холма, куда мы забрались, большая площадка. Храмы и много «часовенок». В дверях одной «часовенки» мужчина с корзинкой в руках неуклюже ворочался, сидя на корточках, его крупное тело не помещалось в «часовенке». Это прислужник. Он совершает вечерний обход храмов, с молитвой прибирая их.

Гуськом прошли босые женщины с раздутыми повязками на животах. Бородатый садху с большим посохом в одной руке и черной чашкой в другой устремился было ко мне, но увидев, что я не одна, остановился, Партиб не позволил мне дать ему монету. «Когда я с Вами, Вам не надо делать этого», — серьезно сказал он.

Мы спустились с холма на бетонную смотровую площадку, обсаженную стройными тисами, и полюбовались прекрасным и странным видом, который с нее открывается. Блестящий изгиб реки уходит вправо, на берегах клубящаяся зелень и серое нагромождение странных построек. Купола, конусы, шпили, перевернутые колокола — круглые, граненые, квадратные. Справа с тумбы поднимается струйка дыма. Рядом, под арками закопченной галереи, сидят полуголые мужчины с бритыми головами — родственники покойного.

А прямо перед нами — золоченые крыши храма Шивы. Правее из многоэтажного скопища серых крыш поднимается еще одна золоченая крыша — из высоких, но нешироких ярусов — храм богини Наг — царицы змей.

Внизу на ступенях — знакомая картина: две женщины переодеваются после омовения в реке; в воде сидит на корточках мужчина, закрыв глаза и шевеля губами, другой мужчина тут же что-то стирает…

Спускаемся, прыгая по неровным каменным ступеням лестницы, которая ведет к мостам. Все вокруг каменное. «Сколько же здесь вложено труда!» — говорю я. «И для чего?» — это уж я не говорю, а думаю. Партиб отвечает: «Да, и заметьте, что все это построено руками, без всякой техники, без машин».

— А кто строил все это?

— Скорее всего, крестьяне отрабатывали повинность. Теперь крестьяне тоже обязаны ухаживать за дорогами, а иногда и строить их.

Партиб вдруг сорвался с места, бегом подбежал к выступающей каменной глыбе на другой стороне лестницы и прижался к ней.

— У нас верят, что если у этого камня постоять вот так, можно исцелиться от многих болезней, — сказал он.

— Гм! Как просто. И почему только так мало живут непальцы? В среднем 22 года.

— О, у Вас устаревшие сведения, — ответил Партиб, — теперь у нас в Непале средняя продолжительность жизни уже 32 года. Это результат того, что за последние десять лет дружественными странами построен ряд госпиталей и медицинских пунктов, где делают прививки.

Спустившись еще ниже, мы оказались у маленькой двери в стене, черной от лишайников. Дверь вела в ограду небольшого и по виду ничем не примечательного храмика. Не было заметно, чтобы за ним хорошо ухаживали. Но храм этот очень популярен. Вот и теперь нам навстречу из дверей торопливо вышла молодая пара. Эта чета приходила помолиться Шиве в образе линги, чтобы о, и даровал им детей.

В ограде храма много линг. Они стоят рядами на уступах храма, на возвышениях вдоль ограды и просто на земле. Каждая линга на круглой тарелке с желобком. Большинство из них серые, шероховатые, но некоторые — избранные — отполированы до блеска, измазаны краской, обсыпаны рисом и лепестками цветов.

Мы прошли по набережной под окнами госпиталя, если так можно назвать две грязные комнатки, в которых стоит стол, стул и таз. Заглянули за железную с огромным висячим замком решетку, в храм необычных очертаний. Это простой белый куб с небольшим куполом на крыше. Перед храмом огромная Гаруда, получеловек-полуптица, стоит, опустившись на одно колено. Фантастические плоские крылья с завитушкой на конце, огромный хищный нос орла и молитвенно сложенные человеческие руки… Внутри храма в полутьме на полу стоят несколько фигурок богов, перед ними зерна риса, лепестки цветов, в маленькой плошке вода.

Возле моста на самой дороге стоит столбик. Да, это опять линга, с трех сторон окруженная символическими лицами. Опять Шива. Везде Шива. На то и храм Пашупатинатх.

На мосту хотелось постоять и еще полюбоваться каменным пейзажем, но… сюда доносился сладковатый дым костра.

Посещение третье. В середине февраля в Пашупатинатхе самый большой праздник — Шиваратри (ночь Шивы). Как появился этот праздник, рассказано в одной из пуран[27].

В очень давние времена в великом городе Варанаси (Бенарес) жил человек невесть какого знатного рода: он принадлежал к племени охотников. Видом был неказист: низкрослый и очень черный, но еще чернее была его душа — душа великого грешника. Богов он не признавал и никому не молился, никого не почитал, жил как хотел, поступал дерзко, так как отличался большой вспыльчивостью. Много горя причинил он людям.

Однажды этот отчаянный грешник охотился в лесу. Охота была на редкость удачной. Не зная меры, охотник перебил столько всяких животных и птиц, что едва мог нести свою ношу. А расстаться хоть с частью ноши он не хотел. Приносить жертвы богам у него не было привычки, кормить животных — тем более.

Охотник устал и шел медленно. Наступили сумерки, пришлось заночевать в лесу. Он нашел поляну с большим деревом, залез на дерево и попытался уснуть. Но где там!

Взошла полная луна и осветила крупную росу на траве, на листьях. Стало холодно. А тут еще пустой желудок еды просит. Лежит охотник на шишковатом суку, дрожит от холода и от страха. Лес полон шорохов и голосов зверей. Помолиться бы, да не умеет. Охотник невольно поежился, от чего закачались ветки. Вниз слетело несколько листочков, цветок, плод дерева и капли росы. А под деревом стояла линга — символ Шивы.

Шива тотчас же узнал, что такой отъявленный грешник почитает его, поклоняется линге. Невольное голодание грешника было расценено как пост, а страдания от холода и страха, как жертва Шиве. Очень обрадовало это Шиву, он простил охотнику все его грехи и распорядился, чтобы его наградили.

Утром охотник благополучно вернулся домой и стал жить, как прежде, ни о чем не беспокоясь. Но через несколько дней он внезапно умер. Об этом сразу узнали и Шива и бог ада Яма. Тот и другой послали за охотником своих слуг. Одни слуги тянут охотника в ад, другие— в рай. Между ними завязалась драка. Но слуги Шивы оказались сильнее и победили. Страшно возмущенный такой несправедливостью, Яма полетел к Шиве, чтобы объяснить, что охотник, как великий грешник, принадлежит ему. У ворот рая он встретил Нанди — быка Шивы, и тот не пустил его к Шиве. Выслушал сам, сам и ответил: «Был охотник грешником? Да, был. Но он осознал свои грехи, склонился на сторону Шивы, возложил на его символ знаки почитания, принес также в жертву страдания. Он наш».

Не смог отрицать этого Яма и ушел ни с чем. А люди, узнав обо всем, сделали эту холодную ночь ночью поклонения Шиве. Ведь Шива не останется в долгу.

В 1969 году праздник Шиваратри пришелся на 15 февраля. Как всегда, он начался ночью. Верующие выражали свое почитание Шиве, обмазывая изваяния линги красками, посыпая рисом и цветами. Тысячи паломников устремились в Пашупатинатх, в храм под золочеными крышами. Здесь лингу обливают молоком, и оно ручейком вытекает из храма, пересекает двор и сбегает в Багмати. Горят бесчисленные огоньки в плошках, не смолкают музыка и пение молящихся. Люди не спят, ждут утра. Они уподобляются тому грешнику, который когда-то провел эту ночь, бодрствуя на дереве.

Рано утром и мы поехали в Пашупатинатх. По дороге мы то и дело обгоняли насквозь пропыленных паломников. Прямые, как статуи, они шли гуськом, размеренным шагом и весь свой скарб несли в узлах на голове. Непальцы не носят так тяжести. Это были индийцы. Среди паломников было много изможденных женщин.

Почти такой же поток людей двигался и навстречу нам. Чем дальше мы ехали, тем больше было народу.

Полицейский, регулирующий движение, указал нам объездную дорогу, главная была предоставлена пешеходам. Из машины пришлось выйти, не доезжая до святого места. Роща «танцующих деревьев» кишела пестро одетыми людьми. На земле одеяла, подстилки, выше на склоне — целый городок из пестрых палаток.

Пробираемся сквозь толпу, которая никуда не спешит, никого не толкает и не шумит. На нас смотрят с любопытством, охотно разговаривают и фотографируются.

Сколько здесь колоритных фигур, выразительных лиц, сколько благообразных бород! Бородатые и волосатые, одетые и полуголые; дхоти, юбки, хламиды, шкуры… Много странных фигур, например этот садху: оранжевая тога, прическа Шивы (большой пучок на макушке из свалявшихся волос, обсыпанных землей или пеплом), лбы, разрисованные полосами то вдоль, то поперек. Еще больше нищих, словно вывалявшихся в пыли.

Женщины в дорогих сари с громоздкими украшениями и женщины в линялом ситце. Тяжелые браслеты на йогах, подвески под носом, тарелочки на ноздре, цепочки, кольца, браслеты, целые манжеты из пластмассовых браслетов… и тики, тики[28], круглые, продолговатые, полосатые… красные, желтые, белые. Все двигается, переливается… но не шумит.

Мы идем к реке. Сегодня серого гранита почти не видно. Везде пестрые фигуры людей и сохнущие сари и тряпки… Люди в воде, на ступеньках, на тумбах для погребальных костров, на стенах. Ими забиты все галереи, все храмики, уступы и вся земля вокруг. На противоположном берегу на граните сидят, словно сами из гранита, неподвижные и молчаливые фигуры и группы людей и не сводят глаз с храма Пашупатинатх. Будут сидеть и час, и два, не проронив ни слова. Хотят ли навсегда запомнить эту святыню или думают о своем под тихую, мелодичную музыку, которая доносится сюда? Весь двор вокруг храма полон людей. Их поток вливается в одни двери и выливается в другие, спускается по крутой лесенке к воде и растекается по граниту. Одни раздеваются, другие одеваются, отжимают мокрые полотнища, сушат их, растягивают на ближайших храмиках и молятся…

Никто не обращает внимания на других, каждый поступает так, как будто находится здесь один, однако никто ни на кого не натыкается, не наступает на ноги.

В священной Багмати вода мало где доходит до колен, но это ледяная вода. Люди входят в нее, совершают омовение кто как хочет: одни бросаются в воду, другие обрызгиваются, обливаются из медных горшочков, смачивают лицо и голову, полощут рот… и все молятся. Молятся тоже по-разному. Одни, наклонясь к воде, быстро, быстро трясут руками, сложенными лодочкой, и что-то шепчут. Другие заходят в воду, останавливаются и шевелят только губами. Вот женщина с мольбой подняла руки к солнцу и говорит, говорит что-то. Мокрое сари сползло с ее груди, она не обращает на это внимания, она молится. В ее лице такая вера, такая надежда и мольба. Широко шагая по воде, почти вплотную к женщине подходит мужчина, одетый в пальто, и останавливается именно здесь. Повернувшись к ней спиной, он совершает свое омовение, начиная с полоскания рта. Правее на корточках в воде сидит мужчина в трусах, весь мокрый и посиневший. Он, закрыв глаза, что-то бормочет дрожащими губами и, кажется, будет так сидеть долго. Ведь просьбы и молитвы убедительнее, когда их повторяют много раз.

Интересно, что, купаясь в ледяной воде, люди не жалуются на холод. Ни вскриков, ни аханья. Можно подумать, что эта ванна кажется им теплой и приятной. Никто не выбегает из реки торопливо. Кажется, что и дрожь люди умеют унимать: никто не дрожит. Вот только цвет кожи выдает, что это купание все же страдание, испытание холодом.

Когда солнце поднялось высоко, народу стало еще больше. В пестрой измятой толпе мелькают белоснежные национальные костюмы с черным пиджаком сверху— это государственные служащие из Катманду.

Возле одной «часовенки» несколько широколицых молодых непалок сидят рядом, и все одновременно усердно трут зубы святой палочкой. Кажется, делают они это уже давно, но, когда мы к ним подошли, не бросили своего занятия. Они весело смеялись, показывая свои белые зубы, не понимая нас. Мы пробовали узнать, для чего они трут зубы, но так ничего и не поняли. Английский здесь бессилен.

Рядом несколько семей, расстелив на земле тряпицу, благоговейно ели. В тени дерева мужчины, сидя кружком, играли в карты. Нищие занимались своим ремеслом, выставив напоказ уродства и болезни. Мальчишки разносили воду. На самой дороге на земле разложены для продажи предметы «первой необходимости»: крашеная пудра всех цветов, кусочки цветной материи, фитильки, зеленые листочки какого-то дерева, накрошенные цветы, фрукты, яйца, простокваша, растительное масло. Рядом торгуют дешевыми женскими украшениями: пластмассовыми тиками, браслетами, брошками, клипсами, бусами, искусственными косами из ниток…

В воздухе пыль, запах гари, масла и тот специфический запах, который сопутствует скоплению людей, живущих в условиях и понятиях таких же древних, как их религия.

Насмотревшись на людей и сделав немало снимков, мы стали пробираться к своим машинам. Прилегающая к набережной улица тоже запружена людьми. Ярко расцвеченная толпа неторопливо двигается в обоих направлениях. По бокам на земле сидят со своим мелочным товаром торговцы. В домах открыты все лавки. Над дверями лавок гирлянды из цветов, на некоторых дверях намалеваны всевидящие глаза.

В потоке людей много интересных лиц и фигур. Вдруг среди них мелькнуло знакомое лицо. Молодой инженер, недавно получивший это звание у нас, в СССР, деловито шел к Багмати. Наш друг шел совершать омовение. Он не хотел огорчать своих родителей и давать пищу злым языкам.

А вот и наша машина. Целая стая мальчишек кинулась к нам с протянутыми руками. Сильные отталкивали слабых и маленьких, некоторые били себя в грудь кулаком, другие делали умильное лицо. Каждый старался доказать, что именно он караулил нашу машину, именно ему мы должны дать бакшиш. Вот каков праздник у этих детей.

И суждено ли им в этом рождении увидеть другие праздники?