На скамейках в уголовном суде Манхэттена тесно сидели дремлющие полицейские, ждавшие беседы с прокурором. Пустые стаканчики из-под кофе и окурки валялись на полу; разбросанные листы журналов дополняли общую картину беспорядка. Лучи утреннего солнца тщетно пытались проникнуть сквозь грязные окна.
Пятеро судебных приставов, работавших в этой комнате, были назначены в помощь полицейским, чтобы писать рапорты на арестованных, протоколировать подробности преступлений, составлять предварительные обвинения. Закон требовал, чтобы на предварительное слушание представлялись полностью оформленные дела.
Было 10.15, но один пристав все никак не приходил на работу. Остальные сидели около длинной стойки, заваленной формулярами. Один из них обсуждал с кем-то по телефону свой банковский счет, другой читал вчерашнюю «Нью-Йорк пост» и высасывал повидло из пончика, остальные двое печатали письменные показания.
Очередь ждущих полицейских уже не умещалась в комнате, конец ее был в коридоре.
Скэнлон и Броуди вошли в здание суда и сразу же направились к регистратору. Увидев очередь, Скэнлон велел Броуди заняться обвинением против Хэмила, а сам пошел в коридор, чтобы позвонить в несколько мест и встретиться с Броуди уже в комнате. Скэнлону очень хотелось, чтобы дело Хэмила завершилось как можно скорее.
Скэнлон прошел по коридору, напоминающему мрачную пещеру, украшенному витиеватой конструкцией из мрамора. Он уже давно не был в уголовном суде Манхэттена. Джейн тогда занимала большое место в его жизни, а сейчас превратилась в болезненное воспоминание. Он увидел массу знакомых лиц. Адвокаты на утреннем заседании занимались тем, что у них получалось лучше всего: вымогали деньги у наивных граждан. Он заметил в коридоре Сэмми Голда, известного букмекера, не вылезавшего из суда. Он принимал сегодняшние ставки. Шаги Скэнлона эхом отдавались в коридоре. «Здесь ничего не меняется», — подумал он, останавливаясь возле журнального столика, чтобы просмотреть утренние газеты.
Полиция Нью-Йорка наконец-то исчезла с первых полос. Комиссар оказался прав: арестовать кого-нибудь — самый лучший способ свести на нет интерес общества к какому-либо происшествию.
Он подошел к телефонам и набрал номер своего участка. Когда детективы ответили, он приказал Крошке Биафра и Кристоферу проверить, не называлась ли раньше «Лавджой компани» с Дюмон-авеню «Стивенс мэньюфэкчуринг компани» и не владел ли этими компаниями один и тот же человек.
Выходя из телефонной кабины, Скэнлон увидел в вестибюле Хиггинс и Колона и приветственно помахал им рукой. Приблизившись, он заметил смущение на лице Гектора Колона, сосредоточенно рассматривавшего лепнину в стиле рококо на потолке.
— Как ты сегодня, Гектор? — спросил Скэнлон.
— Я не знаю, что сказать, Лу. Ну, в общем… Спасибо за то, то ты сделал для меня. Ну, я думал… эти чертовы тараканы вывели меня из себя. А где Броуди? — спросил Колон, явно желая переменить тему и убежать от Хиггинс.
— Он в зале суда. Можешь пойти и помочь ему подать обвинение.
— Конечно, Лу, — обрадовался Колон и быстро удалился.
— Что случилось прошлой ночью в больнице? — обратился Скэнлон к Хиггинс.
Долго сдерживаемый смех вырвался наружу.
— Крутой мужчина был привязан к больничной каталке. Он еле утихомирился.
Скэнлон и Хиггинс пошли в зал суда и присели в углу на скамейку. Полицейские бездельничали в ожидании начала слушаний. Одинокий пристав сидел перед скамейкой, уточняя повестку дня.
Быстрым шагом в комнату вошли адвокаты. Некоторые приблизились к приставу и стали о чем-то шепотом договариваться, последовало быстрое рукопожатие, а потом пристав переложил какие-то письменные показания на верх стопки.
«Уголовное судопроизводство в действии», — подумал Скэнлон, складывая газету.
Время шло. Скэнлон разгадывал кроссворд. Хиггинс читала любовный роман. В дверях появился мужчина в сером костюме и старомодном галстуке, с охапкой папок в руках. Он окликнул Скэнлона.
— Я здесь, советник, — отозвался тот.
— Я помощник окружного прокурора Рабинович, — представился подошедший и присел на скамейку рядом с Хиггинс. — Меня назначили обвинителем в деле Хэмила.
Он раскрыл одну из папок и прочел подробности ареста.
— Есть что-нибудь еще полезное для меня?
Скэнлон посмотрел на Хиггинс. Они поразмыслили над вопросом прокурора и покачали головой.
— Это все, — подытожил Скэнлон.
— Если я правильно понял, Хэмил не подозревается в убийстве Галлахера и Циммерман? — поинтересовался Рабинович.
— Пока нет, — ответил Скэнлон, — но расследование продолжается.
— Что это значит?
— Это значит, что расследование продолжается.
— Вы подсунули мне кота в мешке, — раздраженно сказал Рабинович.
— Мы только делаем свою работу, прокурор, — парировала Хиггинс.
— Я попробую ускорить дело. Мне хочется побыстрее спихнуть его.
В 11.2 °Скэнлон, прокурор, Эдди Хэмил и предоставленный ему защитник стояли перед столом судьи и слушали, как пристав оглашает обвинение. Тот бубнил:
— …Все вещественные доказательства будут приняты как улики по делу обвиняемого…
Судья определил размер залога — двести тысяч долларов. Мрачного арестанта увели два офицера суда.
Скэнлон вышел из зала суда. Колон и Хиггинс поджидали его. Колон смущенно оглядывался, Хиггинс улыбалась.
— Привет, Скэнлон, — раздался вдруг до боли знакомый голос.
Он услышал его и замер, радостное возбуждение охватило его.
— Я вас догоню, — крикнул он детективам.
Джейн Стомер стояла справа от дверей в зал заседаний. На ней была плиссированная юбка нежно-сиреневого цвета, легкая шелковая блузка и белые туфли. Он увидел ее улыбающиеся глаза и влажные губы. Она была без чулок, стройные загорелые ноги лоснились. Он вспомнил, как она разбрасывала их для него, и почувствовал сердцебиение.
— Привет, Джейн, — смущенно произнес он.
Она улыбнулась.
— Ты в хорошей форме, Скэнлон.
— Ты тоже.
— Я слышала о твоем великом аресте, — сказала она. — Ходят слухи, что это дохлое дело.
— Как ты жила?
Она странно посмотрела на него, словно хотела удостовериться, что перед ней прежний Тони Скэнлон.
— Хорошо. Как твоя мама?
— Хорошо, спасибо. А твои родители?
— Тоже.
— Я очень скучал по тебе.
— Явно недостаточно, чтобы позвонить. — Она усмехнулась.
Он опустил глаза.
— У меня все те же трудности.
— Их можно было разрешить. Но, как я предполагаю, ты до сих пор не обратился за помощью к профессионалу.
Скэнлон вздохнул.
— Пока нет.
На ее лице появилось выражение безнадежности.
— Было приятно снова увидеть тебя, Скэнлон. — Джейн кивнула и пошла к двери. Скэнлона охватило ужасное ощущение потери. Вдруг он услышал свой голос и увидел, как Джейн остановилась. Он побежал за ней, расталкивая толпу, схватил ее за руку и повлек за собой, стараясь отыскать местечко, где они могли бы спокойно поговорить. Не найдя укромного уголка, он провел ее через здание и вывел на Бейкер-стрит.
— У меня через пять минут заседание, — возмущалась она, пытаясь высвободить руку.
— Ну, пожалуйста, одну минутку.
Улица была забита полицейскими машинами, фургонами, автобусами с шумными ватагами туристов. Скэнлон лихорадочно огляделся. Покрепче ухватив Джейн за руку, он увлек ее за собой в проход к между машинами и усадил на скамейку в скверике на Бейкер-стрит.
Японские туристы с фотоаппаратами сновали по парку, снимая Чайнатаун.
— Ну? — спросила она, устраиваясь возле Скэнлона.
Он не репетировал свою речь, но слова текли рекой. Понимая, что времени мало, Скэнлон говорил быстро и горячо, не испугавшись ее сердитой мины и сурового взгляда. Он рассказал ей, что очень тяжело переживает свою ущербность, что не в силах перенести потерю ноги и мужественности, что в больнице его мучили кошмары, что ему снилось, как обнаженная Джейн садится верхом на его ноги, но, увидев культю, с хохотом убегает прочь. Он рассказал, как тосковал, какой пустой стала его жизнь без нее.
— Я наделал так много глупостей, — закончил он, сжимая ее руки.
— Да, и впрямь. — Она высвободила руку и взглянула на часы. — Ну-с, и к чему все это?
— Я люблю тебя, Джейн, и хочу, чтобы ты вернулась в мою жизнь.
Она тяжело вздохнула. Ее голос смягчился.
— Не могу, Тони. В моей жизни теперь другой мужчина. — Она встала. — Прощай.
Детектив Элис Гереро была стройной тридцатилетней женщиной. Стрижка а-ля мохаук подчеркивала ее высокие скулы. У нее были умные, кошачьи глаза и узкий подбородок. Она стояла перед Сигрид Торссен, держа указательный палец на уровне глаз свидетельницы.
— Сигрид, я хочу, чтобы вы остановили взгляд на моем пальце, а потом опустили веки.
Они были в звуконепроницаемой комнате научно-исследовательского отдела на одиннадцатом этаже управления. Закончив, детектив Гереро отошла и села за стол.
— Для чего мы это делаем? — спросила Сигрид Торссен, отбросив с лица светлые пряди.
— Этот тест помогает определить, хорошо ли вы поддаетесь гипнозу.
— И как? Вы смогли определить?
— Да, вы сумели смотреть на мой палец не отрываясь.
Она закинула ногу на ногу и подалась вперед.
— Сигрид, мы пользуемся расслабляющим гипнозом. Я помогу вам расслабиться, чтобы раскрепостить ваше подсознание. Так я уведу вас в прошлое, верну в тот четверг и в парк Макголдрик. Но прежде я хочу, чтобы вы рассказали мне о том дне все, что помните.
Сигрид Торссен заговорила. Когда свидетельница умолкла, детектив-гипнотизер вновь обратилась к ней:
— Я хочу, чтобы вы знали: под гипнозом вы не будете говорить и делать то, чего не хотите. У всех нас есть что-то сокровенное, поэтому если я задам вам вопрос, на который вы не хотели бы отвечать, так и скажите, хорошо?
— Ладно.
— У вас есть вопросы?
Свидетельница повернулась и кивнула в сторону большого встроенного в стену зеркала.
— Это стекло с односторонней светопроводимостью?
— Да.
— И нас видно сквозь него?
— Да, лейтенант Скэнлон и детективы Хиггинс и Колон находятся в соседней комнате. Вам это мешает?
Сигрид Торссен улыбнулась стене.
— Мне это не мешает.
— Начнем, — сказала гипнотизер, указывая рукой на диван у стены.
Свидетельница глубоко вздохнула, еще раз посмотрела на стену и опустилась на диван, скрестив длинные ноги.
— Удобно? — спросила детектив.
— Очень.
— Я хочу, чтобы вы закрыли глаза и расслабились.
Ее успокаивающий голос стал тише, в нем появились мягкие, усыпляющие нотки.
— Расслабьте свое тело. Почувствуйте, как это приятно. Почувствуйте, как расслабляются ваши члены и мозг. Ощутите тепло, разливающееся от лба по щекам и губам. Я хочу, чтобы вы поудобнее устроили язык во рту. Ощутите, как расслабляется ваш язык, ваша шея, грудь, руки, пальцы, живот, все органы. Расслабьтесь, расслабьтесь…
За стеклянной стеной Колон слегка толкнул локтем Скэнлона.
— Меня дрожь пробирает.
— Это потому, что она усыпляет всех твоих тараканов, — съехидничала Хиггинс.
Колон укоризненно взглянул на нее, пробормотал что-то нечленораздельное и снова повернулся к свидетельнице.
— …Почувствуйте, как проясняется в голове, а тело расслабляется. Я хочу, чтобы вы представили себе часы. Смотрите, как стрелки движутся назад, уносят вас в прошлое, в тот четверг в парке Макголдрик. Видите себя в парке? Скажите мне, что вы делаете?
— Я играю с Дженифер. «Красивая маленькая девочка. Мама любит тебя. Взгляни-ка на эти щечки! Какие они хорошенькие!»
— На соседней скамейке сидит старый человек, — сказала детектив. — Расскажите мне о нем. Сосредоточьтесь на нем и расскажите все, что можете.
— Он одет в мешковатые черные брюки, заляпанные краской. На нем грязный белый пуловер и какая-то армейская куртка. Ему, наверное, жарко во всей этой одежде. Волосы у него седые и нечесаные, лицо изборождено морщинами. Я улыбнулась ему. Он мрачно взглянул на меня. Пошел он к черту! У него на коленях сумка, набитая тряпьем и старыми журналами. Он запустил руку в сумку и достал пакет с орешками. У него женские часы на тонком золотом браслете. Он бросил пакет от орешков на землю. Один голубь схватил орешек. Подбежали другие голуби.
Детектив Гереро пристально посмотрела на стену.
— Продолжайте.
— Его ноги сдвинуты, как у женщины, а не расставлены. У нее старое лицо, но ее глаза молодые и подвижные, так и стреляют туда-сюда, ищут кого-то в парке.
Скэнлон побелел от злости и ударил кулаком по стене.
— Женщина!
— Похоже, что это действительно так, — согласилась Хиггинс. — Помните следы крема на ореховой скорлупе?
— …Что еще вы можете сказать мне об этой женщине?
— Она только что поднялась со скамейки. Она уходит. Где Том? Он очень долго ставит машину. Дженифер, ты описала маму!