Подозреваемые

Глава 13

Дул мягкий юго-восточный ветерок, небо было безоблачным.

Три полицейских вертолета кружили над толпой, собравшейся перед церковью Святой Марии на Провост-стрит в Гринпойнт. Ряды мрачных полицейских стояли «смирно», отдавая последние почести. Полицейские, несущие гроб, покрытый флагом, остановились на каменной паперти церкви. Сердобольные кумушки высовывались из окон, чтобы поглазеть на церемонию похорон детектива.

Гроб снесли к катафалку. Вдова, облаченная в черное и поддерживаемая с одной стороны сержантом Джорджем Харрисом, а с другой — капелланом, проводила взглядом гроб.

Тони Скэнлон стоял в стороне, покуривая «Де Нобили». Он видел, как вдова упала на колени и горестно заломила руки. Он был потрясен трагичностью момента. Комок застрял в горле, и он почувствовал резь в глазах. Он подумал о двух мирах, в которых жил. Мире полицейского, где царили двусмысленность и гипертрофированное самомнение, постоянное недовольство и зависть. И мире новобранцев, чистом месте, в котором все сводилось к простейшим условиям задачи: тут — хорошие парни, там — плохие. Наивные мальчики в синем, они быстро становились грубыми и циничными под влиянием действительности. Он подумал о тяготах своей личной жизни, о временах неуверенности и одиночества. Утром он оставил сорок долларов на туалетном столике Салли де Несто, попрощался и шагнул в свой полицейский мир.

Кортеж медленно сворачивал за угол.

Скэнлон мысленно простился с Джо Галлахером, человеком, который помог ему остаться в полиции. Что и говорить, ему устроили грандиозные проводы.

Резкий запах одеколона заставил Скэнлона наморщить нос. Рядом стоял Уолтер Тикорнелли.

— Ты что, купался в этом дерьме? — отшатнувшись, спросил Скэнлон.

— Что ты хочешь этим сказать? Это же «Маск фор мен» от Ле Клода.

— Ну и что? Воняет как моча.

— Что легавые могут знать о моде?

— Наверное, ничего, но я очень рад видеть тебя здесь, потому что хочу задать тебе несколько вопросов.

— О чем?

— Эдди Хэмил. Ходят слухи…

Лицо Тикорнелли потемнело от злости.

— Это пустая болтовня. Не верь.

— Но кто-то же стрелял в тебя?

Тикорнелли раздраженно махнул рукой. Он перешел на итальянский.

— Хэмил никогда не стрелял в меня. Клянусь, ничего между нами не было. Ничего. — Он шутливо погрозил Скэнлону пальцем, и кольцо на его мизинце сверкнуло. — Кроме того, как это связано с Галлахером и Йеттой?

Скэнлон ответил по-английски:

— Вероятно, произошла ошибка. Ты собирался убить Хэмила, а парень, которого ты нанял, спутал его с Галлахером.

Тикорнелли хлопнул себя ладонью по лбу и сказал по-итальянски:

— Ну конечно, а заодно я нанял убийцу и для сына, и для старухи!

— Я должен проверить все улики и все слухи. — Скэнлон понимал, что это звучит неубедительно.

Он также понимал, что ему не хватит людей для отработки явно ложных версий, даже если этого требуют правила. Скэнлон мог отложить дело Хэмила в сторону, потому что знал, где он прячется. Если понадобится, он всегда сможет поймать его.

Тикорнелли огляделся, дабы убедиться, что их никто не слышит, подошел к Скэнлону и сказал по-итальянски:

— Этот случай с Галлахером вредит многим хорошим людям, твои ирландские друзья, полицейские, суют свои красные носы в каждую задницу. Мы хотим, чтобы все снова вернулось на круги своя. Была тишь и гладь, и мы бы хотели, чтобы все оставалось по-прежнему. — Он поднял указательный палец и перешел на английский. — Все, что ты слышал об Эдди Хэмиле и обо мне, — чистейший вздор. Забудь об этом. Не трать зря свое драгоценное время.

Скэнлон схватил Тикорнелли за палец.

— Ты же не станешь врать полицейскому, разве не так, дружище?

Тикорнелли присвистнул.

— Еще как стал бы, но не вру. И ты, скотина, знаешь это!

— Ты поможешь одному из наших художников сделать фоторобот водителя фургона?

Тикорнелли возмутился:

— Ты с ума сошел, что ли? Не забывай, я по другую сторону закона. Мы с тобой можем поболтать. Иногда я могу шепнуть тебе что-то по-итальянски, но строго между нами. Если я помогу тебе сделать фоторобот, все об этом узнают.

Скэнлон принялся увещевать его по-итальянски:

— Ты сейчас сказал, что хочешь помочь вернуть все на круги своя. Если поможешь, никто об этом не узнает. Я обещаю.

— Обещаниям легавого грош цена.

Скэнлон, не моргая, смотрел ему в глаза. Потом сказал по-итальянски:

— Я держу свое слово, Тикорнелли.

Возникла тревожная пауза. Шли минуты. Наконец Скэнлон произнес:

— Я буду твоим должником. Ты всегда сможешь на меня рассчитывать.

— Никто и никогда не узнает? Не будет суда присяжных, судебного процесса, освидетельствования?

Скэнлон кивнул.

— Ладно. Устрой мне встречу с вашим рисовальщиком.

Скэнлон повернулся и зашагал сквозь редеющую толпу.

Автобусы ждали полицейских, чтобы снова отвезти их на службу. Горстка полицейских направилась в бар. Мэгги Хиггинс вышла из церкви и подошла к Скэнлону.

— Я поставила свечку за лейтенанта Галлахера.

Скэнлон одобрительно кивнул.

— Как ты намерена добираться до дому?

— Моя машина рядом, могу подбросить до участка.

Крошка Биафра, Колон и Лью Броуди стояли рядом с полицейским автомобилем и о чем-то болтали. Кристофер, присев на капот, читал газету. Скэнлон подошел к ним и попросил Крошку Биафра и Кристофера разыскать Гарольда Ханта, мужа Донны Хант. Скэнлон заметил, что Гектор Колон держит в руках сумку с какими-то коробками.

— Что там у тебя?

Колон залез в сумку, достал одну из коробок и открыл ее.

— Ловушка для тараканов! — радостно сообщил он. — Эти твари заползают внутрь на приманку и приклеиваются ко дну коробки. Я хочу расставить такие ловушки в дежурке.

По обеим сторонам длинного коридора в доме Галлахера располагалось множество комнат. Пол был покрыт зеленым линолеумом. Какие-то люди проносили подносы с едой, прикрытые алюминиевой фольгой. Скэнлон миновал группу полицейских, пивших пиво у самого входа, и вошел в комнату.

Сигаретный дым висел в воздухе. Вдоль одной стены стоял длинный стол, заставленный едой. Тарелки с картофельным салатом, сыром, ветчиной, паштетом; пакетики с хрустящим картофелем и хлебом. Рядом на маленьком столике стояла кофеварка, чашки, кексы и всякие сладости. На третьем столе громоздилась батарея бутылок. Двое полицейских выполняли роль барменов.

Скэнлон огляделся и вышел из комнаты. Гостиная располагалась справа по коридору. В ней стояла софа в колониальном стиле на деревянной раме; над ней висела картина «Залив Гэлуэй». В правом углу картины был прикреплен крест из пальмовых веток. Украшением комнаты служили новый большой цветной телевизор и стереосистема. На телевизоре лежала шляпа, которую надевали в День Святого Патрика.

Не обнаружив здесь Джорджа Харриса и вдову, Скэнлон продолжил свое путешествие по квартире. Последней в ряду комнат была кухня, переполненная людьми. Он заглянул в нее и заметил старомодную газовую плиту с тяжелыми заслонками и черными ножками. Скэнлон вдруг вспомнил свою бабушку-итальянку и прекрасные блюда, которые она стряпала на такой же плите.

Скэнлон тяжело вздохнул, еще раз окинул взглядом кухню и толпившихся в ней людей, развернулся и вышел обратно в коридор. Подойдя к одной из закрытых дверей, он чутко прислушался. Из-за двери раздавались приглушенные голоса. Скэнлон постучал и, не дожидаясь ответа, вошел в комнату.

Посреди темной комнаты на двуспальной кровати, низко опустив голову, сидела Мэри Энн Галлахер. Рядом с кроватью стоял туалетный столик со множеством баночек и тюбиков из-под крема. В комнате был большой телевизор, два удобных мягких кресла и темно-синий ковер с замысловатым узором.

Мэри Энн Галлахер держала в руках чашечку и блюдце. Кроме нее, в комнате были еще три женщины и Джордж Харрис. Его ковбойские сапожки, как обычно, сверкали.

Харрис поднялся навстречу Скэнлону.

— Рад, что ты пришел, Лу.

Он дружески похлопал его по спине и подвел к кровати.

— Мэри, это лейтенант Скэнлон.

Вдова протянула ему тонкую бледную руку. Скэнлон пожал ее.

— Я очень сожалею, миссис Галлахер.

— Вы были на отпевании? — спросила она.

— Да, был.

— Оно было такое торжественное! Вы видели все эти цветы? Галлахеру они бы понравились.

— Да, — сказал Скэнлон и пристально посмотрел на Харриса. Отведя его в сторону, он шепнул: — Мне надо побыть с ней наедине.

— Ты не можешь подождать? Ей сейчас очень тяжело.

— Нет.

Недовольно покачав головой, Харрис подошел к женщинам и вывел их из комнаты. Одна из них, уходя, обернулась к Мэри.

— Мы будем рядом, за дверью. Если понадобится, зови, дорогая.

Когда все вышли, Скэнлон сел в кресло.

— Мы должны поговорить, миссис Галлахер.

— О нем? — Да.

Ее острые голубые глаза изучали его лицо, пристально и оценивающе.

Скэнлон тоже разглядывал вдову: темные круги под глазами, серая кожа, бледные щеки. Какое-то затаенное чувство увидел он в глубине ее глаз. Оно не походила на печаль. Что же это было? Скэнлон пожалел, что не взял с собой Хиггинс. Женщины лучше понимают друг друга. Они говорят на одном языке.

— Миссис Галлахер, — осторожно начал он, — у меня есть несколько вопросов, касающихся вашей жизни с Джо.

— Почему? — возмущенно воскликнула она. — Почему вы суетесь в мою личную жизнь? — Вдова повернулась к Скэнлону, ее глаза потемнели от злости. — Наша семейная жизнь касалась только нас, — угрюмо заявила она.

Он вновь пожалел, что с ним нет Мэгги. Вероятно, она начала бы разговор по-другому, а значит, и пошел бы он совсем иначе.

У Мэри Энн Галлахер были длинные изящные пальцы с ухоженными ногтями, покрытыми ярко-красным лаком. Ему показалось, что это не вяжется с вдовьей скорбью. Ее траурное шелковое платье подчеркивало красоту фигуры.

— Галлахер умер героем. Поэтому мне, право, не хотелось бы отвечать на ваши вопросы.

Его культя заныла. Скэнлону не хотелось терять время на пустые разговоры с вдовой.

— Миссис Галлахер, ваш муж будет героем, только когда я назову его так.

Она посмотрела на него. Выражение ее лица явно говорило: «Свинья». Но уста произнесли:

— Что вы хотите этим сказать?

— Мой участок ведет дело вашего мужа, и только я буду делать окончательное заключение о причинах его гибели.

— Но ведь он был на дежурстве… — заспорила она.

— Нет. До тех пор, пока я не найду этому подтверждение. Ну-с, как вы с ним жили-поживали?

Она нервно схватила чашку и сделала глоток.

— Моя семейная жизнь была безрадостна.

— В каком смысле?

Мэри Энн смотрела в чашку, словно надеясь найти там ответ.

— Когда мы поженились, Галлахер предложил мне заниматься любовью странным образом. Я не могла пойти на это. Возникли сложности, но вскоре Джо стал понимать меня, и все уладилось.

— А как часто вы занимались любовью?

— Раз в полгода или около того, — тихо произнесла она, потупив взор.

Скэнлону уже надоело расспрашивать женщин-подозреваемых об их половой жизни. В голове его проносились незаданные вопросы, сдобренные изрядной долей иронии: «Что вы чувствуете во время этого, моя дорогая?» Он подождал, пока вдова допьет чай и поставит чашечку на край стола.

Когда Мэри Энн двигалась, платье обтягивало ее тело, кокетливо обрисовывая трусики. Скэнлон решил, что Мэри Энн Галлахер — загадочная личность: накрашенные длинные ногти, очень возбуждающее белье, восхитительная фигура и такое явно отрицательное отношение к сексу.

— Как Джо проводил свободное время?

— Галлахер отдавал все свое время и всю свою энергию работе в полиции. Он часто бывал в различных полицейских обществах и был деятельным членом каждого из них.

— Но это не означает, что он не ночевал дома всю неделю.

— Он часто бывал на каких-то собраниях…

— Быть может, в его жизни была другая женщина?

— Другая женщина! Вы сошли с ума?! Мой муж — католик! Рыцарь без страха и упрека.

Непонятно почему, но это восклицание заставило его задать следующий вопрос:

— А Джордж Харрис — ваш хороший друг?

— Да, он наш старый друг. И я даже не могу представить себе, что бы я делала без него последние дни.

— Вы дружили семьями?

— Да, мы часто приглашали к себе Джорджа с женой.

— Ваш муж был знаком со Стэнли Циммерманом и его супругой?

— Нет. Неужели вы и правда думаете, что их смерть как-то связана с Галлахером? Это не более чем ужасное совпадение.

— Возможно. Вы работаете, миссис Галлахер?

— Нет.

— Вы жили в достатке?

— Да. При нынешней дороговизне мы все равно ни в чем не нуждались.

— Джо играл в азартные игры?

— Ну что вы! Конечно же нет.

— Был ли у него еще какой-нибудь источник доходов?

— Работа в полиции была смыслом его жизни, он отдавался ей без остатка.

Скэнлон задумался, пытаясь сообразить, о чем еще спросить вдову. Он заметил, что она упоминала о Харрисе и его жене, но ни разу не сказала, что тот в разводе. Скэнлон гадал, знает ли она об этом, но спрашивать не хотелось. Никогда не следует раскрывать все карты сразу — незыблемое правило детектива. Он вдруг вспомнил лицо Мэри-Джейн, дочки Галлахера, маленькой жертвы синдрома Дауна, и двенадцатилетнего мальчика, сына Джо.

— Скажите, а как дети отреагировали на убийство?

— Бедняжки ничего не понимают. Они знают только, что отец ушел и никогда не вернется. Я отправила их обратно в приют.

— Обратно? Но я не понимаю…

— Это были приемные дети. Мы взяли их четыре года назад, но сейчас я собираюсь устроиться на работу, и за ними некому будет ухаживать. Вы же видели, что они не совсем здоровы.

— Но я думал… — неуверенно начал Скэнлон.

— Нет. Мы не могли иметь собственных детей и только поэтому взяли приемных. Но они так и не сумели к нам привыкнуть.

Когда Скэнлон вышел из спальни, он заметил в прихожей группу людей. Поодаль от них стоял Джордж Харрис и потягивал пиво.

— Все нормально? — спросил Харрис.

— Да, — ответил Скэнлон, разглядывая женщину, стоявшую в кухне. Она пила пиво и болтала с мужчиной в шоферской ливрее.

— Что ты думаешь о Мэри Энн? — поинтересовался Харрис.

— В ней есть нечто такое, от чего делается не по себе.

— Она хорошая женщина, Лу. — Харрис криво улыбнулся.

— Я не сомневаюсь в этом, Джордж.

Любительница пива в кухне разразилась смехом.

Скэнлон обратился к Харрису:

— Давай лучше выйдем отсюда.

Летняя прохлада подействовала на Скэнлона освежающе. Он стал рассматривать дома квартала, восхищаясь архитектурными достоинствами. Фасады украшали трехстворчатые продолговатые окна и колонны в античном стиле. Высокие двери, отделанные ажурными железными решетками. По крыльцу дома Галлахеров тянулся поток людей, приносивших продукты.

— Ты что-нибудь нашел? — спросил Харрис.

— Здесь куча подводных камней, и я даже не могу предположить, чем все это закончится.

— Как ты думаешь, есть какая-то связь между убийствами?

— Я не знаю, что и думать, но ведь не обязательно должна быть связь. Я опросил всех полицейских нашего участка и большинство в Четырнадцатом. Ни один из них ничего не знает о его личной жизни.

— Я хотел бы сам переговорить с каждым из них.

— Лу, они скорее все расскажут мне, нежели тебе.

Скэнлон задумчиво посмотрел на Харриса и поинтересовался:

— Как ты думаешь, у Джо была связь с какой-нибудь женщиной из вашего участка?

— Все может быть, но я ничего такого не слышал. Даже если что-нибудь и было, мы об этом никогда не узнаем. Галлахер всегда мог воспользоваться своим положением, ведь он был начальником.

Хиггинс сидела и печатала отчет о необычных обстоятельствах двойного убийства на территории 19-го участка, когда в комнату бригады вошел Скэнлон.

— Ответь, пожалуйста, смогла бы ты сначала взять двоих приемных детей, а потом вернуть их обратно? — спросил он.

— Ни за что. Я люблю детей. Может быть, это единственная моя слабость, — сказала она, поднимая голову от машинки.

Скэнлон устало прошел к себе в кабинет и позвонил в 19-й участок. У Джека Фейбла не было ничего нового по делу. Из больницы сообщили, что Линда и Андреа Циммерман выписались. Он нашел визитную карточку Линды и набрал ее номер. Никто не ответил. В кабинете Стэнли Циммермана тоже. Он взял ручку и в задумчивости стал записывать свои предположения по поводу убийства. Он был уверен, что между этими убийствами была какая-то связь.

Броуди заглянул в кабинет и сказал:

— Лу, у нас сообщение о перестрелке на углу Кент и Франклин-стрит.

Скэнлон очнулся от своих дум, зашел в дежурку и увидел, что все детективы обступили приемник, внимательно слушая сообщение:

«К нам поступают сообщения о стрельбе в районе Кент-стрит. Стреляющий — мужчина, белый, плотного телосложения, в белых брюках, белой футболке и коричневом пиджаке. Подразделения, ответьте на вызов».

«Сержант Девяносто третьего советует не включать сирену».

«Принято, сирены не включать. Рекомендация сержанта из Девяносто третьего».

Прорвалось еще одно сообщение:

«Джордж Хенри из центра города. Мы его видим, он идет на восток по Кент-стрит».

Радио замолчало.

Детективы недоуменно переглядывались, в комнате воцарилась напряженная тишина. Радио молчало, но это говорило о многом.

«Девяносто третий, доложите в Центр об обстановке».

Ответа от патрулей не последовало.

«Девяносто третий, доложите обстановку. Нужна ли помощь?»

Еле различимый голос прорвался сквозь эфир:

«Центр, это сержант из Девяносто третьего. Все нормально. Отзовите всех».

«Что происходит?»

«Мы изучили обстановку. Будем окружать и брать его».

«Принято, сержант».

Скэнлон в гневе пнул ногой стол.

— Сволочь. Только этого нам не хватало.

Он резко повернулся и бросился в свой кабинет. Последнее сообщение патрульного сержанта сказало ему все: сейчас привезут уличного бандита. Через десять минут. Он быстро позвонил Линде. Она не ответила. Скэнлон набрал номер Салли де Несто и оставил на автоответчике сообщение, что будет рад увидеться с нею сегодня вечером. Глядя на телефон, он подумал, что общество людей превращается в общество автоматов.

Через девять минут он услышал возню в дежурке. Какой-то пьяный голос орал:

— Уберите руки! Пошли все к черту!

Скэнлон неторопливо вошел в дежурку. Сержант и пятеро полицейских пытались затащить туда пьяного мужчину. Детективы прекрасно знали свои обязанности, кто-то усаживал пьяного, другие готовили пишущую машинку и все остальное.

Сержант Макнамара подошел к Скэнлону.

— Лу, его зовут Макмахон. Он работает в Сорок девятом.

Оглянувшись, сержант доверительно шепнул:

— Его дядя командует участком в Бронксе.

— Сколько выстрелов он сделал?

— Шесть, — ответил сержант.

— Как ты думаешь, мы можем представить это как неосторожное обращение с оружием? — спросил Скэнлон, понизив голос.

— Неосторожное обращение с оружием? Если бы только ты видел, чего он натворил. Служба безопасности уже на месте. Они все тщательно проверяют.

Скэнлон кивнул в сторону парня и сказал:

— Успокойте его.

Он пошел в свой кабинет. Хиггинс с лукавой улыбкой наблюдала за происходящим.

— Глядя на вас, я вспомнила Барышникова, грациозно прыгающего по сцене.

— Что вы имеете в виду, детектив Хиггинс?

В кабинет заглянул Макнамара.

— Лу, шеф Макмахон на проводе.

Скэнлон переключил связь.

— Алло, шеф?

— Как я понимаю, вы задержали моего родственника? — произнес басовитый уверенный голос.

— Да. Он здесь.

— Что случилось?

— Он, вероятно, решил поиграть в супермена, выпустил шесть пуль.

Рассказывая, Скэнлон отыскал телефонный справочник полицейского управления, быстро пролистал и обнаружил, что Джозеф Макмахон родился в феврале 1927 года, а в полиции работает с июня 46-го. Он быстро подсчитал, что Макмахону сейчас пятьдесят девять.

— Можно ли что-нибудь предпринять? — послышалось в трубке.

— Я не уверен. Все зависит от последствий его выходки. Если он никого не убил и не ранил…

— Я буду очень признателен вам, если удастся что-нибудь сделать, — сказал Макмахон.

— Я попытаюсь.

Потом позвонил Фрэнки Ланго из районного отдела служебных расследований. Он тоже интересовался, можно ли что-либо предпринять, и заверял, что будет очень признателен. Третьим был дежурный капитан, который приказал Скэнлону разобраться и доложить о результатах своего расследования.

Скэнлон решил позвонить знакомому офицеру в 49-й участок, чтобы узнать, что за тип этот Макмахон.

— Когда он трезвый, он просто джентльмен. Но когда он, не дай Бог, напьется, то становится невыносим.

Примерно через час позвонили из службы безопасности и сообщили, что следователи оценили ущерб, нанесенный пальбой Макмахона. Убитых и раненых нет, больших повреждений не обнаружено. Скэнлон поблагодарил сержанта и пошел в дежурку. Задержанный поник в кресле и бормотал:

— У, Служба гребаная!

Скэнлон остановился перед ним и посмотрел в его пьяные глаза.

— Чо уставился? — сказал Макмахон заплетающимся языком.

— Хочу посмотреть на тебя. Никогда не встречал такого придурка.

— Сам ты придурок, грязный лейтенант. Ты не смеешь указывать мне.

Скэнлон сел в кресло и сказал:

— Да, я грязный лейтенант, от которого зависит твоя дальнейшая судьба.

— Я ничего не делал. Вызовите мне защитника.

Скэнлон рассмеялся в пьяную рожу.

— Ничего не делал? Сейчас я тебе перечислю твои выходки. Ты шесть раз выпалил из своего пистолета. Рядом находились ни в чем не повинные люди. Таким образом, ты создал обстановку повышенной опасности для окружающих. В общем, это тянет на уголовное дело.

Макмахон уставился на свои ботинки. Его щеки побагровели. Он повертел головой.

— Я уже четырнадцать лет в полиции. У меня семья…

— Но ты почему-то не думал об этом, когда размахивал пистолетом. — Скэнлон кивнул Броуди. — Допроси его и не забудь ознакомить с правами.

Он повернулся и ушел к себе в кабинет. Там сидела Хиггинс, красившая ногти.

— Браво, Лу, у вас это неплохо получается.

Макмахон просунул голову в дверь.

— Пожалуйста, Лу, у меня семья. Я все для тебя сделаю. Пожалуйста.

Скэнлон взглянул на него. Как много трагедий происходит из-за таких вот полицейских. Слишком много. В таких случаях Скэнлон всегда думал о том, каково их детям и женам. Он сразу вспоминал, как пьяный отец бил его, возвращаясь с дежурства.

— Слушай, ты — полицейский офицер. Ты обязан прежде всего защищать людей, а не наоборот.

— Лу, я себя не помнил… Я… это никогда не повторится, — пролепетал Макмахон дрожащим голосом.

— Мы отпустим тебя, — сказал Скэнлон, — но при условии, что ты пройдешь лечение.

— Ох, Господи, спасибо, Лу, спасибо.

— Это значит, что ты временно уйдешь со службы и будешь лечиться от пьянства.

Макмахон кивнул.

Скэнлон позвонил советникам полицейской службы здравоохранения и сообщил сержанту, что надо забрать клиента.

Дежурный офицер изнемогал под градом вопросов газетчиков. Он пожаловался Скэнлону:

— Я послал их к дьяволу, но они как прилипли. Лучше выйди и поговори с ними.

Когда Скэнлон появился перед журналистами, они и его засыпали вопросами.

— Какая связь между убийствами Галлахера и Циммерманов?

— Каковы мотивы убийства доктора и жены?

— Вы кого-нибудь подозреваете?

Он взмахнул рукой, требуя тишины.

— Господа, наше расследование обязательно выявит связь между убийствами, если она существует. Но сейчас мы полагаем, что это всего лишь досадное совпадение.

Это вызвало новый поток вопросов. Даже не выслушав их, Скэнлон ответил:

— Дорогие друзья, я был бы очень рад помочь вам, но должен сказать, что делом Циммерманов занимается Девятнадцатый участок. Возможно, они будут вам более полезны.

Раздался голос какого-то репортера:

— Но послушайте, Фейбл из Девятнадцатого отправил нас к вам.

Приятный женский голос спросил:

— Вы полагаете, что лейтенант Галлахер погиб, задерживая грабителя?

— Определенно! — ответил Скэнлон, посмотрев на женщину в черных очках.

— Но, может быть, вы не совсем правы, считая, будто между этими убийствами нет никакой связи?

— Не могли бы вы повторить ваш вопрос?

Она повторила.

— Нет, я не вижу никакой связи, — уверенно ответил Скэнлон.

Посыпались другие вопросы. Скэнлон повысил голос.

— Дамы и господа, я правда ничем не могу вам помочь. Я думаю, что вам следует обратиться к капитану Сакиласки из бюро информации. Он координирует расследование и все вам скажет.

— Вы не подскажете, где можно найти этого капитана Сакиласки? — спросил кто-то из толпы.

— Я думаю, что он, как всегда, в своем кабинете в Первом полицейском участке. Номер его кабинета 1010.

Репортеры резво повернулись к выходу и гурьбой высыпали на улицу. В дежурке остался только Бакмэн, репортер из отдела уголовной хроники «Таймс». Он самодовольно ухмылялся. Скэнлон подошел к нему.

— Сакиласки звучит очень оригинально. У большинства полицейских фантазии хватает только на Маккана или Смита. Но Сакиласки мне нравится. — Он хитро прищурил глаза. — И, если мне не изменяет память, комната 1010 — это пенсионное бюро.

Скэнлон удивленно вскинул брови.

— Я что-то не совсем вас понимаю.

Репортер оглянулся и шепотом предложил отойти в сторонку.

— Мне кажется, вы что-то скрываете в деле Галлахера. Я не очень уверен, но связь между этими двумя убийствами должна существовать.

— Это только ваши фантазии, или вы так не думаете?

— Как раз наоборот. Вы прекрасно знаете, что в наших профессиях есть нечто общее. Мне, так же как и вам, приходится опрашивать огромное количество людей, выяснять факты, которые интересуют не только меня. Кроме того, я привык сдерживать свои обещания, и если я говорю вам, что никому не скажу о нашем разговоре, то будьте уверены, что это именно так. Скэнлон, скажите мне правду.

— Вы напрасно теряете время, — ответил Скэнлон и собрался уходить.

— Подождите!

Скэнлон остановился.

— Общество имеет право знать правду,

— Общество имеет право знать, что люди, которые стоят на страже закона, всегда будут делать все возможное, чтобы расследование успешно завершилось. И именно так все и будет, мистер Бакмэн. Заканчивая наш разговор, я хочу напомнить, что мы имеем право не разглашать важную информацию до окончания расследования. Так что налицо противоречие в правах.

— Я всегда восхищался вами, Скэнлон! Потеряв ногу, остаться полицейским — не каждый на это способен. Думается, иногда вам приходится туго.

Скэнлон ухмыльнулся и поставил искусственную ногу на ступеньку лестницы.

— Минуточку, Скэнлон, постойте.

Скэнлон обернулся.

— Ну что еще?

— Я уже ухожу и даже постараюсь убедить своих коллег, что связи нет и что вы ведете честную игру с нашим братом журналистом. Но обещайте, что, когда ваше расследование завершится, мы встретимся и вы мне первому расскажете о результатах.

— А вы проститутка, вам это известно?

— Даже проститутке приходится заботиться о хлебе насущном.

Воротник белой сорочки Макаду Маккензи потемнел от пота. Вышагивая по кабинету Скэнлона, помощник комиссара рычал:

— Я только что от комиссара, он в бешенстве. Эти сволочи газетчики его достали. Они вцепились в него из-за дела Циммерманов, он сыт всем этим по горло.

— Шеф, ведь это обыкновенное убийство. В чем дело?

— К черту! Ты все прекрасно понимаешь. Если убивают какого-нибудь богача или знаменитость, вонючие писаки трезвонят об этом на всех углах. Нам только не хватает, чтобы они пронюхали о любовных выкрутасах Галлахера. — Он вытер ладони платком. — Что там у вас с Эдди Хэмилом?

— Он-то уж точно ни при чем, — ответил Скэнлон. — Сегодня на похоронах я разговаривал с Уолтером Тикорнелли, и он заверил меня, что история о мести — вздор.

Маккензи воздел руки горе.

— И ты поверил ему?

— Представьте себе, поверил.

— Не лучше ли выслушать самого Хэмила?

— Может быть, и лучше, но сейчас я слишком занят. Как только освобожусь, пойду и поболтаю с нашим дорогим Хэмилом.

В кабинет заглянула Хиггинс, она кивнула, приветствуя начальство, и обратилась к Скэнлону:

— Звонила Сигрид Торссен, вы помните, это та самая свидетельница, которая была с ребенком в парке. Она согласна на гипноз. Я назначила ей на среду. Гипнотизером будет наша сотрудница.

— Это все? — поинтересовался Скэнлон.

— Из лаборатории пришли данные спектрофотометрического анализа скорлупок от орешков. На них обнаружены следы минерального масла, воды, пропиленгликоля, ланолинового масла, глицерина и разные добавки.

— Я не понял, к чему ты клонишь? Какой они сделали вывод?

— Это крем для рук или увлажняющий гель, — объяснила Хиггинс.

— Ты хочешь сказать, что это была женщина?

— Слишком много свидетелей утверждали, что видели мужчину. Кроме того, некоторые мужчины тоже пользуются кремом для рук. Особенно старики, у которых дряблая и сухая кожа.

— Надо думать, это так.

Когда спустя полчаса Маккензи убрался. Скэнлон позвонил Джеку Фейблу в 19-й участок и рассказал о своем разговоре с Бакмэном. Фейбл в ответ поведал, что его детективы раздобыли еще одного свидетеля, который развлекался со своей любовницей в ту самую ночь. Они живут через два дома от особняка Циммерманов. В то время, когда произошло убийство, этот человек видел, как какой-то мужчина зашел в «Кингсли-Армс» и вскоре вышел. В руке он нес небольшой чемоданчик. Свидетель показал, что на вид мужчине было лет тридцать с небольшим. В заключение Фейбл сообщил, что пришлет Скэнлону копию протокола допроса.

Дневная почта запоздала. Скэнлон вскрыл один из конвертов, в нем было письмо от благотворительной ассоциации лейтенантов полиции с предложением прислать взнос в фонд памяти Джозефа Галлахера. Такие же письма пришли из ассоциации патрульной службы, ассоциации сержантов полиции и ассоциации детективов. Все они были подписаны: «Искренне Ваши». Скэнлон отнес письма в дежурную комнату и убрал в ящик стола. Увидев Колона, он спросил:

— Ты договорился насчет травли тараканов?

— Да, я оставил им телефонограмму. Они приедут в понедельник.

В это время позвонил Кристофер и доложил Скэнлону, что они с Крошкой Биафра обнаружили мужа Донны Хант в его кабинете на Пенсильвания-авеню. Тот встречался с клиентами, и детективы узнали имена и адреса некоторых из них. Сейчас он еще у себя. Кристофер поинтересовался, не прекратить ли им слежку.

Скэнлон взглянул на часы. Было 19.05. Он приказал снять наблюдение и возвращаться в участок.

В девять вечера Скэнлон сидел за столом в своем кабинете, протез стоял в корзинке для бумаг. Лейтенант выглядел усталым и измученным. Скэнлон вновь и вновь перечитывал показания, ища какую-нибудь зацепку, но не нашел ничего нового. Подписав все необходимые бумаги, он тщетно попытался дозвониться до Линды Циммерман. Потом позвонил Джеку Фейблу и спросил, не знает ли тот, где Линда. Джек не знал, но сообщил, что Линда отказалась от полицейской охраны.

Скэнлон потер глаза, потянулся за протезом и надел его. Выходя из дежурки, он расписался в журнале и нацарапал в нем: «Лейтенант Скэнлон ушел, конец дежурства».