Подкова на счастье

12. К У Р Г А Н

К девяти утра ехали уже почти три часа. Лес стал глухим, настороженным и тихим. Олег по-прежнему лидировал, Бес занимал место в хвосте и помалкивал. Тимке было немного не по себе. Больше всего ему хотелось взвести арбалет и держать оружие в руке. Такого леса он не видел ещё никогда — даже во время пешего путешествия к Светлояру с дядей, когда ему казалось, что глуше ничего и быть не может. Оказалось, что может. И ещё как…

Верхом, не спешиваясь, пересекли небольшую речушку, узкую, но бурную — вода закручивалась вокруг конских ног и клокотала. На берегу вдруг обнаружилась тропка — неширокая, но утоптанная надёжно, она уводила от реки, и Тим решился спросить:

— Звериная, что ли?

— Нет, — коротко отрезал Олег, не поворачиваясь. Он тоже молчал всё утро, как будто и не было вчерашнего разговора у огня. Тим не стал уточнять, и через пять минут, не больше, кони прошли между двух каменных глыб — алого гранита, они возвышались метров на пять каждая. Понизу поросшие мхом, выше они были чистыми, и Тим различил хороводы выбитых на камне фигурок — люди, животные, сцены охот и боёв, плясок и погребений… Над фигурками в камне глубже остального был вырезан — и на правой скале, и на левой — знак:

Только на левой и правой скалах знак "катился" в разные стороны. Тим смутно помнил, что свастика — а это была свастика — означала вроде бы загнутая в одном направлении свет и дух, в другом — мрак и силу. Он попытался вспомнить, в каком что, но мысли прервались. Лес отступал, впереди виднелся просвет, оттуда прямо-таки лилось солнце.

Олег пришпорил Карьера и, пригнувшись к его гриве, галопом помчался вперёд. Тимка не успел опомниться — его Рокот сам рванулся следом; несколько мгновений — и они все трое вырвались на большой луг, посреди которого плавно — именно так подумал Тим — высился курган. Пологий и большой, он именно поэтому казался не очень высоким, хотя на самом деле поднимался метров на тридцать, не меньше. На склонах клонилась под неожиданным ветром густая трава. У подножья из её волн поднимались большие валуны. Тимка увидел, что на многих лежат лоскутья материи — яркие и выцветшие, косточки, ещё что-то…

— Эвенки считают этот курган священным, — Олег спешился, Бес последовал его примеру, и Тимка тоже поспешно соскочил в траву. — Вот и у-ми-лос-тив-ли-ва-ют, — тщательно и с сомнением выговорил Олег, — его, как могут.

— Тут похоронен кто-то из их вождей? — Тимка только теперь определил, как высок курган — и мысленно присвистнул.

— Из вождей, только не из их, — ответил Олег. И, прежде чем Тим спросил, прочитал: — "И таковы были наши деяния и наша слава от века. А теперь не верим, что так было…" Велесова Книга.

— Подождём? — спросил Бес. Он был необычно серьёзен. Олег кивнул и начал рассёдлывать коня.

Мальчишки отпустили освобождённых коней и подошли к камням. Тим увидел, что в их поверхность — поясами примерно на половине высоты — врезан орнамент, бесконечно повторяющийся:

А выше глубокие штрихи намечали одинаковые мужские лица — суровые, усатые, со впавшими глазами. Бес коснулся камней рукой. А Олег сказал:

Тимка, подойдя, с неожиданной робостью провёл пальцами по орнаменту. И замер, окаменел. Ему послышался лязг металла, словно чёрным крылом махнуло перед глазами — и в этот миг Тимка увидел горящие костры, сцены плясок, прокатилось, расплёскивая пламя, огненное колесо, промчался, закидывая головы, табун коней с развевающимися гривами, слился с пламенем, поглотившим темноту… и Тимка оторвал руку от камня.

Он глядел в небо. В небе, оставляя расширающийся инверсионный след, летел серебристый лайнер. Это помогло мальчишке понять, на каком он свете. Тимка помотал головой, стряхивая наваждение — и увидел, что Олег и Бес спят, раскинувшись в траве, на склоне кургана, а солнце стоит почти в зените. Кони паслись на опушке.

— Ничего себе… — пробормотал Тимка, снова тряся головой. И увидел женщину.

Она спускалась по склону, раздвигая траву, бесшумная, как тень. В белом длинном платье, подпоясанном узким ремнём, с распущенными волосами. Тимка отчётливо видел её лицо — ещё не старое, красивое и спокойное. Она смотрела прямо на Тимку, и он опять усомнился, на каком он свете всё-таки, потому что эта картина была совершенно не из ХХI века. Даже не из Х века, пожалуй. Но женщина не выглядела опасной или грозной — просто женщина, идущая по траве. И всё-таки Тимка сумел сбросить оцепенение только когда она подошла буквально вплотную и улыбнулась мальчишке:

— Ты новенький?

Тимка перевёл дух и мотнул головой, не отвечая. Женщина смотрела понимающе, с лёгкой улыбкой. Нестарая? Сейчас, глядя на неё в упор, Тимка не спешил бы с выводами. Сколько же ей лет? Мальчишка подумал об этом и запоздало спохватился:

— Да… я новенький. Мы вот… приехали… — и он осекся, потому что сообразил, что не знает цели их путешествия. Женщина кивнула:

— Ну что ж… Пошли со мной.

— Куда? — не понял Тимка. Он не то что насторожился, но удивился. И в следующий миг подумал, что, может быть, целью поездки была как раз его встреча с этой женщиной. С дядюшки станется, подал кто-то внутри Тимки скептический голос. Этот голос раньше Тимка слышал часто — в те моменты, когда ему казалось, что он видит что-то прекрасное или значительное, голос прорезывался откуда-то из закоулка души или мозга, стараясь сгладить, принизить впечатление. Но сейчас Тимка сердито сказал: "Заткнись!" — и, придерживая кобуру револьвера, пошёл за женщиной, каким-то неведомым образом успевшей подняться до половины кургана. А нагнал её мальчишка около вершины. Солнце лилось сверху расплавленным металлом, пригибало траву. Женщина не остановилась, начала спускаться — легко, непринуждённо, словно скользя по верхушкам ковыля. Она что же, и живёт здесь? Одна? А зимой как? У Тимки на языке теснились десятки вопросов, но задавать их казалось неуместным. Если она захочет, то сама расскажет. А если не захочет, то спрашивать всё равно бесполезно. Тимка шёл как во сне, красивом и печальном — печальном от того, что понимаешь: это сон, так не бывает. Хотя, казалось бы: что такого особенного происходило? Сколько раз в своей короткой жизни он видел разных там ролевиков, корчивших из себя кто викингов, кто эльфов, кто мушкетёров? До кучи раз. Были и колдуньи. Но там сразу было видно: игра, и не слишком умелая. А тут… Всё равно что встретить в жизни настоящий персонаж какого-нибудь фэнтэзи-боевика.

— Вы колдунья?! — вырвалось у него самое насущное. Женщина не обернулась, Тимка сердито попытался обогнать её, заглянуть в лицо… и не смог. Каким-то непостижимым образом женщина опять оказалась на полшага впереди. И, когда Тимка собрался повторить вопрос, отозвалась:

— Ведунья. Ты можешь называть меня Полуденица.

"Точно, сплю, — подумал Тимка покорно. — Таких имён не бывает даже здесь…" — но додумать эту здравую мысль он не успел.

Честное слово, сперва ему казалось, что это просто продолжение холма — пригорок, поросший травой. И только когда вслед за Полуденицей Тимка обошёл этот пригорок, он сообразил, что перед ним полуземлянка — поросшая сверху ярко зеленеющей травой, с приоткрытой дверью. Жилище выглядело убоговато, как бомжовая хижина, и уж конечно, проигрывал по сравнению со Светлояром, похожим снаружи на двор владетельного князя, а изнутри — на вполне комфортабельные апартаменты. Тимка даже приостановился и задумался, а с чего он вообще так прётся следом за этой женщиной? Внутри наверняка грязь и сырость, а то и духота… Но, помедлив, Тим ощутил лёгкий интерес и полез в дверь следом за привычно исчезнувшей там женщиной…

…Ни грязи, ни сырости, ни духоты там не было. Не очень большое помещение хорошо освещалось лучами солнца, падавшими в дверь. У одной из стен — простенькая печка, даже очаг скорее. Рядом — лежанка со шкурами. Стены обшиты плетёнками, возле лежанки — что-то вроде шкафа с книгами, много книг… Стол, бумаги, какая-то лампа (Тимка даже головой помотал). Винтовка. Над столом. Рядом с ней — большой цветной портрет: несколько молодых парней и девушек в костюмах и платьях, старых, полувековой давности, позируют на фоне корпусов знаменитого МГУ. Гитара. Скамья, два кресла, больше похожих на пни с причудливым сплетением корней и веток. Небольшая дверца — вглубь холма, что ли?! Пахло сильно и приятно — под потолком на ровно настланных жердях висели (и невесть от чего покачивались) пучки трав.

— Садись, — Полуденица подтолкнула Тимку к скамье, сама присела как-то боком на одно из кресел, пододвинула бумагу и углубилась в её изучение. Тимка покосился на книги. Там видно было уже плоховато, но мальчишка различил, что это какие-то научные труды по медицине, философии, археологии и ещё десятку наук — тёмный лес. Их разглядывание так увлекло Тимку, что он вздрогнул, когда Полуденица сказала отрывисто:

— Дай руку. Правую.

С лёгкой опаской, но без промедления — не хватало ещё, чтобы она подумала, что он трус! — Тимка положил на стол руку ладонью вверх, как у врача на сдаче анализа. Рука была загорелая, поцарапанная, с набитыми мозолями, но с тонким запястьем и пальцами — рука мальчишки. Полуденица склонилась над ней и, помолчав минуту, провела своей ладонью над рукой Тимки. Тот дёрнулся — ему показалось, что руку поместили под мощную лампу, и свет вдруг сделался обжигающим, он едва не заорал: "Больно!", но удержался. Не знал сам, почему. При ней, при этой женщине, не хотелось кричать. Вот и всё. А Полуденица вдруг зашептала, держа свою руку над ладонью Тимки:

— Мать-сыра-земля со всех сторон смыкается. Сваптица на дубах крылья поднимает. Когда жил, кем был? Если умрёшь, кем родишься? Колохорт на ладони пляшет, дороги кажет… смотри!

Тимка — ему показалось, что на шею привязали тяжеленную гирю! — едва не ткнулся носом в свою ладонь. И расширил глаза — на ней, прямо на коже, вращался в двух направлениях сразу сияющий золотым, алым, малиновым и синим знак из двух сцепленных свастик. Вращение затягивало. Мягко закружилась голова. Тимка сделал над собой усилие, пытаясь освободиться от странного гипноза… и начал падать внутрь своей ладони — по крайней мере, так ему казалось. Падение было стремительным, но не неприятным, а потом плавно разорвалась, разошлась в стороны темнота, пронизанная отблесками дальнего света — и Тимка увидел проносящиеся мимо невероятно живые, отчётливые картины. Сперва он не мог толком ничего понять, всё сливалось в гремящую круговерть. Потом вдруг всплыла и стала ясной, как реальность, одна картина.

Бой шёл на улицах огромного и почему-то знакомого города. Это был современный бой, жуткий и кровавый. Рушились огромные здания, поднимая клубы праха. Били орудия. Ревели самолёты, оглушительно выли вертолётные винты. Волны людей в камуфляже решительно и безоглядно рвались по улицам. Взрывались и горели приземистые боевые машины. Из окон стреляли, воздух был пронизан смертью. Вертолёты высаживали людей прямо на крыши, и те тут же бросались в бой, лезли в окна и проломы. Вскипали бешеные рукопашные, трудно было понять, кто с кем сражается. Трупы летели в проёмы лестниц, на улицу — молча, сцепившись враг с врагом. Впереди вставало большое здание — белый купол проломлен, валит дым, огонь взвихривается спиралями. Кругом — техника, рвы, надолбы. Казалось, в этом аду уцелеть нельзя, но атакующие ближе, ближе… "Да это же Белый Дом! — подумал Тим ошеломлённо. — Белый Дом в Вашингтоне!" Плеснуло знамя — чёрно-жёлто-белое полотнище, порванное, пробитое. Его нёс высокий человек, которого охраняли с десяток огромных солдат — не в шлемах, как другие, а в чёрных беретах, они смыкались возле знаменосца живым кольцом, полосуя огнём всё вокруг, упорно пробивались по ступеням… Картинка смазалась, потом — появилась снова. Падает в чёрный дым полосатое полотнище-матрас, похожее на вскинутую руку умирающего человека, протянутую жестом отчаянья. Рослый солдат водружает чёрно-жёлто-белое полотнище, оборачивается к невидимым товарищам, кричит что-то радостное…

Тимка ахнул. Это был он! Он, точно он! Конечно, намного старше, лет тридцати, а то и больше, но — он!!! И — голос, женский голос:

— Русь своим детям живою водой

Вылечит множество колотых ран…

…Тимка сел и помотал головой, не открывая глаз. Затылок гудел, как колокол после удара. Солнце перевалило к трём часам, не меньше; Олег и Бес спали, по-прежнему паслись кони. Кожаная одежда нагрелась до ожога. Тимка зевнул, дёрнул шнуровку на груди, пытаясь понять, что ему снилось, а что нет. Под пальцы попался тяжёлый медальон, висевший на груди на плетёном шнурке. Тимка вытащил его — в глаза плеснуло серебряным светом, чистым и отточенным…

— Ого… — пробормотал Тимка и, оглядевшись, пружинисто вскочил на ноги. — Полуденица! — позвал он громко. — Полуденица, откликнись!

Он кричал бы, наверное, ещё, если бы не голос Беса:

— Да не ори ты.

Тимка оглянулся. Бес сидел на траве, зевал во весь рот и потягивался. Олег тоже завозился, что-то пробормотал.

— Я… — начал Тимка, но Бес прервал его:

— Ясно, ясно… За тем и ехали, раз уж согласился… Не зови, не откликнется. Ты бы ещё поискать надумал.

— Да чего искать… — начал Тимка и бегом отправился вокруг кургана. Когда он вернулся, Бес расстилал на траве еду, а Олег весело спросил, стягивая сапоги:

— Нашёл?

— Нет… — обескуражено ответил Тим. — Холмик есть, а дома нету… — он с размаху плюхнулся на траву и яростно потряс головой. — Но так же не может быть!

— Может, не может… — Бес начал резать хлеб. — Чего она тебе дала, покажи?

— Сла-во-мир… — предупреждающе сказал Олег. Бес как-то стушевался:

— Ну а чего, я же просто попросил… Это же можно.

— Да я вот, я не против, — Тимка показал медальон. Мальчишки склонились над ним, сдвинули головы. Бес сказал с придыханием:

— Колохорт, как у…

— Славомир! — рявкнул Олег. Бес замолчал покаянно.

— А что это такое? — Тимка любовался литой тяжестью на ладони.

— У свастики в славянском языке сто сорок четыре названия, — пояснил Олег, открывая консервы. — Например: Свастика, Коловрат, Посолонь, Свята Дар, Свасти, Сваор, Солнцеврат, Агни, Фаш, Мара, Инглия, Солнечный Крест, Солард, Ведара, Светолет, Цветок Папоротника, Перунов Цвет, Свати, Раса, Боговник, Сварожич, Святоч, Яроврат, Одолень-Трава, Родимич, Чароврат… Ну и другие. Это — Колохорт. Воинский знак, Кружащийся Пёс… — Олег помолчал и закончил немного нехотя: — Ещё говорят: Бешеный Пёс.

— А у вас… — начал Тимка, вспомнив, что видел медальоны на многих (не на всех, как не на всех были татуировки), но не всматривался. И не стал договаривать. Вместо этого спросил: — А кто такая Полуденица?

— Спросил! — фыркнул снова обрётший душевное равновесие Бес. — Этого даже Вячеслав Тимофеевич толком не знает. Когда мы тут поселились, она уже жила в этих местах. Может, староверы знают, но они не скажут… Мы есть будем? Да и обратно двигать надо…