Под псевдонимом Ксанти

Глава 5

Хаджумар проснулся от возбужденного голоса Гарсиа, доносившегося из-за закрытой двери. Он взахлеб рассказывал анархистам о вылазке в тыл:

— …Мы думали, что станем возвращаться прежней дорогой, мимо взорванного нами моста, но камарада советник круто свернул в сторону. Осторожничал, боялся нарваться на мятежников? Нет, у него был свой расчет. Ночью, пересекая шоссе, мы наткнулись на колонну машин — громоздких, с грузом, тщательно укрытым брезентом.

— Что там было?

— Камарада советник сказал, что в машинах снаряды. Камарада вел нас вдоль дороги, поглядывал на следы, оставленные машинами со снарядами. И они привели нас, как он и думал, к военному гаражу. И еще одну ночь нам пришлось потратить — на этот гараж.

— Откуда же вы взяли столько тола?

— Тола у нас не было, — засмеялся Гарсиа. — Но на складе и в гараже достаточно материалов, что запросто заменят взрывчатку. Вы бы видели, как горел гараж — стало ярко, как днем, баки взлетали один за другим, так что еще добрых два часа мы слышали за спиной гулкие взрывы.

«Вот хвастун, — усмехнулся Хаджумар. — Лучше бы рассказал другое — как мы прибыли в Мадрид, как пробрались по нейтральной полосе и без всяких препятствий прошли в расположение анархистов. Мы видели дозорных, те нас нет. Рассказывали анекдоты, смеялись. И в самом здании нас никто не задержал, не спросил, кто мы и откуда. Часовой, правда, имелся, но он почему-то находился внутри и, привалившись к подоконнику, похрапывал. Аугусто и Гарсиа хотели разбудить бойцов, спавших на перилах и одеялах, сваленных на полу вдоль стены. Но я не разрешил. А когда мы разошлись, я столкнулся с еще одним фактом расхлябанности: возле комнаты Дурутти не было часового. Я решил, что комбрига нет в помещении. Но он спал на своей кровати. Мы могли уничтожить всю бригаду, начиная с командира… Вот о чем тебе, Гарсиа, следовало рассказать им, чтоб задумались и перестроились».

Одеваясь, Хаджумар прикинул, что необходимо срочно предпринять. Картина в общих чертах теперь была ему ясна: именно здесь, в Каса-де-Кампо, фашисты намерены прорвать оборону Мадрида. Здесь через два-три дня будет сущий ад. И важно хорошо подготовиться.

Хаджумар вышел из комнаты и оказался лицом к лицу с Линой.

— Я не первый раз на операции, Ксанти. Но впервые боялась… За вас.

Дрогнуло сердце у Хаджумара.

— Вот он! — закричал Гарсиа, и анархисты враз умолкли и уставились на Ксанти.

Дурутти окатил советника широкой улыбкой.

— Да ты свой парень! — потряс он ему руку. — Мне все рассказали. И рука у тебя твердая, и сердце львиное. И мне захотелось пойти с тобой. Может, сегодня ночью и отправимся на промысел?

Хаджумар, отрицательно покачав головой, пояснил свой отказ:

— У нас есть два дня, не больше. И за это время мы должны хорошенько подготовиться к мощному наступлению франкистов. Они удар нанесут именно здесь, на участке твоей бригады.

— Не слишком ли ты уверен в этом? Или побывал в их штабе? Проник в их мысли?

— Я вижу их действия, — не стал обижаться на иронические нотки, прозвучавшие в голосе Дурутти, советник. — Скопление войск огромное, и идут еще подкрепления. Именно здесь будут рваться к Мадриду немцы. Взорванный мост задержит их на несколько суток, но в конце концов они преодолеют реку. Мы должны продумать систему обороны с обязательным использованием контрударов.

Кивнув на карту, прикрепленную к стене, Дурутти позвал анархистов:

— Подойдите поближе, будем решать, как вести бой.

Хаджумар оглядел столпившихся вокруг анархистов.

Взгляды были обращены на него, на камарада советника Ксанти. Хаджумар хотел было возразить, что нельзя план предстоящего боя делать достоянием всех, но тут увидел эту странную женщину — Катарину. Она очень хотела выглядеть в глазах всех разбитной, живущей только чувствами и не задумывающейся о будущем, эта женщина. Но разве у подобных ей бывает такой пронзительный, все подмечающий взгляд? Облокотившись о плечо Педро, она, будто нехотя, поглядывала на карту, но глаза ее с нетерпением ждали, когда советник приступит к обсуждению. Нет, так себя не ведет женщина, которую, казалось бы, ничего не интересует, кроме мужчин. «Ну что ж, может быть, я и ошибаюсь, но упускать такого случая не стоит», — решил Хаджумар и приступил к разбору:

— Местность позволяет избрать несколько планов обороны. Наиболее удачным мне кажется тот из них, что даст возможность эффективно использовать нашу артиллерию. От ее ударной мощи зависит, прорвется враг на нашей позиции или мы его остановим. Но у нас не так много орудий. Придется сконцентрировать артиллерию в один кулак и поставить в наиболее выгодное место. Такой я вижу эту позицию. Здесь будет стоять артиллерия, и отсюда она достанет врага, и если он пойдет на правый фланг, и если он двинет на левый, а тем более если ему вздумается прорываться по центру…

Он говорил подробно, сыпал немецкими военными терминами, а Лина переводила, то и дело спотыкаясь о незнакомую лексику. Он пояснял ей и терпеливо и популярно… Закончив речь, он спросил, у кого есть вопросы или замечания. Но анархисты, которым все уши прожужжали Аугусто и Гарсиа, взахлеб рассказывая о проведенных операциях и о том, как вел себя в них камарада советник, только хлопали глазами и не сводили взгляда с Ксанти, что так отчаян в тылу врага и так мудр в военном деле… И тогда Дурутти сказал:

— Принимаем твой план, камарада советник. Повтори еще раз, кто что должен делать и где расставить артиллерию и пулеметы.

Хаджумар ясно и четко доложил. Каждый из командиров внимательно слушал, а потом, по просьбе советника, повторил, ткнув пальцем по карте в точки, где поставит пулеметы и минометы. Начальник артиллерии признался, что и он думал так же: именно с указанного места расположения наиболее прицельно можно вести огонь по наступающему врагу.

— Мы его разнесем в клочья! — заявил он.

— Итак, сегодня приготовить позиции, а завтра с утра занять их! — приказал Дурутти.

— Разрешите мне самому проследить, как будут оборудоваться огневые точки? — попросил советник.

— Поручаю это тебе.

— Есть еще одно дело, комбриг, — сказал Хаджумар. — Сегодняшняя ночь доказала, что мы очень беспечны. Вчера мы шли сюда со стороны фронта, но нас никто не остановил. Мы могли уничтожить любого из вас. И тебя тоже, комбриг. Подумать страшно, что было бы, если бы пробирались сюда не мы, а франкисты…

Дурутти на мгновение смешался, ибо доводы советника невозможно было опровергнуть, но он, не желая выглядеть смешным в глазах анархистов, шутливо заявил:

— Враг знает, что ему спуску здесь не будет, и боится приблизиться к нам.

— Верно, Дурутти. Мы никому из них спуску не дадим! — закричали анархисты. — Пусть только сунутся!

Но камарада советник не намерен был шутить и сурово произнес:

— Я не хочу, чтобы все вы были однажды ночью зарезаны или взлетели в воздух, и требую усилить охрану. Часовые должны засекать каждого, кто пробирается в расположение бригады. Ясно? Я сам буду проверять, и если часовой зевнёт и беспрепятственно даст мне возможность приблизиться к себе, я пущу в ход кинжал.

— Это угроза, — сказала Лина. — Я не стану ее переводить. Они воспользуются вашей неосторожностью.

— Переведите слово в слово, — повысил голос советник.

— Неужто так сделаешь? — посуровел комбриг, выслушав Лину.

— Одного проучу, другим будет наука. А как еще воздействовать на вас, если вы не признаете дисциплины?

Анархисты молча переглянулись. Дурутти долго смотрел в лицо советника и наконец произнес:

— Хорошо, мы вместе будем проверять часовых… Все свободны…

Хаджумар делал обход позиций. Командира первого батальона он застал за странным занятием. Педро играл в карты с двумя анархистами и Катариной. Они сидели в блиндаже за маленьким столиком, и винтовки их лежали на земле! Педро был в паре с Катариной. Она как раз подбросила карту. Педро, увидев, какой масти карта, взревел:

— Угодила под масть! Ты что, в карты ни разу не играла? У вас в заведении одному учат?

— Нам некогда было картами забавляться, — ответила Катарина.

— Некогда! — засмеялся Марио. — Хорошенькое место!

— Эй, ты, губастый, полегче на поворотах! — предупредила она.

— Уйми свою старушку, Педро, — обиделся Марио.

И тут они увидели камарада советника. У Педро глаза скосились в негодовании:

— Ты следишь за нами?

— Я пришел проверить, как ведутся работы по подготовке позиций и пулеметных ячеек, — спокойно сказал Хаджумар.

— Иди туда! — махнул рукой Педро. — Здесь не роют землю.

— Мы пойдем вместе, — настойчиво произнес советник. — И посмотрим, как и что делается. Прервись…

Педро глянул озадаченно на камарада советника, увидел, что тот ждет и, судя по всему, не уйдет, пока Педро не подымется. Анархист начал было кипеть, но рука Катарины дотронулась до его локтя, предупреждая, что сейчас не время для скандала. Педро в сердцах шлепнул картами о стол.

Катарина увязалась за ними. И опять она всем видом показывала, что ей скучно на позициях, но глаза ее были осмысленны и настороже. Чутье подсказывало Хаджумару, что она не проститутка и здесь оказалась не случайно. Но почему она не уходит? Ведь она уже знает план обороны. Или сомневается в его верности? Может быть, он, Хаджумар, чем-то выдал себя? Тогда пусть убедится: вот они, огневые позиции и ячейки, перед нею. Расположены точно по тому плану, что он предложил утром. Теперь-то у нее не должно быть сомнений. Видимо, она считает, что успеет, и выжидает, не выдаст ли он еще что-нибудь ценное из своих планов. Было бы хорошо, если бы она покинула бригаду именно сегодня ночью. Иначе он не успеет перестроить позиции. Предстоят большие работы по подготовке огневых точек, по переброске артиллерии. Выход один: подтолкнуть ее, заставить ее ускорить свой переход к флангистам. Как это сделать?

Придя в замок, Хаджумар сказал Дурутти, что хотел бы, чтобы сейчас, в канун серьезного боя, в бригаде ни одного постороннего не было.

— Кого ты имеешь в виду? — спросил комбриг.

— Здесь скитаются несколько торговцев вином и барахлом, да еще эта женщина, что с Педро.

— Что-то ты невзлюбил Педро, — поморщился Дурутти.

— Я требую этого! — продолжал настаивать Хаджумар. — Я отвечаю за исход боя в не меньшей степени, чем ты, Дурутти.

— Ладно. Я дам команду. Хотя это и разозлит анархистов.

Вечером комбриг, встретив советника на передней линии, вспомнил его требование и сказал:

— Кстати, девушка Педро заявила, что сама собиралась покинуть бригаду.

— Сама? — насторожился Хаджумар.

— Мол, перестало у нас пахнуть свободой. Уехала в город.

— И она действительно уехала в город?

— А куда же она могла? — удивился Дурутти.

…Ночью, когда, судя по оживлению в стане врага, стало ясно, что атака начнется утром, Хаджумар отыскал Дурутти и попросил:

— Дай мне право изменить тот план, что мы выработали.

— Ты что?! — рассвирепел комбриг. — Все уже готово к отражению атаки. Ты что-то упустил?

— Я дал ложную экспозицию, — признался Хаджумар.

— Почему?!

— Я не мог рисковать — вокруг нас было очень много людей.

— Тебе что, снятся диверсанты и шпионы?! — в сердцах закричал комбриг. — Как теперь исправлять твои затеи?

— Мы перестроимся за полтора часа, — заявил Хаджумар. — Я дал команду готовить ложные и запасные позиции и под этим видом кое-что успел предпринять.

…Когда началась артподготовка и бомбежка, Дурутти молча переглянулся с советником. В самом деле, это было поразительно: артиллерия врага била точно и только по тем позициям, которые были определены Хаджумаром в присутствии анархистов. Мятежники посылали туда снаряд за снарядом. Да и самолеты пикировали на эти же цели. Точно били и по позициям, предназначенным под пулеметы.

— Ты убедился? — спросил Хаджумар. — Враг знал нашу дислокацию.

— Среди анархистов предатели? — скрипнул зубами Дурутти.

…Мятежники уверенно двинули вперед танки. Шли так, будто не ожидали никакого ответного огня. Но он обрушился на них, и обрушился с неожиданной стороны. Запылали танки, обстреливаемые с фланга артиллеристами, словно на плацу. Застрекотали пулеметы, отсекая пехоту фашистов от танков. Огонь был такой плотности, а система так продумана, что враг остановился, а потом стал в беспорядке отходить, оставляя на поле множество трупов. Семь танков ярко пылали посреди нейтральной полосы.

Дурутти порывисто обнял советника:

— Спасибо, камарада! Ты похож на нас, каталонцев! — Это была его высшая похвала.

— Что касается Каталонии, то смею тебе напомнить: это имя области дали наши предки, аланы, которые в четвертом веке жили там.

— Что ты говоришь? — изумился комбриг. — Так аланы — предки…

— …народа, к которому я отношусь!

— Я знаю, что ты из России, но кто ты по нации?

— Я прошу не называть больше этой страны применительно ко мне, — напомнил Ксанти условие, с которым был направлен к Дурутти.

— Но нас никто не слышит, — оглянулся по сторонам комбриг. — Кто же ты?

— Осетин. Есть такой народ в горах Кавказа.

— Осетин… — задумчиво произнес комбриг. — Осетин! Алан! Прекрасный ты человек, камарада советник. И умница! Впрочем, ваши знают, кого посылать! Ты знаешь, что я выгнал предыдущего советника?

— Знаю, — ответил Ксанти и предложил: — Сейчас надо передвинуть артиллерию на новые позиции. Теперь и они перестроятся. Надо ждать удара по левому флангу.

— Командуй! — решительно махнул рукой Дурутти.

Кильтман с ужасом наблюдал, как оживают артиллерия и пулеметы республиканцев на Каса-де-Кампо. Особенно удивило, с какой легкостью артиллеристы бригады Дурутти расправились с танками. В стереофоническую трубу было видно, как один танк за другим сперва вздрагивал — впечатление было такое, точно кто-то с чудовищной силой толкал его сбоку, заставляя вертеться на месте, — а затем вспыхивал. Убедившись, что артиллерия заняла не ту позицию, которую указала фрау Бюстфорт, а как нельзя самую удачную, он понял, что его перехитрили. И тогда Кильтман вызвал ее на командный пункт. Она появилась, надменная и довольная, игриво спросила:

— Вы уже соскучились по мне, полковник?

— Посмотрите на поле боя, — уступил он ей место у стереотрубы. — Видите, откуда бьет артиллерия республиканцев?

— Не может быть! — резко вскричала фрау Бюстфорт. — Я слышала, как военный советник предложил занять позицию в центре, и не уходила до тех пор, пока артиллерия не была переведена. Я ручаюсь за это!

— Вас раскусили и дезинформировали, — сказал он. — И теперь гибнут солдаты.

— Не смейте так заявлять, — вспыхнула она. — Это серьезное обвинение! Там, в Берлине, меня знают и мне верят. Учтите это, полковник. Меня еще никому никогда не удавалось обхитрить. Наверное, им дали подкрепление.

— Авиация заверила, что никакого движения по дороге из глубины города к позициям не было, — сообщил ей он.

— Я разберусь, полковник. Там, на месте, разберусь! Сегодня же!

— Вам нельзя возвращаться к вашему камарада Педро, фрау Катарина, — заявил ей он. — Я вам запрещаю! Идите! Впрочем, стойте. Вы утверждаете, что военным советником к Дурутти под видом македонского продавца апельсинов прислали человека из России?

— Так точно. Хотя у него и внешность балканская и говорит по-немецки чисто, но он — оттуда!

— Это правда, — подтвердил он. — И свидетельство тому наши горящие танки. Советником Дурутти является кадровый военный. Уже взрыв моста должен был насторожить меня. Будь сейчас он цел, я мог бы быстро перебросить части на левый участок и одним ударом опрокинул бы оборону. Но он взорван…

— А вы не поверили, — напомнила она ему, — что все четыре объекта были взорваны одной группой.

— Не поверил, потому что они чересчур далеко расположены друг от друга. Шестеро суток — малый срок, чтобы везде поспеть… Кто он?

— Вы желаете, чтоб я узнала фамилию советника Ксанти?

— Мир очень тесен, фрау Бюстфорт. То, что здесь происходит, только прелюдия. Скоро начнется там, на Востоке. Мы уже сейчас должны знать их военных.

— Книга, врученная вам на дорогу генералом Гетсом, помогла, — сказала фрау Бюстфорт. — Разрешите мне отправиться туда, к анархистам, и я добуду нужные вам сведения.

— Отставить! — отрезал он и, смягчая резкость, добавил: — Вы нам еще нужны, фрау Бюстфорт…

Рассказы Гарсиа об операциях в тылу франкистов, окрашенные дымкой отчаянной романтики, вызвали у анархистов симпатию к смелому советнику. Но еще больше возрос его авторитет после того, как он заранее вывел из-под вражеского обстрела батарею и пулеметчиков, и атака захлебнулась.

Советник после каждой попытки фашистов прорваться давал новые распоряжения, и анархисты уже не возражали, хоть и тяжко было на руках перетаскивать орудия на другие позиции. Раздавался чей-нибудь голос: «Камарада советник знает, что делать!» — и никто не роптал.

Враг всякий раз менял направление удара, но советнику удавалось предугадать и предупредить маневр противника. Дурутти весело поглядывал на Хаджумара и громко кричал:

— Ты настоящий потомок своего народа! — И, подморгнув ему, добавлял: — Александра Македонского!

Но советник все больше и больше хмурился. Враг подтягивал силы, бросал волна за волной все новые и новые полки на позицию республиканцев, и Хаджумар понимал, что не ошибся: именно здесь, в Каса-де-Кампо, с точки зрения позиционных погрешностей было наиболее уязвимое место обороны Мадрида. И если удавалось еще сдержать натиск мятежников и их союзников, то это благодаря умелому маневрированию огнем да стойкости защитников. Франкистам удалось навести переправу через реку Мансанарес, перебросить войска и направить на позицию бригады Дурутти несколько дивизий. Наступал решающий момент. Вот-вот должна была состояться отчаянная атака, настоящий штурм позиции, и Хаджумар знал, что его трудно будет отбить. И он готовился к тому, что придется использовать последний козырь — заготовленный им удар через подземные тоннели. Один из них выходил в университетский городок, вплотную примыкавший к Каса-де-Кампо. Именно в том месте, где подземные коммуникации соприкасались с позицией бригады, Хаджумар заложил огромный заряд взрывчатки, чтоб разметать франкистов, навести панику и ударить им в тыл боевой группой.

…В захваченном особняке Кильтман и генерал Николас изучали карту, прикидывая, куда направить очередной удар. Вдруг раздался громкий взрыв, за ним второй, третий… В особняк вбежал солдат и сообщил, что республиканцы взорвали здание, в котором расположилась часть франкистов. Вся дорога завалена, перекрыта… А из подземного тоннеля показались республиканцы!..

Кильтман глянул на карту, попросил указать, где находится взорванное здание. Николас ткнул пальцем в карту. Кильтман ахнул, убедившись, как остроумна ловушка. Танки из-за завалов не могли пройти вперед… Еще несколько минут, и франкисты будут отрезаны и окружены…

— Прикажите срочно отходить — сказал Кильтман Николасу.

— Но мы наступаем! — бросил тот ему в лицо.

— Если вы задержите приказ еще на пять минут, вам придется давать объяснения по поводу гибели трех дивизий.

— Положение так серьезно? — побледнел Николас.

— Серьезно? Мягко сказано! Угрожающее положение!.. — Кильтман невольно покачал головой: — Ах, какая коварная ловушка!

Четыре часа авиация раз за разом утюжила бомбами позицию республиканцев. Артиллерия вела массированный огонь по передней линии. Хаджумар сказал:

— Я пойду в окопы.

Дурутти кивнул ему в ответ и показал на другой фланг:

— А я туда.

От взрывов бомб, вырывающих огромные воронки, от многочисленных снарядов, осыпавших защитников градом осколков, шумело в ушах, трещало в голове. Хаджумар видел, что люди ошалели от грохота и визга, обрушившегося на них. Он переходил от одного бойца к другому, похлопывал по плечу, подбадривал их.

Штурм фашистов на сей раз оказался стремительным и мощным. И хотя удалось вовремя дать по ним из оставшихся орудий прицельный залп, и хотя никто из защитников позиции не побежал, чего опасались, зная нрав анархистов, и Хаджумар и комбриг — натиск врага был так силен и мощен, что его солдаты сумели настичь траншеи республиканцев. В ход пошли штыки, приклады, ножи… Хаджумар, отстреляв из пистолета патроны, подхватил брошенную кем-то винтовку и бросился в самую гущу рукопашной. Он штыком и прикладом сбивал на землю наседавших на него фашистов. Люди озверели, криков уже не было, слышны только смачные удары, стоны, хрип… Один из фашистов выхватил нож и бросился на неизвестно как оказавшуюся рядом с советником Лину, которую тот оставил в блиндаже, решив, что эту атаку фашистов ей лучше не видеть. Хаджумар сделал бросок и оказался у фашиста на пути, выбил из руки нож, ударом приклада уложил мятежника на дно траншеи…

Впервые Хаджумар принимал участие в рукопашной. Он не знал, что моменты боя многие годы будут тревожить память, высвечиваясь во сне то одним страшным видением, то другим. Зрение фиксирует картины боя, но мозг не успевает осмыслить, ибо все внимание направлено на то, чтобы отбить удар и нанести ответный. Но потом каждая деталь мучает душу.

Мятежников было гораздо больше, и не сдобровать бы анархистам, если бы на помощь не подоспел отряд добровольцев, из тех, что коммунисты создавали прямо на улицах Мадрида. Фашисты дрогнули и всей массой ринулись на штурм траншеи, теперь уже стремясь как можно поскорее покинуть ее.

Хаджумар, видя, что бойцы, разгоряченные схваткой, пытаются карабкаться на бруствер вслед за врагом, стал стягивать их, приказывая: «Отставить! Назад! Не преследовать!» Важно было сохранить бойцов для обороны позиции — там, на голом пространстве, они становились верной добычей вражеских пулеметчиков.

— Видал! — торжествующе кричал комбриг. — Вот как анархисты умеют сражаться с врагами свободы! Камарада советник, ты убедился в силе нашего движения?

— Дрались хорошо, — кивнул головой Хаджумар.

— Ага! — обнял его за плечи комбриг. — Даже такой смельчак, как ты, и тот согласен, что мы дрались как львы! Нет, не по нас лежа на брюхе, стрелять в едва мелькнувшую цель. А вот так: сойтись грудь в грудь, чтоб видеть своего врага, выражение его лица. Штыком и ножом мы доказали, что нам фашисты не страшны! Мы их уничтожим и водрузим по всей Испании знамя анархии!

— Какое знамя будет сиять — это покажет время.

Дурутти покосился на Лину, развел руками, недовольно спросил:

— Спроси у него, женщина, почему он против нас? Для фашистов он такой же, как и мы. Если я и он попадем в их руки, нам рядом висеть на виселице. Он не понимает это?

— Понимаю, — кивнул Хаджумар. — Но я знаю и другое. Вот Педро анархист. Но если мы с тобой попадем и к нему в руки, он тоже нас рядышком уложит. Из своего пистолета. Не колеблясь. Разве для тебя это секрет?

Дурутти устало облокотился о бруствер траншеи, признался нехотя:

— Ты верно говоришь: среди нас тоже много подонков. Я теперь вижу, что без дисциплины нет армии, — скользнул он взглядом по лицу советника. — Ты убедил меня в этом.

— Если в армии должен быть порядок, то почему в мире может быть беспорядок? — удивился Хаджумар. — Почему ты не можешь взглянуть на проблему шире, во всемирном масштабе?

— Как будет — это мы еще увидим, — пригрозил комбриг. — Но признаюсь, мне обидно, что такие люди, как ты, противостоят анархии. Я полюбил тебя и за смелость, и за откровенность, и за доброжелательность… Я хотел бы видеть тебя своим братом, дружище!

— Ты мне тоже пришелся по душе, — заявил Хаджумар и пристально посмотрел ему в лицо. — Мне жаль, что ты якшаешься с такими, как Педро. У тебя есть верный путь. Тот, что прошла Лина. Она тоже была анархисткой, а теперь она коммунистка.

Дурутти резко отвел его руки от себя, сказал:

— Ты брось агитационные речи, брат. Я люблю тебя не за идеи, что ты проповедуешь, а за то, что ты такой человек, как есть! Мы еще с тобой не раз поспорим о том, что нужно миру: коммунизм или анархия? Не суди об анархии по тем подонкам, что прилипли к нам. Рядом с Педро есть и Аугусто, и Гарсиа, те, что с тобой ходили в тыл и не струсили. Не Педро сегодня победил фашистов, а анархисты. Но то, что и Педро сражался смело и отчаянно, тоже свидетельствует за анархию! Не согласен?

— Нет, — отвернулся Хаджумар от комбрига. — Боюсь, что когда ты прозреешь, поздно будет… — Он и не подозревал, как пророчески звучат его слова.

— Брось жалеть! — засмеялся весело Дурутти. — Пока мы рядом и пока мы с тобой заодно! А это немало!

Когда к ним спешно приблизился телефонист и торопливо доложил, что камарада советника срочно вызывают в Мадрид, в штаб революционных сил, — и тогда предчувствие не подсказало им, что они в последний раз обнимают друг друга.

— Ты проси там побольше, снарядов и патроноЬ, — напутствовал комбриг. — Расскажи, как мы бились. Пусть знают, что через наши позиции фашизм не пройдет!

— Я только туда и обратно, — пообещал Хаджумар. — Думаю, что в ближайшие часы фашисты не сунутся сюда. Им надо залечить свои раны.

К Дурутти прибежал Гарсиа. Из его слов выходило, что батальон Педро принял решение подняться с позиций и уйти в тыл;

— Невероятно! — ужаснулся комбриг. — Этого не может быть! — он бросился в батальон.

Они и в самом деле покинули позиции и шли в город. И впереди их шел Педро.

— Стойте! — встал на их пути комбриг. — Стойте, братья!

Они нехотя остановились. Педро смотрел на комбрига исподлобья. Дурутти пытался унять свой гнев, но это у него плохо получалось. Он, глубоко дыша, прорычал:

— Назад, анархисты! Назад! Приказываю занять свои позиции!

— Послушай, Дурутти, — шагнул вперед Педро. — Мы решили сообща, путем голосования. Мы уже несколько дней сражаемся здесь! Пусть теперь коммунисты удерживают позиции. С нас достаточно! Мы устали, и мы идем в город! Так-то, комбриг…

Дурутти обошел Педро и встал перед бойцами:

— Сейчас всем защитникам Мадрида приходится туго. Всем! И коммунистам тоже. Сейчас все должны быть на переднем крае, там, где решается судьба столицы. Братья! Мы должны возвратиться на позиции. Мы не имеем права уходить сейчас в тыл! Мы возвращаемся. И с вами буду я, ваш Дурутти, которого вы избрали своим командиром! Я иду первый на позиции, и буду там все время, вместе с вами!

— Братья! Ни с места! — зарычал Педро. — Педро вас не даст в обиду! — И обратился к Дурутти: — Они пристрелялись к нам. Я поднял эту каску на штык, и она сразу была продырявлена пулей. Смотри. — Он сунул в дырку палец и покрутил каской над головой. — Кто желает получить пулю, пусть возвращается. Но не сегодня, так завтра каждого продырявят, как эту каску.

Дурутти зло прокричал Педро:

— Это ты, сволочь, сагитировал их! Ты?

— Не я — каска! — усмехнулся Педро и, показав рукой на анархистов, заявил: — Люди говорят, Дурутти, что ты заодно с коммунистами.

— Я против фашизма! — отрезал Дурутти.

— Ты забыл, что коммунисты тоже наши враги.

— Правильно! — закричали в толпе.

— Пусть коммунисты и фашисты убивают друг друга!

— Свободу всем!

Дурутти вслушался в шум и крики, и на душе у него стало муторно. И он, рванув на груди куртку, закричал:

— Анархисты, мне стыдно за вас! Стыдно! Разве вы не видите, что весь Мадрид живет боями! Что все силы направлены на оборону города? Разве вы не видели, как танки с советскими добровольцами шли на правом фланге в контратаку, помогая нам отбивать врага? Фашистских танков было впятеро больше, но русские не испугались их, они таранили их в лоб. Мы все видели, как четыре танка загорелись, но из них никто не вылез. Русские оставались внутри, в этих горящих гробах, и вели огонь до тех пор, пока заживо не сгорели. И на других участках обороны так же жарко, как и у нас. И вдруг мы покидаем позиции! Мы анархисты, люди свободы! Мне стыдно! Там гибнут тысячи людей, а мы уходим в тыл. Мы оголяем самый ответственный участок фронта! Мы тем самым поможем фашистам ворваться в город, расстреливать детей, распинать женщин… Нельзя так! Братья! За мной, анархисты! За мной! На позицию! Или мы займем сейчас наши траншеи… Или… — Он задыхался от отчаяния и гнева. — Или расстреляйте меня! Сейчас! Здесь! Стреляйте в командира предателей! Ну! — Он был искренен и грозен в своем требовании.

— Что ты говоришь, Дурутти? — ахнул кто-то в толпе. Бойцы умолкли, еще мгновение — и их настроение изменится. И тогда Педро шагнул вперед, к Дурутти, и закричал ему в лицо, подымая пистолет:

— Ты жалеешь коммунистов? А нас тебе не жаль? Ты предал анархистов! Смерть тебе! — и он выстрелил пять раз в комбрига.

Дурутти упал, Педро пустил в него еще одну пулю… Толпа шарахнулась в сторону и затихла. Педро, деловито сунув пистолет за пояс, крикнул:

— Да здравствует анархия! Смерть предателю! Анархисты! Слушайте своего командира! Я приказываю идти в тыл! Пусть позицию защищают коммунисты! Пошли!

…Машину, в которой Хаджумар возвращался из штаба революционных сил в расположение бригады, обстреляли с высоты, которую должен был занимать батальон Педро. Обстреляли из пулемета той системы, что в бригаде не было. Что же произошло? Хаджумар увидел в поле редкую цепочку анархистов, ведущих стрельбу по высоте, выскочил из машины и перебежками достиг их. Ему навстречу бросились Гарсиа и Аугусто, залегли рядом с ним.

— Что случилось?. — спросил Ксанти с тревогой.

— Они убили его! — сказал Гарсиа.

— Кого? — ужаснулся Хаджумар, сразу же поняв, о ком говорил Гарсиа.

— Твой друг Дурутти убит. Убит. В него стрелял Педро… Выслушав, как и что произошло, советник с болью спросил:

— Где лежит Дурутти?

— Мы его вынесли вон за тот бугор, — кивнул назад Аугусто.

— Проводите меня, — приказал им Хаджумар. Дурутти лежал на плаще. Хаджумар приподнял голову комбрига и с радостью и надеждой увидел, что глаза друга открылись. И не просто открылись, но и узнали советника Ксанти!

— Ты жив! — обрадовался Хаджумар и обернулся к Лине: — Скорее врача!

Дурутти, казалось, усмехнулся — горько и благодарно за заботу, с трудом произнес:

— Не надо… Они подвели нас. Ксанти, брат мой… — и еще одну фразу он успел произнести, причем прошептал он ее так, будто убеждал себя: — Ты прав, амиго, нельзя, чтоб анархия была свободой убийств…

Потом была бешеная гонка на машине. Спокойный, уравновешенный камарада советник был бледен и взбешен. Лина с удивлением заметила слезы на глазах этого далеко не нежного человека. Она его видела в бою, жестоко орудующим штыком, она видела его на мосту, когда он снимал часового, она видела его безрассудство, когда он встал у ярко освещенного окна, зная, что сейчас франкисты откроют огонь по нему. И все эти поступки были так похожи на него. А вот теперь она видит слезы, бегущие по его щекам… Значит, он в душе своей мягок, только обстоятельства заставляют его быть суровым…

Они догнали батальон Педро возле парка. Анархисты узнали военного советника комбрига и изумленно уставились на него. Глаза Педро сощурились в гневе, рука его потянулась к пистолету. Хаджумар не стал дожидаться, когда остановится машина. Спрыгнув на ходу, он встал перед бойцами, широко расставив ноги.

— Вы должны возвратиться на позицию! — сказал он и повторил теперь уже по-испански: — Вы должны возвратиться на высоту!

— Один уже пробовал нас заставить! — угрожающе приблизился к советнику Педро.

Хаджумар как бы нехотя протянул руку к кобуре, стал ее расстегивать. Педро выхватил пистолет из-за пояса, закричал:

— Смерть коммунисту! Да здравствует анархия!

Два выстрела раздались одновременно. Но если пуля Педро прошла мимо, то пуля из пистолета советника опрокинула Педро навзничь на землю. Один из анархистов — взлохмаченный детина — ахнул, бросился к Хаджумару, направил на него винтовку. Но Гарсиа, выскочив из машины, приставил свой штык к груди этого анархиста:

— Полегче, друг!

— Что же вы, анархисты?! — раздался вопль взлохмаченного.

— Молчи, стерва! — оборвал его Аугусто.

Хаджумар отвел дуло винтовки анархиста от себя, тихо спросил:

— Кто еще хочет предать дело революции?

— Братцы!.. — закричал Гарсиа.

И тут заговорила Лина:

— Эй, испанцы! К вам обращается женщина! Я видела разных испанцев: красавцев и уродов, стройных и коротышек, стариков и юнцов. Все они были мужчины. Я поверила, что испанцы сплошь храбрецы. А теперь — не верю! Я вам бросаю в лицо: «ТРУСЫ!..»

— Они не трусы, — возразил Хаджумар. — Их подвел предатель Педро. Сейчас важно возвратить высоту. С нее окраина города как на ладони.

— Как это сделать? — развел руками Аугусто.

— Я знаю как… — сказал камарада советник и привычно, как это бывало не раз, приказал: — Подтянуться, выстроиться и привести оружие в боевой порядок.

…Вот когда понадобилось его хорошее знание подземных коммуникаций Мадрида, вот когда сработал мощный заряд взрывчатки, что был предусмотрительно заложен в том крыле подземного туннеля, что выходил в тыл университетского городка.