Поэмы Оссиана

Священно дружество! о коль твой силен глас!

Под тяжким бременем недугов злых страдая,

В унынии души отрад не ожидая,

Уже я навсегда хотел забыть Парнас;

Уже не строил больше лиру;

Не воспевал на ней ни друга, ни Плениру;

Лишь только, на нее взирая, воздыхал

И слезы из очей безмолвно проливал.

Но днесь твои, мой друг, приятнейшие строки,

Как будто животворны соки,

Влияли жар и силу вновь

В мою, уже хладевшу, кровь

И к музе паки обратили,

С которою меня дни мрачны разлучили.

Покорствуя тебе, долг дружества плачу,

Внемли: я петь стихи печальные хочу.

Божественным владевый даром,

Бессмертный Оссиан, высокий сей певец,

Дермида предал со Оскаром

Потомству дружбы в образец.

И в склонностях, и летах равны,

Сии два друга были славны

Согласием их душ и мужеством равно.

Узнав их, всякий мнил, что сердце в них одно.

В сражениях они друг друга защищали

И вместе лавры пожинали.

Примерной дружбы их узла

И самая любовь расторгнуть не могла.

Уллином в мир произведенна,

Комала, красотой небесной одаренна,

По смерти дней своих творца,

Который низложен Оскаровой рукою,

Была назначена судьбою

Пленить героев двух сердца.

Уже они клянут тот день, который славой

Их подвиг увенчал,

Когда толь сильный враг от их меча упал;,

Уже, исполненны любовною отравой,

Во славе счастия не зрят

Их счастие в любви: ее боготворят.

Довольно ль за отца, Комала! ты отметила?

Но, ах! сим тень его лишь больше раздражила?

Героев ты пленя, познала горший плен.

Оскар, которым твой родитель умерщвлен,

Кто б мог вообразить? - Оскар тебе любезен!

Вотще ты хочешь быть сама к себе строга,

Вотще желаешь зреть в Оскаре ты врага!

Увы! среди любви рассудок бесполезен!

"Оскар! - Дермид в слезах ко другу так вещал.

Оскар! кляни меня: я твой соперник стал

Комалу я люблю!.. Но ты пребудь спокоен;

Ты счастлив в ней, я нет...

Вкушай плоды любви, а я оставлю свет;

Умру, слез дружества достоен!

Мой друг! в последний раз ты мне послушен будь:

Возьми свой меч и им пронзи несчастну грудь!"

"Что слышу? - рек Оскар, сугубо изумленный.

Ужель Дермид меня способным чает быть

Кровь друга своего дражайшую пролить?

Бывал ли таковой злой изверг во вселенной?

Дермид! хотя ты мне совместник по любви,

Но я лишь помню то, что ты мой друг: живи!"

"Мне жить? Ах, нет! мне век уж не прелестен.

Рази меня, доколь невинен я и честен!

Рази!.. Иль хочешь ты меня толь низким зреть,

Чтоб выю я простер под недостойну руку,

Дабы со срамом умереть?

Оскар! не множь мою ты муку,

Дай смерть рукой своей, и верь мне, что она

Пребудет для меня и для тебя славна".

"Дермид! ты требуешь... О, горестная доля!..

Зри слезы... Что сказать? Твоя свершится воля...

Но что! ужели ты с бесславием умрешь?

Как агнец, выю сам под острие прострешь?

Нет, смерть твоя должна быть смертию героя!

Ступай, вооружись, назначим место боя!

Сражен твоей рукой, безропотно паду

Или, сразя тебя, сам путь к тебе найду".

Уже они текут на брег шумящей Бранны,

Где были столько крат победой увенчанны;

Остановляются, в слезах друг друга зрят,

Безмолвствуют; но, ах! сердца их говорят!

Объемлются - потом, мечами

Ударив во щиты, вступают в смертный бой.

Уже с обеих стран лиется кровь ручьями;

Уже забвен был друг - сражался лишь герой.

Но чувство дружества Оскара просвещает:

Оскар, воспомня то, что друга поражает,

Содрогнулся и свой умерил пылкий жар.

Дермид же, в смерти зря себе небесный дар,

Отчаян, яростен, опасность презирая,

Бросается на меч, колеблется, падет

И, руки хладные ко другу простирая,

С улыбкой на уетах сей оставляет свет.

Оскар, отбросив меч, очам его ужасный,

Источник пролил слез и горько восстенал:

"Кого ты поразил рукой своей, несчастный?

На труп взирая, он вещал.

Се друг твой, се Дермид, тобою убиенный!

А ты, ты, кровию Дермида обагренный,

Еще остался жив? Оскару ль то снести?

Умри, злодей, умри!.. Комала, ах! прости!"

С сим словом путь к своей возлюбленной направил,

Котору посреди смущения оставил.

С пришествием его она узрела свет.

"Но отчего Оскар толь медленно идет?

Комала говорит. - Печально он взирает

И рук своих ко мне уже не простирает...

Вздыхает... Небеса! какой еще удар!

Дражайший мой! скажи, что сделалось с тобою?"

"Комала! - рек Оскар.

Внимай: тебе я стыд и грусть мою открою.

Известна ты, что я доднесь в метанье стрел

Подобного себе из воинов не зрел;

Стрела, которую рука моя пускала,

Всегда желаема предмета достигала.

Но днесь - о стыд! о срам! о горька часть моя!

Искусства я сего, сверх чаянья, лишился,

И славы блеск моей навек уже затмился!

Комала! видишь ли близ оного ручья

Надменный дуб, главу меж прочих возносящий,

И светлый оный щит, внизу его висящий?

"Сей щит Гармуров был,

Которого мой меч дни славны прекратил.

Кто б думал, чтоб рука, пославша смерть герою

О стыд! о вечный стыд! куда себя сокрою?

Пронзить в средину щит бессильною была!"

"Оскар! - с улыбкой дщерь Уллинова рекла,

Утешься! Мой отец - прости, что я вздохнула;

Хоть властвует любовь, природа не уснула

Дражайший мой отец в младенчестве моем

Учил меня владеть стрелой и копнем.

Пойдем, любезный мой! Мне счастье вместо дара

Пособит, может быть, загладить стыд Оскара".

Посем они спешат в уединенный лес,

Где им назначен был рок лютый от небес.

Достигши до него, Комала отступает,

Остановляется и лук свой напрягает;

А между тем Оскар скрывается за щит...

Увы! летит стрела и в грудь его разит!

"Благодарю тебя, - он рек, упав на землю,

Что от руки твоей, Комала, смерть приемлю!

Достоин я сего: я друга пролил кровь.

Закрой, дражайшая, закрой мои зеницы!

Простись со мной и две гробницы

Любовникам своим готовь!"

Вздохнул и кончил жизнь... Отчаянна Комала

Недолго труп его слезами орошала;

В Оскаре счастие, вселенну погубя,

Вонзила острый меч немедленно в себя.

Три жертвы, бедственно любовию сраженны,

По смерти стали быть навеки сопряженны.

Чувствительны сердца их вместе погребли

И кроткий памятник над ними вознесли,

Который и поднесь в дубраве существует

И их печальную кончину повествует.

Когда пресветлый Феб с лазуревых небес

В полудни жаркие лучи распростирает

И сладостный зефир во густоте древес,

От зноя утомлен, едва не умирает,

Невинны пастыри незлобивых овец

Стекаются вкушать при гробе сем отраду,

Где, вспомня жалостный почиющих конец,

Лиют потоки слез, забыв идти ко стаду.

События веков протекших!

Деяния минувших лет!

Воскресните в моих вы песнях.

Журчание твоих, о Лора! чистых струй

Прошедша времени мне память возвращает.

Приятен слуху моему,

О Гермалат! твоей дубравы шум унылый.

Не видишь ли, Малвина! ты

Скалы, вереском осененной?

Три ели от ее низвесились чела;

У ног излучиста долина зеленеет.

Там, нежну вознося главу,

Красуется цветок душистый.

Уединенно там растет седый волчец

И белыми на ветр летящими власами

Зеленый устилает луг.

Два камня, вросшие до половины в землю,

Подъемлют мшистые главы.

Пужливая оттоль в ночи уходит серна:

Она там призрак бледный зрит,

Священное сие всегда стрегущий место.

Два славны воины, Малвина!

Лежат в ущельи сей скалы.

События веков протекших,

Деяния минувших лет!

Воскресните в моих вы песнях.

Кто сей, грядущий к нам из дальних чуждых стран

Среди своей несметной рати?

Морвенски знамена предшествуют ему;

В густых его кудрях играет легкий ветр;

Спокойный вид его войной не угрожает:

Он тих, как луч вечерний,

Сквозь тонки западны светящий облака

На злачную долину Коны.

Но кто, как не Фингал, Комгалов храбрый сын,

Владыка подвигами славный?

Он радостно холмы отечественны зрит

И тысяще велит воскликнуть голосам:

"Народы дальныя страны!

На ратном вы кровавом поле

Фингалом в бег обращены.

Седящий на златом престоле

Владыка мира слышит весть

О гибели несметных в о ев:

В очах его пылает месть.

Ко сонму избранных героев

Стремя укорну, грозну речь,

Хватает он отцовский меч,

Лежащий на златом престоле.

Народы дальныя страны!

На ратном вы кровавом поле

Фингалом в бег обращены".

Так бардов сонм воспел, входя в чертоги Селмы;

Несметно множество светильников драгих,

Отъятых у врага, средь сонма возжигают.

Готовится огромный пир,

И ночь в весельи протекает.

"Но где же Клесамор? - спросил Фингал державный,

Где Морны верный брат, в день радости моей?

Уныл, уединен,

Он дни свои влачит в долине шумной Лоры.

Но се я зрю его: он с холма к нам нисходит,

Подобен быстрому коню,

Гордящемусь своей и силой и красой,

Когда по шуму легка ветра

Товарищей своих он слышит издалече,

И бурно на скаку

Блестящу возметает гриву.

Да здравствует наш друг, могущий Клесамор!

Почто так долго ты отсутствовал из Селмы?"

"Итак, - вождь Лоры отвечал,

Морвена царь течет со славой!

Так в юности своей Комгал

Торжествовал в войне кровавой.

Чрез ток Карунский наводнен,

В страну противных нам племен,

Со мной он часто проносился:

В войне наш острый меч стократ

Багрился кровью супостат,

И мира царь не веселился.

Но почто воспоминаю

Времена сражений наших?

Уж глава моя дрожаща

Сединою серебрилась;

Дряхлая рука отвыкла

Напрягать мой лук упругий,

И уж легкое насилу

Я копье подъемлю ныне.

О когда бы возвратилась

Радость, дух мой ожививша,

При любезном первом взгляде

На прекрасную Моину,

Белогруду, светлооку,

Нежну чужеземну дщерь!"

"Повеждь нам, - царь вещал Морвена,

Печали юности твоей.

Уныние, как тьма сгущенна,

Сокрывша дневных блеск лучей,

Мрачит днесь душу Клесамора,

На бреге, где шумяща Лора

Течет извившись средь полей

И предки где твои витали,

Повеждь нам скорби юных дней

И жизни твоея печали".

"В мирно время, - отвечает Клесамор ему,

Ко балклутским плыл стенам я белокаменным.

Ветр попутный, раздувая паруса мои,

Внес корабль мой во спокойну пристань Клутскую.

Три дни тамо Рейтамир нас угощал в пирах;

Там царя сего я видел дочь прекрасную.

Медочерпна чаша пиршеств обходила вкруг,

И Моину черноброву мне вручил отец.

Грудь сей девы пене шумных волн подобилась;

Взоры пламенны ровнялись с блеском ясных звезд,

Мягки кудри с чернотою перьев ворона.

Страстью мне она платила за любовь мою,

И в восторгах мое сердце изливалося.

Но внезапно к нам приходит иностранный вождь,

Восхищенный уж издавна ее прелестьми.

Ежечасно речь строптиву обращал он к нам.

Часто в полы извлекая свой булатный меч,

"Где, - гласил он, - где Комгал днесь пресмыкается?

Сей могущий, храбрый витязь, - вождь ночных бродяг.

Знать, стремится он к Балклуте с своим воинством,

Что так гордо поднимает Клесамор чело".

"Знай, о воин! - вопреки я отвечал ему,

Что мой дух своим лишь жаром вспламеняется:

Хоть от храбрыя дружины удален теперь,

Но без страха и средь тмы врагов беседую.

Велеречишь ты, заставши одного меня;

Но мой острый при бедре меч сотрясается:

Он стремится возблистать теперь в руке моей.

Замолчи же о Комгале, мрачный Клуты сын!"

Воскипела буйна гордость - мы сразилися;

Но он пал моей десницей. Брани громкий звук

Лишь раздался на вершинах тока клутского,

Копей тысячи блеснули супротив меня.

Я сражался - сопостаты одолели нас.

Я пустился на шумящи волны клутские;

Над зыбями забелелись паруса мои,

И корабль мой рассекал уж море синее.

К брегу притекает скорбная Моина;

Взор ее прелестный слезы орошали;

Ветры раздували косы распущенны.

Вопль ее унылый издали я слышал;

В горести старался возвратиться к брегу;

Но восточны ветры, паруса раздравши,

Унесли корабль мой в бездну океана.

С той поры злосчастной я не видел боле

Ни потока клутска, ни драгой Моины.

Во стенах Балклуты жизнь она скончала.

Тень ее воздушну я несчастный видел,

Как она во мраке тишины полнощной

Вдоль шумящей Лоры близ меня неслася.

Вид ее печальный был луне подобен,

Сквозь несомы бурей облака смотрящей;

В ночь, когда нам небо сыплет снег пушистый

И земля безмолвна, в мраке почивает".

"Пойте, барды! - рек Фингал.

Пойте, в песнях возносите

Блеск Моининых красот;

Чрез пространство шумных вод

Легку тень ее зовите.

Пусть она на сих брегах

С сонмами красавиц нежных,

Живших средь героев прежних

В славных древности веках,

Пусть на светлых, безмятежных,

Здесь почиет облаках.

Пойте, барды! возносите

Блеск Моининых красот;

Чрез пространство шумных вод

Легку тень ее зовите.

Я видел сам огромные балклутские башни;

Но пусты уж, оставлены их теремы были.

Пожрал огонь с оградою высокие кровы.

Народа глас не слышался, и стремленье Клуты

С стези своей свратилося твердых стен паденьем.

Седый волчец сребристую там главу возносит,

И мох густый колеблется дыханием ветра,

Из окон лишь пустынные выглядывают звери,

Сквозь мрачный лист в развалинах разросшегось терна.

Уж пусты днесь прекрасные чертоги Моины,

Вселилося безмолвие в дому ее предков.

Возвысим песнь уныния, воздохнув, оплачем

Страну иноплеменную, опустевшу ныне:

Единым лишь мгновением она пала прежде;

И нам, уже стареющим, скоро пасть приходит.

Почто ж, о сын крылатых дней, почто зиздешь башни?

Сегодня ты любуешься с теремов высоких,

А завтра, вдруг налетевши, пустынные ветры

В разваленных сенях твоих засвистят, завоют

Вокруг полуистлевшего щита славных предков.

Но бурный ветр пускай ревет;

Дней наших славы не убудет:

В полях сражений ввек пребудет

Десниц победоносных след,

А в песнях бардов слава наша.

Возвысьте громкой арфы глас;

Да вкруг обходит празднеств чаша,

И радость да живет средь нас.

Когда, о царь златых лучей!

И твой свет некогда увянет;

Коль некогда тебя не станет,

Гордящеесь светило дней!

Коль временно твое блистанье,

Как жизни преходящей цвет:

То славы нашея сиянье

Лучи твои переживет".

Так пел Фингал в своем восторге;

И бардов тысяча вокруг,

Склонившись на своих престолах,

Внимали голосу его.

Он сладок был, как звуки арфы,

Весенним ветром приносимы.

Любезны были, о Фингал!

И пение твое и мысли.

Почто я не возмог наследить

Приятств и сил твоей души?

Но ты в героях беспримерен;

Сравниться кто возмог с тобой?

Всю ночь пропели мы, и утро

В веселии застало нас.

Уж гор седых главы взносилися верх туч;

Уже приятно открывалось

Лазурное лице морей;

И се, поднявшись, белы волны

Вращаются вокруг скалы сей отдаленной.

Из моря медленно подъемлется туман,

Приемлет старца вид

И вдоль безмолвный долины сей несется.

Не движутся огромны члены

Призрака страшного сего,

Но нека тень его несет поверх холмов;

Остановясь над кровом Селмы,

Разлился он дождем кровавым.

Один Фингал лишь зрел ужасный призрак сей;

Тогда ж он предузнал своих героев смерть.

Безмолвен, возвратясь он в свой чертог огромный,

Снимает со стены тяжелое копье,

И уж звучит броня на раменах его.

Вокруг его встают все витязи Морвена,

Друг на друга они в безмолвии глядят,

И на Фингала все свой обращают взор.

Они в чертах его зрят яростны угрозы

И гибель сопостат в движении копья.

Вдруг тысяча щитов покрыли перси их,

И тысяча мечей булатных обнаженны,

Чертоги осветя, сверкают уж в руках.

Раздался в воздухе оружий бранных гром,

Недвижны ловчих псы ужасный вой подъемлют.

Безмолвно все вожди теснятся вкруг царя:

Всяк, взоры устремя на грозный взор Фингала,

Наносит на копье нетрепетную длань.

"Морвенские сыны! - так царь вещал к дружине,

Не время пиршеством нам прохлаждаться ныне,

Се туча брани к нам, как бурный вихрь летит,

И с нею алчна смерть над сей страной парит,

Я видел некую тень дружнюю; Фингала

О битве предварить она сей день предстала.

К нам вражья сильна рать несется на судах.

Из волн вознесшихся я зрел неложный знак,

Морвенским берегам опасностью грозящий.

Да препояшет всяк меч, смерть врагам носящий,

Десницы копьями, друзья, вооружив

И предков шлемами чела приосенив,

Да все покроются железными бронями

И ополчатся в бой пред нашими холмами.

Се буря брани к нам летит; и с сей зарей

Глас смерти лютыя услышим над главой".

Фингал перед челом неустрашимой рати

Течет как некий страшный вихрь,

Летящий пред грядой молниеносных туч,

Когда они, на мрачном небе

Простершися, пловцам предвозвещают бурю.

На злачный Коны холм восшедши, стала рать.

Морвена дщери зрят ее из низких долов,

Подобную густой дубраве.

Они предвидели младых героев смерть;

Взирали с ужасом на море;

Белеющимися волнами

Тревожились они,

Приемля их за отдаленны

Ветрила чуждых кораблей,

И токи слезные лились по их ланитам.

Восшедшу солнцу над волнами,

Вдали узрели мы суда.

Как моря синего туман,

Приближились они и бранноносных воев

На берег извергают.

Меж ими виден был их вождь,

Подобно как елень в средине стада серн.

Весь щит насечен златом.

Бесстрашно шествовал он к Селме;

За ним его могуща рать.

"Улин! - так рек Фингал, - навстречу чужеземцу

Теки и предложи во мирных словесах,

Что страшны мы на ратном поле;

Что многочисленны врагов здесь наших тени;

Что чужды витязи на пиршествах моих

Осыпаны честьми и в отдаленных царствах

Оружие моих великих кажут предков:

Иноплеменники дивясь благословят

Морвеновых друзей: зане слух нашей славы

Наполнил целый мир, и даже в их чертогах

Мы потрясли владык земли".

Улин отшел. Фингал, склонившись на копье,

Броней покрыт, взирал на грозна супостата,

И тако размышлял о нем:

"О как ты сановит и красен,

О сын лазуревых морей!

Твой меч - как огненосный луч;

Копье твое - высока сосна,

Пренебрегающая бурю;

Твой щит - как полная луна;

Румяно юное лице,

И мягки вьющиеся кудри.

Но может быть герой падет;

И память с ним его увянет.

Млада вдова на волны взглянет,

И токи теплых слез прольет.

Ей дети скажут: "Лодка мчится;

Конечно, к нам несут моря

Корабль балклутского царя".

Она вздохнет, и сокрушится

О юном витязе драгом,

Что спит в Морвене вечным сном".

Так Селмы царь вещал, когда певец морвенский

Улин приближился к могущему Картону.

Он перед ним поверг копье,

И мирну возглашает песнь:

"О чадо моря отдаленна!

Прийди на пиршестве воссесть

Царя холмистого Морвена

Или спеши копье вознесть.

В весельи дружелюбна пира

Вкушающи с ним чашу мира

Приемлют знамениту честь:

На славу в их домах хранятся

Оружия сих стран царей;

Народы дальны им дивятся

И чтят Фингаловых друзей.

Зане мы с предков славны были;

Все облаки, весь воздух сей

Теньми противных населили

И гордого царя земли

В его чертогах потрясли.

Взгляни ты на поля зелены,

Могилы камни зри на них,

Из недр возникшие земных,

Травой и мохом покровенны:

Все гробы наших то врагов,

Чад моря и чужих брегов".

"Велеречивый мирный бард! - ему возразил Картон,

Иль мечтаешь ты разглагольствовать с слабым воином?

Ты приметил ли на лице моем бледный страха знак?

Иль надеешься, вспоминая мне гибель ратников,

Смерти ужасом возмутить мою душу робкую?

Но в сражениях многочисленных отличился я;

И в далекие царства слух о мне простирается.

Не грози ты мне; и не здесь ищи робких, слабых душ,

Чтоб совет им дать пред царем твоим покоритися.

Я падение зрел балклутских стен; так могу ль воссесть

В мирном пиршестве сына лютого того воина,

Чьей десницею устлан пепелом дом отцов моих?

Я младенцем был и не знал, о чем девы плакали;

С удовольствием клубы дыма зрел, восстающие

Из твердынь моих, и с веселием озираяся,

Зрел друзей моих, убегающих по вершинам гор.

Но младенчеству протекающу, как увидел я.

Мох, густеющий на развалинах наших гордых стен,

При всхождении утра слышался мой унылый вздох,

И в тени нощной токи слез моих проливалися.

Не сражуся ли, я вещал друзьям, с вражьим племенем?

Так, о мирный бард! и сражуся с ним; отомщу ему.

Пламень мужества днесь в душе моей возгорается".

Вокруг Картона рать стеснилась;

Все извлекают вдруг сверкающи мечи.

Как огнен столп, средь их стоит их сильный вождь,

В очах его блестит слеза;

На память он привел падение Балклуты;

Но вдруг скопившеесь в душе негодованье

Воспламенило гнев его.

Он яростны кидает взоры

На холм, где наша сильна рать

Во всеоружии блистала,

И наклонившися вперед,

Казалось, угрожал Фингалу.

"Итти ли мне, - так царь Морвена размышлял,

Итти ли мне против героя?

Препнуть ли шаг его, пока еще средь боя

Себя он славой не венчал?

Но бард веков текущих,

Зря гроб его, речет: "Фингал

Тму витязей могущих

Был должен ополчить,

Дабы победой бой решить".

Никак, о бард веков грядущих!

Ты славы не затмишь моей:

Пусть юный витязь сей

С моими витязьми сразится.

Я буду зреть их бой; когда же судит рок.

Что враг победой отличится,

Тогда, как быстрый Коны ток,

Фингал на битву устремится.

Кто хощет из вождей против Картона стать?

Воскликнул царь Морвена.

Героя копие, как сосна вознесенна,

А на брегах несчетна рать".

Стремится в бой Катул, могущий сын Лормара,

И триста воев соплеменных

Последуют его стопам.

Но длань его слаба в сражении с Картоном:

Он пал; рать в бег обращена.

Коннал возобновляет битву;

Но преломил копье и в узы заключен,

Картон преследует его бегущих воев.

"О Клесамор! - вещает царь,

Где сильныя руки копье?

Без гнева можешь ли во узах зреть Коннала,

На Лорском берегу с тобой живуща друга?

Восстани во броне блестящей,

Сподвижник моего отца!

Да ощутит балклутский витязь

Морвенских мужество сынов".

Сотрясая грозно кудри, Клесамор в броне восстал

И, щитом своим покрывшись, гордо на врага идет.

Юный воин, на скале сей, терном покровенной, став,

Созерцает величаву поступь витязя сего.

Он любуется весельем грозным старцева лица

"Устремить ли мне противу старца, - рек он сам себе,

Необыкшее двукратно наносить удар копье

Или старость пощадити, мирны предложа слова?

Сановит и вид и поступь, стан его еще не дряхл.

Естьли то супруг Моины, естьли то родитель мой?..

И той силой, что сберег он под мастистой сединой.

Часто слышал я, что шумный брег он Лоры обитал".

Так он рек. - И Клесамор уж сильное копье стремит.

На щите своем недвижном сей удар сдержал Картон.

"Умащенный сединами витязь! - он вещал ему,

Иль ты сына не имеешь, кой бы твердым мог щитом

Своего отца покрывши, ратовать против меня?

Нежная твоя супруга света дневного не зрит,

Иль рыдает над гробницей чад возлюбленных своих?

Средь царей ли восседаешь? Много ль славы будет мне,

Естьли ты моей рукою в ратном подвиге падешь?"

"Будет слава знаменита, - отвещает Клесамор,

Отличился я в сраженьях, но о имени моем

Ввек в бою я не поведал. - Сдайся, сдайся, и тогда

Ты узнаешь, что на многих, битвах след прославлен мой".

"Не сдавался никому я, - гордый возразил Картон,

Сам я также на множайших бранях поразил врагов,

И впреди еще, я чаю, больша слава ждет меня.

Юных лет моих и силы, старец! ты не презирай;

Верь, крепка моя десница, твердо и копье мое.

Уклонися с поля брани к сонму ты друзей своих

И оставь сраженье младшим витязям Морвенских стран".

"Ты презрел меня напрасно, - отвещает Клесамор,

Уроня слезу едину, - старость не трясет руки.

Я могу еще взносити острый славных предков меч.

Мне ль бежать в глазах Фингала, друга столь любезна мне?

Нет, о воин! с поля брани в жизни я не утекал.

Возноси копье дебело, стой и защищай себя".

Оба витязя сразились, как две бури на волнах,

Спорящи о царстве моря. Юный воин воспрещал

Сильному копью разити старца, ратующа с ним;

Все в враге своем Моины зреть супруга он мечтал.

Он копье его ломает, острый исторгает меч

И, схватя, уже стремится узами отяготить;

Но тут предков нож извлекши, зря открытый бок врага,

Клесамор внезапно раной смертною разит его.

Фингал, зря падша Клесамора,

Стремится, возгремев броней.

В присутствии его безмолвна стала рать.

Все взоры на царя вперились.

Звук шествия его подобен шуму был,

Предшествующу грозной буре:

Смутившийся ловец внимает и спешит

В ущелий скалы сокрыться.

Картон нетрепетным лицом Фингала ждет.

Из ребр его стремится кровь.

Он зрит идущего героя,

И лестная надежда славы

Бодрит великий дух его.

Но побледнели уж румяные ланиты;

Густые кудри распустились;

На голове трепещет шлем;

Телесные его изнемогают силы;

Но не теряла сил душа.

Фингал зрит кровь сего героя,

И занесенное останови копье,

"Смирися, царь мечей! - вещает он ему.

Я вижу кровь твою. Ты силен был в сраженья,

И славы блеск твоей не истребится ввек".

"Не ты ль владыка тот могущий,

В ответ ему вещал Картон,

Тот огнь, перун тот, смерть несущий,

Царя земли потрясший трон?

Но кто, но кто в том усумнится?

Подобен гор потоку он,

Что с ревом в низкий дол катится,

И роет твердую скалу;

Подобен быстрому орлу,

Что дерзко к облакам стремится.

Увы! почто ж не дал мне рок

Вознесть копье против Фингала?

Как быстрый сей горы поток,

Моя бы слава протекала;

И в песнях бардов незабвен

Я б был средь будущих племен;

Ловец бы, зря мою могилу,

Сказал: "Сражен Фингалом он".

Но, ах! безвестен пал Картон:

Над слабым истощил он силу".

"Нет, нет, - Фингал герою рек,

Ты славой не умрешь вовек.

Деянья витязей поющи

Несчетны барды стран моих,

Прейдет чрез них в века грядущи

Молва о подвигах твоих,

Когда близ дуба воспаленна

Всю ночь они, сидя в кругу,

Вождя петь будут незабвенна.

Ловец, лежащий на лугу,

У холма, мохом покровенна,

Свистанье слыша ветерка,

Прострет свой взор и сдалека

Увидит камнями покрыты

Места сражений знамениты,

Места, где ратовал Картон.

Тут к сыну обратится он,

Кровавых поле битв укажет;

"Смотри, мой сын! - ему он скажет,

Там, аки ток с горы крутой,

На брань балклутский шел герой"".

Радость процвела на лице Картона.

Томные глаза он к Фингалу взводит;

И вручает меч бранноносной длани:

Хочет, да висит в царском чертоге;

Да хранится ввек на брегах Морвена

Память храбрых дел витязя балклутска.

Брань перестает; барды мир воспели;

Рать стеснилась вся около Картона.

На копья вожди в горести склонились,

Воле и словам внять его последним:

"Я исчез, о царь Морвена!

Средь цветущих дней и славы.

Чуждыя страны гробница

Восприемлет днесь остаток

Древня рода Рейтамира,

Горесть царствует в Балклуте;

Скорби осеняют Ратмо.

Воскреси ж мою ты память

На брегах шумящей Лоры,

Где мои витали предки.

Может быть, супруг Моины

Там оплачет гроб Картона".

Речь сия пронзила сердце Клесамора:

Слова не промолвив, он упал на сына.

Мрачно и безмолвно войско вкруг стояло.

Ночь пришла; багрова вверх луна восшедши,

Лишь лучом кровавым поле освещала.

Рать не шевелилась, как густа дубрава,

Коей верх спокойный дремлет над Гормалом;

В ночь, когда умолкнут ветры и долину

Темным покрывалом омрачает осень.

Три дни по Картоне мы струили слезы;

На четвертый вечер Клесамор скончался.

Оба почивают, милая Малвина!

В злачной сей долине близ скалы кремнистой

Бледно привиденье гроб их охраняет.

Там, когда луч солнца на скалу ударит,

Часто ловчий видит нежную Моину.

Там ее мы видим; но она, Малвина!

Не подобна нашим девам красотою;

И ее одежды сохраняют странность.

Все она уныла и уединенна.

Сам Фингал слезами гроб почтил Картона.

Повелел он бардам праздновать всегодно

В первы дни осенни день его кончины.

Барды не забыли повеленья царска,

И хвалу Картона часто воспевали:

"Кто тако грозен восстает

Из океана разъяренна;

И на утесист брег Морвена,

Как буря осени, течет?

В его деснице смерть зияет;

Сверкает пламень из очей;

Как скимн, [588] он берег протекает.

Картон то, сильный царь мечей.

Враги пред ним падут рядами;

Гоня их, быстрыми шагами

На ратном поле он летит,

По трупам низложенных воев,

Как нека грозна тень героев.

Но там он на скале лежит,

Сей дуб, до облак вознесенный,

Стремленьем бури низложенный.

Когда восстанешь ты, Картон!

Когда сквозь мрак твоей гробницы

Проникнет светлый луч денницы

И крепкий твой разгонит сон?

Из океана разъяренна

Кто тако грозен восстает

И на утесист брег Морвена

Как буря осени течет?"

Так пели барды в дни печали;

С их сладким пением я глас мой съединял,

Душевно сетовал о смерти я Картона:

В цвету он юности и сил своих погиб.

А ты, о Клесамор! где ныне

Над сей витаешь стороной?

Снискал ли ты днесь друга в сыне?

Забыл он рану, смертный бой?

На голубой небес равнине

Летает ли теперь с тобой?

Но солнечны лучи я ощутил, Малвина!

Оставь меня; да опочию.

Во сновиденьи, может быть,

Предстанут мне сии герои.

Уже мне кажется, я слышу некий глас.

Картонову гробницу солнце

Привыкло освещать;

Я теплотой его согреюсь.

О ты, катящеесь над нами,

Как круглый щит отцов моих!

Отколе вечными струями,

О Солнце! блеск лучей твоих

Чрез праг востока истекает?

Где дремлешь ты во тме нощной

И утро где воспламеняет

Светильник несгорающ твой?

Ты шествуешь в твоей прелестной

И величавой красоте:

Усеявшие свод небесной

Сокрылись звезды в высоте.

Холодная луна бледнеет

И тонет в западных волнах;

Ты шествуешь одно: кто смеет

С тобою течь на небесах?

Дубы вихрь бурный низвергает,

И гор слякается [589] хребет;

Поднявшись, море упадает;

Луна теряет срочный свет;

Красот твоих не изменяешь,

Светильник дня! лишь ты един;

Ликуя, путь свой протекаешь,

Небес могущий исполин!

Когда полдневный свет мрачится

И тучи молния сечет,

Когда за громом гром катится

И тверду ось земли трясет,

Из грозных облак возникаешь

Ты, мир даруя небесам;

Дыханье ветров запрещаешь;

Смеешься буре и громам.

Но, ах! вотще для Оссияна

Сияют днесь твои красы:

Всходя из синя океана,

Златые стелешь ли власы

По светлым облакам летящим,

Коснешься ль западных зыбей,

Ложася в понт, лучом дрожащим;

Не зрит он красоты твоей.

Но, может быть, времен влеченью

Как нас тебя подвергнув рок,

На небе быстрому теченью

Лучей твоих назначил срок;

И может статься, в тучах бурных

Почивши сном в последний раз,

Забудешь путь небес лазурных

И утра не услышишь глас.

Ликуй же, пламенно светило!

Ликуй днесь в красоте твоей.

Дни старости текут уныло:

Луне они подобны сей,

Смотрящей сквозь раздранны тучи,

Когда над холмом мгла лежит,

И странник, вшедши в лес дремучий,

От стужи на пути дрожит.

Се ночь!.. и я одна оставлена на холме!

Куда укрыться мне от бури, от дождя?

На каменных горах шум ветров раздается!

Потоки мчатся в дол... Куда укрыться мне?

Явись, луна, скорей, и вы, ночные звезды!

Явитесь, к милому откройте Колме путь!

Пусть я туда пойду, где ловлей утомленный

Покоится теперь Сальгар, любезный мой!

Но ах! нет помощи. - Здесь на утесах страшных

Скитаюсь я одна и горьки слезы лью.

Шум быстрыя реки, шум ветров грозных, бурных

Мешает слышать глас драгого моего!

Сальгар! ты обещал увидеться со мною,

Когда наступит ночь: почто же медлишь ты?

Се каменна гора, се мрачные пещеры,

Где Колме повелел себя ты ожидать!

Почто же медлишь ты? - Приди, приди скорее,

Друг сердца моего, в объятия мои!

От гордого отца и брата удалимся;

Они враги тебе, но я... тебя люблю!

Умолкни, бурный ветр! умолкни ты на время;

Умолкни быстрая, шумящая река!

Пусть бедной Колмы здесь стенанье раздается,

И милый странник пусть услышит голос мой!

Сальгар, зову тебя! - Се мрачные пещеры,

Се каменна гора! - Почто же медлишь ты?

Луна печальная уж осребряет воды,

А ты еще нейдешь к возлюбленной своей!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но кто лежит в кустах? - Что вижу я, злосчастна?

Отчаянье и страх объемлют весь мой дух!

Не мой ли здесь Сальгар? Не мой ли брат любезный?

Но поздно я пришла, и мертвы уж они!

Их острые мечи все кровью обагренны,

И трупы хладные не отвечают мне!

О брат мой! о Сальгар! почто я вас лишилась?

Где слава днесь твоя, гремевший на войне?

Где прелести твои, прекраснейший на холме?

Безмолвствуют. - Увы! безмолвье вечно их!

Вещайте вы теперь с вершины гор ужасных,

Вещайте духи их! Приятен мне ваш глас.

Где вы покоитесь?.. Где я найду умерших?

Но нет - ответа нет! - Он бурей заглушен.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Се утро я в слезах и горести встречаю!

Ах! Рыть могилу здесь уж шествуют друзья!

Постойте, милые! не зарывайте гроба,

Постойте, и меня умершие зовут!

Там с ними в мраке я покоиться желаю;

И темна ночь когда на холм сюда сойдет,

И на горах когда завоет ветр унылый,

В шумящем ветре дух носиться будет мой;

Услышит стон его ловец и устрашится!

Услышит!.. и слезу чувствительну прольет.

Стон мой, о милые! приятен будет, сладок:

Он всюду возвестит, как я любила вас!

Небесна дщерь! коль ты прекрасна!

Приятен твой безмолвный зрак,

Когда из синя океана

Ты, разогнав вечерний мрак,

Идешь к звездам нетерпеливым;

Багровы ребра облаков

Тобой посребрены блистают.

Дерзну ли я когда сравнить

Кого-нибудь со дщерью нощи?

Воззрит - и тьма блестящих звезд,

Стыдяся, взоры отвращают.

Когда тебя покроет мрак,

Луна! куда ты путь склоняешь?

Ужели скорбь есть часть твоя?

Ужель, подобно Оссиану,

Идешь во мрачность тосковать

О милой скрывшейся подруге?

Иль те упали, что с тобой

Порой ночною забавлялись?

Конечно так, прелестный свет!

И с неба часто удаляясь,

Ты их оплакиваешь смерть.

И ты, дорогу голубую

Забывши, некогда падешь!

Померкши звезды возблистают

Восторжествуют над тобой!

Минвана в горести, в унынии, в разлуке,

С утесистой горы глядит на бездну вод.

Героев зрит вдали. Плывут, спешат герои.

Блестят оружия. Белеют шлемы их.

"Где Рино?" - вопиет и вопрошает дева.

Героев мрачен взор. Немая скорбь гласит,

Что юноша убит, что Рино нет на свете,

Что тень любезного сокрылась в облаках,

Что слышен глас его в дыхании зефира

На холме, на горе, покрытой муравой.

"Увы! Фингалов сын лежит в долине браней.

Рука сильнейшая повергла в гроб его.

Осталась я одна. Осталась ненадолго.

Как страшно воет ветр, вздымает мне власы!

Недолго слышать вой, недолго выть мне с ветром.

О друг души моей! не вижу я тебя.

Нейдешь ко мне, нейдешь, от ловли утомленный

Не вижу прелестей и красоты твоей.

Мрак ночи облежит любезного Минваны.

Безмолвие живет теперь навеки с ним.

Где верные твои хранители и стражи?

Где лук твой, юноша? где крепкий твердый щит?

Где острый меч, огню небесному подобный?

Где копие твое, обмытое в крови?

Я зрю оружия твои, герой любезный!

Покрыты кровию повержены лежат.

Не положили их с тобой во мрачном гробе.

Когда заря взойдет и возвестит тебе:

"Восстань, герой! восстань! Ловцы уже в долине;

Елень бежит вблизи жилища твоего".

Денница светлая! кому ты возвещаешь?

Любезный Рино спит. Не слышит гласа он.

Елени прыгают, играют на могиле.

Увы! смерть лютая похитила его.

Но я без трепета явлюсь тебе, о Рино!

И лягу в тишине на ложе близ тебя.

Подруги юные пойдут искать Минвану,

Минваны не найдут. - Последуют за мной,

И песни нежные в долине раздадутся.

Они везде пойдут стопам моим.

Но не услышу я согласных ваших песней

Подруги милые! простите навсегда!

Иду покоиться, усну во гробе друга".

С стесненной горестной душою

Изгнанный вождь геройских сил

Потек медлительной стопою

Безмолвен, мрачен и уныл.

Власы его и шлем пернатый

Вздымая, горный ветр шумел,

И меч отцов его булатный

Небрежно при бедре висел.

Слезами очи орошенны

Он часто долу потуплял,

И часто из груди стесненной

Его вздох тяжкий вылетал.

Три дни в отчаянье жестоком

Три дни герой до Балвы шел;

В четвертой на брегу высоком

Чертоги праотцев узрел.

Там древ густых в тени сокрытый

Отец пред взор его предстал:

Ламор во бранях знаменитый.

Никто его не окружал;

Глава безвласая склонилась

На жезл, держимый им в руках;

Вода источника струилась,

Журча при старцевых стопах.

Слепец пред солнцем заходящим

Сомкнуты очи потуплял

И тихим голосом дрожащим

Дела протекши воспевал.

Но вдруг Ламор уединенный

Внимает шорох - восстает;

Предчувством тайным возбужденный,

Приход сыновний познает.

"Тебя ль, тебя ль, о сын любезный!

Тебя ли ныне слышу я?

Вещал Ламор, родитель нежный.

Иль это только тень твоя?

Ужель ты пал сражен средь бою

Каррона на брегах крутых?

Иль естьли суждено герою

Еще остаться средь живых,

То где, о сын мой! где отличны

Сотрудники твои в войне?

Почто мне гласы их не слышны?

Вещай скорей, ответствуй мне!

Ты прежде возвращался с брани

И ратники мои с тобой;

Скажи: ужель теперь попранны

На поле славы смертью злой?"

"Нет, нет! - ответствовал смущенный

Ламору Гидаллан в слезах.

Твои герои не сраженны,

Не рассевал их гордый враг!

Они все в радости, в забаве

И в торжестве проводят дни:

Лишь сыну твоему ко славе

Навек пути заграждены;

Лишь я, родитель мой почтенный,

Один несчастный осужден

Дни проводить уединенны

У сих поросших мохом стен,

Здесь на брегу пустынном Балвы

В тоске безвестно умереть,

Тогда, когда на поле славы

Победой должен я греметь".

"Увы! - что слышу! - оскорбленный

Ламор от сердца возопил.

Когда во время ополчений,

Скажи, когда, кто приходил

Почить на бреге сем беспечно,

Забыв и славы звук самой?

Нет! ты не примиришься вечно

С тенями предков, ни со мной!

Смотри на этот гроб священный,

Смотри, о сын мой, на него!

А я очей навек лишенный

Зреть боле не могу его.

В нем предок твой почиет славный,

Непобедимый Гермаллоп.

Никто не зрел, чтобы со брани

Во бегство обращался он.

Внимай - мне тень его вещает:

"Гряди, мой сын, гряди, герой!

Тебя лавр славы украшает:

Гряди беседовать со мной!.."

Увы! я с славой разлучился:

Меня мой сын ее лишил!

Он в бег постыдно обратился

И поле брани уступил!"

"Почто, - рек Гидаллан вздыхая.

Владыка Балвы берегов!

Почто, о прежнем вспоминая,

Ты растравляешь ныне вновь

В моем глубоки сердце раны

И в душу нову льешь печаль?

Клянусь, клянусь, что поле брани

Врагам моим не уступал!

Фингал - сей мощный царь Морвена,

Мстя смерть возлюбленной своей,

Велел оставить мне знамена

И грозный сонм его вождей.

"Беги! - вещал мне раздраженный.

Изыди из Морвенских стран

В свои пределы отдаленны!

Беги, презренный Гидаллан!

И тамо, на брегу потока

Поносный стыд свой сокрывай;

В унынии, в тоске глубокой

Томися, сохни, увядай,

Подобно дубу, всех лишенну

Зеленых листиев своих,

Порывом ветра наклоненну

Реки на берегах крутых!""

"Ужель мне суждено судьбою

Сносить, увы! такой позор?

Вещал покрытый сединою

Унылым голосом Ламор.

Быть с сыном здесь в уединеньи,

Отрады боле не иметь,

В печали, горести, презреньи

В пустынном месте умереть?

Тогда, как тысящи героев,

Как тысящи морвенских чад,

Среди кровавых, ратных боев

Завидной славою гремят!

О тень родителя любезна!

Веди, веди меня с собой!

Да хладная могила тесна

Нас купно скроет под землей.

Нет в мире для меня забавы!

Мой взор от горести померк!

Увы! торжественные славы

Лишился Гидаллан навек!"

"Ах, чем могу твой стон плачевный

Пресечь, родитель нежный мой!

Вещал тоскою удрученный

В ответ ему младой герой.

Куда, куда мне устремиться?

Где лавр победы мне найтить,

Где блеском славы озариться

И слух Ламора усладить?

Нет! мне уж не венчаться бранью:

Осталось - звероловом быть;

Гоняться по холмам за ланью,

И диких еленей разить.

Ламор не станет восхищаться,

Вняв слабый звероловца глас,

Когда я буду возвращаться

В вечерний, тихий с ловли час;

Не будет поглаждать рукою

Ласкающихся псов моих;

Не спросит: "Сын мой, что с тобою

Случилось на горах крутых,

Когда за сернами стремился

И диких еленей искал?""

"Так! - рек Ламор. - Мой рок свершился,

Знать, должно, должно, чтоб я пал!

Подобно древу иссушенну,

Возростшему на теме гор,

Дыханьем ветра низложенну,

Падет при старости Ламор!

Увидят тень мою, блудящу

По холмам в тишине нощной,

Лиющу слезы и стенящу

О жребие твоем, сын мой!

Тогда сокройся ты от взора

В непроницаемой туман,

Да не постигнет месть Ламора

Тебя, злосчастный Гидаллан!

Теперь гряди в мои чертоги;

Там на стенах увидишь ты

Оружья наших предков многи:

Их шлемы, копья и щиты;

Возьми и принеси оттоле

Меч Гермаллонов, страх врагов,

Который отнял он на поле,

Лия потоками их кровь".

В чертоги Гидаллан вступает

И, снявши со стены булат,

Выходит и отцу вручает:

С ним Гермаллонов пояс злат.

Рука слепца по стали бродит,

Ища на оной острия

И вдруг Ламор его находит,

И говорит: "Веди меня,

Веди меня к могиле мшистой!

Я слышу, сильный ветр свистит

Под свесом сосны сей сенистой

Там Гермаллон спокойно спит.

Вокруг гробницы терн колючий

С травою дикою растет;

Источник пенистый, гремучий

По камням близ ее течет.

Теперь уж солнце зной полдневный

На беззащитны льет поля:

Хочу от жару утомленный

Вкусить прохладу тамо я".

Се старец с сыном достигает

До гроба предка своего

Тут меч в руке отца сверкает,

И сын... без чувств падет его.

Сном вечным очи их закрылись:

Единый гроб вместил их прах;

Чертоги их опустошились,

Стоящи Балвы на брегах.

Никто сих мест не посещает,

Боится странник здесь почить;

Безмолвье вечно обитает,

Где Гидаллан с Ламором спит.

В часы полуденные ясны

Окрест гробницы их парят

Одни лишь призраки ужасны

И в мрачных тенях древ шумят.

О источник ты лазоревый,

Со скалы крутой спадающий

С белой пеною жемчужною!

О источник, извивайся ты,

Разливайся влагой светлою

По долине чистой Лутау.

О дубрава кудреватая!

Наклонись густой вершиною,

Чтобы солнца луч полуденный

Не палил долины Лутау.

Есть в долине голубой цветок,

Ветр качает на стебле его

И, свевая росу утренню,

Не дает цветку поблекшему

Освежиться чистой влагою.

Скоро, скоро голубой цветок

Головою нерасцветшею

На горячу землю склонится,

И пустынный ветр полуночный

Прах его развеет по полю.

Звероловец, утром видевший

Цвет долины украшением,

В вечеру придет пленяться им;

Он придет - и не найдет его!

Так-то некогда придет сюда

Оссиана песни слышавший!

Так-то некогда приближится

Звероловец к моему окну,

Чтоб еще услышать голос мой.

Но пришлец, стоя в безмолвии

Пред жилищем Оссиановым,

Не услышит звуков пения,

Не дождется при окне моем

Голоса ему знакомого;

В дверь войдет он растворенную

И, очами изумленными

Озирая сень безлюдную,

На стене полуразрушенной

Узрит арфу Оссианову,

Где вися, осиротелая,

Будет весть беседы тихие

Только с ветрами пустынными.

О герои, о сподвижники

Тех времен, когда рука моя

Раздробляла щит трелиственный!

Вы сокрылись, вы оставили

Одного меня, печального!

Ни меча извлечь не в силах я,

В битвах молнией сверкавшего;

Ни щита я не могу поднять,

И на нем напечатленные

Язвы битв, единоборств моих,

Я считаю осязанием.

Ах! мой голос, бывший некогда

Гласом грома поднебесного,

Ныне тих, как ветер вечера,

Шепчущий с листами топола.

Все сокрылось, все оставило

Оссиана престарелого,

Одинокого, ослепшего!

Но недолго я остануся

Бесполезным Сельмы бременем;

Нет, недолго буду в мире я

Без друзей и в одиночестве!

Вижу, вижу я то облако,

В коем тень моя сокроется;

Те туманы вижу тонкие,

Из которых мне составится

Одеяние прозрачное.

О Мальвина, ты ль приближилась?

Узнаю тебя по шествию,

Как пустынной лани, тихому,

По дыханью кротких уст твоих,

Как цветов, благоуханному.

О Мальвина, дай ты арфу мне;

Чувства сердца я хочу излить,

Я хочу, да песнь унылая

Моему предыдет шествию

В сень отцов моих воздушную.

Внемля песнь мою последнюю,

Тени их взыграют радостью

В светлых облачных обителях;

Спустятся они от воздуха,

Сонмом склонятся на облаки,

На края их разноцветные,

И прострут ко мне десницы их,

Чтоб принять меня к отцам моим!

О! подай, Мальвина, арфу мне,

Чувства сердца я хочу излить.

Ночь холодная спускается

На крылах с тенями черными;

Волны озера качаются,

Хлещет пена в брег утесистый;

Мхом покрытый, дуб возвышенный

Над источником склоняется;

Ветер стонет меж листов его

И, срывая, с шумом сыплет их

На мою седую голову!

Скоро, скоро, как листы его

Пожелтели и рассыпались,

Так и я увяну, скроюся!

Скоро в Сельме и следов моих

Не увидят земнородные;

Ветр, свистящий в волосах моих,

Не разбудит ото сна меня,

Не разбудит от глубокого!

Но почто сие уныние?

Для чего печали облако

Осеняет душу бардову?

Где герои преждебывшие?

Рино, младостью блистающий?

Где Оскар мой - честь бестрепетных?

И герой Морвена грозного,

Где Фингал, меча которого

Трепетал ты, царь вселенныя?

И Фингал, от взора коего

Вы, стран дальних рати сильные

Рассыпалися, как призраки!

Пал и он, сраженный смертию!

Тесный гроб сокрыл великого!

И в чертогах праотцев его

Позабыт и след могучего!

И в чертогах праотцев его

Ветр свистит в окно разбитое;

Пред широкими вратами их

Водворилось запустение;

Под высокими их сводами,

Арф бряцанием гремевшими,

Воцарилося безмолвие!

Тишина их возмущается

Завываньем зверя дикого,

Жителя их стен разрушенных.

Так, в чертогах праотеческих

Позабыт и след великого!

И мои следы забудутся?

Нет, пока светила ясные

Будут блеском их и жизнию

Озарять холмы морвенские,

Голос песней Оссиановых

Будет жить над прахом тления,

И над холмами пустынными,

Над развалинами сельмскими,

Пред лицом луны задумчивой,

Разливался гармонией,

Призовет потомка позднего

К сладостным воспоминаниям.

Глас ли был то иль мечтание?

Иногда воспоминание

О протекшей, красной младости,

Как светило заходящее,

Озаряет мрак души моей,

Звероловцев раздается крик,

И я в мыслях копнем ражу.

Некий голос мне провещился;

Кто ты? кто ты, сын полуночи?

Все почило сном вокруг меня,

Не почил один дубравный ветр,

Или ветром потрясаемый,

Прозвучал Фингала ржавый щит,

На стене висит чертогов он,

И руками часто дряхлыми

Осязает Оссиан его.

Нет, знакомый сердцу сладостный

Голос друга мне послышался;

Он давно не посещал меня.

Побудило что, Конлат, тебя

Принестись ко мне на облаке?

Старца други не с тобою ли?

Где Оскар, любимый славы сын?

Часто близ тебя он ратовал.

Тень Конлата

Спит глас Коны звучный, сладостный,

Спит в чертогах Оссиан своих,

А друзья его во гробе спят;

Славы луч не озаряет их.

Вкруг Итоны океан шумит,

А безмолвны камни гробные,

Их могилы покрывающи;

Не промолвят, не рекут они,

Вопрошающу их страннику,

Любопытному и дальнему,

Кто под ними спит в сырой земле,

Чей в забвеньи истлевает прах.

Оссиан

О! когда б узреть мог я тебя,

Восседящего на облаке;

Ты подобен ли воздушному

Чуть мерцающему пламени

Иль туману Лана вредного?

Из чего твоя воздушная

Соткана одежда легкая?

И какое копие твое?

Но как тень исчез сын Морния,

Ветр унес его от слов моих.

Где ты, арфа, друг души моей?

Да услышу звуки струн твоих!

Воссияй, светильник памяти!

Воссияй и остров пагубный

Озари лучами яркими,

Да увижу я друзей моих!

Так я зрю вас, незабвенные!

Зрю Итону, исходящую

Из лазоревых, глубоких волн,

Зрю пещеру Тоны мрачную,

Мхом обросшие скалы ее,

С них нависши сосны древние;

Внемлю шум глухой источника,

Зрю Тоскара с копнем в руке,

Близ его Феркут, героя друг,

И Кютона, горько плачуща;

Шум ли волн морских мне слышится

Или то они беседуют?

Тоскар

Бурна ночь была и пасмурна.

Ветры, яростно ревущие,

Исторгали дубы с корнями.

Страшно море волновалося,

И утесы белой пеною

Волн кипящих окроплялися.

Небо рдело молний пламенем,

Некий призрак на брегу стоял

И, безмолвный, лил источник слез,

Ветр одежду развевал на нем,

Из седых туманов тканную;

Старцем призрак сей казался мне,

Полным думы и уныния.

Феркут

О Тоскар! то был родитель твой;

Смерти вестник злополучный он;

Так на Кромле пред падением

Он явился Маронанновым.

О Уллин! о гробы праотцев!

Мы вовеки не увидим вас.

Не для нас вы зеленеете,

Холмы родины любезныя!

Не для нас журчите сладостно,

Вы родны струи, лазоревы!

Не для нас, златое солнце, ты

В красоте своей сияешь всей!

Глас Селамской арфы сладостен,

И приятен звероловца крик,

В камнях Кромлы раздающийся;

А вокруг нас море бурное

Преграждает нам к исходу путь,

Волны плещут чрез утесы в нас,

Мы трепещем, в страхе утра ждем.

Тоскар

Где же мужество, Феркут, твое?

Или старость седовласая

У тебя его похитила?

Дух опасность веселила твой,

Взор пылал твой брани пламенем;

Или пламень сей угас в тебе?

Наши деды и отцы, Феркут,

Страха, ужаса не ведали!

Зри, спокойно море бурное,

Стихли ветры, стихли буйные,

Волны чуть переливаются,

Исчезают ночи сумраки,

Скоро влажный запылает дол

От лучей денницы утренних.

Там, где Мора возвышается,

Я с весельем поднял парусы,

Остров волн был на пути моем,

Я узрел на нем Рюмара дщерь,

Звероловицу узрел младу;

Против скачущих Итоны серн

Напрягала лук тугой она.

Луч златый денницы - взор ее,

Кромлы снег - полуоткрыта грудь,

Пламя вспыхнуло в душе моей,

Пленник стал я красоты ее;

Но она слезами горькими

Отвечает на любовь мою,

Ей Конлат один мечтается.

Чем могу, Кютона милая,

Возвратить тебе спокойствие?

Кютона

Там, где волны разбиваются

Об ардвенский, каменистый брег,

Где пасутся серны робкие,

Там Конлат к своей возлюбленной

С башен Моры устремляет взор.

Дщери ловли возвратилися,

Очи долу их потуплены.

"Где Кютона?" - вопрошает он;

Нет ответа на слова его.

Мой покой, мое веселие

На ардвенском берегу живут.

Тоскар

Так, они с тобою будут жить,

Я Конлату возвращу тебя.

Друг Тоскару твой возлюбленный,

Три дни был я угощаем им.

Вейте, ветры легкокрылые,

С берегов Уллина злачного,

И к Ардвену каменистому

Распрострите паруса мои;

Там, Кютона, ты останешься!

Но печаль затмит Тоскара взор.

Я в пещере мрачной скроюся,

Ветр пустынный во полуночи

Потрясет древа дубравные;

Я проснуся и подумаю,

Не Кютоны ли глас слышится?

Но мечтанье! волны делят нас;

Ты в объятиях Конлатовых.

Кютона

Что за облак, зрю, несется там,

И чьи тени восседят на нем?

Вижу сгибы их туманных риз,

Тени предков узнаю своих.

О Рюмар! Когда увяну я?

Я предчувствую, мой близок час,

Час, в который скроет гроб меня!

Ах! увижусь ли с возлюбленным?

Оссиан

Так, Кютона, ты увидишься!

Он на черном корабле своем

Рассекает волны синие.

Смерть Тоскара на мече его,

Но и сам Конлат из ребр своих

Точит кровь струей багровою.

Зрю, покрытый смертной бледностью,

Удержать он хочет крови ток.

Где ты? где ты, дщерь Рюмарова?

Умирает твой возлюбленный,

Но видение сокрылося,

Я не зрю вождей вокруг себя.

Чада племени грядущего!

Барды! вспомните Конлата смерть,

И оплачьте дней конец его;

Он увял, как цвет, безвременно.

В море мрачность и безмолвие;

Пыльный щит героя падшего

Обагрен явился кровию.

Мать взглянула на кровавый щит

И узнала, что героя нет;

Камни Моры отзываются

На рыданья нежной матери.

Ты ль, Кютона, ты ль на камени

Бездыханным приседишь вождям?

Ночь на холм спустилась темная,

Воссияла утра вновь краса;

Но героям не воздвигнут гроб.

Птицы хищные слетаются,

Ты, Кютона, отгоняешь их!

Не смыкает сон очей твоих,

Ты бледна, как влажно облако.

В третий день Фингала ратники

Бездыханну обрели ее

И воздвигли двум героям гроб.

Дщерь Рюмара близ Конлата спит.

Ты воспет уже, сын Морния!

Не являйся в сновиденьях мне!

Сон бежит от старца дряхлого

При твоем, Конлат, пришествии.

Ах! почто изгладить, други, вас

Не могу из слабой памяти,

До свидания на облаках?

Близок, близок день сей радостный,

Скоро, утро, воссияешь ты

Над могилой Оссиановой!

Скоро я узрю друзей моих!

С сердцем, грустию исполненным,

И с лицеи, от слез зардевшимся,

Ждет Минвана белогрудая

Мила друга с поля ратного,

С поля ратного, кровавого.

Поминутно обращает взор

К морю синему, туманному.

Там лишь волны с тихим ропотом

Плещут в дикий камень берега

И уныние родят в душе...

Вдалеке знамена взвеяли;

Сердце дрогнуло, забилося,

Слезы вдруг остановилися,

Взор вперился, неподвижен стал,

И дыханье притаилося.

Приближались тихо ратники;

Рино верные товарищи

Стройно все текли в безмолвии;

Долу очи их потуплены

В них печаль изображалася.

У Минваны сердце сжалося,

Закипело и вдруг замерло...

Ах! неужели то предчувствие

Бед, мучений, злополучия?..

Тут герои прослезилися,

И один из них, вздохнув, сказал:

"О Минвана белогрудая!

Не ходи ты в ночь туманную

На крутой брег моря синего;

Не склоняй ты уха чуткого

Ко зыбучим, ко немым волнам:

Не промолвят речи сладостной,

Страстна сердца не обрадуют!

О Минвана! не сиди одна

У покрыта камня мхом седым!

Ах! не жди ты друга милого;

Красны дни твои промчалися...

Рино храброго не зреть тебе!

Тень его взнеслась на облако;

Голос тихий там с зефирами

У потока мы уж слышали

И на холме во траве густой,

Будто громы из багровых туч

На младое пали дерево,

И сребристый лист посыпался

С ветвей, только распустившихся".

Так Минвану поразила весть,

Подкосились ноги быстрые,

Пот холодный, будто град, с лица

Покатился на высоку грудь.

"Так не стало сына юного,

Сына храброго Фингалова?..

Половина сердца убыло

У Минваны злополучныя!..

Да рука, его сразившая,

Не обнимет вечно милыя!

Пусть рукою той кровавою

Очи всех родных закроются!..

Но отрада ль то для бедныя?

Ах! теперь я, как пустынный холм,

На котором век туман лежит!

Ах! одна я на сырой земле!

Дни постылы! жизнь несносная!..

Нет, недолго мне здесь мучиться...

Ветры буйные, пустынные!

Я недолго буду смешивать

В дебрях стон мой с вашим посвистом!

Побегу на поле ратное,

Где лежит мой друг поверженный.

Хоть в слезах пути не взвижу я,

Сердце к другу доведет меня.

Припаду там к телу хладному,

И прижмусь к устам запекшимся

И слезами смою кровь с лица.

Что я вижу? ах! оружия!..

Их несут твои товарищи;

Щит, на полы пересеченный,

Меч булатный переломленный,

Остра сталь копья притуплена,

Каленых стрел во колчане нет,

Лук упругий твой распущен зрю;

Ветр играет тетивой его...

На заре уж не воспрянешь ты

От глубока сна, мой милый друг!..

Твои легкие псы верные

Не услышат сладка голоса,

На ловитву их зовущего!

Серна будет спать в беспечности

На покате холма ближнего!

Все тропинки зарастут травой

К дому друга опустелому,

И на ложе лишь совьет гнездо

Птица веща полунощная;

Крик ее встревожит путника

Средь осенней ночи темныя.

О мой Рино, друг возлюбленный!

Льзя ль Минване пережить тебя?

Нет! - иду, бегу, лечу к тебе,

И, повергнувшись на грудь твою,

Я вздохну - вздохну в последний раз!

О мои подруги юные!

Не ходите по следам моим,

При согласном сладком пении

Не ищите вы несчастныя.

Ваших песней не услышу я

Я умру подле любезного".

Мальвина

Так! я слышу голос милого,

Хоть и редко он является

Мне в полуночных мечтаниях!

О родители Оскаровы!

Отворите двери облачны,

Двери терема воздушного,

Чтоб Мальвину вам принять к себе!

Мне недавно в сновидении

Тайный голос возвестил про то,

И я стражду в нетерпении.

Ветры буйные, осенние!

Что оставили вы озеро,

Прилетели в сей унылый лес?

Пошумели - и исчезла тень.

Но Мальвина ясно видела,

Как одежда привидения,

Ярким солнцем позлащенная,

Тихим ветром колебалася.

Так! был это голос милого,

Хоть и редко он является

Мне в полуночных мечтаниях!

Ах, Оскар! ты будешь вечно жить

У Мальвины в сердце страждущем!

Я вздыхаю с светом утренним,

Слезы лью с зарей вечернею,

Как ты жив был, друг бесценный мой!

Я цвела, как древо юное.

Нет тебя - и вянет молодость,

Как цветок от ветра знойного.

Дни весенни возвратилися;

Но погода благотворная

Не придаст мне силы прежния:

Я хожу с главой поникшею

И ищу уединения

Посреди жилища горести.

Видев то подруги нежные,

Взявши арфы златострунные,

Заиграли с той надеждою,

Что рассеют мрак души моей;

Но Мальвина все печалилась,

Проливала слезы горькие.

Оссиан

О Мальвина, дочь любезная,

Как меня твой голос трогает!

Верно ты в своем мечтании,

В сне глубоком погруженная,

Песнь умерших бардов слушала,

И, внимая, повторяла их?

О Мальвина! голос сладок твой;

Но терзает сердце горестью,

А печаль с душой расстроенной

Пресекают жизнь невидимо!

Так лучи светила дневного

Жгут цветок - и засыхает он.

Дочь моя! склони свой слух теперь

К песням барда поседевшего,

Я хочу, хочу воспеть тебе

Дни щастливы своей младости.

На брегу крутом возвышенном

Видны были башни древние

Замка мрачного, унылого,

Где Кротар, известный мужеством,

Мирно проводил дни старости.

Вдруг Ротмар с своею ратию

Вознамерился взять замок тот.

Слух сей был Фингалу горестен,

Он Кротару был сотрудником

В знаменитых его подвигах,

И желая защитить его,

Тотчас дал мне приказание

К Инисфалу плыть немедленно.

Повинуяся родителю,

Прибыл я к Кротару с скоростью.

Как был трогателен вид его!

Я застал его сидящего

Посреди оружий прадедов,

Быв лишен драгого зрения;

Волосы уж поседевшие

Рассыпались по плечам его.

И в сем жалком положении

Он дрожащим слабым голосом

Пел протекшие дни младости.

Лишь услышал звук оружия,

Он встает, собравшись с силами,

Простирает руки слабые

И приветствует сим образом

Сына своего сотрудника:

"Ах, почто уже не в силах я

Действовать своим оружием,

Как я прежде ратоборствовал

В взорах твоего родителя?

Он гремел - и я прославился!

Царь Морвены наградил меня,

Дав мне щит Калтара сильного,

Им на битве пораженного.

Ты увидишь на стене его.

Ах, почто лишен я зрения,

Не могу я рассмотреть тебя?

О друзья! се к нам герой пришел,

Уготовьте ему пиршество.

Барды! пойте, веселитеся".

Пир готов - и арфы звучные

Изъявляют радость песнями;

Ио та радость может слабо скрыть

Грусть, сердцами одолевшую.

Так сребристый, бледный луч луны

Светит лишь поверхность облака,

Не проникнув густоту его.

Лишь умолкли песни громкие,

Кромы царь возвысил голос свой,

Пресекавшийся рыданием:

"Сын Фингалов! замечаешь ли

Грусть, унынье в моем тереме?

Ах, я прежде сам не сетовал,

Когда верны мои воины

Были живы - побеждали всех;

Когда сын еще мой был со мной...

Но сокрылося светило то,

Пал герой сей на сражении,

Защищаючи родителя.

Вот как было происшествие:

Тромла вождь Ротмар, услышавши,

Что Кротар лишился зрения,

Что его рука покоится,

Нападает из тщеславия

На моих отважных воинов.

Закипев досадой, мщением,

Я беру свое оружие;

Но что сделать мог без зрения?

Я предался сильной горести

И напрасно призывал к себе

Дни своей протекшей младости!

Тут мой юный сын, увидевши

Мои слезы и смущения,

Утешает уверением,

Что он в силах напрягать свой лук,

Что он в силах защищать меня.

Быв доволен его рвением,

Отпустил я сына милого

В бой с Ротмаром побеждающим.

Он летит к нему - сражается,

И Ротмар ударом гибельным

Поражает его на поле!..

И Ротмар убийца злобный сей

Продолжает путь свой в замок мой!

"Нет, - сказал я громким голосом,

Не страшусь Ротмара гордого!"

Тут схватил я копье острое,

Собрал храбрых моих ратников,

И пошли к Ротмару в ночь же ту.

При восходе солнца красного

Вдруг долина нам открылася,

Где Ротмар с своей дружиною

Дожидался утра тихого,

Чтоб итти к Кротару старому.

Мы идем... и с сильной яростью

Нападаем на врагов своих;

Поражаю и... Ротмара нет!..

Солнце к западу клонилося,

Как принес его оружие

Старцу, горестью стесненному;

Он, не верив, осязал его,

И Кротар предался радости.

Ратоборцы съединяются,

Пиршество возобновляется,

И победы чаша носится;

Барды все с душою пламенной

Прославляют победителя.

Ночь проходит - и спокойствие

Все вкушают с безопасностью,

Нет врага! Ротмара не было.

При несении ж убитого,

Сына бедного Кротарова,

На его жилище тесное

Я воспел весь подвиг юноши;

А Кротар тут гроб сопутствовал

С видом радостным в молчании;

Как окончил же я песнь свою,

Торжествуя говорил он мне:

"Оссиан! поздравь, поздравь меня,

Сын мой кончил жизнь со славою,

Он на брани с смертью встретился.

Счастлив тот, кто млад оставя свет,

Оставляет имя громкое;

Его память знаменитая

Воспоется в песнях бардами,

А младые красны девушки

Будут вечно слезы лить о нем.

Смерть такую и сравнить нельзя

С смертью мужа состаревшего!

Старец, видя славу дней своих,

Угасающу в забвении,

Умирает в неизвестности;

Радость окружает гроб его,

И над прахом ставят памятник

Без пролития слез горести.

Счастлив, счастлив, повторяю я,

Кто еще в цветущей младости

Умирает с громкой славою".

Вечерняя звезда, подруга тихой нощи!

Чей лик, свечою вдруг блеснувший из-за рощи,

Сияньем радует лазурны небеса,

Безоблачных полей светило и краса!

Что взор склоняет твой в безмолвные долины?

Ветр шумный смолк; поток, прорывшийся в пучины,

Чуть льется; и к стопам прибрежныя скалы

Ласкаются, смирясь, сребристые валы.

Лишь гаснущей зари лучом еще златимый.

Жужжит крылатый рой, по воздуху носимый;

Лишь изредка пахнув от западной страны,

Промчится ветерок средь общей тишины.

О лучезарная! скажи: небес с вершины

Что взор склоняет твой в безмолвные долины?

Но ты, уже пройдя синеющийся свод,

С улыбкой клонишься на лоно резвых вод;

Они стекаются, вокруг тебя играют

И волосы твои златые омывают.

Прости, прекрасная! огонь твоих лучей

Потщусь я заменить огнем души моей.

Чьи тени восстают ко мне с холмов могильных?

Друзья почившие: Фингал, предтеча сильных,

И барды славные, певец скорбей Альпин,

Минона нежная и Рино, и Уллин.

О сколь, друзья мои, вы много пременились

Со дней счастливых тех, как в Сельму мы сходились,

И пеньем спорили и стройных арф игрой,

Подобясь ветеркам, когда они весной

По зыблющим цветам пестреющего луга

Порхают и шумят, воюя друг на друга.

На торжестве таком пришла Минона к нам,

Небрежно волосы раскинув по плечам,

И слезы по лицу прекрасному струились.

Тогда, узрев ее, все жалостью смутились

Герои сильные; но арфу вдруг взяла

И в песни Кольму нам на память привела.

Она Сальгара ждет; до ночи возвратиться

Сальгар ей обещал; но мрак уже густится,

И солнце скрылось; вкруг в пустыне тишина,

И стонет на холме несчастная одна.

Кольма

Уже настала ночь; ветр хладный в поле свищет,

И бурей вдалеке колеблются валы,

И в поле диком взор убежища не сыщет.

Источник пенистый, свергаясь со скалы,

Дождями наводнен крутится по долине.

Оставлена, одна в безлюдной я пустыне.

Восстань, луна! пролей на землю луч златой;

Явите, звезды! мне ваш образ благотворной,

И укажите путь до той пещеры горной,

Где ловлей утомлен Сальгар почиет мой.

Он там лежит, и псов вокруг усердных стая

Отрежет и лук его и тул пернатых стрел;

А я под древом здесь зову его, рыдая,

И жду, чтобы его хоть голос долетел.

Ах! ветров страшный рев, потоков шум унылый,

Претят, чтобы достиг ко мне сей голос милый.

Почто же медлишь ты, Сальгар, любезный мой?

Или забыл уже свое мне обещанье?

Вот камень, древо: здесь назначил ты свиданье,

И здесь я жду вотще, и нет тебя со мной.

Сальгар! возлюбленный! увы! чтоб быть с тобою

Рассталась с братом я, оставила отца;

Мой род с твоим горят взаимною враждою,

Лишь наши сей вражды не ведают сердца.

Ветр буйный! укротись, твой шум меня терзает,

И ты, о водопад! умолкни хоть на час.

Сальгар! Сальгар! я здесь, здесь Кольма ожидает,

Здесь камень, древо здесь... теряется мой глас.

Светлеет ночь; трава сребрится на долине,

И по горам луны мелькает бледный свет;

Но никого не зрю на серой их вершине,

Не слышу лая псов, и там Сальгара нет.

Двух спящих воинов я в поле примечаю.

Посмотрим: Боже мой! Сальгар и с ним мой брат!

Вы примирилися, коль вместе вас встречаю...

Несчастная! они убитые лежат.

Сальгар! почто убил ты брата мне любезна?

А ты, мой брат! почто Сальгара умертвил?

Потеря обоих равно для Кольмы слезна,

И в сердце Кольмином равно ваш образ жил.

Какой теперь я вас могу почтить хвалою?

О брат! ты некогда бывал противным страх;

А ты, прекраснейший в Морвеновых сынах,

Сальгар! друзья мои! беседуйте со мною.

Они безмолвны; жизнь слетела с их лица,

И под рукой моей не бьются их сердца.

О тени милые! хоть вы мне отвечайте:

Не устрашит меня умерших даже глас.

Куда сокрылись вы, отрадну весть подайте,

Скажите, где искать, везде найду я вас;

В которую идти пещеру мне велите?

Но что! стенаю я, а вы, друзья, молчите.

Воссяду здесь одна я с грустию моей

И утренней зари дождуся со слезами;

Тогда могилу им усердными руками

Изроют их друзья, и я возлягу в ней.

Несчастной Кольмы жизнь как сон уж исчезает;

И что ей жить, когда любезных боле нет?

Близь тока, что с горы здесь шумно упадает,

Глубоким сном она в средине их уснет.

Лишь ночь сойдет с небес в своих покровах черных,

И томная луна проглянет в облаках,

Я буду здесь летать на крыльях ветров горных,

Рыдая и стеня на хладных сих гробах.

Услышит в хижине ловец мой глас унылой,

Он устрашит его и вместе усладит;

Придут сюда внимать плач Кольмы над могилой:

Сей плач героев смерть и славу возвестит.

Так песнь воспела нам прекрасная Минона,

И не могли мы ей внимать без слез и стона;

Всем Кольма грустная известна нам была,

И вновь, казалося, в Миноне ожила.

Тогда предстал Уллин и арфою златою

Нам песнь Альпинову приятно повторил.

О Рино! о Альпин! сколь чувством и душою

Внимавших вам владеть ваш глас искусен был!

Но вы покоитесь теперь в могилах мрачных;

Песнь ваша не слышна ни на вершинах злачных,

Ни моря на брегу, ни Сельмы во стенах:

Молчанье царствует на наших торжествах.

Сколь жалобно воспеть умели вы Морара!

Меч юноши сего был остр, как меч Оскара,

И духом он велик, как сильный был Фингал;

Но смерти час пришел, и юноша сей пал,

И восскорбел отец от тяжкого урона,

И горько нежная восплакала Минона:

Морару храброму сестра она была;

Лишь песнь Уллинову печальную вняла,

Как ясная луна пред бурей, удалилась.

Под бардов перстами вдруг арфа оживилась,

С Уллином вкупе я свой глас соединил,

И песней наших звук гул звонко повторил.

Рино

Замолкнул буйный ветр, и хладный дождь пресекся,

И неба весь обзор лучами вновь облекся,

И солнцем озарен холм влажный засверкал,

И быстрый водопад, стесненный между скал,

То, пенясь, роется в глубокие стремнины,

То, укротясь, журчит в излучинах долины.

Ручей! шум вод твоих прельщает барда слух;

Но более еще пленяется мой дух,

Когда певец Альпин, годами убеленный,

Возвысит в честь бойцам свой голос вдохновенный.

О старец! отвечай: чей горестный урон

В пустыне чествует твой сладкий сердцу стон?

Так стонет ветр в лесу дремучем и дебристом,

Так стонет вал седой при бреге каменистом.

Альпин

О мертвых плачу я, о Рино, бард младой!

О юноша! ты днесь сияешь красотой,

И крепостию сил ты многих превышаешь,

И здравием цветешь; но смерть и ты познаешь,

И медленно в крови потухнет жизни жар,

И ты падешь, увы! как сильный пал Морар.

На гроб печальный твой, пустыней окруженный,

Воссядет изредка лишь путник утомленный;

Светило дня лучей на Рина не прольет,

И лука твоего никто не напряжет.

Морар! хвала тебе: как ломит вихря сила

Цвет польный, так врагов рука твоя ломила;

Ты легкостию ног бег лани мог пресечь;

Как молния сверкал, как гром разил твой меч;

Твой глас подобен был источнику шумящу

Иль грому дальнему, всем гибелью грозящу,

И счета нет мужам, поверженным тобой.

Но возвратясь с полей, дымящихся войной,

Ты ближних радовал, не страшен и не злобен;

С лица светилу дня ты был тогда подобен

Иль в молчаливу ночь задумчивой луне;

И вся душа твоя сияла в тишине,

Как светла озера струи во время нощи,

Когда почили сном и ветр, и степь, и рощи.

Морар! и твой навек уже закрылся взор;

Как глыба снежная, отломок вешних гор,

Ты пал: безвестный рок! сколь ты ко всем неверен!

Теперь лишь три шага, и ты, Морар, измерен.

Обросший камень мхом, без листьев древний дуб

Одни явят векам, что здесь зарыт твой труп;

И не придет никто усердия слезами

Почтить его, и гроб усеять твой цветами;

Уже и мать твою в могилу отнесли,

И дщерь Моргланова исчезла от земли.

Но кто же старец сей, покрытый сединою,

Согбенный над жезлом, трепещущей ногою

Печально к нам идет? отец твой, о Морар!

Тобой он жил, в тебе небесный видел дар,

Тобой хвалился, знав, что на войне кровавой

Ты первый юноша и силою и славой;

А ныне слезную узнал он смерть твою.

Несчастный! орыдай потерю в нем свою;

Но ах! твой сын уже рыдания не внемлет;

В могиле, смертным сном окованный, он дремлет.

О если б отчий глас усопшего воззвал!

Но нет, он в прахе скрыт и сам уж прахом стал.

Когда же солнца луч во мрачный гроб прольется?

Когда твой крепкий сон, о юноша, прервется?

Прости навеки, муж крепчайший из мужей!

Не знавший ужаса средь битвенных полей.

Оружием твоим леса не озарятся,

Ни чада именем отца не возгордятся:

Нет сына у тебя, погиб с тобой твой род;

Но подвиги твои уведает народ,

Им в похвалу Альпин возвысит песни громки,

И будут им внимать позднейшие потомки.

Так воспевал Альпин, и песней мрачных глас

Помалу разливал уныние меж нас;

Но боле всех Армии печалию смутился:

Вид сына мертвого очам его явился,

Который яко крин косой ссеченный пал,

И в утешенье так Кармор ему вещал:

Армин! почто вздыхать? иль бардов песнь уныла

Сердечных раны бед глубокие раскрыла?

Поверь, целебный глас искусного певца

Утешну сладость льет в растерзанны сердца;

Так свежая роса, с реки поднявшись летом,

Туманом стелется в долине пред рассветом

И влагой теплою питает жадный злак,

Доколе солнце, встав, разгонит пар и мрак.

Престань же сетовать, о Гормы вождь почтенный!

Армин

Кармор! когда, навек печалью сокрушенный,

Не осушаю слез средь ночи ни средь дня,

Какой чудесный бард утешит уж меня?

Ни сына ты, Кармор, ни дщери не лишался,

И сирым в старости, как я, не оставался.

О Давра! мрачен одр, на коем ты лежишь;

О дочь моя! глубок тот сон, которым спишь.

Когда проснешься ты и в песнях мне приятных

Напомнишь радость дней Армину невозвратных?

Когда среди ночной безмолвной тишины,

На сребряном луче задумчивой луны

В окно к родителю с улыбкою заглянешь?

О! в вечных по тебе слезах меня застанешь.

Дхни, ветер! лейся, дождь! бей с шумом в брег, волна!

Катись меж черных туч, кровавая луна!

Я вспомню страшну ночь, когда погибли чада:

Убит был Ариндаль, мой сын, моя отрада,

И смертью медленной дшерь Давра умерла.

О дочь несчастная! прекрасна ты была,

Звездою утренней блистал твой взор веселый,

Ты груди белизной снег помрачала белый,

И голос слаще был дыханья ветерка.

О сын мой! крепкая в сражениях рука!

Как туча знойная, висяща над горою,

Чело твое врагам казалося грозою,

Как молния, в боях оружьем ты сверкал.

Муж доблестный, Армар, пришел ко мне в то время;

Он дочери моей любовь к себе снискал,

И радовался я, что здесь Армина племя

Навек останется, и браком сочетал.

Но мщением пылал дух злобного Эрата;

Рукой Армаровой в бою лишася брата,

Он вслед за ним пришел и, злобою горя,

Прибегнул к хитрости: одежду рыбаря

Накинув и главу посыпав сединою,

Пред Даврою предстал вечернею порою.

"Армина дщерь, - он рек, - прекрасная из жен!

Армар прислал меня; он ловлей утомлен.

Ты видишь ли скалу, биемую волнами,

И дерево на ней с румяными плодами?

Там Давру милую он с нетерпеньем ждет.

Пойдем, мой челн тебя чрез море пренесет".

И легковерная словам его внимает,

Идет; к пустой скале он с нею приплывает;

На брег сошла она, Армара кличет там,

Но гул пещер один ответствует словам;

Бежит обратно в челн, и нет его: со смехом

Эрат уже отплыл, гордясь коварств успехом.

Тогда что силы есть несчастная зовет,

Да брат или отец на помощь к ней придет,

И громкий вопль ее до берега раздался.

В то время Ариндаль с ловитвы возвращался:

Лук вместо посоха разрывчатый в руках,

Стрелами полный тул звучит на раменах,

Пять черных с лаем псов вослед ему бежали.

Узрел его Эрат, и члены задрожали.

Напрасно скрыться мнишь от глаз его злодей

И жалостью склонить и хитростью речей;

Он узами его ко древу прикрепляет

И, в челн скочив, к сестре бег быстрый направляет.

Но вдруг бежит Армар; обманут ночи тьмой,

Он в Ариндале зрит Эрата пред собой;

Отмщеньем на врага душа его пылает,

Пустил стрелу, она в цель прямо достигает:

Злодея жребий ты, о сын мой, претерпел,

На камень пал, вздрогнул, и дух твой излечил.

Дочь! помню я тебя в печали беспредельной

Над телом братниным, над раною смертельной,

Из коей, как ручей, кровь быстрая текла.

Помчался легкий челн по волнам без весла.

Армар стремится вплавь, решившись иль погибнуть,

Иль к Давре на скалу с спасением достигнуть;

Вдруг вихрь порывистый от берега подул,

И бедственный пловец в пучине утонул.

На камени одна, окружена волнами,

Стенала дочь моя и с горькими слезами

Родителя звала ей помощь принести.

Несчастный! я ничем не мог ее спасти.

Всю ночь, всю долгу ночь, я на брегу скитался.

Свет бледныя луны сквозь тучи прорывался,

Страданья Давры слух терзали мой и взор;

Но буря выла, дождь бил с шумом в ребра гор,

И прежде чем восток денница озлатила,

Ее все силы скорбь и нужда истощила;

Помалу ослабев, замолк стенящий глас,

И жизни горестной луч медленно угас.

Она оставила несчастного Армина;

Лишился вдруг всего я: дочери и сына;

Он был защитою и крепостью моей,

Она отрадою моих преклонных дней.

С ужасной ночи той, всегда, как мрачны бури

Оберутся наверху погибельной скалы,

Как тучи частые несутся по лазури

И вихри воющи вьют шумные валы,

Сажусь я у моря и на утес взираю,

Стенаньям жалобным детей моих внимаю,

Их тени бледные летают предо мной:

Они беседуют печально меж собой.

Лишь мне несчастному они не отвечают,

И чуть послышится им голос их отца,

Безмолвны, прочь летят и взоры отвращают...

И горести моей нет меры ни конца.

Так Сельмы во стенах глас бардов раздавался.

Фингал согласьем арф и песней любовался;

В собрании вождей он сильных заседал

И повестям времен задумчиво внимал.

Там часто и меня венчали похвалами,

И первым славили меня между певцами;

Но ныне охладел и Оссианов глас,

Огонь души его с закатом дней угас.

Услышу ль бардов песнь, и дух мой оживает.

И память прежних лет опять к себе зову;

Но старость хладные мне руки простирает

И силится во гроб склонить мою главу:

Зачем, мне говорит, еще ты воспеваешь?

И снова ль жизнь свою начать располагаешь?

Могила хладная давно тебя зовет,

И ни единый бард тебя не воспоет.

Катись чредой своей, безжалостное время!

И радость коль навек рассталася со мной,

Сложи с меня скорей печальной жизни бремя

И в гробе мне пошли желаемый покой.

Уже лишился я и бодрости и силы;

Друзья-сотрудники лежат в земле сырой,

И тихим дремлют сном в объятиях могилы.

Один остался я; и голос слабый мой

Есть шорох тростника, чуть слышимый в пустыне,

Когда улягутся ряды валов седых,

Замолкнет водопад, затихнет ветр в долине,

И только древ верхи колеблются густых.

Источник быстрый Каломоны,

Бегущий к дальным берегам,

Я зрю, твои взмущенны волны

Потоком мутным по скалам

При блеске звезд ночных сверкают

Сквозь дремлющий, пустынный лес,

Шумят и корни орошают

Сплетенных в темный кров древес.

Твой мшистый брег любила Кольна,

Когда по небу тень лилась;

Ты зрел, когда, в любви невольна,

Здесь другу Кольна отдалась.

В чертогах Сельмы царь могущих

Тоскару юному вещал:

"Гряди во мрак лесов дремучих,

Где Крона катит черный вал,

Шумящей прохлажден осиной.

Там ряд является могил;

Там с верной, храброю дружиной

Полки врагов я расточил,

И много, много сильных пало;

Их гробы черный вран стрежет.

Гряди - и там, где их не стало,

Воздвигни памятник побед!"

Он рек, и в путь безвестной, дальней

Пустился с бардами Тоскар,

Идет во мгле ночи печальной,

В вечерний хлад, в полдневный жар.

Денница красная выводит

Златое утро в небеса,

И вот уже Тоскар подходит

К местам, где в темные леса

Бежит седой источник Кроны

И кроется в долины сонны.

Воспели барды гимн святой;

Тоскар обломок гор кремнистых

Усильно мощною рукой

Влечет из бездны волн сребристых,

И с шумом на высокой брег

В густой и дикой злак поверг;

На нем повесил черны латы,

Покрытый кровью предков меч,

И круглый щит, и шлем пернатый

И обратил он к камню речь:

"Вещай, сын шумного потока,

О храбрых поздним временам!

Да в страшный час, как ночь глубока

В туманах ляжет по лесам,

Пришлец, дорогой утомленный,

Возлегши под надежный кров,

Воспомнит веки отдаленны

В мечтаньи сладком легких снов!

С рассветом алыя денницы,

Лучами солнца пробужден,

Он узрит мрачные гробницы...

И, грозным видом поражен,

Вопросит сын иноплеменный:

"Кто памятник воздвиг надменный?"

И старец, летами согбен,

Речет: "Тоскар наш незабвенный,

Герой умчавшихся времен!""

Небес сокрылся вечный житель,

Заря потухла в небесах;

Луна в воздушную обитель

Спешит на темных облаках;

Уж ночь на холме - берег Кроны

С окрестной рощею заснул:

Владыко сильный Каломоны,

Иноплеменных друг, Карул

Призвал морвенского героя

В жилище Кольны молодой

Вкусить приятности покоя

И пить из чаши круговой.

. . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . .

Близь пепелища все воссели;

Веселья барды песнь воспели;

И в пене кубок золотой

Кругом несется чередой.

Печален лишь пришелец Лоры,

Главу ко груди преклонил;

Задумчиво он страстны взоры

На нежну Кольну устремил

И тяжко грудь его вздыхает,

В очах веселья блеск потух,

То огнь по членам пробегает,

То негою томится дух;

Тоскует, втайне ощущая

Волненье сильное в крови,

На юны прелести взирая,

Он полну чашу пьет любви.

Но вот уж дуб престал дымиться,

И тень мрачнее становится,

Чернеет тусклый небосклон.

И царствует в чертогах сон.

. . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . .

Редеет ночь - заря багряна

Лучами солнца возжена;

Пред ней златится твердь румяна:

Тоскар покинул ложе сна;

Быстротекущей Каломоны

Идет по влажным берегам,

Спешит узреть долины Кроны

И внемлет плещущим волнам.

И вдруг из сени темной рощи,

Как в час весенней полунощи

Из облак месяц золотой,

Выходит ратник молодой.

Меч острый на бедре сияет,

Копье десницу воружает;

Надвинут на чело шелом,

И гибкий стан покрыт щитом;

Зарею латы серебрятся

Сквозь утренний в долине пар.

"О юный ратник! - рек Тоскар,

С каким врагом тебе сражаться?

Ужель и в сей стране война

Багрит ручьев струисты волны?

Но все спокойно - тишина

Окрест жилища нежной Кольны".

"Спокойны дебри Каломоны,

Цветет отчизны край златой;

Но Кельна там не обитает,

И ныне по стезе глухой

Пустыню с милым протекает,

Пленившим сердце красотой".

"Что рек ты мне, младой воитель?

Куда сокрылся похититель?

Подай мне щит твой!" - И Тоскар

Приемлет щит, пылая мщеньем.

Но вдруг исчез геройства жар;

Что зрит он с сладким восхищеньем?

Не в силах в страсти воздохнуть,

Пылая вдруг восторгом новом...

Лилейна обнажилась грудь,

Под грозным дышуща покровом...

"Ты ль это?.." - возопил герой,

И трепетно рукой дрожащей

С главы снимает шлем блестящий

И Кольну видит пред собой.

Почто, сын Альпина, почто отверзаешь

Источник рыданий моих?

О смерти Оскара почто вопрошаешь,

Расцветшего к жизни на миг?

Мне время главу сединами покрыло,

Потухнули очи от слез;

Но сердце несчастья сего не забыло,

Свирепого гнева небес!

Оскар! не сойдешь с облаков отдаленных,

Чтоб слезы отца отереть!

Венчанного славой, в доспехах военных,

Тебя мне уж боле не зреть!

Ты скрылся от взоров, как солнце златое,

В час полдня объятое мглой;

Ты скрылся, как в тучах мерцанье ночное,

Протекшее быстрой стрелой!

Один я оставлен судьбою жестокой!

Так дуб средь могильных холмов,

Склонившись уныло, стоит одинокой

Без ветвий, без юных листов.

Отрады не вижу я в жизни сей слезной;

Скорее, желанная смерть!

Что в мире печальном? Оскар мой любезной,

Тебя мне уж боле не зреть!..

Герой в буре брани не так исчезает,

Как былие наших полей:

В крови сопостат он свой меч обагряет

Под блеском их грозных мечей;

Орлиным полетом парит меж полками

С перунами смерти в руках,

И падши, сраженный противных стрелами,

Он гибнет на вражьих телах.

Но сын мой! не пал ты во брани со славой,

Дни верного друга пресек,

И друг неразлучный стезею кровавой

Тебя за собою повлек!

Оскар и Дермид украшением были

Героев Морвенской страны

И нежное дружество в сердце хранили

Средь ужасов грозной войны.

Подобно двум камням, летящим с вершины

Арвена, покрытого мхом,

Они устремлялись на вражьи дружины

И все повергали кругом.

При виде их сильные в страхе дрожали,

Предчувствуя смертный удар.

"Спасайтесь, о други! - они восклицали,

Пред нами Дермид и Оскар!"

Они поразили, отмщеньем пылая,

И Дарга, могущих царя!

Дочь грозного Дарга Мальвина младая

Прекрасна была, как заря;

Скромна, как светило стыдливое ночи,.

Низведшее взор в океан,

И кротко сияли прелестные очи,

Как звезды сквозь легкий туман;

А грудь волновалася тихим дыханьем,

Как снег, низлетевший с небес,

Колеблемый нежным Зефира лобзаньем

На ветвиях зыбких древес.

Герои узрели ее - и пленились;

Повергли оружье пред ней,

И пленнице робкой они покорились,

Забыв о победе своей.

Мальвина в невинной груди ощущала

Дотоле безвестный ей жар;

Взглянула - и пламенным взором сказала,

Что мил ее сердцу Оскар!

Сколь все ей в Оскаре казалось прекрасно:

И юные розы ланит,

И речи, как арфы игра сладкогласной,

И меч его бранный и щит.

Власы из-под шлема его развевались,

Как черного врана крыле;

С любовию слава и дружба сливались

На светлом героя челе.

Улыбкою, взглядом, присутствием милой

Пред ним озарен целый свет;

Для друга его все мертво и уныло,

Надежды и радости нет!

"О друг мой! я Даргову дщерь обожаю,

Оскару вещает Дермид,

Ты любишь ее, ты любим - я страдаю.

Что ж горесть мою исцелит?

Где счастье найду, изнуренный тоскою?..

Одна мне отрада - твой меч!

Оскар! удостой ты своею рукою

Печальную жизнь мне пресечь!"

"Оскару ли кровью твоей обагриться

И друга во гроб низвести?"

"Кто ж смеет с Оскаровым другом сразиться

И смертный удар нанести?

Я с честью паду, побежденный тобою,

С весельем явлюсь в облаках,

И если почтишь ты Дермида слезою,

То слава осветит мой прах!"

"К чему ты меня преклоняешь, несчастной?

Я должен тебя умертвить!

Но после могу ли владеть я прекрасной,

Могу ли без друга я жить?

Как ночью с пути совратившийся странник,

Я буду блуждать средь могил;

А ты - и в небесной отчизне изгнанник,

Без друга все будешь уныл!

Нет! вместе мы кончим сердечные муки

Со славой от наших мечей!

Пойдем и погибнем! Не будет разлуки

И в гробе для нежных друзей".

Герои в долине мечи обнажают,

Доспех их булатный гремит;

Стремятся, отходят, разят, отражают

И пал злополучный Дермид!

Вотще победитель лобзаньем, слезою

Мнит к жизни Дермида воззвать,

И рану сжимает дрожащей рукою,

Чтоб крови поток удержать;

Дермид угасает с улыбкою ясной!

В отчаяньи стонет Оскар;

Склоняся главою над жертвой несчастной,

Уж поздно клянет свой удар!

Для взоров его золотая денница

Покрылась туманом густым;

Все в мире вещает ему: ты убийца!

И всюду Дермид перед ним!

То бурей одеян, перуны отмщенья

И пламенник гнева несет;

То нежной улыбкой, лучом примиренья

В чертоги воздушны зовет.

Трепещет Оскар и в безлюдной пустыне

Блуждает, как призрак ночной.

С раскаяньем в сердце предстал он к Мальвине

И с мрачной во взоре тоской.

Бледнея от страха, она вопрошает:

"Почто столь печален, мой друг?"

"На ловле и в битвах, - Оскар отвечает,

Был прежде ужасен мой лук,

И стрелы мои пролетали дубравы

Быстрее небесных огней;

Но ныне затмились дни юныя славы:

Нет силы во длани моей!

Напрасно старался пронзить я стрелою

На древе повешенный щит;

Упорствует лук перед слабой рукою

И к цели стрела не летит!"

"Позволишь ли мне испытать свои силы,

Могу ли я луком владеть?

Веди меня к цели! ты будешь, мой милый,

Пред слабою девой краснеть!"

С колчаном и луком пришли на долину,

Где все улыбалось кругом.

Оскар, неприметно оставя Мальвину,

Сокрылся в кустах за щитом.

Звенит тетива - и стрела засвистела,

И щит раздробленный упал!

С веселием к другу Мальвина летела,

Но он уж пронзенный лежал.

Увидя ее, он при дверях кончины

С улыбкою ей говорит:

"Мне смерть не ужасна! рукою Мальвины

Отмщен мой любезный Дермид!

На этой долине повержен он мною:

Предай ты нас вместе земле!.."

Сказал - и ко праху поникнул главою,

И смерть разлилась на челе!

Так пал мой Оскар - и уже не восстанет!

Погасла надежда моя!

Кто нежно на старца несчастного взглянет?

Кто в землю положит меня?..

Прелестная смотрит, дрожит, цепенеет:

Нет друга - нет счастья для ней!

Для ней все погибло! и солнце бледнеет,

И скрылась земля от очей!

Извлекши стрелу, она грудь поражает,

Вослед за любезным летит!

Несчастных могила одна заключает,

И древо над нею шумит!

Над мрачной гробницею витязей сильных

Покоится робкая лань;

И точит железо на камнях могильных

Воитель, готовясь на брань.

На гробе несчастных, восседши с тоскою,

Я слезы сердечные лью.

Склоняются милые тени над мною,

В воздушном блуждая краю.

Я, мнится, их вижу черты незабвенны,

Я внемлю призывный их глас.

Ответствуйте: скоро ли, тени священны,

Наступит последний мой час?

На вас я взираю с немым ожиданьем,

За вами душою несусь:

Когда ж я расстануся с жизнью, с страданьем,

И скоро ль я к вам преселюсь?..

Застигнут бурею, Балклуту я узрел.

В раздранных парусах ужасный ветр свистел,

И мой корабль, носясь в пучине разъяренной,

Примчался к берегам страны иноплеменной.

Там в Рютамировых чертогах, о Фингал,

Спокойный, сладкий сон три ночи я вкушал.

Младая дочь его мой взор очаровала;

И страстию душа к Моине запылала

И Рютамир, склонясь на брак ее со мной,

Моины сердце мне вручил с ее рукой.

Как пена бурных волн, вздымалась грудь прелестной;

Как звезды светлые на высоте небесной,

Покрыты сумраком, горят во тьме ночной,

Так очи девы сей блистали предо мной.

Спокойна и ясна была душа Моины,

Как сребряный поток цветущия долины,

Едва струящийся под тению ветвей!

Иноплеменных вождь, горя любовью к ней,

В чертог ее отца вступает дерзновенно,

Бросает на меня взор, гневом распаленный,

И мощной дланию схватя булатный меч,

"Где он? где вождь Комгал? - ко мне простер он речь.

Где ратоборец сей, в боях неутомимый?

Ведет ли воинство с собой непобедимо,

В Балклутскую страну простря свой жадный взор,

Или один притек ты, дерзкий Клессамор?.."

"Познай, - вещаю я, - познай, пришлец нежданный,

Что Клессамор - супруг, Мойною избранный,

Что он бестрепетен средь тысячи врагов,

Хоть рать его от сих далеко берегов!

Как победитель мой ты в сей чертог вступаешь

И одинокому мне смертью угрожаешь;

Но, витязь, не забудь, что меч еще со мной,

Который был в боях один защитник мой!

Престань, о Клуты сын, воспоминать Комгала!"

Вдруг раздраженная в нем гордость воспылала,

И тяжкий меч его со свистом засверкал;

Но я отвел удар - и враг надменный пал.

Как отдаленный гром, паденья звук раздался:

Внезапно копий лес в долине показался.

Горя отмщением, питомцы чуждых стран

Хотели влечь меня, как пленника, в свой стан.

Спасаясь от врагов, стесненный их толпами,

Узрел я свой корабль над клутскими водами;

Я бросился в него под тучей вражьих стрел

И по зыбям морским в отчизну полетел.

Моина притекла за мной на берег дикий;

Ветр бурный разносил ее печальны клики

И черные власы прелестной развевал.

Я в горести средь волн к ней руки простирал,

И возвратиться к ней стократно порывался;

Но тщетно! Мой корабль стрелой по бездне мчался.

С тех пор я никогда Моины не встречал

И жить для счастия с тех пор я перестал.

Уже сразила смерть ее в стенах Балклуты!

Я видел тень ее в те страшные минуты,

Как Лоры на волнах, одетых черной мглой,

Скитались призраки воздушною толпой.

Она подобилась луне новорожденной,

Печальным сумраком от взоров сокровенной,

Когда из бурных туч пушистый снег летит

И ветер меж дубов поверженных свистит!

"Воспойте вы хвалы возлюбленной Моине,

О барды! - рек Фингал. - Да ваши песни ныне

Исполнят радостью блуждающую тень

И призовут ее чертогов горних в сень;

Да с блеском явится она в надзвездном мире,

Как полная луна в безоблачном эфире,

И встретит праотцев с весельем пред собой.

Я зрел Балклуту сам... Увы, соратник мой!..

Она казалась мне гробницей древней славы;

Разрушились ее чертоги величавы;

Глас человеческий не раздается в ней;

Течение реки среди пустых полей

Уже совращено упадшими стенами,

И терн обвил столпы колючими ветвями,

И на развалинах желтеет мох густой,

И только слышится зверей пустынных вой.

Моины нежныя жилище опустело;

Молчанье мертвое чертогом овладело,

Где дни счастливые отцов ее текли!

О барды славные Морвенския земли!

Вы падшим братьям в честь на арфах возгремите;

Иноплеменников судьбу слезой почтите.

Они, как злак полей, увяли прежде нас;

Но скоро прозвучит и наш последний час!

Почто ж, о смертный, ты чертоги воздвигаешь,

Когда в отверстый гроб безвременно вступаешь?

Ты наслаждаешься счастливою судьбой;

Но смерть всему конец, и все умрет с тобой!

И скоро восшумит пустынный ветр уныло

В разрушенных стенах и над твоей могилой,

И над дубравою печально засвистит,

Где истлевает твой осиротелый щит!..

Но пусть бушует ветр над нашими гробами,

Друзья! мы будем жить великими делами!

Так! имя храброго наполнит целый свет;

Покажет поле битв следы моих побед,

И буду я внимать в надоблачных селеньях

О подвигах своих в бессмертных песнопеньях.

Утешьтесь, о друзья! героя торжеством,

Да чаша пиршества обходит нас кругом;

Да радость чистая вождей воспламеняет!

О други! звук побед в веках не умолкает...

О солнце, гордое светило в небесах!

Когда назначено вселенныя в судьбах

Исчезнуть и тебе, божественно созданье,

И если и твое здесь временно сиянье,

То слава дел моих тебя переживет!"

Угрюмая осень в покровах печальных

Спустилась на горы - и глухо ревут

Свирепые бури в ущелинах дальних,

И мутные воды лениво текут.

Там древо на холме стоит одиноко,

Где спит непробудно могучий Копал,

И ветер, подъемля прах серый высоко,

Иссохшими листьями гроб обметал.

Там тени почивших в унылом мерцанье

Являются часто на лунных лучах,

Когда звероловец в безмолвном мечтанье

Блуждает на ближних высоких холмах.

Конал! ты ужасен был в брани кровавой;

Твой род, знаменитый герой, возрастал

Под бурями жизни, как дуб величавой,

И, гордый, перуном сраженный, упал!

Он пал!.. Кто заменит собою Конала?

Здесь бурные громы ревели кругом.

Сколь пагубны брани владыки Фингала!

(Здесь юный воитель склонился челом).

Конал! ты сокрылся, как призрак мгновенный,

Блеснувший в долине в час ночи глухой;

Твой меч был противным - перун разъяренный;

Ты тверд был, как камень Арвена седой.

И очи, как уголь горящий, блистали,

Как бурь завыванье - могучего глас.

Противные робко друг другу вещали:

"Настал наш последний, погибельный час!"

И скрылись, как тени, герой! пред тобою

Как в злачной долине терновника цвет,

Сраженный младенческой, слабой рукою.

Исчезли!.. Кто смеет?.. Но Дарг восстает,

Как черная туча, облекшись громами;

Во взорах кровавых огнь мщенья сверкал;

Он громко поводит густыми бровями

И с витязем сильным сразился Конал.

Младая Кримора на битву взирала,

В оружии бранном, как юный герой,

О жизни Конала она трепетала

И в Дарга пустила пернатой стрелой.

Стрела отклонилась... и друга пронзает,

И брызнула быстро могучего кровь!..

Кримора героя вотще призывает

К оставленной жизни... Погибла любовь!

Погибли надежды, души обольщенье!

Без милого друга печален и свет.

Прелестная дева страдала в мученье

И скоро увяла, как сорванный цвет!

Здесь гробы несчастных! Высокой травою

И терном колючим они поросли.

Здесь часто сижу я с крылатой мечтою.

Все быстрые годы с собой унесли!

У шумного ручья, при мшистом дуба корне,

Под Дюкомаровым пал Каитбат мечом,

И гордый Дюкомар, вступая с торжеством

В пещеру Турскую, вещал прелестной Морне:

"Почто, Кормака дщерь, краснейшая из дев,

Сидишь, уединясь в расселине кремнистой?

С печальной томностью журчит источник чистый,

Разносит бурный ветр стенание дерев,

Нахмурясь, озеро вздымается волнами,

И небо серыми одето облаками.

Но ты бела, как снег на высоте горы,

И волосы твои, как легкие пары,

Когда, озарены последними лучами,

Над гордой Кромлою висят они кудрями,

И грудь прелестная, подобно двум холмам

Близь ясных Браннских струй, является очам".

"Отколе ты притек? - прекрасная вещает.

Отколе ты притек, мрачнейший из людей!

Ужасен вид твоих нахмуренных бровей,

И тусклым пламенем твой мрачный взор сверкает.

Или уже Сваран претек стези морей,

И гордый Дюкомар несет известье браней?"

"О Морна! я низшел с крутого холма ланей!

Трикраты гибкий лук звенел в руке моей:

Три лани легкими постигнуты стрелами,

И три изловлены еще моими псами.

О дщерь Кормакова! давно мне вид твой мил.

Оленя юного я в дар тебе сразил:

Многоветвистыми он красился рогами

И ветер обгонял проворными ногами".

"Суровый юноша, я не люблю тебя!

Для девы черных глаз твоих ужасен пламень,

И сердце лютое в груди твоей, как камень.

А ты, Торманов сын, прелестный Каитбат!

К тебе любви моей желания летят;

Ты мне любезнее, чем солнце золотое,

Когда, прогнав грозу, в торжественном покое,

Оно является на тверди голубой.

Скажи, не встретился ль с тобою ратник мой?

Здесь Морна ждет его желанного возврата".

"И долго Морне ждать младого Каитбата!

Уж сталь моя в его обагрена крови;

Близ Браннских струй его рука моя сразила,

На Кромле витязю воздвигнется могила.

Но, дева, отвечай на жар моей любви:

Сильна моя рука, как ветер океана".

"Итак, уж нет тебя, прекрасный сын Тормана!

И Морны ясный взор наполнился слезой.

Итак, уже погиб, любезный ратник мой!

Любил предшествовать ты звероловцам горным,

Враждебным пришлецам был страшен твой удар...

И ты его сразил, свирепый Дюкомар!

Злодей, ты навсегда разрушил счастье Морны!

Но сжалься надо мной: вручи мне сталь твою,

Да кровь любезную слезами оболью".

Смягченный горькими отчаянной слезами,

Он ей вручает меч; и дева с торжеством

Пронзает грудь его холодным острием.

Как камень, от скалы отторгнутый громами,

Он пал и руки к ней дрожащие простер:

"О Морна! смертный мрак уже покрыл мой взор;

Я чувствую в груди жестокий холод стали.

Отдай, молю, мой прах Моине молодой;

Меня ей одного мечты изображали;

Она могильный холм возвысит надо мной;

Ловец узрит и дань заплатит мне хвалой...

Но, дева юная, почувствуй сожаленье:

Уж льется по костям моим оледененье,

Теки на помощь мне, прекрасная, теки,

И сталь кровавую из груди извлеки".

Она приближилась и слезы проливает,

И сталь кровавую из груди извлекает:

Коварный Дюкомар, собрав остаток сил,

Исторгнул меч из рук и грудь ее пронзил.

Она падет, как цвет, повергнутый грозою;

Прекрасные власы расстлались по земле;

И закипела кровь багровою струею

Вдоль груди, снежною блестящей белизною,

И бледность томная явилась на челе;

Пещера смертное узрела содроганье,

И камень повторил последнее стенанье.

В долине сокровенной

Блистает красотой

Цветочек серебренный

Небесною росой;

Пустынный ветр, играя,

В его листах шумит,

И он, главу склоняя,

Так ветру говорит:

"О ветр, крылом свистящий!

Зачем играешь мной?..

Дай прохладить блестящей

Главу мою росой!

Сим перлом окропила

Ночь тихая меня!..

Увы! судьба решила!..

Увяну скоро я!..

И стебель мой склонится

На сей пустынный прах!..

Не буду веселиться

Я солнцем в небесах,

Ни кроткою луною,

Ни юностию дня,

Ни светлою росою,

Сребрящею меня!..

И стебель мой истлеет,

Увянет цвет в листах,

И ветер их развеет

В долинах и полях...

И зверолов с зарею

Напрасно в луг придет;

Пленявшего красою

Цветка он не найдет!

Напрасно будет в поле

Смотреть со всех сторон

Меня не будет боле,

Меня не узрит он.

"Где ты цветочек милый

Краса долины сей?"

И слез поток унылый

Покатится струей!.."

Так некогда увянет

И старец Оссиан,

И арфы песнь престанет

Пленять героев стран!..

"Где славный сын Фингала,

Так скажет зверолов,

Чья песнь воспламеняла

Героев на врагов!..

Что персты не летают

По пламенным струнам?.."

И слезы заблистают,

Струяся по щекам!..

И там, где арф струнами

Я битвы воспевал,

Где ты, Фингал, с сынами

В день брани пировал,

Где кубки круговые

Стучали по столам,

Там будут вепри злые

Скитаться по лесам;

Умолкнет глас гремящих

Фингалу бардов гимн;

Не будет от горящих

Дубов взвеваться дым;

И башни наклоненны

Оденет мох с травой,

И терн уединенный

С крапивою седой;

И ветр, играя листом,

В чертогах восшумит;

"Нет барда!" - эхо с свистом

Уныло повторит!

Лишь небо озлатится

Янтарною зарей

На гроб придут резвиться

Лань и олень младой;

Лишь зверолов, стрелами

Спешащий серн разить,

С играющими псами

Могилу посетит.

Свершив труды войны счастливой,

Минутный гость родных лесов,

Коннал со стаей резвых псов

Бродил в пустыне молчаливой;

На высоты угрюмых скал

Взбирался дикою тропою

И там внезапною стрелою

Свирепых вепрей поражал.

В ловитве, в поле грозных боев

Нигде Конналу равных нет:

Его стремленье - ряд побед,

Его десница - смерть героев!

Но взор, как небо, голубой,

Уста и свежие ланиты,

Румянцем девственным покрыты,

Гальвины нежной и младой

Пленили дикого Коннала;

Дщерь Комла, цвет морвенских дев,

Душой героя овладев,

Сама любовь к нему познала.

С тех пор их радостные дни

Текли в беспечности невинной;

Так меж цветов ручей пустынный

Катит прозрачные струи.

Но враг Коннала дерзновенный,

Грумал их счастье отравил,

Он взор на деву устремил,

Безумной страстью воспаленный.

Бродя с утеса на утес

И протекая гор вершины,

Он ждал застенчивой Гальвины,

Как серны ждет коварный пес.

Однажды в густоте тумана,

Коннал, сокрывшись от друзей,

Притек с подругою своей

В пещеру храброго Ронана.

Там, на разрушенных стенах

Висели копья, стрелы, латы,

В углу лежал шелом косматый

И щит, поверженный во прах.

Коннал

Покойся здесь, моя Гальвина!

На высоте кремнистых скал

Я видел серну...

Гальвина

А Грумал?..

Сей грозный сын снегов Ерина?

Он часто знойною порой

Приходит здесь искать прохлады;

Меня страшат Грумала взгляды...

Улыбкой отвечал герой

Роптанью девы боязливой,

Взял лук - и к серне полетел.

Среди мечей, кольчуг и стрел

Одна в пещере молчаливой

Гальвина думала о нем

И молча вслед ему взирала;

Потом надела шлем, забрало,

Сокрыла перси под щитом

И гордо витязю явилась.

Едва узрел врага Коннал,

Он вспыхнул, гневом запылал,

И вмиг стрела его вонзилась

Гальвине в грудь, сквозь крепкий щит:

Он кровью девы обагрился,

С главы шелом ее скатился,

Копье из рук ее скользит,

И кто ж, сей мнимый сын Ерина,

Терзаясь, плавает в крови?..

Коннал!.. предмет твоей любви:

Твоя прекрасная Гальвина!

Покинув девы хладный прах,

Простясь навек с родной страною,

Коннал кипел одной войною

И смерть нашел в боях!

Ужасна ночь, а я одна

Здесь на вершине одинокой.

Округ меня стихий война.

В ущелиях горы высокой

Я слышу ветров свист глухой.

Здесь по скалам с горы крутой

Стремится вниз поток ревучий,

Ужасно над моей главой

Гремит перун, несутся тучи.

Куда бежать? где милый мой?

Увы, под бурею ночною

Я без убежища, одна.

Блесни на высоте, луна,

Восстань, явися над горою!

Быть может, благодатный свет

Меня к Салгару приведет.

Он, верно, ловлей изнуренный,

Своими псами окруженный,

В дубраве иль в степи глухой.

Он сбросил с плеч свой лук могучий

С опущенною тетивой,

И презирая громы, тучи,

Ему знакомой бури вой,

Лежит на мураве сухой.

Иль ждать мне на горе пустынной,

Доколе не наступит день

И не рассеет ночи длинной?

Ужасней гром, ужасней тень,

Сильнее ветров завыванье,

Сильнее волн седых плесканье,

И гласа не слыхать.

О верный друг, Салгар мой милый,

Где ты? ах долго ль мне унылой

Среди пустыни сей страдать?

Вот дуб, поток, о брег дробимый,

Где ты клялся до ночи быть.

Ведь для тебя и кров родимый

И брат любезный мной забыт.

Семейства наши знают мщенье,

Они враги между собой.

Но мы враги ль, Салгар, с тобой?

Умолкни, ветр, хоть на мгновенье.

Остановись, поток седой!

Быть может, что любовник мой

Услышит голос, им любимый.

Салгар! здесь Кольма ждет;

Здесь дуб, поток, о брег дробимый.

Здесь все; лишь милого здесь нет.

Морни

Владыко щитов, Твой сын тебя ждет,

Мечей сокрушитель Надеждою полный.

И сильный громов И море ревет,

И бурь повелитель! И пенятся волны;

Война и пожар Испуганный вран

В Арвене пылают, Летит из стремнины,

Арвену Дунскар Простерся туман

И смерть угрожают. На лес и долины;

Реки мне, о тень Эфир задрожал,

Обители хладной! Спираются тучи...

Падет ли в сей день Не ты ли, Кормал,

Дунскар кровожадной? Несешься могучий?

Тень

Чей глас роковой

Тревожить дерзает

Мой хладный покой?

Морни

Твой сын вопрошает. Напал на меня.

Царь молний, тебя! Он казни достоин.

Неистовый воин

Тень

Ты просишь...

Морни

Меча! На пагубу злым;

Меча твоей длани, Сын гор затрепещет,

От молний луча! Сраженный падет

Как бурю, во брани И Морни воздвигнет

Узришь меня с ним; Трофеи побед...

Он страшно заблещет

Тень

Прими - да погибнет!..

Коснися струн, о сын Альпина!

В них отзыв радости гремит!

И от души моей кручина

Туманом легким отлетит!

Тебе во мраке, бард, внимаю;

Но да умолкнет песней глас,

В скорбях лишь я отраду знаю,

И жизнь годами упилась!

Зеленый терний над могилой,

Полночных ветров верный друг,

В тебе нет звука - прежней силой

Уж листьев не колеблет дух!

Умерших тени в тучах славы,

Отзывный ветер их несет,

Когда луна, как щит кровавый,

С востока сумрачно идет!

Уллин! минувших дней отрада!

Дай в Сельме глас услышать твой!

Куда исчезли песней чада?

Без них вся жизнь - как сон немой!

Где в тучах ваш чертог орлиный?

Быть может, с арфой золотой,

В туманных тканях, из пучины

Зовете солнца луч младой!

Когда придет возврат дней младости блаженных?

Когда, сияющий оружием стальным,

Изыду я на брань - и меж врагов надменных

Еще блесну мечом отмстительным моим?..

О Сельма! старца взор, потушенный годами,

Опять веселые холмы твои узрел,

И оный день, когда с героями друзьями

Фингал, сразя врагов, в отчизну прилетел.

Соперники мои - все барды окружали

Владыку юного и с арфами в руках

Своих соотчичей победы прославляли.

Везде гремевшие на суше и морях!

Морвена государь, на копне склоненный,

С улыбкою внимал бессмертным их хвалам,

Мечтой переносясь к поре той незабвенной,

Когда стремился он во сретенье врагам!..

Но ах! могучего героя нет со мною

И взоры не найдут нигде его следов!

Мальвина, все уже окрест оделось мглою,

Зарница лишь горит над сумраком лесов:

Пойдем. При свете сем, на мураву густую

Простершись, пением заботы усыпим;

Из Сельмы принеси мне арфу золотую

И глас твой съедини с бряцанием моим!

Свидетель прошлых лет и дел Фингала дивных,

Я мужество его прославлю! - Кто дерзал

Противустать ему, когда на сопротивных

Меч победительный он грозно обнажал?

Уже спустилась ночь на горы и долины,

Умолкнул бранный шум средь вражеских шатров,

И шлемы ратников почившей сном дружины

Златились углями чуть светивших костров.

Отец мой, думою глубокой возмущенный,

Один лишь сладкого покоя не вкушал,

Взор томный устремя на брег уединенный,

Где замок Инистор в развалинах лежал.

Уже Катлин, взойдя как будто на тумане,

Окрестность тусклыми лучами озарил,

Когда, покинув сон в безмолвствовавшем стане,

Фингал в соседний лес тропинками спешил.

Вдруг буря восстает, ярится ветр летучий,

Вдруг меркнет свод небес, темнеет блеск светил,

И призрак, разогнав сгустившиеся тучи,

В огне, в крови летит - и громы окрилил!

Сверкают молнии во взорах разъяренных,

В руке - стрела и меч, послушные перстам,

Смерть грозная видна в чертах изнеможенных,

И эхо вторит глас могильный по горам!

Фингал, на призрака с презрением взирая,

Воскликнул, шествуя бестрепетной стопой:

"Сын мрака! да умчит тебя гроза ночная

Крылами быстрыми на черный облак твой!

Зачем сей страшный вид предстал передо мною?

Ты льстишься ль мужество Фингалово смутить?

Кого ты устрашишь воздушною стрелою?

Кого твой снежный лук возможет победить?

Носимый бурями в туманном отдаленье,

Ты уничтожишься, как ветром дым пустой,

Когда в руке моей, неся тебе отмщенье,

Комгала грозный меч возблещет над тобой!"

"Фингал! ужели ты забыл, что припадают

Мне племена людей в священных сих лесах?

Покинули места, где гром мой обожают,

Где зрю себе алтарь, где сею дланью страх?

Возвышу глас - и ветр бушует разъяренный,

И возмущается грозою небосклон;

Воссяду ль, одинок, покоем окруженный,

В златом сиянии на свой лазурный трон

И дань приносят мне покорные народы!

Решаю участь их властительной рукой!

Тревоги на земле и бури всей природы,

Как облачный туман, вратятся подо мной!"

"Лети ж от глаз моих в воздушные селенья!

Фингалу к подвигам путей не преграждай!

Он никогда твои не возмущал владенья?

Лети - и устрашать героя не дерзай!"

"Морвена государь! спеши к отчизне милой,

Я бурю укротил на яростных морях!

У брега корабли - и ветер легкокрылой

Шумит чуть слышимо в спокойных парусах!

Твой славный супостат, твой бич - владыка Соры,

Которому я вождь вернейший средь побед,

Уже с дружинами достиг шумящей Лоры.

Беги - иль от меня тебе пощады нет!.."

Умолкнул и, главу ужасную склоняя,

В Фингала уж стремит бессильное копье;

Но, неколеблемо оружием блистая,

На помощь призвал он все мужество свое

И призрака уже сталь крепкая пронзает,

И мчится стон его по дремлющим лесам...

Тень побежденная мечом своим вращает

И, в дым превращена, несется к облакам!

Лес священный, помаваешь

Со крутых своих вершин.

Кажется, что ты взываешь:

"Встань, Фингалов бодрый сын!

Встань, возьми шелом пернатый

И златую булаву.

Здесь стоя, твой конь крылатый

Ронит слезы на траву".

Ты взываешь; сын Фингала

Зву не внемлет твоего;

Смерти хладно покрывало

Не сорвет рука его.

Ах, несчастная Мальвина,

Здесь в полночные часы

Ищешь друга, но судьбина

Не снисходит для красы.

Так, как утренней росою

Оживленный только цвет

Пожинается косою,

Так упал он в цвете лет.

Здесь невидима ограда

Держит друга твоего.

Слезы, вот твоя отрада,

Слезы дойдут до него.

Или лучше взор слезящий

Возведи на горний круг:

Зри со облаком парящий,

Зри его блестящий дух

Так, как некогда с полночных

Устремляйся брегов,

На горах гремел восточных

Посреди своих врагов,

Как советы витязь юный

Старцам мудрым подавал

Или арфы стройны струны

Гласом сладким провождал.

Он окончил дней теченье

Нас волнует жизни ток.

Бойтесь бури: в небреженье

Не застал бы лютый рок.

Ветры ужасны

Воют, шумят;

Слабо мелькает

Бледна луна;

Дубы столетни

Гнутся, скрипят;

Птицы со страху

Скрылись в лесах;

Боле не слышно

Пения их;

Лишь раздаются

В мрачном лесу,

С ветром мешаясь,

Крики совы;

Один несчастный сын Арминов,

В глубокой горести своей,

Не чувствуя грозы ужасной,

Стоит, на камень опершись,

Под коим скрыт ему любезной

Прекрасной Дезагрены прах.

Имея на лице унылость,

Нося в груди жестоку страсть,

И обрати свой взор на камень,

Лотрек, вздыхая, говорит:

Пусть свирепеет

Буря везде,

Ветры ужасны

Грозно шумят,

Пусть все стихии,

Вдруг съединясь,

Сильно бунтуют,

Горы трясут!

Пусть раздается

Страшный отзыв

В мрачных пещерах,

Темных лесах!

Ужас природы

В сердце моем

Ныне не может

Страх произвесть;

Я уж лишился

В свете всего,

Нет мне утехи,

Нет мне отрад!

Счастье, довольство,

Радостна жизнь,

Прочь отлетели,

Скрылись от глаз.

Смерть ужасною рукою

Прекратила жизни нить

Милой, нежной Дезагрены

В цвете юных ее лет!

Я остался в горькой скуке

Жизнь плачевную вести,

И всечасно со слезами

О любезной вспоминать.

Но что я говорю, несчастный!

Могу ль я ныне слезы лить?

Давно иссякнул, прекратился

Из глаз лиющийся поток;

Осталось мне одно мученье,

Отчаянье и вечный стон;

Но скоро, может быть, судьбою

И мне назначен сей предел,

Чтоб, скорби прекрати несносны,

Оставить жизнь, сойти во гроб

И там навеки съединиться

С тобой, дражайший милый прах!

Придет прежней сотоварищ

Жизни счастливой моей,

Изумленным взором будет

Друга прежнего искать;

Но увы! он не увидит

Более его нигде!

Пусть он спросит о Лотреке:

Где его сердечный друг?

Но, когда о том узнает,

Что несчастный друг его

От несносного страданья

Злую жизнь свою скончал

И что он тогда ногою

Попирает прах его,

Хладною землей покрытый,

В месте том, где он стоит;

Тут вздохнет и тихим шагом

От печальных мест пойдет.

Скройся, исчезни,

Горестна мысль!

Пусть веселятся

Милы друзья,

Лютой разлуки

Вечно не знав!

Пусть я страдаю

Только один,

Пусть я окончу

Здесь свою жизнь.

Тогда отчаянной рукою

Лотрек свой острый меч берет

И, призывая тень любезной,

Разит во грудь и мертв падет...

Первый

...Ночь хладна и темна,

Туман окрестность покрывает,

Сокрылась полная луна,

И звезды яркие с эфира не блистают.

Я слышу шум вдали глухой:

То эхо по дебрям разносит ветров вой.

Бунтуют волны разъяренны,

Вздымаются, бегут и плещут в берегах.

Там стоны слышатся птиц вещих на гробах,

Здесь тени сонмами седят уединенны,

И гласов их нестройный хор

Тревожит робких серн в пещерах запустелых.

Внимая скрипу древ дебелых,

Блуждает странник среди гор,

Уныло сердце в нем, он бодрости лишился.

Друзья! наш большею дух скорбию объят,

Навек героев взор сном смертным помрачился,

Навек заключены в сырой земле лежат.

Певцы, венчанны сединою!

Все ль радости живут во звуках ваших лир?

Ударьте в них! Пускай познает целый мир,

Что ко отечеству любовь вела их к бою.

Не славы суетной искать

Среди ужасных битв желанием пылали!

Не почесть их влекла подобных поражать,

Что скорбь отечества зря - пали!

Друзья! воспойте их, чтобы грядущий век

Подвижников святых благословил могилы!

Чтоб старец, зрящий смерть, собрав последни силы,

В пример поставив их, так внучатам изрек:

"Блажен, кто пал, искав отечеству спасенья,

Кого влекла на бой лишь к родине любовь!

Кто после всех побед и братьев пораженья

Смывал с себя слезой дымящуюся кровь!

Венцы побед его не тленью предадутся;

Бесстрашных имена в потомстве остаются!

Блажен..."

Луна из облак кажет вид,

Ей встречу странник воздыхает.

Оратай в шалаше не спит,

Пылающим огнем свой взор увеселяет,

Ждет утренней зари со мрачною тоской,

То ветр его страшит, то шум дождя глухой.

Угрюмость запада страшна.

Друзья! ночь бурна и темна!

Вторый

Крутятся вихри меж холмов,

Ковыль сребристу пригибают,

Возносят прах до облаков

И кров соломенный порывом увлекают.

Ужасен спор стихий в полунощных часах.

Друзья! ужаснее геройское паденье!

Как дуб, пустыней царь, возростший на горах,

Поддерживая твердь, не чаял разрушенья;

Но, вырван силой бурь, ударами громов

Падет - и пали так отечества подпоры!

Где ты, о храбра рать? О страх его врагов?

Где мощный ряд дружин? Где пламенные взоры

Гигантов, сдвигнутых стеной?

Их в мире след простыл - мрак тихий, гробовой

Зеницы кроет их, сном вечным отягченны!

Их бранные щиты замшились на стене,

Гнездится в шлемах змий, наростом покровенных,

И опустелый кров с землею наравне!..

Конец победам, ликованью!

Вы путь свой протекли гигантскою стопой,

Конец слезам родни, их встречи лобызанью,

Се смерти час пробил; награда вам - покой.

Нет мощные! Она победа над врагами,

Могилы вашей холм - их бедствию трофей,

Вы славимы всегда пребудете веками!

Лишь мы скончаем путь безвестны в жизни сей!

Но мы воспели вас, мы вас благословляли,

Певцы героев жизнь в забвенье не кончали!

Туманы начали редеть,

Зарница быстрая мелькает в отдаленьи,

Простерлась тишина - дождь более нейдет.

Друзья! природа нас зовет к успокоенью!

Третий

Уснул на тучах гром, туманов мрак сокрылся,

Не воет боле ветр в лесах,

Покой целительный на землю ниспустился,

И тени длинные ложатся на полях.

Вечерняя звезда свой кажет вид стыдливый;

Лишь петел тишину тревожит вдалеке,

Лишь мошек рой жужжит, резвяся при реке,

И стонет томный глас полночи молчаливой.

Лишь дряхлый селянин труд любящей рукой

Снопы разбросанны сбирает,

Их ставит на места и медленной стопой,

Задумавшись, свой путь к жилищу направляет.

Спит бдивший гул в дуплах развесистых дубов.

Приятна тишина по шуме бурь ужасных,

И сладостен конец трудов!

Друзья! приятнее кончина дней напрасных.

Без славы жить, свой век минутами считать

И в неизвестности отчизны погибать

Не свойственно никак душам великим, честным,

Пускай трепещущи, таящися во мгле

Постигнутся концом, героям не совместным!

Пусть поношение всяк зрит на их челе

И пусть проклятием потомства поразятся!

Наш долг природе дань платить,

Чего робеть? Лишь раз с природой расставаться,

Лишь раз последний взор на мир сей обратить.

И долг великого с желанием священным

Парить в бой молньею, бессмертия искать,

За кровных, за друзей сражаться, умирать

Святой любовию к отчизне воспаленным.

Хвала так падшим, незабвенным,

Хвала за отчество погибшим в цвете лет.

Они в могилах не истлеют!

Пусть время поразит трофеи их побед

И в чадах наших чад их лавр зазеленеет!

Опять скрывается за облака луна,

Ее последний луч на холме отдыхает;

Но вот и он свой блеск теряет!

Друзья! ночь мрачна и страшна.

Четвертый

Пусть бури грозные возлягут на холмах

И странник в дебрях унывает!

Дух горный вкруг него печально в тьме блуждает

Бунтует, воет ветр в лесах!

Пускай природа вся бледнеет,

И тучи черные луны блистанье тмят,

Пускай дрожит земля, пусть молнии палят,

И в смутных облаках гром ярый свирепеет.

Не страшен мне природы гнев,

Ни вседробящий огнь подземный,

Ни ярый грома треск, ни ветров буйных рев,

Лишь будущности мне предел ужасен темный.

Друзья! младый настанет день,

Спокоит бунт стихий, прогонит тучей тень,

С ним вместе тишина в природу появится,

Все к радости опять творенье возвратится,

Все оживет опять в лесах, жилищах, поле;

Но мы лишь из могил не возвратимся боле!

Ах! где герои преждних лет,

Где вожди мудрые столетий отдаленных?

Молчат поля их битв - их крови стерся след,

Кумиры пали их до тверди вознесенны!

Лишь камень гробовой,

Поросший мхом седым и пылию покрытый,

Являет странникам их прах забытый.

Друзья! и наш кумир сравняется с землей,

И нас потомство позабудет,

Сей мирный обвалится кров!

Быть может, правнук наш, искав его следов,

У старцев спрашивать так будет:

"Где праотцев моих остатки падших стен,

Жилище тесное людей судьбою равных?

Исчезла ль память их, как память всех неславных?"

Приятно жить средь будущих времен,

В могиле слышать их себе благословенье!

Начало бытия - начало разрушенья!

Се жребий вечный, роковой!

О естьли б нас навек скрыл камень гробовой,

Кончины вечной испытанье,

Нам неизвестному поставило предел!

Но пременить нельзя судьбы предначертанье,

Бессмертье грозное сокрытый наш удел!

И муж, кому тесна вселенная для славы,

Взирает с мрачною, унылою душой

На общего конца уставы!

Ах! тяжко покидать навек родных, друзей!

Начните пение восторгом оживленны!

Да с стройным звуком арф ваш съединяясь глас

Подымет из могил и персть благословенных!

Восславьте их дела и их кончины час.

Да тени бранные низверженных боями

Мерцают в сумраке пред нашими очами!

Друзья! скорее возгремим,

За нас скончавшмих жизнь обымем пепел хладный

И нам бесценного рыданьем оживим!

О час блаженнейший, отрадный!

Так ночь должна пройти - когда же день из туч

Чрез море синее к нам первый бросит луч,

Тогда тугой взяв лук, колчан набит стрелами,

Копье блестящее, с рождающимся днем

На отдаленный холм разить зверей пойдем

И встретим солнце за горами!

Моины нет! прости, покой и радость!

Мне тесен мир, мне мрачен божий свет...

В тоске, в слезах моя увянет младость...

Моины нет! Моины нет!..

Едва душа блаженство с ней вкусила,

Как рок сразил ее во цвете лет...

Здесь милый прах... здесь хладная могила...

Моины нет! Моины нет!..

Погибло все для сердца под луною!

Завял и ты, венец моих побед!..

Увы! пред кем гордиться мне тобою?..

Моины нет! Моины нет!..

Померкни, блеск небесныя лазури!

Исчезни в прах, полей краса и цвет!

Раздайся гром, взывайте бури:

Моины нет!.. Моины нет!..

Обрушься мир на скорбного Фингала!

В страну отцов пойду за милой вслед...

О, если б там душа страдать престала!

Моины нет!.. Моины нет!..

Владыко Морвены,

Жил в дедовском замке могучий Ордал;

Над озером стены

Зубчатые замок с холма возвышал;

Прибрежны дубравы

Склонялись к водам,

И стлался кудрявый

Кустарник по злачным окрестным холмам.

Спокойствие сеней

Дубравных там часто лай псов нарушал;

Рогатых еленей

И вепрей, и ланей могучий Ордал

С отважными псами

Гонял по холмам;

И долы с холмами,

Шумя, отвечали зовущим рогам.

В жилище Ордала

Веселость из ближних и дальних краев

Гостей собирала;

И убраны были чертоги пиров

Еленей рогами;

И в память отцам

Висели рядами

Их шлемы, кольчуги, щиты по стенам.

И в дружных беседах

Любил за бокалом рассказы Ордал

О древних победах

И взоры на брони отцов устремлял:

Чеканны их латы

В глубоких рубцах;

Мечи их зубчаты;

Щиты их и шлемы избиты в боях.

Младая Минвана

Красой озаряла родительский дом;

Как зыби тумана,

Зарею залиты над свежим холмом,

Так кудри густые

С главы молодой

На перси младые,

Вияся, бежали струей золотой.

Приятней денницы

Задумчивый пламень во взорах сиял:

Сквозь темны ресницы

Он сладкое в душу смятенье вливал;

Потока журчанье

Приятность речей;

Как роза, дыханье;

Душа же прекрасней и прелестей в ней.

Гремела красою

Минвана и в ближних и в дальних краях;

В Морвену толпою

Стекалися витязи, славны в боях,

И дщерью гордился

Пред ними отец...

Но втайне делился

Душою с Минваной Арминий-певец!

Младой и прекрасный,

Как свежая роза - утеха долин,

Певец сладкогласный...

Но родом не знатный, не княжеский сын:

Минвана забыла

О сане своем

И сердцем любила,

Невинная, сердце невинное в нем.

На темные своды

Багряным щитом покатилась луна;

И озера воды

Струистым сияньем покрыла она;

От замка, от сеней

Дубрав по брегам

Огромные теней

Легли великаны по гладким водам.

На холме, где чистым

Потоком источник бежал из кустов,

Под дубом ветвистым

Свидетелем тайных свиданья часов

Минвана младая

Сидела одна,

Певца ожидая,

И в страхе таила дыханье она.

И с арфою стройной

Ко древу к Минване приходит певец.

Все было спокойно,

Как тихая радость их юных сердец:

Прохлада и нега,

Мерцанье луны

И ропот у брега

Дробимыя с легким плесканьем волны.

И долго, безмолвны,

Певец и Минвана с унылой душой

Смотрели на волны,

Златимые тихо блестящей луной.

"Как быстрые воды

Поток свой лиют

Так быстрые годы

Веселье младое с любовью несут".

"Что ж сердце уныло?

Пусть воды лиются, пусть годы бегут;

О верный! о милой!

С любовию годы и жизнь унесут!"

"Минвана, Минвана,

Я бедный певец;

Ты ж царского сана,

И предками славен твой гордый отец".

"Что в славе и сане?

Любовь - мой высокий, мой царский венец.

О милый, Минване

Всех витязей краше смиренный певец.

Зачем же уныло

На радость глядеть?

Все близко, что мило;

Оставим годам за годами лететь".

"Минутная сладость

Веселого вместе, помедли, постой;

Кто скажет, что радость

Навек не умчится с грядущей зарей!

Проглянет денница

Блаженству конец;

Опять ты царица,

Опять я ничтожный и бедный певец".

"Пускай возвратится

Веселое утро, сияние дня;

Зарей озарится

Тот свет, где мой милый живет для меня.

Лишь царским убором

Я буду с толпой;

А мыслию, взором

И сердцем, и жизнью, о милый, с тобой".

"Прости, уж бледнеет

Рассветом далекий, Минвана, восток;

Уж утренний веет

С вершины кудрявых холмов ветерок!"

"О нет! то зарница

Блестит в облаках;

Не скоро денница;

И тих ветерок на кудрявых холмах".

"Уж в замке проснулись;

Мне слышался шорох и звук голосов".

"О нет! встрепенулись

Дремавшие пташки на ветвях кустов".

"Заря уж багряна".

"О милый, постой".

"Минвана, Минвана,

Почто ж замирает так сердце тоской?"

И арфу унылой

Певец привязал под наклоном ветвей:

"Будь, арфа, для милой

Залогом прекрасных минувшего дней;

И сладкие звуки

Любви не забудь;

Услада разлуки

И вестник души неизменныя будь.

Когда же мой юный,

Убитый печалию, цвет опадет,

О верные струны,

В вас с прежней любовью душа перейдет.

Как прежде, взыграет

Веселие в вас,

И друг мой узнает

Привычный, зовущий к свиданию глас,

И думай, их пенью

Внимая вечерней, Минвана, порой,

Что легкою тенью,

Все верный, летает твой друг над тобой;

Что прежние муки:

Превратности страх,

Томленье разлуки,

Все с трепетной жизнью он бросил во прах.

Что, жизнь переживши,

Любовь лишь одна не рассталась с душой;

Что робко любивший

Без робости любит и более твой.

А ты, дуб ветвистый,

Ее осеняй;

И, ветер душистый,

На грудь молодую дышать прилетай".

Умолк - и с прелестной

Задумчивых долго очей не сводил...

Как бы неизвестный

В нем голос: навеки, прости! говорил.

Горячей рукою

Ей руку пожал

И, тихой стопою

От ней удаляся, как призрак, пропал...

Луна воссияла...

Минвана у древа... но где же певец?

Увы! предузнала

Душа, унывая, что счастью конец;

Молва о свиданье

Достигла отца...

И мчит уж в изгнанье

Ладья через море младого певца.

И поздно, и рано

Под древом свиданья Минвана грустит.

Уныло с Минваной

Один лишь нагорный поток говорит;

Все пусто; день ясный

Взойдет и зайдет

Певец сладкогласный

Минваны под древом свиданья не ждет.

Прохладою дышит

Там ветер вечерний и в листьях шумит,

И ветви колышет,

И арфу лобзает... но арфа молчит.

Творения радость,

Настала весна

И в свежую младость,

Красу и веселье земля убрана.

И ярким сияньем

Холмы осыпал вечереющий день:

На землю с молчаньем

Сходила ночная, росистая тень;

Уж синие своды

Блистали в звездах;

Сравнялися воды;

И ветер улегся на спящих листах.

Сидела уныло

Минвана у древа... душой вдалеке...

И тихо все было...

Вдруг... к пламенной что-то коснулось щеке;

И что-то шатнуло

Без ветра листы,

И что-то прильнуло

К струнам, невидимо слетев с высоты...

И вдруг... из молчанья

Поднялся протяжно задумчивый звон,

И тише дыханья

Играющей в листьях прохлады был он.

В ней сердце смутилось:

То друга привет!

Свершилось, свершилось!..

Земля опустела, и милого нет.

От тяжкия муки

Минвана упала без чувства на прах,

И жалобней звуки

Над ней застенали в смятенных струнах.

Когда ж возвратила

Дыханье она,

Уже восходила

Заря, и над нею была тишина.

С тех пор, унывая,

Минвана, лишь вечер, ходила на холм,

И, звукам внимая,

Мечтала о милом, о свете другом,

Где жизнь без разлуки,

Где все не на час

И мнились ей звуки,

Как будто летящий от родины глас.

"О милые струны,

Играйте, играйте... мой час недалек;

Уж клонится юный

Главой недоцветшей ко праху цветок.

И странник унылый

Заутра придет

И спросит: где милый

Цветок мой?.. и боле цветка не найдет".

И нет уж Минваны...

Когда от потоков, холмов и полей

Восходят туманы,

И светит, как в дыме, луна без лучей

Две видятся тени:

Слиявшись, летят

К знакомой им сени...

И дуб шевелится, и струны звучат.

По камням гробовым, в туманах полуночи,

Ступая трепетно усталою ногой,

По Лоре путник шел, напрасно томны очи

Ночлега мирного искали в тме густой.

Пещеры нет пред ним, на береге угрюмом

Не видит хижины, наследья рыбаря;

Вдали дремучий бор качают ветры с шумом,

Луна за тучами, и в море спит заря.

Идет, и на скале, обросшей влажным мохом,

Зрит барда старого - веселье прошлых лет:

Склонясь седым челом над воющим потоком

В безмолвии, времен он созерцал полет.

Зубчатый меч висел на ветви мрачной ивы.

Задумчивый певец взор тихий обратил

На сына чуждых стран, и путник боязливый

Содрогся в ужасе и мимо поспешил.

"Стой, путник! стой! - вещал певец веков минувших.

Здесь пали храбрые, почти их бранный прах!

Почти геройства чад, могилы сном уснувших!"

Пришлец главой поник - и, мнилось, на холмах

Восставший ряд теней главы окровавленны

С улыбкой гордою на странника склонял.

"Чей гроб я вижу там?" - вещал иноплеменный

И барду посохом на берег указал.

Колчан и шлем стальной, к утесу пригвожденный,

Бросали тусклый луч, луною озлатясь,

"Увы! здесь пал Осгар! - рек старец вдохновенный.

О! рано юноше настал последний час!

Но он искал его: я зрел, как в ратном строе

Он первыя стрелы с весельем ожидал

И рвался из рядов, и пал в кипящем бое.

Покойся, юноша! ты в брани славной пал!

Во цвете нежных лет любил Осгар Мальвину;

Не раз он в радости с подругою встречал

Вечерний свет луны, скользящий на долину,

И тень, упадшую с приморских грозных скал.

Казалось, их сердца друг к другу пламенели;

Одной, одной Осгар Мальвиною дышал;

Но быстро дни любви и счастья пролетели,

И вечер горести для юноши настал.

Однажды, в темну ночь зимы порой унылой,

Осгар стучится в дверь красавицы младой

И шепчет: "Юный друг! не медли, здесь твой милой!"

Но тихо в хижине. Вновь робкою рукой

Стучит и слушает: лишь ветры с свистом веют.

"Ужели спишь теперь, Мальвина? - мгла вокруг,

Валится снег, власы в тумане леденеют.

Услышь, услышь меня, Мальвина, милый друг!"

Он в третий раз стучит. Со скрыпом дверь шатнулась.

Он входит с трепетом. Несчастный! что ж узрел?

Темнеет взор его, Мальвина содрогнулась,

Он зрит - в объятиях изменницы Звигнел!

И ярость дикая во взорах закипела;

Немеет и дрожит любовник молодой.

Он грозный меч извлек, и нет уже Звигнела,

И бледный дух его сокрылся в тьме ночной!

Мальвина обняла несчастного колена,

Но взоры отвратив: "Живи! - вещал Осгар,

Живи, уж я не твой, презренна мной измена,

Забуду, потушу к неверной страсти жар".

И тихо на порог выходит он в молчанье,

Окован мрачною, безмолвною тоской

Исчезло сладкое навек очарованье!

Он в мире одинок, уж нет души родной.

Я видел юношу: поникнув головою,

Мальвины имя он в отчаяньи шептал;

Как сумрак, дремлющий над бездною морскою,

На сердце горестном унынья мрак лежал.

На друга детских лет взглянул он торопливо;

Уже недвижный взор друзей не узнавал;

От пиршеств удален, в пустыне молчаливой

Он одиночеством печаль свою питал.

И длинный год провел Осгар среди мучений.

Вдруг грянул трубный глас! Оденов сын, Фингал,

Вел грозных на мечи, в кровавый пыл сражений.

Осгар послышал весть и бранью воспылал.

Здесь меч его сверкнул, и смерть пред ним бежала,

Покрытый ранами, здесь пал на груду тел.

Он пал - еще рука меча кругом искала,

И крепкий сон веков на сильного слетел.

Побегли вспять враги - и тихий мир герою!

И тихо все вокруг могильного холма!

Лишь в осень хладную, безмесячной порою,

Когда вершины гор тягчит сырая тьма,

В багровом облаке, одеянна туманом,

Над камнем гробовым уныла тень сидит,

И стрелы дребезжат, стучит броня с колчаном,

И клен, зашевелясь, таинственно шумит".

Оссиан

Я живу средь вечной ночи,

Солнечных не зрю лучей;

Льют мои лишь слезы очи;

Чужд я стал вселенной всей.

Ты один, о внук мой милой!

Ты моих подпора дней;

В горести моей унылой

Ласкою живу твоей.

Внук

Приятно, сладостно подпорой старца быть;

Мое все счастие, чтоб жизнь с тобой делить.

Восполни прежни дни: сие воспоминанье,

Страдалец! облегчит души твоей страданье.

Умеешь жизнь свою возобновлять в стихах,

И голосом своим приемлешь жизнь в сердцах.

Оссиан

Ах! звуки громких арф давно уж онемели!

Чертоги сельмские! и вы осиротели.

Где прежде странник был с царями на пирах,

Где прежде обитал великий мой родитель,

Где славой он гремел и душ был повелитель,

Где звуки сладостны неслись от пышных стен:

Те стены заросли теперь печальным мохом;

Фингала, храбрых всех сковал могильный плен;

Как сирота влекусь к жилищу их со вздохом.

И я живу... и мой унылый, слабый глас,

Герои! из могил стремится вызвать вас.

Когда луна еще не всходит безмятежна,

Когда краса долин едва уже видна,

Когда зовет ко сну всеместна тишина,

Когда, опустясь в парах завеса белоснежна,

Застелет гор верьхи и воды и леса:

Померкших дней моих тогда блестит краса.

Горю желаньем петь, лечу в грядуще время,

И старости моей тогда мне легче бремя.

Внук

Воспомни песнь к луне: сколь сладостна она!

Ты в ней бессмертие свое сам предрекаешь.

Душа твоя всегда нежнейших чувств полна;

Во тьме твой взор, но ты - душой своей сияешь.

Оссиан

Как нежна красота, пленяюща сердца,

Покровом скромным облеченна,

Блистает кротостью лица,

Из облака так осребренна

Выходит, дщерь небес! луна.

В прелестной тишине ты мирно истекаешь

И свой престол сооружаешь

В кругу светил ночных.

Когда же в небесах тень мрачная густеет

И тихой луч твой побледнеет,

И наконец затмится в них,

В каких пределах дальных

От наших глаз скрываешься печальных?

Ужель, как Оссиан, тоскуя и скорбя,

В чертог уныния скрываешь ты себя,

Дщерь милая небес! ужель и ты скорбь знаешь?

Но ты в сии часы во всей красе блистаешь.

Над высотою гор ты медленно плывешь,

Унынье сладостно в сердца и души льешь.

Коль можно, о луна! продли свое теченье

И на лице морей лей кротко озаренье!

О арфа! пусть твой слабый стон,

Исторгнутый десницей устарелой,

Пробудит хоть на миг бесславный сон

Родительской страны осиротелой!

Пусть с сей скалы, подножия дубов,

Ровесников моей седины,

Прольется старца песнь. Реви с борьбой валов,

Осенний ураган, взрывай дубрав вершины!

Надвинь на свод пустых небес

Громады туч свинцовых!

Ты, ночь, раскинь свой креповый навес

И мрачные набрось на мир оковы!

Свершилось! нет того, чья сталь меча в боях

Как бы звезда победная блистала

И в вражеских трепещущих устах

Прощание с сей жизнью вынуждала...

Свершилось, нет Фингала!

События минувших дней,

Пожранных вечностию жадной,

Проснитесь в памяти моей:

Да огласит сей холм Фингала подвиг ратной!

Я помню (и тогда кипела кровь во мне

И меч дрожал в руке нетерпеливой):

Сверкали копьями - и в шумной вышине

Свистали стрелы боевые...

Железо тупится; со строем сшибся строй;

Удар в ответ удару стонет;

Фингал далек от нас: бегу к нему стрелой

И что ж? врагов страх с тылу гонит!

Бегут лучей его копья:

Так утром дымные туманы,

Покрывшие восточные курганы,

Редит огнистая заря!

Катмора ищет взор Фингала,

Сошлись; уж рок колеблется меж них...

Конец взгремел... И гордо отлетала

Душа Катморова в страданиях немых.

Но будь утешен ты, Катмор!

Фингал жалел твоей погибшей славы

И с гордостью вперял свой храбрый взор

На труп твой величавый!

Но должен ли я днесь тебя, родитель мой,

В пылу побед венчать венком лавровым?

Нет, нет! Мне суждено настроить голос свой

В надгробну песнь над холмом новым.

Недаром стон глухой трикраты сон лесов

Смущал полуночной порою;

Недаром гром гремел, и вой зловещих псов

Мне сердце раздирал тоскою;

Недаром арфа в черный день

Сама собою содрогалась,

Как будто бы чья жалобная тень

Эфирными перстами к ней касалась.

О, сколько бедствий в жизни сей

Судьба мне завещала!

Давно ль всхолмилася на лоне сих полей

Могила храброго Фингала,

И вечной ночи мрак смежил

Мои увлаженные вежды!

Мне мир, как гроб, лишенному светил,

Лишенному надежды!

Одна осталась мне отрада - обнимать

Твой прах холодными перстами.

Ты зришь меня, но мне тебя уж не видать!

Когда ж, когда ж воздушными крылами

К тебе, родитель, понесусь

В надоблачный чертог летучий?

Когда с землею я прощусь,

Где шаг - то друга гроб или курган могучих?

Узрю ль тебя, желанная страна?

Отопрутся ль врата отчизны?

Железная судьба, ты хочешь, чтоб до дна

Испил я чашу горькой жизни...

Под сенью вражеских шатров,

На месте битвы, рать Фингала

Вокруг пылающих костров

С весельем шумным пировала.

Еще рука младых вождей

Гнала толпы иноплеменных;

Еще был слышен стук мечей

И вопли ратников сраженных;

Еще призывный рог вдали

Протяжным эхом повторялся

И пар кровавый от земли

По полю брани расстилался.

На брег, где едкий прах с лица,

Омывши чистою струею,

Сидели барды над рекою,

Приносят юного певца:

К нему глубоко в грудь вбежала

Врагу послушная стрела;

По ней из язвы кровь текла

И щит пробитый обагряла,

На коем угасал герой.

Но, окружен певцами брани,

Он к ним хладеющие длани

Простер с последнею мольбой:

Да встретит смерть с завидной славой!

Да слышит песнь про край отцов!

И первый из среды певцов

Выходит Рино величавой.

Рино

Видали ль вы, когда на бой

С холмов росистых царь Морвены,

При ясном утре, ратный строй

Ведет на вражеские стены?

Кто равен нашему царю!

Кто равен в крепости Фингалу!

Видали ль вы, когда в челне,

Под легкой пеленой тумана,

Плывет царь Сельмы при луне

По бледной влаге океана?

Кто равен нашему царю!

Кто равен в красоте Фингалу!

Видали ль вы, как праздных вод

Покинув светлую равнину,

Царь угощает свой народ

И браноносную дружину?

Кто равен нашему царю!

Кто равен в крепости Фингалу!

Альпин

Недвижно море у брегов,

Чуть видно зыби содроганье;

Чуть слышно дремлющих валов

В заливе слабое плесканье.

О море! одному ли мне

Ты в неге беззаботной мило!

Как любит дневное светило

В твоей прохладной глубине

Покоиться в часы свободы!

Как любит раннею зарей

Смотреться месяц молодой

В твои незыблемые воды!

Как любят девы тайный путь

На брег твой скромный молчаливой;

Но только голос бури грянет,

Твоя исчезнет тишина;

И от прерывистого сна

Поверхность чудная воспрянет!

Ее послышав вещий вой,

Сбегутся волны-исполины!

Одни, свирепою стопой

Ударивши о дно пучины,

Рванутся к небу и челом

До раскаленных туч достигнут!

Их жерла яркие задвигнут

И заглушат их резкий гром!

Другие, с гибельным стремленьем

И воплем бросившись на брег,

Ознаменуют свой набег

Неотразимым разрушеньем!

Таков и ты, Комгалов сын!

Как море - в мире ты прекрасен!

Как море - в гневе ты ужасен,

Когда с соседственных долин,

К тебе кичливый враг приидет!

Но дрогнет сердце пришлеца,

Когда он твоего лица

Веселье грозное завидит!

В нем стихнет гордость пылких лет,

И он, страшась неровной сечи,

Забросит тяжкий щит за плечи

И обратит к тебе хребет!

Оссиан

Вам честь, певцы! лучами лета

Не столько грудь моя нагрета

Бывает в полуденный час,

Как вашим стройным песнопеньем!

И я невольным вдохновеньем

Одушевляюся при вас!

Но, струны верные! и с вами

Я буду раздружен летами!

Спадет приметно голос мой!

Как вешний лед на солнце тает,

Как вялый лист с дубрав слетает,

Так дни от нас бегут толпой!

Уйдут! и в старости глубокой,

Победных песен звук высокой

Не тронет наш холодный слух!

Тогда не ступим в бой кровавой;

Но будем жить чужою славой,

И к детству перейдет наш дух!

И так, доколе с нами младость,

Возьмем на нашу долю радость!

Смотрите, как вокруг меня

Кружится мошек рой игривый!

Они беспечны и счастливы,

А вся их жизнь не больше дня!

Умрем, коль небо так судило!

Но и тебя, о дней светило,

Не равный ли нам жребий ждет?

И ты сияешь нам до срока:

Наступит он, и смерть с востока

Тебя при дряхлости сорвет!

Так пели барды. - Песням их

Страдалец, с жадностью внимая,

Далеко от родного края

Угас на берегах чужих.

И вкруг холма, где прах героев

И прах певца их обрекли

В добычу вражеской земли,

Склонясь на копья, сонмы воев,

Стояли в мрачной тишине.

Подобно рощам Гармаллара,

Когда под тонким слоем пара

Они почиют при луне.

Внимай! внимай!.. В дубраве темной,

Где яростны валы в нагих брегах кипят,

Как отзыв трепетный, нескромной,

Сугубит стук мечей по звонкой стали лат!..

Смотри! смотри! Ельмор, локлинских чад надежда,

И слава песней - Оссиан

Схватились в смертный бой. - Уже сырой туман,

Лесов вечерняя одежда,

Возлег на дремлющих древах;

Окрест угрюмой ночи мраки;

В пространствах гром ревет, и бурные призраки

Плывут на дымных облаках...

Но тщетен грома рев! Дождя напрасно волны

Из туч клубящихся падут!

Сердца в них гневом мести полны...

То бьются... Щит с щитом и меч с мечом сомкнут,

Искусству места нет: одни удары слышны...

Как тучи вторят гул раскатов громовых;

Так стонут звонки латы их...

То, вдруг остановясь, коварно неподвижны...

То снова грянут в бой! - Удар их каждый взмах,

И в каждом их ударе рана!..

Но тени праотцев хранили Оссиана:

Ельмор сражен - и с шумом пал во прах.

Десницей слабою сжал меч осиротелой,

К отчизне очи обратил

И, милую призвав, с улыбкою веселой,

Взор угасающий закрыл...

Так полная луна плывет над океаном,

Свинцовые хребты зыбей его златит,

В пустынном воздухе горит

И гаснет в вышине за утренним туманом.

Вечерний ветр шумит в листах древес

И дым с костра волнами подымает.

Угрюмой ночью полон лес,

Лишь изредка браздой огнь мраки раздирает,

Как славные дела немую мглу веков...

Убитый на щите, вблизи его убийца,

Окрест Локлина царь и сонм его сынов.

Пылают местью грозны лица

И взоры мрачные вещают барду казнь.

Но смелый бард в цепях спокойствием украшен;

Печален взор, но дух бесстрашен;

Унынье в сердце, не боязнь.

По арфе пробежал могучими перстами;

Привычный звук ответствует перстам;

Песнь смертная промчалась по струнам,

И отзыв, пробужден, отгрянул за горами...

"О арфа, пробуди уснувший глас в струнах!

Воспой Ельмора прежни бои!

А вы, отжившие герои,

Внемлите мне, покоясь в облаках!..

Восстал Ельмор, облекся тяжкой медью,

Восстал на смерть своим врагам;

Сыны Морвена будут снедью

Локлина гибельным мечам.

Стенали вы, скалы моей отчизны.

Как под ладьями их понт пеною кипел,

Когда с победой он на ваш хребет взлетел,

И в нем следы врага втоптали укоризны...

Повсюду вихрем он протек,

Исполнив землю бранным слухом;

Означил смертью грозный бег...

И ты, Фингал, и ты смутился духом!..

Морвенцы смертию спасались от оков;

Убитых зрели их, не зрели побежденных;

И не считал Ельмор сразившихся врагов,

Считал врагов сраженных.

Подвигся местью на него

Полночный исполин, могучий мой родитель.

Фингал остался победитель...

Но заплатил за торжество.

Насытился Локлин добычею Морвена.

Враги прелестных дев чрез море увлекли,

И холмы вражеской земли

Отозвались на стоны плена".

Умолк... Унылый звук по струнам пробежал.

Но сладок был сей звук царю Локлина:

Плененный враг отцу воспоминал

Венчанного стократ победным лавром сына.

С отцовского чела изгладилась тоска;

Лишь одинокая слеза в очах дрожала,

И долго праздная рука

Забытый меч невольно обнажала.

Казалось, в душу с песнью сей

Втеснился рой родных воспоминаний;

Казалось, в памяти дряхлеющей своей

Он оживил толпы побед, завоеваний

И славу бурную давно минувших дней,

Когда он сам гремел, как горние перуны...

Но вновь удар по смолкнувшим струнам,

И застонали струны,

И новой песнию ответствуют перстам.

"Давно ль ты цвел? Давно ль благоуханьем,

Прелестный цвет, долины услаждал?

Тебя лелеял день отеческим сияньем,

И вечер хладною росою напоял.

Но ветр дохнул губительным дыханьем,

И ты безвременно увял!

И ты, во цвете лет кончиной пораженный,

Ты рано кончил быстрый бег.

О юноша! Прекрасен был твой век,

Гремящий, как перун, как молния - мгновенный!

Не будет жребий царств твой грозный меч решать;

Твой щит не воззовет к локлинцу звуком брани;

Твой голос повестью твоих завоеваний

Не будет жадный слух родителя ласкать.

А ты, прекрасная, любившая Ельмора,

Тебе не осушать пленительных очей.

Ты светлого его не встретишь боле взора,

И твой отвыкнет слух от сладостных речей.

Не будет милый твой свиданьем

Тоску разлуки прогонять

И страстным, медленным, томительным лобзаньем

Блаженство в душу проливать.

Вотще, пришед на брег, прославленный Ельмором,

При шуме сладостном блестящих пеной вод

Звать будешь милого душой, словами, взором;

Вотще: твой милый не придет!"

И эхо вторило печально: не придет!

На царское чело воссели мрачны думы:

Всю цену познавал потери он своей,

И слезы медленно катились из очей...

Пред ним, склонясь на лезвия мечей,

Стоят его сыны, безмолвны и угрюмы...

Бесслезны очи их; в бунтующих сердцах

Пылает жажда мщенья

И отражается в сверкающих очах.

Казалось, ждут они от старца повеленья

Упиться кровию певца

И жизнь его принесть Ельмору в дар надгробной;

Их взоры требуют лишь знака от отца...

Но скован их отец печалию безмолвной...

Как гром, ударил бард по дремлющим струнам;

Дубравы звуком потряслися;

Раздался отзыв по горам,

И песни вихрем понеслися:

"Смотри: Ельмор плывет на грозных облаках!

На нем доспех, из молний соплетенный;

Шелом, сиянием зарницы оперенный;

Меч радужный блестит в его руках.

Средь облачных долин еленей поражает

Он меткою, пернатою стрелой.

Час отдыха настал - он мертвых услаждает

Рассказами страны родной;

Вещает им гремящие победы,

Набеги быстрые на северных морях

И дружные, веселые беседы

При стуке звонких чаш, при тлеющих дубах.

Спокоен будь, герой! В наследный дар Локлину

Свои дела ты завещал.

Глас бардов освятит великого кончину,

Предаст ее векам средь плесков и похвал.

Их песнь в подлунной пронесется

В страны далекие чрез темны времена,

И сердце храброго на глас их отзовется,

Как звуком радости дрожащая струна!"

Гремят торжественные струны!..

Локлина царь забыл печаль и бремя лет;

Он мнил, что вещие перуны

От сына радостный несли ему привет,

Надежду скорого свиданья,

Надежду сладкую делами жить в веках!..

Сынов его томят геройские желанья,

И гаснет мщение в железных их сердцах;

Забыта скорбная утрата!

Одною жаждою волнуется их грудь:

Устать победами, на лаврах отдохнуть

Иль смертию купить завидный жребий брата.

Не скрылись от певца восторги их сердец;

Из груди пленника исторгся вздох печальный;

И с арфой вновь беседует певец

И тихо пролетел по арфе звук прощальный:

"Свершилось! Ранний гроб мне грозно предстоит!

Я встречу смерть в стране от родины далекой;

Мой прах унылый, одинокой,

Лишь ветр пустынный посетит.

Где ж вы, о смелые надежды жизни юной,

С которыми я шел во сретенье венцов,

Пел битвы, красоту, на арфе звонкострунной

И мнил по смерти жить в преданиях певцов?

Не закипят во мне восторги песней;

От взора милого не вспыхну я душой...

О слава, жизнь, любовь, помедлите со мной:

В час смерти вы предстали мне прелестней!

Не жди на шумный пир, не жди к себе, Фингал,

Сообщника своим беседам,

Сотрудника трудам, певца своим победам!

Тебе среди торжеств все скажут: сын твой пал!

И радость замолчит в душе, дотоль веселой;

Унынье вкрадется в нее;

И взглянешь с думою тяжелой

На место праздное мое!

И вы, о вестники всех чувств моих, желаний,

Которым поверял я славу громких дел,

О струны, певшие великих в поле брани,

Простите! Ваш певец стяжал другой удел!

Простите! Оссиан впоследний с вами пел"!

Умолк... и арфа застонала;

Казалось, с песнию душа в нее вошла;

Казалось, мертвая о барде тосковала

И жалость в юношах невольно родила.

Спешил, рыдая, царь Локлина

Оковы снять с прощенного певца;

И победил певец мечом геройство сына

И арфой мщение отца.